Читать книгу Время собирать камни. Сборник рассказов - Андрей Михайлович Говера - Страница 2

Эта отчасти фантастическая история происходит в декорациях современной, забытой провинциальной России. Хитросплетения судеб, непростые жизненные пути, странные выводы и неправильные уроки. Здесь, скорее всего, много ошибок. Поэтому заранее прошу прощения у вас. Содержит нецензурную брань.

Шёл 2018 год. Знаете, климат в «Маленькой Одессе» ничем не отличается от погодных условий в России средней полосы. Поэтому переезд из провинциальной России начала девяностых в суровую действительность капиталистического Запада дался мне легко. На тот момент мне было четыре с половиной года. Помню только, что рядом с детским домом, где я находился до полёта через океан, была большая церковь из красного кирпича. Колокольный звон был настолько прекрасен, что иногда он мне до сих пор грезится. Первые дни на новом месте я, конечно же, скучал по ребятам, моим друзьям, которые остались в интернате, но через некоторое время судьба меня свела с Томом, американцем в четвёртом поколении, Рупертом, внуком не особо известного валлийского писателя, и Джоном. Он-то и проводил для меня каждодневный экскурс в местные культурные традиции и американский язык.

Джонни, так ласково я его называю и до сих пор, с семьей переехал в Брайтон за год до моего появления. Сам он знакомых имел достаточно много, но особого взаимопонимания с тем же Томом и Рупертом не находил. Любой разговор с последним всегда превращался в спор, а иногда перетекал в драку. В нашем доме, а жили мы все в одном здании, других детей просто не было. Не с пенсионерками же обсуждать только что купленную папой на день рождения приставку? В соседних домах жили в основном неблагополучные семьи, поэтому нам не разрешалось с ними связываться, хотя они мне все очень нравились.

Что именно сподвигло к переезду семью Джонни в район, где чаще русского слова «привет» встречается разве что «fuck», я не знаю. Братьев и сестер не было. Отец его, мистер Тейлор Сандлер, был адвокатом, честно защищавшим любой сброд в суде. Парадокс: он защищал соседских малоимущих многодетных мамочек, но с детьми их разговаривать не разрешал. Иногда я не понимал, зачем он защищает того, кто стопроцентно виноват: бездомный ли, укравший багет с сыром, наркоман ли, обнесший квартиру старого еврея, проститутка ли, обчистившая пьяного водителя такси, уснувшего во время родео. Только со временем, повзрослев и пощупав дно жизни, я начал догадываться об истинных причинах его действий.

Мама Джонни, миссис Алесандра Сандлер, была внучкой старого итальянца, который по молодости – по глупости успел вступить в партию Муссолини и вскоре выйти из неё, осознав губительную для своего народа силу этого объединения. Работала стоматологом в частной клинике. Она была чрезмерно хрупка и набожна. Когда я заходил к ним в дом, в третью от входной двери по правой стороне комнату, то непроизвольно перекрещивался, хоть и не был верующим мальчишкой. От обилия икон и свечей рябило в глазах, оставались ожоги на сетчатки, и долго яркие пятна загораживали взор. Свечи, конечно же, были электрическими, не забывайте, какая фамилия у главы семейства. Если покупать настоящие в том количестве, в коем они были представлены в комнате, семейство Сандлеров давно бы разорилось.

Миссис и Мистер Сандлер были просто идеальной парой. Чтобы вам проще было представить: часто для афиши с рекламой нового бургера местной закусочной делают особый специальный бургер, который выглядит так, что невозможно его не купить. Приходишь ты, потенциальный любитель булочек и лишнего веса, и говоришь: «Хочу вот этот с афиши», а получаешь будто пожёванный кем-то пирог с фаршем. Представили? Так вот, Семья Джонни – это идеальная семья с плакатов, и такой она является не только снаружи, но и изнутри. Даже если окунуться в атмосферу их повседневного быта или бытия, как хотите, картинка не изменится на «пожёванную», а начнёт, помимо всего прочего, покрываться глянцем.

Джонни же слегка портил картину. Его никогда нельзя было назвать идеальным сыном идеальных родителей. Если бы записывали свод правил, по которым должен был жить Джонни, он был бы толще Библии, и это угнетало его. Свободолюбивый и своенравный Джон не мог жить по чьим-то законам, он всегда писал свои. Но при этом, когда затевался спор с Рупертом, он никогда не ударял первым. Во-первых, это был бы быстрый нокаут, во-вторых, это было не в ЕГО правилах.

Так получилось, что нас с ним связал на веки вечный один и тот же недуг. У нас у обоих была с детства бронхиальная астма. У меня она была всегда, сколько себя помню, в двухлетнем возрасте диагностирована официально и задокументирована астма тяжелой степени, как следствие осложнений после перенесенного бронхита. Это наказание легло на крепкие плечи моих воспитателей, которых я уже совсем забыл. Помню только одно имя: Мария Ивановна. У Джона была более легкая форма, но оба мы всё детство отбегали с аэрозолями в карманах для снятия спазмов в легких. Кому-то для хорошей жизни и счастливого детства нужны были велосипеды, новые кроссовки и абонемент в кинотеатр, а нам просто нужен был «Сальбутамол». Да и до сих пор, не смотря на явные улучшения здоровья обоих, балончик с волшебным аэрозолем всегда под рукой – привычка. Кроме этого, у Джона была забавная анатомическая особенность. Когда он давал «пять» при встрече, мизинец странным образом оттопыривался в сторону, будто он не собирается дружить со своими старшими братьями по ладони.

Так пролетали года и десятилетия двух закадычных товарищей в «Маленькой Одессе». Со временем Томас и Руперт откололись, их стали интересовать пьянки, гулянки и курево. Нас же это не прельщало совсем. Сначала мы ходили в одну начальную школу, попутно отбивая атаки здоровых во всех смыслах одноклассников, терпели нападки более успешных в лёгкой атлетике старшеклассников, но с честью и достоинством выдержали все эти испытания. Мы держались друг за друга. «Астма Тим»!

Семьи наши тоже быстро сдружились. Не знаю, почему, но это факт. Противоположности притягиваются? Тогда эту команду из пенсионеров мы назовём «Полосовой магнит».

Мою маму зовут Наташа, но никакого отношения к России не имеет, разве что съездила разок за мной туда. Её мама, моя бабуля, очень любила в юношестве читать и перечитывать нетленное произведение русского классика Льва Толстого «Войну и мир». Когда у неё родилась дочка, она настояла на том, чтобы назвать её Наташей, в честь любимого персонажа книги. Мама всю жизнь проработала в фармацевтической компании. Насколько я помню, она принимала непосредственное участие в создании лекарства, которое нам с Джоном каждый день спасало жизнь.

Папу зовут Рассел. Он дальнобойщик, но зарабатывает и по сей день весьма неплохие деньги. Среди его друзей всегда было много русских, которые помогали мне не забывать русские фразы и слова. Папа считал и считает, что я должен знать язык, который когда-то был для меня родным, хотя бы для того, чтобы выпендриваться перед девочками. Среди дальнобойщиков вообще очень много выходцев из бывшего СССР: узбеки, таджики, казахи, украинцы. Одно время я боялся, что меня заставят учить все эти языки. Казалось бы, чего общего может быть между двумя этими семействами? Правильно, абсолютно ничего! А именно и это нужно взрослым людям – делиться опытом, который не был узнан или постигнут за время существования в своей роли на Земле. Это сегодня Интернет в каждой трубке. Тогда же не сказать, что многие им так активно пользовались. К тому же, оказалось, что мама Джонни выучила в качестве иностранного языка по выбору «русский», поэтому часто рассказывала американской Наташе о том, что в ее понимании было неправильно переведено на английский и упущено из вида в «Войне и мире». Мама просто кайфовала от Достоевского. «Преступление и наказание» – это ее любимой произведение. Я, к стыду, его не читал. На мою малую родину мама решила скататься именно после того, как прочитала эту книгу. Возможно, поэтому я ее и не перечитываю, чтобы в порыве не вернуться обратно.

