Читать книгу Родина против бесов - Андрей Николаевич Савельев - Страница 4

Выстраивание второй «левой» колонны на выборах – давняя мечта кремлевских технологов, по-прежнему продолжающих воевать с коммунистами. За кулисами предвыборной борьбы была сформулирована задача расколоть КПРФ силами Глазьева и «технологическими» находками придворного PR-мастера Гельмана. Последний получил под эту задачу значительные средства и упорно добивался именования блока Глазьев-Рогозина не иначе как «Товарищ». Для этой цели тиражом в 12 млн. была выпущена одноименная газета и создан штаб, навязывающий себя блоку. Каким-то чудом (или тонкой игрой Рогозина) блоку было дано иное имя – «Родина», а Гельман был отодвинут от руководства штабом. Но «товарищеские» замашки продолжали доминировать среди нанятых блоком политтехнологов, которых менять было уже поздно.

В основе раскольнического проекта Кремля лежал застарелый стереотип размежевания «правый-левый», который, судя по социологическим данным, в российском обществе исчез за несколько лет до появления «Родины». Даже если бы Кремлю удавалось минимизировать присутствие КПРФ в Думе, это не решало ни одной проблемы – ни в политике, ни в экономике. Разве что весь демократизм парламента сводился к тому, чтобы только слабые и безвольные коммунисты голосовали против правительственных предложений. Ради подобного смехотворного результата кремлевские комбинаторы позднее растратили колоссальные силы, направив их, чтобы уничтожить «Родину».

Втрое возросший процент голосования «против всех» на региональных выборах и явка, не дотягивающая до 30%, – суровый показатель несостоятельности созданной постельцинистами политической системы. В тот период даже прямая агитация президента за своего протеже на пост губернатора Санкт-Петербурга Валентину Матвиенко дала последней в первом туре голосования лишь 14% голосов избирателей. И никакие победные реляции о том, что Матвиенко оказалась втрое популярнее своего соперника во втором туре голосования, не могли скрыть недоверия граждан к власти. При очевидной нелепости разыгрывания лево-правого противостояния, кремлевские политтехнологи продолжали прежнюю стратегию. Скорее всего, они не могли иначе обосновать расходы на свою деятельность в глазах финансирующего их работу начальства. Начальство другого языка не понимало.

Кремлевские бесенята склонны были имитировать серьезность «левого проекта», зная заведомо, что ничего путного из него не выйдет. Ведь борьба за «левые» голоса для блока Глазьева-Рогозина была заведомо бесперспективна. Весь «левый» ресурс за пределами КПРФ не превышал 2% от общего числа избирателей. Причем на этот ресурс претендовали практически все ведущие партии, а также виртуальная партия «против всех». Полагать, что блок Глазьева-Рогозина получит в этом секторе предпочтений преимущество, достаточное для победы на выборах, не было никаких оснований. «Товарищ» проваливался с гарантией. И мог послужить либо оправданием разыгранного в глазах публики снижения популярности коммунистов, либо громоотводом, если эта популярность не снизится. В Думе «товарищей» никто не желал и не предполагал увидеть.

Идея сильного социально ориентированного государства без привязки к «левой» доктрине, составляла ресурс до 20% голосов. Полагать, что блок отберет из них половину или даже треть, было совершенно нереально. Для этого пришлось бы иметь мощность агитационной машины, превосходящую мощность «партии власти». Единственная надежда зачерпнуть из этой части электората – сделать действительно яркую избирательную кампанию, в которой «левое» осталось бы лишь на втором плане, в социальных проектах блока, совпадающих с проектами КПРФ, оставленными там Глазьевым. Для этого надо было с «нелевой» энергией изобличать КПРФ в сговоре с олигархами и в имитациях борьбы за народные интересы. Но гельмановские технологи упорно твердили: ни слова против КПРФ! У меня было ощущение, что общаешься с двойными агентами.

Личный ресурс доверия у каждого из лидеров блока фиксировался на уровне 10-15%. Но этот ресурс отражал «потолок» рейтинга, достижимый лишь в случае, если симпатии избирателей оставят других известных политиков. Такой расчет был бы безосновательным. Кроме того, рейтинг доверия к Глазьеву рассчитывался в связи с его членством во фракции КПРФ. Окончательное размежевание с Зюгановым уронило этот рейтинг за счет разочарования сторонников коммунистов. Вернуть его к прежнему уровню могло только сотрудничество с другими членами блока, которое Глазьевым так никогда по достоинству и не было оценено.

