Читать книгу Перезагрузка - Андрей Константинов - Страница 4

4 мая 2011 года, ср

Утро началось с отвращения к себе, к человечеству и к водке. Петрухин проснулся на кухонном диванчике, куда, похоже, переехал окончательно и бесповоротно. Он с трудом разлепил веки, принял полусидячее положение и спустил босые ноги на пол. Сразу накатила боль. А за окном слепило майское солнце, и воробьи на ветвях уже зеленой березы сходили с ума от тепла и весны. Петрухин снова рухнул лицом в подушку. Солнечный мир спрятался, исчез, а боль осталась.

«Надо тормозить! Кровь из носа, а надо тормозить, пока не отвезли в Скворечник или на Пряжку…» С подобными мыслями Петрухин просыпался уже третью неделю. Помнится, крутили в советские времена песню со словами: «Утро! Утро начинается с рассвета…» Так вот у бывшего старшего оперуполномоченного Дмитрия Петрухина каждое утро теперь начиналось с похмелья…

…В статус «бывшего» Петрухин переквалифицировался месяц назад. Как сотрудник, не прошедший аттестацию, а следовательно – недостойный высокого и ко многому обязывающего звания «российский полицейский». Подобный финал был предсказуем. Даже невзирая на то, что тянувшиеся весь март прокурорское и служебное расследования по инциденту со стрельбой на Некрасова в конечном итоге пришли к выводу, что действия Петрухина в реально сложившейся обстановке были обоснованными, законными, а ранение старшего лейтенанта Лущенко следует квалифицировать как несчастный случай. Никто, собственно говоря, в подобных результатах и не сомневался. Да и прецеденты уже были. В Питере произошло два аналогичных случая, и, кстати сказать, они имели еще более тяжелые последствия – трупы.

Петрухин о них, естественно, знал и оба раза, так же как и все, сочувствовал и покойнику, и неудачнику-стрелку. Как и все, легко произносил избитые слова: раз в году и палка стреляет… Или: знать бы где упадешь – соломки бы подстелил… Или: ну судьба такая… Реакция, казалось бы, вялая и бездушная, но на самом деле любой опер, работающий на земле, понимает, что сам запросто может оказаться в такой ситуации. Зачастую они возникают неожиданно, развиваются стремительно, и времени на принятие решения попросту нет. Работа опера на земле по-настоящему опасна. Он не может постоянно таскать за собой взвод ОМОНа, он не может даже носить бронежилет. Он работает в гуще людей и событий: на толкучках, вокзалах, рынках, он входит в притоны… довольно часто – в одиночку. Довольно часто при рядовой проверке документов из кармана проверяемого вдруг появляется нож, или самодельная малокалиберная пукалка, или граната… или еще что-то подобное. А спроси потом у задержанного: ты чего, дурак, за нож (топор, дубинку, ствол) хватался? – он сам объяснить не может толком. Пожимает плечами: так, мол, с испугу… А бывает, что не с испугу, а потому, что терять нечего. Или, напротив, есть чего. Бывают просто ожесточенные люди с изломанной психикой… Их, кстати, гораздо больше, чем можно себе представить. Еще бывают неадекватно воспринимающие реальность алкоголики и наркоманы. Бывают подростки, насмотревшиеся боевиков и считающие себя крутыми… Да много чего бывает. И опер отлично отдает себе отчет в том, сколько реально стоит его жизнь…

Косте Лущенко помогли чем смогли. И МВД, и ГУВД подкинули некие суммы, и два фонда каких-то тоже подкинули некие суммы… Мелочь. Спустя неделю Петрухин со Штирлицем задержали сынка одного питерского олигарха с кокаином на кармане. Сынок, кстати, постоянно проживал в Англии, в захолустном городишке Кембридж, где и получал образование. Сначала сынок предложил ментам деньги. Его выслушали с большим интересом, но деньги не взяли. А спросили: что он изучает в славном Кембриджском университете? «Экономику». – «Жаль. Если бы вы, Генрих Виленович, изучали право, то вы, вероятно, знали бы, что не только в цивилизованной Англии, но и в дремучей России ваше предложение, подкрепленной демонстрацией фунтов, квалифицируется как попытка дачи взятки должностному лицу. Будем составлять протокольчик?..» Сынок олигарха сник, потом заявил, что хочет позвонить адвокату. Через час в опорном пункте милиции появился папа-олигарх в сопровождении адвоката. Еще через сорок минут все трое покинули милицию, а на другой день банк, руководимый папой, совершил благородный поступок: перечислил на счет инвалида МВД Лущенко К. А. десять тысяч долларов. Сынок благополучно убыл в Англию…

…А на следующее утро Петрухин пришел в родную контору, где ему, немного смущаясь, объявили, что настала пора паковать служебные чемоданы. По собственному, разумеется, желанию. Мол, извини, браток, но никто не обещал, что в светлое будущее возьмут всех. Петрухин не роптал и камня обиды за пазухой не держал. В глубине души он прекрасно понимал, что в данном случае они в общем-то были правы…

Минут через двадцать после пробуждения и первой неудачной попытки подняться Петрухин совершил над собой героическое усилие и проковылял в комнату. Безо всякой надежды застать там Наталью, которая уже час-полтора как должна была трудиться на ниве сбережения людских кардиомоторов. На обеденном, он же рабочий, столе белел листок бумаги с лаконичной размашистой записью: «Проспишься – позвони!» Петрухин осмотрелся в поисках мобильника, нашел его далеко не сразу, но все-таки нашел. Вот только ровный, без эмоций женский голос тут же поведал о том, что сумма на его счете недостаточна для ведения разговоров любой степени важности и срочности. Доступным сейчас оставался только бесплатный вызов по номеру «112». Ну да при всех текущих бедах и невзгодах Петрухина с этим вызовом все ж таки можно было пока повременить…

Чертыхнувшись, Дмитрий вернулся на кухню, подобрал с пола давеча сброшенные, отчего-то перекрученные узлом джинсы и пошарился в карманах, изучая смятую наличность. «Нужно тормозить!» – подумал он и сунулся – сначала в холодильник, а затем в импровизированный барчик: не осталось ли чего? Чуда не произошло – ничего не осталось. «Надо, обязательно надо тормозить!» – размышлял он, одеваясь, чтобы выдвинуться к ближайшему терминалу оплаты и за опохмелкой. В зеркало при этом старался не глядеть – стыдно…

* * *

…Петрухин вышел из дому. Утро было солнечным, ясным. Повсюду мельтешили-суетились встречные-поперечные люди, проносились мимо резвые табуны машин. А вот Петрухину спешить было некуда. То есть – абсолютно. В ближайшем павильончике он скормил терминалу жеваную сотенную бумажку, выяснил у продавщицы, что деньги на счет капнут минут через двадцать, после чего купил бутылку пива и, вернувшись на воздух, присел на борт чудовищной бетонной клумбы-чаши. Ни цветов, ни земли в ней не было – только вода, в которой плавали разбухшие трупы окурков. Из-за окурков вода приобрела цвет чифиря. А может быть – торфяного болота.

