Читать книгу Житие Углицких. Литературное расследование обстоятельств и судьбы угличского этапа 1592-93 гг. - Андрей Клавдиевич Углицких - Страница 12

Во все времена власти избавлялись от самых опасных преступников, ссылая их на самые окраины своих территорий. В конце XVI века восточной окраиной государства Московского был Камень Уральский. Поэтому неудивительно, что часть угличских «мятежников» отправлена была именно туда. Что было дальше, чем занимались несчастливцы в глухой лихоманистой тайге мы наверняка не знаем, но вполне можем допустить, что часть их привлечена была к работам, в том числе и на соляных приисках, к тому времени уже давно и благополучно функционирующих.

Между прочим, соль в XVI веке – главная валюта, основная ценность государства. Те, кто в этом сомневается, может, если повезет, заглянуть в главное соляное хранилище тех лет. Расположено чудо сие и по сей день прямо под московской улицей Солянка, где ныне находится (согласно информации из передачи Московского телеканала) одно из хранилищ Главного Резервного Фонда России. Заглянуть, чтобы полюбоваться целым подземным городом, кирпичные стены которого, кажется, до сей день способны выдержать если не взрыв ядерной боеголовки, то уж как минимум осаду двадцатилетнюю с применением корабельной артиллерии. Посмотреть (по телевизору показывали и это) на широкие подземные прошпекты, по которым запросто, не задевая друг друга разъезжаются две груженные с верхом телеги… Так вот… К счастью, все на земле этой рано или поздно, так или иначе, заканчивается. Закончились, в конце концов, и тягостные годы неволи для ссыльных тех угличан. Со всей неизбежностью встал тогда перед ссыльными вопрос: что делать дальше? Возвращаться в родной Углич? («Дома – и солома сьедома!»). Но там, поди, уже и пепелища родимые травою по макушку позаросли? К цыганке ходить не надо, чтоб догадаться о том, что думали об этом тогда далекие мои предки. Что наверняка посылали вскладчину, что называется, сбросившись или с оказией какой, но предварительно обязательно снаряжали лазутчиков, следаков на родину, дабы те посыскарили как там, да что… Чтобы повызнали, ждут их или нет…

Не сомневаюсь также в том, что невеселые получены были с родины вести, что самое печальное донесли вернувшиеся сыскари: мол, родители, если у кого и оставались, умерли от старости, болезней и переживаний, дети малые выросли или сгинули, а женки уже нашли себе других кормильцев – поильцев, из числа тех, кто поближе (с глаз долой – из сердца вон!), или поразъехались кто куда. Вот тогда, на сходе общем, малым землячеством своим и сделали для себя угличские тот тяжелый, но единственно возможный в тех обстоятельствах выбор – от добра добра боле не искать, а обживаться тута, где Бог дал.

Механизм такого расселения, технологии подобных миграций стары как мир, и непрерывно воспроизводимы на протяжении всей истории российской. Далеко за примером ходить не надо: вот семейство Курановых, что из города Рыбинска, вынужденно оказалось в Башкирии в войну. И осталось жить на новой родине. Скорее всего, точно так же поступили в том далеком своем времени и угличские сидельцы.

Как и всегда, когда решают обустраиваться на новом месте, первым делом это самое место выбирают. Требования наверняка должны были быть следующими:

– Близость реки. Река – кормилица, поилица, река – основная связь с окружающим миром. Зимой – по льду, летом – на лодках. Река – это и «почта», и «гастроном» и «кладовая» и «междугородняя трасса».

– Обилие лесов, обилие лесов. Это – будущее жилье, отопление, пища (мясо, грибы, ягоды), это – основной производственный комплекс (лыко, мед, зверодобыча), это бечева, которую тогда можно было легко обменять на диковины цивилизации – гвозди, порох, упряжь, оружие, да мало ли на что еще. Это же и главный источник «валюты» – мех (белка, куница, соболь), и «аптека» (травы, ягоды, медвежье и кабанье сало).

