Читать книгу Форс мажор - Андрей Константинов, Евгений Вышенков - Страница 3

Даже после третьей выпитой кружки «Балтики» (вот оно, тлетворное стрепетовское влияние!) просветление наступать не торопилось. Меж тем Козырев возлагал на него большие надежды. Ему срочно требовалось найти решение или, на худой конец, обрести решимость. Но пока не наблюдалось ни того ни другого.

А ведь еще утром казалось, что тема с Ладониным благополучно прокатила мимо, задев лишь самым краешком. Но теперь, после несчастного случая с Санычем, Пашу пытались втянуть в самый ее эпицентр, особо не интересуясь, есть ли у него желание туда вписываться. А желания как раз и не было. Вернее, было, но совершенно противоположное – чтобы его оставили в покое. Особенно теперь, когда на горизонте замаячили вполне конкретные очертания «большой и чистой любви». Сейчас бы наступление на любовном фронте развивать, а не в чужие запутки вписываться… Понятно, что по всем приметам против Ладонина развязана серьезная войсковая операция. Но это была исключительно его личная война – в принципе, неотъемлемая часть его бизнеса. И с какого боку здесь Козырев – не очень-то понятно.

Паша долго не решался позвонить Полине, так что в конце концов она вышла на него сама и предсказуемо попросила приехать. Судя по голосу, она была близка к истерике. Так что Козырев уклонился от встречи, соврав, что заступает в вечернюю смену. Все равно в таком состоянии ничего путного не придумаешь, а ехать лишь затем, чтобы менять мокрые от слез носовые платки, не хотелось. Полина в общих чертах пересказала Паше уже озвученную Каргиным версию ДТП, дополнив ее информацией о том, что Саныч в данный момент находится на операционном столе, и там пока ничего не ясно. В ответ Паша принес дежурные соболезнования. А что здесь еще скажешь?

Однако истерика истерикой, но в промежутке между рыданиями Полина ухитрилась взять с Козырева обещание связаться с Катей и попросить ее найти в своей службе человека, способного решить проблему установления «дарителя». Согласно выработанной накануне схеме. Разумеется, установить не за спасибо, а за весьма щедрое «не за спасибо». Похоже, памятуя о своем боевом прошлом, в сложившейся критической ситуации она всерьез вознамерилась заняться личным сыском. Паша поначалу сопротивлялся, считая подобную затею малоперспективной и хлопотной, но в какой-то момент сдался, не смог отказать. Кому бы другому – запросто. А вот Полине – не смог. Хоть и ругал себя за такое малодушие. Ну да не зря говорят: шея есть – хомут найдется.

Пришлось звонить Катерине. Как и следовало ожидать, ее подобное предложение, мягко говоря, не вдохновило. Но Паша оказался настойчив, так что теперь настал ее черед сдаться и пообещать «пошукать». После разговора с Катей Козырев чувствовал себя большой свиньей. Мало того, что днем из-за них она и так, по сути, пошла на должностной подлог, так еще и сейчас «загрузилась» не шибко приятной темой.

Подходя к дому, Козырев вдруг осознал, что единственный момент, который по-настоящему задевает его во всей этой истории, – причастность к ней Некрасова. Год назад Паша был свидетелем того, как покойный бригадир сцепился с опером и, судя по прозвучавшим тогда словам, Сергеич обвинял Некрасова в пособничестве бегству Ребуса. На чем основывались его подозрения, Паша узнать не успел, однако осадок остался. Так что, вернувшись в свою каморку, Козырев, памятуя о ранее данном, но затем оправданно забытом («О, Катя! Das ist fantastisch!»), устроил масштабную перлюстрацию записных книжек, блокнотиков, тетрадок и клочков бумажек. И умудрился отыскать серпуховские телефоны – мобильный и домашний.

Лехин мобильник оказался «временно недоступен», а вот звонком на домашний Паша серьезно настроил против себя жену Серпухова, которая, сняв трубку лишь после десятка сигналов, костерила его долго и вычурно. Но после столь же долгих извинений с его стороны все-таки смягчилась и сообщила, что ее благоверный в данный момент дежурит в отделе, на сутках. «Если не наврал, конечно», – в сердцах добавила мадам Серпухова и бросила трубку.

Дозвониться до Лехи по служебному оказалось еще более непростым делом – телефон был постоянно занят, прямо как в справочной службе «Мегафона». А все потому, что ночь дежурства для Серпухова выдалась исключительной беспокойной. Раскалившийся добела телефонный аппарат звонил не переставая: Леха злился, скрипел зубами, но трубку еще снимал и на звонки пока отвечал по возможности без мата.

Вот и сейчас, едва закончив разговор со страдающими бессонницей москвичами, просившими о консультации относительно одного беглого «федерала», пришлось общаться с «областниками», которые интересовались, как найти опера, который задерживал Шилова по прозвищу Шило.

– Найти его мудрено, – уклончиво ответил Серпухов. Вообще-то, сажал Шило он, но по привычке решил сначала выспросить.

Выспросил.

– А-а! Так ты пытаешься убийство раскрыть? – наконец дошло до Лехи. – Брось время терять!

– А что так? – озадачился коллега.

– Во-первых, его заколол Левша, это весь город-герой Колпино знает. Во-вторых, заколол из-за их темных историй, в которых, чтобы разобраться, надо с ними лет по десять посидеть. В-третьих, Левшу уже таскали к вам… я не знаю, к кому… мы на психику давили. Он всем заявил: доказывайте, сажайте, я есть невиновный и в прошлом незаконно репрессированный… В общем, правильная позиция… а доказухи не предвидится. Они же один на один закадычно беседовали…

– Ну вы даете! А я тут сижу, бумаги мараю…

– Не ты один!

– И что, правда, как ты говоришь, все Колпино знает?

– Раз все знают, окромя вас, так это ты, дружище, даешь. Тебе не кажется?

– Слушай, можно я заеду к вам на днях?

– Заходи, – Серпухов положил трубку. – Орлы! Во!..

Не успел он метнуть в стакан с заваркой пару кубиков рафинада, как позвонил тоже дежурный. Но по городу. Ему Леха представился чинно, без выкрутасов. Дежурный призвал выехать в общежитие, где монголы с болгарином избили немцев с вьетнамцем. Серпухов пообещал метнуться, вот только метнуться было не на чем – на единственной сейчас рабочей «Волге» в данный момент халтурил водитель шефа. Этому водителю Серпухов был должен, так что не в его интересах было жать на государственную педаль.

Тогда не мудрствуя лукаво он просто позвонил в местное отделение.

– Чего-то я недопонял, – без предисловий начал Леха. – Может, вьетнамцы с монголом ухайдакали немцев с финнами?

– С болгарином, – уточнили на том конце провода.

– Болгарин – одна штука?

– Да.

– Финн тоже один?

– При чем здесь финн?!

– А кто при чем?

– Монгол.

– Один?

– Я не считал…

– Одного от стада не отличить?

– Приезжай – разруливай!..

– Руль накрылся. Так сколько кого? Ты можешь по-человечески сказать?!

– Ну тебя в жопу! – сорвался опер-«территориал». Затем он крикнул кому-то: «И тебя в жопу!.. Хули ты мне тут написал? Ты что, в джунглях?! Ты мне еще узелки повяжи вместо объяснения!» Затем снова наехал на Серпухова: – Десятый человек уже звонит, и все считают! Сколько – кого!.. Четыре кабинета забито – один другого краше. Болгарину так рыло начистили, что еле от вьетнамца отличил! Короче – приезжай сам и перекликивай, если надо!

– Трупы есть? – вяло поинтересовался Леха.

– Еще пару таких звонков и таких объяснений… – «Куда ты, мудак, лезешь! Ты не в чуме!» – Отделенческий опер кого-то стукнул. Послышалась иностранная речь. – …И будут трупы! Сука, руки об занавески вытер!..

Серпухов понял, что лучше не нервировать коллегу:

– А чего разодрались-то?

– А немец выкинул селедку, которую жарили вьетнамцы… Запах ему, видишь ли, не понравился! Порядок он любит! Ну и началось поманеньку… – вкратце обрисовал картину дежурный оперативник 37-го отделения милиции.

В телетайпной застрекотал сложный передающий прибор. Порывом ветра распахнуло форточку и шибануло о стену. Следом зазвонил городской, а потом и местный телефоны: «Да! Да! Нет! Это вам нет! А вам нет – нет, вашу мать! Не вашу… Выехали уже! Я один тут сиротствую с вашими родственниками…»

– А-а-а! – не выдержав, заорал Леха и накинул пиджак на телетайп.

В итоге Паша вышел на Серпухова лишь в половине первого ночи. Когда даже самые неугомонные в этом городе решили хоть немного, но угомониться.

– Слушаю, – рявкнул в трубку Леха как после двух пачек озверина.

– Ого! Командный голос вырабатываешь?

– Козырев, ты, что ли?

– Ага, я.

– Блин, еще один, которому нужна любовь. Тебе-то чего не спится?

– Леха, дело есть. На сто.

– Надеюсь, баксов?

– Нет, щелбанов. Ты важняка Некрасова из антикварного знаешь?

– Шапочно. Пару раз раскланивались. А один раз, на не помню по какому поводу вечеринке, за одним столом водку пили. Но я тогда от него через два стула сидел.

– И что ты можешь о нем сказать?

– Ни фига ты вопросики среди ночи задаешь! Ты бы еще спросил, что я думаю о нашем Президенте! Я его, кстати, вижу гораздо чаще. Правда, только по телевизору… А вообще, тебе с этим лучше к Максу Есаулову подкатиться. Некрасов у него в отделе какое-то время кантовался.

– Понимаешь, мне к нему обращаться малость неудобняк. Мы, во-первых, не знакомы, да и контакты с «гласниками», сам знаешь, у нас не шибко поощряются.