Дмитрий сидел на краю болота и пил пиво из горлышка. На него косились, но ему было наплевать. На пыльном асфальте гуляли жирные голуби. После нескольких затяжных глотков в голове несколько прояснилось, Петрухин закурил и сплюнул в болото…

Мерзко взвизгнули тормоза, и метрах в двадцати от экс-оперативника, аккурат под знаком «Остановка запрещена», к поребрику эффектно прижался мамонтоподобный пепельного цвета «хаммер». Невольно заинтересовавшись, Петрухин стал наблюдать за тем, как с переднего сиденья выбирается молодой, здоровый, в расстегнутом кожаном пиджаке – охранник. Охранник почтительно распахнул заднюю дверцу, и через пару секунд из толстого брюха гламурного армейского вездехода, аки Иона из чрева кита, нарисовался… Брюнет собственной персоной. И мало того, что нарисовался, так еще и направил свои стопы в итальянской коже аккурат в сторону Петрухина. Предварительно дав отмашку охраннику, дабы тот, недобро прищурившийся на пивную бутылку в руках Дмитрия, оставался на месте.

Последний раз Петрухин имел счастье лицезреть Брюнета (в миру – Голубкова Виктора Альбертовича) в ресторации «Аустерия» году эдак в 2004-м. Тогда Брюнет был при бабочке и сидел метрах в трех от Кумарина. К слову сказать, где теперь тот Кумарин? Давно – тю-тю! – в узилище, а Брюнет – вот он. Слегка располнел, но все равно глядит орлом и хозяином жизни. Что же, интересно, нужно хозяину жизни от мента? А если точнее: от бывшего мента в состоянии запоя…

– Борисыч?! – произнес Брюнет с изрядным удивлением в голосе.

Ничего мудреного – Петрухин тоже когда себя с утра в зеркале увидел… ну, в общем, понятно…

– Борисыч! – повторил Брюнет, протягивая руку. Он уже справился с удивлением и теперь дружелюбно улыбался… Нет, все-таки хорошо ему зубы сделали. Дмитрий хорошо помнил, что у него с зубками стряслось все тем же летом две тыщи четвертого, когда Витюшу брали на выходе из той самой «Аустерии». Но вот – руку тянет, зла не помнит.

– Здорово, Брюнет. – Петрухин переложил бутылку в левую руку и подал правую. – Хорошо выглядишь.

– Мерси… А вот ты, Борисыч, не того… не особо.

– Болею я, Брюнет. А так-то я белый и пушистый. Ты же знаешь.

– Знаю… Слу-ушай! А ведь я как раз, веришь – нет, собирался тебя сыскать?! Вот уж воистину: на ловца и зверь!

– Эвона как… Раньше, помнится, я тебя ловил да сыскивал. А теперь, выходит, ролями поменялись?

– Да ладно тебе, Борисыч… Кто старое помянет… – Брюнет беспокойно оглянулся по сторонам, ощущая неудобство – и от того, что стоит неуютно-далеко от охранника, и от того, что Петрухин сидит, а ему приходится над ним нависать. – Может, сядем ко мне в машину? Перетрём?

– А у тебя салон кожаный?

– Салон? Кожаный салон… а что?

– Да ничего. Просто у меня на кожу аллергия. Так что давай лучше воздухом подышим.

Брюнет понял, рассмеялся. Он вообще по жизни был с юмором мужик…

А на них меж тем уже оглядывались. Совершенно очевидно, что вместе эти двое составляли довольно странную пару. Брюнет был в дорогущем длинном расстегнутом плаще, из-под плаща – хороший костюм, белоснежная сорочка с галстуком. И прочий антураж: «хаммер», охранник – вполне соответствует. А рядом с ним Петрухин в потертой куртке, джинсах и стоптанных башмаках. И прочий антураж: пиво, щетина, опухшая «морда лица»…

– Лады. Давай подышим, – хмыкнул Брюнет и спокойно присел рядышком. В светлом плаще на грязный остов клумбы. Сел и начал заходить издалека: – Борисыч: ты знаешь, с каким уважением я к тебе отношусь…

– Бендер! Вы знаете, как я вас уважаю!..

– Да нет, в самом деле! Я – жулик, ты – мент… Но ты – порядочный человек. Подлянок никогда и никому не делал, по справедливости поступал…

– Брюнет, давай без любовных прелюдий, а? Ближе к делу. Чего ты от меня хочешь?

– Помощи. Прошу… – интонационно посерьезнел Голубков. – Тут одна запутка неприятная нарисовалась. Короче, брал билет в шлаф-вагон, а попал в общий. Да еще для некурящих… Если бы ты знал, Дима, в какое дерьмо я влетел!

– Бывает… – равнодушно пожал плечами Петрухин. – А ты в курсе, что я ни в ментуре, ни в полицейской зондеркоманде более не состою?

– В курсе.

– Ишь ты… откуда?

– Слухами земля полнится. Ты ведь в ментовских раскладах фигура заметная.

А вот здесь Брюнет явно приврал. Не такая уж Петрухин был и «фигура». А если даже и заметная, то в очень узком кругу. Хотя… после мартовских событий…

– И все же, Витя?

– У меня на Суворовском свои люди имеются, – нехотя признался Брюнет.

– А вот это уже теплее… И что же ты к этим, которые «свои», за помощью не идешь?

– Ты же сам знаешь: там, в кабинетах, одни лампасы да погоны. А мне нужен мент по жизни. Сыскарь. Ну как? Поможешь? Тем более, ты ведь теперь свободен?..

Напоминание о нынешней «свободе» заставило Петрухина болезненно поморщится. «Ах ты, ёрш твою! Свободен!.. Да, Витя, теперь я СВОБОДЕН! Свободен и легок, как сопля, в полете…» Возникшая на физиономии свободного человека соответствующая гамма эмоций не ускользнула от пытливого взора Брюнета:

– Ты чего, Борисыч? Я что-то не то ляпнул?

– Не, ничего, Витя. Все нормально… Так что там, говоришь, у тебя случилось?

– Очень хреновая история, Борисыч. Убийство у меня в офисе случилось.

– Нормальный ход! В офисах разборки проводишь?

– Да я ва-а-ще ни сном ни духом! – взялся горячечно оправдываться Брюнет. – Как снег на голову! Вот честное благородное!.. Короче, убит мой сотрудник. Мой типа зам. Второй по подозрению задержан, в изоляторе чалится. Оно бы и хрен-то с ним, но у меня из-за этого характерного поступка такая канитель началась – караул! У меня…

– Погодь, Брюнет. Давай-ка спокойно. Что ты конкретно хочешь от меня?

– Чтобы ты помог разобраться… Не за спасибо, естественно.

Задумавшись, Петрухин допил пиво, поставил пустую бутылку на асфальт. Тут же на нее спикировал юркий бомжик, и охранник Брюнета, продолжавший все это время контролировать поляну, презрительно скривил губы.

