Читать книгу Двойник. Сатирический роман - Андрей Осипов - Страница 12

Шло время. Михаил Потапович полностью освоился у Карпыча. Они купили ещё одну кровать для Папы. В комнате стало совсем тесно, но друг другу они не мешали… Поскольку жили они рядом с рекой, летом иногда отправлялись купаться и загорать. По выходным Папа обязательно ходил в церковь на службу. Карпыч в это время ковырялся со своим Мерседесом. Он снимал неподалеку гараж. Машину называл то «Мерин», то «моя девочка». Хотя она была изрядно потрёпана, но вид имела вполне приличный и достойный – Карпыч не экономил, запчасти покупал только фирменные. Поскольку зарплаты у них были приличные, Карпыч собирался со временем выкупить этот гараж. А Папа подумывал собрать денег на маленькую, как у Карпыча, квартирку: подрастут внуки, приедут в столицу учиться, будет где жить. Но основное время занимала работа. Они понемногу втягивались в кремлёвскую жизнь: ходили на занятия, осваивались, приняли присягу и с ужасом смотрели и изучали происходящее вокруг… Реформы шли полным ходом: страна стремительно скатывалась в пропасть! Папу иногда привлекали к непосредственной работе двойника. Выступая на митингах или по телевидению, краснея и стесняясь, он публично врал: «Нам будет трудно, но этот период не будет длинным! Речь идёт о 6–8 месяцах! Какое-то начало стабилизации, панимашь, может быть к концу года, а в дальнейшем – улучшение жизни людей. Я в этом убеждён!» Это враньё было для него самым тяжёлым испытанием: врать – стыдно! Хорошо ещё, что под гримом не видно красного от стыда лица. Карпыч, как мог, поддерживал его: «Миша, держись! Придёт время – поквитаемся с этими гнидами!» Выступать перед телекамерой оказалось проще. Телекамера – это не глаза живых людей – говори, что хочешь: «В первом квартале будущего года начнётся, панимашь, финансовая и экономическая стабилизация. Я уверен, что следующий год, панимашь, будет годом переломным, годом стабилизации, поскольку уже три месяца идёт снижение уровня инфляции и производство, панимашь, становится на ноги!» Один раз во фразе «В прогнозах могут быть ошибки, но это ошибки не на годы – на месяцы», он забыл вставить слово «панимашь», что вызвало неудовольствие Шулера.

Настоящий же Папа в это время или пил, или лечился, или совмещал всё это. Хотя пил он всегда, и в больнице, и на отдыхе. Запретить это ему никто не мог. Чем ближе ученики узнавали жизнь Кремля, тем больше удивлялись… Президент был настоящим алкашом! Таких сейчас можно встретить около любого магазина: опухших, грязных, опустившихся… Если бы не постоянная медицинская помощь, не забота челяди и охраны, он бы так и валялся облеванный и обделавшийся где-нибудь в углу кремлёвского коридора или у себя в кабинете под столом. Но каждый вечер его отвозили домой в семью… А утром, побывав в руках врачей, он приезжал опять в Кремль, наливал стаканчик… И всё повторялось снова… Его совсем не тяготило, где он находится – у себя в кабинете или на официальном приёме у Президента иностранной державы. Ещё не будучи Президентом, когда его только начали возить на смотрины за океан к новым хозяевам, он уже ничего не стеснялся: мог, выйдя из самолёта, перед встречавшей его делегацией отойти чуть в сторону и помочиться на колесо, напиться на официальном приёме и заснуть прямо за столом, бегать ночью по гостинице в одних трусах и орать дурным голосом. Все эти события тщательно утаивались от общественности, а если что и проникало в прессу, вызывало резкий протест у населения, которое обожало своего нового лидера. Народ любил его всем сердцем и безгранично верил! Постоянно ходили слухи, что его хотят уничтожить, расправиться с ним… Падение пьяного Президента в переплюй-речку с мосточка было воспринято народом, как жестокое покушение на его жизнь! Ученики, знавшие кремлёвскую кухню изнутри, не очень понимали, за что его так любит народ. Они даже специально интересовались у Шулера: «Неужели наш народ такой глупый? Неужели не видит, что происходит?» И, действительно, то, что происходило со страной, кроме как злым умыслом объяснить было нельзя. Швайник своими реформами рубил народ под корень. Каждый день люди узнавали, что они опять чего-то лишены: у них отняли и обесценили сбережения, которые собирались по крохам десятками лет; их лишили работы, зарплаты стали символическими… Швайник справился и с дефицитом, и с очередями, которые так раздражали в советское время, приняв закон «О свободе торговли». Ещё несколько лет назад это называлось спекуляцией и грозило уголовным наказанием. Хайдар не соврал: и дефицит, и очереди исчезли достаточно быстро. Но после того, как цены выросли в десятки раз, никто ничего купить уже не мог! Люди ходили вокруг роскошных витрин и облизывались… Неужели народ не понимал, что происходит? Конечно понимал, но готов был терпеть и, затянув ремни, переживать эту беду. Тем более что народу постоянно обещали, что всё это очень быстро закончится. После десятков лет коммунистического режима люди жаждали перемен. Верили и готовы были идти на жертвы ради свободы: поголодаем, потерпим, подтянем ремни… Любил народ своего вождя. Шулер внимательно отнёсся к просьбе учеников и подробно всё объяснил:

– Читайте План, ребята. Его не дураки писали. Главное для политика – имидж! Надо пообещать основной массе населения то, чего она хочет. Когда пройдут выборы, уже не спросишь, почему не выполняешь свои обещания. Поздно. А что хочет советский человек, какие у него претензии к власти? Не так уж много он и хочет: приличной зарплаты, много хороших товаров в магазинах, приличное жильё, а главное – справедливости! Вот чего всегда хотел русский человек – справедливости. Ноу проблем! Надо немедленно всё это пообещать. Помните, что Ёлкин обещал народу? Как раз это всё и обещал в полном соответствии с Планом. А главное, обещал справедливость. Отменить навсегда все привилегии зажравшейся коммунистической верхушки: спецпайки, спецобслуживание, дачи, машины, высокие зарплаты! Это то, что и хотел услышать народ. Необходимо найти врага и обвинить его во всех народных бедах. Кто виноват в убогой жизни населения? Ответ ясен – партноменклатура! Она и есть главный враг!

– Извините, – вступил Папа, – так ведь всё демократическое руководство страны сегодня как раз из этой самой номенклатуры. Коммунистам и не снились такие привилегии, которые есть сегодня у демократов. Это и не привилегии – просто всё растащили…

– Это неважно. Теперь же они демократы. Главное – имидж! Вы думаете, что Ёлкину хотелось ходить по магазинам, критиковать, устраивать скандалы, общаться с народом? Конечно нет. Приходилось пинками его подбадривать. В трамвай, вообще, отказался заходить: «Не полезу, панимашь, в трамвай! Сто лет не ездил!» Еле запихали его туда. За одну остановку до той, где телекамера стояла. Зато, какой народный подъём, когда все увидели вождя на улицах, в обычном магазине, в трамвае. Да ещё критикующего власть и её привилегии. За такого человека любой хоть в огонь пойдёт. Имидж!

– Пардонтий! Так становится всё хуже и хуже жить… Это же видно всем. Что же люди это терпят? – возмутился Карпыч.

– Вот такие терпеливые люди. И доверчивые… Верят сказочникам. Говорят им: «Подождите ещё немного», – они и ждут, – Шулер задумался. – Хороший у вас народ… Но не демократы! – он опять задумался, – точно, не демократы. К сожалению…

– И ещё, я к нему присмотрелся: он же настоящий алкоголик! Убеждённый алкаш. Ни дня без стакана. Если его из Кремля выпустить зимой – будет по коллекторам ночевать, бомжевать, – сказал Папа.