Эти обстоятельства говорили о том, что «левая» линия в блоке, обгрызающая края электоратов Зюганова и Явлинского, давала, по самым оптимистическим оценкам, 3-4% голосов. Следовательно, для победы блока надо было рассчитывать на электоральный ресурс второй составляющей, «правой», представленной Рогозиным, Геращенко, Бабуриным и др. Состав блока, судя по лидерам второго плана, был явно «нелевый». В них не было ничего профсоюзно-социалистического. Соглашаясь на кремлевский проект, лидеры блока «Родина» рисковали подмочить репутацию, запачкавшись нелепой «левизной». Но «правая» (консервативная) линия в избирательной кампании реабилитировала их. Они могли говорить на своем политическом языке и привлекать голоса близких им по духу и взглядам избирателей.

Национально-консервативная составляющая блока имела значительно более перспективную позицию, претендуя на рыхлый и многочисленный электорат «Единой России» и сторонников президента. «Линия Рогозина» в блоке привлекла голоса тех, кто не захотел голосовать за «партию власти», но намерен был поддержать блок «Родина», различая в нем перспективную национальную идею. Репутация Рогозина как твердого государственника и соратника Путина (как спецпредставителя президента по Калининграду) сокращала «левый» потенциал блока, но резко повышала его электоральную привлекательность. В риторике и послужном списке Рогозина находились весьма привлекательные темы: защита соотечественников за рубежом (создание зарубежного избирательного круга), изменение внешнеполитических приоритетов (курс на воссоединение страны), защита прав русского большинства («будет хорошо русским – будет хорошо всем»), защита территориальной целостности России (Калининград, Курилы, Чечня) и др. Разработка этих тем, которыми Рогозин занимался не один год, и выдвижение конкретных инициатив давали богатые пропагандистские возможности. Внесение соответствующей проблематики в избирательную полемику обеспечило взрыв популярности блока, который приобрел черты совершенно нового политического проекта с долговременными перспективами. Он уже не делил электораты других избирательных объединений, а формировал свой электорат.

Две идеологически различные группы, составившие блок, пытались взаимодействовать, но за кулисами входили в достаточно жесткую конфронтацию. Доминирование «левого» фланга блока означало почти неминуемое поражение, усиление консервативного фланга давало надежды на победу. Конфликт между флангами, как оказалось, не так страшен, поскольку тематика выступлений лидеров редко перекрывалась, а некоторые противоречия в позициях для избирателя были малозаметны. Самая большая опасность «левизны» лежала в сфере политтехнологий. Заведомый провал группы Гельмана необходимо было нейтрализовать работой других групп. И это блестяще сделал Рогозин. Бесу прочно прищемили хвост.

Ревнивый Глазьев стоял на страже «левой» идеи, никак не желая впустить в идеологические документы блока национально-государственные идеи и русский национализм. Тем самым его участие в таких организациях, как Конгресс русских общин и Союз православных граждан, выглядело нелепо. Получалось, что проблема глазьевского фрагмента блока не в Гельмане, а в самом Глазьеве – в его мировоззрении и амбициях. Глазьев хотел быть «левым», а потому поначалу ко двору пришелся «троцкист» Гельман. Последний понимал «левизну» скорее в игровом, постмодернистском ключе, в виде этакого политического «стеба». Но это ему прощалось. Не прощен был Гельман за другое – за вторжение в сферу идеологии, где Глазьев считал себя непререкаемым авторитетом. Этот конфликт послужил на пользу «Родине». «Левый» фланг в штабе блока раскололся.

Еще один фактор, подрывавший перспективы блока, – попытка имитировать широкую коалицию, составив ее из малоизвестных и малосильных партий. Разбавление избирательного списка, стеснение себя коалиционными соглашениями и уступками союзникам, разношерстность и амбициозность лидеров микропартий – все это страшно мешало. Мелкие лидеры получили высокооплачиваемые посты в штабе блока и активно мешали работать, выдвигая собственные инициативы. Ставка на мелкопартийность вылилась в скандал, затеянный известным философским путаником Дугиным, обвинившим блок «Родина» в шовинизме. Его мало кто заметил. Но только потому что скандалы затерялись в хаосе безмерно расточительной деятельности штаба избирательной кампании.

