Читать книгу Пиррова победа - Андрей Константинов - Страница 2

Технический этаж многоквартирного дома в старом фонде. Здесь, у обычно закрытой на замок решетки, преграждающей лестничный пролет, ведущий на чердак, стоят двое молодых людей в камуфляжных куртках. Один из них уже в «балаклаве», второй еще только ее нахлобучивает. Судя по сумбурным телодвижениям, этот вид головного убора ему в диковинку.

– Эй, вы скоро там? – доносится от лифта приглушенно. – Давайте скорее, пока всё тихо.

– Щас! – натянув шапочку, коротко бросает замешкавшийся и достает из баула два АК-74М. Один он протягивает напарнику, а сам, вскинув ствол второго, встает в некое подобие боевой стойки. – Ну как? Впечатляет?

– Блеск! Обосраться от страха! А я?

– Супер! Ну, двинули, что ли? Времени в обрез.

– Идем…

Двое, с автоматами наперевес, начинают торопливо спускаться вниз по лестнице.

Завораживающее зрелище, отдаленно напоминающее сцену из американского боевика категории «В». Поскольку в силу внешней хлипковатости парней, до «А» они немножечко не дотягивают…

Санкт-Петербург,

26 августа 2009 года,

среда, 10:12 мск

Меньше суток прошло с того момента, как личный состав «гоблинов» узнал о трагической кончине Ивана Демидовича. До сих пор не отошедшие от потрясения Вучетич, Джамалов и Северова сидели в комнате отдыха конспиративной квартиры, совсем недавно служившей временным пристанищем ушедшего в мир иной бомжа. Минут пять назад к этой троице присоединился до черноты загоревший, посвежевший после крымских каникул Холин. Согласно графику дежурств Григорий должен был выйти на службу только завтра, но, прознав о последних событиях, не смог усидеть дома – примчался.

Глотки «отдыхающих» саднило от бессчетного количества выкуренных сигарет, а неумело сваренный Наташей кофейный напиток на фоне того кофе по-турецки, что раньше готовил для них Демидыч, горчил и бодрящего действия не оказывал. Скорее, напротив, удручал. Как и всё происходящее.

В курилку сунулся Андрей, и всеобщая апатия вмиг перешла в собранность и настороженность:

– Всем привет! О, Гришка? Уже вернулся?

– Вернулся, – мрачно кивнул Холин. – А у вас тут такие дела творятся! Я, блин, прям как чувствовал: всю обратную дорогу на душе словно кошки скреблись.

Мешок без спроса вытянул из лежащей на столе пачки сигарету. Закурил. Опасаясь не сдержаться, намеренно уселся так, чтобы не встречаться глазами с Северовой. Выглядел он сейчас неважно: землистого цвета лицо, воспаленные веки и круги под глазами – всё это вкупе являло собой классический портрет бесконечно усталого, задерганного человека.

– Андрюх, что там слыхать-то? – угрюмо поинтересовался Джамалов.

– Помимо того, о чем вы уже и так знаете, ничего. Тело нашли путевые обходчики. Рядом с насыпью. Демидыча сначала ударили ножом в печень, а затем сбросили с поезда.

– Версии, подозреваемые есть?

– Да какие тут в жопу версии?! А подозреваемые? Конечно, есть. Целый поезд. С учетом того, что никто из пассажиров ни в Бологом, ни в Твери не сходил.

– А оперативник, который Демидыча сопровождал, чего говорит?

Судя по тому как нахмурился Мешок, сейчас он не был расположен к беседе в формате интервью. Но тем не менее ответил. Хотя и с нарастающим раздражением:

– Оперативник рассказал, что перед сном Филиппов взял полотенце, зубную щетку и пошел в туалет. Долго не возвращался. Минут через пятнадцать опер отправился за ним и никого не нашел. Дверь в тамбуре при этом была открыта. Забеспокоившись, он вместе с разъездным нарядом милиции прочесал весь состав. Ничего и никого подозрительного не заметили. К слову, видимых следов борьбы, насилия в тамбуре не было. В общем, вплоть до обнаружения трупа надеялись, что Филиппов по каким-то причинам решил дать деру и соскочил сам. Поэтому сообщение об исчезновении и пришло с такой задержкой.

– Тот, кто носит медный щит, тот имеет медный лоб! – буркнул Холин. – М-да, хороший вы мне подарочек ко дню рождения устроили, нечего сказать!

– А разве у тебя сегодня? – удивилась Наташа.

– У меня разве завтра… Вот так, бляха-муха, и живем: завтра – день рождения, послезавтра – похороны.

Андрей загасил сигарету, молча подошел к хозяйственной полочке, на которой выстроился немудреный общаковый кухонный скарб, снял с нее пустую стеклянную банку и водрузил в центр стола. Народ наблюдал за телодвижениями начальника с молчаливым недоумением.

– На судмедэкспертизу уйдет пара дней. Так что похороны, скорее всего, состоятся в субботу либо в воскресенье. Демидычу светит неструганый 180-сантиметровый сосновый ящик и столбик с номерком на задворках Южного кладбища. Мне кажется, что этот человек своей жизнью все-таки заслужил нечто большее.

– Согласен, – хмуро подтвердил Холин. – Хотя бы после смерти надо старика уважить.

– К твоему сведению, этому «старику» было всего пятьдесят пять лет… Короче, – Мешок достал из заднего кармана джинсов пятитысячную купюру и пихнул ее в банку, – никого не напрягая и не заставляя. Если есть желание и возможность. На гроб, камень и отпевание…

* * *

Выклянчившая на сегодняшний день отгул Ольга нетерпеливо прохаживалась по залу международного аэропорта «Пулково–2» в ожидании рейса «Пекин – Санкт-Петербург». Боясь опоздать, она опрометчиво заказала такси, растранжирив таким образом кучу денег, а в итоге прикатила на целых сорок минут раньше. Теперь вот слонялась-маялась и от вынужденного безделья продолжала заниматься самоедством. Которое, как известно, есть непроизводительная работа совести. Этой самой работой Прилепина занималась вторые сутки кряду.

Сначала известие о смерти Ивана Демидовича потрясло Ольгу до глубины души. Вчера, разбуженная вслед за Андреем настойчивым, ранне-утренним телефонным звонком, она долго не могла осознать сам смысл фразы «Филиппов пропал», глухо вброшенной Мешком в процессе судорожных собираний. Осознание пришло позднее, когда Прилепина, поняв, что не сможет больше заснуть, поставила на кухне чайник, вернулась в комнату и принялась собирать для стирки смятое, всё еще влажное от горячего пота и любовных соков, постельное белье.

В начале восьмого ей позвонил Андрей и коротко сообщил о найденном на железнодорожном перегоне неопознанном трупе. И хоть оставалась слабая надежда, что страшная находка – другая, «чужая», у Ольги больше не оставалось сомнений в том, что Иван Демидович погиб. Не просто погиб – убит. И не просто убит, а, возможно, убит именно в те самые минуты, когда они с Мешком – здесь, на этих самых простынях – занимались любовью.

«В высшей степени политкорректная фраза, – совсем не о том тогда подумалось Прилепиной. – Автору, безусловно, зачет за смекалку. Звучит куда как возвышеннее и романтичнее, нежели казенно-медицинское „совокуплялись“. Но ведь любовь, это в первую, да и во все последующие очереди – Чувство. Заниматься можно чем угодно, но чувствами?» Другое дело: имелось ли таковое про меж них с Андреем? Врать самой себе никакого смысла не было, а потому Ольга, обойдясь без звонка другу и помощи зала, с грустью озвучила правильный ответ: «Ответ D. Нет, не было».

С этого момента все ее мысли переключились именно в эту плоскость. В Плоскость Чувства. Нет, безусловно, Прилепина не шла по жизни бессердечной эгоисткой. Конечно, ей было жаль обаятельного, нескладного, по-детски беззащитного бомжика Демидыча. Но его смерть осталась где-то там, далеко, в новгородской глубинке. Так что уход сей был сродни виртуальному: ведь не случись совсем необязательного, как думалось Ольге, телефонного звонка от «транспортника» Лисицына, «гоблины» могли продолжать считать Ивана Демидовича лишь небольшим проходным эпизодиком в своем многосерийном служебном сериале. Снаряжая Филиппова в столицу, мало кто из них помышлял о том, что их пути когда-нибудь пересекутся снова. Как любил говаривать полковник Жмых: «Мы – всего лишь камера хранения на милицейском вокзале. Приняли товар, а опосля вернули в ценности и сохранности. Жалоб и претензий нет? И слава богу!»

А вот их отношения с Мешечко на эпизодик более никак не тянули. После событий прошлой ночи – точно. Отдавая себе отчет в том, что это именно она спровоцировала Андрея и, чего греха таить, сама затащила его в постель, Ольга мучилась ужасно. Мучилась, потому что ТОГДА сделала это вполне осознанно, но вот ТЕПЕРЬ не понимала: осознанно зачем? Конечно, можно было и не ломать над этим голову и утешиться банальным: у нее так долго не было мужика, что просто не мог не наступить момент, когда взбунтовавшаяся физиология решительно пнет и пошлет ко всем чертям разум. Но «физиология бунтовала» и раньше. И за месяцы ее «незамужней» жизни не один только Мешок смотрел на Ольгу с интересом, а то и с придыханием. И, что называется, подбивал клинья. Однако довести «взгляды» до умопомрачительной постельной страсти ей захотелось только с ним.

Стоило ли вообще заморачиваться на такие вещи? Ну, было и было, подумаешь! В конце концов, все – взрослые люди. Вот только на горизонте неминуемо замаячил вопрос следующий: а что дальше? Хорошо, если и для Андрея то был стихийный «бунт физиологии». А если нет?

Поначалу, в самые первые недели ее службы в «гоблинах», Мешечко относился к Ольге предсказуемо-снисходительно и, что называется, держал дистанцию. Но потом дистанция неуклонно и быстро начала сокращаться. Причем по его, Андрея, инициативе. В последнее время предупредительно-учтивое, а подчас и с проблесками трепетного поведение Мешка стало выдавать в нем мужчину, рассчитывающего в отношениях на нечто большее, нежели заурядный служебный флирт или даже служебный роман. И вместо того чтобы вовремя притушить разгорающееся, Прилепина собственноручно, своим осознанно-неосознанным ночным вчера подбросила дровишек в этот костер.

«Подбросила, на свою голову!»

Главная проблема заключалась в том, что сама Ольга с некоторых пор старалась избегать сильных чувств и привязанностей. Люто возненавидев однажды ощущение зависимости от кого бы то ни было, она словно поставила крест на всем, что связано с любовью как со всепоглощающим собственничеством и долгоиграющей эмоцией. Некогда обжегшись, она больше не хотела ни того ни другого. Тем более что эмоций ей с лихвой хватало и на службе, а нерастраченную любовь Ольга предпочла оставить для двух по-настоящему близких людей – сына и мамы. Так что нисколько она не лукавила, когда, встретившись во «Владимирском Пассаже» с Надькой Вылегжаниной, на вопрос бывшей подруги о мужиках, отозвалась предельно кратко и четко: «Денису нужен отец, а не мамин муж. А мне не нужен никто, кроме Дениса. Так что у нас сейчас все при своих».

Вот с такими невеселыми мыслями Прилепина вчера полдня отбывала номер в конторе. Вместе с остальными, не занятыми на «полевых работах» «гоблинами», тревожно ожидая вестей из новгородского городка Окуловка, куда спешно выехал Андрей. Потом в оперскую заглянул замполич и устроил разнос Наташе Северовой за то, что та до сих пор не удосужилась заполучить от Анечки копию свидетельства о рождении ребенка. Без которой отдел кадров не мог оформить соответствующие бумаги на получение материнского капитала. Встал вопрос о срочной отправке гонца в Парголово, причем своим ходом, и Ольга с радостью взвалила на себя эту миссию. Да куда угодно, лишь бы не находиться в конторе в ожидании подтверждения неизбежного!

В гостях у Анечки Прилепина немного оттаяла. А вечером, когда молодое семейство в полном составе отправилось провожать ее на «маршрутку», за бытовыми разговорами как-то незаметно они догуляли до кладбища. А там по инерции свернули к храму-погорельцу, к делу о расследовании пожара, к которому «гоблины» стараниями всё той же Анечки имели самое непосредственное отношение.

Как ни странно, но в столь поздний час они застали отца Михаила. И в какой-то момент, ненадолго оставшись наедине, Ольга, поддавшись необъяснимому порыву, задала священнику мучивший ее вопрос. Нет, не о том, насколько большим грехом считается связь формально замужней женщины с женатым мужчиной. Здесь ответ был очевиден.

Вопрос ее был иным:

– …Отец Михаил! Я не знаю, вправе ли я испрашивать вашего совета, поскольку я – человек неверующий…

– Это ваш осознанный выбор? – мягко перебивая, уточнил священник.

