Читать книгу Россия в эпоху постправды - Андрей Мовчан - Страница 10

Постправда – это не только псевдофакты и гипотезы, построенные на ложных посылках. Постправда – это еще и способ коммуникации. «Слушатель» в информационном пространстве – это еще и зритель, и субъект – воспринимающий декорации, соседей по залу и шумы на улице. При желании ему можно открыто и честно доносить правдивую информацию – а он ее все равно не воспримет: отвлечется на шум, засмотрится на занавес, возненавидит специально назначенного ее сообщить информатора, потому что тихий голос ему (зрителю) будет прямо в ухо шептать, что информатор – педофил, сморкается в рукав и на заду у него псориаз. Когда врать уже невозможно, генератор постправды прибегает именно к такому способу формирования когнитивных искажений – и обычно очень успешно.

Поводом к рассуждению на тему такого способа генерации постправды стал для меня звонок специалиста по информации – и я даже написал по этому поводу в мае 2016 года пост в Facebook.

Вчера мне открылась истина. Она имела лицо известного специалиста по публичным мероприятиям, умного и образованного человека (а, собственно, какое еще лицо она может иметь?). Мне кажется, сам носитель истины не осознавал, что он несет, – но я даже испугался.

Он позвонил мне, чтобы предложить поучаствовать в проекте. Проект состоит в создании серии публичных, транслируемых по ТВ дискуссий-поединков, в которых будут «биться» сторонники противоположных точек зрения на насущные проблемы современности. По логике автора проекта, широкие массы населения России не включаются в гражданскую активность потому, что телевидение и радио дают им контент низкого качества, не внедряющий в их сознание правильных (либеральных, демократических, рыночных) идей, а мероприятия и публикации, правильные идеи популяризирующие, слишком скучны, академичны и не вызывают интереса у публики. Зато если «интеллигентский разговор» превратить в шоу, если заставить, скажем, Кудрина и Титова не просто монотонно декламировать свои концепции, а гневно обличать друг друга, орать, швыряться ручками и стаканами, кидаться в драку, жевать галстук противника, то зритель будет завороженно следить за действием, аудитория вырастет и прогрессивные идеи того же Кудрина найдут доступ к массам.

«Вот, например, почему бы не начать с промопроекта – диспута о вреде или пользе коррупции? – спрашивал мой собеседник. – Вы могли бы, например, выступать за ее вред, а Симон Кордонский – за пользу».

«Уважаемый собеседник, – отвечал ему я, – во-первых, я не верю, что вы найдете действительно умных людей, имеющих прогрессивные идеи, которые согласятся выступать в шоу гладиаторов на потеху публики. Я так точно не соглашусь жевать что бы то ни было у Симона Кордонского. Во-вторых, я не верю в то, что можно доносить до широкой публики хорошие идеи плохими методами. Ложка цирка в бочке университета превращает университет в цирк, а Ломоносова – в Жириновского. Публика не воспримет поданные так идеи, скорее, наоборот, будет ассоциировать их со скандалом и сочтет демагогией, поводом поржать. Возможно, выступающие и станут более популярными, но их идеи от этого не станут предметом обсуждения и принятия».

С собеседником мы мило поболтали еще о философии и договорились оставаться на связи (современный способ сказать «Прощай навеки»). Но диалог наш не стоит считать аберрацией – это, скорее, первые признаки нарастающего процесса деструкции информационного поля, в рамках которого информация становится все менее важной и основную роль в коммуникации начинает играть форма ее подачи и шум, ее сопровождающий. Следствием этого со временем может стать полное обесценивание информации в глазах (ушах) реципиента – и постепенный переход «сообщения» исключительно в область шума.

Действительно, все мы – либералы и патриоты, западники и евразийцы, государственники и либертарианцы, чиновники и диссиденты, москвичи и регионалы, православные и атеисты, – пытающиеся донести свои идеи до «народа», склонить его на свою сторону, убедить, придумывающие для этого самые разные способы (лекции, статьи, книги, митинги, фильмы, шоу, драки в кабаке и так далее), что называется, completely miss the point[1]. Мы думаем, что ведем борьбу за умы и души «народа» (включая и нас самих) своими идеями; мы надеемся, что в «народе» есть спрос на идеи и он только ищет – какие выбрать, чтобы «купить» и отдать за них свое время, комфорт и даже жизнь. Но кто, где и когда в последний раз видел в народе спрос на идеи?

Мы живем не разумом, а чувствами, нам нужны позитивные (острые, возбуждающие) ощущения и эмоции, мы чураемся впечатлений негативных (скучных, депрессивных). Мы не хотим чувства голода, мы хотим находиться в состоянии постоянного возбуждения. Хлеба и зрелищ. А пока реальный голод не подступил, мы хотим только возбуждения – только зрелищ – и ничего больше.