– Да я в курсе. Идиотские все-таки порядки в вашем лепрозории.

– А что поделаешь? Мы – не менты, менты – не мы… Лех, а вот если без посредников о Некрасове? Хотя бы в двух словах.

– В двух словах, Паша, это к Ильфу, который друг Петрова. Читал?

– Обоих читал, а поодиночке нет. И что там по Ильфу?

– А по Ильфу характеристика такова: «До революции он был генеральской задницей. Революция его раскрепостила, и он начал самостоятельное существование».

– А революция эта у Некрасова когда случилась?

– А после того, как его с «земли» с каких-то щей в РУВД перевели.

– Вот видишь, значит, что-то такое слышал?

– Да я много о ком чего слышал. Кстати, разреши полюбопытствовать: на хрен он тебе сдался?

– Ты Игоря Ладонина помнишь?

– Вашего другана-олигарха? Конечно, помню. И чего?

– Его на днях задержали. А задерживал как раз Некрасов. И вот Полина попросила меня узнать, что за репутация у этого орла.

– Полина? Это такая симпатичная блондиночка из вашего экипажа? А у той что за интерес?

– Она уже давно вне Системы. И она… Короче, она живет с Ладониным.

– Опа! Толково. Погоди-ка, помнится, ты сам к этой Полине неровно дышал?

– Леха, давай на эту тему не будем, а?

– Понял. Извини. Проехали… Так и чего Некрасов пытается вменить вашему олигарху? Контрабанду антиквариата? Но ведь это пошло.

– Хуже. Он хочет притянуть его к недавней краже из Эрмитажа.

– Некрасов что, совсем ебанько?!

– Я тебе о том и толкую, мутная какая-то история. Потому и спрашиваю.

– Согласен, блудень. Знаешь, дружище, боюсь, это не совсем телефонный разговор. Если хочешь погутарить, давай лучше где-нибудь пересечемся. Выпьем, закусим, о делах наших скорбных покалякаем.

– Идет. А когда?

– Завтра, вернее, уже сегодня, у меня в принципе отсыпной. Но моя мне всю плешь прогрызла, так что придется вечером везти ее с детьми на дачу. А вот завтра, то бишь в субботу, готов соответствовать.

– Спасибо, Леха. Извини, если напрягаю. Просто у нас тут… Короче, все плохо.

– Да ладно, старый, не извиняйся, – пробурчал Серпухов. – И помни мудрые слова доктора Айболита: это очень хорошо, что пока нам плохо…

Несмотря на глубоко за полночь, после разговора с Серпуховым Паша решил попробовать позвонить еще и Лямке. Сейчас он руководствовался теми соображениями, что, чем больше заброшенных удочек, тем гарантированнее улов. Правда, немного смущала вчерашняя крайне раздражительная реакция Полины на предложение высвистать Лямку. Но Козырев решил, что вникать в их персональные заморочки ему вовсе не обязательно.

Причина окрыситься на Ивана у Ольховской действительно была. Вот только сам Лямка имел к ней лишь опосредованное отношение. Просьбу Полины, хотя и без особого энтузиазма, он исполнил: залез в банк данных ОПУ и отыскал запись о задании на наружку как в отношении самой Ольховской, так и в отношении Ладонина. Однако инициатором заданий выступала вовсе не служба собственной безопасности, как думалось Полине, а антикварный отдел УУР. Весьма неприятным открытием для Лямки стал тот факт, что в день, когда Ольховская обнаружила за собой «хвост», наблюдение велось уже четвертые сутки кряду. Неудивительно, что после этого он особо тщательно изучил субботнюю сводку и облегченно выдохнул, не найдя себя в списке установленных связей. Похоже, команду на фиксацию и установление гостей, съезжавшихся к «Палкину» на день рождения Ладонина, «грузчикам» не давали. А внутри ресторана наблюдение, естественно, не велось – через такой фейсконтроль на шару не проскочишь и на плечах не войдешь.

Тем же вечером Иван опрометчиво рассказал о своих аналитических раскопках Ирочке. Выслушав мужа, та не на шутку встревожилась. Сама будучи сотрудником отдела установки, хоть бы и «декретным», она прекрасно понимала, что, засветись они в тот день на «квитанциях» «грузчиков», серьезных проблем не избежать.

А через день Ольховская позвонила снова. Лямка принимал ванну, так что трубку сняла Ирочка. Узнав, что Ладонин арестован, «молодая мать» взяла инициативу на себя и решительным тоном заявила: «Иван занят и подойти к телефону никак не может». А затем доверительно попросила «не втягивать Лямку в ладонинские авантюры». Тем паче что она, Ирочка, прекрасно помнит, чем они, эти авантюры, могут обернуться.

– И чем же? – сухо поинтересовалась Полина.

– За каких-то два года: одного убили, второй – скоропостижно скончался, третьего посадили, – напомнила Ирочка. – По-твоему, мало?

– Немало, – подтвердила Ольховская. И после некоторой паузы добавила: – А еще, ПО-МОЕМУ, редкостная ты, Ирочка, дрянь. Все, передавай привет мужу. Когда тот освободится от своих очень важных дел…

Понятно, что никаких приветов Ирина передавать мужу не стала. Равно как рассказывать ему об этом неприятном звонке.

Всего этого Паша, естественно, знать не мог, а потому безо всяких церемоний набрал домашний номер супругов Ляминых. По счастью, трубку снял сам глава семейства. Как результат – состоявшаяся между двумя старыми приятелями беседа оказалась не только задушевной, но и в высшей степени полезной. Возможно, по той причине, что оба абонента к тому времени были слегка пьяны. И долгожданное просветление, о котором мечтал Козырев, наконец на него снизошло.

А вот Лехе Серпухову, в отличие от Паши, эта ночь, напротив, нагнала дополнительной мути. Хотя ее, этой самой мути, и без того было уже предостаточно – город большой, злодеев свора, а ему – отплевывайся. В довершение ко всему в пятом часу пришлось-таки отзывать с халтуры служебную «Волгу» и тащиться на 131-ю УК РФ.

Девчонку изнасиловали около одиннадцати в парадной, недалеко от ее же дома. Пока домой, пока плакать, пока мама, пока решили сказать отцу, пока ждали в дежурке, пока прокурорский причапал… В общем, Леха только к раннему утру подумать сумел. А подумать было о чем, поскольку девка оказалась шустрая и, пока ее насиловали, умудрилась стянуть из кармана негодяя записную книжку. Серпухов доложил, и реакция начальства оказалась вполне предсказуемой: «Ну если при записной-то книжке не найдете!..» Дескать, давай, анализируй, и дело в шляпе. В кино оно, конечно, драматургически бы получилось: многоходовка там, сюжетик витиеватый. А здесь…

Серпухов вернулся к себе, раздраженно дернул ящик стола и этим нехитрым движением тут же сбил ноготь большого пальца правой руки. Больно, зараза! Интересно, что он вообще хотел там разыскать? Слипшаяся в варенье кроличья ушанка. Обрывки портупеи. Пухлые, как кленовые листья в сухую осень, явки с повинной, заполненные полуторасантиметровыми пьяными буквами. Кстати, собственноручные приписки в конце явок были удивительно зеркальны: «Никакого морального или физического воздействия на меня не оказывали. Претензий не имею». Вот, пожалуй, и все… Ах да, он же искал карандаш! Но этого чуда канцелярской мысли в ворохе движимого и недвижимого имущества отчего-то не нашлось.

Засим Леха опростал бутылку теплого пива, положил ноги на стол и закурил свою нехитрую мыслишку: «Ну смотрю я на сложенные листки. Упираюсь мозгом в теорию. И чего?.. Сволочь, мог бы фотографию с собой носить с какой-нибудь квитанцией об оплате на свое имя. Нарожает земля сыра уродов, а ты расхлебывай».

Ровно в девять утра, минута в минуту, на службу пришел молодой, которому их погремушки пока еще были в охотку. Ему-то Леха и вручил на камеральную обработку изъятую записную книжку: не то чтобы надеялся, что молодой узреет в ней суть, а, скорей, для воспитания усидчивости. Сам же поехал домой – отсыпаться.

* * *

Утром, собираясь на работу, Козырев не обнаружил на привычном месте на кухне персонального чайника. Поскольку по существующей договоренности правом на совместное пользование сей кухонной утварью обладала только Михалева, он постучался к соседке.

– Пашк, ты? Насчет кипяточка? Каюсь, мой грех, забыла вернуть, – раздалось из-за двери. – Погоди секундочку, я только что-нибудь на себя накину… Все, заходи. Еще раз прошу прощения, сударь. Увы, все мы не вечны. Вот и мой электрический «Мулинекс» скоропостижно скончался.

– Аналогичный случай был в Тамбове. В смысле: мой такой же сдох неделю назад.

– Н-да, похоже, это китайское пластмассовое дерьмо при растаможке декларируется как одноразовая посуда. Давай-ка сюда свою кружку, кофе и заварка на столе. Давай-давай, не стесняйся. Ты сейчас новости смотрел?

– Не-а. Вы же знаете, Людмила Васильевна, я не фанат информационного спама. Мне этого дерьма на службе хватает.

– И совершенно напрасно. Врага надо знать в лицо, – назидательно заметила Михалева.

– А чего было?

– А был очередной сюжет про Эрмитаж. Вчера задержали второго подозреваемого.

– Ладонина? – вырвалось у Паши.

– Какого Ладонина? Почему Ладонина? Я имею в виду Запольского-младшего.

– А что, был еще и старший?

– Блин, Паша, нельзя быть настолько оторванным от жизни! – возмутилась соседка. – Неужели тебе совсем, ну нисколечко, не интересна вся эта история?

«Отчего же, – подумал Козырев, – начиная со среды, безумно интересна. Будь она неладна!..»