– Наличие неподалеку выходов на поверхность солевых пластов (главной, повторюсь, ценности того времени).

– Наконец, желательно, чтобы новая родина, пускай, отдаленно, но напоминала бы бывшую. Наверное, место, избранное ссыльными для поселения (будущее село Федорцово) сполна отвечало вышеперечисленным требованиям. И – пошло строительство: лес валили, важили, корчевали, потом на образовавшихся в результате этого лядах (местах, освобожденных от леса, на полянах посреди тайги, пармы), ставились избы, сараи, сенники, бани, загоны для скотины, амбары для хранения припасов. Постепенно, методом народной дипломатии началось взаимовыгодное общение с населением окрестных поселений, натуральный обмен и денежное обращение, сватовство, сродство. А кем, скажите, были эти пришлые, пригнанные под конвоем люди для аборигенов, сиречь, жителей местных? Как старожилы вишерские могли промеж себя величать этих новопоселенцев, что из города Углича? Да Угличскими, конечно же! Независимо от того, какие бы там эти сноровистые новосельцы промеж себя фамилии не носили. «Надо будет съездить, паря, днями к угличским, а то у нас мед, бражка закончились (варианты: за лыком, за берестой, за дегтем)». Или: «Ой, смотрите, опять угличские приехали!»

Так появилась «заготовка» будущей моей фамилии. Почему заготовка только, да не вся фамилия? Да потому что, пока выговоришь эти самые: «угличский», «угличские» – язык поранишь о колючее, костлявое, как хариус, сочетание «чс»! Чтобы сделать новое слово своим, уральским, надо было его сначала «прописать»: обкатать, как гальку на вишерских перекатах, отшлифовать, отполировать до совершенства. Чтоб ни за что язык не цеплялся! Процесс такой адаптации слова, «дошлифовки» его во всех странах и во всех языках примерно один и тот же: труднопроизносимое заменяется на более удобовыговариваемое. Происходит это чаще всего за счет слияния или путем усечения лишних, или, в конце концов, замены неукрощаемых, сопротивляющихся упрощению труднопроизносимых элементов. Так, к примеру, в средней полосе России «Ока луговая» постепенно превратилась в «Калугу», а «Ока широкая» – в «Каширу». Так вологодчане (жители Вологды) стали вологжанами (вологодцами) … Но на что можно было заменить сочетание согласных «чс»? Правильно – на мягкое «ц». Что это даст? Слово укоротится на целый звук. Это уже хорошо. После замены оно сразу становится «легче», распевнее. Как будто бы раскрывается, как бы допуская особую плавность и протяжность произнесения. Одновременно, на сибирский манер изменяется и окончание («ий» на «их»). Это нововведение ни на йоту не улучшает фонетических свойств, наоборот, как мне представляется, приводит даже к некоторому откату от принципа благозвучности, но что же делать, если окончание «их» – это, в конце концов, есть ничто иное, как своеобразный товарный знак, некий бренд, если это, по сути, древний аналог нынешнего современного made in Sibiria (сделано в Сибири), призванный прямо указывать на место рождения, появления слова на свет.

Параллельно, опять же на сибирский манер, со своего абсолютно логичного и законного первого слога (Углич) смещается на второй и ударение: УглИцких (для сравнения: КосЫх, ЧервОных). Так фамилия приобрела свой теперешний, современный вид. Но это лишь один из вариантов. Возможно, что все было еще проще. Что никакой замены не было вовсе, потому что нечего было заменять. Что изначально сразу же были только Углицкие, что никаких Угличских не существовало. Сам видел картах старинных город Углиц, а вовсе не Углич! Потому что грамматические нормы написания к тому времени еще окончательно не устоялись. И полки были тогда Углицкими, а не Угличскими, и ополчения, и князья назывались то Углицкими, то Угличскими.

