Читать книгу Нашествие. Битва за Москву (сборник) - Андрей Левицкий - Страница 12

Придерживаясь за корму, Кирилл вынырнул и с хрипом вдохнул воздух. Сделать это тихо конечно же не удалось, хотя он очень старался. Он фыркнул, отплевываясь. Закашлялся.

Вода в водохранилище была вроде и теплая, но за эти почти пятнадцать минут без движения он замерз. Не думая больше о варханах, которые до сих пор могли быть на берегу, поплыл вдоль лодки, перебирая руками по борту. Добрался до обращенного к барже носа и взялся за цепь, свисающую между шинами. Полез вверх. Мокрые руки заскользили, и Кир шлепнулся обратно.

Он прыгнул в воду уже довольно давно. Перед тем сидел, смирившийся со своей участью, ожидая, когда варханы увидят его… И вдруг подумал: что я делаю? Кто я, в конце концов, такой – мокрица, кролик, мышь дрожащая, или – человек? Если сопротивляться варханам сейчас бессмысленно, то надо использовать любую возможность, чтобы спрятаться, а после уже решать, как поступить дальше. Над головой кричали и стреляли, скрипела палуба. Преодолев боязнь большой воды, естественную для всякого не умеющего плавать человека, он выпрыгнул из лодки.

Теперь, обеими руками вцепившись в уключину, Кир почти с головой ушел под воду и резко вынырнул. Навалившись на борт грудью, тяжело перевалился через него, упал на дно между лавками. Здесь в лужице просочившейся сквозь щели воды лежал рюкзак.

На барже заскрипели доски палубы. Кирилл схватился за рукоять катаны, стиснув ее непослушными пальцами, попытался вытащить из ножен. На фоне неба возник силуэт вставшего на носу баржи вархана. Сейчас чужак выстрелит из своего электрического ружья, алая молния пробьет скорчившееся в лодке тело вместе с днищем, зашипит вода, оборвется короткий крик – и не станет Кирилла Мерсера. Отлетит его душа в Небесный Интернет, но туда душу не пустят, наверняка ведь у них там какой-нибудь ангельский файерволл стоит, который открывает райские врата лишь перед праведными юзерами – и бросят Кирилла вниз, в пламя цифрового ада, где до скончания веков пребывают души всех грешных хакеров…

– Кирилл, да вы совсем замерзли!

Отпустив катану, Кир встал на колени, уперся в лавку лбом, потом кое-как выпрямился.

Присевший на краю палубы Яков Афанасьевич схватил его за плечо и помог вылезти наверх. Рюкзак остался в лодке, агроном спустился туда, накинув на плечи лямки, забрался обратно.

Ближе к корме на палубе лежали тела, ни одно не шевелилось.

– Что ж вы так дрожите? Неужели вода такая холодная, это из-за купола наверно?

– А в-вы п-почему сухой? – Кирилл принялся стаскивать куртку.

– Не поверите, я в отсек для весел спрятался. Спрыгнул, когда они из машин своих повалили, и крышку захлопнул. Узко, но мы ж весла вытащили, места хватило. Затаился… Вверху стучат, кричат, стреляют, а я лежу ни жив ни мертв.

– Д-да… дайте рюкзак. Т-только расстегните.

– У вас там полотенце?

– Ш-шмотки…

– Растереться, растереться надо хорошо, потом уже сухое натягивать. Потом попрыгать, поприседать.

Пока Кирилл переодевался, Яков пробежал по палубе, семеня короткими толстыми ножками, приседая над каждым телом, пытаясь нащупать пульс.

Натянув сухую одежду, Кирилл начал притоптывать и хлопать себя по плечам. Ему все еще было очень холодно.

– Борис, Генка, Валя, Николай Валерьевич… Все мертвы, – потерянно пробормотал Яков Афанасьевич, вернувшись к нему. – А других они с собой увели. И детей, всех. Mein Gott, mein Gott!

