Читать книгу Хранитель ключа - Андрей Марченко - Страница 10

…Неизвестно как крестьяне узнали о приближении сотни. Может, кто-то живущий на выселках в доме сокрытом кустами был разбужен грохотом копыт. И пока эскадрон петлял по дороге, проложенной намеренно серпантином, вестник рванул тропой тайной, короткой. Может, тревогу поднял какой-то бортник, удалившийся от деревни по делам своего ремесла. Сложил костер из веток смолистых, еловых, бросил туда побольше мха для дыма и ушел, спасаясь от беды, все глубже в лес. Как бы то ни было, когда сотня появилась близ деревни, грянул нестройный залп. Толку с него было вовсе никакого – пули вылетели в белый свет как в копеечку. Некоторые зарылись в землю перед эскадроном, другие просвистели над головами наступающих. Затем загремели иные выстрелы. Но стреляли уже не залпом, а как придется: кто когда успеет перезарядить винтовку. Деревня оказывала сопротивление. Крестьян можно было понять. Приходили белые и грабили. Приходили красные – и опять грабили. Появлялись странные люди, без знамен и особых идей, и снова грабили, портили баб. Налетчики понимали, что шанс вернуться в эти края минимален, поэтому грабили бестолково, не оставляя ничего на развод. Те, кто переживал налеты, сначала дрожали как осиновый лист, затем, когда беда была далече, сжимали кулаки. Потом успокаивались, думали: это был последний раз. Должны же они успокоиться когда-то? Но проходило время, и в деревню наведывалась новая беда. Наконец, терпение лопнуло… В конце концов, ружьишко имелось чуть не через дом, многие ходили в леса, баловались охотой. Но это только в книгах дубина крестьянской войны побеждала хорошо обученную армию. В реальности налетчики были готовы ко всему. Закаленные в боях и грабежах, они ждали боя постоянно. Бандиты проживали каждый день как последний, но крайний день этот отодвигали, как могли. Отлично понимали, что их никто не будет любить даже за деньги, и поэтому ненавидели всех. Часто от малейшего шума припадали к гривам лошадей, хватались за шашку, карабин. Били, не глядя, на звук, а лишь потом разбирались – что именно их всполошило. Потому залп в сотне восприняли как сигнал: конники рассыпались лавой и стали гнать лошадей, стремясь быстрей пересечь простреливаемое пространство. Кто-то из крестьян не выдержал, бросил оружие и кинулся наутек. Это было второй ошибкой: бежать бы в леса стоило раньше, когда гонец доставил вести о надвигающейся беде. Порой та или иная пуля била в грудь летящей лошади. Та рушилась в траву, всадники кубарем слетали на землю, но не поднимались в пешую атаку, а били из своих карабинов. И вот лава врывается в село, влетает в улицы, кони перепрыгивают заборы. Мелькает сталь шашек. Кто-то пытается бежать, подымает руки. Но нет, не будет им пощады. За несколько минут сопротивление подавлено, деревня взята. Ее жители были обречены. Их выгнали из домов, лишь немногие селяне успели одеться. Солдаты вытаскивали детей из-под лавок, заглядывали в нужники, протыкали штыками скирды сена. Делали это на скорую руку, знали – все равно кто-то уйдет. А если проверять все тщательно, играть с каждым в прятки, то так и до весны не управиться. Всех собрали в большой сарай на околице. Двери закрыли, поставили часовых. Притащили одну тачанку, лошадь выпрягли, но пулемет навели на ворота. Сотня расходилась по деревне. Кто-то в сарае выдохнул с облегчением: глядишь, еще одну ночь проживем… А там вдруг и отпустят?