– Нет… Скажем так – не вполне… Понимаете, батюшка, вот уже шестой год я работаю в милиции… Я, может быть, и хотела бы считать себя верующим человеком, но в последние годы стала замечать за собой, что… скажем так… особенности моей работы неумолимо делают меня жесткой. А порой и жестокой. Причем, как по отношению к преступникам, так и в отношениях с моими близкими. И я… Я не знаю, что мне делать в такой ситуации.

– Ольга, вас пугает, что в вас становится всё больше мужского начала, которое начинает приглушать женское?

– Да. Вы… вы это очень правильно сформулировали. Поначалу мне нравилось быть сильной, самостоятельной, умной… Впрочем, «умная» – это всяко песня не про меня. И я хочу по-прежнему оставаться такой, но при этом не теряя своего… Не знаю как это правильно сказать? Исконно женского, бабьего счастья, что ли? Ну, пускай даже не счастья, а… Как вы сейчас сказали? Женского начала? Вот именно его не потерять… Извините, я очень сумбурно всё это говорю…

– Не волнуйтесь, всё нормально. Мне кажется, я понимаю, о чем вы хотите сказать.

– Спасибо. Словом, я совсем запуталась и не знаю, что мне делать. Может быть, правильнее всего уйти из милиции? Я осознаю, что в принципе делаю нужное дело и делаю его, как мне кажется, неплохо. Но с другой стороны – я так устала от этой грязи человеческих пороков, от того, что порочной постепенно становлюсь я сама… Всякий раз, когда я думаю об этом, силы буквально оставляют меня.

– Знаете, Ольга, – помедлив, сказал священник, – если человек хочет быть верующим, то он может быть им. Безо всяких «но». Каждый на своем месте может быть истинно правильным верующим. Да, в вашей работе, в милиции строгость, дисциплина, даже порой жесткость необходимы. Но кто сказал, что ваше сердце должно ожесточаться, должно становиться грубым? Другой вопрос, что на подобной работе очень сложно этого избежать без Бога. Вот и старайтесь держаться Его.

– Но как? Я не умею. Вернее, я никогда не пробовала.

– Попробуйте начать с малого.

– С малого – это как?

– Совершил то, чего не принимает душа, – несправедливый поступок ли, злое слово ли, – покайся, очистившись от грязи в душе. И постарайся больше, – здесь отец Михаил улыбнулся и неожиданно перешел на более доходчивый сленг, – больше в это не вляпываться.

– И всё?

– Для начала – да.

– Вы считаете, что такому человеку, как я, еще можно оставаться в нашей системе?

– Я не призываю вас, Ольга, обязательно оставаться на этой работе. Только вы должны понимать, что если вам тяжело или даже невозможно оставаться в милиции верующим человеком, то скорее всего это происходит по вашей собственной вине. А не потому, что кто-то там виноват… Ищите проблему в себе. Но если сил, чтобы справиться, недостаточно, тогда лучше уходите, несмотря ни на что. Никакая милицейская зарплата, звания, выслуга… что там у вас в милиции еще?

– Для меня, в первую очередь, здесь важно самоуважение.

– Что ж, безусловно, это характеризует вас с самой лучшей стороны. Вот только и самоуважение, вкупе со всем перечисленным, не компенсируют вам изуродованность души. Но если вы обретете настоящую веру, она сохранит вас от грязи и в таком, действительно очень тяжелом месте. А там, глядишь, и поможет. Причем не только вам, но и кому-то еще.

– Спасибо вам, отец Михаил!

– И вам спасибо, Ольга. И да сохранит вас Господь от всякого зла!..

…Металлический, без малейших намеков на эмоцию голос сообщил о том, что совершил посадку рейс «Пекин – Санкт-Петербург». Встрепенувшись и стряхнув с себя мысли-воспоминания о пережитом дне, Ольга бросилась к ограждению терминала, заняв место в «козырном» первом ряду. Отсюда был отлично виден кордон пограничного контроля, так что они с Денисом встретились глазами, еще находясь по разные стороны государственной границы. Переминаясь с ноги на ногу, сын с трудом дождался завершения процедуры «перехода» и, как только вертушка дала добро, со всех ног бросился к матери.

Несколько минут они тискались-обнимались и отлепились друг от друга лишь после того, как рядом кашлянул Володя, деликатно напоминая о своем существовании.

– Привет! Рад тебя видеть, выглядишь прекрасно!

– Здравствуй, – Ольга клюнула де-юре супруга в щеку. – Уж кто в части вида и прекрасен, так это вы с Денисом. Загорели, по-моему, даже слегка поправились.

– Откуда? На китайских харчах особо не разжиреешь.

– Ма, а мы с папой сушеных тараканов ели!

– Ф-фу, гадость! Далее прошу без подробностей, а то меня стошнит. Как долетели?

– Лично я с трудом, – признался Володя. – Все-таки восемь с половиной часов в воздухе кувыркались. А вот Денису хоть бы хны. Весь полет у иллюминатора проторчал, не отрываясь. Даже перекусить, и то с трудом уговорил.

Ольга потрепала сына по всклокоченным вихрам.

– Там же не видно ничего! Сплошь одни облака.

– Ну и что? Зато знаешь какие красивые попадаются!.. Ой, ма! Мы тебе такое из Пекина привезли! Такое!

– Какое?

– Сюрприз! Вот домой приедем – сама всё увидишь! Просто оно сейчас в чемодане. Потерпишь?

– Потерплю, – улыбнулась Ольга. – В общем, я так понимаю, удачно съездили? Понравилось?

– Просто зашибись! – с жаром ответил Володя. – Честно говоря, сам не ожидал, что всё будет настолько интересно и здорово. Даже не знаю, кому в этом заповеднике понравилось больше – Денису или мне.

– Повезло.

– Ничего. В следующий раз мы обязательно возьмем тебя с собой, – авторитетно успокоил сын.

– А что, планируется еще и следующий раз?

– Конечно, – подтвердил де-юре супруг. – В этот раз мы туда ездили как неопытные путешественники. А теперь планируем как…

– Опытные? – докончила за него Ольга.

– М-да, у дураков мысли сходятся… Ты чего улыбаешься?

– Да так. Вспомнила любимую присказку своей бабушки.

– А что за присказка?

– «Поглядел дурак на дурака, да и плюнул: эка-де невидаль…»

– Смешно.

– Ма, а мы на чем поедем?

– На «маршрутке», наверное.

– Никаких «маршруток»! – решительно заявил Володя. – У меня здесь машина на стоянке. Если, конечно, за эти две недели не сперли. Денис, а ну давай наперегонки до стояночки: кто быстрее?

– Я-а-а-а! – радостно завопил сын и бросился к стеклянным дверям. Вслед за ним, дребезжа чемоданом-не-самоходом, затрусил отец.

Ольга, чуть отстав, двинулась следом. С легкой завистью наблюдая сколь гармонично и трогательно смотрится эта парочка – отец и сын…

* * *

Этим вечером в кабинете полковника Жмыха проходило рабочее совещание в формате G3 – начальник «гоблинов» плюс два его зама. На повестку дня были вынесены всего два вопроса: «Текущее рабочее» и «Разное». Попытку Андрея дополнительно включить в повестку тему, связанную с убийством Ивана Демидовича, Жмых решительно пресек: по всем формальным признакам эта головная боль проходила не по ведомству «гоблинов». Дескать, оно, конечно, жаль человека, но мы-то здесь при чем?

– …Всё, Андрей, хорош! У нас и без этого бомжа проблем выше крыши.

– Но, Пал Андреич!..

– Я с десятого класса Пал Андреич. Всё! Хорош, я сказал! И не вздумайте в очередной раз организовывать альтернативное расследование! А то знаю я вас, ретивых. Вы бы эту ретивость свою лучше бы по месту службы проявляли… Короче, если узнаю про что-то подобное, самолично разжалую в рядовые и – за амбар, босиком по росе.

– А можно сначала за амбар, а уже потом в рядовые? – буркнул Мешок.

– Нельзя! Строго в такой последовательности! И хватит уже об этом. Доложи-ка мне лучше по текучке. Сколько сейчас в работе «пассивных» клиентов?

– Пассивных двадцать четыре.

– Это вместе со старухой?

– Вы за свидетельницу Демичеву?

– За нее, – подтвердил Жмых. – У меня вчера был разговор в прокуратуре… В общем, охрану старухи можно сворачивать. Оформляйте документы на прекращение.

– Не понял? – обалдело уставился на шефа Мешок. – Там ведь еще приговора не было?

– Зато имеется установка, что обвиняемый азербайджанец отделается условным. Таким образом, претензии его земляков к Демичевой как к ключевому свидетелю обвинения предсказуемо должны сняться. Вернее, пусть Ильдар на всякий случай смотается на рынок и проведет со своими земляками последнюю профилактическую беседу. И на этом всё – дело в архив.

– А как же контроль МВД? Там ведь потерпевший – племянник депутата? – никак не мог догнать тему Андрей.

– Это какого? Свистунова, что ли? – вклинился в их диалог Олег Семенович.

– Его самого.

– А! Ну, тогда всё понятно.

– А вот мне непонятно, – рассердился Андрей. – Просветили бы серого, господа хорошие, что ли?

– Поясняю специально для неврубных: неделю назад господин Свистунов, будучи членом понятно какой партии (ибо партия у нас одна!), позволил себе ряд неосторожных высказываний. Идущих вразрез с генеральной линией. В связи с этим дело о драке, в которой пострадал его племянник, автоматически перестало быть «политическим», – доходчиво разъяснил Жмых.

– Твою дивизию! Мы, как придурки, носились с этой Демичевой больше двух месяцев. В том числе вытягивали ее из лап охреневших «черных маклеров», срубая палки для всё той же прокуратуры. А теперь оказывается…

– Во-во, ключевое слово «как придурки». Запомни, Андрей, легкая придурковатость делает нас почти неуязвимыми! Ладно, поехали дальше. Что по «активным»?

В ответ Мешечко возмущенно фыркнул:

– Активный клиент на данный момент только один. Но эта птица Говорун стоит целого зоопарка.

– Это ты про?..

– Да, я имею в виду наказание Господне. В лице якобы раскаявшегося рейдера, господина Гурцелая.

– …Знаю-знаю, мать писала! – перебил Андрея Жмых. – Мне из наших только ленивый еще не плакался. Что, с гонором бандюган?

– Тут не гонор – тут самомнение! Моя б воля, я бы этого возомнившего, с понтами его непомерными, сдал с чистой душой паханам на правиловку.

Кульчицкий посмотрел на Мешка с легким оттенком снисходительности:

– Андрей, по-моему, в тебе говорит банальная зависть. Зиждущаяся на классовой неполноценности. Что ж, если мы как тараканы запечные живем, так и другие должны страдать?

– А по-твоему, нет?!! – с полоборота завелся Мешечко. – Они наколбасили лет по десять на душу и раз шестой, так, для справки, а страдать должны мы?!.. Ты слышишь, что метешь-то?!

– Ша, брек! Дебаты разводить не будем! – вмешался Жмых, гася страсти. – С гонором он там или всего лишь с гонореей – нас это не касается. Наше дело обеспечить безопасность господина Гурцелая. А оценкой его моральных качеств пусть занимаются другие… Поехали дальше. Что у вас, Олег Семенович?

– Из управления кадров пришла депеша: срочно провести с личным составом занятие на тему суицидов.

– Чего-чего? Каких еще суицидов?

– Минуточку, – Олег Семенович с важным видом раскрыл свой рабочий блокнот и поискал нужную страницу. – Если дословно: «О профилактике чрезвычайных происшествий с личным составом». Говоря коротко: изучение личного состава на предмет признаков острых кризисных состояний и признаков высокой вероятности реализации попытки самоубийства.

– Что за бред! Какие тут могут быть признаки?

– О, их довольно много. Сейчас, у меня тут всё законспектировано… Например, «продолжительная конфликтность и раздражительность, склонность к быстрой перемене настроения»; «утрата самоконтроля, проявление эстетских реакций и панических действий…»

– Каких-каких реакций? – уточнил Мешок.

– Эстетских. Далее: «длительное подавленное состояние, сопровождающееся эмоциональными всплесками (например, жалобы на недостаток сна или повышенная сонливость)…»

– Всё, тады, похоже, мне кердык! Пора покупать веревку и мыло.

– В каком смысле?

– Лично у меня все признаки – налицо.

– Ты напрасно иронизируешь, Андрей, – обиделся Кульчицкий. – На самом деле, проблема очень серьезная.

– Так я ж про то и толкую. Кто, говоришь, тебе эту темку подкинул?

– Управление кадров.

– М-да, скажи мне, кто ты, и я тебе скажу, кто ты… Между прочим, товарищ заместитель по работе с личным составом, а вы в курсе, что завтра у одного из ваших подчиненных день рождения?

– Это у кого?

– Вот о чем в первую очередь должен заботиться руководитель! – картинно вздохнул Мешок. – Заботиться, дабы не утратить самоконтроля.