– К началу проведения проверки в хранилищах отдела русского ювелирного искусства Эрмитажа скоропостижно скончалась его хранительница, некто Запольская. Собственно, по окончании этой проверки и стало известно о пропаже двухсот с хвостиком экспонатов. На днях задержали мужа Запольской, у которого нашли кучу ломбардных квитанций на предметы искусства. В их числе, похоже, и на вещи из Эрмитажа. А теперь вдобавок арестовали сына. Он вроде когда-то работал в Эрмитаже экспедитором. Говорят, что кражи совершались на протяжении чуть ли не десяти лет.

– Ого!..

– То-то и оно, что «ого». Вот я теперь и гадаю: то ли это наши доблестные органы в кои-то веки красиво и оперативно сработали, то ли они столь же красиво и оперативно назначили козлов отпущения.

– Да, веселая семейка, – прокомментировал михалевский ликбез Паша. – «Отец, слышь, рубит, а я отвожу». Получается, это мамашка экспонаты потихонечку тырила? А когда проверка началась, с перепугу окочурилась?

– Господин офицер! – строго посмотрела на него Михалева. – Будьте добры, смените свой глумливый тон! Речь все-таки идет о смерти человека и трагедии его семьи. К тому же еще абсолютно ничего не ясно. Равно как не предъявлено и не доказано. Или вас, в вашей «конторе», что, хотя бы основам юриспруденции не учили?

Под строгим взглядом соседки Козырев смутился и поспешил переменить тему:

– Людмила Васильевна, а вы сами как думаете? Могла эта хранительница столько времени безнаказанно выносить экспонаты? Причем так, чтобы при этом «никто-ничего-ни разу»?

– Ох, Пашка, не знаю… В принципе, вынос предметов из хранилищ может осуществляться только на выставку, на реставрацию либо на экспертизу. Пожалуй, и всё. Но, по большому счету, всё это исключительно на совести хранителя. А здесь, сам понимаешь, если захочется вынести, проблема только одна – сугубо технологическая. То бишь в принципе решаемая. Опять же – мы с тобой пока не знаем официальной причины смерти этой Запольской и сколько ей на тот момент было лет.

– А какая разница?

– В том-то и дело, что есть разница. Мне подруга моя, Илонка, я тебе о ней говорила, как-то жаловалась, что по линии кадров в Эрмитаже числится очень много старых хранителей, которые давно не ходят на работу, но при этом своего хранения не сдают и зарплату своевременно получают. Вот и прикинь: насколько возможен вариант, что после их смерти в хранилище вдруг окажется серьезная недостача, а спросить будет вроде как и не с кого? Ничего себе вопросик, а?

– Да уж…

– Ладно, Паш, это все из области досужих размышлений. Так что не будем гадать на кофейной гуще, посмотрим, как оно дальше пойдет. Кстати, о гуще: господин офицер, похоже, ваш кофе безнадежно остыл. Пойти, добавить горяченького?

– Спасибо, Людмила Васильевна, мне и так сойдет. Тем более бежать надо. Пригораю.

Весь путь до «конторы» Козырев прокручивал в голове рассказ Михалевой. Выходило так, что с учетом «открывшихся обстоятельств» в ближайшее время Ладонин может оказаться не при делах. Причем безо всякого стороннего вмешательства. Если господа Запольские начнут давать признательные показания, считай, дело в шляпе. В самом деле, трудно представить, чтобы Игорь ходил в подельниках этой семейной троицы – тихой безлунной ночью стоял на шухере или, скажем, исполнял функции барыги. Смешно ведь. Опять же, учитывая, что кражи начались лет десять тому назад. Да Ладонин максимум знает, где этот самый Эрмитаж расположен, не более. По крайней мере десять лет назад ему всяко было не до мирового культурного наследия.

А коли так, может, есть смысл дождаться его освобождения? И пусть тогда сам разбирается: кто конкретно и персонально удружил ему с этим чертовым подарком на день варенья. «Позвонить Катюше и временно дать отбой на работу по мобиле „дарителя“? – подумал Паша. – В самом деле, на фига ей лишний раз подставляться, если есть шанс, что тема разрулится сама собой».

Но тут, словно угадав его мысли, Востроилова позвонила сама:

– Привет! Паш, у меня небольшой аврал, так что буду коротко и по существу. Я нашла для Полины подходящего человека.

– Уже? О, черт! А я буквально только что собирался тебя набрать и попросить…

– О чем?

– Раз нашла, теперь неважно. И что за человек?

– Виктор Васильевич Смолов, мой старший товарищ. И, в придачу, непосредственный начальник.

– Кать, ты с ума сошла?! Ты вот так, запросто, взяла и слила всё своему шефу?!

– А вот за такую фразу я, между прочим, могу и обидеться.

– Извини, я ненарочно. Как-то само вырвалось.

– Вырвалось у него… Я вчера весь вечер и сегодня все утро, как дура, унижаюсь, очаровываю, чуть ли не соблазняю, а в благодарность… Кстати, а что тебя в данном случае не устраивает? Или ты сомневаешься в компетентности моего начальника?

– Конечно, нет. Просто я не думал, что с такими вещами можно напрямую к начальству.

– А, по-твоему, лучше бы я расхаживала по этажам и интересовалась у каждого встречного сотрудника Управления «Р»: «Мужчинка, подхалтурить не желаете?»

– Кать, вот только не надо передергивать. В конце концов, согласись, тема, которую мы предлагаем, немного… Да какое там, на фиг, «немного»?! Это вообще незаконно! Тем более за деньги.

– А ты хотел, чтобы в данной ситуации вам помогали бесплатно?

– Опять ты начинаешь… Кать, я сейчас не об этом. Скажи: ты уверена, что твой Смолов того… не настучит?

– Уверена. Еще раз поясняю для тугодумов: Васильич готов взяться за эту работу. Но готов не из альтруистических побуждений, как, к примеру, известный мне лыцарь, а за деньги. Но если ты мне сейчас начнешь вещать про продажность и коррумпированность, я тебя при первой же встрече самолично придушу. Или ты хочешь сказать, что за все время службы ни разу не халтурил на сторону?

– Нет, – твердо ответил Козырев, а затем добавил: – Но, если честно, мне никто не предлагал.

– Вот тогда и не выступай.

– А я и не выступаю. Ты сама, первая начала.

– А что мне еще остается? Стараешься для него, а вместо доброго слова…

– Катюш, я готов сказать тебе хоть сто добрых слов подряд.

– Хорошо, говори, – немного смягчилась Востроилова.

– Спасибо тебе.

– Это раз.

– Спасибо тебе, родная моя.

– Повторяешься, незачет.

– Так ведь «родная моя» еще не было?

– Ладно, выкрутился. Два.

– Что бы я только делал без тебя?

– Три… Что замолчал?

– Я думаю.

– Ладно, отставить. На самом деле мне действительно жутко некогда. Но помни: остальные девяносто семь останутся за тобой в качестве долга. И только попробуй увильнуть!

– Слушай, Кать, а у вас со Смоловым давно такие отношения?

– Не ТАКИЕ, а нормальные, человеческие, дружеские отношения. А если уж говорить про ТАКИЕ – так это, скорей, про вас с Полиной.

– Да ты что?! Да ничего подобного!

– А то я не видела, как вы с ней в офисе целовались-прижимались.

– Катюш, вот честное слово, это чисто по-дружески!

– Вот и у нас со Смоловым – чисто по-дружески. Короче, все. Передай своей Полине…

– Она не моя!

– Хорошо, передай «просто Полине», что в районе восьми мы с Васильичем подтянемся на Итальянскую. И пусть к этому времени распорядятся насчет слегка перекусить. А то у нас столовка на ремонт закрылась.

– А вы с шефом какую икру предпочитаете – красную или черную?

– И ту и другую. И можно без хлеба. Все, до вечера, лыцарь. И – учи слова…

О том, что Смолов периодически выполняет подобного рода заказы, до сегодняшнего дня Катя, если и не знала наверняка, то догадывалась. Более того, при разговоре с Пашей она немного слукавила – лично она знала в родном Управлении минимум троих так называемых «решальщиков», вполне готовых взяться за такую работу. Однако Катя в конечном итоге решила обратиться именно к Виктору Васильевичу: уж он-то бы точно не послал ее и не спалил. А если даже бы не взялся, то хотя бы помог советом.

Однако Смолов взялся. Причем взялся на удивление легко. Но не стоит думать, что сей поступок с головой выдавал в нем потенциального «оборотня в погонах». Оборотни, они ведь все больше в Аппаратах: там, где и труба диаметром поболее, и паркеты позеркальнее. А Виктор Васильевич был всего лишь опером-технарем. Плюс – нормальным мужиком с нормальными мозгами. И в поступках своих он всего лишь руководствовался той нехитрой житейской мудростью, что «деньги, конечно, большое зло, но их отсутствие – зло еще большее». Таких «леваков» в Управлении «Р» было немало. И все они, по мере сил и возможностей, пытались делать свой немудреный гешефт в сфере оказания информационных услуг населению. И если кто сам без греха, тот может смело начать швыряться в них за это камнями!

* * *

Предпосылки к возникновению «бизнеса на прослушках» возникли во второй половине девяностых годов прошлого столетия, когда Министерство внутренних дел заполучило в свои руки очень серьезные технические мощности и технологии. Такие, о которых раньше и мечтать не могло.