В общем, всё складывалось неплохо. После начально школы мы вместе пошли в среднюю, после этого в высшую или старшую. Дальше наши пути, естественно, с Джонни разошлись: я поступил в один из местных колледжей на специалиста по обслуживанию медицинского оборудования, а мой лучший друг уехал в другой штат страны, чтобы стать в итоге одним из лучших молодых журналистов США, засранец!

Да-да, я не преувеличиваю его достижений. Если же я сейчас тихонько сижу себе в General Electric и ремонтирую старые гарантийные УЗИ-сканеры (но я этого и хотел), то Джонни путешествует по всему миру и снимает документальные фильмы о культуре, нравах, быте и традициях разных стран. Мы часто с ним встречались, практически после каждой поездки. Его передачи неплохо продавались. Позже в BBC подписали с ним контракт. Этот хитрец был слишком умён и смекалист для американца. Иногда мне казалось, что он мог стать великим учёным, если бы занимался наукой. Джонни мог понять и решить всё, что угодно.

Сам он говорит, что и не мечтал о таком успехе, но, поверьте мне, два миллиона подписчиков в Инстаграме ("Здесь и далее Инстаграм – Запрещенная на территории РФ организация") – это успех, и он о нём мечтал. Кто же мог подумать, что это сутулый астматик превратится в блондина двухметрового роста с шикарной шевелюрой, хотя на внешность тоже не жалуемся, как говорится.

Жизнь шла своим чередом, обгоняя на поворотах детство и юность. А теперь ей нужно подниматься на огромную гору, которую в народе называют «взрослая жизнь».

Однажды после его очередной поездки куда-то там в Азию или Европу, точно не знаю, он написал мне СМС, в котором предложил встретиться в кафе, расположенному неподалеку от моей работы. Я написал коротко: «Согласен. 18:00. Не забудь „Сальбутамол“, а то мало ли». Про лекарство шутка всегда заходила на «ура». Я был уверен, что он, как и я, всегда носил балончик в кармане. Никогда не знаешь, когда может начаться приступ, хоть его давно и не было. Наши отношения были настолько теплыми, даже через столько лет, что если бы над нами можно было подержать замороженную курицу, то она не только бы оттаяла, но и ожила, а может, и снесла еще пару свежих яичек.

Встретиться я и сам очень желал, ибо как раз на днях я выпытывал у родителей информацию о своих настоящих родственниках из России. Мне очень хотелось поделиться с ним информацией, которую я узнал о биологической матери. В назначенное время и в назначенный час я сидел за столиком, пил «американо». Что я ещё должен пить в штатах, дожидаясь своего вечно опаздывающего товарища? Невольно вспоминается приходивший на станцию в Японии Хатико. Джонни мне пришлось ждать чуть меньше: четырнадцать минут сорок пять секунд. Еле втиснулся в рамки этикета.

Внезапно распахнулась центральная дверь кафе, зазвенели колокольчики и в фойе вошел двухметровый блондин в элегантной кожаной куртке, коричневых ботинках и с походным рюкзаком на плече. Я стал чувствовать, что милые школьницы напротив смотрят уже не на меня, подоставали телефоны и начали фотографировать знаменитость. Тяжело быть другом звезды, скажу я Вам.

– Кто этот шикарный мужик в ковбойских ботинках? Тебе не хватает только ковбойской шляпы, сексимэн, – начал я с присущей мне иронией и сарказмом.

– Господи, как я рад тебя видеть, дружище, – ответил, обняв меня, он.

– Балончик взял? А то вдруг ты так сильно обрадуешься, что сведёт лёгкие. Искусственное дыхание я тебе в окружении милых школьниц делать не намерен.

– Ха-ха. Конечно, взял, обижаешь, – протараторил он.

Мы оба достали одновременно аэрозоли и направили их друг в друга, спуская курки, как в американских фильмах. Между нами пролетели белые клубы лекарства. Все посмеялись, школьницы похихикали в телефон – они явно были покорены происходящим: лайки обеспечены. Два прекрасных парня, Могучий Сатурн и его безымянный спутник, обнялись крепко и уселись за забронированный столик на двоих. Надеюсь, окружающие не решили, что мы больше, чем друзья, а то такое время сейчас, весьма толерантное. Я начал первым:

– Джонни, мне столько тебе надо рассказать, ты готов получать информацию, журналюга?

– Всегда готов. Конечно, давай, выкладывай. Сначала ты, потом тогда я. Тут одновременно не получится.

– Ты не поверишь, я допытал маму с папой, хоть этот разговор им и не был по нраву, но, как мне кажется, они ждали, когда я спрошу.

– Так-так-так, очень интересно. Выкладывай.

– Такие дела, братишка. Я узнал, кем были мои родители.

Он почему-то перестал улыбаться, встревоженно и сочувствующе на меня посмотрел, и видно было, что ожидал продолжения мелодрамы.

– Мне было просто интересно, почему я оказался в детском доме. Джонни, понимаешь? Как я тут оказался? Почему вообще от меня отказались биородичи? Я люблю маму и папу, понимаешь? То есть… Что-то внутри меня просто желает знать. Не знаю, как правильно объяснить тебе мою мотивацию, но это на подсознании как-то, – промямлил я, как тряпка.

– Да понимаю я всё, понимаю, – не менее ущербно и меланхолично звучал его ответ, будто он оправдывается перед учителем за ошибку.

– Так вот, оказывается мою биологическую мать звали Тамара, родилась она, как и я, впрочем, в небольшом российском городке Дыбинск. Там раньше военный завод какой-то был, производили гранаты, оружие разное, но не в этом суть. Она, представляешь, родила меня в шестнадцать лет. Как рано, ужас. Сейчас после тридцати – это норма. Мама рассказала, что Тамара была сиротой, и в свои годы еще даже не закончила школу, поэтому, когда появился я, да еще слабый и больной, ей неоткуда была взять элементарно финансов на лекарственные средства, которые мне требовались постоянно. Я не говорю уже о лечении в областном центре. Родители еще сказали, что Тамара – очень хорошая женщина, молодая, над которой вот так зло пошутила судьба. Мол, она долго думала, как выжить, но потом решила, что для меня лучшим местом будет интернат, где обо мне позаботятся, всегда помогут подлечиться, ну и тому подобное. Оставила она меня, как говорили воспитатели родителям, «на время», но вот на какое?

Годы шли, её финансовое благополучие, видимо, не улучшалось, а потом она пропала с радаров, так сказать. К тому же интернат был совершенно в другом городе, в том самом областном центре. Может, просто не хватало денег на проезд? А? Всё-таки, как известно, девяностые годы в России были очень тяжелые, а тут маленькая девочка с ребенком, еще и одна… Да, а потом, мне уже сколько лет было? Три или три с половиной, может, уже стыдно стало или что-то тип того…

– Ну слушай, может быть, но не уверен. А с чего ты взял, что она хорошая женщина?

– Мама с папой уверяли в этом, там читали какое-то личное дело. Всё по бумагам. Ну маме я поверю, она не способна мне врать. К тому же я уверил её, что искать никого не буду, хотя очень хотел, но информации маловато для того, чтобы её искать, да и… желание пропало. К тому же папа сказал, что сам пытался ее найти, но Тамара куда-то переехала на север страны, чтобы заработать, видимо. В общем, теперь душа спокойна. Такие мои новости, твои как дела?

– Не поверишь…

– Спорим, поверю?

– Ну. Совпадение такое интересное. Вот ведь бывает.

– Так-так-так, ты вдруг узнал, что тоже усыновлен? Это просто бомба. Тогда сразу садись пиши биографию, пока ты на волне популярности!