– У Гришки, что ли? – напряг память Жмых.

– Точно так.

– И по сколько скидываемся?

– Как обычно.

Павел Андреевич достал бумажник, отсчитал пять сотенных купюр и переадресовал их Мешку.

– И все-таки: что по поводу суицидов? – напомнил Олег Семенович.

– Не ссы, Олег. Будут тебе суициды, – дружески хлопнул его по плечу Мешечко. – Я уже физически ощущаю, как во мне начинают просыпаться эстетские реакции. А пока – бабки гони, да?..

Санкт-Петербург,

27 августа 2009 года,

четверг, 07:54 мск

В строгом соответствии с десятилетиями не менявшимся расписанием со стороны столицы к перрону Московского вокзала мягко накатывала «Красная стрела». Навстречу ей, распугивая обалдевших встречающих и носильщиков, в нарушение всех «правил вокзального поведения», на перрон взобрался черный «Мерседес» с синим проблесковым маячком на загривке и остановился напротив второго вагона. Из «мерса», аккуратно поддерживая внушительных размеров брюшки, вылезли два небравых, но бровастых милицейских полковника и застыли в почтительном ожидании.

Ждать пришлось недолго. Вслед за проводницей на твердую питерскую землю вступил сухопарый седовласый товарищ в форме генерал-майора в сопровождении очаровательной капитанши. Ни в звании, ни формами своими не уступавшей самой Оксане Федоровой. (Здесь тайным эротоманом предлагается сглотнуть слюну.)

– Здравия желаем, товарищ генерал-майор! С прибытием вас в Северную столицу! – молодцевато гаркнул за двоих полковник № 1, расплываясь в приторной лисьей улыбочке.

– Позвольте?! – Полковник № 2, не дожидаясь ответа, перехватил у московского гостя его чемодан, а также дорожную сумку его спутницы.

– Доброе утро, товарищи!.. Ради бога, осторожнее, там стекло!.. Прошу любить и жаловать: мой референт, Алла Борисовна. Не Пугачева, но – какие наши годы? Правда, Аллочка? – Будущая звезда шоу-бизнеса, смущенно улыбаясь, вытянула ладошку, и полковники благоговейно к ней приложились. – У нее чудесное бельканто, в караоке выбивает сто очков из ста возможных. Правда, с табельным оружием результат пока похуже, – хохотнул генерал-майор.

– В гостиницу, Леонид Степанович? – делово уточнил полковник № 1, не зная как правильно реагировать на начальственную шутку. Так как в сложившейся ситуации даже привезенная сугубо из представительских и «плотских» соображений московская капитанша – всё равно суть начальство.

– Успеется, – московский гость, резко посуровев, глянул на часы. – Мы к вам, в Питер, на недельку пожаловали. Вроде как и времени впереди много, но дел – еще больше. С вашим статусом криминальной столицы покончили, теперь будем с рейдерством разбираться. Раз уж, – генерал-майор укоризненно покачал головой, – раз уж своими силами не в состоянии справиться… Посему давайте сразу в Главк. Надеюсь, в эту пору Владислав Юрьевич уже на рабочем месте?

– Конечно, – с жаром ответил полковник № 2.

– Вот и отлично. Как говорится, первым делом самолеты. Ну а девушки, – московский гость игриво посмотрел на референтшу, – а девушки потом.

– Может, все-таки сначала заскочим позавтракать? Всё уже готово, нас ждут.

Генерал-майор задумался.

– Вы как, Алла Борисовна?

– Если честно: я голодная как собака! – с детской непосредственностью изрекла референтша. – А еще в туалет очень хочется!

Московский гость, улыбаясь, виновато развел руками: дескать, желание дамы – закон – и дал благосклонную отмашку:

– Что ж, раз ждут, тогда позавтракаем. Как говорят хорошие танцоры: «Одно другому не мешает».

Полковники почтительно захихикали и поспешили распахнуть перед гостями дверцы «Мерседеса», тем самым окончательно перегородив для простого люда проход по не самой широкой платформе.

В соответствии с лозунгом солнца проблесковый маячок всё это время продолжал «светить всегда, светить везде»…

* * *

В элитном доме на углу Московского проспекта и Благодатной улицы всё, включая лестничные пролеты с их гигантскими окнами и мраморными подоконниками, уставленными кадками с пальмами и прочей растительной живностью, соответствовало мощи той эпохи, в которую дом этот был возведен. Уютно устроившись меж пальм, Ильдар Джамалов с ногами сидел на подоконнике и предсказуемо развлекал себя игрой в «шарики» на мобильном телефоне в ожидании «цыганочки с выходом» в исполнении непростого клиента Гурцелая.

Следует сказать, что Анзори Паатович Гурцелая был человеком многих талантов. В первую очередь – предпринимательских, криминальных и глубоко порочных. Таланты свои он активно переводил в практическую плоскость и преуспел в этом деле настолько, что полгода назад был задержан сотрудниками СКП по обвинению в рейдерстве. Сиречь в незаконных захватах чужой собственности. По всем признакам Гурцелая реально светило корней-чуковское «От двух до пяти». И тогда порядком струхнувший Анзорик пошел на сделку – не с совестью, которой у него отродясь не было, но со следствием. Суть сделки сводилось к тому, что в обмен на условное Анзорик принялся давать показания на своих товарищей по общественно-криминальному движению «Рейдерский Петербург». В первую очередь, на одного из крупнейших преступных авторитетов города над вольной Невой господина Литвина. Во многом именно стараниями Гурцелая Литва и оказался за решеткой. А вскоре в это нехорошее место загремели и другие заслуженные деятели бандитской субкультуры.

При таких некрасивых раскладах Анзорику, естественно, потребовалось присвоить почетный статус свидетеля, находящегося под государственной защитой Российской Федерации. Но это только в голливудских фильмах гангстеров, согласившихся сотрудничать с ФБР, держат в армейских казармах, кормят пиццей, а потом под чужими данными переселяют в сельскую Оклахомщину. Где те до скончания дней получают небольшую дотацию от государства. В российских же реалиях особо ценные свидетели сами диктуют «где, как, на какие и с кем?» они будут жить. Так что сугубо внешне в бурной жизни господина Гурцелая почти ничего не изменилось – просто если раньше он рассекал на полубронированном джипе с охраной, оплачиваемой из своего кармана, то теперь карман Анзорика оставался в целости и сохранности. Ибо функции охраны официально вменили «гоблинам». Так что еще большой вопрос: когда Анзорик был могущественней и опасней для оппонентов – до залета в «Кресты» или после благополучного выхода из оных?

Словом, имиджево у Гурцелая все сохранилось в полном ажуре. Чего нельзя было сказать о «гоблинах». Ведь с точки зрения мафии, своими неуемными «не могу молчать!» и «опер сказал про всех написать» Анзорик окончательно и бесповоротно испортил себе эпитафию. Это все равно как если бы игрок в самый ключевой момент кинул карты на сукно и сказал: «Я – пас». Что реальные пацаны делают с такими игроками? – Правильно мыслите. А что будет с «гоблинами», если замысел реальных пацанов удастся реализовать? Обратно правильно. Отсюда – проблемы и головняк. Здесь, в первую очередь, у заместителя начальника по оперативной работе…

…В общей сложности шарики набегали до начала первого. И лишь тогда, в час, когда офисная перхоть потихонечку начинает готовиться к «бизнес-ланчам», пролетом выше защелкали замки и запоры в пулестойкой, способной защитить от ПСМ, ТТ и охотничьего ружья 12-го калибра, двери. Ильдар с досадой свернул игрушку и нехотя поднялся на лестничную площадку. Дверь бесшумно приоткрылась, из-за нее опасливо высунулся орлиный грузинский нос и шумно втянул ноздрями воздух – не пахнет ли опасностью? Однако если сейчас здесь чем-то и пахло, то разве что упревшим от почти полуторачасового сидения на солнечной стороне Джамаловым.

Завидев Ильдара, Гурцелая расплылся в приторно-сладкой улыбке и обозначился уже весь: в летнем белом плаще и белой же шляпе а-ля мафиозо. Следом за ним на порог выпорхнула очередная пассия Анзорика – в легком полупрозрачном пеньюаре и наброшенном на кругленькие плечики коротком халатике.

– О! Граница как всегда на замке, да?! Здорово, Ильдар! Как семья, как дети?

– Твоими молитвами, – пробурчал Джамалов, не в силах оторвать взгляда от пеньюара, под которым угадывались молодое стройное тело и необыкновенно высокая грудь.

– Вика, запахнись, не смущай господина милиционэра, – строго приказал Гурцелая.

Вика покорно влезла в халат вся и поинтересовалась жеманно:

– Когда вернешься, Анзорик?

– Э, откуда я знаю, да? Бизнес, лапочка, вещь непредсказуемая. Туда поехал, сюда поехал, туда – снова ехать надо. Ближе к вечеру позвоню – поедем мясо кушать, кино пойдем, да?

– Я уже скучаю, котик.

– Э, знаю, что врешь. Но все равно приятно, да. Ну, ступай! – Анзори шутливо шлепнул девушку по заду, и та, вернувшись в квартиру, принялась греметь сталью замков. Гурцелая тем временем нажал кнопку вызова лифта. – Ну что, Ильдар, поедем дело делать, да? Ты – свое, я – свое. Ты – за маленькие деньги, я – за большие.

Джамалов невероятным усилием воли удержался от грубой ответки и, склонив голову к левому плечу, вполголоса предупредил:

– Жека, мы спускаемся.

– Понял тебя: вы спускаетесь, – отозвался откуда-то Крутов.

Осмотрев кабину подъехавшего лифта, Ильдар запустил Гурцелая первым, вошел следом за ним и по-гагарински скомандовал: «Поехали!..»

…Джип Гурцелая с заведенным мотором и персональным водителем Дживаном внутри уже был подан к подъезду. Рядом с ним, вертя головой на 270 градусов, стоял Крутов.

– Здравствуй, Женя! Здравствуй, дарагой! – преувеличенно-радостно загомонил Анзорик, выходя из дверей.

– После, в машине поздороваемся, – сквозь зубы выдавил Крутов. – Давай пошевеливайся.

– Невоспитанный ты человек, Женя. Грубый. Смотри, накатаю телегу твоему руководству.

Анзорик и Крутов забрались на заднее сиденье. Спереди сел Ильдар. Хлопнули дверцы. Джип, переваливаясь через «лежачих полицейских», медленно пополз из двора на проспект, и «гоблины» приступили к отбытию очередной повинности. «Милицейские шестерки запустили шестеренки», – как некогда мрачно высказался Вучетич, возвратившись со своего первого «дежурства по телу борзого рейдера».

* * *

После того как Павел Андреевич и Олег Семенович, «поставив галочки», убыли из конторы, празднование дня рождения Гриши Холина пошло по накатанной дорожке: много водки, еще больше пьяных споров и немного танцев. В последнем пришлось отдуваться Ольге, поскольку Наташа Северова, давшая себе зарок завязать с корпоративными пьянками, удалилась еще раньше верховного руководства.

Сейчас из хриплых казенных динамиков звучал еще более хриплый голос Леонарда Коэна. Ольга танцевала с именинником, а остальные гости, разгоряченные спиртным, сидели за столом и вели извечные ментовские разговоры за ментовскую же жизнь.

– …Да, но ведь есть еще такое понятие, как честь офицера! – ухал из главного калибра Афанасьев – единственный трезвый во всей этой компашке человек.

– Сергеич, не смеши мои полуботинки! – отстреливался короткими очередями Мешок. – Какая «честь»?! О чем ты вообще говоришь?! Если чудом сохранившиеся в нашей системе зубры, навроде Жмыха, попробуют ныне заикнуться о пресловутой чести, уверяю тебя, ничего, кроме здорового ржача в ответ, они не услышат. Такая, знаешь, типичная реакция уличной шалавы на предложение платонической любви!

– Во-во, – поддержал начальника Тарас. – Нет, конечно, под экстазные завывания Газманова из-за праздничного стола подымутся, во фрунт вытянутся и скупую мужскую слезу смахнут. А через два часа, в ближайшем супермаркете, недобрым взглядом обведя аудиторию: «Чего вы там говорите? Сердца? Под прицелом? Ну-ну…»

– Ну, опять завели свою шарманку: супермаркет, евсюковщина. Нельзя персонифицировать всю систему по одной из ее деталей! Причем ничтожнейшей!

Мешечко заговорщицки подмигнул Тарасу:

– Товсь! Сейчас должно прозвучать классическое: «В семье не без урода».

– А ты, конечно, считаешь иначе?

– Я всего лишь считаю, что любая семья в ответе за взращенного ею урода.

– Но так ведь она и ответила! – поддержал Афанасьева огнем с другого фланга Вучетич. – И будет продолжать отвечать и впредь. По крайней мере хочется на это надеяться. Что же касается Евсюкова… Знаешь, исполнительный директор компании «Дженерал Электрик» Джек Уэлч в свое время утверждал, что, «когда скорость внешних изменений в системе превышает скорость внутренних, организация прекращает свое существование».