– Д-детские тела есть?

Агроном потряс головой, пригладил ладонью седые волосы, жестко топорщившиеся вокруг круглой лысины.

– Нет, кажется, нет. Но ведь они несколько лодок своими молниями… В лодках были, думаю.

Он пригляделся к Кириллу, который непослушными пальцами пытался застегнуть рюкзак, и добавил:

– Да вы синий, как… Как, извините, труп. Идите за мной, у Глеба всегда с собой… Ну же, пошли, пошли!

Схватив Кира за локоть, Яков потащил его на берег. Возле сходней лежал убитый выстрелом в спину Глеб.

– Варханы пару минут как уехали, – говорил агроном, подходя к телеге механика. – В отсеке плохо слышно, глухо, но двигатели я уловил все же. Сначала стук ног по палубе стих, и потом укатили они, быстро так… Они вообще быстро действуют, раз-два – с ходу все, вроде уже тыщу раз подобное проделывали. Наскакивали вот так на мирных людей, кого убивали, кого с собой увозили. Ведь это ж не так легко: разобраться хотя бы в самых общих чертах, что у нас здесь к чему, отловить народ, запихнуть в машины… А у них все почти мгновенно – отработано, значит.

Казалось, этой болтовней Яков Афанасьевич пытается отгородиться от ужасной картины, окружающей их, – около десятка мертвых мужчин и женщин на барже и в песке на берегу. Двое, которых выстрелы варханов застигли, когда они пытались нырнуть, лежали на мелководье. У Кирилла, который этих людей не знал, и то голова шла кругом, тошнота подступала к горлу, хотелось лечь на землю лицом книзу, зажмуриться, замереть… А каково было агроному, долго прожившему среди них?

Оставив его возле телеги, Яков побежал к дымящей тарантайке. По ней явно выстрелили из электрического ружья, причем раза так три, не меньше, – «хаммер-мини» теперь напоминал взорвавшуюся изнутри консервную банку.

Возле телеги лежала лошадь – ей картечью из дробовика разнесли череп. Кира совсем замутило, он привалился к борту, чуть не лег на телегу, вдыхая запах сена, которым было устлано днище. На сене между котомками и чемоданами лежала детская кукла в нарядном цветастом платьице, без одной руки.

Яков Афанасьевич появился вновь и забормотал, суетливо роясь в брезентовом свертке:

– У вас озноб до сих пор… Сейчас, погодите… У Глеба всегда припасено, он такой…

Кирилл выпрямился и снова обхватил себя за плечи, стараясь не глядеть на дохлую лошадь, над которой бодро вились жирные летние мухи. На волнах вдалеке от берега покачивались обломки лодок. Зеленая стена вставала над миром, в вышине загибаясь все сильнее и сильнее, превращаясь в гигантский свод, в чужое, стеклисто-зеленое, пугающее небо. Кирилл поднимал и поднимал голову, скользя по нему взглядом, пока чуть не упал на спину. Схватившись за телегу, он тряхнул головой. Приди в себя! Совсем раскис, нюни распустил…

Мысли путались, он все никак не мог взять себя в руки и начать размышлять связно, прикинуть обстановку и решить, что делать дальше. У Кира уже было такое, когда он как-то в январе улетел в Таиланд, из снежной зимы нырнув прямо в тропический зной. Через два дня после того как сугробы сменились пальмами, а «минус двадцать» превратилось в «плюс тридцать пять», организм словно запоздало удивился этому – и Кирилл на сутки слег в тайской гостинице с повышенной температурой и головокружением, непрерывно чихая, потея и трясясь в ознобе. Акклиматизация быстро закончилась, он пришел в себя, но те сутки запомнил надолго. Сейчас началось что-то похожее, хотя климат и не менялся – зато очень серьезно изменилась сама реальность. Психическая акклиматизация к новому миру…

Он отпрянул, когда под нос ему сунули треснувший граненый стакан, наполовину полный чем-то мутно-белым, с зеленоватым отливом.

