Читать книгу Путь оракула - Андрей Малютин - Страница 3

Дневник. Это все, что у меня осталось от отца. И с него все началось. С того момента как он попал в мои руки, жизнь моя перевернулась вверх дном. Потрепанный дневник, исписанный ровным почерком. Отец вел его в экспедиции по Уралу в 1988 году, когда был студентом Московского геологоразведочного института. Весной 2037 года мне прислала его по почте жена учителя моего отца – старушка Киреева Анна Ивановна. В кратком сопроводительном письме она написала, что после смерти старого геолога она разбиралась в его бумагах и наткнулась на этот дневник. Дальше она извинялась за то, что не передала этот дневник мне раньше. «Твой отец, писала она, по возвращении из экспедиции по Уралу в 1988 году, отдал этот дневник моему покойному мужу – Игорю Петровичу, он был в той экспедиции начальником геологической партии. Мой муж тогда рассказал мне о странной просьбе твоего отца. Он попросил о том, что, если с ним что-нибудь случится, передать этот дневник тебе, как это не покажется странным, ведь тебя еще тогда не было на свете. Просил спрятать его и не читать. Муж говорил, что у твоего отца был какой-то растерянный вид, когда он говорил все это. А через двадцать лет твои отец и мать погибли, царствие им небесное, тебе тогда было всего десять лет. Мы решили подождать, пока ты чуть повзрослеешь, а потом забыли про дневник, прости стариков».

Моего отца звали Андрей Зимнин. Действительно, в 2008 году, когда мне было десять лет, я со своими родителями попал в ужасную автокатастрофу. Мой отец сидел за рулем нашей старенькой «Лады» и не смог уйти от лобового столкновения с грузовиком на узкой дороге. Нашу машину перемололо, словно жерновами. В живых чудом остался только я один. Около трех месяцев после этого кошмара я находился в коме, балансируя между жизнью и смертью. С того времени как я очнулся, я ничего не помнил: ни кто я такой, ни кто мои родители, ни где я жил, и именно с того времени мне стали каждую ночь сниться сны, но я никогда не помнил их, проснувшись. По утрам у меня всегда было гнетущее чувство того, что я увидел и забыл что-то очень важное. У меня началась депрессия, и я замкнулся в себе. Моя приемная мать, медицинская сестра, ухаживавшая за мной, пока я был без сознания, и не давшая отдать меня в детский дом, официально оформила опекунство, так как близких родственников, желавших забрать меня к себе, у меня не оказалось, а она была бездетна. Жила она одна, в маленькой двухкомнатной квартирке на Сретенке. Именно она рассказала мне в день моего совершеннолетия о том, кто я, что случилось с моей настоящей семьей и со мной. Вот так бывает в жизни. В один день можно лишиться всего, что у тебя есть: и родителей, и памяти о них и о себе самом.

В первые годы после выписки из больницы моя приемная мать затаскала меня по врачам, психологам, экстрасенсам, бабкам-ведуньям и тому подобное, но ни один из них так и не смог дать объяснения моему странному недугу. В Институте головного мозга после длительного обследования установили, что мой сон состоит сплошь из фазы быстрого, поверхностного сна, сопровождающегося у человека яркими сновидениями, а фаза так называемого глубокого сна отсутствует. Именно в эту фазу человеческий организм отдыхает и набирается сил на предстоящий день. Но физически я не страдал и усталости не чувствовал. Это очень удивляло ученых мужей. Попытка узнать суть моих снов под воздействием гипноза не увенчалась успехом. Наконец, поняв, что помочь мне никто не может, моя приемная мать отказалась от дальнейшего обследования. Со временем я научился с помощью аутотренинга кое-как бороться с утренним психологическим дискомфортом. Но появилось другое. Я стал бояться засыпать. И эту проблему я вскоре сумел решить, приучив свой организм спать по четыре, пять часов в сутки. Как выяснилось, мне вполне хватало этого времени, чтобы отдохнуть и днем не засыпать на ходу. Я усиленно занялся спортом, восточными единоборствами. К этим видам борьбы у меня оказались неплохие способности. Тренировался по три, четыре часа в день, доводя свой организм до грани физического истощения. Физическая усталость и долгое, до рассвета чтение книг делали свое дело. За чтением я и засыпал незаметно для себя, как говорится, «без задних ног», без сновидений. Так я и рос, тренируя свое тело и развивая свой разум с помощью чтения.

Да, я ведь так и не представился. Зовут меня Эрл Зимнин. Для русского довольно странное имя. Я где-то читал, что Эрл – это англосаксонский титул, использовавшийся в Англии после XI века вместо континентального «граф». Был принесен в Англию викингами при завоевании восточного побережья. Правда, графов в моей родословной не было, тем более подданных или живших в Англии. Но такое имя мой отец выбрал неспроста. Прочтя дневник, я понял это. Мне сорок лет. По профессии я геолог, как и мой покойный отец, хотя до последнего времени все больше занимался антропологией и археологией, которые стали моим хобби. Многие люди, слыша слово «геолог», представляют себе бородатого мужика с обветренным лицом и киркой за спиной, сидящего возле костра где-нибудь в тайге, среди таких же бородачей, как и он. При этом один из них играет на гитаре, остальные ковыряются ножами в банках с тушенкой и запивают ее горячим чаем из котелка, а то и чем-нибудь покрепче, отмахиваясь от назойливой мошкары. Нет, я не такой. Бороды у меня нет. Я крепкого телосложения мужчина, с внешностью… Но об этом не мне судить. Женщины, честно говоря, вокруг меня штабелями не укладываются, а грубый рубец поперек моего носа, заработанный в автокатастрофе 30 лет назад, к симпатии женщин, как мне кажется, не очень-то располагает. Правда, я был женат, но это грустная история. Но я отвлекся. Этого, пожалуй, хватит для поверхностного знакомства с моей персоной.

Продолжу дальше: получив дневник, я перелистал его. Страницы были чуть пожелтевшими от времени. Я перечитал его от корки до корки. Вот что в нем было написано.

12 августа. 1988 год. Мы сплавляемся по течению Печоры. До Троицко-Печорска несколько десятков километров. Наш проводник Иван – типичный представитель народности Коми, мужик лет пятидесяти, с обветренным, загоревшим лицом, невысокого роста. За все наше путешествие вверх по реке, к ее истоку и обратно он практически не проронил ни слова на русском. Эдакий молчун с раскосыми глазами. Правда, он иногда бубнит что-то себе под нос на непонятном для нас местном наречии. Я попытался как-то разговорить его, но он только смотрел на меня умными глазами, улыбался и кивал головой в такт каждому моему слову. На русском языке он с акцентом говорит только несколько слов: да, нет, водка, дай, давай, это, зачем, на, туда, хорошо, спасибо, и еще пару словечек из ненормативной русской народной лексики. Но этого ему хватает, если он пытается спросить или попросить что-то. Сегодня мы решили причалить к берегу, чтобы набрать грибов, которых в этих краях больше чем предостаточно, и сварить на костре грибной суп. Честно говоря, несколько надоело болтаться на плоту посреди реки и есть тушенку с сухарями. Захотелось ступить на твердый берег.

– Иван, – обратился я к нашему раскосому гиду, – поворачивай к берегу, причаль где-нибудь, где посуше.

– Корошо урус, – кратко, как всегда, ответил он.

Иван издалека приметил место, где лес на несколько метров отступал от кромки воды, и точно, несмотря на течение, причалил плот к берегу. Мы спрыгнули в воду и помогли Ивану затащить плот на песок. Игорь Петрович и Степан, мои старшие коллеги и теперь уже друзья, взяв по топору, чтобы нарубить сушняка и маленький рюкзак под грибы, направились к начинающемуся поодаль лесу, а мы с Иваном стали переносить с плота на берег наши пожитки, необходимые для приготовления пищи.

– Через часик вернемся, – крикнул нам Степан, уже скрывшись между деревьями. – Ждите с полным рюкзаком грибов, – донеслось до нас еле слышно.

Я махнул им вслед рукой. Мы с Иваном принялись оборудовать место для костра. Минут через двадцать из глубины леса стал доноситься глухой стук топора.

– А что, урус, – неожиданно для меня, опровергая наше убеждение в том, что с русским языком у нашего проводника проблема, вдруг тихо сказал Иван, – знаю я здесь одного старика, да. Может скрестить ноги и подняться над землей на метр, да так и висеть в воздухе. А потом враз возьмет и исчезнет. Один живет, совсем один. Никто не знает где, кроме меня, да. Иногда приходит в село, в магазин, взять разного по малости. Народ поначалу сторонился его, да. Дети и бабы так и шарахались в стороны, едва завидев. Слепой он вроде, а ходит без палочки, словно дорогу видит. Да и ходит-то странно, будто над землей плывет. А уж если, слух ходил, в глаза ему заглянуть, так и на месте помереть можно. Не знаю, верно ли, лица-то его не видел никто. Капюшон на голове у него, не видать за ним лица-то. В тени оно всегда. Только волосы седые из-под него на плечи спадают, да борода длинная с косичками на концах до пояса висит. Если бы не эти принадлежности человеческие, можно бы было подумать, что одежда сама по себе передвигается. А так видно, что человек под ней прячется, да. Откуда взялся, откуда пришел, не знает никто, да. Старики местные говорят, что еще их пра-, пра-, прадеды его видели в этих местах, что зовут его Ефимий. При Екатерине Великой появился в здешних местах, да. Говорят, что Петр, император наш, был для него первый ненавистник. Учил он местный люд, что император по описи раздробил народ на разные чины, размежевал землю, возбудив тем самым зависть меж людей. И стали люди, словно язычники, воевать друг с другом, потому как наделил кому много, кому мало, кому же и ничего не дал, а только рукоделие повелел. Говорил, что бежать всем надо в страну Беловодскую, созданную по словесному чертежу Бога. Все, говорил, там по совести и по-братски, да. Всего хватает на всех. Нет злобы меж людьми, так как нет зависти. Живут там люди радостно, не страшась никого. С деревьями и животными на их языке разговаривать могут. Болезней всяких нет там, а уж если порча какая откуда нагрянет, так каждый сам себе знахарь. Нет болезни такой, чтоб человек беловодский вылечить не мог. Потому и живут там по пятьсот, шестьсот лет, да. Правда, не все, говорил, дойти туда смогут. Слишком путь опасен. Лишь те ее смогут достигнуть, кто душой и помыслами чист, кто желанием загорится обратно не возвращаться. Да и зачем возвращаться, когда в страну явился сам антихрист в лице Петра с его сатанинскими реформами. В общем, народ баламутил, да. А потом пропал. И не видел его никто более до недавнего времени. Слухи да легенды о нем по всему краю из уст в уста передавались. Даже много людей, веривших ему, было, да. Тех, что по пути, Ефимием указанным, в Беловодье это уходили. Многие из них так и сгинули навсегда. А иные, кто вернулся, говорили, что нет Беловодья никакого и города белокаменного с золочеными крышами, столицы его, нет нигде на свете. Рассказывали о напастях страшных, что на пути в Беловодье их подстерегали. А Ефимий сам к тому времени пропал уж. Со временем и вовсе забыли о нем, да. А теперь опять вот он в наших краях появился. Старый, правда, да ведь уж триста лет, поди, прошло. Столько ведь человек-то прожить не может. Ан нет, он это. Я-то точно знаю, да и старики просто так болтать не будут.