Эта «путаница» с буквами в фамилии стала возможной, очевидно, в связи с особыми отношениями, всегда существовавшими между буквами «ч» и «ц» в русском языке. Чтобы понять, что буквы эти – смысловые и написательные сестры – близняшки, что они почти полные «двойники», явно дублирующие друг дружку, достаточно повнимательней присмотреться к ним, особенно, при написании их от руки. Мало того, выясняется, что замена «ц» на «ч» или наоборот в абсолютном, подавляющем большинстве случаев ни на йоту не меняла и смысла сказанного! Ну, назову я, скажем, цыплят – чиплятами. Конечно, это будет не литературно, неграмотно, может быть, но, все равно, в российской деревне, в Воронеже ли, Вологде ли – уверен в том абсолютно – поймут, разберутся без переводчиков о чем я имею речь. История трогательного соперничества букв этих, ненавязчиво, наивно пытающихся подменять себя собою же при каждом удобном случае отчетливо прослеживается при чтении тогдашних летописей и документов. При этом справедливости ради необходимо отметить, что вся эта игра – борьба внутри одной и той же по сути своей буквы, просто имеющей два очень похожих варианта написания, почти никогда не переступала «крайней» черты, не переходила грани между ревностным, но безобидным «подсиживанием» своей близкородственной подружки – соперницы (ну, подумаешь, то Углиц, то Углич скажут, то чепи у Аввакума, то цепи, – смысл сказанного не менялся!). Развел ретивых «сестричек» по разные стороны баррикад лишь пресловутый «октябрь семнадцатого года» XX века, когда с появлением аббревиатур ЦК (Центральный Комитет) и ЧК (Чрезвычайная Комиссия) детские написательные игры в подмены без потери смысла закончились раз и навсегда… Но даже если я ошибаюсь относительно роли и места всех этих «ц» и «ч», все равно прошу я вас, цитатели дорогие мои, не чепляйтесь ко мне за это!

Так постепенно день за днем, год за годом, сруб за срубом, зарождалась новая жизнь угличских горожан, возникла и развивалась на Урале новая историческая реальность – угличская диаспора. Очевидно, угличские поселенцы не состояли в родстве за исключением случаев сродства еще с тех, «довишерских» времен (родные братья, сестры, дети, матери, отцы). Объединило и сплотило их, заставило быть вместе, принять общую судьбу, новую свою родину, фамилию стремление выжить (на миру и смерть красна), общность интересов и территориальные корни (землячество) и общая, за малым, не трагическая судьба (ссылка). Землячество так же, как и вынужденная миграция – одна из наиболее часто встречающихся форм существования, выживания в мировой истории вообще и русской – в частности. Вот и в маминой рукописи все подростки из рода Курановых по достижении трудоспособного возраста направляли стопы свои в столицу (владимирское землячество). Были в дореволюционной столице России и ярославские землячества, и вологодские, и угличские. И сейчас во всех городах мира существуют зоны компактного проживания различных этнических групп и диаспор.

Таким образом, фамилия Углицких, действительно, сравнительно молодая, земляческая, изначально включившая, вобравшая в себя людей, сплоченных в той исторической теснине и мясорубке, в которой оказались они, по меньшей мере, в связи с тремя обстоятельствами: общей прародиной, общей, одной на всех, бедой, и общей же надеждой – выжить. Не знаю, есть ли в самом Угличе – Угличские, но Углицких – это горсть земли угличской, навсегда ставшая частью Земли Уральской, это капля крови несчастного Дмитрия, силою трагических обстоятельств запекшаяся на скальных утесах Полюдова Камня, растворенная в хрустальных вишерских водах, и в этом смысле вишерские Углицких – полноправная, полновесная и самодостаточная часть истории российской. Мне представляется, что даже если в деталях, в частностях, было вовсе не так (а выше приведены, конечно же, гипотезы только, возможные реконструкции событий), то в главном – в извечном стремлении человека оставаться человеком, в любых условиях, даже самых невыносимых, не ошибся я в земляках, в самоценных и драгоценных, «знатных» и «именитых» угличанах своих…