Читать книгу Форс мажор - Андрей Константинов, Евгений Вышенков - Страница 4

Назавтра, с утра пораньше, Козырев подкатился к Михалевой с загодя прикупленными к чаю ее любимыми «белочками» и как бы невзначай принялся осторожно прокачивать эрмитажную тему – что называется, приступил к «работе с источником».

– Людмила Васильевна, а вот эти хранители музейные, они вообще чем занимаются? Экспонаты стерегут?

– Стерегут сторожа, а они хранят. Улавливаешь разницу? Но работа хранителей заключается не только в том, чтобы хранить вещи. Самое главное – это научная обработка фонда: работа в архивах по атрибуции вещей, изучение истории их поступления. Я ведь тебе объясняла: очень часто картина называется, к примеру, так: «Неизвестный художник. Портрет неизвестного». Так вот задача хранителя – найти автора и того, кто на этой картине изображен. С этой целью специалисты годами работают в архивах, в других музеях, с литературой.

– А что, просто так заниматься историей вещи нельзя? Обязательно нужно ее при этом хранить?

– Если не передавать предметы на хранение, стать специалистом практически невозможно. Требуется постоянно работать с «живыми» вещами, а не с абстрактными статьями в журналах и книгах. Плюс – сугубо прагматические функции хранения: поддерживать режим, вовремя отправлять экспонаты на обработку к реставрационным службам. Это тоже очень важная и ответственная часть работы. К примеру, я знаю, что в том же Эрмитаже один нерадивый хранитель в свое время палец о палец не ударил, чтобы позаботиться о надлежащей сохранности своей коллекции. В итоге за десять лет моль в прямом смысле сожрала несколько уникальных ковров… Погоди-ка, мил-человек, а с чего бы это ты вдруг заинтересовался? Ты, который не любитель информационного спама?

– Да так, просто любопытно, – замялся Паша.

– Ой, не юлите, господин офицер! Еще и конфетки подтащил, зная про такую вот слабость пожилой женщины.

– Какая ж вы пожилая?!

– Так, теперь еще и комплименты в ход пошли. Суду все ясно – налицо все признаки залегендированного разведдопроса. А ну-ка быстренько колись, на какую разведку работешь? Кто вы, доктор Зорге?

Паша покраснел, сделал тяжелый выдох и, смирившись с неизбежным, начал давать признательные показания. Но делал он это столь сбивчиво и путано, что из его рассказа Михалева мало что поняла. Кроме, разве что, самого главного – тема для Козырева действительно очень важна.

– Стоп машина!.. Да уж, рассказчик из тебя, Пашка, извини, конечно, как из дерьма пуля.

– Это почему? – обиделся Козырев.

– Потому что тебе, в силу неких причин, очень не хочется вываливать мне всё. А в результате получается: «столь хитро воспеваю, что песни не пойму и сам». Посему давай сразу, начистоту – что от меня требуется?

– Людмила Васильевна, вы как-то говорили, что у вас в Эрмитаже работает подруга.

– Ну да, Илонка.

– Не могла бы она аккуратно выяснить, кто из сотрудников «Русского отдела» несколько недель назад получил пригласительный билет на гала-концерт «Большого вальса», но по каким-то причинам сам на него не явился? Вот только, если честно, я не очень хорошо представляю, как это можно сделать.

– Ну, это-то как раз не проблема. Она же в кадрах работает, а кадры не только решают, но и знают все. Тем более, Илонка болтушка страшная. Обожает интриги и сплетни.

– А вот «болтушка» в данном случае не есть хорошо.

– Ничего, мы ее сами так заинтригуем… Она ведь просто помешана на детективах. На всех этих Донцовых, Марининых и Бушковых. Вот на этот крючок мы ее и подсадим. Представь: «Дело о внезапно пропавшем билете». Или «Дело о таинственном любителе вальсов». Звучит?.. Кстати, где-то про такие фишки я уже читала. Ну что, будем звонить?

– Давайте попробуем.

– Не обижайся, но в таком разе попрошу тебя временно покинуть мою штаб-квартиру. Вдохновенно врать я могу только в полном одиночестве, без свидетелей. Такая вот природная стыдливость…

Минут через сорок, когда Паша уже окочательно разуверился в положительном исходе дела, в дверь постучалась Михалева и с порога торжественно объявила:

– Агент Трианон задание выполнил. Резидент Илона приступает к работе, о результатах которой обещает доложить незамедлительно. Тотчас по получении соответствующей информации.