Это был действительно прорыв. Сначала в технологиях, а затем в приказах и указах. Причем прорыв системный. Ибо при тех же коммунистах сотрудники МВД не могли практически ничего: они могли «слушать» только через Комитет, а «просматривать» – только по разрешению Комитета. Да и то чекисты отдавали лишь те крохи, которые сами считали нужным отдать. Грубо говоря, «глаза и уши» долгое время являлись монополией КГБ. Но потом…

Потом вся эта система рухнула к чертовой матери. И менты наконец-то получили возможность включаться, подслушивать и подсматривать – слава Богу, дожили! А тут еще и мобильный телефон внезапно сделался в нашей жизни всем. Вот она, во всей красе, НТР на службе сыска! Когда, говорите, надо с преступностью сдюжить? К ноябрьским? Ну, к ноябрьским, может, и не успеем, а вот в первом квартале будущего года – почему бы в самом деле и не попробовать? Ага, щас!.. Если уж у нас прорыв, то прорыв по всем фронтам. В частности, примерно в это же самое время по всей стране стали повсеместно возникать так называемые «красные крыши». Посредством которых МВД очень быстро, а главное – качественно оттянуло от криминального мира его важнейшую функцию «неформальных решений» всевозможных запуток и споров.

Поначалу технари из Управления «Р» в эти погремушки не игрались: интеллигенция, белая кость, «за державу обидно» и прочая. Хотя на самом деле всё обстояло гораздо прозаичнее – этих самых «погремушек» им никто особо и не предлагал. Однако, проработав несколько лет в условиях новой экономической политики, рядовые исполнители прекрасно увидели и сообразили: кто кого и зачем слушает. Про то «как» они и сами прекрасно знали. Рано или поздно, но это должно было случиться. Ведь технарями служат профессионалы. К тому же у них, как у всех нормальных людей, есть уши, есть собутыльники. Они тоже читают газеты и смотрят телевизор. Словом, возможностей для анализа предостаточно.

И вот когда они это дело проанализировали, то скоренько установили, что бурным, мутным и нескончаемым потоком прет через них самая натуральная «джинса». Причем прет с самого верха. И если взять хотя бы банальные ПТП, то семьдесят процентов от общего объема – это экономика, бизнес-схемы, откаты, тендеры, запросы и прочая подобная муть. То есть ребята поняли, что «подсматривают-подслушивают» вовсе не каких-то там вурдалаков, злодеев злодейских или готовящихся под посадку чиновников, а все больше народ из «бизнес-класса».

Конечно, это совсем не означало, что люди, которых они слушали по чьему-то заказу, – хорошие люди. Но зато сделалось предельно ясно, что подобного рода заказы нужны некоему Капиталу для решения сугубо шкурных персональных интересов. Отсюда вывод: они, рядовые технари, окончательно сделались разрозненной частью разведки. Но – разведки Капитала, а уж никак не МВД. По крайней мере в пресловутых семидесяти процентах. Однако как-то повлиять на эту ситуацию технари не могли, потому что формально все было законно и все было подписано.

Теперь добавьте к этому печальному выводу эмоцию, связанную с неуклонным ростом благосостояния трудящихся. В нашем случае – непосредственных коллег. Все эти дорогие машины, экзотические курорты, хорошие часы и костюмы… И на фоне всего этого великолепия – сам «тайный механизм», посредством которого все «хорошее» и делается. Сидит он себе в тесном прокуренном помещении на зарплате контролера и что-то такое паяет-втыкает-корябает. Словом, «вся дивизия в монастыре хлещет спиртное, а я один позабыт-позаброшен».

Тем временем спрос на прослушку окончательно превысил предложение. Если, к примеру, по Питеру имеется примерно 300–400 точек ПТП, то, будьте уверены, все они давно и устойчиво забиты. Воткнуться-притулиться превратилось в проблему. Тем более что, помимо бизнес-тем, никто пока еще не отменял громких резонансных уголовных дел, по которым подобная процедура запускается автоматически-мгновенно. Как результат, в большинстве остальных «рабочих» случаев все делалось затяжным, звероподобным образом, и рядовой опер имел шансы что-то такое пробить и включить разве что через месяц-два после оформления задания.

Отсюда те люди, которые тоже хотели бы начать подслушивать своих оппонентов, конкурентов и т. д., в какой-то момент начали понимать, что через рабочих оперов решать вопрос становится все тяжелее. А генералов, как и известных кондитерских изделий, всегда не хватает на всех. И тогда через бывших сотрудников они вышли напрямую на технарей, которые уже созрели и были морально готовы внимать. И между ними состоялся примерно следующий диалог:

ТЕ: Слушайте, ну что мы будем через генералов да через суд! Лично вы – можете?!

ЭТИ: Можем!!

ТЕ: А без бумаг?

(Потому как – мотивации, подписи, прочая «липа»… Все это, как ни крути, – следы.)

ЭТИ: Можно и без бумаг.

ТЕ: Слушайте, а как это?

ЭТИ: Да очень просто…

(Далее они объяснили, как именно «просто».)

ТЕ (выслушав и оценив): Зашибись!

ЭТИ: Мы тоже так думаем. Так что – нет проблем, воткнемся. Вот только давайте сразу договоримся: мы будем решать вопросы только с доверенными людьми, нам посторонних не надо.

ТЕ: Заметано.

ЭТИ: И вот еще что. Это будет только бизнес, исключительно бизнес-разведка. Мы готовы прослушивать любовниц, банкиров, риелторов, директоров и менеджеров, дабы вы могли решать свои схемы. Но мы не будем прослушивать человека, которого кто-то хочет убить. То есть: мы не работаем на киллеров, мы работаем на бизнес. Доступно излагаем?

ТЕ: Вполне. Вот только хотелось бы уточнить касательно сводок ПТП…

ЭТИ: Мы вполне понимаем ваши проблемы. Вам нужно слышать голос, ибо сводку, как и усы, подделать можно. Так вот: мы готовы отдавать вам именно что звуковую дорожку, а не бумажный тугамент. Но поскольку мы делаем продукт быстрее и качественнее, чем генералы-адмиралы, то цена вопроса…

ТЕ: Кстати, да. Назовите вашу цену?

ЭТИ (немного поразмышляв, пощелкав калькулятором): Неделя – две тысячи долларов. Но меньше чем на две недели мы брать не хотим. Нам неинтересно.

ТЕ: А не крутовато ли?

ЭТИ: В Москве ценник на аналогичные услуги – семь-восемь. Так что решайте сами.

ТЕ: А как насчет легализации?

ЭТИ: Месяц.

ТЕ: Что месяц?

ЭТИ: Через месяц при желании можете смело выкидывать дорожки в Интернет. Почему? Да потому что: мы – прослушиваем. Госдурь, чекисты, налоговая, таможня – все прослушивают.

ТЕ: А если начнут проверять?

ЭТИ: То быстро устанут. Задания нет. Следов нет. Кто заказал? Кому заказал? Кто такой этот потерпевший?.. Еще вопросы? Или начинаем работать?

ТЕ: Вопросов больше нет.

ЭТИ: Тогда денюжку вперед, будьте любезны. И, по возможности, в не очень крупных купюрах. Нам ее, сами понимаете, потом по-братски раздербанить нужно…

Так сформировался бизнес. По-деловому буднично, по-будничному делово и безо всяких там страданий молодого Вертера. В самом деле: «А что такого особого мы делаем? Я, к примеру, слушаю банкира Федякина, которого заказал депутат Ревякин. Но если в свою очередь Федякин захочет прослушать Ревякина – нет проблем: найди посредника и приди ко мне. А все ваши тендеры в Смольном мне, ребята, если честно, до одного места. До лампочки».

Вот и все. Сначала был прорыв, потом – кардинально поменявшееся мировоззрение. Людей довели-опустили до определенной планки, оказавшись у которой, они поняли: всё, приплыли, сейчас всё украдут без нас. И, выражаясь банально, вскочили на подножку уходящего поезда. Затем прошли в глубь состава, осмотрелись, освоились и заняли свободные места. Если и не в купейном вагоне, то, как минимум, в плацкарте с удобствами. И вообще, закон любой службы: чем дольше служишь, тем меньше принципов у тебя остается.

Кстати сказать, Виктор Васильевич Смолов в своем Управлении был, пожалуй, одним из тех, кто «вскочил» в числе последних. Прекрасно ориентируясь в том, как устроен этот мир, он, тем не менее, долго отнекивался от разного рода предложений подхалтурить. Нет, не из опасений подставиться – ему мешало крепко вбитое, засевшее в башке на подкорочном уровне еще со времен училища понятие офицерской чести. Ведь, в отличие от коллег – ментов, звание у него было не специальным, а самым что ни на есть настоящим.

«Сломался» Смолов осенью 2001-го. Он хорошо запомнил день, когда, спускаясь по эскалатору на «Чернышевской», случайно прислушался к разговору двух парней в черных, явно служебных джемперах:

– Слушай, кончай скулить, а? Мы же знали, какую работу выбираем.

– Ага, а помнишь, как мы ее с тобой выбирали? В армии случайно в учебке попали в минеры, а затем при поступлении в ФСБ этим похвастались. Теперь вот спасаем жизни хозяев «Лексусов», которые нас уважают лишь в момент нашего копошения под кузовом.

– Не обобщай. Не только их.

– Не только, но в основном. А чтобы сильно не задумываться, выдумали себе пафос минеров. Вот сейчас мы с тобой в метро едем, а эти – в «Лексусах».

– И что теперь?

– А то, что еще не поздно переучиться. Иначе однажды оторвет запястья – и привет. Две-три статьи о подвиге и нищета от щедрот Управления.

– И на кого переучиваться-то?

– Да хоть в оперативники. У них можно ошибаться раз пятьсот. Да и поживиться есть чем.

Смолов тогда сошел со ступенек эскалатора и грустно подумал: «Н-да, крыть нечем…»

Через неделю, к немалому удивлению не раз подкатывавшегося к нему Володи Исакова, Виктор Васильевич согласился во внеслужебное время послушать местного водочного магнатика на предмет его экспансии на территорию соседней Вологодчины. На первые заработанные подобным образом «левые» деньги были куплены не новая, но вполне приличная дубленка жене и осенние сапоги дочери.