– Эммм. Что за чушь! Что несешь? Такими темами вообще нельзя шутить! Ты знаешь моих родителей. Не говори ерунды.

– Да ладно-ладно. Плохая шутка, прости, не подумав сказал, просто до сих пор на эмоциях, под впечатлением от собственной истории жизни, так сказать. Ну, извини, Джонни, братишка.

– Ок. Всё нормально, но не надо так жестить больше, а то получишь аэрозолем в глаз.

– Воу-воу. Полегче, блондинчик-сексимэн. Ну рассказывай, откуда в этот раз? Что там интересного?

– Так вот про совпадение…

– Да не томи, звездун!

– Я только что из России приехал…

– Твою ж мать. Похоже Бог существует!

– Мама моя также думает, всеми своими свечами истинно верует.

Мы посмеялись с полминуты, отглотнули кофе. Я уселся в ожидании подробностей. Джонни приготовился говорить, откашлялся, вытянулся, как гусь, сложил руки перед собой на стол по разные стороны от кружки и начал:

– Так вот, вообще я только с самолета. Летал в Россию. Снимал документальный фильм, пока название не придумал, но тема довольно в тему твоему рассказу. В России не так давно, тебе будет интересно, принят закон, так называемый, закон Димы Яковлева. Что-нибудь слышал?

– Нет. Но, по-моему, имя знакомое какое-то.

– Мальчика Диму усыновила американская семья. Прошло три месяца после этого, как пролетела новость о смерти малыша. Совсем крохотный был. Дело было резонансное, СМИ не замолкали около недели. Правительство же РФ отреагировало крайне радикально, приняли 21 декабря 2012 года этот самый «Закон Димы Яковлева», который запрещает иностранным гражданам усыновлять детей из России.

– Мать моя американка, как так-то? Что они всех под одну гребенку-то? Русские как такую дичь принять разрешили?

– Вот, это мне и предстояло выяснить, собрать информацию о мнениях внутри страны, взять интервью у жителей населенных пунктов, отдаленных от центра. Я полетел на Урал.

Воцарилась пауза, которую нарушал лишь хохот школьниц за соседними столиками. По крайней мере, они своим смехом выводили нас из ступора, заставляя вздрагивать и вести беседу дальше, пока не стемнело.

Дальше я с неподдельным интересом, попутно вспоминая узнанную на днях историю своего детства, слушал его рассказ о том, как живут и чем живут люди, которые вполне бы могли быть моим окружением, моими, даже, возможно, родителями, кто знает.

Я постараюсь максимально подробно переложить на бумагу рассказ о приключении американского документалиста на Урале.

Серия, кстати, так и не вышла. Джонни решил, что не станет её продавать другим каналам, а руководство канала BBC, по его словам, отказалось от материала по неясным причинам. Скорее всего, показалось неактуальным. Всё-таки столько лет прошло!

Самолет, следующий рейсом «Нью-Йорк-Москва», приземлился в аэропорту «Шереметьево», согласно расписанию. Москва совсем не удивила знаменитого американского журналиста, не заезжавшего ранее в эту холодную страну. Джонни не пришлось здесь прятаться за толстым воротником свитера – его тут просто никто не знал. Его не встретили в аэропорту кэгбэшники, он не видел ни медведей, ни мужиков с балалайками, хотя, если честно, никто в Америке в эту чушь и не верил никогда.

Что бросилось ему в глаза, так это огромное количество таксистов, буквально атакующих выкриками цен приезжих. Ощущение было такое, что это не аэропорт, а рынок. Каждый старался выбрать место получше. Чем дальше отходил Джон от здания аэропорта, тем цены на поездки становилась всё ниже и ниже.

Благо, что у Джона был однокурсник, который трудился корреспондентом в русской службе BBC, офис которой находился непосредственно в столице России. Они встретились и дружески обнялись, после чего один американец повёл другого к своей служебной машине. В дороге между ними завязался разговор. Колин, так звали его друга, спросил:

– Джонни, дружище, рассказывай, что ты тут забыл. На кой тебе сдалась Москва?

– Ты не поверишь, Колин, хотел задать тебе такой же вопрос. – У меня здесь работа, и деньги платят прилично.

Устроил ответ?

– Вполне.

– Так и всё-таки. Зачем приехал?

– Я не в Москву приехал, собираюсь уже сегодня вечером, если будут билеты, ехать поездом на Урал.

– Чего? Ты шутишь? Ладно Урал, но ты вообще представляешь, что такое русский поезд?

– Относительно да. Посмотрел несколько советских фильмов и парочку современных. Пару документальных лент. Представление кое-какое появилось. Да и не думаю, что они сильно отличаются от наших.

– Вот не надо, Джонни, поверь мне отличаются!

– Поверить? Ты сам-то ездил в них, чтобы так говорить? Просто мне кажется, представители BBC здесь явно летают на самолетах в командировки.

– Окей, согласен, я проиграл. Но всё равно эта затея дикая.

– Ничего страшного. Дикость моё второе имя.

– Ну а язык? Что ты будешь без него тут делать? Переводчика нанимать?

– Ты смеешься? Видимо, ты не в курсе, но мама идеально знала русский, ты думаешь она своего сына не научила базовым знаниями за столько лет?

– О, мой Бог. Крйэзи! Я всегда считал, что ты был самым гениальным в группе студентом, но не настолько. Понятно теперь, почему у тебя столько подписчиков. Талант!

– Какой в них толк?

– Не знаю, большие цифры всегда радуют.

До вокзала они ехали довольно долго, будничная столица ломала временной график Джона. По дороге, периодически ругаясь матом на английском, они обсудили студенческое время, баскетбольные финальные игры «Мартовского безумия» за родной университет, а также победы и промахи на любовном фронте. Запаса тем не хватало, чтобы болтать до самого вокзала: последние десять минут пути Джон проехал, молча рассматривая вид за окном люксового Мерседеса: такие же грустные взрослые, как везде, такие же беззаботно веселые дети, как везде.

На парковке Джонни вышел из машины, аккуратно закрывая дверь автомобиля, поблагодарил за помощь Колина и обещал приличия ради позвонить, хотя знал, что не будет этого делать. На вокзале он быстро оформил билет в кассе на ближайший поезд до Уральской земли, начиная в беседе с кассиром практиковать свой русский, перекусил, закупился в дорогу местными деликатесами быстрого приготовления с китайскими этикетками, посетил уборную и в назначенное время явился на нужную платформу к нужному вагону со всеми своими вещами и сумками. Благо, современные умы смогли засунуть камеру, которая снимает в высоком качестве, в корпус спичечного коробка, а микрофоны и всякая канцелярщина не занимали много места.

Входную дверь в вагон открыла юная проводница. Как потом стало известно от неё же, она зарабатывала этим трудом на обучение, так как за неуспеваемость попала в академический отпуск, а родители отказались дальше оплачивать её учёбу. Неплохой урок, однако. Похвально.

Хрупкая девочка в тёмной юбке, жилетке и смешной пилотке на голове улыбалась всеми тридцатью двумя зубами. Капроновые колготки не смогли скрыть от взгляда журналиста бурной юности, которая навеки вечные отпечаталась на бёдрах леди непонятными цветными татуировками. Задрав рубашку по локти, чтобы удобней было работать, проверять билеты и паспорта, девушка обнажила ещё два рисунка: на одной руке было высечено шрифтом Comic Sans русское имя «Семён», а на второй, но уже на родном Джону английском, с ошибкой – «One Life – One Lofe».

– Здравствуйте, – сказала она, не смыкая губ, чуть развернув голову на бок.

– Добрый день, – без мягкого знака на конце ответил Джонни.

Она что-то порвала, сверила цифры с документом американца и произнесла:

– Сорок второе место, нижнее боковое у туалета. Вам постельное нужно?

– Конечно.

– Тогда придётся доплатить, в ваш билет не входит постельное белье. Приготовьте четыреста рублей.