Нам рассказывают, что идеи когда-то возбуждали – не всех и не во всем, но могли. Древних кочевников возбуждала идея единого невидимого бога, так что они переходили пустыни, покоряли города и создавали величайшие произведения литературы. Первых христиан захватывала идея жертвенности, и они шли на растерзание львами и крест в надежде спастись и спасти. Даже еще в ХХ веке возбуждали идеи революции, войны за жизненное пространство, освоения космоса. Но периоды возбуждения были кратки, охватывали 5–10 % населения (а уж эти 5–10 % либо умудрялись заставить всех следовать за собой – guess how[2] – либо нет), и если присмотреться, тип возбуждающих идей всегда был одним и тем же: это были идеи превосходства, рождающие либо агрессию, либо мазохизм.

Бодлеровский стих достаточно точен – ненависть, скука, страх смерти.

Но и те времена уже ушли. В экономике избытка, которая сложилась окончательно с появлением электричества, пластмассы и удобрений, вызвать эмоции стало намного труднее. 150 лет назад на скорости 30 миль в час захватывало дух, мысль о полете завораживала, дворянские дети играли в чурочки и делали из куска коры и палочки пиратские корабли, над «Мадам Бовари» девушки рыдали, а юношей возбуждала фраза «ее ножка была открыта выше колена». Информация поступала исключительно в закодированном в печатные знаки виде и, требуя декодирования, развивала воображение, проникала вглубь сознания, побуждала и призывала.

Сегодня для нашего мозга разницы между 800 километров в час пассажирского самолета и 5000 километров в час ракеты уже нет. Полет стал обыденностью, пассажиры закрывают шторки иллюминаторов, чтобы свет не мешал смотреть очередной боевик, наполненный реками крови и спецэффектами – без них трагедия смерти воспринимается как неумелая комическая постановка, с ними – как веселая компьютерная игра. Индустрия игрушек сперва лишила детей права на активное преображение мира, а затем отобрала право на воображение, создав ЛЕГО – конструктор, к которому заранее отрисовано, что надо собрать. Все стоящие, а также все не стоящие, но потакающие инстинктам книги теперь экранизируются, и бывшему читателю, а ныне зрителю больше не надо воображать себе героев и события: декодирование ушло в прошлое, воображение атрофируется, его заменяет прямое впечатление – попробуйте представить себе Гарри Поттера не с лицом Рэдклиффа. Синдром Стендаля[3] уничтожен первой из всех болезней человечества. Фраза о ножке больше не толкнет молодого человека на исступленную мастурбацию, и даже привычный порнороман уже не помогает: требуются «50 оттенков серого» – жирные куски садо-мазо в приторном соусе из роскоши пополам с детективом. А скоро и это не будет действовать, и новое поколение, чтобы возбудиться, будет нуждаться в 3D порно-садо-мазо высочайшего разрешения, с эффектом виртуальной реальности, включая осязание, ощущение вкуса и запаха, – воображение совсем перестанет функционировать.

Стоит ли удивляться, что идеи никого не волнуют; что 60 % жителей России (это примерно 85 % населения за вычетом маленьких детей и глубоких стариков) регулярно смотрит телевизор, включая самые одиозные ток-шоу, а на вопрос «Зачем?» наиболее распространен ответ «Чтобы поржать»? Если принять это во внимание, то становится значительно легче понять такую поддержку операции в Сирии или войны на Украине: ну, слава богу, хоть какие-то интересные новости пошли, можно посмотреть, как кого-то разбомбили. В этом смысле государство становится все менее провайдером правил, защиты, помощи и идей и все более – провайдером новостных раздражителей и примитивных эмоций высокой амплитуды. Та власть, которая удовлетворяет спрос на «движуху», будет иметь поддержку. Та, что ограничивается «идеями», – скучна и непопулярна.

Эмоциональный голод в условиях, когда эмоции вызвать все труднее, требует все более мощных раздражителей. Вдумайтесь: что нас может интересовать? Война с Северной Кореей – ну пусть уж скорее начнется, поглядим на заваруху. А вдруг они применят ядерное оружие? Вот круто! Сравните эту новость с разговором о налогообложении – вы что выбираете?