* * *

В начале девятого вся команда (те же плюс Смолов) была в сборе. Насчет разнотравья икры Паша, признаться, малость перегнул. Тем не менее небольшой, но вполне достойный этих стен бизнес-ланч для гостей секретарша Оля изящно сервировала и к назначенному часу элегантно подкатила.

На правах старшего и по возрасту, и по званию Виктор Васильевич взялся вкусить трапезу первым. В данный момент лишь очень наблюдательный мог бы заметить, что в этом роскошном незнакомом кабинете он покамест чувствовал себя не слишком комфортно. Притом что за свою жизнь этих самых кабинетов Смолетт перевидел всяко-разно. Остальным участникам тайной концессии как-то не елось. А вот пилось и курилось с явной охоткой – обозначая процесс, никто из присутствующих не стремился начать разговор первым. Присматривались…

После того как вторая подряд маслинка выскользнула из его желтых, до кости пропитанных никотином пальцев, Смолов досадливо чертыхнулся, решительно отставил от себя тарелочку со снедью и, нарушая всеобщее молчание, запустил голосовую сигнальную ракету:

– Ближе к делу, дамы и господа! Времени мало, и оно позднее.

В ответ на этот незамысловатый спич «дамы и господа» облегченно вздохнули и слегка пошевелили начинавшими было затекать конечностями. Смолов уловил, что задал правильную интонацию, а посему уже более уверенно, вернее, почти бесцеремонно, попросил:

– Катерина, Павел! Не сочтите за труд и неуважение – на какое-то время покиньте кубрик. Нам с Полиной, э-э…

– Валерьевной…

– Точно так, пардон… Нам с Полиной Валерьевной требуется уточнить некоторые технические параметры.

Козырев не сразу сообразил, чего от них хочет «шеф». Зато Катя мгновенно подорвалась с кресла и, ухватив Пашу за рукав, потащила в приемную. Впрочем, буквально через пару минут зычный командный голос пригласил их вернуться обратно.

– Благодарю за понимание. И снова прошу прощения, – расшаркался Смолов. Похоже, интерьер кабинета, в котором классицизм девятнадцатого века заметно доминировал над хай-теком века двадцать первого, невольно сподвиг его на высокопарный державинский штиль. – Уверяю вас, то была не форма недоверия, а всего лишь форма борьбы за выживание. Бля, как сказал!

Всё, с этого места с державинским штилем и прочими церемониями было покончено. И слава Богу!

– В общем, так… Кстати, Полина Валерьевна, ничего, что я в каком-то смысле банкую? – несмотря на солидную разницу в возрасте, Смолов обращался к Ольховской исключительно по имени-отчеству, подчеркивая тем самым ее статус заказчика.

– Да-да, пожалуйста, – растерянно кивнула Полина, малость ошалевшая от напористости чужака.

– Мерси за оказанное доверие. В общих чертах ситуация, благодаря этим молодым людям, – Смолов указал, каких именно, – мне ясна. Единственное, что дополнительно хотелось уточнить, это относительно дня сегодняшнего. Есть какие-нибудь концептуальные новости?

– Концептуальных, пожалуй, две. Почти как в присказке: плохая и хорошая. С какой начать?

– С хорошей, – опередив остальных, попросила Востроилова.

– Операция у Саныча прошла успешно. Он пока в реанимации, но главное – жить будет. Уже живет. Согласитесь, что…

– А плохая? – нетерпеливо перебил Козырев.

– Сегодня к Игорю приходил адвокат… Больше откладывать было нельзя, а Толик… Вернее, Анатолий Сергеевич, там… Там, на Пулковском…

– Дайте воды, – сухо бросил через плечо Смолов, и Катя, подхватив со столика бутылку минералки, кинулась к Ольховской.

– Нет-нет, – замотала головой та, – спасибо, не нужно. Извините.

– Да ничего страшного, – железобетонно успокоил Смолов. – И что адвокат?

– Чаша уже прошла экспертизу – она действительно значится в перечне предметов, похищенных из отдела русского искусства Эрмитажа.

– Кто бы сомневался…

– Это еще не все. По словам адвоката, у следствия есть выписки из ЕГРЮЛ, согласно которым фирма «Восток», от которой якобы чаша была презентована Игорю, с недавнего времени является аффилированной структурой «Российского слитка».

– Чем-чем является? – переспросил Паша, слабо ориентирующийся во всем, что связано с экономикой и финансами.

– Переводя на общедоступный – родственной, – пояснил Смолов и задумчиво потер переносицу. – А вот это хреново. Похоже, они пытаются доказать, что в данном случае имела место классическая схема легализации похищенного имущества.

– Ну да, легализация через якобы дарение.

– Люди, – опять подал голос Паша, – мне снова требуется переводчик.

– Поскольку по документам обе компании связаны с Игорем, получается, что эту чашу он как бы подарил сам себе, – перевела Катя.

– Дурь какая-то.

– Это не дурь, это очень даже изящная комбинация, – не согласился Смолов. – А про ООО «Восток» что-нибудь удалось узнать?

– Я сразу отправила юриста в налоговую. Оказалось, что Игорь действительно числится в учредителях «Востока». Соответствующие изменения в учредительные документы внесены в мае этого года, но наши финансисты почему-то ни сном ни духом. В общем, полный бред. Фирма с минимально разрешенным уставным капиталом, которая, похоже, существует только на бумаге. По крайней мере ни в одном бизнес-справочнике я не нашла ее координат…

– Эти изменения случаем не в 15-й межрайонной регистрировались?

– Кажется, да.

– Тогда понятно. В нашей практике подобные случаи уже встречались. Помнишь, Кать? Поясняю: в этой инспекции до недавнего времени работало несколько ушлых ребят, которые за долю малую по желанию заказчика вносили нужные тому изменения в пакеты регистрационных документов. После чего те, уже в «измененном» виде, уходили в ЕГРЮЛ. Кстати, брали ребята относительно по-божески – всего пару сотен за одну фирму. Правда, в основном «обслуживали» рейдерские схемы, где таким нехитрым образом отбирались целые предприятия. С другой стороны – думается, что им, архарам, все едино.

– Значит, можно доказать, что вся эта тема – полная «липа»? И что Игорь к этому чертовому «Востоку» не имеет никакого отношения? – посветлела лицом Полина.

– Скорее да, чем нет. Тем более что архаровцы ныне сидят в ДОПРе. Так что можете затачивать на это дело своих юристов. Лично меня в данном случае больше занимает другое.

– Что? – в один голос спросили Козырев с Катей.

– Для того чтобы, скажем так, подправить учредительные документы с внесением в них имени Ладонина, надо, как минимум, иметь полные паспортные данные, образец подписи и еще кое-что по мелочам. Отсюда вопрос: где, условно говоря, злоумышленники все это дело раздобыли?

– Элементарно! – усмехнулся Паша. – Диски с цабовскими базами продаются на каждом углу. А там есть и паспортные данные.

– Актуальность базы, которая «продается на каждом углу», – конец 2002 года. Она неполна, неточна. К тому же у большинства горожан забиты сведения с паспортов старого образца.

– Что, и у Игоря?

– И у Ладонина. Я проверял. Кстати, в этой базе адрес прописки также указан неверно: он ведь сейчас на 7-й линии Васильевского зарегистрирован? – Смолов вопросительно посмотрел на Полину.

Та в ответ кивнула и сухо поинтересовалась:

– А что еще вы успели узнать?

– Да многое: наличие/отсутствие судимостей, административную практику, личный транспорт, личное оружие, владение недвижимостью, бизнес, частоту авиа и ж/д перемещений. Всего и не упомнишь.

– То есть начали с того, что собрали на Игоря полное досье? – ощетинилась Ольховская. – На всякий пожарный? Или не поверили, что Игорь не имеет никакого отношения к этой чудовищной краже? Ну как же – бизнесмен, брат бандита, однозначно мутная личность…

– А Паниковский и не обязан всем верить, – усмехнулся Смолов. – В конце концов, я должен понимать, во что вписываюсь и на чьей стороне играю. Иначе некомфортно. Или, по вашему, для нынешнего русского человека нет ничего невозможного, если за это платят бабки?

– Я так не сказала.

– По-моему, вы так подумали… Вы правы, Полина Валерьевна, я не ангел. Я не люблю деньги, но я в них нуждаюсь. Но! Нужда нужде рознь… А, кстати, забавно, что в русском языке у этого слова два столь непохожих значения. Так вот. Сами знаете: иногда так прихватит, что кажется, наплевать на всех – прямо тут, посреди площади, встану и справлю. Однако спохватишься: неловко, неудобно, не так воспитаны, черт возьми!.. Поневоле приходится терпеть. Но кто-то может и на площади – хоть по большой нужде, хоть по малой. Лично я – не могу и не считаю зазорным в этом сознаться. И – прошу прощения за грубые флотские аллегории и за столь неуместный на флоте же пафос.

– Народ, кончали бы вы свои пикировки, ей-богу! – попыталась разрядить обстановку Востроилова. – Мы не для того собрались, чтобы ссориться. В конце концов, здесь, в этом кабинете, все менты: кто-то – действующий, кто-то – бывший. Так к чему эти баталии на идеологическом фронте?

– Ну да, ну да… Извините, зарапортовался, – виновато сложил руки на груди Смолов. И чуть слышно добавил: – То, что менты, – это точно. Вот только, если от нас якобы уходят лучшие, а мы остаемся, вопрос – кто такие мы?

– Виктор Васильевич, вы так и не договорили. По-вашему, если данные Ладонина взяты не из пиратских баз, значит, кто-то из наших подсуетился?

– Такие «наши» в овраге лошадь доедают, – мрачно прокомментировал Паша. – Некрасов это, его работа. Больше некому.