Как стало известно потом, входило…

Дорога была долгой и утомительной. Сначала нужно было доехать до Екатеринбурга, а это целые сутки, далее путь пролегал вглубь области – ещё на такси несколько часов. Конечная станция – посёлок городского типа Дымск, почти покинутый, но ещё живой. В свои лучшие время в нём жили двадцать тысяч человек, сегодня – всего четыре тысячи.

За время пути он услышал много разных историй от попутчиков, которых сменилось за сутки очень много. Кто-то ехал до Кирова, кто-то выползал в полусонном похмельном состоянии в Перми. Под бит, который отстукивал о рельсы состав, всё это напоминало неплохой речитатив начинающих артистов: и дикция плохая, и рифм нет.

На стандартный вопрос: «А ты чё, нерусский?» он всем отвечал, что он серб: так любые негативные настроения и сжатые кулаки превращались в пир на импровизированном столе плацкартного купе. Братский сербский народ, так сказать. Об этом хитром приёме ему поведал на прощание Колин. Спасибо ему за это.

Первую часть пути Джон спал, вторую – читал книги, третью слушал любимую группу «Coldplay», поплотнее всунув в уши вакуумные наушники, и читал Набокова и Довлатова вперемешку.

Облокотившись на стол и уткнувшись усталым и плохо вымытым лицом в ладони, он напевал припев из песни «Paradise», разглядывая по иронии судьбы меняющийся с каждым часом вид современной России за окном. Запахи от туалета создавали особый антураж незабываемого путешествия.

Екатеринбург. Старинный русский город. Можно сказать, что третий по значимости город России. Местные жители могут сказать, что и второй. Суровый, но невероятно красивый край. Горы, реки, леса и заводы. Много стратегически важных производств сосредоточено именно там. Огромное количество военных заводов, которые поддерживают оборонительные силы и без того укреплённой страны. Джонни мало что знал об этом крае, но решил ехать именно сюда. Почему? Да бог его знает, не объяснял. Ощущение, что его рассказ о Екатеринбурге и области ограничивался тем описанием, которое он успел прочитать в Википедии. Он видел в этом месте какое-то, как он сказал, романтическое начало.

Таксистов на вокзале было не меньше, чем в «Шереметьево». Он решил, что торговаться не будет, а просто согласиться ехать с тем, кто ему будет импонировать. Шоу «Интуиция».

Выбирал он долго, а в итоге выбрал женщину лет пятидесяти, которая по странному стечению обстоятельств была водителем маршрутки «Екатеринбург – Дымск». Подзывала она его воспользоваться услугами, как старая цыганка, которая намеревается во что бы то ни стало погадать по ручке любому, кто её озолотит.

«Ай, дорогой, какой красивый высокий блондин, а куда хочешь подвезу, не смотри на табличку, в моей „буханочке“ места много, и всё оно для тебя», – улыбаясь и переминаясь с ноги на ногу, говорила эта женщина. Она была одета в голубую болоньевую куртку с нашивкой немецкого флага, черные джинсы и резиновые сапоги. Волосы на голове были выкрашены в цвета японского флага: корни волос были седые и белые, а собранные в клубок остатки былой шевелюры отливали экспериментальным красным цветом.

Краткая характеристика Джонни о ней: «Какая она необычная, но прекрасная и очаровательная!»

По-русски он разговаривал неплохо, а вот читать не умел: тогда он еще не понимал, что свела его судьба с женщиной, чья маршрутка едет именно туда, куда он и собирался.

Её позитив и энергия пленили американца. Он уверенно подошел, поставил сумки перед собой, улыбнулся и сказал:

– Привет. Не могли бы мне помочь. Хотелось бы доехать в Дымск.

– Ты вытянул счастливый билет, ведь в мой круизный туристический автобус идёт как раз до Дымска. Вот же написано.

– Простите, сколько будет стоить счастливый билет?

– Шестьсот рублей. Машина, похоже, уже не наберётся. Уж два часа тут выплясываю. Мало кто ездит нынче в Дымск, так что ты – мой счастливый билет, а не я твой, если честно. Садись рядом со мной на переднее, так веселее ехать будет.

Они уселись поудобнее: она за руль, обернутый в матерчатый синий чехол, а он – рядом на соседнее сиденье. Сумки закинуты, игрушка-собачка кивает одобрительно головой, ароматизатор-ёлочка обдает салон свежестью соснового леса, а фотографии на зеркале заднего вида чётко дают понять, сколько человек входит в состав ее семьи.

– Вот шестьсот рублей. Пожалуйста, билет, – попросил Джонни

– Спасибо за денежку. Вот тебе твой билет, – выпалила женщина и торжественно вручила ему карамельку.

– Меня зовут Мария Ивановна, можешь просто… Ивановна, а тебя как зовут, иностранец?

– Джонни… Джон… Я из Сербии!

– Ты что ж за дуру меня держишь что ли, американец? Да хотя будь ты хоть вьетнамцем, лишь бы человеком хорошим был.

Всю дорогу до Дымска они проболтали. Разговор прерывался только тогда, когда дорога становилась грязной, ухабистой и разбитой. Со временем пришлось приноровиться к экстремальным условиям, так как ситуация не улучшалась.

Просто Ивановна ругалась про себя и крестилась, выруливая так, что участники команды «КАМАЗ», участвующие в ралли «Париж – Дакар», обзавидовались бы. Джонни рассказал ей о том, что едет в их Дымск для того, чтобы снять документальный фильм об отношении местных жителей к «Закону Димы Яковлева». Рассказал, что является журналистом компании BBC, на что Ивановна сказала, будто не слышала о такой.

– У меня только первый, второй да культура. Никаких «Бибисей» не знаю, – сказала, улыбаясь, она.

Мария Ивановна же успела рассказать всю свою жизнь: как училась в школе, как закончила её с серебряной медалью, как окончила педагогический вуз по специальности «дошкольное образование», как, насмотревшись ужасов, работая по профессии, вскоре переквалифицировалась в ИП, как родила троих сыновей, что на фотокарточках, как отправила их всех учиться в Москву, как один не закончил, как умер муж, как умер тот сын, что не закончил, из-за наркотиков, как пытается выжить старший в ипотекой в столице, как помогает ему средний, что стал таксистом. Закончив рассказ, она добавила:

– Ты не обижайся, что я тут вылила на тебя ушат грязи из своей жизни. Обычно ж я вожу местных только, а они и так всё про меня знают, и истории эти слышали, и видели не один раз.

На горизонте стали виднеться серые в ряд стоящие дома.

– Вот и почти доехали, – сказала, хрюкнув на кочке, Просто Ивановна.

– Отлично, – ответил Джонни, растирая ладонями уставшее лицо.

– А где тебя высадить-то, Джон?

– Не знаю. В каком-нибудь неблагоприятном районе?

– Ну ты смешной. Тогда высажу тебя на центральной площади.

Они похихикали секунд десять и успокоились. Последние пять минут пути прошли в молчании. Ивановна ехала, глядя на дорогу, купаясь в ностальгии и воспоминаниях, изредка посмеиваясь сама с собой. Красный клубок за время пути превратился в хвостик. Его выдувало ветром в боковое окно – олимпийский огонь пребывает в конечную точку своего странствия, а вместе с ним и иностранная делегация.

Джонни оставшиеся километры пути до центральной площади озирался вокруг, крутил головой, пытаясь не опустить деталей, которых, впрочем, было не так много. Что-то записывал, что-то наговаривал в диктофон. Он будто пытался взглядом вычленить нечто из общей картинки разрухи и безвкусицы, но терялся, потому что виды эти ему нравились.

Они ехали по центральной улице, на которой, похоже, никогда не было асфальта. По обеим сторонах тянулись ряды тех самых серых домов, что казались еще недавно жирными точками на горизонте: родимые пятнышки, превратившиеся в злокачественные новообразования на карте современной России. Их можно было бы снести, но они продолжают стоять, впуская в себя ветер, дорожную пыль и маленьких грязных детишек, играющих в войнушку. Они, стоит признать, выбрали идеальные декорации.

