Читать книгу На Темзе всегда клюёт - Андрей Мошанов - Страница 6

Даррэл был единственным сыном четы Оливера и Маргарэт Смит и родился в графстве Норфолк в родовом поместье, которое располагалось совсем неподалеку от летней резиденции короля Эдварда VII и королевы Александры в местечке Сандрингам и которое принадлежало ещё их прадедушке. Две его сестры, которые были значительно старше, потеряв всякую надежду на наследство в связи с рождением мальчика в их семье, размышляли недолго и вышли замуж за местных преуспевающих лэндлордов, а Даррэл в один прекрасный день унаследовал всё отцовское имущество и вступил во владение, пожалуй, самым большим поместьем и земельным участком в Норфолке.

Просьба Майкла забронировать на субботу 14 марта главный зал клуба для торжественного ужина на восемьдесят человек не показалась ему удивительной. Многие члены клуба часто устраивали приёмы подобного рода и клубная касса регулярно пополнялась деньгами вырученными от аренды его залов, наценки на вино и прибыли от кухни и бара. Не было также удивительным и то, что это был ужин и приём для русских бизнесменов. Даррэл сам был знаком с многими старыми иммигрантами и даже вырос общаясь с некоторыми из них. Поэтому, когда с начала 90-х новые русские зачастили из Москвы и Санкт-Петербурга в Лондон, то все они казались ему людьми в высшей степени разумными, содержательными и образованными.

В течении первых трёх сумбурных лет русской революции более двух миллионов человек покинули Россию, большинство из них осели на континенте, но не в Англии, которая всегда слишком болезненно относилась к своим границам. Лагерь беженцев в городишке Ньюмаркет (что в 50 километрах от Кэмбриджа) работал в полном соответствии с законом о «желательных и нежелательных иммигрантах» предусмотрительно принятым в ещё 1905 году. Отфильтровав из общего массы русских переселенцев всего около 15,000, людей исключительно высших сословий, благородного происхождения, политиков, учёных и аристократов, их выпускали за железные ворота с видом на постоянное жительство, тщательно перепроверив те немногие документы, которые были при них.

Расположенный в прямой досягаемости голландских и французских паромов, порт Норвич, скорее всего в силу своей географической близости к пересыльному лагерю в Ньюмаркете, на некоторое время стал своего рода центром притяжения и принимал еженедельно сотни русских людей, прибывавших из Остенде, Аудесхильда, Роттердама, Кале, а также из Курляндии и Лифляндии, из всего того, что позднее стало называться Прибалтикой.

А еще через пять лет почти 90,000 русских жило в Великобритании. Большинство из них держались своим сообществом в Лондоне, но многие осели в Норвиче и его окрестностях которые напоминали своими зелёными пейзажами российские равнины средней полосы, Брянска, Смоленска, Екатеринослава, Орла, Тулы.

Иммигранты гордо перебивались с хлеба на воду, уже скоро продав свои немногие драгоценности, которые смогли вывезти на себе, а в их аскетической нищете было что-то очень величественное и мученическое. Даррэл вспомнил одного интересного русского, который проживал неподалёку и давал всем уроки верховой езды. Ему было в то время уже за пятьдесят, когда он случайно заметил их первые детские попытки прокатиться верхом. В тот момент они без спросу выводили из конюшни своего отца кое-как осёдланных лошадей. Даррэл уже почти был готов пришпорить её пятками и попробовать пустить её вскачь, как мужчина крикнул им издалека, торопливо подходя к ним:

– Стой! Подтяните подпругу – разобьётесь или седло потеряете!

Даррэл опешил и замер на спине своей лошади, а его друзья с любопытством уставились на мужчину. Им тогда едва исполнилось двенадцать и они часто вспоминали этот случай позже. Запомнилось, как тот мужчина заговорил с ними так запросто, как с равными, без всяких нравоучений, что сразу стало ясно, что их тайна останется с ними навеки и что он даже не подумает рассказать об этих проделках их родителям.

– Get off the horse. Слезай, помогу – сказал он на хорошем английском, но с лёгким континентальным акцентом. Подойдя сбоку к лошади, мужчина засунул пальцы между подпругой и её животом.

– Смотри – сказал он Даррэлу и продемонстрировал ему слабину почти в четыре пальца.

– Нам казалось, что мы хорошо затягивали, как полагается, на два пальца – виновато сказал один из пареньков.

– Не в этом дело. Лошадь ещё к вам не привыкла. Они всегда надувают живот когда их седлают чужие, так что всегда проверяйте дважды.

Почти сразу Даррэлу пришлось рассказать про этот случай отцу. Отпираться было бессмысленно. Отсутствие лошадей заметил конюх, которого в тот день отправляли в соседний город, но которому пришлось неожиданно вернуться с полдороги.

– Лошадей сами седлали? – это было единственное, что спросил отец, радуясь в тайне, что его сын растет нормальным парнем, таким же сорванцом каким был он сам.

– Почти … – признался он.