В кабинет зашёл лечащий врач Президента. У него было тревожное, озабоченное лицо. Он доложил:

– Господин Шулер, я вынужден госпитализировать Президента!

– Что? Опять белая горячка?

– Всё вместе! – ответил врач. – У него замедляется речь, отнимаются руки и ноги… Это достаточно тревожные признаки.

Шулер разрешил госпитализацию, и врач ушёл.

– Мой приятель Ферзь обычно говорил: «Поздравьте меня – я вышел!» Мы его спрашивали, куда он вышел? «Не куда, а откуда – из запоя!» Я всегда удивлялся, как можно столько пить, каждый день. «Главное, Карпыч, втянуться… Потихоньку: недельку, другую… Пока организм перестроится и родственники привыкнут…». Хотя Ферзь пил грамотно. Сколько не выпьет – только глаза стекленеют, и спина выпрямляется!

– Раньше Ёлкин был человеком зависимым, – продолжил Шулер, – столько пить не мог – сразу бы выкинули. А сейчас он царь – пьёт, сколько влезет. И никто ему не может слова сказать, даже я, сразу драться лезет!

– Пардонтий! У нас это состояние называется «перенедопитие».

Шулер поднял глаза на Карпыча, попытался сообразить, осмыслить, что тот сказал и завис. Шулер напоминал слабенький комп, который пытается решить теорему Ферма. Минуты через три он спросил:

– Ху из ит?

– Что, ху? Пардонтий.

– Нет! Это… Перпитнедоит? Там есть какие-то взаимозапрещающие сочетания.

– Как раз всё очень логично. Перенедопил – это, когда выпил больше, чем мог, но меньше, чем хотел. Хочется ещё выпить, но уже не можешь физически. Если только кто поможет клизмой… Но это аморально. Издеваться над бесчувственным телом!

– Это очень сложно. Надо записать и подумать вечером… Новое слово…

– У нас много разных слов. Очень богатый язык. Вот, допустим, делать что-то с подвыподвертом. Это, кажется, спортивный термин. Но в народе при помощи его определяется состояние человека: пил он или нет. Повторите, пожалуйста: «С подвыподвертом!»

– С подвыпердом… – медленно произнес Шулер.

– По нашей квалификации Вы пьяны!

– Что Вы?! – испугался Шулер. – После пельменной я в рот спиртного не брал.

– То, что Вы произнесли, обозначает совсем другое действие…

– Ладно, сейчас не время для лингвистических упражнений! – смутился Шулер, но оба новых слова записал. – Вернёмся к вашим вопросам… Страна у Ёлкина, а Ёлкин – пьяница! Но это и предусмотрено Планом. Не скрою, в этой ситуации очень много минусов, но плюсов больше. Ёлкин – это наш большой бонус! Он производит впечатление неуправляемого человека, хотя легко управляем и предсказуем. Большими достоинствами, сыгравшими решающую роль в его назначении на эту должность, являются: огромное самолюбие и властолюбие, приверженность к алкоголю, хамство, способность предавать близких людей. Такой экземпляр встречается редко! Мы его долго подбирали…

– Какие изумительные качества! – съязвил Папа. – Очень достойный человек.

– Пардонтий! Недавно, кажется в Марокко, умер Король. Его место занял сын. Когда он принимал присягу, все целовали ему руку: члены Правительства, вельможи, чиновники… Надо и у нас такое ввести, чтобы Президенту все руку целовали.

– Почему ты решил, – ухмыльнулся Шулер, – что ему руку не целуют? Ещё как целуют и не только руку. Нет такого олигарха, чиновника, депутата, губернатора, который при случае… – Шулер закашлялся, – еще как целуют – Королю Марокко и не снилось… Продолжим. Чтобы вы поняли, как удобен Ёлкин, приведу пример: подписание любых бумаг и указов происходит в течение часа с момента прибытия Президента в Кремль. В это время можно, например, подписать указ «О четвертовании предателя Ёлкина на лобном месте в Москве!»