– Насчет «некому», здесь ты, брат, загнул, – усмехнулся Смолов. – Но я бы пока не спешил делать окончательные выводы. Полина Валерьевна, нельзя ли взглянуть на пульт, или как это у вас называется? В общем, хотелось бы осмотреть место в дежурной комнате, куда сведены мониторы слежения.

– Да запросто. Пойдемте, я распоряжусь, чтобы Григорий вас проводил и все показал.

Сведя Смолова с охранником, Ольховская вернулась.

Воспользовавшись тем, что на некоторое время они остались составом «молодежной сборной», Паша тут же ошарашил ее неожиданным вопросом:

– Полин, а почему ты не сказала, что на днях за тобой ставили наружку?

– А откуда ты?.. В отделе растрепали? Или… Лямка?

– Какая разница? Допустим, Лямка.

– Твою мать! – вырвалось у Полины. – Я ведь просила оставить его в покое и не впутывать в это дело! На фига ты ему звонил?!

Ольховская схватила со стола пачку, нервно содрала с нее слюдяную обертку и, выудив сигарету, раздраженно бросила:

– Дай огня!

Паша послушно протянул зажигалку, помог прикурить. Такая мизансцена очень не понравилась Востроиловой, и она, как бы между прочим, заметила:

– Знаешь, Полина, если бы со мной, тьфу-тьфу, случилось несчастье и мне на помощь, по первому зову, пришли друзья, я бы вела себя с ними несколько иначе. Хотя бы из прагматических соображений. Потому что в помощи в эту минуту нуждаются не они, а я.

– Все правильно, – немного успокаиваясь, признала Ольховская, – прости, Катя.

– А я-то здесь при чем?

– Да-да, Паш, и ты тоже не обижайся, ладно? У меня от всего этого сумасшествия мозги потихонечку плавятся, а нервы скручиваются. Обещаю: больше такого не повторится. Хотя, скорее всего, совру, конечно… Что касается наружки – каюсь, была такая залепуха. Но к делу она не относится. Плановая, профилактическая проверка нашей СБ, не более того.

– В том-то и дело, что не плановая и не СБ. Это «антикварщики» за тобой и за Игорем «ноги» выписывали. А именно: Некрасов. И, заметь, рассказал мне об этом Ванька. Так что не знаю, какое там кошачье между вами пробежало, но факт остается фактом.

– А каким числом было выписано задание? – деловито уточнила Катя, пока Ольховская переваривала столь неприятную информацию.

– Еще в прошлый четверг. Прикинь!

– То есть за два дня до того, как официально было объявлено о краже? Да уж, «еще и напева-то, собственно, нет, а чувства уже возникли». Ты хочешь сказать, что Некрасов загодя обставлялся, готовясь к аресту Ладонина?

– Типа того. И сама Полина в этом ему здорово помогла.

– Это каким образом? – очнулась Ольховская.

– Согласно пятничной сводке наружного наблюдения, вечером Ладонин отвез тебя прямо к центральному входу в Эрмитаж. Куда ты и проследовала, и провела в музее не менее двух часов. О чем, заметь, ты опять-таки нам ничего не сказала. Так что в очередной раз спасибо Лямке, просветил. Ну, теперь-то расскажешь, за каким чертом тебя туда носило? Не нашлось другого времени мумию посмотреть?

– Ребята, вот честное слово, – принялась оправдываться Полина. – У меня даже мысли не было как-то связывать эти события…

Судорожно глотнув из своего стакана на полпальца виски, ставшего для нее в последние дни стимулятором-антидепрессантом, Ольховская принялась рассказывать. Выяснилось, что недели две назад, в груде прочей ежедневной многокилограммовой корреспонденции, в офис пришло письмо-приглашение. Ладонина как безусловного питерского VIPа любезно зазывали на светскую вечеринку, посвященную закрытию Пятого Международного музыкального фестиваля «Большой вальс». По этому случаю давался большой гала-концерт в сводах Гербового зала Зимнего дворца. Игорь и так был не большой поклонник «филармоний», а после того, как прочитал в приглашении, что «проведение фестиваля способствует патриотическому воспитанию граждан России посредством приобщения их к вневременным духовным национальным ценностям», и вовсе скривился: «Да ну их на фиг. А то вот так вот, случайно, приобщишься, а тебя – хоп, и правда в патриоты запишут. Еще и членские взносы платить заставят. На возрождение России. Любопытно, как сейчас патриотизм котируется? Слушай, я ведь даже придумал для него единицу измерения. Знаешь, как называется? Один ходор. Звучит?» В общем, все упреки и доводы Полины, которой, напротив, очень хотелось сходить на этот концерт, не сработали. «Если хочешь – иди одна, – отмахнулся Ладонин. – А мне струнно-духовые противопоказаны. Почему? Понимаешь, у меня с детства есть странная убежденность, что я обалденно играю на скрипке. И чтобы оставаться в таком заблуждении, я с тех пор скрипку в руки не беру и даже не слушаю. Благодаря этому в душе я – круче Паганини».

– …Мы тогда немного поругались, но в итоге на концерт я все-таки пошла одна. Сто лет никуда не выбиралась, а тут такая интересная программа. Да еще в таких декорациях…

– Во-во, декорации что надо, – язвительно заметил Паша.

– Так ведь там человек пятьсот было, если не больше! И половина из них – VIPы, богема, сплошь истеблишмент. Даже губернатор приезжала. Что здесь такого, криминального?

– Криминального ничего, вот только в отчете наружки такие пикантные подробности, как ты знаешь, не фиксируются. А написано примерно следующее: в 19:45 машина объекта остановилась у входа в Эрмитаж со стороны набережной. Связь объекта, кличка которой дана… извини, но так в оригинале… «Клюшка», проследовала внутрь музея, откуда не выходила вплоть до 22:00. А в 22:00 наблюдение за связью объекта прекращено по согласованию с заказчиком.

– Сволочи! – ругнулась Полина, в первую очередь обидевшись на «Клюшку».

– Работа у нас такая, – вступился за себя и за своих коллег Козырев. – Теперь ты понимаешь, что формально эти несколько строчек лишний раз привязывают тебя с Ладониным к Эрмитажу. Ведь тему можно по-разному повернуть. Может, ты действительно музычку слушать ходила, а может…

– Что «может»?

– А может, тебя Игорь специально туда послал. Дабы средь шумного бала, случайно, ты встретилась с его эрмитажным агентом и передала нужные сведения. Желательно в танце.

– Но откуда я могла знать, что все так повернется! – отчаянно вскинулась Ольховская. – Что невинный поход в Эрмитаж может обернуться уголовным делом!

– А тебя, между прочим, никто и не винит.

– Ну слава тебе господи. И на том спасибо…

– Что за шум? По какому поводу столь жаркая дискуссия? – с порога поинтересовался незаметно возвратившийся Смолов. – Разрабатываете план нападения на полицейский участок? Сразу предупреждаю – без меня. Как говорил Левченко, «семи смертям не бывать, но в тюрягу я не пойду».

Катя кратко пересказала ему суть очередной, только что вскрывшейся проблемы.

– Респект и уважуха, талантливо работают ребята. Скажите, Полина Валерьевна, у вас часом билетик этот пригласительный не сохранился?

– Сейчас посмотрю, кажется, я его не выбросила.

Она принялась судорожно рыться в своей сумочке «от Falchi» и на этот процесс ушло минимум несколько минут. Наблюдая за ней, Козырев с трудом подавил в себе неприличный смешок: сейчас Полина напоминала ему молоденьких девиц, которых он часто встречал в маршрутках. Тех, которые предпочитают хранить свои мобильники в дамских сумочках. И вот когда телефон неожиданно зазвонит, начинается настоящее иллюзионистское шоу. Девица лихорадочно ныряет в сумку чуть ли не с головой, и оттуда на свет божий начинают извлекаться самые разные предметы – одноразовые платочки, зажигалки, жвачки и чупа-чупсы, ключи, записные книжки, тампоны, косметика и т. д. Короче, все что угодно, за исключением разве что коронной фишки фокусника – белого кролика и… самого телефона, который меж тем продолжает надрываться.

– Вот, нашла, – облегченно выдохнула Полина и протянула Смолову кусочек тисненого картона.

– А конверт?

– Конверт я выкинула. Чтобы не таскать лишний хлам.

Козырев не удержался и хмыкнул: едва ли избавление от стандартных размеров конверта как-то повлияло на упорядочение хаоса в бездонных недрах «от Falchi».

– Жаль. Но давайте поглядим, что есть…. Странный квиток. Если это приглашение, почему в нем не предусмотрена пустая строчка для вписывания имени гостя? Неуважуха какая-то получается. Опять же, VIP-билет мог бы и посолиднее смотреться. Вы ведь, Полина Валерьевна, насколько я понимаю, на крутых местах музычку слушали?

– Вовсе нет. Мне сказали, что можно занимать любое свободное кресло.

– Даже так? Тогда вообще получается неуважуха в квадрате: самих Ладониных – и в общий коллектор!

– Может, подделка? – предложил свою версию Козырев.

– Не думаю. Голограммка все-таки имеется. Опять же на входе пропустили, ничего такого не заподозрили.

– Так и подделки классные бывают.

– Не знаю, не знаю… Слишком хлопотно. Проще настоящий купить.

– А можно мне посмотреть? – попросила Катя.

Она повертела квиток в руках и подтвердила:

– Действительно, больше напоминает проходку. Особенно припиской «на два лица». Интересно, а что означают эти две буквы?

– Какие буквы? Где ты там углядела буквы?

– А на обороте, в левом верхнем углу. Карандаш полустерт, но, тем не менее, все равно прочитываются буквы – «О» и «Р».

– Как ни крути, но на «Игорь Ладонин» не тянет, – заметил Паша. – Кать, вот ты говоришь, напоминает «проходку». А их обычно кто выдает?

– Ну кто? Устроители концерта, организаторы, спонсоры. Самим музыкантам полагается какое-то количество.