– Так ведь это он, наверное, энергетические системы имел в виду?

– А какая, на хрен, разница? К своим тридцати двум годам майор Евсюков стал начальником ОВД «Царицыно», получив все сопутствующие внешние атрибуты власти. Но при этом внутренне остался точно таким же моральным уродом, каким и был пять – десять – двадцать лет назад. Вот в какой-то момент его душевная организация и не выдержала – прекратила свое существование…

Отхрипел Коэн, и Гриша, расчистив место, галантно возвратил Ольгу за стол. После чего на правах хозяина вечеринки решительно вклинился в перепалку:

– Блин, народ, кончайте уже свои философские дискуссии! Что за манера такая: каждую пьянку превращать в ареопаг?

– Ни фига ты загнул! – поперхнулся колой Тарас. – А это шо такое?

– Не знаю. Просто слово понравилось, – отмахнулся Холин и критическим взглядом обвел стол. – Нормальные люди давно бы стаканы обновили. И вообще! Могу я хотя бы раз в году услышать в свой адрес неприкрытую лесть, а? Вот был бы здесь Джамалов… Да, никто не в курсе, где они с Жекой сейчас? И каковы их перспективы попадания за сей не шибко праздничный, но все-таки стол?

– Согласно последним данным, пятнадцать минут назад Ильдар с Жекой вывели господина Гурцелая со спутницей с премьерного показа очередной серии похождений Джеймса Бонда и в настоящее время находятся в движении, – пояснил Андрей, разливая по стаканам. – Но! Отнюдь не к адресу. Так что их перспективы весьма и весьма неперспективны.

– Я бы этого вашего Анзорика…

– Нашего! Не противопоставляй себя коллективу. Тем более что завтра твой черед его пасти.

– Хорошо! Пусть будет нашего. Так вот, я бы этого рейдера недобитого своими собственными руками придушил! Эта тварь в обмен на условный срок сдала своих таких же тварей и теперь спокойно продолжает заниматься всё теми же «тварьскими» делами. Причем под нашей бесплатной охраной!

– Ничего не поделаешь – таковы правила игры, – философски заметил Вучетич.

– Правила везде одни: человеком надо быть!

– Я прав или мне послышалось? Здесь кто-то хотел свернуть философские дискуссии? – попытался погасить страсти Мешок.

– Ага! Сначала доведут человека до белого каления, а потом «свернуть»…

– Гриша, а можно я скажу тост? – обворожительно улыбнувшись, попросила доселе молчавшая Ольга.

– Не можно, а нужно!

Прилепина поднялась из-за стола, и «курилка» мгновенно затихла, обратив свои взоры к единственной представительнице прекрасного пола.

– Гриша, я хочу пожелать, чтобы судьба, деньги, жена и дети всегда относились к тебе в строгом соответствии с твоей фамилией.

– Это как?

– Холили тебя и лелеяли.

– Как сказала, а?! – расцвел Григорий и обвел собравшийся народ торжествующим и порядком затуманенным взором.

* * *

Занимающий целых два этажа «Владимирского Пассажа» элитный и стильный фитнес-центр в этот вечерний час был скорее «наполовину пуст», нежели полон. Причина тому крылась как раз в элитарности и стильности, выражавшихся прежде всего в ценнике.

Сейчас в левом, в «дамском», его крыле на беговой дорожке старательно сдавала нормативы Вика – обтягивающий спортивный костюм которой выгодно подчеркивал ее классическую «гитарную» фигуру. Со стороны правого крыла за ней наблюдал без особого энтузиазма крутящий педали Гурцелая. С вожделением поглядывая на подругу, он призывно показывал глазами в сторону сауны, но Вика лишь игриво покачивала своей хорошенькой головкой. Мол-де: сначала спорт, а уже потом – баловство[1].

Строго на границе между женским и мужским мирами, на скамеечке, установленной рядом с аппаратом с питьевой водой, сидели, кручинясь, Женя с Ильдаром. Они пили халявную воду и, что называется, бдили.

– …А в конторе сейчас бухают по-черному, – мечтательно зажмурился Джамалов. – Гришка мне уже раз пять звонил. А мы тут гасимся как мыши.

– Вселенная полна неожиданностей. И, в основном, неприятных, – безразлично констатировал Крутов.

– Прикинь, Жека, как было бы классно, если бы сейчас в этот зал вошел киллер и завалил нашего пингвина к чертям собачьим. Прямым выстрелом в тупую голову. Мы бы сразу освободились, взяли тачку, причем его же – зачем покойнику тачка? – и!.. К столу.

Женя недобро посмотрел на тужащегося на велотренажере клиента и согласился:

– Да, неплохо.

– Как думаешь, это надолго?

– Судя по призывным взглядам самца, который не сводит глаз с двери, ведущей в сауну, впереди у них еще водные процедуры. Переходящие в синхронное совокупление.

– Думаешь? – встревожился Ильдар.

– К гадалке не ходи.

– Бли-ин, ну почему именно в нашу смену?

Джамалов со страдальческим лицом непроизвольно сжал в руке пластиковый стаканчик так, что тот, хрустнув, сломался, и остатки воды залили ему штаны. Образовав неприличное пятно в самом «неприличном месте»…

…На женской половине появилась заступившая на тренерское дежурство Надя Вылегжанина. Завидев ее, лысоватый, атлетически безупречно для своего минимум полтинника сложенный усач, тягавший штангу неподалеку от Гурцелая, отложил железо и, вытирая вспотевшие руки о футболку, поспешил ей навстречу.

– Добрый вечер, Наденька! А я всё гадал: сегодня ваша смена, или я опять всё напутал?

– Добрый вечер, Людвиг Ромуальдович! – улыбнулась Вылегжанина, подставляя щеку для дежурного поцелуя. – Отлично выглядите!

– Перестаньте, Надя, старость всегда отвратительна.

– Какой же вы старый? Вы у нас мужчина в самом соку.

– В самом соку бывают только женщины. А мужчины, они, в лучшем случае, проспиртованы… Надюш, у меня к вам просьба.

– Слушаю.

– Мне нужно оперативно оформить абонемент для одной моей знакомой.

– Без проблем. На какое время?

– На одно время со мной, разумеется.

Вылегжанина понимающе улыбнулась и шутливо погрозила пальчиком:

– А вы, Людвиг Ромуальдович, большой шалун! У вас новое увлечение?

– Увы мне. Похоже, в данном случае нечто большее. Прав был Ларошфуко: старые безумцы еще безумнее молодых.

– Неужели любовь? Браво-браво! Хорошо, на следующее занятие можете приходить со своей избранницей. Кстати, как ее зовут?

– О, у нее очаровательное имя! Валерия! Что в переводе с латинского означает «сильная, крепкая».

– Ну, тогда ей сам бог велел к нам ходить. А фамилия?

– А вот фамилия подкачала. Ну да ничего, надеюсь, это ненадолго.

– О! – изумилась Надя. – Так у вас далеко идущие планы?

– Самые что ни на есть!

– Вот тебе раз! А я так хотела познакомить вас со своей подругой. В одном городе живем, а сами сто лет не виделись. И тут вдруг случайно, буквально нос к носу, столкнулись.

– Бывает. Тогда знакомьте скорей! Иначе, боюсь, будет поздно.

– Она сказала, что подумает.

– Боюсь, что в таком случае она рискует опоздать. Признаюсь вам, Наденька, как на духу: эта женщина – Лерочка – буквально вскружила мне голову.

– Завидую.

– Кому?

– Ей, естественно. Да, так что там у нас с фамилией? На кого оформлять абонемент?

– Мешечко. Ее зовут Валерия Мешечко. Смешно звучит, правда?

– Правда. Так, сегодня у нас что, четверг? Тогда в это воскресенье смело можете приходить вместе. Абонемент для нее я оставлю у охранника.

– Наденька! Вы просто прелесть! Дайте-ка я вас еще раз поцелую. Исключительно дружески…

– Да ради бога! – кокетливо повела плечиками Вылегжанина. – Можно даже и не совсем уж. Дружески…

* * *

Ох и много в репертуаре Леонарда Коэна хрипуче-задушевных баллад! Баллад много, а Ольга – одна. Так что, когда после бодренького по музыке (но не по тексту) «The Future» из динамиков зазвучало классическое «Waiting For The Miracle», Виталий, мгновенно соориентировавшись, первым успел перехватить партнершу. Оставив с носом порядком поднабравшегося, а потому зазевавшегося именинника.

– …Э-э, а ну-ка брысь! Эта дама на сегодняшний вечер абонирована за мной.

– Абонируют ложу в театре, – назидательно изрек Вучетич, не выпуская Ольгу из объятий. – А дам – их приглашают. Короче, отвали.

– Не понял. У кого сегодня день рождения?

– Так вот иди и празднуй. А то вон третий час сидим, а бутылки практически не убывают. Словно бы не пьянка в элитном спецподразделении, а праздничный утренник в детском саду.

– В самом деле? – тревожно задумался Холин. – Погоди-ка, погоди… Как ты сейчас сказал? Детский сад? А ведь ты прав, старина! – Григорий ощутимо хлопнул Вучетича по плечу и возвратился за стол со словами: – Мужики, у меня возникла оригинальная идея.

– Да уж, оригинальности тут хоть отбавляй, – отработанным движением взялся за бутылку Шевченко.

– Да нет, дружище, я не об этом… Вернее, это-то само собой, наливай… «Нет-нет, фраерок, полную»… Короче, только что у меня в голове созрел потрясающий по своей простоте и эффективности план. Под кодовым названием «Детский сад». При помощи этого плана мы, надеюсь, восстановим справедливость.

Мешок быстро переглянулся с коллегами:

– Мне уже страшно.

– Почему? – спросил Афанасьев.

– Потому что всякий раз, когда Гришка намеревается установить справедливость, закон оказывается бессилен.

Холин посмотрел на представителя начальства с пьяной снисходительностью:

– Как говорят на родине поэта-песенника: «Спокийно!» Слушайте сюда, бандерлоги. Нет, сначала все-таки выпейте, а уже потом – слушайте.

Народ послушно опустошил стаканы, и Григорий, перейдя на полушепот, принялся с азартом озвучивать основные тезисы своего гениального плана. Не прошло и минуты, как все, ему внимающие, за исключением Бориса Сергеевича, начали похохатывать, а потом, не удержавшись, так и вовсе принялись ржать в полный голос. Из чего следовало, что в стихийно родившемся плане и в самом деле имелись зачатки гениальности.

– …Обрати внимание, Виталий! По-моему, там зреет какой-то заговор.

– Во-во. Причем без нашего участия.

– А вы, молодые люди, танцуйте-танцуйте, – среагировав на насмешки, отмахнулся от танцующей пары Холин.

– Ну уж дудки! – заявила Прилепина и, высвободившись из рук партнера, вернулась к столу. – А ну-ка быстренько колитесь: что вы тут замышляете?..

* * *

В начале двенадцатого «ночной извозчик» Афанасьев категорически заявил, что ждать более не намерен и если кто сегодня желает быть доставленным, должен незамедлительно подняться и пройти на погрузку.

Желающих оказалось трое. Двое из них прошли на посадку своим ходом. А вот третьего пришлось грузить с привлечением дополнительной рабочей силы. Как не трудно догадаться, третьим был наклюкавшийся до положения риз именинник…

…Застоявшаяся во дворе «маршрутка» резво неслась по вечерним питерским набережным. Борис Сергеевич, которому все эти корпоративные пьянки осточертели хуже горькой редьки, торопил с развозкой, мечтая добраться до дому хотя бы к часу ночи.

Приняв неудобное полугоризонтальное положение, Холин с невинным лицом младенца тихонечко посапывал, и сидящая напротив Прилепина наблюдала сейчас за ним с легкой улыбкой.

– …И пьян, и умен – два угодья в нем, – перехватил ее взгляд Мешок.

– Если здесь ты имеешь в виду ваш план по укрощению господина Гурцелая, лично я не считаю его умным. Да, а почему «Детский сад»?

– А почему бы и нет? В конце концов, дело не в названии, а в содержании.

– И где ты там умудрился узреть содержание? По-моему, весь этот ваш якобы план – глупость несусветная.

– А хотя бы и так. Если конечная цель достигнута, неважно – глупость это или нет.

– Про цель я, кстати, тоже не поняла.

– Цель очень простая – напустить побольше жути и ужаса нечеловеческого на самодовольного павлина Гурцелая. Если удастся, то, во-первых, мы сделаем его более управляемым, а во-вторых, попробуем состричь с него энное количество купонов. Например, в виде спонсорской помощи.