Арво Лехто хотелось если не напиться, то хотя бы выпить. Совершенно кстати в саквояже имелась припасенная бутылка. Он мог употребить ее самостоятельно, но одному пить не хотелось. Вероятно, он мог бы пригласить к своему столу кого-то из эскадрона, даже того же Костылева. Но на его приглашение вряд ли кто откликнулся бы. А в случае если кто и согласился, то, разумеется, из вежливости, чтоб не расстраивать колдуна. Приглашенные пили бы со страха, не пьянея, с оглядкой, стараясь не сболтнуть чего лишнего. К всеобщему счастью, Лехто никого и не звал. Он не хотел, чтобы в эскадроне видели его расслабленным. Арво, в свою очередь, тоже боялся сказать такое, что заставит потом свести в могилу собутыльника. Еще больше опасался что-то выболтать и забыть про это, следственно, не уничтожить свидетеля. Меж тем колдун серьезно считал, что пить одному – довольно зазорно и вредно. Потому вечером «придворный маг» взял свой саквояж и отправился на край деревни, к дому местного гробовщика.

Около избы Лехто постоял некоторое время на пороге. Смотрел на деревню, на закат. Затем открыл дверь и вошел в дом. В мастерской у гробовщиков обычно пахнет хорошо, пахнет праздником, Рождеством и Новым годом. Если принюхаться, первым делом чувствуешь запах сосновой стружки. Даже не потому, что таковой больше всего, просто пахнет она ярче. Но это пока глаза закрыты. А откроешь их – а вокруг гробы, крышки к ним да кресты.

Когда работы было много, то гробовщик спал в мастерской непосредственно в гробу. Если же работы не имелось – на топчане в комнате. По удобству и топчан, и гроб были равноценны. Вообще, говорят, в гробах спать полезно, не то для осанки, не то вовсе для здоровья вообще. Наверняка это враки – иначе все спали бы в гробах, а в могилу опускали кровати. Просто гробовщик кровать выгодно пропил – ибо напоминала она ему о покойнице-жене. Несмотря на обилие работы в деревне, никакой активности в мастерской не наблюдалось. Пылился рубанок. Стоял на верстаке сделанный до половины гроб. На то была веская причина. Местный гробовщик помер позапрошлым днем. Гражданская война предоставляла много шансов не дожить до следующего утра, но старик-гробовщик умудрился помереть самостоятельно. Четыре дня назад он налетел в темноте на штырь, пропорол живот. К лекарю обращаться не стал, понадеявшись на авось. Сам перевязал рану, предварительно промыв ее самогоном – известным целебным народным средством. Рана сначала ныла, но гробовщик глушил боль тем же самогоном. Однако через два дня старик слег, но до последнего думал, что выкарабкается, и священник для соборования приглашен не был. Да и бежать за ним было некому – старик жил один. Последние шесть часов – лежал в горячечном бреду, который казался старику обыкновенным похмельем, и перед ним не проносилась прошедшая жизнь, дела свершенные, недоделанные или вовсе не начатые. Последние часы своего сознания старик пытался вспомнить, что же он такое выпил, что его так трусит. Но вроде нет, не пил ничего такого, нет… Нашли его только утром, когда он уже остыл. Обнаружил сосед, заглянувший, чтобы взять немного дюймовых гвоздей. Гвозди пришлось брать без спросу. Новость о смерти гробовщика по деревне разнеслась быстро, но хоронить его не торопились – родственников у него не имелось. К слову сказать, подобный случай уже имел место быть, когда скончалась бабулька в хате на краю деревни. Она пролежала там недели полторы. Люди обнесли все добро, вынесли имущество вплоть до надколотого горшка. А затем одной ночью хата запылала. Хату не тушили – разве что приходили погреться.