Понял я это, как один раз чудо своими глазами увидел.

Пришел как-то он в село, в прошлом году это было, плывет себе тихо по краешку дороги, а с другого конца села выскочил из леса и бежит ему навстречу волк бешеный. Матерый волчище, глаза безумные, слюной брызжет во все стороны, клычищи здоровенные скалит. Несется, пути не разбирая. Собаки по дворам с ума сходят, лаем заходятся. А на дороге дети лет шести, семи в луже игру затеяли, да так заигрались, значит, что не слышат и не видят вокруг себя ничего. Мужики, кто увидел, в дома за ружьями да к заборам за палками бросились. Да поздно уж было, да. Волк-то налетел с ходу на мальчонку одного и давай его драть, а потом второго, что убежать попытался, за ногу схватил. Тот орет во всю глотку, а что сделаешь-то, криком-то не поможешь, да. Наоборот, еще более от крика зверюга раздражается. А первый-то пацаненок лежит уж, не двигается. Кинулся старик к волку, да так быстро, что от него такой прыти и ожидать было невозможно. Вроде был еще в начале дороги, а через миг уж на спине волчьей верхом сидит, как на кобыле. Схватил его за морду да давай ему челюсти раздвигать. Волк спину выгнул, назад попятился, головой мотает, но мальчишку-то отпустил. А старик вдруг как кулаком по голове зверюгу вдарит, у того ноги-то и подкосились. Рухнул он наземь, волк-то, и не шелохнется. Встал старик, пацана на руки взял, того, что первым от волка пострадал, и несет к дому ближайшему, да. А по дороге уж мужики бегут, кто с двустволкой, кто с оглоблей, кто с вилами. Остановился старик, осторожно мальчонку наземь положил, повернулся и в обратку в сторону волка пошел. Там, рядом с ним, второй мальчишка лежит, за ногу разодранную схватился и орет. Старик же внимания на него никакого не обратил. Орет – стало быть, живой. Подошел он к зверю, нагнулся, да легко так взял и на плечи его взвалил. Это ж какая силища нужна? И пошел, значит, не оборачиваясь, в сторону леса. Мужики хотели было за ним пойти, да побоялись, да. Так и ушел он в лес и волка с собой утащил. Но не это главное, да. Впереди еще что было? Пацаны-то оба живые остались, но и здесь опять без чуда не обошлось. Первый-то, что помладше, совсем плох был. Сильно волк его подрал. Крови много мальчишка потерял. Отцы ребятишек этих в этот же день в город подались, за врачом. А у того сыворотки от бешенства не оказалось. Пришлось за ней в областной центр посылать. А время-то идет. Восьмой день уж как врача нет. У первого пацаненка, кому сильней от волка досталось, между тем уж водобоязнь началась. Мамка ему стакан с водой к губам подносит, а у него тут и судороги начинаются, да такие, что дыхание останавливается. А потом и вовсе галлюцинации начались, да. Все волки ему чудились, что сожрать его хотят. Мечется в постели, а слюна так и течет, да, проглотить не может. А еще через день и вовсе мальца парализовало, да. Тут-то и врач с лекарством появился. Осмотрел он мальчишку, головой покачал и говорит, значит, родителям: «Надежды нет никакой. Жить ему осталось от силы сутки. Извините, но медицина тут бессильна. Раз уж болезнь до такого состояния дошла, никакое лекарство не поможет. Разве что Бог». Ну, мать рыдать, конечно, в ноги доктору бросилась, отец как каменный стоит, слова вымолвить не может. Голову опустил, а по щекам слезы катятся. Потоптался еще доктор у кровати, развернулся и пошел до другого дома, где второй мальчонка был. Тому повезло, да. Болезнь его еще не взяла. Уколол ему доктор лекарство и с собой в районную больницу увез. А в эту же ночь, в окошко, к умирающему мальчику стук раздался. Смотрит мать в окно, а там старик стоит, как всегда в капюшоне своем. Отворила она дверь, пустила его в дом. Старик зашел тихо. Прошел прямиком к мальчишке парализованному. А тот уже дышит через раз. Постоял старик у кровати, потом рукой повел, на свет показывает, чтоб выключили, значит. После этого всем на дверь указал. Вышли все из комнаты. Что уж он там делал, не знает никто, да. Только бормотание из-за дверей слышалось. Часа четыре он с больным находился. Вышел потом и мимо всех к дверям на выход подался. А там остановился, развернулся резко и вроде как смотрит на всех. Люди стоят, ждут, что дальше-то будет? А он вдруг повернулся кругом, да вышел вон. Только в голове-то у каждого, кто в комнате стоял, в этот самый момент слова произнеслись: «Лекарство утром, один раз». Забежала мать в комнату, а дитя ее спит и дышит так ровно, а на тумбочке рядом с кроватью кожаный мешочек лежит с какой-то жидкостью. Наутро дали пацану выпить ее. Через десять дней он уж здоров был. Да и раны-то на теле после ухода старика словно исчезли. Даже следов не осталось. Так вот, значит, все и было, да.

– Погоди, Иван, – тихо сказал я, изумленно уставившись на него, – а что ты вдруг решил мне рассказать все это?

– Ты же – урус. «Встретишь уруса, что ищет камни да руды в земле, – говорил мне слепой старик, – веди ко мне», да. Так он и сказал и еще описал тебя подробно, внешность, что молод, даже про родимое пятно на безымянном пальце твоей руки знал, что словно перстень.

Я посмотрел на свою правую кисть. Действительно с рождения на первой фаланге безымянного пальца у меня было светло-коричневое родимое пятно в виде перстня.

– Я тогда охотился в здешних местах, – не обращая внимания на мой растерянный вид, продолжал Иван, – да медведь меня заломал. Еле живым остался, да. Старик тот меня спас. Появился словно из-под земли, руки поднял и как закричит что-то на непонятном языке. Медведь хватку ослабил, а после и вовсе отпустил. Встал на задние лапы, заревел. Все, думаю, хана человеку. А тот руки-то вниз опускает, смотрю, тут и медведь на четвереньки встал, а затем набок повалился и лежит, словно мертвый, но дышит. Заснул, стало быть, да. Потом и я сознание потерял. Ничего не помню. А как очнулся, смотрю, раны-то мои все зажившие. Лежу на том же месте, а старик надо мной стоит и говорит тихо: «Живи человек да помни, за помощь тебе не жду благодарности никакой. Лишь просьбу выполни» И просьба та была, что я тебе уже поведал. Привести тебя, значит, да. Сказал, сел, скрестив ноги, и в воздух поднялся от земли. А потом, да, и вовсе исчез. А я заснул сразу. Потом, как проснулся, все понять не мог, правда все иль причудилось? Смотрю, а на теле-то рубцы от ран заживших, а метрах в пяти медведь лежит, спит. Значит, старик тот взаправду был. Гадал я с того времени, что за урус такой? А теперь понял. Ты это, да. Где же я еще могу другого уруса встретить, что камни до руды ищет, геолога, значит, да с отпечатком родимым на пальце? Да и по описанию облика твоего ты это.

– Ну, Иван, заинтриговал ты меня своим рассказом. Что ж ты раньше не сказал, когда вверх по течению шли?

– А я, урус, все присматривался к тебе. Хороший ты человек аль нет? Плохого человека я бы к старику не повел. Не должно плохое к хорошему водить. Вдруг у тебя сердце злое? Вдруг ты чего плохого старику бы сделал? А он спас меня, хоть и сказал, что не должен я ему ничем, да. Но, смотрю, человек ты хороший, добрый. Людей любишь, традиции наши, легенды собираешь. Ты, верно, и есть тот, кого старик видеть хочет, да.

– Спасибо тебе на добром слове, – хлопнув Ивана по плечу, с улыбкой сказал я. – А друзей-то моих мы с собой взять можем?

– Нет, не можем. Старик сказал, только одного уруса приводи, да.

– Хорошо. Сейчас напишу им записку, и пойдем. Плохо, конечно, так, не попрощавшись.

Я вырвал лист из своего путевого дневника, взял карандаш и быстро написал: «Друзья мои, нам с Иваном необходимо уйти на некоторое время. Не ждите нас. Сплавляйтесь по реке дальше. При встрече все объясню. Ждите меня в Троицко-Печорске. Андрей».

Обмотав бумажку вокруг чалки, я закрепил ее с помощью бельевой прищепки. Мы взяли с собой по ружью, кое-что из пищи и быстро углубились в лесную чащу, в другую сторону от моих друзей.

