Читать книгу Символизм огня - Андрей Николаевич Савельев - Страница 2

Выдающийся русский философ А.Ф. Лосев пишет: «Символ есть выраженность, тождество внутреннего и внешнего, проявившееся внутреннее и рельефное, перспективное внешнее. Символ есть всегда проявление, проявленность. Что в чувственном мире есть начало явления, проявления, обнаружения, осмысления? Конечно, свет. Представим себе полную темноту. Это значит, что для нас угаснут все различия, все противоположения, все вещи. Как бы ни понимать свет физически, он всегда есть начало физического осмысления и проявления вещей. Это еще не полное осмысление и проявление, но это – во всяком случае начало его. И вот платонизм есть, прежде всего, философия и мистика света. Всякий символизм так или иначе связан с интуициями света. Самая диалектика, необходимо сопутствующая такому развитому символизму, есть не что иное, как перевод интуиций светотени в область чистой мысли, ибо определение через антитезис есть, прежде всего, проведение границы и очерчивание некоей фигуры, очевидно, чем-то непохожей на окружающий ее фон, т. е. разной по свету и цвет с этим окружением. <…> Идеи суть свет. Свет ума, а также и физический свет. Ум, созерцающий идеи, «световиден»»[2].

Вместе с тем, всякий символизм, всякая мифология так или иначе затрагивает вопрос об источнике света[3].

Анализируя учение Аристотеля, Лосев, приводя слова великого грека, проясняет суть взаимоотношения света и огня: «Свет не есть ни огонь, ни вообще тело, ни истекание какого-нибудь тела, потому что в таком случае он был бы тело, но он есть присутствие огня или чего-нибудь подобного в прозрачном»[4]. То есть свет указывает лишь на присутствие огня в некоей прозрачной среде. А коль скоро сама диалектика немыслима без интуиций светотени, немыслимо в попытках понять, что есть бытие и что есть человек, обойтись без осмысления роли огня в окружающем мире, обществе, культуре.

В античной космологии имеется пять типов пространства, пять типов времени и пять типов телесности, соответствующих пяти понятиям: Огонь (перво-единое), Свет (ум, идея), Воздух (Душа, Дух), Земля (софийное тело), Вода (окачественность четвертого начала через первые три)[5]. Заметим, что Огонь здесь занимает особое место. И Лосев подчеркивает это в построении своей диалектики мифа: «Слой личностного бытия лежит решительно на каждой вещи, ибо каждая вещь есть не что иное, как вывороченная наизнанку личность, колеблющаяся между Первоогнем и Первосветом, с одной стороны, и Тьмой кромешной – с другой»[6].

Древние греки часто использовали огненные ритуалы. Причем пламя алтаря было связано с движением солнца вокруг него. Грек совершал «катархейн» – обход вокруг алтаря слева направо – по движению солнца вокруг храма, ориентированного на восток. Считалось, что дым от пламени, поднимаясь вверх, восходит к богам, и вместе с этим дымом к ним возносится жертва.

Огонь для древнего грека был связан с живым ощущением присутствия бога. В мистериях, как говорил Плутарх, древних радовали не изобилие вина и жаркого, но радостные надежды и вера в присутствие благосклонного бога.

Важно заметить, что огненная жертва приносилась греками только олимпийским богам – своего рода социальным образам, противостоящим богам хтоническим, ведающим силами природы. Последним полагались окропляющие жертвоприношения и различные возлияния (как дар Земле – в отличие от дара Небу вместе с дымом от алтаря).

Комментируя ландшафтные описания Пиандра, Хюбнер пишет: «Весь ландшафт выступает здесь изображением архе. Речь идет о титане Тифоне, которого Зевс сразил молниями и заточил в Этне. В извергающей огонь Этне видна неистовая ярость племенного чудовища. В этом ландшафте Сицилии не только живут нуминозные существа, сам ландшафт – такое существо»[7]. Хтоническим богам огненная жертва не нужна, коль скоро они сами есть огонь.

Среди всех источников света именно огонь отличается своей очевидной социальной ролью, явным воплощением в физически ощущаемом явлении мистических идей, возможностью манипулировать этими идеями в той степени, в которой человеку дано манипулировать огнем.

Последнее утверждение образно иллюстрируется французским писателем Ж. Рани-старшим, попытавшемся увидеть огонь глазами доисторического человека («Борьба за огонь»): «Его могучее лицо обращало в бегство львов, пещерного и серого медведей, мамонта, тигра и леопарда. Его красные зубы защищали человека от обширного страшного мира; все радости жили только около него. Он извлекал из мяса вкусные запахи, делал твердыми концы рогатин, заставлял трескаться камни; он подбадривал людей в дремучих лесах, в бесконечной саванне, в глубине пещер. Это был отец, страж, спаситель; когда же он вырывался из клетки и пожирал деревья, он становился более жестоким и диким, чем мамонты… Огню, как и животным, нужна добыча: он питается ветками, сухими травами, птичьим пометом; он способен расти и порождать другие огни, но он может и умереть. Рост его беспределен, и в то же время его можно приостановить, каждая его часть в отдельности может жить самостоятельно. Он убывает, как только его лишают пищи: делается маленьким, как пчела, как муха, но может возродиться от одной былинки и стать обширным, как болото. Огонь – это животное, и в то же время он не похож ни на одно из них. У него нет ни ног, ни туловища, но он быстрее антилопы; у него нет крыльев, но он летает в облаках; нет пасти, но он дышит, ревет, рычит; у него нет ни рук, ни когтей, но он обладает всем миром… Огонь никому не отдает предпочтения и готов пожрать даже тех, кто его питает; он хитрее гиены и кровожаднее, чем пантера, но присутствие его – прекрасно: он смягчает жестокость холодных ночей, дает отдых усталым и делает людей сильными»[8].