– Не хочу я твой самогон… – начал Кир, пытаясь отвести руку агронома.

– Немедленно пей! – велел тот и заставил его взять стакан. – Тебя трясет всего! И губы у тебя синие, Кирюша, как у покойника! Пей! Оно на крыжовнике настояно, особый рецепт, крыжовницей называется, – никто так больше не умел, только наш Глеб. Ну, залпом!

Тон Якова Афанасьевича изменился, стал командирским, очень уверенным. Кирилл влил в себя пойло. Поперхнувшись, зажмурился, кулаками потер глаза. Поморгал, тяжело сглатывая. Самогон провалился в желудок, словно большой угловатый камень. Затошнило, но это быстро прошло.

– Нельзя мне пить, – сказал Кир, морщась и потирая горло. – Я отъезжаю сразу… Теперь… Сам теперь… – язык уже начал заплетаться, в глазах двоилось. Крыжовница была крепкой, градусов под шестьдесят. – Сам теперь меня потащишь.

– Постой здесь, – сказал Яков, забирая стакан. Голос его сделался гулким и доносился будто издалека, словно агроном склонился над колодцем и кричит в него, а Кир сидит на дне. – Хочу еще тела на берегу осмотреть. Они все мертвы, я понимаю, но посмотреть должен, иначе потом мучиться буду, вдруг кто выжил, а я бросил его.

Яков зашагал прочь, и Кир, пытаясь усесться на краю телеги, окликнул его:

– Э, самогон куда дел? Слышишь, Афан… фанасьич, дай еще выпить. Мне легче… легче вроде стало.

Потом вокруг что-то происходило, Яков исчезал, возвращался, – Кир слабо понимал происходящее. Он нашел в соломе литровую бутылку, вытащив пробку, сделал несколько глотков из горлышка. Сгреб пятерней солому, сунул в нее нос и долго дышал. Потом взял однорукую куклу и стал бездумно смотреть в выпуклые глаза из ярко-синего стекла на глупом пластиковом личике.

Снова появился Яков Афанасьевич, на поводу он вел лошадь, которая испуганно ржала и шарахалась от мертвецов. После этого они куда-то ехали, телега качалась, скрипели колеса, лошадь фыркала, а Кир все озабоченно спрашивал, где его рюкзак, ведь он не может без рюкзака, там лэптоп и катана, он не может без лэптопа и катаны, они самые близкие ему люди… то есть не люди, а… И потом Киру показалось, что он падает в изумрудную туманную галактику, все быстрее и быстрее. А потом все закончилось.

* * *

Он то проваливался в мутную темноту, то выныривал из нее, и тогда над ним склонялось лицо. Человек говорил что-то неразборчивое, причем на разных языках, подносил к губам Кира чашку, пахнущую травами… И снова темнота, океан темной мути, и колотит озноб, и ничего не понять: где ты, кто ты…

Кирилл проснулся от жажды. Низко над головой был деревянный потолок со щелями, замазанными глиной. Дневной свет лился сквозь квадратное окошко, закрытое драной занавеской на вбитых в стенку гвоздиках. Кир поднял руку. Она была какой-то чужой, казалась очень легкой, невозможно легкой, как перышко, и все равно, чтобы двигать ею, понадобилось приличное усилие.

Позади занавески обнаружилось пыльное стекло в трещинах, заклеенных скотчем. За окном – заросший травой дворик и густые высокие заросли, над которыми торчали кроны деревьев. Слева поле зрения ограничивал покосившийся сарай без дверей, справа – колодец и снова кусты. Недалеко от колодца, привязанная к колышку, паслась лошадь, а ближе к сараю, посреди выложенных кругом камней и обломков кирпичей, горел костер. Над костром, на четырех вбитых в землю железяках, стоял черный от гари металлический поддон, на нем что-то шкворчало.