Последние два дня жизни гробовщик не топил печь. Тем более никто не стал возиться с печкой после его кончины. Потому в доме было довольно прохладно – за одну ночь все тепло вытекло в трубу, зато налился холод. Лехто натолкал в печку дров, вытащил спички, но, открыв коробку, раздумал. Словно выплюнул в печь заклинание. Тут же на бревнах заплясало веселое пламя. Поверх дров Лехто высыпал ведро угля. Из печи тут же пошел дым, огонь загудел низко и будто с усилием… Колдун удовлетворенно кивнул и закрыл печку. Затем подошел к лежащему гробовщику. С момента смерти его так никто и не трогал. Гробовщик не выглядел спящим. Не выглядел он и умершим во сне. Он был полноценным мертвым, скончавшимся в муках. Туманный взгляд открытых глаз, искривленный рот. Мышцы уже окоченели, и, вздумай его кто-то похоронить, глаза следовало бы прикрыть пятаками. Впрочем…

Из своего саквояжа Лехто достал осьмериковый штоф с водкой. Поставил его на стол. Затем вытащил необходимые снадобья, влил одно в рот покойника. Целую минуту, а то и более произносил заклинание. Ничего не произошло. Колдун ругнулся: заклятие было долгим, достаточно ошибиться в одной букве, и в лучшем случае оно не сработает. В худшем на зов заклинателя мог явиться какой-то демон или даже сама Смерть. Говорят, старуха имеет скверный характер, шуток не понимает. Вызовы ложными не признает и уходить с пустыми руками не любит. Лехто произнес заклинание наново: теперь это заняло у него минуты полторы. Еще с четверть минуты ничего не происходило…

Попав в небесную канцелярию, гробовщик стал в конец длинной очереди. За эту душу ангелы и черти отнюдь не боролись. С учетом войны на земле, работы у конкурирующих организаций было невпроворот. И в самом деле – гробовщик успел нарушить чуть не все заповеди, что не мешало ему быть почти мучеником. Особо не грешил, жену свою, покойницу, колотил не то чтоб сильно, а так, для порядка. С иной стороны, и гробовщику тоже доставалось – частенько его били и односельчане, и клиенты, и просто случайные люди. Он не подставлял левую щеку, потому как здесь никогда не били в правую, а сразу лупили под дых. И уже лежа на земле, гробовщик сносил удары почти молчаливо. Если появлялась лишняя копейка, то, бывало, бросал ее нищим. Когда у кого-то не было денег на гроб, то гробовщик легко уступал продукт своей работы в долг. И никогда своим должникам о возврате не напоминал. Да что там – иные семьи задолжали ему за три-четыре гроба… И вот сейчас его душа стояла там же, куда попадали его клиенты. Он заглядывал поверх голов, прикидывал: ведь там, впереди, наверняка имеется кто-то из его знакомых? Может, они заняли место и для него? Глядишь, не так скучно будет стоять в этой очереди… По случаю гражданской и мировой войны очереди скопились длиной в несколько лет: буквально совсем недавно закончили разбор дел погибших еще под Эрзурумом. Или, может, обзавестись друзьями поближе? Но нет. Вокруг него стояли солдаты, еще не отошедшие от боя, в котором убили друг друга. Все в серых шинелях, но одни с трехцветным деникинским «углом». Другие – с похожим «углом», одноцветным, красным, острием вверх. То и дело вспыхивали споры, драки. Но солдат примиряло то, что они не могут причинить друг другу вреда, да и стоят отныне в одной очереди…

Внезапно среди собравшихся образовалось пустое место. Пропала одна душа. Такое случалось и раньше: иным просто надоедало ждать, они выдумывали способы, чтоб исчезнуть. И действительно исчезали: переставали верить в очевидное, возвращались в мир, где умерли, становились призраками. Эти души списывали в разряд потерянных, и последнее время демоны-регистраторы делали это с несказанным удовольствием: все-таки меньше работы.

…Затем покойник открыл глаза, сел на топчане.

– Ты пить будешь? – спросил его Арво.

Старик кивнул не раздумывая. Кто же в здравом уме да на нашей земле откажется от выпивки? Смущал чужак в его мастерской, но это уравновешивала поставленная на стол бутылка не самогона, а настоящей водки. С грядущим возлиянием не совсем все было ясно: часто после попоек гробовщику мерещились черти. Но в этот день они ему показались перед пьянкой. Гробовщик попробовал свой лоб – жара будто бы не было, рана не саднила…

– Да садись же, – указал пришелец на место напротив себя.