– Умри, америкашка, Пуф-пуф, – крикнул что было мочи один из мальчишек

– Ты не попал, ты не попал, – кричал второй, всё-таки изображая пулевое ранение.

Почему-то Джону стало горько. Ивановна хлопнула его по плечу и с улыбкой на лице сказала: «Что ты расстраиваешься, ты же серб?»

Совсем недалеко от площади, а она уже была заметна вдалеке, стояло большое двухэтажное здание, которое в отличии от многих подобных строений выглядело весьма приличным и ухоженным. Джон спросил у Просто Ивановны:

– А что это за здание? Я не могу прочитать. Я неплохо говорю по-русски, но читать совсем не умею.

– Это детский дом.

Джон улыбнулся. Ему было радостно, что в «Доме Детей» всё выглядело ухоженным. Детская площадка, качели, футбольное поле – это согревало сердце зрелого американского журналиста, повидавшего много разрушенных и покинутых городов и деревень по всему миру. Знаменитость и миллионер, которому не плевать. Представляете? Оказывается, такое ещё бывает, а я думал, только в книгах можно встретить.

– Он в отличии от многих домов весьма неплохо сохранился и выглядит. Как так вышло?

– Как-как? Он постоянно битком забит. Пользуется, господи прости, спросом. Вот за ним администрация в первую очередь ухаживает. Тут им спасибо. Детишек жалко, ни в чём не виноваты. А вот попадают сюда. Ужасная судьба. Тут в Дымске такие мамаши есть, что из пяти нагуленных детей все пятеро по разным группам рассортированы, как игрушки, а кого и в другие детдома увозят, вот это уже беда. А мадмуазелям этим хоть бы хны: от бутылки не отлипают, уже губы трубочкой свернулись. И ведь ни одна и ни две таких – ТЬМА!

– Почему вы не ухали отсюда?

– А кто ж людей-то катать будет? Правительство?

Центральная площадь, похоже, была единственным асфальтированным местом в Дымске. Повсюду были расклеены неубранные плакаты: «9 мая», «23 февраля», «8 марта». Просто Ивановна рассказала, что если на календаре «9 мая», то остальные просто завешивают тряпочками с надписью «Единая Россия». И так действия эти повторяются в зависимости от праздника. «Зачем убирать, – говорила она, – если можно оставить и завесить. Всё оптимизировано, как надо!» В целом логично, но странно, не находите?

Просто Ивановна в этих суровых трущобных декорациях уже напоминала не олимпийский огонь, гордо развевающийся на ветру в у подножья Олимпа, а тлеющий огонек на кончике брошенного в урну окурка. Но всё же Джону она казалась прекрасной.

Двигатель умолк, зато заговорил водитель:

– Ну вот и приехали, Джонни. Было очень приятно с тобой познакомиться. С юмором у вас оказывается не всё так плохо, как говорят по телевизору. Да и в целом пацан ты неплохой. Ты может не серб, а русский? Подумай на досуге об этом! Хех. Куда теперь думаешь? Может, тебя сориентировать хоть, в какую сторону идти? Я тут всех знаю!

– В целом я изучил информацию в Википедии, пролистал Гугл Карты, узнал местность и нашёл дом с голубой крышей. Я решил его выбрать, потому что он один такой на весь посёлок. Выделяется очень. Не знаете, как добраться? По-моему, от площади на север, если верить картам. Я бы проверил, но интернет отсутствует здесь, мобильный, от моего оператора.

– Всё верно, ишь какая память у тебя на карты. Голубая крыша… Голубая крыша. Епрст, дак это ж Тамарки Сенчуковой. Голубая крыша у нас одна. Помню, она объясняла, мол, под цвет неба красит, романтично! А я ей ещё говорила: «Дурья твоя голова необразованная, ты ж сверху на неё не смотришь, снизу только». А она мне, знаешь, что ответила? «Может быть, кто-нибудь когда-нибудь увидит. Или уже я сама». Ну даёт.

– Поэтично…

– А то, она у нас как истинный поэт – без бутылки уже и двух слов не свяжет. Хотя последнее время меньше стала прикладываться, всё-таки дочка растёт, которая хоть как-то её пытается контролировать. Мать не выбирают, её любят, какой бы ни была. Мелкая скоро уедет в город учиться, если получится, а Тамара опять запьёт.

– Дочка?

– Ну да, девятый класс заканчивает. Ой, эта мадама шустрая, не пропадёт. Мне Светлана говорила, учительница биологии, раньше вместе с ней работали, что дочка Тамаркина поставила цель себе стать врачом, на одни пятёрки учится. За неё, как говорится, не переживай. А вот за Тамару уже переживать не стоит. Жизнь её как сериал. Первый сезон – пьёт, второй – не пьёт, третий – с открытым концом, и в каждом из сезонов по 365 серий.

– Wow. Как так живёт она?

– Дак так и живёт, Джон. Уверена, если у тебя там в «Сербии» доедешь до деревни, ещё не такое увидишь. Всё, утомилась я, домой надо уже кошек кормить, у меня их шесть. «Одиночество-сука»! Я не ругаюсь, песня такая есть. Потом послушай. Слава поёт. Певица такая! Тебе вот туда: прямо между плакатом, который в честь 9-го мая (указала пальцем), и клумбой цветочной. Всё прямо иди, дом Тамары будет по левой стороне, по счёту шестой. Сам домик оранжевый, но ты и по крыше сориентируешься, если что.

– А кто ей всё это перекрашивает?

– Как кто? Ухажоры.

– Понятно. Удивительно.

– Джонни, а что ей перепадёт за интервью?

– Небольшое финансовое вознаграждение от компании BCC!

– И сколько, если не секрет?

– Около тысячи долларов, больше не удалось выделить!

– Сколько? Так может и мне причитается за информацию, я тебе сколько всего наговорила, а? Хотя бы двести? Тамара всё равно пропьет всё.

– Во-первых, там будет именной чек. Во-вторых, я своих решений не меняю, уж простите. В-третьих, я вам заплатил шестьсот рублей за поездку.

– Эх ты, ханжа, а я думала, хороший человек. Иди уже. Американец.

Джонни забрал свои сумки. Он на мгновение расстроился, что знакомство с Марией Ивановной кончилось именно так. Двухметровый блондин, американец, шёл по пыльной дороге Дымска на север. Обернувшись назад, он увидел стоявшую возле своей буханки на фоне праздничных плакатов, улыбающуюся и посылающую ему воздушный поцелуй Просто Ивановну, и она вновь напомнила ему олимпийский огонь, вознесенный к подножью Олимпа.

Мысленно подбирая слова приветствия, Джонни отсчитывал шесть домов по левой стороне. А что если Ивановна просто перепутала право и лево? С кем не бывает? «Третий – покинутый и нежилой. Четвертый – сгорел, похоже, на днях. Пятый – красив и ухожен. И вот он, тот самый, шестой дом». Оранжевый с голубой крышей он был довольно красив на фоне остальной мрачности. Джонни понял, что он пришёл туда, куда изначально планировал. Домик хоть и шестым по счету был, но на его фасаде висела цифра «16», и, видимо, название улицы, которое стерлось и его трудно было прочитать, да и Джон всё равно не умеет. Под окнами ссыхались умирающие цветы, во дворе перед небольшим крылечком росли кусты малины, отвоёвывая себе потихоньку место за забором, как какая-нибудь маленькая, но очень амбициозная страна. У калитки сидела рыжая кошка и смотрела на подходящего великана, мяукая, как серена во время учебной тревоги. Хотя, может, это был кот, надеюсь, Джонни не проверял. Но рассказывал он достаточно убедительно.