16 августа. 1988 год. Вчера Иван привел меня на то место, где он впервые повстречал старика. Три дня он вел меня оленьими тропами. Лес становился все чаще, и к концу третьего дня мы зашли в такой непролазный бурелом, что передвигаться без топора стало трудно. Иван опять молчал и лишь изредка предупреждал меня о всяких неприятностях, поджидавших нас на пути, особенно когда на второй день мы медленно брели через огромное болото. Конца и края, казалось, ему не было видно. Но Иван упорно шел вперед, и по всему было видно, что дорогу он знает хорошо. Один раз, правда, я все же угодил в трясину, но Иван с невозмутимым видом нагнул ко мне ствол растущей рядом березки, и я благополучно выбрался из липкой жижи.

В конце концов, мы вышли на большую поляну, поросшую папоротником и осокой.

– Здесь, – сказал Иван, резко остановившись. – Будем ждать здесь. – Видно, недавно ураган прошел. Ишь ты, как деревьев навалило, а сломы свежие еще. Давай, урус, костер запалим, есть приготовим, да.

Сегодня утром Иван подстрелил маленького лосенка, отбившегося от матери или брошенного ей. У него была сломана нога, и он лежал на земле, еле дыша. «Все равно помрет, да, – подвел Иван итог жизни маленькому животному, – или хищники сожрут». С этими словами Иван нажал на спусковой крючок. После, ловко орудуя охотничьим ножом, он разделал тушку, нарезал мясо большими ломтями, обильно посыпал их солью, и часть из них сложил в заплечный мешок.

– Давай урус, тащи сушняк, запалим костер, будем жареную лосятину кушать.

– Айн момент, – с готовностью ответил я и начал подбирать прямо под ногами валявшиеся сухие ветки.

Благо сухой древесины вокруг было навалом, вскоре мы уже сидели и ели жареную лосятину. Именно в этот момент появился он. Старик действительно словно материализовался из ниоткуда. Он был высок, под два метра ростом. Волосы длинными седыми прядями спадали ему на плечи и доходили почти до лопаток. Длинная седая борода заканчивалась ниже пояса тоненькими косичками. На нем была надета серого цвета, длинная, до пят, рубаха из плотного материала, с длинными рукавами. Старик стоял как изваяние.

– Здравствуй Иван, – тихо произнес он. Голос его был мягким и очень приятным. – Ты выполнил мою просьбу, теперь оставь нас с этим человеком ненадолго.

Мой проводник встал и, молча поклонившись и опустив глаза, удалился в чащу в том направлении, откуда мы недавно пришли.

– Приветствую тебя, потомок великого дэйва Эрла, победившего черного Фиора в жестоком бою.

Сказав это, старик скинул капюшон на плечи и низко поклонился. Когда он выпрямился и подошел поближе, я увидел его лицо. Глаза старика были прозрачно-голубого цвета, взгляд его устремился куда-то вдаль, поверх моей головы. Но я чувствовал, что старик следит за каждым моим движением. А Иван говорил, что, заглянув ему в глаза, можно умереть.

– Здравствуйте…

– Ефимий мое имя. Я один из немногих, кто смог дойти до страны Беловодской, до столицы ее, града белокаменного, и вернуться обратно. Страна эта, основанная в давние времена пришедшими с южных заоблачных гор высокими людьми, стояла раньше на земле свободно. Сейчас же не увидишь ее, находится за невидимыми стенами, пройти через которые удается не многим, а лишь избранным двенадцати. Вернуться же оттуда могут лишь единицы. Миссия моя – встретить потомка великого дэйва и передать ему то, что сказано мне было одним из двенадцати. Слепота моя физическая, плата за то, что был в стране Беловодской, чтобы не смог найти я дороги обратно, но взамен дали мне знание и умение врачевать и переносить в пространстве тело свое и еще многое другое. Увидел и понял я в той стране, что во многом нет границ возможностям человеческим. Ты готов слушать?

– Да, готов, – прошептал я. – Услышанное мной было невероятным. Что-то подсказывало мне, что все, что я слышу, не просто больная фантазия ненормального старика, а какая-то древняя, доселе неизвестная легенда. И самое интересное то, что старик утверждал, что я являюсь ее частью. – Говорите, Ефимий, я внимательно слушаю.

– Очень давно, при Екатерине-царице, явился мне во сне ангел и поведал об удивительной стране Беловодской и столице ее – граде белокаменном. Люди там живут в достатке. Все там даром, а чего мало, делят поровну. Жизнь святая, беспечальная. Царя там нет, правят двенадцать старцев, сидя на скамейке рядком. По святости своей жизни они и в мороз ходят босиком. Но не всем туда дойти можно. Только лишь тем, кто верит в существование ее, кто чист душой и не помыслит, дойдя, обратно возвращаться. Рассказал он мне верные приметы, как дойти туда. Проснулся я и подумал: что мучаюсь я на службе солдатской. Доколе можно терпеть бремя тяжкое, быть битым чуть за что палками да муштрой себя изводить. Да и убивать мне не пристало. Не по-человечески это. Так и убег я с солдатской службы искать страну заветную. Пережил я многое на пути туда. Страшные беды подстерегают на пути в Беловодье. Но дошел все же. Приняли меня благожелательно. Все там было так, как во сне мне привиделось, через ангела. Жил я вольно, всего хватало, что не пожелаешь. Прожил я в граде белокаменном почти триста лет. Многому научился я у тамошних людей, многое узнал. Но однажды пришел ко мне в дом «ОН». Понял я сразу, кто это такой. Не человек это, хоть и похож очень. Слишком высок он был для человека-то. Сел он тихо на скамью у стола и стал рассказывать: «Нас в совете двенадцать. Шестеро людей и шестеро бывших ранее них. Правим мы в Беловодье, все вопросы решая единогласным числом голосов. Порядок и спокойствие царили в стране до сих пор. Но увидели мы, что восстает на Земле зло великое, и люди сами этому способствуют, не стремясь к духовному, а все больше оружие изобретая да планету нашу загаживая. Собрались тогда мы и решили отправить одного из нас в мир людской, чтобы найти того, кто сможет забрать «камень судьбы» у людей и принести нам. Тот камень, что по земле странствует, предрешая судьбы стран и народов с давних времен. Забрать, чтобы не попал он в руки злые. Люди должны сами свою судьбу вершить. Узнали мы из Высших Сфер, что пришел в мир и воплотился в человеке древний дух черного мага Фиора. Ясно зачем. Нужен ему «камень судьбы», чтобы через него править миром и разрушить его до основания, а на обломках построить царство хаоса и тьмы.

Вот что еще сказал мне «ОН»: «И знает Фиор, как пройти в страну Беловодскую, минуя стены и врата невидимые, для зла закрытые. Знает он, что, имея «камень судьбы», можно прийти и уничтожить страну нашу – последний оплот добра и света, ибо мощи камня вместе с мощью черной магии не смогут противостоять жители страны нашей. А потом ввергнуть Землю в хаос великий, и горе будет людям. Вскоре пропал Фиор из ведения нашего. То силы, вызванные черной магией, делают его невидимым для нас. Задумались мы тут. Сюда никак его нельзя допускать с намерениями злыми и с «камнем судьбы» в руках. Ибо в руках добрых много добрых дел он может сделать, а в руках злых – лишь злое, хоть и не создан он для зла. Решили мы опередить Фиора. И тут узнали мы в Высших Сферах, что живет на земле потомок великого дэйва Эрла, владевшего «камнем судьбы» много тысяч лет назад. Того, кто победил черного Фиора в битве за «камень судьбы» на закате древней дочеловеческой эпохи. К его сыну придет камень, так поведали нам Высшие Сферы. Ты, Ефимий, должен встретить его.

Пришло время. Мы отправляем тебя обратно в мир людской и место тебе укажем, где ждать его. Многому ты в нашей стране научился, такому, что в миру людям представиться не может. Но все лишь для одного. Должен ты найти потомка великого дэйва по приметам, которые скажем тебе, и рассказать ему о стране Беловодской, ничего не утаивая и не преувеличивая, и о том, что узнал сейчас от нас. Скажи ему, что судьба людская в его руках. Он должен передать знания своему сыну. И пусть помнит, Фиор тоже ищет камень и знает пророчество о том, что камень должен попасть к потомку дэйва Эрла. Фиор способен на все, чтобы завладеть камнем, даже на убийство. Пусть тот, кого ты найдешь по приметам, остерегается. Иди. И береги себя».

«Странно», – уже покинув Беловодье, думал я. Что поймет человек, пусть даже потомок великого дэйва, из моих напутствий? То, что его сын получит в руки «камень судьбы», о котором мне толком так и не рассказали. Где и когда это произойдет? Каков он, этот чудо-камень? Вдобавок ко всему, едва выйдя за врата страны Беловодской, солнце так ослепило меня, что глаза мои с тех пор не видят ничего и путь обратный не смогу ему указать. Так как его сын узнает дорогу, даже овладев этим камнем, если я не смогу указать путь его отцу? А самое главное, кого ему опасаться, если этот камень уже ищет черный маг-убийца Фиор? Как он выглядит?

По подсказкам людским до места указанного добрался и стал ждать. Думал только, что даже найдя тебя, Андрей, и рассказав тебе то, что должен был, я ко всему прочему не смогу помочь тебе ничем. Но с мудрыми не спорят и не оспаривают их решений. Их просто выполняют. Вот теперь ты здесь, а я чувствую, что это ты и есть. Тот самый потомок дэйва Эрла, которого я должен был найти. Я выполнил миссию. Остальное в твоих руках».

Сказав эту фразу, старик стал медленно растворяться в воздухе. Голова у меня закружилась, и я стал отключаться.

– Ефимий, – простонал я, едва слыша свой голос откуда-то со стороны. – Ты сказал, что было двенадцать старцев. Шесть людей. А кто эти шесть – бывших ранее них?

– Этого я не должен говорить. Не надо это знать тебе, потомок Дэйва.

– Кто такой Дэйв?

– Владыка, царь, король, как хочешь, только в далеком прошлом.

– Ефимий, – оседая на землю, заплетающимся языком еще сумел спросить я. – А что дальше, когда «камень судьбы» окажется у двенадцати, что послали тебя?