Политики (успешные, конечно) – лучшие маркетологи по части развлечений. Власть в России принадлежит успешным политикам: они продают народу войны, терроризм, посадки, врагов, угрозы, кровь и грязь, неопределенность и чувство величия одновременно. Они из всего делают балаган с элементами мордобоя, имитируя любимую народную забаву. Система политических развлечений полностью интегрировалась и приобрела черты производственного замкнутого цикла: власть сама создает и врагов, и проблемы, сама же организует борьбу и побеждает. Все без исключения персонажи – клоуны, и все – цирк. В цирке (и это власть отлично понимает) суть реплик персонажей не имеет никакого значения. Важно кривляться и бить друг друга дубинкой, чтобы публика хохотала или пугалась. Правильный герой косноязычен, несет околесицу, одет дико, проявляет свойства психопата, и чем более это очевидно, тем лучше. Едет на немецком мотоцикле брать Берлин и при этом плетет абракадабру – отлично, требует запретить секс до брака – превосходно, вламывается на фестиваль, истошно осеняя всех крестом и охаживая кадилом, – лучше не бывает, предлагает запретить выезд за границу неработающим – и это сойдет[4]. 145 млн зрителей охают в ужасе, хохочут над идиотами, злятся и восторгаются – они заняты, им некогда, да и не хочется думать о будущем, о стране, о себе. По законам жанра любой, кто вышел на сцену или даже сел в первый ряд, волей-неволей тоже клоун. И даже если он пытается косить под конферансье или воздушного гимнаста, то всегда найдется злобный арлекин, который разрядит обстановку, облив его мочой или зеленкой, забавно побив палкой или посадив (в тюрьму или в лужу). Публика будет ужасаться, негодовать, хохотать, а умный дядя в пятом ряду станет громко кричать, что это подсадной и так все и было задумано. Демонстрация? Это скучно. Чтобы развлечь зрителей, надо задержать 700 человек, среди них половину случайно – и вот две недели публике есть о чем говорить и все при деле. Ветхое жилье? Кому это интересно! Давайте забацаем план по сносу половины столицы – вот тема, которой можно занять пару миллионов зрителей нашего реалити-шоу на несколько лет: пусть удавят друг друга в споре о том, надо ли это делать, зато скучать не будут.

Да, главное – чтобы не остановились, не заскучали, не задумались. Бесконечное шоу, в котором обострения на фронте, террористические угрозы, аварии, задержания воров-губернаторов, танцы с покемонами в храме, дома на горке и дома у речки, полные кроссовок и уточек, расчлененка, выборы во Франции, борьба за допуск треш-певца на треш-конкурс, драки в прямом эфире на любую тему – идут без пауз. Вернее, малейшие паузы заполняются хакерской атакой на штаб марсиан, перехватом российских бульдозеров на Аляске или спором о том, является ли новейшим оружием ракета, разработанная в 1970-е годы, если ее трижды освятил митрополит, а все драгметаллы с контактов украли при производстве.

Когда шоу идет непрерывно и качество его высоко, зрители неожиданно (Хотя почему неожиданно? Жить трудно, надо думать, решать, надо, наконец, смотреть в зеркало, а там не всегда приятная картинка) выбирают между «жить» и «смотреть шоу» исключительно второе. Люди перестают быть гражданами – они становятся публикой. Мир вокруг превращается в сцену, на которой все – актеры. Актеры гибнут в тюрьмах, на спецоперациях и от рака в коридорах аварийных больниц, голодают, теряют бизнес, убивают жен и детей, взрываются в вагонах метро – а мы смотрим и получаем эмоции. Это ничего, что место рядом вдруг опустело, а веселый зритель-губернатор, который только что хохотал вместе со всеми, оказался на экране в роли заключенного, которому не дают лекарств, от чего он медленно угасает в камере. С экрана, как правило, не возвращаются – там либо умирают, либо играют бесконечно, и некому нам рассказать, что мы и сами можем оказаться актерами-клоунами на сцене.

Даже власть (почитающая себя директором цирка) в стремлении к достижению абсолютного шоу-успеха иногда выводит себя под прожекторы, предлагая зрителям бесконечный сериал, комбинацию «Санта-Барбары», «Карточного домика» и «Южного парка», снятую по всем законам жанра, наиболее яркий из которых – семейственность. И ведь, согласитесь, так трудно оторваться от дискуссии о том, чей сын назначен куда и чья дочь получила миллиард долларов из бюджета. А на подходе внуки…

В этом свете постоянно нарастающие запреты – митингов, усыновлений, порнографии, мессенджеров, сыра, геев, ИГИЛ (да, запрещена в России!), выезда за границу, секса до брака, атеизма, онанизма[5], LinkedIn, независимых СМИ – очевидно, имеют крайне важную цель: пробудить эмоции, снизить порог чувствительности. Действительно, в условиях, когда «все можно», все теряет ценность, все приедается, и общество перестает реагировать. Но запрети все, заклей глаза, свяжи руки, заткни уши, а потом прокрути маленькую дырочку и покажи через нее хоть Владимира Соловьева – и это уже покажется великим развлечением.

Так что неправ мой визави – что бы клоун ни кричал, как бы ни бил партнера дубинкой, прибыль получит директор цирка. Для тех, кто не хочет быть клоуном, есть зрительный зал или (скатертью дорога) – улица. Для тех, кто всерьез хочет быть директором, есть еще мосты через Москву-реку и горячие парни с предгорий Кавказа. Тут уж каждый выбирает по себе. Я, например, выбираю буфет – пока ассортимент спиртного и пирожных не исчерпался, и звукоизоляция хороша, со сцены доносит только бравурную музыку, да и то негромко. Пока зрители не оголодали, шоу будет идти. Потом, конечно, голодная публика выволочет на сцену и разорвет директора цирка, а на его место сядет другой. Будет ли он лучше прежнего, зависит от того, скольких зрителей мы успеем соблазнить разговорами за кофе с пирожными, но точно не от того, как будут вопить клоуны на сцене. Так что я по-прежнему жду всех в буфете. Кофе пока не запретили.