Из-за колодца показался Яков Афанасьевич, на плече он нес колесо, кажется, от мотоцикла. Когда агроном достиг середины двора, Кир кулаком постучал по стеклу – Яков остановился и кивнул ему, близоруко сощурившись.

– Как ты? – донеслось снаружи.

– Пить хочу, – сказал Кирилл сипло.

– Только проснулся?

– Да, я…

– На столе погляди. Я скоро буду. Выйти сам сможешь? Утром жа́ра у тебя уже не было.

– Утром, – повторил Кирилл. – А сейчас что?

Яков, отдернув левый рукав, глянул на часы.

– Половина второго.

Когда он зашагал дальше к сараю, Кирилл отвернулся от окна. Изголовье кровати примыкало к печке, рядом стоял низкий столик – вместо одной ножки у него был столбик из кирпичей – на столешнице раскрытый пакет виноградного сока и миска с вялыми сморщенными яблоками, должно быть, всю зиму хранившимися в погребе. Еще там лежал большой тесак для рубки мяса.

Кирилл сел, спустив с кровати ноги, взял пакет и забулькал соком. Одежда лежала на табуретке возле печки. Напившись, он поставил пакет на стол, дотянулся до табурета и стал одеваться.

А где рюкзак? Кир заозирался – и облегченно вздохнул, увидев, что тот притулился под столом.

Кроме кровати да устланной драными одеялами печки в комнате с потрескавшимся глиняным полом и низким потолком была еще газовая плита (только вот баллона Кирилл не заметил), посудный шкаф под стеной и второй, без дверцы, забитый всяким барахлом вроде дырявых ватников и валенок. У потолка висели связки лука и чеснока, в углу громоздилась куча всяких продуктов: упаковки гречки, вермишели, соли, пачки сахара, причем некоторые были разорваны – наверное, успели поработать мыши. На лавке сложены запаянная в целлофан колбаса, пакеты с соками, чай, кофе, печенье. Длинным рядком выстроилась батарея разномастных бутылей – кажется, все с крыжовницей.

Тихо заржала лошадь. В комнате было полутемно и прохладно. Кирилл сунул ноги в кроссовки, опираясь на стол, встал. Накинув на плечи куртку, взял из миски яблоко, из-под клапана рюкзака достал ножны с катаной и побрел к двери.

Когда он присел на прикрытую мешковиной и драным целлофаном поленницу, во дворе снова появился Яков Афанасьевич. Агроном тащил остов телеги: деревянную раму на мотоциклетных колесах. Кирилл встал, чтобы помочь, но Яков замахал рукой:

– Сиди, сиди! Она легкая, это только основа, заготовка…

Кирилл снова сел, догрызая яблоко. Двор между сараем, глиняной мазанкой и зарослями бурьяна наполнял дух жарящегося мяса, которое шипело и постреливало жиром на железном поддоне над костром. Так благоухать и так громко, вкусно жариться может только свежая деревенская свинина, ни разу не замороженная, не подвергавшаяся никакой обработке.

– Кабанчика я соседского поймал, – пояснил агроном, ставя свою «заготовку» возле сарая. – И еще куриный бульон есть. Ну и еда всякая из магазина нашего, и бутылки из дома Глеба притащил. С оружием только плохо – кроме ружья, совсем ничего нет.

– Где мы? – спросил Кир.

Яков подошел к нему, достал из кармана пачку сигарет, протянул.

– Ты ж куришь? Это я из твоего рюкзака вытащил.

Кирилл взял сигарету, прикурил от зажигалки агронома. Высоко над ними в зеленом небе скользнула молния, расцвела сотней змеящихся отростков – и погасла.

– Мы в доме бабки Пани. – Яков, тоже закурив, присел на корточки рядом. – Это наша алкоголичка местная. Совсем вздорная была бабка, дурная, из ума выжившая. Ее варханы ранили той ночью, когда на Жаково наскочили. Но Паня, видишь, не померла сразу, до избы своей добралась… – он повел рукой вокруг. – Изба за деревней, на отшибе совсем. Тут я ее и нашел, мертвую уже, в обнимку, понимаешь, с бутылкой перцовки.