– Благодарю за службу! – подхватил интонацию Козырев.

– Да разве это служба?! – отмахнулась соседка. – Чай, не сейфы двухметровые из американского посольства тягаем…

– Какие сейфы?

– Да это мне недавно дружок мой закадычный, Колька Синельников, рассказывал. Несколько лет назад в посольстве США в Москве случился сильный пожар. По давно и не нами заведенным порядкам на подобные происшествия в дипмиссиях выезжают не обычные расчеты, а специальные пожарные команды. Вот с ними-то в американское посольство и отправили переодетых в огнеборцев сотрудников контрразведки. Как нетрудно догадаться, с целью потырить из здания как можно больше секретных документов. В результате после тушения огня американцы обнаружили пропажу огромного, в человеческий рост, металлического сейфа. Естественно, Штаты направили ноту протеста. А в ответ получили заключение экспертизы, составленное пожарными, что бушевавшее в посольстве пламя было настолько сильным, что сейф расплавился. Между тем руководитель группы контрразведчиков, орудовавших в дыму, получил Героя России. Круто?..

– Круто! Вот только откуда этот ваш Колька такие подробности узнал?

– Так Синельников тот самый руководитель и есть. И историю эту он мне рассказал, когда мы с ним эту самую Звезду обмывали.

– Ни фига себе у вас знакомые!

– А ты как думал? Я вообще очень интересная женщина! – кокетливо заметила Михалева. – Потому и толкую: твоя просьба – это так, не служба, а службишка. А вот служба, чую, впереди будет. Так что запасайся «белочками».

Вдохновленный Козырев попытался развить утренний успех и набрал Серпухова, с которым они сегодня собирались пересечься. Однако здесь не срослось. В этот субботний день Леха уже находился на службе и, по его словам, совершенно не представлял, когда сможет освободиться. Какой-то у них там внеплановый «свистать всех наверх» образовался. Так что Серпухов дико извинялся и просил перенести встречу на понедельник. Дескать, «вот зуб даю, Козырь, послезавтра – точно, на все забью, встретимся и пошепчемся». Паша отключился и подумал, что с такими словами Леха рискует получить серьезные стоматологические проблемы. Ведь был он большим мастером предсказывать погоду. Вот только погоду на вчера…

* * *

После дежурных суток, бестолкового дневного сна и утомительной поездки на дачу Серпухову было тоскливо и муторно. Собравшиеся в кабинете мужики ждали от него указаний, а он от них, соответственно, креативу. Ни того ни другого не было, поэтому народ смолил почем зря и лениво переругивался. Всем, за исключением разве что молодого, было невыносимо жаль загробленной вторую неделю подряд субботы. И снова, заметьте, загробленной из-за бабы.

Леха обвел взглядом свою гоп-команду, и ему сделалось еще муторнее. Во-первых, сейчас вся мировая общественность думает, что у него в руках преступник. Во-вторых, энтот «отличник» нарисовал справку. А вот если бы поленился, то хотя бы можно было поднять вой. Короче, куда ни кинь, всюду клин.

– Да, интересно девки пляшут по четыре попы в ряд, – философски изрек Дима Травкин, извлекая из сумки тоненькие бутерброды черного хлеба с яйцом. – Есть мнение, что без Бати здесь не обойтись…

Это был, конечно, не креатив – но уже идея. Причем в сложившейся ситуации – не лишенная здравого смысла.

Слова «Батя» и «розыск» по сути являлись синонимами. Он прослужил в отделе столько, что со временем большинство сотрудников напрочь забыли его исходные установочные данные. Так что однажды в приказе на взыскания, помимо прочих «полномоченных», устроивших пьяный дебош в шашлычной на углу Садовой и Гороховой, машинистка так и вколотила его в общий список: «…№ 3 Травкин Д. С., № 4 Батя».

Он отслужил все, что можно, и все, что нельзя. И ровно столько же ему в этой жизни прощалось. Отправить Батю на пенсию представлялось делом абсолютно немыслимым – все равно что вынести Ленина из Мавзолея. Да и то сказать – какая, к примеру, практическая польза от забальзамированной мумии? А вот от Бати этой самой пользы – хоть вагонетками отгружай. Притом что и тот и другой являлись символами, хоть и разного масштаба.