Напрасно он так. Зря. От молодости это, от непонимания, что сам в любой момент может оказаться на месте этого бомжа. Или на нарах. Или в морге… жизнь – штука интересная. Жонглирует людьми, как цветными шарами. И иногда не успевает подхватить. Или не хочет. Телохранителю Брюнета – молодому, уверенному в себе, здоровому – кажется, что так будет всегда. И большинству людей кажется, что они хозяева своей жизни, что ничего страшного с ними никогда не случится… С другими? С другими – да. Но не со мной… Я точно знаю, что это не так…

– …А как обзывается твоя контора?

Брюнет вытащил из кармана пиджака визитку.

Дмитрий взял в руки четырехугольник плотного, очень высокого качества картона с золотым тиснением, в левом верхнем углу которого располагался логотип фирмы. Правее и ниже – название: ОАО «Магистраль-Северо-Запад», еще ниже: «Голубков Виктор Альбертович. Генеральный директор». Еще ниже – четыре телефона в столбик. Строго и с достоинством.

– Крепко ты поднялся, Брюнет, – усмехнулся Петрухин и протянул визитку обратно.

– Ты визиточку-то оставь. Пригодится… Только вот что, Борисыч… Ты меня при сотрудниках Брюнетом не называй.

– При каких сотрудниках? Угрозыска?

– В фирме!

– А на хрен мне твоя фирма, Брю… Виктор Альбертович?

– Это как мне тебя понимать: ты берешься или нет? – спросил, глядя с прищуром, Брюнет.

– Нет.

– Почему?

– Я из ментуры ушел, Виктор Альбертович.

– Ушел? Или все-таки ушли?

Глаза Петрухина блеснули холодным огоньком:

– Дружище! Не стоит лишний раз демонстрировать мне свою глубочайшую осведомленность. Я все равно два раза на один понт не улыбаюсь.

– Ну, извини. Вот уж не думал, что тебя это так заденет.

– Так или эдак, но в любом случае – со стрелялками-догонялками покончено. А в частных детективов пускай детишки играют.

Брюнет поднялся, брезгливо отряхнул плащ и сунул Петрухину крепкую пятерню:

– Ладно, Борисыч. Приятно было повидаться… Если вдруг передумаешь – звони.

Виктор Альбертович с достоинством прошествовал к «хаммеру». Распахнувший перед ним дверцу охранник в последний раз смерил Петрухина недобрым, сканирующим взглядом, и Дмитрий, не удержавшись, подмигнул бугаю: дескать, давай-давай, служивый, бди как следует. Однако бугай таких вот братских чуйств к себе предсказуемо не оценил…

«Хаммер» стремительно взял с места в карьер, пересекши сплошную осевую, выехал на площадь перед фасадом станции метро, наглядно демонстрируя действенность закона «у кого машина больше, тот и прав», и унесся в сторону центра. Петрухин скосил глаза на свои «водо-да-еще-как-проницаемые», убедился, что двадцать минут с момента кормления мобильника прошло, и по памяти набрал номер Натальи…

* * *

Заместитель директора по ассортиментно-закупочной деятельности сети магазинов по продаже крепежных изделий «Винтик & Шпунтик» Сергей Сергеевич Наровлянский этим утром благосклонно позволил себе немного расслабиться. Наметив появиться на работе не ранее часа-двух пополудни. Причина столь несвойственного для него поведения являлась более чем уважительной – минувшую ночь он наконец-то провел с женщиной, расположения которой добивался на протяжении почти четырех месяцев. Столь длительный срок любовной прелюдии стал для Наровлянского своего рода рекордом, так что не грех было отметить эту победу достойно и без излишней спешки. В данный момент Сергей Сергеевич, томно распластавшись, блаженствовал на шелковых простынях гигантского сексодрома и, прикрыв глаза, с помощью «лентяйки» сканировал Fm-эфир на музыкальном центре. Выбирая музычку поинтимнее.

Дверь приоткрылась, и в спальню, метраж которой превосходил общую площадь всей петрухинской квартиры, грациозно прошествовала… Наталья. В столь очаровательном полунеглиже и со столь томной поволокой в глазах, что далеко не всякий пациент опознал бы сейчас в ней «дюже строгую сестричку с кардиологии». Перед собой Наталья толкала хромированный столик на колесиках, который она притормозила рядом с кроватью:

– Ваш завтрак, милорд!

– А как же аперитив, мадам? – поинтересовался Наровлянский, уже вполне по-свойски прихватывая ее за бедро.

– Экий вы ненасытный, милорд. Мне кажется, этим утром мы с вами уже достаточно… «нааперитивились»?

– Не знаю как вам, а вот мне – недостаточно. Не желаете удостовериться? – Сергей Сергеевич скабрезно улыбнулся и указал на то место, где под одеялом заметно виднелся не вызывающий сомнений в своем происхождении бугорок.

– Ну что вы? Я верю вам, милорд! – подыграла Наталья, с готовностью, впрочем, ныряя под одеяло. – Да, но как же ваша тахикардия?

– Вы же сами говорили, мадам: профилактика и еще раз профилактика!..

В следующую секунду в дамской сумочке заголосил сотовый телефон.

– А, ч-черт! Не бери! – досадливо скривился Наровлянский.

– Это, наверное, с работы. Я же им сказала, что максимум на полтора часа опоздаю… Ладно, сейчас еще что-нибудь совру.

– Скажи, что плотно стоишь в пробках! И будешь стоять еще долго!

– Очень на то надеюсь. Что долго. Будет стоять, – в ответ неожиданно выдала такую вот, в общем-то несвойственную для себя, скабрезность Наталья. Ну да что взять с истосковавшейся по сексу, еще вполне молодой и здоровой бабы? С давно и крепко забухавшим Петрухиным-то у них уже несколько месяцев не было ни намека на интимную близость.

Наталья соскользнула с кровати, дотянулась до сумочки, бросила мимолетный взгляд на мигающий дисплейчик и… резко изменилась в лице.

– Ты чего?

– Это… это не с работы. Извини. Я на минутку.

Она торопливо вышла из спальни, путаясь в поворотах, прошла в комнату-кабинет Наровлянского и плотно прикрыла за собой дверь. Здесь Наталья еще какое-то время настраивалась на разговор и, наконец, ответила:

– Слушаю.

– Привет. Ты где? Что-то случилось?

– Да… Случилось…

– У тебя такой трагический голос, словно… – Петрухин помолчал, подбирая правильную ассоциацию: – …Словно бы ты собираешься сообщить, что уходишь от меня.

– Ухожу?! – Наталья горько усмехнулась. – Нет, Дима, я уже ушла… Давно ушла. Просто ты этого не замечал… Не хотел замечать… Ты ничего не хотел замечать, опер. Ты жил своей жизнью, в которой я всего лишь присутствовала. Как телевизор, например. Или как твой любимый подстаканник. Впрочем, подстаканник был даже более важен…

– Наташа!

– Подожди! Не перебивай! Я должна сказать. Я давно должна была это сказать, но постоянно откладывала. А потом, когда собралась, у тебя случилась… эта история с Костылем и…

– И ты меня пожалела?