Он невесело улыбнулся и затянулся так глубоко, что уголек на кончике сигареты громко затрещал. Кирилл, наоборот, курил мелкими затяжками, чтобы голова не сильно кружилась, и часто сплевывал на землю горькую от никотина слюну.

– И где она теперь? – спросил он.

– Паня-то? В земле, где ж еще. Похоронил я ее в овраге. Изба эта прямо на краю оврага стоит, видишь, вон там земля уже под уклон идет? А дальше, за бурьянами, – еще круче, там овраг и начинается. Со всех сторон зарос… укромное место.

Они помолчали. Бросив окурок, Кир вдавил его в землю каблуком.

– Я целую ночь валялся, да? И еще полдня… Меня не совсем вырубило, кое-что помню. Как ты меня отваром каким-то поил, или нет, этим…

– Настоем, – подсказал агроном. – Настоем из трав.

– Да. Спасибо. Может, ты мне жизнь спас.

– Может, и так. У тебя вроде гриппа было, только скоротечного такого. Теперь-то как?

– Лучше. – Положив катану рядом, Кир поднялся с поленницы и просунул руки в рукава куртки. – Выздоровел я. То есть трясет еще немного от слабости, но это сейчас пройдет. Что вокруг? Что происходит?

Яков тоже выпрямился, полез в пачку за второй сигаретой, но раскуривать не стал, сунул в зубы и принялся жевать фильтр.

– Ну, давай, глянем, что происходит. Только я мясо переверну. А ты вон можешь туда пойти, – он показал левее сарая, где в зарослях виднелся просвет. – За оврагом трактор заржавевший, на него несложно залезть, только осторожно, не маячь там особо, чтоб не заметил кто не надо.

К дровам была прислонена железная лопатка на длинной ручке – вооружившись ею, Яков зашагал к костру, и Кирилл спросил вслед:

– А кто меня заметить может? Варханы?

– Сейчас в округе никого, – не оглядываясь, агроном махнул лопаткой. – Но вообще – да, варханы. Они на автотелегах своих иногда проезжают. Хотя сюда ни разу не заворачивали, но ты все равно аккуратнее.

Позади громко зашкворчало: агроном стал переворачивать куски мяса. Положив на плечо ножны с катаной, Кир вошел в густую тень между зарослями. Те были высокие, по плечо, да еще и деревья между ними росли. Сразу стало прохладней, он запахнул куртку. Спустившись в овраг, увидел расчищенный участок и сбитый из досок крест с надписью мелом. Читать ее Кирилл не стал – сразу направился вверх по тропинке на другом склоне.

Приглушенный гул достиг ушей. Во дворе ничего такого слышно не было, как и на дне оврага. Словно далекий морской прибой… Гул был неровный, иногда в него вплетался частый стук или протяжные ухающие звуки, а иногда он совсем стихал, и наступала тишина, нарушаемая лишь треском сухих веток под ногами. Как и зеленое стеклянное небо, гул этот внушал тревогу, ощущение надвигающейся беды.

За оврагом открылось поле, на краю которого стоял темно-рыжий от ржавчины трактор со спущенными колесами, глубоко ушедшими в землю, без стекол в кабине. Внутри все было раскурочено, из круглой дыры, оставшейся на месте руля, торчал жгут проводов. Кирилл забрался наверх, уселся по-турецки посреди прогибающейся квадратной крыши и уставился на юг.

В том направлении были МКАД, Медведково, Ботанический сад, Останкино и Марьина роща, а за ними – центр Москвы. Огромное плоское облако висело низко над столицей, похожее на светло-серое одеяло, накрывшее город.