Сквозь пелену покидающего меня сознания я смог разобрать:

– Будет то, что должно быть. Когда люди будут достойны, откроются врата в Беловодье и… путь… будущее… новая раса…

– А если не..? – уже не слыша своего голоса, спросил я.

– Хаос и смерть, – последнее, что смог разобрать я.

Пришел в себя я оттого, что Иван тряс меня за плечи и хлопал ладонями мне по лицу. Долго ли я был без сознания, не помню. Но помню, что снилось мне что-то прекрасное. Ощущал я такое блаженство, что и не передать словами. Отрывочно помню я: город с домами высокими, с золотыми крышами, причудливыми башнями и огромными садами. Каналы вокруг города, питавшие эти сады и дающие воду в дома. И людей в белых одеждах, с внешностью прекрасной, глазами добрыми, наполненными мудростью.

– Андрей, эй, Андрей, ты жив? – с тревогой в глазах, наклонившись надо мной, спрашивал Иван, вновь и вновь тряся меня за плечо.

Я открыл глаза. Высоко надо мной сквозь ветки деревьев были видны проплывающие по небу причудливой формы облака. Я лежал на спине, широко раскинув руки в стороны. Слова Ивана прорывались до моего сознания откуда-то издалека, словно через какую-то невидимую пленку. Приподнявшись на локтях, я посмотрел на моего проводника. Увидев, что я открыл глаза, он отошел в сторону тлеющего костра и, присев возле него на корточки, стал ковыряться прутиком в углях. Медленно повернувшись набок, я встал. Тело мое было таким легким, что казалось, я вот-вот взлечу.

– Слушай, Иван, со мной что-то произошло? Я не помню, как отключился.

– А сейчас ты, наверно, ощущаешь легкость в теле? – не смотря в мою сторону и продолжая ковыряться в углях, спросил Иван.

– Откуда знаешь?

– Я испытал то же, после того как старик исцелил меня от ран. Думаю, он может выгонять бесов из организма.

– Бесов, говоришь? – переспросил я. «Бес за мной охотится.

Старик твой волшебный меня предупредил», – пронеслось у меня в голове. А вслух я произнес: – Может быть, может быть.

– Что дальше-то делать будем? – наконец оторвавшись от своей важной работы по наведению порядка среди углей, спросил Иван.

– Да ничего, Иван, до дороги меня выведи. А там… Ох, и со странным человеком ты меня сегодня познакомил. Прямо как в сказке, что наяву. Спасибо!

– Да чего уж там. Я сам рад, что сумел старцу угодить. Не ошибся, стало быть, в тебе, да. Сейчас давай костерок-то землей засыплем, приберем тут за собой, да в путь.

После того как природоохранные мероприятия были закончены, мы тронулись с места. Иван резонно предложил довести меня до своего села, а оттуда до Троицко-Печорска на попутках кое-как можно будет добраться. Чтоб чем-нибудь себя занять, кроме созерцания окружающей природы, я попросил Ивана рассказать еще что-нибудь про Ефимия. Иван пообещал, что по приходу в село он познакомит меня кое с кем, кто может пополнить багаж моих знаний об этом удивительном человеке, обладающем какими-то сверхъестественными способностями и знаниями, как мне уже поверилось, не от мира сего. Больше он не произнес ни слова за весь путь, только бубнил, как всегда, себе под нос что-то непонятное. Впрочем, это нисколько не расстраивало меня, так как мне было над чем подумать. Я попытался еще раз вспомнить в деталях разговор со стариком, все расставить на свои места. Молчание Ивана и таинственная тишина окружающего со всех сторон леса к этому располагали.

Итак, что я узнал? Со слов старца, я состою в родстве с каким-то мифическим дэйвом по имени Эрл. Дальше он сказал, что этот дэйв в смертельном бою за «камень судьбы» убил Фиора. Значит, Фиор и дейв Эрл были врагами, жили в одно время, но когда, что это за «дочеловеческая эпоха?» Кто такой Фиор, об этом старик не сказал ни слова. Единственное, что известно, – это то, что он был черным магом. Да еще то, что дух его возродился из небытия и вселился в чье-то тело. Но где он сейчас? Дэйв Эрл владел, как сказал старец, «камнем судьбы», который сейчас странствует по свету, предрекая судьбы стран и народов. И этот камень попадет к потомку дэйва, то есть к моему еще не родившемуся сыну. Интересненькая история. А самое интересное, это то, что старец утверждает, что пришел из Беловодья, где и услышал эту историю. И что он и есть тот самый Ефимий, что почти триста лет назад жил в этих местах. Значит, необходимо поспрашивать местный люд о Беловодском царстве. Может, кто что-нибудь помнит из рассказов прадедов и прабабок. Иван утверждает, что встарь целыми деревнями убегали люди искать Беловодскую страну. Правда, никто ее не нашел. Тем не менее. А там, глядишь, и прояснится что-нибудь, если предположить, что в народных легендах и сказаниях есть хоть доля правды.

Треск сломавшейся под ногами сухой ветки вывел меня из состояния задумчивости. Думая о своем, я не заметил, что Иван увел меня в сторону от болота, по которому мы шли до места встречи со стариком. Сориентировавшись, я понял, что мы уходим в сторону от реки. Все меньше вдоль тропинки встречались растения, характерные для влажной болотистой местности. Между деревьями, преимущественно соснами, появились просветы, так, что можно было видеть, по крайней мере, на 50—100 метров вперед. Иван продолжал хранить молчание. Вскоре начало смеркаться, и я все чаще вопросительно посматривал на него, идя с ним бок о бок. Он в свою очередь не обращал на меня никакого внимания, но и останавливаться на ночлег, как было видно, не собирался. Значит, подумал я, скоро мы должны выйти к селу, и Иван решил прийти туда именно сегодня. Примерно еще через два часа, когда уже совсем стемнело и с неба на нас смотрела полная луна, мы наконец, как я и думал, вышли из леса. Село было не очень большое. Судя по очертаниям домов, стоявших вдоль проселочной дороги, домов двадцать. Свет не горел ни в одном окне. Село спало. Жители в селах и деревнях, как и встарь, рано ложатся и рано встают. Даже дворовые, цепные псы не слишком утруждали себя лаем, когда мы проходили мимо домов, которые они должны охранять. В конце дороги, возвышаясь над крышами сельских домов, стояла старая бревенчатая церковь. Единственное здание, в окнах которого мерцал тусклый свет. Иван вел меня туда.

Добравшись до порога одной из пристроек церкви, Иван тихо постучал в дверь.

– Отец Сергий здесь живет. Иерей церкви местной, – шепотом сказал Иван. – Он тебе нужен.

– Слушай, Иван, – так же шепотом спросил я, – ведь ты же довольно хорошо говоришь на русском, чего же почти все время молчишь?

Иван скосился на меня своими маленькими, раскосыми глазами. В лунном свете было видно отраженное в них недоумение.

– Понимаешь, Андрей, слова-то от души происходят, а значит, чего зря болтать, душу растрачивать?

В этот момент дверь со скрипом приоткрылась.

– Кого там черт принес, прости Господи мою душу грешную, – донеслось до нас с той стороны двери.

– Открывай, батюшка, это я, Иван, да не один, а с одним хорошим человеком.

– Хорошие люди по ночам дома сидят, – распахивая дверь, проворчал священник. – Заходите, коль пришли, да ноги на пороге вытирайте. Нечего грязь-то в горницу нести.

– Строгий батюшка, – прошептал я на ухо Ивану, проходя в открытую дверь.

– Да уж, строгий. Это у него манера такая разговаривать. А так он добрейшей души человек. К тому же самый ученый на всю округу. В самой Москве учился когда-то, да.

– Проходите, проходите, чего там, в дверях топчитесь да шепчетесь. Да дверь за собой прикройте, – донеслось из глубины дома.

Мы, то и дело натыкаясь в темноте на какие-то предметы, дошли до прохода из прихожей в комнату. Комната, как в старину ее называли, горница, была маленьких размеров. Стояла в ней нехитрая мебель: длинный стол посередине, вдоль него две скамьи по обе стороны. Под окном маленький диван. Рядом с ним тумбочка. Вдоль другой стены печь. На стенах развешаны старые фотографии в рамках и иконки. Как полагается, имелся и красный угол, где несколько догорающих свечей освещали стоящие там иконы с образами. Вот и все убранство. Ко всему этому можно добавить стоящую возле стола весьма колоритную фигуру батюшки Сергия, одетого в подрясник, с висящим на шее, на серебреной цепочке, довольно увесистым серебреным крестом. В левой руке он держал канделябр с горящими свечами, правой поглаживал седую бороду. В свете свечей я рассмотрел лицо батюшки Сергия. Впалые щеки, широкий и высокий лоб, прямой, тонкий нос. Кожа его, словно светящаяся изнутри, была бледной и тонкой, как пергаментная бумага. Но главное – это были глаза. Серые, казалось, почти прозрачные, они излучали доброту и умиротворенность. Глубокие морщины спускались от их наружных углов к выступающим скулам. В эти глаза хотелось смотреть неотрывно. Ум, нет, скорее мудрость прочитал я в них. Батюшка улыбнулся.

– Меня зовут Андрей, – представился я. – Благословите, отче!

– Крещен? – Сергий приподнял бровь.

Я пожал плечами, так как не знал этого.

Священник все же перекрестил меня и дал приложиться губами к своей руке. То же сделал и Иван.

– Что привело вас сюда, дети мои? Мирские ли заботы вас тяготят, или духовные?

– Этот человек, – Иван кивнул в мою сторону, – он геолог, студент. Но кроме всего собирает предания народные да легенды. Очень его интересует личность одна – Ефимий. Жил он ведь здесь давным-давно, все это знают. А сейчас, говорят, тот старик, что в местах наших объявился, и есть тот самый Ефимий, только старый очень. Триста лет все-таки прошло.

Сергий перевел на меня взгляд.

– Интересуешься, значит? Ладно, утро вечера мудренее. Давайте спать собираться. Завтра поговорим.

– Благодарю, батюшка, за гостеприимство, но мне уходить надо, – воспротивился Иван.