– Если хочешь – да, пожалела! Пока тебя таскали по инстанциям, пока решался вопрос – возбуждать ли уголовное дело, пока ты уходил в запой, снимая стресс, связанный с увольнением… Я откладывала этот разговор почти два месяца. А у меня, между прочим, есть своя жизнь…

– Я понял, – перебил ее Петрухин. – И кто же он?

Наталья осеклась. Только тихо шепнула что-то, и там, сидя на краю грязного каменного остова, Дмитрий догадался, что она шепнула: «О! Господи!» Он даже представил себе, как Наташа округлила глаза и как при этом четко обозначились морщинки над бровями.

– Так кто же твоя новая жизнь?

– Он… он замечательный человек. Он… он меня любит. По-настоящему.

– Поздравляю… И давно этот замечательный человек появился?

– Давно. И если бы ты обращал внимание на меня, ты смог бы это понять… ОПЕР!.. Шесть лет! Шесть лет я терпела. Я состарилась, ожидая тебя. Ты знаешь, что мне уже тридцать четыре? Ты понимаешь, что моя жизнь проходит?..

Наталья вздрогнула от неожиданности, ибо за стеной на полную грянула музыка. Это сгораемый от желания Наровлянский столь нехитрым образом намекнул, что пора бы уже и закруглиться. С пустопорожними разговорами.

– …А я женщина! Я хочу любить! Хочу, чтобы меня любили! Хочу иметь детей! Ты можешь хоть это понять своими ментовскими мозгами?

– Нет. Ментовскими мозгами это понять трудно. А полицейскими – так и вовсе невозможно… Кстати, классная тема! У твоего замечательного человека есть вкус! Не спросишь, кто это играет? Я подожду.

– Сволочь!!!..

…Петрухин сидел на краю болота, и ему хотелось выть. На ощупь он вытащил сигарету из пачки, вставил ее в губы не тем концом, прикурил с фильтра, закашлялся. Сидящая на березе здоровенная ворона покосилась на него своим черным глазом. Если бы вдруг она каркнула сейчас: «Господи!» – Петрухин нисколько не удивился бы. Тормозить больше не хотелось, и Дмитрий полез в карман, чтобы еще раз пересчитать наличность…

* * *

Не секрет и на бином Ньютона не тянет, что у каждого из нас в жизни имеются свои, сугубо индивидуальные, огорчения – у одного, к примеру, ушла любимая женщина, у другого – подняли до ста сорока тысяч тариф на КАСКО без франшизы. А третьему так и вовсе – уголовное дело по убийству шьют!..

Вот как раз сейчас, в ту самую минуту, когда Петрухин накачивался в близлежащем питейном заведении, в недрах печально знаменитых «Крестов», в неприютной комнатке для допросов продолжались процессуальные посиделки на троих. Под протокол, но без бутылки. Тон, темп и вектор непростой беседы задавал следователь по особо важным делам Коровин. Его оппонентами выступали вице-президент ОАО «Магистраль-Северо-Запад» Игорь Строгов и адвокат Александр Моисеевич Штурм. Поскольку все трое являлись представителями классово чуждых профессий, особой приязни друг к другу никто не испытывал. Хоть каждый и старался держать себя в подчеркнуто вежливых рамках…

– …Итак, Игорь Васильевич, вы продолжаете настаивать, что причиной разногласий между вами и покойным Тищенко послужил микроавтобус марки «фольксваген», 1998 года выпуска, зарегистрированный на фирму «Магистраль-Северо-Запад», в которой вы трудитесь… э-э-э… вице-президентом?

– Продолжаю, – сглотнув подступивший к горлу комок, согласился Строгов и с надеждой посмотрел на своего адвоката. Тот важно и согласно кивнул.

– Но, согласитесь, для людей вашего круга затевать столь серьезные разборки из-за каких-то жалких пятисот долларов, мягко говоря, унизительно?

– Мне доподлинно не известно, каков сейчас порядок зарплаты следственных работников, – саркастически заметил Штурм. – Допускаю, что она настолько велика, что на этом фоне сумма в 500 долларов США представляется жалкой… Но смею напомнить, что в данном случае речь шла об имуществе, стоящем на балансе фирмы. А потому Игорь Васильевич как лицо материально ответственное не мог позволить компромиссов в этом вопросе…

– Ну хорошо. Допустим… Конфликт завязался, а отношения, соответственно, напряглись. Что потом?

– А потом мы решили встретиться в офисе, чтобы окончательно закрыть эту тему.

– А почему этого нельзя было сделать в рабочем порядке? Зачем понадобилось встречаться именно в воскресенье?

– Дабы не выносить сор из избы при посторонних. Не так ли, Игорь Васильевич? – подкинул очевидное решение адвокат.

– Да-да. Чтобы это… Чтобы не выносить…

– А по какой причине вы взяли с собой на встречу совершенно, по вашим же собственным словам, постороннего человека?

Строгов беспомощно уставился на адвоката, и тот окончательно перехватил вожжи из потных рук своего подопечного:

– Господин следователь! Мой клиент уже отвечал на этот вопрос. Ну да повторюсь: покойный Тищенко – человек с уголовным прошлым. А потому порой бывал… э-э… неадекватен. Исходя из чего мой клиент был вынужден пригласить на столь непростую встречу человека для… э-э-э… моральной поддержки… Вы понимаете ход моих мыслей?

– Ход ваших мыслей, Александр Моисеевич, я прекрасно понимаю. Я не вполне понимаю другого: что на самом деле произошло в ходе этой встречи? И откуда взялся этот добрый самаритянин? Готовый оказать моральную поддержку первому встречному?

Штурм намеренно пропустил мимо ушей скользкий вопрос о происхождении «самаритянина», сосредоточившись на выстраивании мизансцены преступления:

– В ходе роковой встречи Тищенко повел себя агрессивно, достал ружье. Спутник моего подзащитного, оценив степень опасности, попытался это ружье у него вырвать… Завязалась борьба, в процессе которой случилась… Хм… ужасная трагедия.

И здесь Строгова неожиданно пробило-таки на эмоцию. Искреннюю, но в данном контексте абсолютно неуместную:

– Да кто мог знать, что этот козлина безрогий хранит у себя в кабинете ствол?! Да если бы Саша не попытался это ружье у него отобрать…

Осекшись под укоризненным взглядом адвоката, Игорь Васильевич поспешно заткнул пасть, и Штурм продолжил начатое разглагольствование:

– А касательно вашей иронии в части «доброго самаритянина»… Молодой человек! Я старше вас, а потому могу со всей уверенностью сказать: в нашей жизни добрых, благородных людей все-таки больше, нежели мерзавцев… Я понимаю, что служба накладывает некий… э-э-э… отпечаток, из-за чего вы воспринимаете жизнь в гораздо более мрачных тонах. Но поверьте – есть! Остались еще на этом свете отзывчивые люди…

– Настолько отзывчивые, что без колебания готовы дважды выстрелить в голову незнакомому человеку? – усмехнулся Коровин. – Ну-ну…

* * *

Поздним вечером того же дня по Невскому проспекту неспешно катила видавшая виды темно-синяя «девятка». Скромные тактико-технические характеристики некогда престижнейшей машины братвы вкупе с самою вкрадчивой неспешностью транспортного средства недвусмысленно свидетельствовали о его нынешнем статусе «бомбовоза». Посему неудивительно, что именно эту тачку своим наметанным глазом выцепил в общем потоке Шнобель и просигнализировал ей жестом Цезаря, повелевающего добить поверженного гладиатора. «Девятка» понимающе вильнула хвостиком и послушно притормозила у его ног.