– Тогда я знаю, что означают эти буквы! – торжественно объявил Козырев, горделиво обведя взглядом аудиторию.

– Паш, хорош рисоваться, говори!

– «Русский отдел». Тот самый, из хранилища которого чашу эту и скоммуниздили.

– А что? Интересная версия, молодец! – похвалил Пашу Смолов. – Надо будет на досуге помозговать, каким образом ее проверить.

– А здесь не надо ничего мозговать, – продолжил развивать успех Козырев. – Я сам все сделаю. Через своих людей в Эрмитаже.

– Что за люди, откуда они у тебя взялись? – недоверчиво спросила Ольховская. – Если мне не изменяет память, ты сам-то со школы в Эрмитаже ни разу не был.

– Каюсь, не был. Но свои люди есть. Вот только я источников не выдаю.

– Слушай, хвастунишка, а, может, при твоих сыскных талантах мы с Васильичем здесь вообще лишние? – насмешливо уточнила Катя. – Сам все и раскрутишь. Вместе с источниками.

– Так это же начальная арифметика! Дважды два. Смотрите: на «Русский отдел» выдали энное количество билетов на бал. Выясняем, кто из обладателей «проходок» в тот вечер пришел на концерт. Соответственно, тот, кто отсутствовал, тот и пожертвовал свой билет Ладонину. Мы его дергаем и жестко так беседуем…

– И как это нам позволит продвинуться в поисках «дарителя»?

– Да они наверняка повязаны! Вот чует мое сердце! А может, это вообще одно лицо. А что? Сам чашу спер, сам ее Ладонину и подсунул.

– А смысл так рисковать безо всякой выгоды для себя?

– Насолить Ладонину, – не слишком уверенно предположил Паша.

– А мотив?

– Откуда я знаю? Надо у Игоря спрашивать. Может, они когда-то чего-то в этой жизни не поделили.

– Я согласен с Катей, что-то здесь не стыкуется, – кивнул Смолов. – Но в любом случае проверить нужно. Раз уж у Павла есть такая возможность.

– Виктор Васильевич, а как ваша экскурсия по объектам департамента безопасности? Узнали что-нибудь интересное?

– К сожалению, да.

– А почему «к сожалению»? – встревожилась Полина.

– Потому что мои подозрения, судя по всему, подтверждаются самым неприятным для вас образом. Короче, у вас в конторе завелся «крот».

– Кто?!

– Крот. Казачок засланный. Агент. Стукач. В общем, кому как больше нравится…

* * *

Далеко не каждый молодой человек, достигший одного из трех отпущенных жизнью четвертьвековых рубиконов (всё остальное – исключительно бонус), может искренне признаться в том, что она, жизнь, удалась. Но в случае с Николаем Олейником дело обстояло именно так. Недавний выпускник ИТМО, «ботаник» с мозгами, но без связей, всего за несколько лет сделал очень недурную карьеру в «Российском слитке». В компанию его взяли специалистом по «железу» – лудить, паять, тянуть, настраивать – словом, служить на побегушках у ленивых юзеров. Но однажды волею случая ему подвернулась возможность продемонстрировать свои профессиональные навыки в теме, связанной с хакерской атакой на сайт компании. После этого случая Олейника приметили, поручили решить несколько тестовых задач и по их результатам пришли к выводу, что гораздо эффективнее задействовать его в направлениях, условно именуемых как «офисный шпионаж». А после того как Николай отличился в мероприятиях, связанных с поиском Ташкента и Ребуса, он был окончательно привечен Ладониным и осыпан особыми милостями. Отныне Олейник вел сектор сбора информации о конкурирующих фирмах и отвечал за защиту собственных компьютерных секретов компании. Словом, сделался одновременно мечом и щитом виртуального пространства ладонинской империи.

Компьютерщик – специальность по нынешним временам востребованная, на кусок хлеба всегда заработать можно. Так что, если программист бедный – значит, он плохо работает или работает не там. Николаю в этом плане крупно повезло: он и работал хорошо, и оказался вовремя и в нужном месте. Его зарплата в две с половиной тысячи условных единиц служила предметом зависти даже для многих менеджеров среднего звена. А уж про звено малое и говорить не приходится. Квартира-студия в центре, самое навороченное «железо», беспроводной Интернет, длинноногая подруга, персональные клубные карты ведущих увеселительных заведений города – и все это в двадцать пять с хвостиком лет. Недурно, не правда ли? Казалось бы, живи себе, прожигай припеваючи свалившееся, ан нет. Как мудро пел любимец Колиных родителей: «А мне всегда чего-то не хватает – зимою лета, осенью весны-ы-ы…» Вышло так, что на одной из шумных вечеринок, проходившей в далеко не самом дешевом клубе, сытый и удачливый мажор Коля заразился… нет, не триппером, а левыми идеями.

Видный российский деятель, ретивый монархист Василий Шульгин в своих мемуарах делил население России на две категории: «народ» («…в общем и физически здоровый, но ленивый, невежественный и лишенный одного из существенных элементов культуры – уважения к „чужой“ собственности») и «так называемую интеллигенцию». Причем по классификации Шульгина «полубольная, вечно всем недовольная» интеллигенция в свою очередь строго наполовину была представлена «нытиками» («дегенеративные эстеты») и «бомбистами» («анархизированные дегенераты»).

«Компьютерный бог» Олейник безусловно был страшно далек от «народа», но и в подкатегориях «так называемой интеллигенции» предпочел идти своим, срединным путем. Потому как ощущать себя «нытиком» не хотелось, а записываться в откровенные «бомбисты» было немного стремно. Между тем в текущем сезоне увлечение политикой сделалось особо модной фишкой, так что пришлось срочно определяться, к какому лагерю себя причислить. В конечном итоге Николай сделал свой выбор в пользу ДПНИ. Он не разделял националистических идей, хотя, как и очень многие его сверстники, не любил и в душе презирал кавказцев. Равно как и тех маргиналов, которые постоянно ходят на массовые акции протеста либо бьют в подворотнях морды все тем же кавказцам. Так что в данном случае его выбор был отчасти профессиональным, поскольку выяснилось, что ДПНИ – как самостоятельное явление – жизнеспособно преимущественно в Сети. Лишь немного копнув вглубь, сразу начинаешь понимать, что это, по крайней мере пока, не более чем мощный, многофункциональный Интернет-проект. А Интернет Олейник любил и безмерно уважал.

Не секрет, что в последнее время блоги становятся все популярнее СМИ. Мы все превращаемся в публичных людей и, скорее всего, теряем от этого. Сегодня любой дебил может написать о тебе все что угодно, и теоретически миллиард людей может это прочитать. Создаются сайты, на которых сотрудники милиции самостоятельно размещают информацию о жуликах. Создаются сайты, на которых девушки многомиллионных городов обмениваются конкретными данными о замужних любовниках… И прочее по бесконечному списку. Темпы поглощения нас Инетом чудовищные. Матрица материализуется, и в результате Земля может превратиться в один большой экран. Она станет голой и холодной, как во второй день сотворения. А человек, рожденный с короткими толстыми пальцами, будет считаться неполноценным. И тогда поздно будет кричать: «Сделайте хоть что-нибудь!» Ибо все мероприятия по контролю за техническими каналами связи Интернета, ныне всепоглощающе проводимые спецслужбами, уже окажутся бессмысленными. А пока…

А пока Николай Олейник, памятуя о том, что настоящая известность приходит тогда, когда твою фамилию перестает подчеркивать Word, завел собственную страничку в «ЖЖ» и навесил на нее несколько довольно провокационных текстов. По большей части удачно скомпилированных из натыренных в Сети – благо там подобного флуда имелось предостаточно. Через некоторое время повалили комментарии (они и не могли не повалить, так как с помощью специальных программных примочек Олейник успешно накрутил свой счетчик). А еще через некоторое время страничка «Славянского фундаменталиста» (именно такой ник присвоил себе Николай) стала весьма посещаемой и обсуждаемой. Так началась его политико-гламурная борьба. О которой, кстати сказать, в «Российском слитке», естественно, ничего не знали. И в этом был очень серьезный прокол Саныча. Увы, но идеальных людей, не говоря уже о работниках, действительно не существует. Вот и у верного и надежного Саныча имелась своя ахиллесова пята – он ничего не понимал в компьютерах и во всем, что с ними связано. И, соответственно, разбирался в них, как известное животное в цитрусовых.

После позорного, чего там греха таить, бегства Ребуса сначала из Питера, а потом и из России под ласкающие ухо шелест марбельских пальм и рулады набегающих на пляж морских волн сложившаяся ситуация была подвергнута самому тщательному анализу. По результатам которого было найдено единственно возможное ей, ситуации, объяснение – бубновые хлопоты Ребусу и его команде обеспечил Ладонин. И здесь уже неважно, что именно движило им в тот момент – то ли пиковый интерес, то ли уязвленное в связи с похищением его бабы самолюбие.

Завьялову было поручено продумать и организовать адекватную ответку. Сергей Гаврилович отнесся к этому заданию со всей серьезностью, понимая, что второй подряд прокол в боданиях с Ладониным персонально ему обойдется неоправданно дорого. И поскольку конкретных сроков перед ним пока не ставилось, он решил запустить в действие долгоиграющий проект, связанный с вербовкой человека из ладонинского окружения. Торопиться в этом деле и правда не следовало: зная возможности службы Саныча, Завьялов понимал, что рискнуть поставить на лошадь он сможет только один раз. А, значит, это должна быть правильная лошадь. Таковую в конечном итоге он и отыскал в лице Николая Олейника. «Сделал» его Завьялов изящно и на удивление легко, даже не прибегнув к казалось бы самому безотказному во все времена способу «перековки» – покупке с потрохами. Тем самым Сергей Гаврилович сэкономил для хозяйской казны энную денежную сумму. За вычетом премии, которую выписал сам себе – за креатив.