– Что ж, каждый хозяин своего слова. Раз надо, упрашивать остаться не буду.

Иван повернулся ко мне и протянул руку. Я пожал ее.

– Спасибо, Иван, за все. Это просто удача, что мы встретились тогда, в Троицко-Печорске.

– Это просто удача, что я согласился быть вашим проводником.

Иван повернулся к священнику.

– До свидания, батюшка. – Иван перекрестился и быстро вышел из дома.

Сергий предложил мне на выбор диванчик у окна или печку, дал подушку, а сам удалился в спальню, пообещав на завтра баньку.

19 августа 1988 года. Я проснулся около девяти утра. Батюшки в доме не было. На столе стояла крынка молока и лежало полбуханки свежего хлеба и два вареных яйца. Я слез с печи. Вчера для ночлега я выбрал именно ее. Умылся холодной водой из рукомойника, которого вчера в темноте не заметил, поел и вышел на улицу. Село на самом деле оказалось не таким маленьким, как мне показалось в темноте. Но большинство домов пустовало, судя по заколоченным ставням. Я вышел во двор. Чтобы чем-то занять себя, я принялся колоть дрова. За этим делом и застал меня священник, пришедший, видно, из церкви.

– Бог в помощь, – сказал он. – Пойду-ка я баньку затоплю, как обещал.

– Благодарю, батюшка.

Сергий скрылся за углом дома. Какие все ж у нас удивительные люди! Не знает меня, а пустил на ночлег, накормил, теперь вот баньку затеял. Закончив с дровами, я осмотрел результат своей работы. Под навесом у забора выросла значительная гора аккуратно сложенных рядами дров. Надолго должно хватить.

Из-за угла дома появился отец Сергий и махнул мне рукой. Я воткнул топор в колоду и направился в сторону старика. Сергий молча проводил меня до стоящей за домом, чуть в стороне, маленькой баньки. Из трубы ее валил полупрозрачный дымок.

– Распоряжайся тут сам, – сказал батюшка. – Там в предбаннике венички березовые, белье чистое. Разберешься. Потом поговорим.

Хорошо напарившись и отхлестав себя по всем частям тела прекрасным березовым веником, через час-полтора я, довольный и умиротворенный, вернулся в дом, где меня ждал батюшка Сергий. На столе стояли русский самовар и чайный сервиз. На блюдечке лежал кусковой сахар.

– С легким паром, – улыбаясь, произнес Сергий. – Присаживайся. Отведай чайку со стариком. Сахар вот бери, там мед, сушки.

– Благодарю батюшка. – Я сел напротив священника.

Налив себе чашку чая и чуть отхлебнув, Сергий спросил:

– Так значит, что тебя интересует, Андрей, и кто ты, откуда в наших местах?

– Я будущий геолог, с партией тут нахожусь, а попутно фольклор народный собираю, легенды и сказания ради интереса. Интересует меня Ефимий. Много я наслышан о нем от Ивана, проводника нашего. Говорил он мне, что жил в краях здешних лет триста назад солдат беглый. Якобы народ баламутил, бежать всех в страну Беловодскую агитировал. А потом пропал вдруг. Вот про страну эту Беловодскую узнать хочу тоже. Иван меня к вам привел. Сказал, что помочь можете в вопросе этом. Да тут еще Иван познакомил меня со старцем одним. В народе говорят, что он и есть тот самый Ефимий, что триста лет назад пропал. Чудеса он творит. Мальчонку тут спас одного от бешенства, да и Ивана выручил, погибнуть не дал в лесу.

– Чудеса, Андрей, что неподвластны сознанию нашему, только Господь делать способен. А старец этот, кем бы он ни был, лишь инструмент в руках Господа нашего, через добрые дела которого являет он себя миру. Кто он, старец этот, что Ефимием себя назвал, не знает никто. Да и узнавать не пристало. Все в мире от Бога. Видно, Богу угодно было наградить старца слепого даром людей исцелять, чтобы люди уверовали. Ведь совсем наша страна духом пала. В церковь не ходит никто. А кто верует, говорить об этом боится. Вот и ты креста не носишь, не знаешь, крещен ли? Такой тебе будет мой сказ. А что насчет того Ефимия, солдата беглого; есть у меня кое-какие сведения от отца Александра оставшиеся, что сто лет назад служил в церкви этой. Ее тогда только и построили. При Екатерине Второй в краях этих скит был. Жил там схимонах Прокл. Глубоко верующий и образованный человек был. Много странствовал по свету, да так и осел в местах здешних. Оставил он после себя жизнеописание свое. Каким образом оно к отцу Александру попало, неизвестно. Среди прочего всего есть в нем упоминание о Ефимии, солдате беглом. Книга эта старинная у меня сейчас хранится.

– Батюшка, взглянуть-то можно будет?

– А чего ж нет. Ты пей чай. Чай вприкуску особенно сладок. Как напьешься, так и пойдем в мой рабочий кабинет. Там она.

А пока пьешь, меня послушай. – Беловодье то не что иное, как миф. Мифическая страна свободы и блаженства в русских народных преданиях XVII–XIX веков. По мнению старообрядцев, входящих в «Беловодскую иерархию» – старообрядческую церковь у поповцев, основанную в семидесятых годах XIX века и имевшую сторонников здесь, на Урале, в Сибири и Прикамье, находилась где-то на востоке. Реальным ее прообразом является Бухтарминский край на Алтае. Но не от Бога церковь та была. Секта это, как сейчас их называют. И учение это, что Ефимий людям предлагал, на котором церковь та держалась, – полный бред и невежество. Не может быть рая на земле.

Через полчаса мы с отцом Сергием осторожно перелистывали страницы старинной книги, склонившись над столом.

– Вот, нашел. – Сергий водил указательным пальцем по строчкам.

Текст был написан на старославянском языке. Я не понимал через слово, что вслух произносил отец Сергий.

– Простите, батюшка, но я ничего не…

– Не волнуйся, Андрей, что нужно тебе, я переведу.

Произнеся еще несколько непонятных слов, отец Сергий наконец стал читать, сразу переводя:

«Пришел ко мне в скит человек. Был он солдат беглый, прятался. Звался Ефимий. Рассказал, что идет на юго-восток, искать страну заветную, какую обозвал Беловодскою. Причудилась она ему во сне. Будто бы ангел ему явился и указал путь туда. Много он мне рассказал про страну ту. С ним вместе идти предлагал (дальше пропуск, затертые буквы). Все мы ищем Бога, но не каждый находит. Пусть идет. Господь с ним». А вот еще. Запись через пять лет: «Видно, много людей поверило Ефимию, с которым я пять лет назад здесь говорил. Бегут люди от жизни тяжкой искать рай на земле, Ефимием обещанный. Вчера был у меня один ходок, тоже ходил Беловодье искать, а теперь домой возвращается. Ночлега попросил. Говорил о том, что люди деревнями целыми бегут. Рассказывал, какие опасности на пути в Беловодье поджидают.

<Вот идет человек, и вдруг видится ему, что повсюду корзины раскиданы. Но это не корзины, а грудные клетки человечьи и верблюдов, тех, что пали на тяжком пути. Если же сумел пройти через пустыню, увидишь город, но там прежде тебя чума прошла, кто не помер, озверел и ест человечину. В воротах города силки на странников стоят, как на зайцев. Поймают – съедят. Потом будет глиняный город, где бьются меж собой четыре царя. Один из них отобрал у своих подданных медную посуду, переплавил, отлил пушки и победил других правителей.

Есть на пути поселки покрытых паршой, а также селения прокаженных. Эти гонятся за путником и норовят его лизнуть. В любом месте могут схватить и бросить в подземную тюрьму. И будешь пластаться в рудниках. Как ослепнешь, выпустят. Какая теперь дорога. Так и возвращаются обратно. Ходят теперь, стучат под окошками, Христа ради просят. Но вот одолел наконец путник все напасти, а тут перед ним черные горы. Хорошо, что рассекает их щель, можно пройти. Однако и тут не слава богу. В отщелках уместились цари с войсками, идет у них нескончаемая война. Один царь заказал в Туле десятиведерный золотой самовар для пиров, а другой царь отбил самовар по дороге. Но самоварный кран успели доставить заказчику. Вот с тех пор и спор идет. Схватит владелец самовара странника: отвечай, какой царь теперь главнее, у кого самовар или у кого кран? Тот, понятное дело, говорит, что самовар главнее, куда кран сам по себе, что им затыкать? Царь и говорит: иди мол, знаток русских механизмов, во вражеский отщелок и там свидетельствуй. Поведут знатока, а навстречу под караулом другой идет, который уже другому царю показал, что кран-де главный механизм, а сам самовар с трубой и жаровней внутри – лишь прилагательный. Много беловодских путников на этом самоваре голову сложили >.

– Что ж, стало быть, так и не дойти до Беловодья? – поинтересовался я у ходока.

– Есть надежда, – говорил он. А потом словно кого-то цитировал: "Земли этой Беловодской только тот может достигнуть, кто душой и помыслами чист, кто всем желанием загорится обратно не возвращаться”.

– Вот и все, – отец Сергий закрыл книгу и посмотрел на меня вопросительно.

– Спасибо, батюшка. Что я могу для вас сделать?

– Куда теперь пойдешь? – не обратив внимания на вопрос, спросил батюшка.

– В Троицко-Печорск, там меня друзья ждут и начальник партии геологической. Влетит мне, что убежал от них с Иваном.

– На все воля божья. Иди с богом, – батюшка перекрестил меня, и я, попрощавшись, вышел в горницу, взял свои вещи и отправился в сторону дороги.

К вечеру я добрался до Троицко-Печорска. Там встретился с Игорем и Степаном, но ничего им рассказывать не стал. Упомянул лишь, что в селе проводника Ивана остановился один старец, который знает много легенд и сказаний местных. «Такого пропустить я не мог», – сказал я им. Они не стали тогда больше меня расспрашивать. Раз надо было студенту – это значит надо. Через два дня партия отправлялась в Сыктывкар, откуда самолетом, с пересадкой до Москвы. Поселились мы на эти дни в маленькой гостинице.