Колдун принялся разливать водку по мельхиоровым чаркам. Выпили. Долгожданный стакан не принес гробовщику облегчения. Напротив, озадачил еще более: вроде и не ел давно, должен бы захмелеть быстро. Но нет… В голове стоял все тот же туман. Не становилось ни веселей, ни печальней.

– Я живу как в царствии слепонемоглухих. Или словно в пустыне, – жаловался Лехто, разливая по второй. – Мне надо кричать изо всех сил, чтоб услышали хотя бы ближайшие. Надо три дня делать что-то, что не забудут на следующий день. И если я зажгу костер, то они почувствуют огонь, только когда он прижжет их задницы. Они не заметят знамения, чуда, пока оно не подымется и не клюнет их ниже пояса. Давай выпьем…

…И вторая чарка не принесла гробовщику облегчения.

– Ты лекарь? – прошептал недавний покойник и удивился своему голосу. Звучал он глухо, губы шевелились с трудом, словно на жутком морозе.

Лехто покачал головой и скривился так, будто его оскорбили. Старик кивнул – в докторов он не верил. И на то была весомая причина. С года два назад он подхватил какую-то быстротечную заразу. Еще утром вроде был здоров, но к полудню бился в горячке, терял сознание. Температура была такой высокой, что от простыней шел не пар, а дым. Послали в соседнюю деревню за врачом. Тот вздохнул, собрал инструменты, сел в двуколку и покатил на вызов. Ехал неспешно, думал: пока доеду, авось и помрет. Но случилось иначе. Доктора на полпути перехватили иные посланцы: на охоте ранили местного предводителя дворянства. Врач, недолго думая, повернул. И рана казалась не шибко страшной, и пациент был поприбыльней. Но получилось совсем наоборот. Предводитель умер в жутких мучениях, зато гробовщик пошел на поправку.

– …Вся беда в том, что растет поколение разбойников, – продолжал колдун. – Или, как говорят большевики, перманентных революционеров. Они не умеют ничего, кроме как грабить, убивать, махать шашками. Книгами растапливают печь. Картами Таро играют в подкидного дурака.

Своего гостя гробовщик слушал вполуха, но постоянно кивал. Лехто от старика большего и не требовал.

– …они думают, – кивнул Лехто куда-то за пределы дома, имея в виду свое смутное войско, – что получили к своей колоде козырного если не туза, то короля. И я буду магией прикрывать их никчемные грабежи, способствовать восшествию на престол этого недоцаря Костылева. А ведь иной бой мне обходится дороже, чем они за неделю намародерствуют! И не я в их колоде – король, а они у меня проходят картами мелкого достоинства. Что поделать – других у меня пока нет. С иной стороны – совершенно не жалко пожертвовать эту мелочь… А знаешь все ради чего?

Гробовщик, конечно, не знал. Он пожал плечами. Скажи ему, что все его односельчане ждут не то приговора, не то пощады, старик не сделал бы и того. Ему было ленно. Тем паче на своих односельчан он держал обиду: никто к нему не зашел проведать, пока гробовщик лежал в горячке.

– Власть… Они ищут власть такую же мелкую, как их душонка. Над губернией – им в самый раз. Но я… Я знаю: есть средство покорить весь мир. Всего-то и надо, что собрать части головоломок, сложить их воедино. Пройти через поле длиннее, сложнее иной жизни. Найти дверь, открыть замок… Освободить сокрытую силу, обуздать ее, вылепить по своему образу и подобию. И владеть этим миром.

Покойный о чем-то вспомнил, поднялся из-за стола. Лехто насторожился, словно приготовился бросить какое-то заклинание. Но нет: гробовщик прошел к шкафу, вернулся оттуда с кулем ржаных сухарей и сыром, позеленевшим от плесени.