Шнобель рванул дверцу и уперся взглядом в водителя «бомобовоза», лицо которого показалось ему знакомым. Сам же водила отчего-то смотрел на потенциального клиента без предсказуемого коммерческого интереса, но с легкой ухмылочкой. Так, словно бы это Шнобель делал ему одолжение, намереваясь вступить в краткосрочные рыночные отношения.

– Слышь, брателло! До Московского вокзала за две сотни отвезешь? Горю капитально!

– Без проблем. Только на моей земле действует строгое правило: ранее судимым пассажирам – 50-процентная надбавка к тарифу.

– Че-его?!

– Того самого. Короче, Шнобель, ты едешь или где?

– Ититская сила! Леонид Николаич, ты?

– Я-я! Давай, рожай быстрее! Здесь стоянка запрещена!

Потрясенный нежданно-негаданной встречей Шнобель запрыгнул на «первую парту», шумно хлопнул дверцей, и «девятка» сорвалась с места. Тут же впрочем застыв на мигающем зеленом – бывший старший следователь Купцов всегда относился к ПДД с большим пиететом, нежели к УК.

– Очуметь! – потрясенно выдохнул Шнобель. – Уж кого-кого, но чтобы к тебе, Леонид Николаич, вот так вот подсесть! Что, халтурим бомбилой в свободное от службы время?

– Служим бомбилой во время свободное от халтур, – нехотя скорректировал Купцов.

– Да ты чё?!! – Изумление Шнобеля было абсолютно искренним. – Неужто и эдакую святую душу из органов попросили? Вот зверье!.. Оборотни в погонах они и есть!.. Но ты, Леонид Николаевич, не переживай. Такие как ты – они…

– Хорош мне тут горбатого лепить! Между прочим, этой самой святой душе о 2006 годе ты, помнится, обещал по выходе с зоны в кису насыпать?

– Побойся бога, Леонид Николаевич! Я и слов-то таких отродясь не слыхал – «в кису насыпать». Откуда такой вульгаризм? Ты меня явно с кем-то спутал.

– Может, и спутал, – равнодушно пожал плечами Купцов. – Разве всех вас, имя которым легион, упомнишь?

– Курить-то у тебя на борту можно? – спросил яркий представитель «легиона», некогда специализировавшийся на кражах со взломом.

– Валяй. Желание клиента – закон.

– Охренеть! Кому сказать – не поверят!

– Потому лучше и «не говори никому – не надо»… Сам-то как? Чем теперь занимаешься?

– Да так. Кручусь поманеньку, – уклончиво ответил Шнобель, прикуривая. – В малом, так сказать, бизнесе.

– Отчего же в малом? Большому кораблю, как известно…

– Угу – большая торпеда… На фиг, на фиг: «Титаники», они, сам знаешь, плохо кончают.

– Ну, положим, тебе до «Титаника» как до лунного серпа.

– Обижаешь, начальник! Я, между прочим, сейчас с самим Хоботом работаю!

Взыгравшее тщеславие Шнобеля, походя, сдало-таки текущие пароли и явки. Другое дело, что прорыва искренности Купцов все едино не оценил. Отныне подобного рода информация была для него и бесполезна, и безынтересна.

– О чем и толкую: целого слона ты всё едино не потянешь. Только – частями.

– Да ты чё? Ты действительно за Хобота не слышал?! Хобот – это имя знаменитое! Слово у него густое.

– Не-а, не слышал.

– Во блин! А еще бывший следак! Как же ты тогда в наших коллективах разбирался?

– А я и не разбирался! Когда мог – сажал, если за дело. А не мог – не трындел, что нам мало платят, а суд выпускает.

– Тоже позиция, – подумав, согласился Шнобель. – Ладно, будет как-нибудь время, я тебе разжую. Ведь даже попы изучали марксизм-ленинизм, так что и тебе некоторое будет полезно.

– Ага, интересное сотрудничество может получиться… Тебе у вокзала где?

– О! За разговорами и не заметил, как долетели. А вот прямо здесь, если можно.

– Отчего же нет? Я же говорю: желание клиента – закон.

Купцов свернул на Лиговку, зачалился у пешеходного перехода. Шнобель удовлетворенно крякнул, вытащил из внутреннего кармана увесистый лопатник и заслал на «торпеду» две сотни.

– Мерси!

– Не понял? Я ведь сразу, еще на посадке предупредил. О надбавке ранее судимым.

– Хм… А я думал, это шутка такая.

– С деньгами не шутят.

– Ну ты, Леонид Николаевич, и крохобор, – хмыкнул Шнобель, докладывая еще одну сотню.

– Уж если кто из нас крохобор, так это ты, – заметил Купцов, пряча деньги.

– Это еще почему?

– В последнюю посадку семь эпизодов взял, а от восьмого отбрыкивался аки конь ретивый.

– А восьмой гоп-стоп не мой. Я там не при делах был. Зуб даю!

– Да знаю я. Просто, где семь – там и восемь. С тебя одно – спрос, а людям какое-никакое удовольствие доставил бы.

Шнобель выбрался из машины, хрюкнул довольно:

– На моей земле, Леонид Николаевич, тоже действует правило: удовольствие я доставляю только бабам… Все, счастливо! Мерси за доставку… А за лекцию по марксизму-ленинизму ты все-таки подумай!..

…Шнобель резво затрусил по пешеходному переходу в сторону вокзала – похоже, и в самом деле опаздывал на поезд. А вот настроение Купцова, менее чем за пять минут приподнявшегося на десять литров бензина, резко испортилось.

В принципе, за месяц с куцым хвостиком безработицы Леонид Николаевич уже более-менее пообвыкся со своей таксистской долей и теперь относился к ней скорее с юмором. Потому что иначе нельзя. Иначе свихнешься или начнешь заливать глаза водкой. Потому что бомбежка (тем паче ночная) – это своего рода особый жанр, требующий незамутненности сознания и крепких нервов. Ибо хорошо еще, когда половину (а то и много больше) пассажиров составляют уроды всех мастей: наркоманы, проститутки обоих полов, приблатненная шелупень. Почти каждый ночной пассажир оставляет в салоне благоухание алкоголя, а то и ацетона…

Однако нынешняя мимолетная встреча с бывшим крестником из недалекого следацкого прошлого неприятно разворошила-разбередила душу. Посему Леонид Николаевич решил, что на сегодня пора сворачивать незарегистрированную частнопредпринимательскую деятельность, возвращаться домой и в кои-то веки накатить по-взрослому. Если, конечно, Ирка в очередной раз мозгу не запилит…

5 мая 2011 года, чт

Утро традиционно началось с отвращения. На этот раз не к чему-то конкретному (к себе, к водке и т. д.), а – в общем и целом. Да, именно так – просто с ОТВРАЩЕНИЯ. Равно как с традиционной мантры «на-до – тор-мо-зить».