Вдруг открылась дверь, Джон замер и испугался. Он ещё не приготовил речь, не знал, что говорить, а истории, рассказанные Ивановной, добавляли масла в огонь страхов и неуверенности звезде телевидения США.

– Отстань от меня, никуда я не пойду. Тебе так надо, тогда встань и сходи сама, – с криком вылетела в небольшой дворик белокурая девочка с длинными ногами, вроде бы, голубыми глазами и слегка синеватыми губами.

– Ах ты маленькая дрянь. Матери плохо, а ты помочь не можешь? – послышался томный хриплый женский голос.

Девочка ничего не ответила больше, выбежала и наткнулась на здоровенного блондина.

– Здравствуйте. Меня зовут Джон, – только и успел проговорить мой приятель.

– Траволта? – ответила она.

– Что простите?

– Я говорю, Джон Траволта? Если нет, то иные Джоны меня не интересуют.

– Простите, мисс. Я не Траволта. Но позвольте узнать, как вас зовут, чтобы понять, с кем имею честь.

– Снежана Сенчукова, очень приятно Джонне Траволта, – сказала она, хихикнув. Хмурое выражение лица сменилось на нейтрально-добродушное.

– Сложно мне выговаривать ваше имя, но я попробую. Снежана, простите, а вы не могли мне помочь найти Тамару Сенчукову, это должно быть ваша мать?

– Во-первых, хватит извиняться. Во-вторых, чего искать ее, вот она стоит.

На крыльце, в распахнутых дверях, показалась слегка ссутулившаяся женщина с припухшим лицом, будто от недосыпа, но вполне неплохо выглядящая. На ней был синий халат в цветочек, перевязанный толстый махровым поясом того же цвета, но без цветов. Волосы распущены, их цвет было определить сложно. За годы экспериментов со цветом (видимо, тут так принято) волосы под разными углами отливали разными оттенками, но что-то ближе к каштановому. Они опускались до плеч, может быть, чуть ниже, были слегка волнистыми. Губы полные, нос греческий и маленький: две дырочки в бесконечность носоглотки и маленький бугорок чуть выше для красоты – идеально. Глаза большие и карие, на ногах тапочки в виде мультяшных собачьих голов.

– А вы, простите, кто такой? Не к моему ли ангелу пристаете? Я на вас в суд подам, а потом к Малахову за гонорарчик, – начала сходу она, задавая оборонительный тон беседе.

– Здравствуйте, Тамара. Меня зовут Джон. Я из Америки. Представляю канал BBC. У меня своя авторская программа. Я снимаю различные документальные фильмы, которые показывают на всю страну. Вот, так вышло, что я решил снять фильм в России. Мне хочется узнать…

– Так, мистер-твистер Джон. Я тут причём? И ответьте, зачем мне это вообще нужно? Никаких фильмов мне не надо, я не фотогигиенична – выпалила, перебив Джона, Тамара.

В это время ее дочь Снежана стояла и смотрела на Джона с явным любопытством и интересом. Какая-то дикая сила не могла удержать её на месте: она будто хотела очень сильно в туалет. Через секунду она ушла и, уходя, проговорила:

– Извините, но у меня занятие послеурочное по биологии. Скоро экзамены. Приятно было познакомиться, до свидания Джон.

– Итак, Джон, на какой чёрт ты пришел ко мне? – вновь начала Тамара

– История странная и забавная. Совпадение и рок судьбы. Я анализировал Карты Гугл, решил забраться в глубинку России. Просто увеличивал карту колёсиком мыши в районе уральских гор. Выбрал ваш Дымск и ваш дом. У него у единственного голубая крыша. Практически наугад. Мне хотелось побывать в настоящей России и узнать, что думают местные жители о «Законе Димы Яковлева», принятом в 2012 году.

– Какой странный способ у тебя искать работу. Но дочь меня покинула, а компания мне нужна. Что ж, добро пожаловать в Россию. Проходи, коль не наврал, продолжим беседу в доме – иностранцев у меня ещё не было.

Джон не понял до конца, что Тамара имела ввиду. Сама она уже зашла в жилое помещение, собирая стены, как пинбольный шарик в старых игровых автоматах.

Бравый журналист прошел через калитку, погладил кошку, поднялся по ступенькам крылечка. Он стоял в том месте, откуда задавала свои вполне резонные вопросы Тамара. Аромат перегара шлейфом уводил его туда, где и ждала его хозяйка. По запаху он прошёл через тёмный не освещённый ничем предбанник и рукой нащупал ручку. Взявшись за неё, он сильно потянул на себя. Дверь была тяжелой, но открывалась легко, либо просто не до конца была заперта.

Джон закрыл за собой, и попал на кухню, которая серией арок и переходов перетекала сначала в большую комнату, а из неё уже в малую, где, по всей видимости, ютилась Снежана со своими учебниками по биологии. Внутреннее убранство квартиры было простым, без изысков. Диван, кровать, два стола, искусственные цветы в горшках – всего по минимуму. Телевизор что-то кричал, работало радио, шум здесь господствовал над покоем и тишиной.

Тамара взяла пульт с разложенного дивана, выключила звук, потом подошла к радио и убавила динамики. Собрала волосы в пучок, заглянула в холодильник кубической формы, взяла оттуда колбасную нарезку, огурчики, разложила на столе, стоящем на кухне. Всё это время Джон с сумками стоял в дверях.

Она пригласила его ленивым движением левой руки к столу. Идти в глубину дома не пришлось, хотя хотелось. Одно можно сказать точно: она хоть и выпивала, но жили они весьма прилично. Пока Джон оглядывался по сторонам и расставлял свои маленькие камеры вокруг, на столе появилась бутылка водки, непонятно откуда взявшаяся. Она была на половину пуста. Тамара начала беседу:

– Прошу меня извинить, но без напитка я и двух слов сказать не смогу сегодня.

– Да, конечно. С вашего позволения, я продолжу свой монолог, начатый на улице. Я хочу взять интервью у вас. Задать важные, как мне кажется, вопросы, чтобы предложить американскому зрителю честное мнение россиянки из глубинки по поводу «Закона Димы Яковлева».

Она выставила две рюмки, налила себе и гостю. В левую руку вложила грациозно огурчик, в правой мёртвой хваткой держала стаканчик. Взмах руки, и рюмка пуста. Джон подсоединил к халату микрофон, достал блокнот с карандашом. Тамара заговорила:

– Интервью так интервью, только мне с этого какая выгода?

– Шестьсот долларов наличными.

Про чек Джон не наврал, не подумайте про него плохо. Почему он предложил наличные, поймёте позже. Интервью неспешно и некачественно продолжалось.

– Это сколько в рублях?

– Ох, я не знаю…

– Ну у тебя же есть телефон, а там Гугл-шмугл. Посмотри!

Джонни достал телефон, сеть еле ловила. EDGE. Проговорил в телефон «Переведи 600 долларов в рубли». Телефон проговорил цифру через динамик на английском. Джон перевел на родной для Тамары язык:

– Это будет 37 643.5159 российских рубля.

– Какой красивый голос у телефона. Я согласна. Мне даже плевать, каким таким образом ты тут оказался. Поехали. Записывай. Так что там у тебя?

Они долго разговаривали о разном. Сначала он спросил её о том, как ей тут живётся, чего не хватает, какие проблемы? В целом она повторяла всё то же самое, что и Ивановна, но более жёстко и категорично, обвиняя во всём власть, продажных жирных депутатов, которые плевать хотели на всё, кроме собственных кошельков. После вводных вопрос Джон решил задать самый главный.

– «Закон Димы Яковлева» запрещает иностранным гражданам усыновлять русских детей. Многие негодуют по этому поводу. Новость была очень неоднозначно принята. А что вы думаете об этом?

Воцарилась тишина. Слышно было лишь тиканье часов, висящих на стене, и доносившийся через толстые стены с улицы кошачий рёв. Тамара, казалось, потерялась во времени и пространстве. Она уставилась в тарелку с колбасой, потом резко повернула голову и посмотрела на Джона, пытаясь стабилизировать положение головы.