Выдавил Батю на пенсию свалившийся как снег на голову и заступивший в должность Зама «генеральский сынок». Как-то после одной из посиделок парни, загоревшись предложением Бати, послали стажера к любовнице Зама, опросить на предмет ее связей якобы по делу. Тот купился и пошел. Да так пошел, что она через цепочку удостоверение у него вырвала и Заму позвонила. Тот, ясен пень, маленько осерчал, но ребят к тому времени под рукой не оказалось. Все хохмачи, за исключением Бати, заблаговременно исчезли. Вот на нем он и застервенел, и отыгрался.

Выдавить-то Батю выдавили, но не более того. Когда на пенсию провожали, даже ксиву милицейскую на руках оставили, постеснялись попросить. Зам, правда, пытался что-то такое мяукнуть, но получил в дыню. Так что с тех пор Батя продолжал ходить на работу и продлолжал отгружать свои вагонетки. Разве что теперь он делал это не каждый день – годы все-таки сказывались. Да и бухать стал гораздо чаще, пользуясь законным статусом пенсионера-положняка. Но до сих пор самые серьезные разработки без участия Бати были фактически немыслимы. Ибо он не раскрывал – он чуял.

В отдел Батю доставили ровно за час. Травкин сгонял на своей «Ниве». Причем сама дорога заняла минут пятнадцать, не больше. Остальное время ушло на побудку и легкий, но необходимый опохмел.

– Батя, тут у нас раскрытие наклевывается. Понимаешь, маньяки документы терпилам дарят. Вот мы и анализируем. Только что-то не того… – точно выразил мысль Серпухов.

– Сперма у твоих предков не того, – дыхнул Батя самопальной водкой, выпитой за шесть часов до этого.

– Согласен. Читай справку.

– Справки пишутся не для читания, а для подшивания. Убери эту чепуху – дай свои крохи.

– Дывись.

– Уйдите все.

– Уходим, уходим.

– Не уходим, а кофе, лимон, рюмка «Гжелки». Уяснили? «Гжелки»!..

На представление собрались все, кого в этот субботний день занесла в отдел нелегкая. В их числе был и «молодой», который ничего не понял. Рюмочку поднесли на цыпочках, знали: одно неверное слово – и Батя посылает всех. Анализировать.

– Гляди лучше. Считай, что ты в шестнадцатом веке подмастерьем у алхимика, – подтолкнул локтем «молодого» Травкин. «Молодой» увидел, что таинство началось, и притих.

Батя полистал книжку, закурил, чуть пригубил хороший кофе (достали через секретаршу в приемной) и снисходительно вздохнул:

– Понятно… Сколько лет по приметам-то? – обратился он к замершей толкучке в дверях.

– Лет 37–39! – протараторил Серпухов, чуть не добавив при этом «ваше благородие».

– Все правильно, – согласился с ним Батя. – Две-три судимости, но долгих. В изоляторе сидел больше, чем на зоне. Тяжкие телесные и хулиганку имеем точно, но еще ворует. Вопрос: с чего это на баб кидается? Хотя…

– По почерку узнал… – догадался «молодой». Хорошо хоть не добавил: «и ваньку валяет». Таких бы огреб от сотоварищей!..

– Утеньки, мой поросеночек! Зачет по смекалке в яслях с первого разу сдал? – ощетинился Батя.

«Молодой» тут же получил локтем в солнечное сплетение. Пискнув, он отошел в коридор и осел по штукатурке. Обидно, ну и манеры.

– Я думаю, у Вики или Руслана, – заключил Батя. – Еще рюмку.

Батя солидно опрокинул и, подтянув к себе телефон, семь раз крутанул диск. Начал колдовать:

– Добрый денечек! Постояльцев позови… Как не снимают?.. Ну тогда прощевайте, – пробил Батя. Он в задумчивости побарабанил по столу пальцами. – Не уверен, не уверен, – и снова снял трубку: – Вик, ты? Вика, говорю, – ты?.. Черт, не слышно! Вика!.. – и бросил трубку. – Вот, похоже, она!.. Наркоманка в прошлом, чуть пьяная, квартира коммунальная, соседи на даче либо хронь. Очень похоже.

Батя осмотрел зрителей:

– Минут через десять перезвоним и, возможно, поедем за вашим насильником.

Дыхание «молодого» восстановилось, но он не унимался:

– Скажите, пожалуйста, а с чего это все берется?!