Отправился я искать местную больницу. Очень было интересно с врачом поговорить, что мальчишку, одного из двух покусанных бешеным волком, с собой увез.

Нашел я эту городскую больничку. Там и встретил того врача, в инфекционном отделении он работал. Был это мужчина лет двадцати восьми – тридцати. У него было вытянутое лицо с натянутыми на кончик тонкого, костлявого носа очками. Худой, как тростинка. Встретились мы с ним вечером, когда врач возвращался с дежурства, присели в больничном парке на скамье под липой, и состоялся меж нами разговор. Было пасмурно, и врач все время ежился при малейшем ветерочке. Он то и дело поправлял падающие на нос очки, пытаясь повнимательней меня рассмотреть.

– Так что вас интересует, молодой человек? – Врач поднял воротник и потер руки, предварительно подышав на них.

– Помните, доктор, вы как-то приезжали в одно село. Там были два мальчишки, которых волк бешеный покусал? Одного вы еще с собой увезли, а второй остался дома. Спасти его было невозможно. Поздно уж было.

Врач с тревогой посмотрел на меня. Даже перестал трястись.

– Простите, а вы кто? Вы не из…

– Да нет, я студент, геолог из Москвы. Меня зовут Андрей Зимнин. Так помните?

– Ну да, ну да, припоминаю что-то. – Врач опять в недоумении покосился на меня, натянув очки на глаза и придерживая их пальцем. – У мальчонки того шансов не было. Если первый, что был постарше и покрепче, мог кое-как бороться с инфекцией, то второй находился в терминальной фазе заболевания. Проще говоря, с минуты на минуту должен был умереть. А мое дело – живым помогать, кому еще помощь эта впрок пойдет. Поэтому я и сказал родителям правду. Нельзя было время терять. Надо было другого осматривать, может, у него шансы были. Так, значит, и получилось. Выходили мы его в отделении. Сейчас бегает, небось, и не помнит, что с ним за история приключилась. А что собственно?

– Да ничего, доктор, просто мальчик тот, что умереть должен был, жив остался. Вот я и хочу спросить, возможно ли такое? Правда, жив он остался, благодаря старцу одному и лекарству его чудодейственному, что родителям умирающего дал.

– Постой, постой! – Врач отпустил палец, и очки снова упали ему на нос, – этого не может быть. Лечения от бешенства еще не придумано. Есть сыворотка антирабическая, но она лишь в периоде инкубации помочь может. Если опоздал, не ввел ее, все, не спасти человека. А ты говоришь, живой. Может, напутал чего?

– Говорю, живой. Странный тот старец. Он и другу моему помог, когда его в лесу медведь подрал. От ран вылечил, без всяких лекарств.

– Подожди, – засуетился врач, – это разговор серьезный. Пойдем-ка ко мне домой, там все и расскажешь про старика своего волшебного. – Врач встал, поежившись, втянул голову в плечи и зашагал бочком по аллее. – Пойдем, пойдем, – он обернулся и махнул мне рукой, – холодно что-то сегодня в парке-то сидеть. Дождь еще начал. Вот тебе и август.

Я встал и пошел за врачом. Жил он рядом с больницей, в двух кварталах, поэтому через 15 минут мы уже сидели на кухне у врача дома.

– Поставь чайник, – попросил он, – я сейчас.

Пока я искал спички и включал газ, врач вернулся из комнаты с большой книгой в руках. Он сел за стол и начал листать ее. Я смотрел на него внимательно и пока ничего не понимал.

– Что это у вас? – поинтересовался я.

– Значит, говоришь, жив остался. Вот, на, почитай. – Он подвинул книгу к краю стола, ближе ко мне.

– Бешенство, – прочитал я вслух. – Острая вирусная болезнь, возникающая после попадания на поврежденную кожу слюны инфицированного животного… Инкубационный период длится от семи дней до года (чаще 1–3 месяца). Что такое инкубационный период?

– В том-то все и дело. Это период накопления и внедрения вируса в ткани-мишени. В первую очередь, это нервная ткань. Длится он до первых клинических проявлений, стадии предвестников, когда появляется зуд, тянущие боли в области укуса или ослюнения. Именно в периоде инкубации находился тот мальчик, что постарше. Ему повезло. Ты читай, читай дальше.

– Понятно, – кивнул я головой. – Смерть наступает через 12–20 часов после появления параличей. – Я поднял голову и посмотрел на врача. – Когда вы пришли, мальчик был парализован, так мне рассказывали.

– К сожалению, это так.

– После появления первых клинических симптомов спасти больного не удается, – прочитал я дальше и закрыл книгу.

Врач сидел с удовлетворенным видом, явно давая понять мне, что я полчаса назад нес полную ахинею.

– Вы, молодой человек, должны понять, что сделать что-либо было невозможно. И потом, вы видели это своими глазами? Вы видели этого мальчика?

– Нет, не видел.

– В таком случае то, что вы рассказали, не есть факт. Согласны?

– В принципе, да. – Мне нечем было опровергнуть слова врача.

– А что вы говорили про какого-то старца?

– Дело в том, что я нахожусь здесь с геологической партией, но у меня есть одно увлечение. Я собираю различные легенды, сказания и прочие, не понятные нашему разуму истории. Можно сказать, что это мое хобби. В общем, старец этот словно не от мира сего. В народе говорят, что ему триста лет от роду. Видели его тогда в различных местах Среднего Урала. Он ходил по селам да деревням, народ баламутил. Все агитировал бежать с мест насиженных в страну Беловодскую, якобы созданную по словесному чертежу Бога. Но потом пропал. А теперь снова появился из небытия. Вот именно он и помог, по слухам, тому мальчику.

– Было бы глупо полностью отрицать то, что вы рассказали мне, – врач повел бровями. Его бледная кожа и покрасневшие глаза говорили о том, что он либо болен, либо хронически не спит. – Про старца этого не слышал и про легенду о стране Беловодской тоже. А вот народная медицина хранит в себе много загадок и тайн. Но все легко проверить. Надо просто навестить эту семью. Если вы действительно увлекаетесь различными небылицами, могу рассказать вам одну. Правда, это быль. И очевидцев этому больше чем предостаточно, как и тайны вокруг всего этого. Вы слышали что-нибудь о девочке по имени Лия? О ней писали в центральных газетах четыре года назад. Большие научные споры велись о ее феномене. Даже международная конференция была в Москве. Потом больше я о ней не слышал ничего. Так вот. Родом она почти из здешних мест. Более того, я был одним из врачей-стажеров, кто участвовал в ее комплексном обследовании, пока ее в Москву не забрали.

– Честно говоря, – я повел плечами и отрицательно закачал головой, – ничего не слышал о ней.

– Тогда слушайте, Андрей, – продолжал врач.

– Одну минуту, – я достал свой блокнот, – я буду делать пометки, вы не против?

– Валяй, студент. – Доктор встал, вытащил из холодильника ополовиненный полузасохший лимон и выдавил его в кружку. Затем налил в нее чай. – Чайку?

– Спасибо, я потом. – Я раскрыл блокнот на чистой странице и, положив его на стол, приготовился слушать и писать.

Доктор с булькающим звуком отхлебнул чуток из кружки.

– Приболел я немного, вот лимончиком лечусь. Витамин С.

Я замер в ожидании. Наконец доктор уселся за стол и начал свой рассказ: «Дело было четыре года назад, как я уже говорил. Приехал в наш город дедушка из далекого поселения, что на Среднем Урале у реки Тавда стоит. Там еще гора рядом, одна из высоких на Урале, Денежкин Камень называется. Может, знаешь, геолог? Ну да ладно. Привез он к нам в больницу девочку, дочь, значит. И чего его к нам занесло, непонятно. Рядом ведь и Серов и Нижний Тагил, а чуть дальше того и Свердловск. Кто их, этих стариков, поймет? Может, родственники у него здесь жили. Пришел в приемное отделение и говорит, что дочь привез на обследование. Что-то не в порядке с ней. А девочка вполне нормальная, волосы черные, вьющиеся, глаза карие и какие-то бездонные. Мордашка такая симпатичная. Сидит на кушетке в платьице красном, ножками болтает. Я как раз тогда на приеме был. Посмотрел я на деда. Выглядел он, прямо скажем, неважно. Худой, кожа серая, глаза запавшие. Я тогда еще предположил, что рак у него или туберкулез. И подумал, может, путает чего. Больше она на внучку похожа. Оговорился, наверно.

– А в чем, говорю, дело-то, что беспокоит?

– Да ее ничё не беспокоит, – отвечает дед шепотом, – с рождения самого не болеет ничем. Это вот меня беспокоит, и почему она растет так медленно? – Дед сильно закашлялся, достав из кармана грязный платок. – Ей уж 44 года, поди, а выглядит, он посмотри, на лет десять. Мне-то помирать уж скоро. Опухоль у меня в легких сидит, рак, значит. Старухи моей нет уже. На кого я девочку оставлю? Так бы была уж взрослой бабой, ничего. А тут? – Он через плечо посмотрел на ребенка. Девочка в это время расхаживала по коридору, останавливаясь и с интересом читая профилактические медицинские плакаты, развешенные по стенам.

– Дайте-ка ваш паспорт, дедушка, и документ на ребенка. Что у вас там есть? Свидетельство о рождении, что ли. Тогда я про себя подумал, что напротив меня роется в замусоленной авоське, ища документы, обычный старый маразматик, безнадежно больной к тому же. Но, как выяснилось, я ошибался.

Наконец, прекратив кашлять и засунув платок в карман, он достал со дна сумки документы, завернутые в полиэтиленовый пакет и тщательно перевязанные суровой ниткой.

– Нате, доктур, – он протянул мне несколько потрепанных документов. – Два паспорта, свидетельство о рождении, выписка из роддома – больше ничего нет.

– А ее амбулаторная карта?