«Нужно тормозить, – сказал сам себе Петрухин. – Нужно тормозить и подвести какие-то промежуточные итоги».

На само «подведение» времени ушло немного. Итоги оказались таковы: за два последних месяца он едва не убил своего товарища (а если говорить прямо, не лукавя, то хуже чем убил) и оказался проклят его женой. Женщина, которая его любила, ушла к другому. Он потерял работу… Потерял то последнее, за что мог бы зацепиться и выплыть.

Именно теперь, когда он потерял работу, Петрухин вдруг осознал, насколько она была важна для него.

Нет, разумеется, он и раньше никогда не отделял себя от розыска. Но вот сейчас это ОТДЕЛЕНИЕ произошло. И все стало ясно. Все стало предельно ясно и от этой ясности – тошно… А он жил розыском. Отныне их пути разошлись. Уголовный розыск без Петрухина обойдется… а как Петрухин будет жить без розыска?

Дмитрий поднялся, пошатываясь подошел к столу, походя словив свое отражение в зеркале:

– М-да… Если труп обвести цветными мелками, создается атмосфера праздника… Хотя… В принципе, могло быть и хуже…

Он выцедил из чудом уцелевшей пивной банки жалкие остатки вчерашнего разгуляева. Тепловатое пиво побежало по сухому горлу, однако легче не стало. И то сказать: что мамонту с той дробины?.. Петрухин провел ревизию карманов в надежде найти случайно затерявшуюся купюру… и не нашел. Зато из заднего кармана джинсов вытащил плотный четырехугольник картона с золотым тиснением: «ЗАО „Магистраль-Северо-Запад“. Голубков Виктор Альбертович. Генеральный директор».

Брюнет!..

* * *

…В офис «Магистрали» на Свердловскую набережную Петрухин приехал спустя три часа. Время потребовалось, чтобы элементарно прийти в себя: побриться, отмокнуть в ванне, попить чаю. Меры, безусловно, примитивные и снять последствия недельного запоя не могли, но Петрухин уже принял решение «начать новую жизнь» (это ж в какой по счету раз?) и откладывать его осуществление «на потом» не захотел…

…Офис производил впечатление уже с набережной. Даже самый невнимательный прохожий, который и по сторонам-то не глядит, а исключительно себе под ноги, не смог бы его не заметить. Перед фасадом «Магистрали» неровный, в выбоинах, асфальт сменялся на двухцветную импортную брусчатку. Горели большие матовые шары, и стояли синтетические деревья в больших кадках… Словом, этакий маленький европейский оазис среди расейского убожества, от созерцания коего само убожество становилось еще более наглядным. На стоянке, обнесенной легкой ажурной оградой, стояло десятка два автомобилей. Над входом со сверкающими мраморными ступеньками нависал голубоватый стеклянный купол. Сверкала полированной бронзой литая плита: «Магистраль-Северо-Запад».

«Все как у людей, – подумал Петрухин, входя в шикарную стеклянную дверь. – Интересно, думал ли Брюнет еще лет пять назад, что сумеет так подняться?»

Из застекленной будочки на Петрухина внимательно смотрел не очень молодой охранник.

– К Брю… к генеральному директору, – сказал Петрухин.

– Простите, ваша фамилия? – спросил охранник, и Дмитрий подумал, что охранник из отставных офицеров. Время покажет, что он не ошибся.

– Петрухин.

– Вас ждут, Дмитрий Борисыч. По коридору прямо и налево. Там приемная генерального.

Внутри, как и снаружи, все было «на уровне»: от сверкающего паркета до длинноногих девах, снующих по коридору. Евростандарт. Приемная в дереве и коже. Секретарша и знакомый уже телохранитель на диване…

– …Виктор Альбертович, – осторожно заглянула в кабинет секретарша Аллочка, – к вам пришел тот человек. Который звонил с утра и представился очень странно: Борисыч… впускать?

– Да-да, пусть войдет, – ответил генеральный директор, крутанулся в кресле и поднялся. Во время серьезного разговора он любил ходить по кабинету или, по крайней мере, быть на ногах. Отчасти то был рецидив тех времен, когда Брюнет занимался делами, подробно прописанными в особенной части УК РФ. Всё верно – стоящий человек более собран и быстрее сумеет «сделать ноги»…

– Моё почтение!

– О! Привет еще раз, Борисыч… Спасибо, что хм… оперативно подскочил. Да и – искренне рад, что ты передумал.

– Не торопи коней, Брюнет. Я еще окончательно не решил. Может, и возьмусь. Но для начала мне нужно ознакомиться с обстоятельствами. – Петрухин осмотрелся, прищурился лукаво. – К слову, место для офиса ты толково выбрал – Арсенальная, 7, совсем рядом. При надобности недалеко переезжать.

– Типун тебе на язык!.. Кофейку? Или, может, коньячку?

– Минералки. Холодной.

Голубков продублировал слова Петрухина в переговорное устройство и с пониманием поинтересовался:

– Что, трубы горят? Ничего, Борисыч, трубы – наш профиль, поможем.

– Что значит: трубы – ваш профиль?

– ОАО «Магистраль-Северо-Запад» входит в тройку крупнейших поставщиков труб по Северо-Западу.

– М-да, трубы – это довольно-таки далеко от фарцовки шмотками и кустарного производства водки-палёнки, а, Витя? Кстати, твоя компания уже обзавелась фирменным слоганом? Если нет, могу продать креатив, за недорого: «Наше дело – труба!» Как тебе?

Брюнет посмотрел на безработного оперативника с легкой укоризной:

– Знаешь, когда на меня Игорек Строгов с этой темой выкатился, я поначалу тоже весь расклад не сразу просек. А потом бумаги посмотрел, калькулятором пощелкал и ахнул: ни фига подобного – Клондайк! – Генеральный директор заметно оживился, явно оседлав любимого конька. – Ты вот, Борисыч, наверное, думаешь: трубы!

– Я думаю?

– Что такое? Какие трубы? А ведь без них ничего не делается. Они везде! Под землей, на земле, в космосе. Миллионы километров труб! Понимаешь?

– Понимаю, – усмехнулся Дмитрий. – Понимаю, что в душе ты, оказывается, поэт.

– Брось! Какой там из меня поэт? В лучшем случае – прозаик. Опять же, мой многолетний опыт показывает, что на самом-то деле нет никакой разницы, чем торговать. В основе все равно лежат бабки.

– Мудро. Глыбко. Афористично… Кстати, ху ис Строгов?

– Земляк мой, – как-то сразу поскучнел и сдулся Брюнет. – И компаньон. Собственно, он всю эту кашу и заварил. А я теперь расхлебываю! К слову, если сегодня это жЫвотное все-таки выпустят на подписку, клянусь, Борисыч, я его собственными руками на такие…

Виктор Альбертович оборвал сию эмоциональную фразу на полуслове, так как в кабинет вкатилась секретарша Аллочка с минералкой, стаканами, ногами и улыбкой. Оставив первые две позиции на столе, она вопросительно посмотрела на шефа и, не получив от него новых руководящих инструкций, молча удалилась. Провожаемая заинтересованным взглядом Петрухина.