Прилепина посмотрела на Андрея сердито. Откровенно давая понять, что сей незатейливый планец пришелся ей не по вкусу:

– Я понимаю, Гришка – тот еще авантюрист. Да и Тарас, в принципе, такой же. Но я испытала настоящий культурный шок, когда услышала, что вы с Виталием поддержали эту бредовую идею!.. Андрей, ты же разумный человек! Неужели ты не понимаешь, что в подобные игры можно заиграться так, что потом костей не соберешь?! Не забывай: при всей своей эпатажности господин Гурцелая – самый натуральный бандит! На нем трупы! Пускай и недоказанные!

– Правильно, Ольга Николаевна! Так их растак! – поддержал Афанасьев, все это время, оказывается, прислушивавшийся к спору в салоне. – Я тоже считаю, что в этой затее самое разумное – разве что название. Так и есть: «детский сад, штаны на лямках».

– Сергеич, ты бы лучше газку прибавил, чем чужие разговоры слушать. Нам после Холина еще Ольгу на Юго-Запад забрасывать.

– Можем и прибавить, как скажете, – втопил Афанасьев. – Но план ваш всё равно полное говно.

– Именно потому, что Гурцелая – бандит и мразь, мы имеем полное моральное право устроить ему небольшие хлопоты, – игнорируя столь резкие оценки, продолжил развивать свою мысль Мешок. – Чтоб жилось не столь вольготно и беззаботно, как это ему удавалось до сих пор. Анзорик по жизни привык людей утюгами-паяльниками прижигать, вот пускай теперь и сам немного повертится. Голой жопой на раскаленной сковороде.

Подал голос мобильник, и Андрей достал из кармана трубку:

– Слушаю, Ильдар! Что там у вас?.. Как?.. Я спрашиваю: закончили на сегодня?.. Нет?.. Где?.. Вот скотина!.. Ладно, держитесь. Завтра у вас законный отсыпной, так что в конторе можете не появляться. Только обязательно оба будьте на связи, мало ли что… Да… И Женьке передай. Всё, пока.

– Они что, еще не закончили? – по интонации разговора догадалась Ольга.

– После кинотеатра Гурцелая со своей мочалкой по имени Вика поехал в фитнес-центр на Владимирском. А сейчас они, отдыхая после физических нагрузок, делают заказ в ресторации «Фортеция».

– А наши чего? – не поворачивая головы, поинтересовался Афанасьев.

– А наши, по-шараповски, глушат кофий и бдят на входе.

– Не бздим – выходим! – не открывая глаз, пьяно отреагировал на последнюю фразу Холин.

– Молчи уж, юбиляр хренов! Гришк, знаешь, что роднит тебя с прекрасным весенним садом? Вам обоим пора вставать на просушку.

– Вопрос не ко времени. Обратитесь весной и по форме, – промычал юбиляр.

– А фитнес-центр случайно не тот, который во «Владимирском Пассаже»? – неожиданно вспомнив, уточнила Ольга.

– Он самый. А что?

– У меня там бывшая однокурсница работает. Инструктором.

– Так это же чудесно! – просиял Мешок. – Слушай, Олька, а давай-ка ты к ней на днях подскочишь и под каким-нибудь залегендированным предлогом переговоришь?

– На предмет?

– На предмет частоты появления в их заведении господина Гурцелая. Описание морально-волевых качеств, равно как вредных и не вполне привычек клиента, также приветствуется.

– Это приказ?

– Нет. Всего лишь дружеская просьба.

– Тогда не поеду. Я уже сказала: мне не нравится эта затея.

Андрей нахмурился:

– Хорошо. Если тебе так проще, будем считать, что это приказ.

– А что, Андрей Иванович, с начальником подразделения эту тему вы уже согласовали?

– Ох и язва ты, Олька!

– Главное, чтоб не сибирская, – донеслось из «прекрасного весеннего сада». – Остальные лечатся!..

Санкт-Петербург,

Южное кладбище,

30 августа 2009 года,

воскресенье, 13:42 мск

«Вот так и живем: завтра – день рождения, послезавтра – похороны».

Южное кладбище – жуткое кладбище. Представьте себе триста га чистого поля, на которых уместилось под пять миллионов захоронений. Второй Петербург! При этом если у центрального входа еще живет какая-то дающая тень растительность, то метров через сто – двести начинается настоящая пустыня, где теснятся и громоздятся, налезая одна на другую, могилы-могилы-могилы… И, словно бы в насмешку, магистральные аллейки-дорожки, петляющие между ними, носят романтические названия – березовая, ореховая, вишневая…

Вот уж воистину – парк. Не культуры, но вечного отдыха…

…Временно превращенная в катафалк «маршрутка» стояла неподалеку от свежевырытой могилы в далеко не самом престижном, но и не совсем «отстойном» участке кладбища. Трое «гоблинов», на долю которых выпала миссия забрать гроб с Демидычем из морга, мрачно курили в сторонке, дожидаясь приезда остальных участников скорбной церемонии.

– Плохая примета – покойника на служебной машине перевозить, – ворчливо заметил Афанасьев.

– Преподобный Иоанн Кронштадтский говорил: «Не верьте в глупые приметы, не будьте суеверными, и приметы не будут сбываться».

– А мне, Женя, твой Кронштадтский не указ. Сейчас вон модно иконки-образа на приборную панель лепить. И что, многих это спасало от ДТП?

– А что, Сергеич, ты небось и черных кошек, и баб с пустыми ведрами по параллельным улицам объезжаешь? – усмехнулся Холин.

– Если есть такая возможность – обязательно.

– Чем бензин казенный жечь, ты бы их лучше давил.

– Кого? Баб или кошек?

– И тех и других.

– Очень остроумно, – проворчал Афанасьев. – Гришк, ты бы, чем зубоскалить, лучше бы Мешка набрал. Узнай, где их черти носят? Выходной день: Пулковское свободно, Волхонка пустая. Мы с севера за тридцать минут долетели, а они из центра больше часа добраться не могут.

– Да звонил я ему, минут десять как.

– И чего?

– На подходе. Говорит, Анечка с батюшкой долго провозились – им из Парголово никак не выбраться было. На Выборгском-то снова ремонт затеяли! Я с них просто фигею, Сергеич! Каждый год асфальт перекладывают!

– А то ты не знаешь на чью дачу та трасса ведет?!

– Знаю. Что не на мою, – буркнул Холин. – Слышь, Сергеич, я вот что подумал: раз уж всё одно к одному, может, попросить вашего отца Михаила, чтобы он заодно и «пепелац» освятил? Сам-то я не шибко верю во всю эту музыку, но с другой стороны – хуже от того всяко не станет. Или попам на ментовские машины западло святую воду тратить?

– Нет, Гриша, им, как ты выражаешься, «не западло», – со знанием дела вмешался в разговор Крутов. – К примеру, у нас в ОВО весь автопарк еще в 2006-м освятили. Дабы… – Женя напрягся и процитировал по памяти: – «Ангел небесный хранил колесницы и людей, находящихся в них, от бед и аварий, от несчастий и огорчений».

– Ладно ОВО, эти-то хотя бы гласные службы, – охотно поддержал довольно странную тему Афанасьев. – А вот лично мне водилы знакомые из «наружки» рассказывали, что у них точно такая канитель была. Со святой водой и окроплением.

– «Семерошникам»-то на хрена? – удивился Григорий. – Этих котов помойных не ангел – «непроверяйка» охраняет.

– Не скажи. Там у народа своих заморочек хватает. Мигалки им не положены, спецокраска – тоже, крутых тачек практически нет. Им же главное – не выделяться. Потому все кому не лень «опушников» подрезать норовят, дороги не уступают. Словом, демонстрируют глубочайшее презрение.

Холин с сомнением покачал головой:

– В презрение охотно верю, но вот техническую сторону мероприятия я себе слабо представляю. У «семерки» даже само месторасположение гаража – секретное. И чего ж, неужели попа запустили в святая святых?

– Ну да. Запустили, – подтвердил Афанасьев. – Один из экипажей «наружки» специально отправили в храм за батюшкой и доставили его в гараж с тщательным соблюдением режима секретности. Чуть ли не глаза завязывали священнослужителю!

– Блеск! И чего?

– И тот, соответственно, провел чин освящения служебных автомобилей, которые отныне ни в коем разе не должны попадать в неприятные истории на дороге. Кроме того, освящение должно было обеспечить машинам «наружки» защиту от поломок и угонов.

– Ну и как? Обеспечило?

– Понятия не имею.

– Кошмар какой! На дворе двадцать первый век, а тут – натуральной воды мракобесие.

– Знаешь, Гриш, я бы советовал тебе не рассуждать о вещах, в которых ты абсолютно не разбираешься и не понимаешь, – предостерегающе сказал Крутов. – К слову, мракобесие здесь ни при чем. Просто ожидание чуда есть одна из слабостей русского народа.

– Глыбко! – похвалил Афанасьев. – Сам придумал?

– Нет. Это Бердяев сказал.

– Хорошо сказал.

– Это какой Бердяев? Часом, не замначальника 5-й ОРЧ? – заинтересовался Холин.

– Нет. Это русский философ. Классик и по большому счету гений, – провел краткий ликбез Крутов.

– Понятно. Но, кстати, этот, который из ОРЧ, тоже любил это дело.

– В смысле выпить?

– Выпить само собой. А потом пофилософствовать. Помню, собрались мы как-то в «Ровеснике», был такой злачный шалман на Большом Сампсониевском. Накатили, как водится, пивка с водярой. А Бердяев возьми да и выдай, причем экспромтом: «Если бы алкоголя не было, его надо было бы придумать как средство благодарности: иной раз „спасибо“ бывает мало, а деньги – не к месту, да и обидеться могут хорошие люди»[2].

– И этот хорошо сказал, – согласился Афанасьев.

– Слушай, Жека! – Холину все никак не давало покоя таинство окропления. – А вот если, к примеру, освятить личное табельное оружие? Будет оно тогда само в «десятку» палить?

– Если не ошибаюсь, теоретически священнослужители могут освятить любую вещь, которая дорога человеку. Но! При условии, если она не противна Богу, – объяснил Крутов. – Так что на табельное оружие чин освящения наложен быть не может. Условно говоря: с божьей помощью прицел не поправить.

– А жаль, – словно бы даже расстроился Холин. – Хоть какая-то польза.

– Ну, наконец! Едут, – всмотрелся в клубы поднимающейся вдали пыли Афанасьев. По разбитой дороге, тяжело переваливаясь через ухабы, катил кортеж из двух автомобилей. Причем на фоне черного «Вольво» отца Михаила потрепанная «лохматка» Мешка смотрелась еще «истрепаннее»…

…Через минуту полку «гоблинов» ощутимо прибыло: из машины Андрея выбрались полковник Жмых, Наташа и Ольга. С отцом Михаилом приехала Анечка. Лица у вновь прибывших были сосредоточенно-серьезны и угрюмы, один только батюшка оставался спокоен и деловит. Что, собственно, и неудивительно: ему, как с пролетарской прямотой прошептал Ольге Холин, «по должности положено».

Афанасьев молча пожал руки руководству:

– Ну что, будем выносить? А то местные землекопы уже подходили-намекали, что у них скоро обеденный перерыв.

– А на переучет покойников они тут часом не закрываются?.. Ладно, давайте, потихонечку. Я смотрю: отец Михаил уже почти перевоплотился. Из автолюбителя в божьего человека, – последнюю фразу Андрей произнес с легким оттенком не то сарказма, не то обыкновенной мужской зависти по отношению к личному автотранспорту служителя культа.

Мужчины вынесли гроб из «маршрутки» и осторожно установили на заранее принесенные «копателями» козлы. После чего выжидающе уставились на степенно подходящего отца Михаила.

– Гроб открывать не будете? Прощаться с покойным?

– Нет, – ответил за всех Андрей. – Мы уже прощались. Позавчера, в морге судмедэкспертизы. Думаю, Иван Демидыч на нас не в обиде. Опять же, стоит пощадить нервы наших дам.

– Что ж, тогда будем начинать… Молодые люди, будьте любезны, затушите сигареты.

Все, доселе курившие, спешно затушили сигареты, и священник приступил к процедуре отпевания. Если само слово «процедура» в данном контексте вообще уместно. Хотя чего еще можно ожидать от бюрократизированных по самое «не могу» ментов?..

* * *

По воскресеньям в редакции «Явки с повинной» традиционно обитала всего одна живая душа – душа дежурного вахтера. Весь остальной журналистский народ отдыхал от трудов праведных, тем более что погоды этим летом стояли неправдоподобно изумительные.

Тем неожиданнее было вахтеру Виктору Васильевичу запустить сегодня в контору сразу двух сотрудников службы расследований. Судя по заплаканным глазам руководителя службы Маши Цыганковой и встревоженной мордашке ее коллеги и подруги Тани Ивановой, у девушек явно что-то стряслось. Вот только не того полета птицей был вахтер, чтобы, проявляя сочувствие, справляться о делах служебных. Тем более что обе девки были молодые, симпатичные, а потому проблемы могли и не иметь непосредственного отношения к делам редакционным. А дела амурные – материя слишком тонкая и деликатная…

– …Дура ты, Машка! – сердито отчитывала Таня подругу, с отрешенным видом уставившуюся в заставку на своем ноутбуке. – Ну почему ты Обнорскому сразу не сказала? Теперь он, бог даст, только через неделю вернется.