– Какая еще карта? Говорю же, доктур, не болела она никогда. Не обращались мы к докторам-то. Вот тока фельдшер местный че-то писала здесь пару раз, – он ткнул корявым пальцем на еще одну бумажку, торчащую из свидетельства. Это были отметки о нескольких прививках.

– Ладно, ладно, разберемся, дедушка. – Открыв паспорт, я прочитал: – Потапов Никодим Федорович, 1910 года рождения, сейчас 1984 год, значит, сейчас ему 74. Так, свидетельство о рождении: Потапова Нина Никодимовна, 1940 года рождения. Значит, сейчас ей 44. Я поднял глаза на старика. – Дедушка, а это точно ее свидетельство о рождении, может… А сейчас. – Я перелистал страницы паспорта. В графе дети числился один ребенок. Потапова Нина 1940 г.р. В ее паспорте на месте фотографии в шестнадцатилетнем возрасте была фотография четырехлетней девочки. Больше фотографии не менялись. Я ничего не понимал.

– Вот и я говорю, доктур, больна она може, хоть и не жалуется? Нинка, подь суды, – окликнул он ребенка, – поговори вот с доктуром, познакомься. – Дед снова закашлялся.

Пока девочка шла в моем направлении, я перебирал в голове различные симптомы и синдромы, характерные для наследственных болезней, характеризующихся задержкой роста и развития: Дауна, Шершевского-Тернера и прочие. А может, эндокринология? Гипофизарный нанизм, например? Правда, внешний вид ребенка не указывал на то, что у нее имеется хромосомная аномалия.

– Здравствуйте, меня зовут Лия. – Она улыбнулась приятной улыбкой, обнажив два ряда ровных белых зубов. Я отметил какую-то прямо сказочную красоту этой девочки.

– Нинка, опять ты за свое, – проворчал дед. – Какая к черту Лия? И хватит лыбиться.

– Меня зовут Лия, – не обращая внимания на отца, настойчиво повторил ребенок. – А как вас?

– Очень приятно, Лия, – я вышел из-за стола и протянул ей руку, – меня зовут Виктор Сергеевич.

– Значит, Витя. Красивое имя, – пожав мне руку, заключила она.

– Нинка, – вспылил дед, – засранка, опять? Как ты со взрослыми разговариваешь?

Я с интересом посмотрел на девочку.

– Скажи, Лия, тебя что-нибудь беспокоит? Может, болит чего-нибудь?

Девочка засмеялась.

– А, значит, папочка привел меня сюда на осмотр? – сотрясаясь в приступе смеха, проговорила она. – Все никак не может успокоиться. Ха-ха-ха. Вот старый лис. Говорил, что к знакомым идет, что здесь в больнице работают. Ладно, Витя, пойдем, что там, анализы сдавать или что еще? Уважу уж папочку. Да и самой интересно, почему я расту так медленно.

Я даже растерялся, но сумел взять себя в руки. Рассуждала она, прямо скажем, не по-детски. По крайней мере, умственные способности у нее были на первый взгляд в порядке.

– Ну что ж, пойдем со мной. – Я подтолкнул ее в спину, ростом она была мне по плечо. – Проходи в смотровую и раздевайся, вон там, за ширмой.

– Как раздеваться, совсем, что ли?

– Совсем, совсем. Мне надо тебя осмотреть.

– Ну, доктор, только не шали. – Она снова засмеялась и прошла за ширму.

Прошло минуты полторы.

– Кх, – кашлянул я в кулак.

– Все, Витюша, можешь заходить.

Я прошел к девочке. Увидев меня, она встала с кушетки и повернулась вокруг себя.

– Что, Витюша, все у меня на месте? – Она, улыбаясь, смотрела мне в глаза, стоя передо мной полностью обнаженная, стыдливо прикрывая одной рукой начинающий обзаводиться пушком темных волос лобок, другой – выпуклости только, только начинающих наливаться грудей.

Все наследственные аномалии, характеризующиеся задержкой роста, сопровождаются, как правило, отчетливо видимыми, характерными изменениями внешности и половых органов. Кроме разве что «чистой дисгенезии гонад», при которой отсутствуют соматические (телесные) аномалии, но есть недоразвитие внутренних половых органов. Внешне девочка была совершенно нормальной. Выглядела лет на 11–12.

– Ты, Лия, совершенно нормальный ребенок.

– Ребенок? Странно, что-то я не слышала о 44-летних детях. Конечно, если эти люди не инфантильные идиоты. – Она отвернулась и стала одеваться.

Сзади тело ее выглядело пропорционально сложенным. Более того, эти пропорции были, прямо скажем, идеальными.

– Подожди Лия, мне необходимо тебя послушать. – Я попытался вытащить из бокового кармана халата фонендоскоп, но он, сложившись, словно змея, выскользнул у меня из рук. – Черт, растяпа, – выругался я шепотом.

В это время девочка, надевая через голову платье, резко обернулась на звук упавшего прибора. Не успел я нагнуться, чтобы поднять его, как вдруг он, словно сказочный ковер-самолет, оторвался от пола и стал подниматься по воздуху вверх. Я взглянул на Лию. Она сосредоточенно смотрела из-под бровей, слегка опустив голову, на зависший в воздухе в полуметре от пола фонендоскоп. Мышцы ее напряглись, скулы заострились. Она медленно поднимала голову и глаза вверх, а вслед за этим по воздуху поднимался и фонендоскоп. Я стоял как вкопанный. Долетев до уровня моей шеи, резиновая трубка изогнулась, и, скользнув одним концом вокруг шеи сзади, упала мне на плечи. Девочка улыбнулась и как ни в чем не бывало отвернулась и стала одеваться дальше.

– Э… что… – я схватил фонендоскоп и, сдернув его с плеч, поднес к глазам. Эт-т-т-о что было? – заикаясь, произнес я.

– А, ничего особенного, – Лия пожала плечами, наконец надела платье и уселась на кушетку. – Просто я так играю.

Я, как мне это было не трудно, придал лицу невозмутимый вид, пытаясь дать понять, что ничего особенного не произошло.

– Посиди здесь, Лия, я сейчас вернусь.

– А как же послушать? – девочка засмеялась. Наверно, все же у меня, как я не старался, был глупый, растерянный вид.

– Что? – переспросил я.

– Послушать, Витюша, ты хотел меня послушать.

– Да, да, – выходя из смотрового кабинета, кинул я, – обязательно послушаю.

Прикрыв за собой дверь, я зашел в лабораторию, заказал общий анализ крови, мочи и биохимию. Затем по телефону вызвал гинеколога и педиатра. Я практиковался в инфекции. По моей части у девочки ничего не было. Дежурная медсестра измерила девочке давление, температуру. Когда все врачи собрались и осмотр был закончен, девочке был выставлен диагноз: здорова. Анализы ее полностью соответствовали всем показателям здорового 12-летнего ребенка. Врачи с непониманием смотрели на меня. Тогда пришлось рассказать все, что я узнал про Лию. Дед тем временем мирно дремал на лавочке в приемной. Все понимали, что это экстраординарный случай, и сошлись во мнении, что девочка нуждается в дообследовании, поэтому была оформлена госпитализация в терапевтическое отделение, в отдельную палату. Лия согласилась при условии, что ее не будут размещать в педиатрии. Ее вывели из смотровой, и медицинская сестра проводила ее в отделение. Тем временем я подошел к ее отцу и слегка толкнул его за плечо. Дед с трудом открыл глаза.

– А, доктур. – Дел закашлялся. – Подь сюды, – он указал себе на рот и приложил палец к тонким, высохшим губам. – Че скажу.

– Ну. – Я наклонился.

– Не дочь она мне, – прошептал дед, – жена моя, царствие ей небесное, у крыльца дома ее нашла поутру. Подкидыш она, вот как. В корзинке лежала. Откель она, неведомо мне. Можа, инопланетянка какая. О сем никто не знает. А у нас дети-то не получались никак. Вот и приютили. В деревне тока о том знают, там от людей ниче не скроешь. Больше никто. Вот теперь ты. Все ее за ведьму принимают, в деревне-то. Дом наш стороной обходят. – Глаза деда закрылись. Из груди вырвался хрип.

– Ты это чего? – я снова схватил деда за плечо.

Но вместо того чтобы открыть глаза, он неестественно завалился набок. Я схватил его за запястье. Пульса не было. Дыхание отсутствовало. Никодим Федорович, отец странной девочки Лии, а по паспорту Нины, был мертв. Он добился своего. Теперь его ребенок будет под пристальным вниманием врачей. Более того, множества врачей и ученых аж в самой Москве. Но тогда я не предполагал этого, а он уже не мог предполагать.

– Сюда, сюда, – закричал я, стаскивая старика на пол, чтобы приступить к реаниматологическому пособию, – скорее, человек умирает. – Но приемное отделение было пустым. Кроме меня и трупа здесь никого не было.

Вечером этого дня, дождавшись, пока уйдут врачи из отделений, я поднялся в терапию. Пройдя в палату к Лие, я пододвинул стул к ее кровати и сел. Девочка лежала и читала журнал «Здоровье». Лица ее не было видно.

– Лия, – тихо произнес я, – тебе уже сказали про папу? – Я сильно волновался. Собственно говоря, я пришел сюда, чтобы утешить ребенка.

– Нет, мне ничего не сказали, – не отрываясь от чтения, прошептала она, – нояи без этого все знаю. Мой отец умер, так? – Она опустила журнал и посмотрела на меня полными слез глазами. – Мне тяжело, Витюша, я знаю многое, что не хотела бы знать. Я знаю то, что не могу видеть. Кто-то словно вкладывает в мой мозг информацию, и я не могу этому противостоять. Я плачу не по тому, что умер мой приемный отец. Да, я знаю это, но никогда не показывала вида, потому что люблю его. Я видела его душу, она сейчас несется сквозь прозрачные сферы тонкого мира на положенное ей место. И там, на положенном ей иерархическом уровне, она будет пребывать в спокойствии и ждать своего часа. Я плачу, потому что не пойму, за что и для чего мне все это? – Девочка откинула в сторону журнал, и, сев на кровати, крепко обняла меня за плечи. Просидев так около пяти минут, она расцепила руки и отпрянула от меня. – Ну, все, все, забудь то, что слышал. – Слезы в ее глазах высохли, и взгляд стал решительным и твердым. – Пусть я буду маленькой девочкой в твоих глазах, но не сумасшедшей. Забудь все. – Она снова упала на кровать и взяла в руки журнал, дав мне понять, что разговора больше не будет.