– Какие, однако, у тебя тут кадры работают!

– А я тебе что говорю? Вливайся! Может, и сам кого закадришь. У меня тут девки работают сплошь чуткие. Синих чулков не держу принципиально. Исключительно – ажуры с подвязками.

– Верю. – Петрухин ловко вскрыл бутылку, с наслаждением глотнул воды и бесцеремонно плюхнулся на диван. – Ладно, покончим с лирикой и перейдем к делу. И – очень прошу тебя! – меньше эмоций, больше фактов.

– Как скажешь. Вот только… Для начала, видимо, следует обсудить условия нашего… э-э… сотрудничества.

– Стоп, Витя! Ни о каком сотрудничестве нет и речи… пока, во всяком случае. У тебя, как я понял, сложилась нехорошая ситуевина с криминальной подкладкой. И тебе нужно, чтобы кто-то, кто рубит в деле, разобрался, что произошло… так?

– Так. У меня, Борисыч, из-за этой ситуевины такие заморочки…

– Погоди! О заморочках ты мне еще расскажешь. Сейчас я хочу, чтобы ты понял: за дело я возьмусь только в том случае, если оно действительно представляет интерес. Это – во-первых. А во-вторых, мне на хер не нужны никакие руководящие указания. Я должен обладать полной свободой. И если я вдруг открою, что эту мокруху организовал ты, например, то именно так я шепну в убойный отдел. Понял?

– Понял, – кивнул Брюнет. – Ни фига ты, Борисыч, не меняешься.

– Нет, Витя, я сильно изменился… Короче, если тебя устраивают МОИ УСЛОВИЯ, то давай-ка перейдем к делу. Рассказывай, что у тебя приключилось.

Виктор Альбертович показушно вздохнул, уселся в свое начальственное кресло и принялся рассказывать:

– Ты, Борисыч, мою биографию знаешь. До известных пределов, разумеется. Но все-таки многое знаешь… Мне перед тобой ломаться понту нет… Я фарцевал, я кидал, я паленку гнал… Короче – бабки делал. Но я на ножи никогда никого не ставил. Ты знаешь. Меня махновцы грабили – это было. Меня беспредельщики из ОМОНа грабили – тоже было. А я честно жил… ну ты ухмылку-то спрячь, знаю, что сейчас думаешь…

– Не обращай внимания, дружище! Это у меня нервное.

– Короче, сколотил я кое-какой капиталец и начал прикидывать, куда бы его понадежнее вложить. На ларьках-то нынче особо не подымешься, а на зарубежных счетах держать оно, конечно, надежно. Вот только – скушно. Потому как ни ума, ни куражу… Ну прикупил я по случаю универсамчик. Еще кое-что, так, по мелочи. Но все равно – чую, не то! Не то пальто!.. Как вдруг в какой-то момент услышал самый натуральный трубный глас!

– О как?! – не удержавшись, хмыкнул Петрухин.

– Нет, ну не в религиозном смысле или каком мистическом, а в сугубо материальном… Да ты меня не торопи, сейчас объясню. Ты же сам сказал: давай с самого начала. Вот я и начинаю с са-а-мого начала. Я, как тебе может быть известно, не питерский.

– Из Череповца, кажется?

– Ну у тебя и память! – восхитился Брюнет. – Да, именно так. Я из славного города Череповца. Хотя ничего славного в нем, конечно, нет. Как был дырой, так и остался. Но я-то в нем родился и вырос. Родина! Хрен ей между… Однако без Череповца нам никак не обойтись – все сегодняшние завязки оттуда. В общем, так: лет пять назад вышел на меня землячок один мой, Игорь Строгов. Он к криминалу никаким краем не шьется, офицер морской. Вышел он ко мне с хорошим предложением: есть у нас в Череповце один заводик. Который, как в перестройку слег, так с тех пор и лежал себе – не в реанимации, но в глубокой коме. И все это время его потихонечку разворовывают все кому не лень. А у Игорька Строгова там кое-какие кореша оказались из заводских бугров. Все – бля! – коммунисты с девятьсот пятого года… в смысле скоммуниздить чего с родного завода со всей душой. И вот пришел ко мне Игорек: мол, есть дело на лимон. Толстенький, зелененький, с поросячьим хвостиком…

– То бишь трубы твои – они, выражаясь высокопарно, родом из детства?

– Да, Борисыч, верно угадал! Трубы. Трубы из нержавейки в неограниченных почти что количествах из заводских запасов. Единственное, что еще утащить не успели, потому как не вполне понимали: куда это дело дальше девать?

– А ты, значится, сообразил?

– А я сообразил! – не без гордости подтвердил Брюнет. – В общем, тебе, Борисыч, как на духу: пару лет – тупо воровали. Вагонами. Начальству заводскому бабки возили сперва в трусах пачками, потом – чемоданами. Для этого дела привлекли нашего волгодонского мальчишечку. Погоняло – Нокаут. Он такой был – приблатненный по жизни. Я его с детства знал, покойничка-то… Отсидел он по молодости за хулиганку. Без царя в голове. Но для тёрок-разборок в самый раз. Резкий парень был Леша Тищенко. Нокаут. Так втроем и работали. Нокаут на подхвате.

– «Нокаут на подхвате». Звучит-то как! Песня!

– Ага. На три блатных аккорда… Вот. Ну а дальше времена потихонечку переменились. Промышленность в стране мало-мало зашевелилась. И тогда понял я – всё, хорош уже мелочь по карманам тырить, надо ж и в гору расти… В общем, отжал я тогда себе этот заводик, вместе с оставшимися невеликими потрохами, и организовал «Магистраль». Игорек – хрен ему между! – тоже вошел в учредителя́. А вот Нокаут – нет. Он и пришел в наше дело позже, да и, сказать по правде, толку-то с него немного. У него ведь за плечами лишь восемь классов средней школы, ПТУ (или как там они теперь обзываются?), три года зоны и два кулака.

– Согласен. В большом бизнесе пэтэушнику делать нечего.

– Вот-вот… Ну, в общем, пошли у нас контракты с заводами-производителями, поставки, договора. Все как у взрослых. Но при этом Лешеньку мы все равно не обижали. Оклад он имел как президент нормального банка.

– Это ж сколько будет? У нормального-то? – поинтересовался Петрухин. – Если не секрет, конечно?

– Пять тысяч зелени. Плюс бонусы, премии.

– Однако! Шоб я так жил!

– Во-во. Вот только Лешенька, падла такая, считал по-другому. И пошли у них с Игорем заморочки – обиды какие-то, выяснения отношений. Я, сказать по правде, не придавал значения… если бы знал, чем кончится! А кончилось, Борисыч, стрельбой и трупом в помещении офиса…

* * *

Пока Брюнет живописал Петрухину историю из разряда «кровавое убийство в зарослях укропа», всего в километре от офиса «Магистрали» на свободу, хотя и с не вполне чистой совестью, выходил один из ключевых персонажей этой драмы.