– А что он сделает, твой Обнорский? Охрану ко мне приставит? – холодно осведомилась Цыганкова.

– А почему бы и нет?

– Щас, размечталась! На какие шиши? Нам, вон, ставки гонорарные с прошлого месяца урезали. А ты хочешь, чтобы шеф на секьюрити для рядовой журналистки раскошелился.

– Ну, во-первых, ты у нас не рядовая журналистка, а звезда. Я бы даже сказала – мегазвезда!

– Кончай прикалываться, а? И без того тошно.

– Ничего я не прикалываюсь, – загорячилась Татьяна. – Или ты можешь назвать в этом городе хотя бы еще одного журналиста, у которого брали интервью для англоязычной версии «Форбс»? Молчишь? Вот то-то же!.. Ну, и что ты собираешься теперь делать?

– Не знаю. Домой идти боюсь. Заночую сегодня здесь, в редакции. А завтра…

– Никаких редакций! Сегодня ты ночуешь у меня! А завтра мы с тобой идем в милицию!.. Блин, Машка, у тебя же полно знакомых ментов! Тебя же сам начальник Главка знает! Позвони ему!

– Думаешь, стоит? – шмыгнула носом Маша.

– А тут и думать нечего! Сидишь тут, дрожишь как мышь. С твоими-то связями!

Цыганкова задумалась:

– Знаешь, Тань, я, наверное, сначала другому человеку позвоню. Но если он меня и на этот раз продинамит!.. – Она принялась разгребать творческий бардак рабочего места. – Ты случайно не видела мою визитницу? Нет?.. – не в силах далее сдерживаться, «мегазвезда» сорвалась на истерику: – Сколько раз я вам говорила: ничего с моего стола без спросу не брать!!!

Татьяна сочла за лучшее не отвечать, дабы не попасть под горячую руку и бесплатную раздачу, и опасливо ретировалась к выходящему во внутренний двор окну. Здесь, в месте сосредоточения офисов разношерстных государственных контор и частных лавочек, в будние дни всё было запружено машинами, так что сейчас двор показался Татьяне неестественно пустынным и словно бы чужим.

В следующую секунду, будто прочитав эти мысли, во двор въехала грузовая «Газель» и остановилась возле ступенек, уводящих в одно из подвальных помещений. В центре города, где каждый метр жилого и нежилого пространства работал на извлечение прибыли, все окрестные подвалы были давно и плотно оккупированы шустрыми арендаторами. «Газель» заявила о своем прибытии двумя короткими клаксонными гудками, и вскоре из подвала на свет божий выбралась парочка работяг среднеазиатского происхождения. Обменявшись парой фраз с водителем, они принялись сноровисто и споро выгружать из грузовичка защитного цвета деревянные ящики.

– Машк! Иди сюда, скорее! Смотри, чего это они выгружают? Ящики какие-то странные…

– Ящики как ящики. Обыкновенные, – бросив беглый взгляд, равнодушно пожала плечами Цыганкова и возвратилась к своим «раскопкам».

– Ничего и не обыкновенные. Зеленые, тяжелые, с ручками. Я когда репортаж с Лемболовского полигона делала, точно такие видела.

– Ну видела и видела. И что?

– А то! Это стандартные ящики для патронов.

– Чушь собачья!

– У тебя всегда чушь, если не ты сама тему нарыла, – рассердилась Татьяна.

Цыганкова посмотрела на подругу с плохо скрываемой усмешкой:

– А, так ты, стало быть, уже и тему нарыла? Ну-ну, флаг в руки… «Я ее слепила из того, что было. А потом, что стало, то и закопала». Бли-ин! Ну где же эта чертова визитка?!!!

* * *

Всё.

Буднично. Скоро. По-деловому.

Необязательные слова сказаны, обязательные телодвижения произведены.

Свежезасыпанная могила, стандартный прямоугольник плиты с лаконичной надписью: «Иван Демидович Филиппов, 1954–2009 гг. Трагически погиб» и отсканированная фотография в дешевой стеклянной рамке. «Это всё, что останется после меня. Это всё, что возьму я с собой…»[3]

В салоне «маршрутки» с настежь распахнутыми дверьми накрыли импровизированный поминальный столик: водка, минералка, бутерброды, фрукты. Виночерпий Григорий с бутылкой в руке взялся обносить коллег:

– Андрей, ты как?

– Плесни на донышко. Чисто символически, – попросил Мешок и невесело оглядел собравшихся. Анечка и отец Михаил уехали сразу после того, как тело Демидыча было предано земле: одного ждали прихожане, другую – изголодавшийся малыш. Остальные «гоблины» задержались помянуть. – У всех налито? Ну, тогда давайте, братцы, не чокаясь. Как говорится: упокой душу раба Божьего Ивана. И не дай бог дожить нам свой век так, как судьба уготовила этому человеку. Тем паче уйти из жизни столь же жутко и несправедливо.

– Согласен, – тяжело вздохнул полковник Жмых. – Вот ведь как оно бывает: и жил человек не грешно, а умер совсем не смешно.

Весь народ, за исключением не по доброй воле трезвенника Афанасьева, выпил и, изрядно оголодав, набросился на нехитрую закуску. А вот Андрей вместо дежурного бутерброда выудил из пачки очередную сигарету и молча отошел к могиле. Заметив его демарш, от компании «гоблинов» отделилась Наталья.

Торопливо нагнав начальника и экс-любовника, она заговорила тревожным сбивчивым полушепотом:

– Андрей, тут такое дело… Наверное, мне следовало сразу тебе рассказать, но за всей этой суматохой всё как-то не было возможности.

– Рассказать что?

Северова покосилась на закусывающих в отдалении коллег и на всякий случай понизила голос уже совсем до шепота:

– В тот день, когда Лисицын приехал за Иваном Демидовичем, покойный… Вернее, тогда еще не покойный… Тьфу, черт!.. Короче, Филиппов буквально огорошил меня одним сообщением. Я сначала не хотела тебе говорить, потому что не поверила. Но теперь вот решила, что…

Мешечко вдруг смерил ее ТАКИМ взглядом, что Наташа, вздрогнув невольно, осеклась.

– Я поначалу тоже не хотел тебе говорить, – Андрей полез в карман и достал стодолларовую бумажку. – Вот, держи.

– Это что? Зачем?

– Сдача. При содействии Анечки удалось сэкономить на священнике. Ребята сказали, твой взнос был самым большим. И я посчитал, что в данном случае для замаливания грехов и ста баксов вполне достаточно.

– Какого замаливания? – пробормотала Северова, бесконечно ошеломленная происходящим.

– Ты ведь у нас всегда относилась к покойному с особым трепетом, не так ли? – нехорошо прищурился Андрей. – Кстати, если не ошибаюсь, о том, что Демидыча повезут в Москву именно девятичасовым поездом, из наших знали только трое – Жмых, ты и я?

– И?.. И что же?..

Застигнутая врасплох, Наташа никак не могла сообразить: куда, собственно, клонит Мешок?

– Ничего. Просто информация к размышлению.

И вот теперь до нее наконец дошло.

– Знаете ЧТО, Андрей Иванович?!!

Северова сорвалась на отчаянный крик, и все без исключения «гоблины», как по команде, удивленно уставились на нее. Вернее, на них двоих.

– Что? – сохраняя ледяное спокойствие, спросил Андрей.

– Эти ваши намеки, это… Это… Это самая натуральная подлость! – Из девичьих глаз брызнули слезы. – Я… вы… Да как у вас язык…

– Наташа, не переигрывай!

– ЧТО?!! Да пошел ты!..

Северова кинулась к «маршрутке». Оттолкнув стоящего на пути Тараса, она сунулась в салон, схватила сумочку и, уже во всю рыдая, бросилась прочь. Не предпринимая попыток догнать (всем присутствующим было известно, что в гневе Наташа не просто страшна – она опасна), народ какое-то время смущенно попереглядывался и в конечном итоге вопросительно уставился на Андрея. Дескать: «Шо это было?» В ответ тот лишь невозмутимо пожал плечами и натянул на лицо маску фальшивого недоумения. Мол-де: «Я и сам не понял, чего это с ней?»

Неловкая тишина-пауза затягивалась. И тогда Григорий, почесав в затылке и пробурчав под нос «Не знаю как остальные, а лично я ни хера не понял», – взялся за бутылку, предложив виновато:

– Народ, давайте еще по одной? За Демидыча… И заодно уж… За понимание, что ли…

* * *

…После странного инцидента, случившегося между Андреем и Наташей, и без того невеселое настроение «гоблинов» ухудшилось вдвойне. Так что импровизированные поминки скомкано закруглись. Опять же – жизнь всё одно продолжается, а день, между прочим, стоял воскресный. И если для холостяков это не столь критично, то вот для людей семейных может обернуться хлопотно: домочадцы и на буднях-то поедом едят, а тут же выходной!

Как-то так стихийно образовалось, что вся компашка укатила в город на оперативной «маршрутке» и одна только Ольга комфортно очутилась в машине Андрея. То ли это он сам подсуетился, то ли всё вышло случайно, но факт остается фактом: нежданно-негаданно они остались наедине. Так что на фоне душевных терзаний последних дней сейчас Прилепина чувствовала себя не вполне в своей тарелке.

Впрочем, поначалу, как ни трудно догадаться, разговор про меж них зашел за Северову.

– …И все-таки, Андрей, что у тебя произошло с Наташей?

– Ничего особенного. Я всего лишь дал понять, что включил ее в число подозреваемых в причастности к убийству Филиппова.

– Ты с ума сошел?!

– Пока нет. Но если наша служба будет продолжаться в том же духе – возможны варианты.

– Ничего не понимаю! Объясни!

– Помнишь, мы с тобой выбирались в Кронштадт и ты меня спросила: подозреваю ли я конкретно кого-то из наших в крысятничестве?

– Очень хорошо помню, – кивнула Ольга.

– В тот раз я тебе не ответил. Но уже тогда среди наиболее вероятных кандидатур грешил именно на Северову.

– Наташа действительно относилась к Ивану Демидовичу… э-э… высокомерно и отчасти презрительно. Но! Это еще не повод для убийства! Посуди сам: какой здесь у нее может быть интерес? Тем более после того как Филиппова снова передали под опеку «транспортников»? Если уж и искать крысу, то в линейном отделе внутренних дел. Это они напрямую работали с адвокатом Кирсанова.

Выпалив свои аргументы, Прилепина вопросительно посмотрела на Андрея. Словно бы спрашивая: «Ну что? Я тебя убедила?»

Оказалось, что нет. Не убедила нисколько.

– Я вчера общался и с Димкой Лисицыным, и с его руководством. Версия московского следа, безусловно, имеет место. Но едва ли к ней причастны местные «транспортники». Для них Филиппов в качестве свидетеля был во всех отношениях беспроигрышным вариантом.

– Почему?

– Если бы Демидыч не опознал Кирсанова, они бы получили бонус от папаши юного мерзавца. Но если б наш старик пошел на принцип и дал-таки показания, то «транспортники» срубили бы палку и записали себе в актив раскрытие «глухаря». Логично?

– Отчасти, – признала Ольга и упрямо тряхнула непослушной челкой. – Вот только из непричастности одних вовсе не вытекает причастность других. Здесь я имею в виду Наташу.

– Вот далась она тебе! – досадливо поморщился Андрей. – Я и сам понимаю, что… что пока ничего не понимаю.

– И, тем не менее, спешишь обвинить человека в ужасных вещах!

– Северову я не обвинял. Я всего лишь хотел проследить за ее реакцией. Помнится, нечто похожее мы собирались провернуть в отношении негра в погонах из Следственного комитета. Вот только Зеча тогда оказался проворнее нас.

Выслушав аргументы ответные, Прилепина продолжила упрямо гнуть свою линию:

– По-моему, в данном случае реакция у Наташи была самая правильная. И я на ее месте поступила бы точно так же.

– А вот я бы на твоем месте не спешил с выводами. – Мешок затянулся сигаретой. – Натаха – великая актриса, уж поверь мне на слово!

– Верю. Кому как не тебе это знать?

– Не понял?

– Ну, у тебя же с ней что-то было?

– Это кто тебе нашептал? – ощетинился Мешечко. – Тарас? Или Джамалов?

– А чего ты так засуетился? Я же не предъявляю к тебе никаких претензий.

– И на том спасибо.

– Кушайте на здоровье. Словом, я не знаю, какая Северова актриса. Но, судя по всему… Наташа… она… Она тебя любит, Андрей. И, похоже, любит по-настоящему. А ты – либо не замечаешь, либо не хочешь этого замечать.

– А ты?

– Что я?

– Ты меня любишь?