Карл Густав Юнг полагал, что в огне древние развивали идею магической силы («О психологии бессознательного»): «В Ветхом Завете магическая сила светится в пылающем терновом кусте и в лице Моисея; в Евангелиях она проявляется в излияниях Святого Духа в форме исходящих с неба огненных языков. У Гераклита она выступает как мировая энергия, как «вечно живущий огонь»; у персов она – огненный блеск «хаомы», божественной благодати; у стоиков она – первотеплота, сила судьбы. К средневековой легенде она выступает как аура, ореол святости, и в виде пламени вырывается из-под крыши шатра, где в экстазе лежит святой. Святые, галюцинируя, видят эту силу в качестве Солнца, полноты света»[9].

Юнг отмечает, что в христианской мифологии есть элементы, близкие мифу об Агни. В сюжете с Навуходоносором, который посадил в пылающую печь трех детей, говорится: «вот я вижу четырех мужей несвязанных, ходящих среди огня, и нет им вреда; и вид четвертого подобен сыну Божию» (Дан 3, 24). Юнг пишет: «Агни есть жертвенный огонь, жертвующий и жертва, подобно Христу. Как Христос оставил в опьяняющем вине свою спасительную кровь в качестве напитка бессмертия, так Агни оставил сому, священный напиток воодушевления, мед бессмертия»[10].

Единым для многих религиозных систем условием регрессии либидо к дополовой ступени объясняется, согласно Юнгу, тот факт, что их тело служит пищей и имеет значение в качестве причастия[11].

Повелевать огнем – удел богов и людей. Но люди властвуют над огнем лишь отчасти, быстро превращаясь из его хозяев в жертвы. Именно поэтому власть над огнем для людей связана с вмешательством и содействием богов. Ритуалы и символы, связанные с огнем, становятся способом погружения в особое состояние духа, инструментом индивидуальной и социальной мобилизации.

Индийские боги, облеченные в человеческую плоть как бы невзначай, демонстрируют свою неотмирность, являясь в огненном ореоле, подчеркивающем неуязвимость их плотских фигур для пламени. По-видимому, эти боги должны были вселять мистический ужас, связанный с властью над огнем или с самим воплощением сущности огня. Огонь и божество были практически отождествлены.

Противоречивы описания способа рождения и облика таких богов. Ипостаси богов огня проявляются в других богах, в животных, в предметах. Своим происхождением и сущностью они отражают многоформенность мироздания, социума, внутреннего мира человека, своим участием в судьбах людей – поиск методов овладения явлениями природы и методов контроля над собственной психикой.

О месте огня среди прочих источников света Лосев пишет: «Огонь весел, неугомонен, неистощим. Он – всесилен, всеистребляющий и всепроникающий. Все в нем исчезает и ему покорно. В ласкающих объятиях и лобзаниях его – самопожирающий инстинкт бытия, желающего поглотить все и, поглотивши, уничтожить себя, поглотившего. Есть в огне истинно языческое, сатанинское ликование всезнающей и слепой судьбы. Есть радование о смерти и обманные надежды на просветление. Умный свет дан в виде коварного пламени, и сила его незримо таится, вдруг проявляясь с уже непреодолимой энергией. Огонь – вечное творчество и – вечная смерть, уничтожение; он – вечный и всегдашний синтез того и другого, напряженный, когда есть иное, материал, и меркнущий, когда нет ничего, кроме него. Огонь противоположен свету, умному свету, исходящему от звездного неба. Умный свет ровно и блаженно сияет в светилах, которые суть видимые нам умные силы и умные воинства небесные; там он – прямое и абсолютное отражение светов первой тетрактиды. Физический, инобытийный свет, электричество – непостоянен, нервно-напряжен, неопределенен в своих действиях, капризен, коварен, своеволен, горд, беспощаден, гневен, истеричен, сияющ и великолепен. Таково инобытие»[12].

В данном случае «умный свет» понимается как некая противоположность тому свету, в котором нет ни толики мрака. Последний – аналог «дурной бесконечности» без содержания и смысла. «Умный свет» воплощен в огне самой природой. Электрический свет, созданный человеком, можно было бы назвать злым светом. В нем не оказалось природной души, зато есть расчет, холодная логика. Огонь же заставляет отбрасывать логические истины и будит переживание скрытых смыслов бытия.