В разных местах к нему поднимались дымовые столбы, постепенно расширяющиеся кверху. Иногда в мареве проскальзывали вспышки огня, и спустя несколько секунд доносились ухающие звуки. Над облаком вспыхивали зеленые молнии.

Затрещал металл, и на кабину выбрался Яков Афанасьевич с ружьем на плече. Присел сбоку, свесив ноги, протянул Киру сигареты и, когда тот покачал головой, закурил сам. Достал из кармана черный футлярчик, из него выудил маленькие круглые очечки, нацепил на нос. У очков, как показалось Кириллу, была золотая оправа, во всяком случае, очень похоже. Необычные очки для простого агронома.

– Вот так, – негромко сказал тот. – Уже сутки вот так. Хотя раньше канонада громче была, и огня тоже больше. Да и дым уже не такой густой, смотрю. А в наших местах тихо. Ну, относительно. Через Жаково варханы минимум дважды проезжали, один раз ночью, я только звук моторов слышал, а в другой раз чуть они меня не изловили. За мылом, понимаешь, в магазин пошел, ну и за продуктами, а тут они как раз, целый отряд на этих рогачах, едва спрятаться успел…

– Рогачах?

– Это я так горбатый скот их называю. Кир, слышал ты про такое выражение: последняя битва? Битва добра со злом…

– Армагеддон, – кивнул Кирилл. – Это из Библии.

– Вот я и думаю: может, это он и есть? Армагеддон?

Кир с легкой опаской покосился на агронома.

– Яков, а ты не верующий часом? Не надо мне только втирать про эти религиозные дела, не люблю, когда с богом своим ко мне пристают…

Собеседник покачал головой.

– Не верующий я, Кирилл. Хотя сейчас думаю – а может, зря? В такой ситуации верующему, наверное, легче, для него это все объяснимо. Ну ладно, осмотрелся ты? Есть еще вопросы?

– Есть, – сказал Кирилл. – Как с электричеством?

– Нет его. У Пани, правда, и так не было, но я в деревню когда хожу, каждый раз проверяю – ничего не работает. И в магазине холодильные установки тоже.

– Радио?

– Только помехи слышно. По-моему, это купол фонит. Мобильная связь не действует.

– А людей каких-то видел?

– Нет, хотя ночью в деревню наведывались. Дом Модеста разграблен совсем, дверь сломана, из магазина все оставшиеся после меня продукты вынесли… Гляди, вон!

Кирилл схватился за рукоять катаны, агроном передвинул ружье из-за спины.

– Не шуми, – прошептал он. – Не нравятся мне эти твари.

По полю, перепрыгивая рытвины, бежала стая горбатых существ, похожих на облезлых тощих гиен. С десяток, а то и больше – они растянулись дугой, постепенно нагоняя крупного грязно-белого зайца, который стремглав несся от них. В середине дуги мчалась самая крупная тварь с большим угловатым горбом, который качался при каждом прыжке.

– Загоняют его, да хитро как, а? – зашептал Яков. – Я уже третий раз их замечаю, но сначала одиночку, потом четверых, а теперь вот стая… Их больше с каждым днем. Вроде как в подкову косого берут, а потом и окружат. Смекалистые тварюги. А вчера вечером вдруг крысы из-под пола побежали, ну, из-под Паниной избы. Да с визгом – никогда такого не видел. Ты спал, а я только на печку успел вскочить, ноги даже поджал с перепугу – как ковер серый, весь пол закрыли, и в двери, в двери, они раскрыты были… Что их там, под полом, напугать могло? Это крыс-то – они ж там короли под землей!

Кирилл проводил взглядом стаю, которая гнала зайца в сторону дороги на другом конце поля.

– Откуда они взялись, – спросил он, – гиены эти?

– Оттуда же, откуда и варханы. – Яков полез с кабины. – Ладно, вроде далеко убежали уже. Пойдем назад. Надо решать, что делать, – долго в этом месте оставаться опасно.