– Люблю? – Ольга словно бы попробовала слово на вкус. После чего смущенно, не поднимая глаз, ответила. Не без доли чисто женского лукавства ответила: – Мне с тобой хорошо, Андрей. Хорошо и надежно.

– Но ведь это еще не любовь?

– Не знаю. Надо бы на досуге перечитать классиков… И вообще: «Ямщик, не гони лошадей!»

Теперь настал черед смутиться и Мешку, который только сейчас осознал, что занимается пошлейшим и банальным мужским вымогаловым.

– Извини, в самом деле что-то я того, зарапортовался… Слушай, Олька! Ты сейчас как, не очень торопишься?

– Вообще-то тороплюсь. Послезавтра Первое сентября, а у нас к школе еще ничего толком не собрано. Кстати, Андрей, ты позволишь мне во вторник приехать на работу часикам к двум? Вернее, так: мне нужно у Демичевой отказной подписать и брелок с КТС забрать. Так я сначала Дениску на линейку в школу отведу, дождусь его – у них вроде как всего один урок будет, и потом прямо из дома к Александре Яковлевне поеду.

– Хорошо, позволю. Но при одном условии!

– И каком же?

– Мы с тобой сейчас все-таки заедем куда-нибудь и пообедаем. Вернее, – он посмотрел на часы, – уже почти поужинаем.

– По-моему, это называется шантаж?

– А называй как хочешь. Ведь суть от этого всё равно не меняется?

– Хорошо, поехали, – улыбнувшись, махнула рукой Прилепина. – Только не подумай, что я испугалась и повелась на твои ультиматумы. Просто я и в самом деле безумно хочу есть.

– А я безумно хочу наконец поставить машину и по-человечески нажраться! А еще… – Андрей лукаво взглянул на Ольгу и неожиданно притянул ее к себе правой рукой. – А еще я хочу тебя. – Нечеловечески хочу!

– Товарищ водитель, следите за дорогой, – смущенно уворачиваясь, попросила Прилепина.

– Слушаюсь и повинуюсь! Итак, мадам: куда направимся? «Европа», «Невский Палас»? Отель «Атлантик»?

– А можно на 1-ю Советскую?

– Запросто. Главное, чтобы там сыскалась платная парковка. Да, а что за местечко? Почему именно туда?

– Приедем на место – расскажу….

У Андрея запиликал мобильный. Посмотрев на высветившийся номер, он скривился как от лимона, но на звонок все-таки ответил:

– Слушаю!.. Да, я… Узнал… А что случилось?.. Маша, да погодите вы рыдать! Толком объясните!.. Так… Какого числа это было?.. А сегодня?.. Ясно… Короче так, Маша. Из-за ваших рыданий я плохо усваиваю информацию, а посему: как быстро вы можете подъехать в район площади Восстания?.. Минуточку. – Мешок обернулся к Ольге: – Случайно не помнишь точный адрес заведения, в которое мы направляемся?

– 1-я Советская, 12. Заведение называется «Музыка крыш».

– Алло, Маша. Записывайте адрес: 1-я Советская, дом 12. Кафе называется «Музыка крыш». Что?.. Знаете? Вот и прекрасно. Через сколько вы там сможете быть?.. Хорошо, ждем.

– Кто это был? – заинтересованно спросила Прилепина, дождавшись окончания разговора.

– Одна моя знакомая журналистка. Уверяет, что в последние дни в ее адрес стали приходить угрозы от неизвестных.

– И в чем они выражаются?

– Не знаю, пока я услышал только сумбур и всхлипы вместо музыки. Через час она сама обещала подъехать на место и всё толком рассказать… Поэтому предлагаю ускориться. – Андрей втопил и поддал газку. – А то мы с тобой даже по рюмке спокойно выпить не успеем. Я уже не говорю за порцию сосисок. «Вы ведь будете есть сосиски, Елизавета Петровна?»

– Буду, – с ходу включилась в литературную игру Прилепина.

– Сосиски. По рупь двадцать пять. И бутылку водки.

– В графинчике будет.

– Тогда – большой графин[4].

Мешечко захохотал. Его веселье было так заразительно, что и Ольга, как ни сдерживалась, не смогла устоять, расхохотавшись следом.

Вот так и живем: днем – похороны, вечером – «кабаки и бабы». Те, которые, как известно, доводят. До цугундера…

…Через двадцать минут они сидели в «Музыке крыш» в тесном зальчике для безнадежно курящих. Еще через пять минут им принесли запотевший графинчик водки, а вот сосисок в меню категорически не оказалось – пришлось заказывать шашлык.

– Ну что, Олька, давай еще раз Демидыча помянем. Добрый был человек, мир праху его, – предложил Андрей, разливая. – Хотя всё это не более чем пустые слова. Потому как, на самом деле, праху – ему всё равно.

Выпили не чокаясь. Мешок тут же потянулся за сигаретой, а Прилепина обвела глазами зал и, живо вспомнив всё до мелочей, удивленно покачала головой:

– Надо же! Столько лет прошло, а здесь практически ничего не изменилось. Разве что музыка другая. В наши дни постоянство подобного рода – большая редкость.

– Ты мне так и не объяснила: чем тебе столь памятно это заведение?.. А, кажется, я начинаю догадываться! Вот тебе с ходу рабочая версия: в этом заведении бывший супруг сделал тебе подкупающее своей новизной предложение?

– А вот и нет! Ваша рабочая версия, господин майор, признается несостоятельной и бесперспективной.

– Тогда я просто теряюсь в догадках, – заинтригованный, быстро сдался Мешок.

– Именно здесь, в этом самом кафе, небезызвестный тебе товарищ Золотов осуществил историческую вербовку школьной учительницы Прилепиной в оперативные сотрудники.

– Охренеть! – искренне изумился Андрей. – Неужели еще каких-то шесть лет назад наш мощный старик шлялся по кафешкам и клеился к симпатичным девушкам?

– Нет. Всё было несколько иначе…

…Под красочный и эмоциональный рассказ Прилепиной об эпохальном задержании троллейбусного щипача Жоры графинчик незаметно опустел. Главный виновник «опустения», необычайно развеселившийся и в затянувшемся ожидании шашлыков изрядно захмелевший, немедленно заказал второй.

– …Да! Вот это, я понимаю, история! Хоть сейчас бери – да снимай фильму! Но и Золотов-то, хорош гусь! Он ведь мне за все эти годы ни словечком за твой героический подвиг не обмолвился! Конспиратор хренов!.. Ну, Олька! Ну просто нет слов! – Сейчас, в восхищении своем, Мешок был абсолютно искренен. – И всё равно, Олька, хоть убей – не понимаю, как ты вообще решилась броситься за этим карманником?

– Черт его знает! – задумалась Прилепина. – Скорее, здесь сработало что-то навроде рефлекса. Опять же, у Галки там ведь действительно вся, до копеечки, зарплата была.

– Но в любом случае Золотов – молоток! Хотя вот теперь я припоминаю, что у Васильича всегда был особый нюх на людей, пригодных для нашего дела. Вот бы кого на спецподразделение по очистке рядов поставить! И никаких «полиграфов» не нужно.

– Добрый вечер! – послышалось позади неуверенно-робкое, и из густого табачного дыма, окутавшего их столик, материализовалась Маша Цыганкова.

– Привет-привет! – воодушевленно отозвался Мешечко. Он со скрежетом отодвинул стул и поднялся, чуть качнувшись. – Знакомьтесь, барышни! Ольга – это Маша, очень меткий и очень едкий журналист газеты «Явка с повинной». Подвизается на криминальной тематике. Творит под псевдонимом «Лев Цыганов». Ой, прошу пардона! Маша, ничего, что я с ходу сдаю ваши профессиональные тайны?

– Ничего страшного, всё в порядке, – успокоил «Лев».

– Вот и прекрасно. Тем более что я сдаю их не абы кому, а самой Ольге Николаевне. Прошу любить и жаловать: наш ведущий специалист и профессиональный сыскарь.

– Очень приятно.

– Присаживайтесь к нам, Мария. Выпьете что-нибудь? Вы уж нас извините, что мы вынуждены встречать вас слегка подшофе. Просто у нас сегодня большое горе. У нас один… Короче, один хороший человек умер. Погиб.

– Примите мои соболезнования.

– Спасибо, принимаем. Да, так как насчет выпить?

– Даже не знаю, – замялась было Цыганкова, но в следующую секунду выпалила решительно: – Да, выпью! Водки!

– Наш человек! – удовлетворенно заключил Андрей и повертел головой в поисках официанта. – Гарсон, чистый стакан в студию!..

* * *

Лера Мешечко отложила мобильник и придирчиво осмотрела себя в зеркале. Изнутри на нее глянуло лицо почти незнакомой женщины с горящими, красиво подведенными глазами. Лицо с враз обострившимися скулами и смущенной, почти девчачьей улыбкой. Лера никогда не питала иллюзий по поводу своей внешности и возраста, но про «ту», которая сейчас обитала в зеркале, она бы сказала: «А что? Оч-чень даже интересная женщина!» Мало того что влюбленность сама по себе способна творить чудеса, так еще и сегодня был поистине ее день. «Ах, Людвиг Ромуальдович!» Да ей даже в самом сладком и эротическом сне не приснилось бы, что он может сам ей позвонить!

Людвиг…

Первый раз она увидела его на вечеринке, посвященной открытию нового ресторана на Рубинштейна. Приглашения раздобыла лучшая подруга Ксюха, у которой имелось особое чутье на всякого рода светско-тусовочную халяву. Вот там-то, у барной стойки, Лера и заприметила импозантного, статного и явно породистого мужчину. Он стоял с бокалом в руке и о чем-то увлеченно рассказывал своему собеседнику, в котором Лера не без труда опознала одного из городских вице-губернаторов. Сначала Валерию позабавило, что она столь незатейливо подсматривает за незнакомым мужчиной. Потом сделалось просто любопытно: «Кто же он такой, если чиновник столь высокого ранга внимает ему, буквально раскрыв рот?»

Вечеринка катилась своим чередом. В какой-то момент они с Ксюхой снова спустились в курилку, где невольно втянулись в какую-то глупейшую дискуссию, затеянную дамой, оказавшейся директором модного бутика. Лера, вынужденно изобразив на лице «знание дела», только начала нести какой-то бред, но оборвала свой спич на полуслове – в курилку вошел Он. А ведь ей так хотелось рассмотреть его поближе. И вот, пожалуйста! «Любуйтесь, Валерия Леонидовна!» Лет пятьдесят. Высок. Широкоплеч. Горбонос. Голубоглаз. Усат. Лысоват. Стильный костюм. Дорогой парфюм. Ну что еще надо, чтобы не залюбоваться?

Он только поздоровался. В этом единственном «здравствуйте!» Мешечко уловила чуть заметную картавинку, и отчего-то ей это понравилось, хотя до сей поры она не замечала за собой особой любви к чужим дефектам речи. Между тем он молча выкурил сигарету, развернулся и… прежде чем удалиться, цепко глянул в ее сторону. Может, потому что она для него была всего лишь новенькая незнакомка? «Ч-черт! Ну почему я сегодня не в своем любимом пиджаке от „Квелле“?!» – досадливо подумала тогда Валерия.

Неделю спустя, той самой ночью, когда Лера вдрызг разругалась с Мешком, а после позвонила Ксюхе, чтобы пожаловаться на жизнь свою собачью, она с удивлением узнала, что Людвиг, оказывается, «наводил о ней справки». Более того, попросил через Ксюху пригласить ее лично на дегустацию новой линейки австралийских вин «Malbourough Sun».

Теперь уж Валерия и не помнила, о чем они тогда, во время своей первой тет-а-тет встречи, говорили. Наверное, как всегда бывает в таких случаях, ни о чем. Запомнилось лишь его прощальное: «До увидимся, Лерочка!» Тогда Людвиг доставил ее к дому на своем роскошном «Майбахе», а потом, почтительно склонившись, поцеловал ее дрожащие от волнения пальцы. Затем они встречались еще несколько раз. Встречались мельком, на чередой идущих светских тусовках, которые Лера, наверстывая ранее упущенное, взялась активно посещать. Отныне она уже абсолютно точно знала, что Людвиг на нее – СМОТРИТ. Каждая женщина знает, когда на нее СМОТРЯТ.

А две недели назад Людвиг впервые пригласил ее в ресторан, и они впервые провели весь вечер вдвоем. Тогда вообще всё у них случилось впервые. Вплоть до поцелуя – уже не церемонного лобызания пальчиков, а вполне себе страстного – до одури и взасос.

А на следующий день Людвиг улетел в командировку в Цюрих. Все это время, не получая от него никаких известий, Лера буквально не находила себе места. Она боялась, что вот так, толком не начавшись, сказка и закончилась. Но, видимо, есть на свете Бог. И сегодня наконец раздался тот самый звонок. Звонок от него…

«Кстати, о звонке!» Очнувшись от грез-воспоминаний, Валерия тревожно посмотрела на часы и сердито поджала губы: мама должна была приехать десять минут назад! «Ведь сто раз ей сказала: сегодня безо всяких опозданий! Еще не хватало, чтобы Людвиг приехал раньше и всё это время был вынужден дожидаться ее во дворе как какой-нибудь…»

Словно бы подтверждая тезис о том, что «сегодня – ее день», в дверь позвонили…

– …Мама! Ну что за дела?! Мы же договаривались без опозданий!