– Первое – это где были записаны телефоны. Второе – на чем. Третье – сам корябал или баба? Четвертое – Вика, например, или Ал. Иван. Пятое – ты не поймешь. Двадцатое – голос, это как скрипка. Можно определить, в каком веке, из какого дерева и где то дерево росло. Сотое – ты не учись пока, а гляди…

Захмелевший с устатку Батя снова набрал номер Вики:

– Вика, алле, ты слышишь, нет?.. Твою мать! – И уже не бросил, а положил трубочку. – Ну что? Погнали наши городских? Большой Сампсониевский, 50, квартира 6. Если повезет – будет первый этаж.

Подъехали. Осмотрелись. Повезло. Батя прогулялся вдоль окон высокого первого этажа, понюхал расщелину двери, проверил почтовый ящик и, вернувшись к машине, доложил:

– Четыре окна, все во двор. Первое – кухня, затем три комнаты. Хозяева разные, центральная комната пустует. Во втором окне чернявенький парень – нервничает, но навряд ли мы его шукаем.

– А почему хозяева-то разные? – взбодрился «молодой».

– Счета за квартплату – три квиточка, на три фамилии. Вопросы? – Батя сунул под нос квитанции, которые только что вытащил из сломанного отделения для писем квартиры № 6.

– Тогда чего? Врываемся – всем стоять? – предложил Серпухов.

– А если я ошибаюсь? Вика ему доложит. А она точно его крепкая связь.

– Тогда врываемся под залегендированным предлогом – всем лежать!

– В смысле – хозяева, дайте воды напиться? Мудро, – погрустнел Батя. – Значит, так, эскадрон, слушай мою команду! Я захожу один, показываю фотографию своей жены, задаю идиотские вопросы. Если подхожу к окнам – значит, он в хате. И вот тогда дальше, как сказывал мусье Серпухофф, всем лежать.

Батя вошел в подъезд, остановился у двери, коротко, но требовательно позвонил. На звонок долго не открывали, затем послышался настороженный вопрос.

– Извините, милиция, – честно ответил Батя.

– И что? Нам выйти с поднятыми руками? – съязвил мужской голос.

«Похоже, сидел. Но разве что по малолетке. Но не он», – установил для себя Батя.

– Хозяйку позови!

– А ты что, через дверь можешь определить, что я здесь не прописан?

– Я могу определить, что ты больно борзый. И если ваша парадная будет трепать мне нервы из-за какой-то дуры, которой вчера вручили куклу вместо денег, то я осерчаю и потрачу свое время на то, чтобы потратил время ты. Но уже в обезьяннике и часа три как минимум. Ты меня услышал, чертополох? – прицелился Батя.

– Ладно, начальник, сейчас Вику позову, – дал по тормозам голос, подтвердивший существительным «начальник» ошибки юности.

После хорошо слышного бухтения высоченная, в семь слоев покрашенная, с тремя сломанными замками дверь зевнула. Изнутри потянуло легким притоном, однако без признаков гопничества. Батя сразу уловил духи преступного мира – так кокотка всегда узнает запах соперницы.

– Извини, Вика. Глянь на фото – может, когда во дворе видела или там чего-нибудь… – Четыре лика жены, забранные накануне из фотоателье, очутились перед Викой. А сам Батя сделал шаг в квартиру.

– «Чего-нибудь» у тебя в штанах, – захрипела прокуренной гортанью дамочка.

– Согласен… Ты зенки-то разуй. Кстати, а это кто у тебя там шастает? – поверх, с позволения сказать, прически увидел Батя.

– Ищё чего?

– Вика, не скандаль. Со мной устанешь. Уважаемый, прописочку покажем для блезиру, – просовываясь между треснутым косяком и телом в нестираном халате, окликнул Батя.

– Ну, началось, – развернулся черненький паренек и недовольно юркнул на кухню.

– Да будет вам кипятиться, формальность.

Проверив паспорт у чернявенького, Батя, разумеется, увидел, что документ настоящий, но не его. Фотография схожа, но не более. Ладно, поищем другого. Другой нашелся и показал паспорт на имя Дорофеева Евгения, однако искусственно раздражался, переигрывал.

Он!!!