Не будем вдаваться в подробности, каким именно способом Завьялову удалось установить, что популярный сетевой вольнодумец «Славянский фундаменталист», журнал которого к тому времени уже понемногу начинал вызывать раздражение у соответствующих органов, и Николай Олейник – одно лицо. Вычислив это, Сергей Гаврилович немедленно обеспечил журналу массовый приток новых комментаторов. Здесь пришлось чисто механически попотеть, ибо каждый уникальный посетитель со своим образом мыслей и некоей биографией являлся исключительно плодом бурного воображения Завьялова. Изобретенные им виртуальные фантомы отличались повышенной резкостью суждений, были радикально настроены по отношению к властям, в своих оценках не стеснялись пропагандировать фашизм, а некоторые своей словесной агрессией и вовсе, что называется, балансировали на грани. Очень быстро подобные литературные извращения повлекли за собой цепную реакцию – прослышав про «совершенно отмороженный сайт», на страничку к Олейнику потянулись как и сами «отмороженные», так и просто любопытствующие. Так неожиданно к Николаю пришла слава, а вместе с ней серьезная проблема – ежедневно модерировать свой журнал на протяжении всех двадцати четырех часов он, естественно, был не в состоянии. Ведь помимо «хобби» у него имелась еще и основная работа. Опять же когда-то надо спать, есть, пить, ходить на тусовки, трахаться, посещать магазин «Кей»…

А еще через какое-то время Олейник был неприятно удивлен тем, что в этой жизни случаются и более серьезные проблемы. Начались они с того, что в один не самый прекрасный день Николаю было предложено подъехать в один доселе неизвестный ему кабинетик, что на Литейном, 4. В этом самом кабинетике вежливо и доступно Николаю объяснили, что его невинное «хобби» вполне подпадает под действие статьи УК, подразумевающей ответственность за разжигание межнациональной розни. И с очень даже реальным, а не условным сроком. «Так что иди пока, Коля, и крепко подумай. И подумай сам, своей головой. Ибо в этой ситуации „Тефаль“ за тебя думать не станет». В ту ночь всерьез напуганному Олейнику действительно преимущественно думалось, а не спалось. К утру он принял окончательное решение, что с ДПНИ следует завязывать, – уж лучше переметнуться к безобидным, хотя и беспонтовым метросексуалам, нежели получить бесплатный абонемент на посещение сперва давешнего кабинетика, а затем и вовсе неуютного помещения камерного типа. В общем, Желябова из Олейника не получилось, требовалось срочно переквалифицироваться в «управ-кондомы».

Но, как оказалось, было поздно. Через пару дней после судьбоносного визита на Литейный на Николая вышел Сергей Гаврилович. Надо ли объяснять, что профилактическая беседа в Большом доме была организована именно с его подачи? Завьялову требовалось чтобы клиент созрел окончательно, и знакомые эфэсбэшники с легкостью пошли ему навстречу в этом вопросе. Тем более что интерес был обоюдовыгодный.

Махнув красными корочками пенсионера МО РФ (дотошно вчитываться в них Олейнику было вовсе не обязательно), Сергей Гаврилович предложил прогуляться до ближайшей кафешки. И здесь за чашечкой эспрессо невзначай пояснил, что веселая жизнь Олейника закончилась. Ибо в рамках возбужденного уголовного дела по факту угрозы убийством губернатору города он, Николай Олейник, как реальный хозяин аккаунта «Славянский фундаменталист», будет привлечен к уголовной ответственности наравне с шутником, разместившим эту виртуальную угрозу на его страничке.

В своей речи Завьялов был так убийственно спокоен и убедителен, что на Олейника тут же накатил приступ «медвежьей болезни». Возвращаясь из уборной, он уже внутренне ожидал увидеть конвоира со служебной собакой, но вместо этого Сергей Гаврилович заказал еще по чашечке кофе и повел пространные речи о молодежи, которой дурят голову взрослые провокаторы, об ответственности за судьбу страны и даже зачем-то процитировал Достоевского в части мира, не стоящего слезы ребенка. И когда плохо соображающий Николай сделался близок к состоянию умопомешательства, Завьялов неожиданно предложил в обмен на прекращение уголовного преследования стать информатором ФСБ в «Российском слитке». Сергей Гаврилович с чекистской обстоятельностью приоткрыл перед ним «оперативные карты» в отношении Ладонина. Он делал это столь убедительно, что под конец беседы Николай и вправду почти поверил, что его босс отмывает значительную долю своего бизнеса посредством финансирования русского фашизма.

Словом, Олейник согласился. А куда было деваться? Как сетовал герой знаменитого бродвейского мюзикла «Оклахома»: «Я захотел жениться на ней, когда увидел отблеск лунного света на двустволке ее отца».

* * *

– …А теперь подводим краткий итог. Система архивации видеоданных в дежурной комнате устроена таким образом, что при кратковременном отключении электроэнергии включается альтернативный источник питания. Так что сама по себе запись прохода «дарителя» пропасть не могла. Ее затерли. Это раз. На компьютере секретарши установлен «троян», позволяющий получать удаленный доступ ко всем папкам и к электронной почте. Куда идет трафик перехвата, мы установим в самое ближайшее время. Хотя догадаться не трудно, учитывая, что защитой персональных компьютеров у вас, по сути, заведует один человек. Это бардак – и это два. Далее, на электрощите навесной замок в буквальном смысле открывается ногтем. Так что получить доступ к рубильнику не составляет особого труда. Это очередной бардак – и это три. Идем дальше… Если мои рассуждения верны, для того чтобы точно знать, когда именно следовало рубануть электричество, должен иметь место контрольный звонок. Если так, это значительно облегчает наши поиски: время прохождения звонка, в принципе, известно, трубка Николая – тоже. Анализируем биллинг и получаем номер исходящего. Конечно, нельзя исключить, что схему работали двое – один по телефону выводил на нужное время, а второй заходил в здание. Но в любом случае установление связи – серьезный шаг вперед. Уф-фф. Я закончил, господа… Не сочтите за труд, плесните немного живительной влаги, а то у меня в горле першит от столь длинного монолога, – попросил Смолов, откидываясь в кресле.

– Вот ведь мразь какая! – эмоционально прореагировала на озвученный расклад Полина. – Интересно, сколько они этому иуде заплатили?

– В данном случае гораздо важнее, кто такие «они». Что же до денег… Мотивация, она разная бывает. И далеко не всегда финансовая.

– А мне наплевать, какая у него мотивация. Я вот сейчас дам команду Грише и Севе – они его через час притащат и всю душу вытрясут. И не надо будет ни на какие биллинги заморачиваться, сам все расскажет.

– Вах, что я слышу? И это говорит бывший сотрудник правоохранительных органов, – усмехнулся Паша.

– А то у нас в отделах милиции показания не выбивают!..

– Неправильный подход к снаряду, Полина Валерьевна, – спокойно объяснил Смолов. – Если мы сейчас изымем Николая как некое образование, сразу порвется вся цепочка. Он всего лишь звено. А нам нужен, как минимум, кулончик. И вообще, намного эффективнее сделать человека своим временным союзником, чем превращать его в непримиримого противника. Поэтому поступим так: завтра с утреца я к вам подскочу и немного поковыряюсь в компьютере секретарши. Сразу предупреждаю: никаких инородных тел извлекать я не буду. Пусть все идет как оно шло. В конце концов, а вдруг нам срочно понадобится запустить какую-то дезу? Вот только помните, что пока через эту машину конфиденциальную информацию отправлять не следует. Я бы вам посоветовал временно завести ноутбук с модемом и устанавливать связь для отправки и получения электронных сообщений через телефон. Ибо сейчас, входя в почту через сервер своей фирмы, вы, к сожалению, уязвимы.

– Ага, а сами сообщения следует писать невидимыми чернилами, – схохмил Козырев.

– Ну, надеюсь, до этого не дойдет. Хотя изготовить такое не так уж сложно.

– Вы что, знаете рецепт изготовления таких чернил?

– Конечно. И не один.

– Наверное, нужны какие-то особые химикаты?

– Если на скорую руку, то достаточно лишь одного – мочи.

– ??!!

– Обыкновенная моча разбавляется водой до прозрачной консистенции. Чернила готовы. Далее текст наносится на бумагу ватной палочкой, периодически смачиваемой в этом, с позволения сказать, растворе. Далее следует дождаться, когда лист просохнет – и все, письмо можно отправлять адресату.

– А читать как? Помочиться на лист, что ли?

– Ф-фу, это же неэстетично. Да и чернила могут размазаться. Но направление, в принципе, верное. Нужен поток теплого воздуха. Как вариант – просушить феном. Или нагреть лист над электрической лампочкой.

– Класс! Теперь всю свою конфиденциальную корреспонденцию буду писать только так.

– Кроме любовных посланий, пожалуй, – уточнил Смолов.

Все, за исключением Полины, развеселились. Наблюдая за Павлом и Катей, она в очередной раз ревниво отметила, что лично ей даже написанных подобным образом посланий в этой жизни, похоже, больше не дождаться. И сделалось Полине от этой мысли и муторно, и тошно. Хотя, казалось бы, куда уж тошнее?..

* * *

А в это время, закончив свой трактат, молодой сотрудник из отдела Серпухова удовлетворенно откинулся на спинку стула и потянулся, разминая затекшие конечности. Он тщательно выписал все телефоны из записной книжки подозреваемого в изнасиловании, по базе установил адреса и большинство абонентов. В качестве последнего штриха молодой назвал сей документ справкой и подчеркнул самые, на его взгляд, умные мысли красным фломастером, который выдохнулся еще в прошлом году и больше противно скрипел, чем красил. Сама справка получилась столбиком, как учили. Университет – не попрешь!