Через какое-то время тот мужчина встретился им в городе, когда они всей семьёй прогуливались по старинной городской площади на воскресном рынке. Специально построенный еще в 11-м веке по указу Вильгельма Завоевателя в помощь норманнским купцам и торговцам, рынок до сих пор был, пожалуй, самым популярным местом прогулок горожан.

– Вот тот человек! – сказал Даррэл и толкнул отца в бок.

Отец, увидев его правильную офицерскую осанку, сразу проникся к нему необъяснимым расположением и подошёл первым.

– Добрый день! А я уже заочно наслышан о вас. Рад познакомиться! Капитан Оливер Смит! – сказал он дружелюбно и протянул руку.

– Взаимно! Имею честь представиться – ответил мужчина, подавая свою руку – Сергей Родзянко.

С того самого дня он был частым гостем в их доме. Однажды на одной из вечеринок, разгулявшиеся гости отца, поймали его на слове и тому пришлось показать свой класс верховой езды. Он, закинув на выведенного из конюшни коня одну лишь уздечку, ловко вскочил ему на спину и, без всяких видимых усилий в свои пятьдесят пять лет, удерживая себя на его спине без седла, сделал по лужайке перед их домом два круга галопом, а затем направил его в затяжной прыжок через изгородь. Все обомлели и замерли. Один из гостей в задумчивости сказал:

– Мы, англичане, думаем, что знаем, как надо ездить верхом на коне, а этот русский наверное даже не думает об этом, но просто умеет это делать по-настоящему.

Там же в Норвиче на какое то время задержалось ещё несколько интересных русских знатного и даже царского рода, Галицыны, Оболенские, Дубасовы, Пущины, губернатор Костромы Петр Шиловский и бесчисленное множество интеллигентных людей, которые предпочли добровольное изгнание гражданской войне с собственным народом. С ними рядом было необычно как в музее с незнакомыми экспонатами, но всегда интересно. Удивительно, но все эти старые русские ничем не отличались местных англичан ни поведением, ни манерами, разве что в их глазах была какая-то особенная глубина, а за ввалившимися глазными впадинами начинался тоннель в другой мир, в другую жизнь, допустить в которую они могли только таких же как они сами. Их глаза всегда были обращены как бы вовнутрь себя, а их наружный матовый блеск мягко отражал и отводил от себя чужие пронзительные взгляды, как бы те не стремились проникнуть внутрь, в их потаённую область памяти, которая была безмерно глубока и опасна для всех людей неподготовленных к таким переживаниями.

Конечно, они растворились без остатка в размеренной английской провинциальной жизни со временем и с возрастом. Их дети сохранили запоминающиеся и колоритные славянские фамилии, но ничем кроме родительских рассказов не были связаны с той далекой и чужой для них страной. Через двадцать-тридцать лет жизни в Англии они всё ещё были здесь не совсем свои, хотя уже и совсем не чужие.

Даррэл возвращался к себе в поместье только на выходные, обычно в пятницу вечером, если только ему не приходилось задержаться в городе на какой-нибудь ужин, который было никак нельзя пропустить. Он не любил Лондон в пятницу, ему казалось, что люди в городе массово теряют свой разум и манеры, которые с огромным трудом восстанавливают к началу самого тяжелого, первого дня недели. Tолпы людей, постыдно опустив головы и не поднимая глаз, каждый понедельник делали вид, что спешат куда-то на утреннем поезде метро, спрятавшись за либо в газету, либо угрюмо уткнувшись в бумажный стаканчик кофе.

Он тем более не хотел видеть как проходит эта пятница в клубе и оставлял на плечах управляющего решить все возможные последствия этого безумия к моменту своего возвращения, обычно к полудню понедельника.

Даррэл любил длительные прогулки по полям и подлеску, начинавшемуся сразу за калиткой в дальней стене их родового имения. Почти каждую субботу, когда удавалось вернуться из Лондона уже в пятницу, он уходил сразу после завтрака, взяв с собой лишь маленькую походную фляжку с ромом, два сухих бисквита и любимую палку для ходьбы c посеребрённым наконечником в форме головы оленя, которой было очень удобно время от времени счищать со своих сапог комочки прилипшей грязи. Порой он вышагивал по самому большому маршруту по пять-шесть часов и, пройдя десять – двенадцать миль, возвращался только к пяти часовому чаю, на который, как правило, приходил кто-нибудь из его давнишних приятелей. Они не нуждались в предварительных приглашениях и звонили ему сразу после того как видели, что к его дому в пятницу вечером подъезжает черное такси. Чай непременно переходил в джин с тоником. Далее, в ожидании ужина, следовало несколько партий в вист (если удалось собраться большой компании), или игра вдвоем в забавную игру двумя колодами русский банк (если приходил один единственный гость). Часто просто выкуривалась сигара и велась неторопливая беседа у камина или в беседке в зависимости от погоды.

Лондон с его интенсивным ритмом с каждым разом становился всё более тяжеловат, и, приехав истощенным после недели утомляющих улыбок и раздражающей суеты, он восставливал свое равновесие этим размеренным деревенским покоем.