Батя порассуждал о проходной парадной, об обманутой женщине и без спроса хлебнул из стоявшей на полке открытой полуторалитровой кеги явно позапозавчерашней «Балтики». Тем самым слегка успокоив двоих настороженных мужчин. Он подошел к открытому окну кухни и громко стал показывать, куда якобы приезжало такси и высаживало мошенницу.

«Серпухов энд компани» его сигнал поняли и крадучись метнулись. Однако дверь со двора в парадную оказалась закрыта – какая, блин, неожиданность! Пришлось оббегать дом, который был впритык подогнан к соседнему. Между прочим – метров триста с гаком. Но, добежав до конца «гака», выяснилось, что парадные с Сампсониевского устроены, мягко говоря, странным образом. Короче, полминуты тыркались.

Батя тем временем пытался очень медленно, упираясь надуманными вопросами, не уходить из квартиры. Краем глаза он заметил, как Дорофеев сжался, – похоже, о чем-то таком догадался. Тогда Батя решительно промаршировал коридор и скомандовал:

– Дорофеев, собирайся, ты задержан… И я тебя умоляю: только давай без «на каком основании»… Когда последний раз откинулся-то?

– Мне надо собрать вещи.

– Потом. Успеешь кули на подводы кинуть.

Тут в дверь позвонили. Однако Вика открывать не собиралась и приготовилась к истерике. Посмотрев на нее, Батя понял, что сейчас приказывать Вике бессмысленно.

– Я тебе говорю, успокойся. – Батя подошел к Дорофееву вплотную.

– Мне надо собрать вещи, – повторил тот, зло глядя в глаза.

– Стой ровно.

– Руки убери, – ощерился Дорофеев.

Батя чуть пропустил его вперед, после чего захлестнул шею и повалил Дорофеева на пол, оказавшись наверху. При падении перевернулся стул, на котором стоял пластмассовый таз с замоченным бельем: вода и мокрые шмотки вмиг оказались на Бате. Соответственно, стекало и на Дорофеева.

На вполне прогнозируемые Викины: «Козел, что ты делаешь?!» – Батя внимания не обращал. Сейчас его куда больше занимал тот факт, что в полуметре от них стоял и пристально вглядывался двухгодовалый ребенок в одной майке. Однако пупс, похоже, в своей недолгой жизни видал всякое, а потому не заплакал.

Внезапно вспомнив про второго, Батя краем глаза покосился на чернявенького. Тот сидел в глубоком кресле и равнодушно наблюдал из комнаты. И это очень не понравилось Бате.

– Чего творишь – я не сопротивляюсь! – проскрипело снизу.

– Спокойно.

– Это ты успокойся. Мне надо собрать вещи.

– Я тебе обещаю, что разрешу привезти вещи. А курево сам тебе куплю.

– Хорошо, хорошо…

Оба, кряхтя, встали. Мокрые рубашки и штаны прилипали к телу.

А в дверь продолжали долбить – теперь уже ногами. Оценив бесперспективность, Серпухов убежал на исходный рубеж, подставил ящики с помойки и попытался залезть в открытое окно кухни. Ящик под ним подломился, и Леха тут же разодрал до крови голень. Тогда он отчаянно заорал:

– Вика, сука, открывай конуру!!

Та, наконец очнувшись, испугалась сама и теперь дрожащими пальцами пыталась провернуть истрепанный французский замок. Его, разумеется, заело. Естественно, из-за двери этому не верили и добавляли к серпуховским воплям:

– Вика, дверь к ебеням разнесем. Потом пыхтеть будешь, чинивши!

Батя прижимал Дорофеева к двери грамотными уговорами. Тот, уже не пытаясь бежать, порылся в спортивной сумке, вытащил пачку денег и протянул Вике, вопросительно глянув на Батю. Он кивком разрешил, держа в фокусе руки Дорофеева и спокойного такого парня в комнате.

– Матери отдай, – потребовал Батя.

– Вика сдала? – прошептал Дорофеев.

– Вика здесь ни при чем. Просто матери больше пригодятся, – так же тихо ответил Батя.

Дорофеев отдал деньги Вике. Это потом мужчины жалеют, а поначалу все «Викам». Батя, продолжая фиксировать взглядом руки, с первого раза открыл дверь сам, и всех троих чуть не снесли сыщики.

– …Ша, народ, похоже, со всеми договорились, – на правах старшего закончил разруливать Серпухов. – Забираем Дорофеева и… – он вчитался в документы второго, – гражданина Дортюка.