– А сейчас ты, американец, по больному полоснул, как ножом. Тебя не виню в том, сама виновата.

– Простите, что случилось? Что я сказал не так?

– Давняя личная драма, которая всплывает периодически в голове, сводит с ума и под дурман опьяняющих напитков снова ложится на дно моей прогнившей жизни. Ох… Но я расскажу, если докинешь сотку.

– Сотка? Что это?

– Это «ван хандрит долларс» ещё, по-вашему…

– Хорошо. Ок!

– Ок. Ок. Язык у вас какой некрасивый. Всё коротко и неромантично. К моему мнению по поводу твоего этого закона это, наверно, не относится сильно, но может пригодится для фильма, добавишь трагизма, так сказать, а я, может, как жертва буду выглядеть. Пожалеет, может быть, кто-нибудь там за бугром, денежек пришлет.

Дело было в моей далекой трезвой молодости, Джонни. Училась я хорошо, даже без троек. И тут в моей жизни появился он: красавец, высокий брюнет, брови чёрные и узкие, почти монобровь, глаза чернее ночного неба, руки сильные. Звали его Лев. Царь не зверей только, а мужиков. Один на тысячу. Имя подходит описанию. Не так ли? А я была маленькой хрупкой блондиночкой, вроде бы и не страшной, но и не красавицей. Видит Бог, не знаю, что он во мне нашёл, но увязался и не отставал. А у нас в то время была военная часть, сапёров обучали мастерству. Ну вот он таким солдатиком и был. Гулянки, поцелуи, на учёбу плюнула совсем, результаты ужасные. У нас тогда одиннадцатилетка была, я в последнем классе училась. Потом понимаю, что забеременела я. Лев узнал, тут его и след простыл. Я в часть с животом ходила, кричала, спрашивала всех, куда мой Лёва подевался, где пропал. А мне ответили через два дня таких хождений, что он уехал домой по месту жительства. Адреса мне его никто не дал. Почему? А чёрт их знает. Сволочи, мужики, один за всех и все за одного.

Жила я одна, родителей не было, бабушка только. Родился у меня мальчик хиленький и больной. Долго врачи местные понять не могли, что такое с ним приключилось, а мы жили как-то с этим дальше потихонечку. Потом умирает бабушка, помогать некому, пенсии на которую жили, не стало. Мне уже восемнадцать к тому времени исполнилось. На последние деньги повезла сына в облцентр на диагностику. Всего пересмотрели и сказали, что астма у него тяжёлой степени. Прописали кучу таблеток, сиропов, процедур, которые надо пройти, а у меня элементарно денег на хлеб не хватало. Я чуть с ума не сошла. Работать не уйти, сына оставить не с кем, а заработать и зарабатывать на те же лекарства надо. Что я сделаю маленькая и глупая без образования, без всего, дура!

Ничего умней тогда не придумала, как отдать его в наш Интернат или Детский Дом, они каждый год меняют название. Проезжал, наверно, его ты. Официально отказалась от ребёнка. Сына оставила, а сама уехала на север, зарабатывать. Думаю, уеду, заработаю много денег, вернусь и заживём мы с ним. И вот там понесла меня жизнь по синим курганам и ямам. Не справилась я. Понимаешь? Не справилась! Пока с собой там боролась, времени прошло тьма. А я знаешь, как жила? Получу сорок тысяч, двадцать пять проем и пропью, а пятнадцати и на билет не хватит возвратиться.

В итоге, когда сезон пьянок к концу подошёл, одумалась, подкопила денег и приехала домой в Дымск. К тому моменту прошло уже почти три или четыре с половиной года, да я уже и не помню. Страшный сон.

Пошла через два дня после приезда сына повидать, набралась смелости, страшно было. Пришла на порог к зданию Интерната, а мне говорят, что усыновили парня. Представляешь? Без моего ведома?

– Вы пропали без вести… И вы не пытались его найти? Вдруг он ждал вас? – спросил вдруг Джон.

– Кого искать? Кто-то мне сказал адреса и пароли? Смешной ты, американец. Да и кого он ждать будет? Ему три или четыре года уже должно было быть на тот момент, а меня он и не видел никогда вообще – чужая тётя. Понимаешь?

– Наверно, понимаю. А Снежана?

– Снежана – ребенок, в любви рожденный, доченька моя. Умница, красавица. Если хочешь представить меня в молодости, просто взгляни на нее.

– А где её отец?

– Умер от цирроза печени лет десять назад. Да он и на момент её рождения был алкаш, но ухаживал красиво. Он мне крышу покрасил. Вместе с ним работали на заводе местном, пока не прикрыли. Я тогда и не выпивала совсем.

– А сейчас вы работаете?

– Конечно, работаете! Я просто в отпуске, на последние деньги отрываюсь. Знаешь, американец, иногда представляю, как ходит где-то мой сын, красивый и здоровый, живёт другой жизнью и счастлив. Может, и хорошо, что оно так с ним вышло? Что я бы дала ему? Дура малолетняя? Не вылечить, не покормить, сама ребенок… девочка..а мужики…

В этот момент град слёз хлынул из глаз Тамары. Джон было хотел приобнять её, поддержать, сказать, что «так и есть, он здоров и счастлив где-то», но не нашёл сил произнести. Хозяйка дома налила стакан водки, рыдая и вытирая второй рукой потёкшую тушь, выпила и начала потихоньку успокаиваться. Они посидели в молчании ещё пять минут, слышен был только хруст огурца и движения челюстей Тамары. Джон решил напомнить ей о цели визита:

– И всё-таки, Тамара, что вы думаете о «Законе Димы Яковлева»? Ведь вполне могло быть так, что его усыновили и дали всё самое лучшее иностранцы, ведь тогда это можно было, а сейчас – нет. Они могли дать ему то, чего не было здесь.

– Ты чего такую ерунду несёшь, какие ещё иностранцы? Что у них, лучше? Да нет у них ничего, одна ерунда, как у всех. Да и чему эти иностранцы русского пацана научат? Душа русская непокорна. У русской он семьи, не сомневаюсь. Эти иностранцы наших детей только терроризируют, используют и калечат. Им там пособия дают на детей-то этих. Всё ради денег, капитализм чёртов. Ты что, телевизор не смотришь?

– Вы не правы, мисс. Много положительных примеров, когда такие дети вырастают в семьях тех же американцев и становятся успешными и востребованными специалистами.

– Какими еще успешными? Русских детей во взрослых тупиц-иностранцев превращать, тоже мне эволюция. Ладно бы там за границей люди людьми были, дак им всем лишь бы войну начать да фильмы идиотские снимать. Чему они научат? Да и ты такой же. Тебе вот фильм надо снять, вот ты и хорошенький весь тут такой передо мной, джентльмен. Деньгами трясёшь, как перед шлюхой какой-то…

На этих словах язык Тамары начал ослабевать, слова сжёвываться, а слюни лететь в разные стороны вместе с непроглоченными кусочками огурца.

Открылась входная дверь, и зашла Снежана. Джону было стыдно, он не знал, что сказать, краснел и извинялся. В том, что так произошло, он винил себя. Опытный корреспондент и журналист допустил такое.

– Перестаньте извиняться, мистер. Обычная картина. Сейчас она за столом и уснёт. Тем и лучшее, я хоть поучу.

– Господи, мне так неловко. Вы так быстро вернулись? Почему?

– Занятия отменили, учительница биологии заболела.

– Снежана, вы разрешите мне посмотреть вашу комнату? Это войдет в фильм.

– Да, конечно, пойдёмте! Только там особо не на что смотреть. А вот видите, и мама уснула.

В этом время Тамара высказывала последние невнятные реплики по поводу иностранцев и закона, а после медленно, как в Slowmotion, отключалась и опустила голову на стол.