С Александром Гельевичем Дугиным я познакомился буквально за несколько дней до того, как он счел возможным высказаться по мою душу в интервью какому-то информагентству. До того я читал некоторые дугинские книги и статьи, среди которых более ранние мне показались в определенной степени новаторскими – Дугин первым начал пересказывать некоторых европейских философов. Правда, оказалось, что это вольный пересказ. Когда эти философы были переведены на русский язык, а их книги появились в магазинах, писания Дугина и его пересказы мне стали неинтересны, поскольку превратно трактовали первоисточники. Кроме того, его более поздние интерпретации евразийства перешли рамки творческого поиска и превратились в чванливую фанаберию и самозванство. Все это уже было не новаторство, а наглость, которая в ряде случаев переходила в русофобию.

Самолюбование привело Дугина к тяжким страданиям, если задето его самолюбие. А раз оно задето, то дурь выражается в мстительности. В иных людях странно сочетается ум и глупость. В одних аспектах жизни человек проявляет способность к глубокомыслию, демонстрирует неординарность и интеллектуальные достоинства. В других же аспектах он оказывается настолько глуп, что свою некомпетентность, свои завиральные идеи не только не считает возможным скрывать, но смело выносит их на публику и получает репутацию дурака. Личный бес оглупляет исходно вполне умного и даже талантливого человека.

Мы были представлены друг другу у кабинета Дмитрия Рогозина, где Дугин ждал аудиенции, что само по себе его все больше раздражало. Случайный разговор коснулся перспектив блока Глазьева-Рогозина. Случайно же Дугин обронил фамилию Гельмана, которого Старая площадь навязала блоку в качестве менеджера. Не зная, что Дугин с Гельманом приятельствуют, я возьми да и скажи: «Я бы этого Гельмана проводил хорошим пинком под зад». Вижу, Дугина начинает корежить. Но сгоряча я еще прошелся по левацкой идеологии, которую также навязывают блоку вместе с пресловутым Гельманом. Дугин и вовсе скособочился, с жаром забормотал, что патриоты у нас проиграли все, а вот левоцентристы очень перспективны. На этой невнятной ноте мы и расстались – мне надо было бежать по делам.

Через несколько дней Дугин выступил с отповедью блоку Глазьева-Рогозина, объявив его фашистским, расистским и шовинистическим. Это была месть за то, что Дугина никуда не пригласили и в список блока не включили. А дальше была то ли месть, то ли просто примитивная дурь, высказанная по моему адресу. Дугин объявил, что в блоке есть некий «Савельев» (почему-то писалось именно так – в кавычках), который является переводчиком «Майн Кампф». В списках блока «Родина» фамилия Савельев встречалась не единожды. Но как было не отнести пассаж Дугина на свой счет после того, как я затронул его собрата по провокациям и его «левые» ценности!

Надо сказать, что между этими событиями, мне позвонил один из знакомых активистов партии «Евразия» и попросил помощи в том, чтобы довести до Рогозина решение руководящего органа партии о том, что Дугин ведет все переговоры по своей личной инициативе, а не от имени партии. Никаких соглашений с блоком партия подписывать не собиралась, Дугин занимался самодеятельностью.

После публикации дугинского измышления мне очень захотелось поблагодарить Александра Гельевича. Теперь в руководстве блока я стал заметной фигурой – именно на меня пало главное подозрение в недюжинных способностях к переводу. Подозрение, надо сказать, необидное – если б я узнал, что человек перевел «Майн Кампф», я бы его скорее зауважал: недурно знает немецкий язык. Но симптоматичное. Идею Дугина о фашизме в блоке позднее подхватил Чубайс. И тем способствовал росту популярности «Родины». Если Чубайс говорил, что в блоке засели фашисты, то избиратели понимали: за этот блок как раз и надо голосовать. Используя поглупевшего философа, в игру вступил крупный бес.

На старте избирательной кампании в блоке Глазьев-Рогозин доминировала «левая» линия. Глубокие реверансы в адрес КПРФ и даже раздел с компартией одномандатных округов, с одной стороны, служили тупиковому курсу на раскол «левых» сил, с другой – отталкивали от блока «нелевый» электорат, который только и мог обеспечить блоку «Родина» победу. Дальнейший успех состоял в том, что «товарищи» практически не появились на телеэкранах. Команда Рогозина, сам он в личном качестве сделали главное – «Родина» была воспринята избирателями как нечто «нелевое», а вполне разнообразное, интересное в своих образах, символах, персонах. Русский патриот поддержал «Родину» не ради «левого» Глазьева, а ради русских националистов, русских государственников, которых в списке блока было значительно больше, чем «левых». Других сил, которые хоть в какой-то мере отражали бы русские национальные интересы, в предвыборном раскладе не существовало.