– Прости, – почему-то сказал я. Потом встал и вышел из палаты.

На следующий день пришел ответ на запрос, посланный главным врачом больницы в официальные органы по месту регистрации Потапова Никодима Федоровича. Из них стало ясно, что старик ничего не путал перед смертью. У него действительно была одна дочь 1940 года рождения, прописанная по тому же адресу: Нина Никодимовна Потапова. Главный врач сразу телеграфировал в Москву о таком неизвестном медицине феномене. Пока из столицы ехала представительная комиссия, сплошь состоящая из докторов наук, Лию замучили анализами и исследованиями.

Утром я снова зашел к ней. Она уже не спала. Я застал Лию стоящей у окна и смотревшей куда-то вдаль. Подойдя сзади, я положил руки ей на плечи. Она даже не вздрогнула.

– Смотри, Витюша, – она указывала в сторону больничного забора, где рабочий-флорист обрезал ветки на дереве, стоя на лестнице, – зачем он это делает?

– Ну, – начал я, – просто это лишние ветки. Они свисают прямо на провода линии электропередачи, идущей к больнице. Так положено, чтобы не было аварии.

Лия повернулась и посмотрела на меня как на ненормального.

– Разве могут быть лишними руки и ноги у человека? Если человеку отрезать руку, он сможет жить, если две, тоже сможет, но что это будет за жизнь. А если отрезать еще и ногу?

– Лия, но дерево – не человек, – сказал я, сразу поняв, что сказал то, чего не следовало говорить.

– Оно плачет и взывает о помощи. Оно рыдает. Смотри, сейчас на этого человека сверху упадет ветка с соседнего дерева.

Я уставился в окно. Рабочий отрезал очередную ветвь пилой, и та полетела вниз, ударившись о забор. Вдруг с кроны стоящего рядом клена сорвалась застрявшая когда-то среди листвы засохшая ветка. Она пролетела мимо рабочего, но все же успела хлестнуть его по лицу. Человек схватился за щеку. На ней была кровь. Я повернулся к девочке. Ее взгляд торжествовал.

– Это ее друг. Он защищает ее.

– Кто?

– Этот старый клен.

– Как ты узнала, Лия? – удивленно спросил я.

– Все просто, Витюша, – девочка посмотрела мне в глаза, – ее друг сказал, что попытается помочь ей, бросив ветку в человека.

Именно тогда я подумал, что, если эта девочка попадет в руки ученых, ее просто погубят. Но спасать ее было не в моих силах. Кто я? Всего лишь обычный начинающий врач.

Сзади громко скрипнув, распахнулась дверь. В проходе стоял главный врач больницы.

– Через несколько часов к нам в больницу приедет высокая комиссия. Лия, собирай вещи. А вы, – он посмотрел на меня грозно, – идите на рабочее место.

Я развернулся уходить.

– Не волнуйся за меня, – пригнув мою голову, шепнула мне на ухо Лия, – со мной все будет хорошо. Я уеду, чтобы найти своего дэйва. Дэйва, который должен изменить мир. Это моя судьба, Витюша. Я должна быть с ним. Я должна помочь ему. Я чувствую. Кто-то постоянно внушает мне эту мысль. – Девочка чмокнула меня в щеку.

– Кто такой дэйв? – спросил я.

– Это по-нашему как король или царь, и имя у него будет довольно странное – Эрл. – Лия улыбнулась. – Не слышал про такого царя?

Я пожал плечами и вышел из палаты».

На этом записи в дневнике заканчивались. Надо ли говорить, какое впечатление они произвели на меня. Все это было очень похоже на фантастику. Но что-то подсказывало мне, что это не вымысел. Зачем это было надо моему отцу? И потом, слишком странно мой отец вел себя, пытаясь, чтобы этот дневник попал мне в руки. Он боялся. Боялся, что я не узнаю то, что должен был узнать. Теперь и я был посвящен, но оптимизма у меня не прибавилось. Если поверить во все это, то моя жизнь в опасности. В голове тогда созрело решение отправиться в экспедицию на Урал и Алтай и попытаться разузнать хоть что-нибудь об этом мифическом Бел овод ском царстве. Экспедиция состоялась весной 2038 года. Я собирал легенды и сказания о Беловодском царстве – рае на земле, якобы существовавшем в тех местах во времена Петра Первого. Собрав множество противоречивых и бездоказательных фактов, я пришел к выводу, что Беловодье – обычный людской вымысел, мечта. Но это тоже результат. И он меня устраивал и несколько успокаивал. Я выступил с докладом на этнографической конференции и поместил статью о Беловодье в Интернете. Вот выдержки из нее: «Града настоящего не имам, а грядущего взыскуем».

<Почти три века это агитационное изречение царило в тайной мужицкой организации бегунов, или странников. Век за веком Беловодье, страна древнего благочестия, была блаженным островом, среди суеты мирской, куда путь вел в одну сторону, как на тот свет. Основателем секты, как подтвердилось, действительно был призванный в солдаты при Екатерине Второй, но бежавший со службы Ефимий, уроженец Переяславля, человек нравственных изысканий, начитанный, религиозный, способный противостоять неправдам мира. Ученье его, изложенное в двух сочинениях, созвучно нашим дням. То было время, когда продолжались Петровские реформы, которые, считал Ефимий, доказывали приход антихриста, посланника сатаны, с безоглядной наглостью укоренившегося во всех частях Российского государства. Был Петр первым ненавистником для Ефимия. Как и положено пророкам, Ефимий в своем учении отвечал на вопросы: кто виноват? На что надеяться? Как поступать? Во что верить? Беловодская страна была для него идеалом мироздания. Однако уже последователи Ефимия глядели на Россию не глазами Христа, а глазами анархистов. С пафосом отрицания писались песни, тайные листки, сатирическая «Газета с того света». Бегуны обучали детей (случалось, даже выкупали незаконнорожденных) в тайных школах, иной раз в подполе, при свечах. У учеников на всю жизнь сохранялось убеждение, что они являются узниками неправедного государства. Оно-то и питало дух фанатизма, давало силы противостоять «житию, согласному с мыслью антихриста». Крещение бегуна состояло в уничтожении паспорта, в проклятиях царю и всему государству. «Беги! Мы все здесь осквернились антихристом», – было главной заповедью.

Тайные, рисованные листки, призванные привести артели бегунов к стенам Беловодского царства, назывались «путники». Но была в них явная бессмыслица. Однако по картам этим уходили далеко. В «хождении инока Марка Топозерского», отправившегося в путь из олонецких скитов, сообщается, что сей инок в XVIII веке из Сибири прошел в «стань Губарь» (Гоби), достиг Китая и «Опоньского государства», в соседствии с которым на море-окияне и лежало Беловодье.

Беловодские маршруты заводили «град взыскующих» на Аляску, на Гавайи (даже там были русские поселки), в самые глубины Азии. Искали заветный край в Афганистане, в Индии. Доходили до Тибета, до озера Лобнор. Рерих записал рассказы о поисках Беловодья в Гималаях, что привело его к мысли отождествить Беловодье с Шамбалой.

Особенно популярно было Беловодье в среде казачества. В 1898 году съезд уральских казаков отправил трех казаков поискать град Левек, столицу Беловодья, для чего надлежало «осмотреть восточный индокитайский полуостров и прочие восточные острова». Казаки отправились из Одессы на пароходе, но результатов этот поход не принес. Ранее новочеркасский казак снарядил экспедицию, которая добралась до Бомбея и Малабарского берега.

В бегунской иерархии существовало несколько ступеней. Основные из них – «беглые» и «жилые». «Жилые христиане», как правильно они назывались, были низшей ступенью в иерархии. «Жилым» разрешалось не бегать, подчиняться властям «телесно, но не духовно». Они заботились об общем имуществе секты, содержали пристанища для тех, кто бегал, кормили и одевали, ведь бегуны не брали в руки ни денег, ни паспорта: там герб, печать антихриста. Однако и «жилые» сохраняли обязательства под конец жизни пуститься в бега и умереть не под своим кровом>

Я нашел в архивах и некоторые документы: <донесения земскому начальнику о бегстве в степь крестьянских семей, табеля – отчеты заводских контор и судебные дела крестьян, готовых бежать в Беловодье. Еще некоторые записи, услышанные от людей на Алтае: дома их начальников, стало быть, «двенадцати», о которых говорил Ефимий, есть саманные, стены обклеены обертками от леденцов. А вот еще: в Актюбинске после войны останавливался дед, что говорил, якобы из Беловодья возвращается до дома. Мог сесть по-казахски, глаза закрыть и подняться на полметра от земли. Ему на базаре подавали>

Вывод из всего этого напрашивался однозначный: никакой Беловодской страны не было и нет. Именно так я и закончил свой доклад в Глобальной сети. А для себя я сделал вывод, что все, о чем писал мой отец, было очень красивой легендой, основанной на учении беглого солдата Ефимия, переиначенной «Беловодской церковью» в своих интересах. Сам же Ефимий, что встретился моему отцу в окрестностях Троицко-Печорска, не кто иной, как один из последователей этой церкви. По всей видимости, старообрядец, владеющий тайным знанием знахарства. Во время экспедиции я был и в том селе, в окрестностях которого встретил мой отец таинственного старца. Никто о нем уже не помнил. Только тот малец, которого Ефимий спас от бешенства, будучи почти пятидесятилетним мужчиной, смутно вспоминал рассказ своего отца о том, какое чудо произошло с ним в шестилетнем возрасте. На этом мои изыскания закончились. Конечно, я узнал много интересного о никогда не существующей, вымышленной стране Беловодье, но не более.

Было много откликов на мою статью. Но вся эта история вдруг получила продолжение осенью 2038 года.