Джон и Снежана сначала попали в большую комнату, а из неё прошмыгнули в маленькую, которая действительно оказалась крохотной. Снежана начала говорить первой, рассказывая и показывая предметы в комнате:

– Мне эту комнату и огородили только для того, чтобы я не мешала маме с папой кутить на полную катушку. Одно время меня просто закрывали, а я сидела и читала разные книжки, заняться было нечем. Что вам ещё интересно? Вот мои школьные учебники. Очень люблю биологию, анатомию. Мечтаю стать врачом, может быть, если получится. Надо сначала поступить, потом на стипендию учиться, и тогда всё получится. Как-то так.

– На учебниках цифра девять. Это последний год перед колледжем в России?

– Да, поэтому я усиленно готовлюсь. В моей школе в Дымске нет десятых и одиннадцатых классов. Раньше были, а сейчас уже нет. Надо ехать в Екатеринбург, там есть хорошая школа с биологическим уклоном, но это платно. Денег у нас нет, на мать надеяться не стоит. Да и не заработать просто в Дымске столько. Не подумайте, она много работает, но зарплаты мизерные. Поэтому всё так, как есть.

– Ужасная ситуация, Снежана.

– Я в этом ужасе живу много лет, но это моя мама и моя жизнь, так распорядилась её величество Природа!

Несколько минут прошли в переглядках и молчании. Джон рассматривал скромное, но приятное оформление комнаты. На стене он увидел нарисованный гуашью огромный цветок, а под цветком – маленькую девочку с белыми волосами, держащую за руку Женщину в смешных тапочках. Над каждой из них было что-то написано по-русски, но Джон не мог прочитать, поэтому решил спросить:

– Что тут написано?

– «Я» и «Мама», – указывая пальцем проговаривала Снежана перевод.

– А когда Вы это нарисовали? Довольно красиво.

– Спасибо, где-то около месяца назад.

Джона удивила бескорыстная и безоговорочная любовь Снежаны. Он был в растерянности. Всё, что он услышал в этот вечер шокировало его, мысли в голове переплетались, перетекая из одного полушария в другое: злость превращалась в жалость, жалость – в скорбь, скорбь – в боль. А рисунок этот трансформировал боль в надежду.

Джон взглянул на часы. Пора было собираться, иначе он бы опаздал на всё, что можно.

– Простите, Снежанна. Мне нужно скоро уходить, но разрешите мне помочь вам?

– В смысле?

– Я хочу помочь вам получить хорошее образование в Екатеринбурге.

– Но как?

– У меня есть чек, он именной, на некоторую сумму. Предполагалось, что он будет отдан вашей матери, но я уже передал ей наличными столько, сколько требовалось. Так вот, я отдам этот чек на ваше имя в ту школу, о которой вы говорите, она там одна?

– Не нужно, спаси..

– Не смейте отказываться, я хочу вам помочь. Каждому из нас нужна «hope». Так она одна там такая, я смогу найти?

– Не одна, но эта школа находится на улице Сурнина…

– Спасибо. Я найду эту школу, оставлю этот чек там, тем самым заранее оплатив ваше обучение. Остатки по чеку вы заберёте себе на питание и жилье. Главное, сдайте экзамены, а получить хорошее образование вы сможете уже в Екатеринбурге. Учитесь, прошу Вас, учитесь. Я надеюсь, вы станете врачом, лучшим врачом в России, а может, и мире, тогда я возьму у вас интервью еще раз, но у себя в гостях.

Он улыбнулся широко и достал из рюкзака помятый в дороге чек, вписал на латинице имя «Snezhanna Senchukova», добавил еще какие-то важные юридические данные, которые попросил предоставить ему Снежану, подрисовал к «1000» два нуля и показал девочке, чтобы она убедилась, что он её не обманывает. Девочка заулыбалась, обняла Джона, сказала несколько раз «спасибо», а он смущенно гладил её светлую во всех смыслах голову.

На улице сильно стемнело. Пришло время собирать технику и отправляться домой. Он упаковал камеры, снял со спящей Тамары микрофон. Снежана собрала ему в дорогу чуть-чуть еды, сколько было не жалко отдать, ещё раз сказала «спасибо» и проводила его до дверей. В это время проснулась Тамара и тоже решила проводить важного гостя, но только уже, выглядывая в окно. Открыв форточку, она проорала громко:

– Его звали Женя. Я назвала его Женя! Лучшее имя! Для передачи пригодится!

Снежана стояла у калитки и гладила кошку, или кота, тот продолжал стонать неистово. Встревоженный и взволнованный Джон, впопыхах и сильно нервничая, засунул руку в карман, но не нашел того, что искал. Скинул рюкзак на землю пошарил по карманах и нашёл-таки «Сальбутамол». У него был приступ. Сделать вдох было очень трудно, но аэрозоль, как всегда, сделал своё дело быстро. Надо было чуть-чуть подождать и отдышаться.

Дыхание восстанавливалось, организм успокаивался, успокаивался и Джонни. Надевая обратно на плечи свой рюкзак, он обернулся, по-доброму улыбнулся Снежане, крикнув «Удачи», посмотрел в окно, а в окне стояла пьяная, но доброжелательная Тамара, которая махала ему вслед ладонью, оттопыривая мизинец в сторону.

Поверьте, когда он рассказал эту историю до конца, я сидел под таким впечатлением, что чуть было сам не воспользовался лекарством. Допил кофе, обождал пять мин и начал задавать ему те вопросы, которые меня больше всего волновали:

– Джонни, а чем кончилось само путешествие? И почему больше ни у кого интервью не брал?

– А зачем ещё кто-то? Мне в целом никто и не нужен был больше. Закончилось чем? Я вернулся на площадь, было темно, а Просто Ивановна стояла там и собирала людей на новый рейс до Екатеринбурга. В город мы приехали ночью, я поспал на вокзале несколько часов, утром заказал такси до той самой школы, предварительно загуглив точный адрес, благо в Екатеринбурге был хороший Интернет. Там я уже сделал всё именно так, как и обещал. Директор организации был адекватен к моим просьбам и пошёл мне навстречу тогда, когда я рассказал ему всю ситуацию. А далее – обычный путь: вокзал-билет-поезд, куча историй, место у туалета (как меня любят в этой стране), враньё про Сербию, Москва. На такси я доехал до аэропорта, Колина больше не хотел видеть. И вот я здесь перед тобой, только что с самолёта.

– Я вот тебя слушал и думал, а вдруг мне мама с папой врали, вдруг и моя биологическая мать никакая не хорошая девочка была, а какая-нибудь Тамара, как твоя, которая из твоей истории, а не из моей? Не хотели меня расстраивать, поэтому и придумали красивую сказку со счастливым концом. Думаю, стоит у них повыпытавать ещё информацию, а потом свой фильм снять.

– Если ты сам в этом веришь и если тебе это нужно, то дерзай, друг. Но режиссёр из тебя, думаю, никакой.

– Да нет, конечно, мама мне бы не стала врать, она очень крутая и честная. Думаешь, она мне стала бы придумывать небылицы в такой ситуации?

– Я думаю, что твоя мама крутая и умная!

– Как и твоя, братишка.

– Как и моя!

Опустели кружки, на дне красовался засохший кофе. На улице было темно, школьницы уже давно пропали из виду. Мы оплатили счета и вышли из кафе. На небе светила яркая луна. Держа друг друга за плечи, двигались вперед, не оглядываясь назад, как всегда. Ночные фонари города освещали тротуар, мы шли, смотрели по сторонам и напевали тот самый хит группы «Coldplay» – «Paraparaparadise». Пассажиры проезжающих мимо такси одобрительно улыбались в нашу сторону. Джон остановился, повернулся ко мне лицом, взял меня за плечи и, глядя в глаза, спросил:

– А может, Ивановна была насчёт меня права?