Дмитрий неспроста шутканул о судьбоносной близости штаб-квартиры Голубкова к адресу «Арсенальная набережная, 7». Любой петербуржец, да и многие гости города в курсе, что по этому адресу располагается печально знаменитый комплекс зданий СИЗО 45/1. В обиходе – тюрьма «Кресты». Вот именно из ее сторожки-проходной вышагнул отпущенный на подписку о невыезде вице-президент ОАО «Магистраль-Северо-Запад» Строгов в сопровождении шустрого адвоката Штурма. Профессиональными стараниями которого, собственно, сия подписка и была обеспечена. (Впрочем, одним профессионализмом в нашей стране сыт не будешь. Так что до кучи к «стараниям» через Александра Моисеевича была заслана энная сумма денежных знаков. Куда заслана? Куда надо! Мы «рыбных мест» не выдаем.)

Десять суток в «Крестах» – это, прямо скажем, хорошего мало. Особенно для благополучного бизнесмена, привыкшего к весьма высоким жизненным стандартам. Тем приятнее было оставлять их строго за спиной. Осунувшийся, бледный, с недельной щетиной Строгов, казалось, до сих пор не мог поверить свалившемуся на него счастью. Раньше он и помыслить не мог, что настоящее счастье, оказывается, заключается всего лишь в том, чтобы стоять на набережной Невы, полной ноздрей вдыхать балтийский бриз и блаженно щуриться на весеннее солнышко. Одним словом – прав, тысячу раз был прав классик отечественной литературы Константин Паустовский, когда написал «как мало, в конце концов, нужно человеку для счастья»! [1]

– …Пойдемте, Игорь Васильевич. – Адвокат нетерпеливо потянул клиента за рукав. – Принимать солнечные ванны будете позже, когда с делами нашими скорбными разберемся. А сейчас едем – нужно продумать дальнейшую стратегию вашей защиты.

– Погодите, а как же?.. – Строгов недоуменно покрутил головой по сторонам и тоном капризного ребенка протянул: – Александр Моисеевич! Но ведь я же вас просил, чтобы вы предупредили Ольгу! Вы мне обещали!

– О, боги! Неужели десять суток воздержания для вас настолько невыносимый срок?.. Вон она, ваша Ольга Викторовна, в машине дожидается.

Вице-президент серьезной компании сфокусировался в направлении, обозначенном адвокатом, расплылся в довольной улыбке и, абсолютно несерьезно, даже как-то неприлично взвизгнув «Котёнок!», кинулся навстречу расфуфыренной девице, как раз выбирающейся из припаркованной неподалеку иномарки. Издав ответный животный визг, Котёнок рванул на сближение и через пару секунд воротником повис на шее экс-узника, изголодавшиеся руки которого мгновенно сомкнулись на том месте, где у животных обычно начинается хвост…

М-да! Пожалуй, даже жены декабристов в подобных ситуациях вели бы себя много сдержанней.

– …Господи! За что мне это? – ворчливо пробормотал Штурм, косясь на слившуюся в любовном засосе парочку. – Посмотри, на каких конченых кретинов мне приходится растрачивать свое здоровье, свои таланты и множить свои грехи! И ради чего? Ради каких-то несчастных денежных знаков?.. Кстати! Надо будет добавить в статью расходов и эту его бабу. В конце концов, я подряжался в адвокаты, но не в таксисты…

* * *

– …Да, Витя, история, прямо скажем, с душком-с, – согласился Петрухин, резюмируя поведанное Брюнетом и наливая себе очередной стакан минералки.

– Какое там с душком? Да от нее за километр воняет! Ну чего, возьмешься, Борисыч?

– Значит, говоришь, дружка твоего… который Строгов… собираются на подписку выпускать?

– Адвокат уверял, что сегодня. Если, конечно, каких форс-мажоров в последний момент не возникнет.

– Не возникнет. Не переживай: пойдет твой вице-друг свидетелем.

– Думаешь?

– Уверен. Если, конечно, не расколят. Но я бы на его месте не раскололся.

– Значит – свидетель?

– Понятное дело… Ну так а от меня чего ты хочешь, Брюнет?

Виктор Альбертович вышел из-за стола, принялся возбужденно ходить по кабинету. Ковролин скрадывал звук шагов.

– Чего хочу?!.. Чего хочу? Правды я хочу. Меня же менты прессуют, меня в газетах полощут. У меня контракты под угрозой срывов. У меня была назначена встреча с губернатором – хрен! Отменили… ты понимаешь?

– Понял.

– Ну так возьмешься?

– Возьмусь. Считай, меня тоже позвал трубный глас.

Последние слова Петрухин произнес безо всякой иронии или, упаси боже, пафоса. Его и в самом деле поманил глас – но не коммерческий, как в свое время у Брюнета, а – ментовский. Довольно трудно объяснить, что это такое. Пожалуй, в чем-то сродни инстинкту охотничьей собаки.

– Что от меня потребуется? – тотчас поинтересовался Брюнет, привыкший решать вопросы делово и конкретно.

– На первом этапе немного: всю какая есть информацию по Нокауту, Игорю Строгову и охраннику… Как бишь его?

– Черный. Такая вот забавная фамилия. Офицер. К слову, у нас в офисе основной костяк охраны – флотские офицеры. Это мы по связям Игоря вербовали. Люди с высшим образованием, без хамства, без понтов. Хотя бы могут нормально пообщаться с посетителями…

– Толково придумано. Значит, запишешь мне координаты этого Черного. Далее – деньги на оперрасходы, на мобильную связь. Транспорт. Ну и… И – напарник. Одному это дело лопатить нереально.

Брюнет повеселел и снова упал в кресло, громко хрустнув итальянской кожей:

– С информацией просто: получишь все – от личных дел до общих сплетен. Хрен им между! С деньгами еще проще. Сколько потребно?

Сколько было Петрухину потребно, по правде сказать, он и сам не знал. А потому ляпнул наугад:

– Тысяч пять.

Брюнет покачал головой и достал бумажник. На столешницу легли десять пятисотенных зеленых бумажек. С напускным, хотя это было и непросто, равнодушием («Э-эх, кабы в уголовном розыске так легко давали деньги на оперрасходы!») Дмитрий сгреб купюры, сунул их в карман.

– Теперь, что касается транспорта… – Виктор Альбертович задумался. Впрочем, ненадолго: – А давай-ка ты строговского «опеля» забирай: хочешь, вместе с водителем, не хошь – бери пустую… Правда, сегодня я его в область отправил, но с завтрашнего утра, считай, он в полном твоем распоряжении… А вот что касается напарника – это ты, Борисыч, сам решай. Тут я тебе не советчик…

* * *

Спустя примерно час Петрухин вышел из офиса «Магистрали» с деньгами на кармане и с увесистой пластиковой папкой под мышкой…

Оставалось найти партнера.

И Дмитрий уже знал, где станет его искать…