– Да отцу вдруг приспичило – напеки ему блинов, и всё тут, – принялась оправдываться мать. – Вот я и провозилась.

– Балуешь ты его. Вон, сейчас в магазине какие хочешь: и с мясом, и с грибами, и с джемом. И с чертом в ступе.

– Ты сравнила! Домашние блинки с полуфабрикатами!

– Ничего. Мой вон жрет через день и не морщится.

– Андрей дома? – понизила голос мать.

– Ага, щас! Размечталась! Он в последнее время раньше одиннадцати не появляется… Если вообще появляется. Вон, в конце прошлой недели снова дома не ночевал. Только к утру явился.

– Ты сама-то когда вернешься?

– Ма, я еще даже не ушла, а ты уже спрашиваешь: когда? Не знаю! – Лера мечтательно закатила глаза. – Может быть, тоже. Только к утру.

– Ох, смотри, Лерка! А ну как он всё узнает?

– А узнает – и на-пле-вать.

– Не девочка ведь уже! Поздно романы крутить, когда дочери шестой год идет. Кстати, где Алиса?

– Так я почему тебя и вызвонила! У Алиски сегодня небольшая температурка поднялась, поэтому я ее пораньше уложила. Ты примерно через часик зайди к ней, лобик пощупай… А что касается романов… – Валерия с удовольствием снова осмотрела себя в зеркале. – Любви все возрасты покорны! Влюбилась я, понимаешь, мамуля! Влю-би-лась!

– Нет, не понимаю я вас, нынешних. Как так? При живом-то муже?

– Ой, ма! Был бы муж, а то… Мешок, он и в Африке мешок… Ну всё, я полетела! Целую в носик!

Лера чмокнула мать, подхватила сумочку и, постукивая каблучками, выскочила из квартиры. Навстречу Людвигу, «Майбаху» и «своему дню»…

* * *

Вечерело. В «Музыке крыш» уже вовсю играли живую музыку, а батарея пустых графинчиков на поверхности столика, за которым сидели Андрей, Ольга и «мегазвезда» Цыганкова, возросла до четырех единиц. Между графинчиков был установлен распечатанный на цветном принтере снимок, запечатлевший на фоне входной квартирной двери за номером 74 двоих головорезов в «балаклавах» с автоматами наперевес.

– …А электронная почта у вас на глобальных поисковиках или корпоративная? – выясняла у журналистки Прилепина.

– Это редакционный адрес. Но узнать его не проблема – он есть на моих визитках. И в социальных сетях, разумеется.

– Маша, а как давно вы переехали в эту квартиру?

– В том-то и дело, что я нашла этот вариант всего месяц назад. Мой новый адрес даже в редакции пока не все знают – только друзья и водители служебной развозки. Ну и руководство, разумеется… Ума не приложу, как эти злодеи могли его вычислить.

– Ну, это-то как раз не проблема, – мрачно процедил Мешок. – За вами банально могли поставить ноги, они же хвост.

Столь пессимистичное предположение повергло Марию в шок.

– Вы думаете: всё зашло настолько далеко? – прошептала она, округлив глаза.

– Я пока ничего не думаю. Кроме того, что автоматы у этих ребят, судя по всему, настоящие. Не игрушки и не муляжи.

– Ой, мамочки! Что же мне теперь делать?!! Андрей Иванович, вы… вы же меня… защитите?

Андрей с Ольгой быстро переглянулись, что не ускользнуло от внимания Цыганковой, которая тревожно-вопросительно уставилась на Мешка как на старшего.

– Видите ли, Маша, – немного смущенно начал объяснять тот, – ваш случай… ваша история… безусловно заслуживают того, чтобы их проверкой занялись соответствующие органы. Однако это всё… – он указал на снимок, – не совсем… немного не по нашему ведомству.

– Как это не по-вашему?! – возмутилась Цыганкова. – Я специально изучала нормативные документы, касающиеся вашего подразделения. В соответствии с указом президента разработан целый перечень категорий лиц, подлежащих государственной защите. Начиная от судей и заканчивая служащими Счетной палаты.

– Маша, но, насколько я помню, журналисты в этот перечень…

– Да, этим указом защита сотрудников СМИ не предусмотрена. Но согласно недавним заявлениям премьер-министра, программа госзащиты СМИ будет включена в готовящийся национальный проект федерального закона по борьбе с коррупцией. Журналистов, ведущих антикоррупционные расследования, станут защищать как свидетелей. Я это очень хорошо знаю, поскольку лично готовила на эту тему большой материал для нашей газеты.

Андрей вздохнул:

– Маша, снимаю перед вам шляпу. Вы прекрасно ориентируетесь не только в действующем, но и в будущем законодательстве. Но, видите ли, мы – люди служивые, люди подневольные. Нам приказывают – мы исполняем. Скажут катать квадратное – будем катать. Но! Только ежели будет получено соответствующее задание, завизированное уполномоченным на то милицейским руководством. Но, боюсь, в вашем конкретном случае получить такую визу – архисложно.

– Значит, вы отказываетесь мне помочь? И пусть меня убивают, так? – уточнила Цыганкова, изо всех сил стараясь говорить бодро.

– Нет, не так. Я лично, да и Ольга Николаевна, думаю, тоже готовы оказать вам любую помощь. От консультационных услуг до физической охраны во внеслужебное время. Но всё это – исключительно на неформально-дружеской основе. По-другому – просто не получится.

– Значит, говорите, по-другому не получится? – В голосе журналистки прозвучало нечто, отдаленно напоминающее вызов.

– Увы! – развел руками Мешок.

– Что ж, посмотрим!

Цыганкова резко поднялась из-за стола и с гордо поднятой головой удалилась, даже не попрощавшись.

– Нет, ну ты видала, какая молодежь растет?! Каков апломб, а! А гонору-то, гонору! – проводил ее обалделым взглядом Андрей. После чего добавил с ворчливой снисходительностью: – А вообще, Машка – большая молодчина. Чую, далеко пойдет девочка!.. Знаешь, Олька, надо бы нам и в самом деле покрутить на досуге темку. Что-то меня во всей этой истории смущает. Но вот – что?

– Меня тоже. Смущает, – согласилась с его почином Прилепина. – Особенно первое письмо с черепом, крестом и свечой. Как говорит мой Денисыч: «Где-то я уже эту косточку видел…»

Санкт-Петербург,

31 августа 2009 года,

понедельник, 00:18 мск

Когда основательно накачавшийся Мешок видел уже второй пьяный сон, а Ольга безуспешно пыталась уложить сына, расшалившегося накануне последней «каникульской» (термин Дениса) ночи, в пространстве модных лобби-баров, где, как правило, и обсуждаются все главные неформальные новости и интриги городка, местное время только-только приблизилось к «рабочему полдню». В одном из таких баров сейчас как раз и проходила полуделовая встреча бизнес-авторитета Харлампиева и еще только стремящегося стать таковым «молодого, да раннего» Севы Гая.

Посетителей в зале было немного: не более десятка человек, преимущественно иностранцев. Все они много курили и с небрежным достоинством потягивали фишку местного заведения «Юлиус Майнл» – весьма достойный австрийский кофе. Харлампиев и Гай за Европами не тянулись и, оставаясь верны традициям, неспешно глушили шведский «Абсолют», заедая его лимончиком. Их телохранители, детсадовским рядком послушно сидящие на диванчике у входа, не курили и не пили ничего. Потому как – издержки профессии.

– …На прошлой неделе водил своего пацана на премьеру нового Джеймса Бонда, – предсказуемо издалека зашел Харлампиев.

– Ну и как? Я тоже собирался, да времени не нашлось. Бизнес, бля, все силы отнимает.

– И не ходи. Не советую – фуфло полное, даже пацану не понравилось. Прав был старик Хичкок: «Для хорошего фильма важны три вещи: сценарий, сценарий и сценарий».

– Так он же Хиддинк, – удивился Гай.

– Кто? – еще больше удивился Харлампиев.

– Тренер сборной.

– М-да… Тебе бы, Сева, не мешало малость поработать над собой. Общий культурный уровень повысить и вообще…

– На фига? Это вон пущай Владимир Абрамович книжки читает. А я из бананового в балетный бизнес переходить не собираюсь[5]. По крайней мере – пока не собираюсь.

– Ну-ну… Не приведи Господь дожить! А знаешь, кого я там, в киношке, в отдельной ложе встретил?

– Неужели Валентину Ивановну?

– Смешно… Анзори.

Явно заинтересованный, Сева инстинктивно подался вперед:

– И как он?

– Цветет и пахнет, джигит наш!.. Девка у него новая: упаковка – минимум на «Феррари» тянет. Сам – чисто генерал. Только по бокам, заместо лампасов, два мента сопровождения. Одеты по граждани, конечно, но и без Ломброзо всё понятно.

– Э-эх, мне бы его встретить! – картинно-мечтательно выдохнул Гай. – С ходу бы в бубен закатил.

– На ментов, я так понимаю, невзирая? – усмехнулся одними глазами Харлампиев.

– И этим – в рыло!

– Так за чем же дело стало, Севочка? Взял бы, да и выписал. Тем более адресочек имеется.

– И выпишу! – с вызовом выпалил Гай.

– Даешь смертельное убийство в зарослях укропа!

Сева Гай проглотил насмешку и заговорил зло, пьяно:

– Я этому ишаку горному Литву никогда не прощу! Такого человека вломил! Сергей Владимирович, он мне… он мне за отца родного был! Он меня из такого дерьма вытащил!.. Да я! Да я этого Анзори лично!.. Верите, нет? Лично под хвост оприходую!

– Правильно, – продолжал подначивать Харлампиев. – И ментов, которые с ним, я так понимаю, туда же?

– Если потребуется, и ментов тоже! Только прикажите! – Сева эмоционально рубанул кулаком по столу. Жалобно звякнула посуда, вздрогнули посетители-иностранцы, переглянулись меж собой телохранители. И только официанты отнеслись ко всему безучастно – они в этих стенах и не такое видали. Вплоть до стрельбы и поножовщины.

– А что, отомстить за отца родного теперь специальный приказ требуется?.. Ну, чего выперился? Или ты только языком молоть горазд?

Глаза Севы засверкали от еле сдерживаемого гнева.

– Да я! Я…

– Волуме прикрути! Хорош интуристов пугать!

– Сан Саныч! Вы меня… багла… благла… – В пьяном волнении Гай никак не мог правильно произнести непростой глагол из чуждого лексикона. – Вы меня благословляете? Я вас правильно понял?

– Бла-бла… Зачет по смекалке в яслях с первого раза сдал? – Харлампиев задумчиво повертел в руках пустую рюмку. – Я тебе, Сева, не поп Никодим, чтобы благословлять. Но! Если сделаешь – большое тебе за это будет «данке шён». От всего коллектива.

– Долю Анзори в порту отдадите?

Харлампиев посмотрел на Гая с плохо скрываемой брезгливостью:

– Ну вот, теперь узнаю настоящего Севу Гая. А то заладил: «отец родной», «души прекрасные порывы»… Ладно, хорош кукситься. Всё правильно, Севочка, дело надо делать. У нас ведь всё одно как в армии: Литва сидит, а служба идет. – Он достал мобильник, отыскал в трубке номер и переписал его на салфетку. – Держи. По этому номеру найдешь Зечу, обрисуешь проблему. Он поможет.

Гай горделиво расправил и без того могучие плечи.

– На хрен мне Зеча? Я и сам справлюсь.

– Заткнись и делай как велено! Зеча – профи! К тому же у него свой человек в ментовке как раз на теме Анзорика плотно сидит. Без ментов такое дело не подымешь. Ясно?

– Ясно.

– Понадобятся предварительные расходы – звони. Если… – Харлампиев усмехнулся, – если сам не сдюжишь. А сейчас – всё, Сева, ступай. Сделаешь хорошо – почет тебе и уважуха. Но если накосорезишь – извини, помогать не станем. Потому как никто тебя за язык не тянул: взялся за гуж – не говори «да уж».

– Мерси за доверие, Саныч. Всё будет в ажуре, Сева за базар отвечает!..

* * *

– …Теперь куда, Сан Саныч? В Ольгино? – почтительно осведомился подошедший телохранитель.

– Да, Костя. Сейчас поедем. Вот только жвахну еще чутка, на дорожку. – Харлампиев ослабил узел галстука, плеснул себе на два пальца шведского пойла, залпом выпил и, провожая взглядом фигуру удаляющегося молодого, да раннего, пробормотал вполголоса: – Интересное, между прочим, решение… Вот только решатель – херовый…