– Пардонтий! Как это?

– Зачем ты хороший язык коверкаешь? Надо говорить: «Пардонтий!» Тьфу! «Пардон!»

– У меня сибирский акцент… – пояснил Карпыч, скромно потупив глаза.

– Первым делом по приезде на работу он опохмеляется… И в течение часа пребывает в изумительном состоянии реализованного похмелья… – похоже, что Шулер в этом тоже неплохо разбирался. – В это время он добр, великодушен и щедр: подписывает всё. Потом опять надирается, и тогда к нему не подходи… Или другой пример: достаточно пару раз ему сказать: «Как Вы были правы по поводу Хайдара. Какой изумительный экономист. Какой прекрасный человек. Если так и дальше пойдёт, он сможет стать Вашим преемником». Этого достаточно: пара дней – и нет Швайника. Уволен. Это и называется – управляемость. Если бы не ненавистный запах перегара, работать с ним было бы легко!

На этом беседа была закончена. Ученики материал усвоили, а учитель пошёл искать в словаре новые слова.

Шло время… Страна всё глубже погружалась в пучину небытия. Приглядываясь к людям, которые вершили судьбы страны, ученики не переставали удивляться: до чего же новые хозяева ненавидели свою родину. Не просто разворовывали и грабили её, они налетели на страну, как стая воронья, уничтожая всё на своём пути, пытаясь ухватить куски пожирнее и быстрее оттащить их в сторону, пока не отобрали другие. В основном это были друзья, товарищи и сослуживцы первых лиц государства: Хайдара, Рыжпейса, Бурдалиса… Как правило, со стажем партийно-комсомольской работы: инструкторы райкомов и горкомов партии и комсомола, среднее и младшее звено каких-то малоизвестных НИИ. Необразованные и малограмотные, нахватавшиеся терминов из модных книжек по экономике и воспитанные различными западными радиостанциями, они считали себя чуть ли не диссидентами, сразу забыв, что вышли из ленинского комсомола, которому совсем недавно верно служили, клеймя на собраниях отщепенцев. Работать и созидать они не умели, но сразу научились воровать и грабить. Их алчность и жадность не знала границ! Родину они презрительно называли «эта страна…». Такие алчные разрушители как раз и были нужны Шулеру. Он мог назначить какого-нибудь среднего научного сотрудника НИИ Заборостроения, которому раньше не на каждом партсобрании давали выступать, министром, или даже вице-премьером. Убедившись предварительно, что он глуп, жаден и готов за деньги торговать своей родиной, Шулер его немедленно утверждал. Правда, менял их он тоже очень быстро: присяга, назначение, укус от пирога – и вон! Иди, делай бизнес. Приходили они, эти бойцы-ликвидаторы России, в рваных грязных ботинках и несвежих мятых рубашках, а уходили в дорогущих костюмах, отдавая Шулеру честь… А откусывать было от чего: Рыжпейс постоянно подбрасывал угольку в топку приватизации… Хайдар вычитал в какой-то старой книжке по экономике, что это называется: «Формирование класса собственников». Формирование проходило на первой космической скорости путём раздачи бойцам-ликвидаторам лучших предприятий страны в собственность за символические деньги. План, как сказали бы в старое советское время, выполнялся с опережением. Класс собственников вылетел из кремлёвского гнезда и начал активно оперяться: сразу начался обвальный вывоз денег за рубеж. Смертность и обнищание населения стремительно увеличивались пропорционально этому вывозу. Медленно, почти незаметно стали появляться олигархи – особый класс очень богатых людей, у которых полностью отсутствовали понятия о чести, совести, порядочности и доброте. Откликались они только на одно слово: «деньги». Это был и ум, и честь, и совесть этих людей! Шулер ликовал. Чувствовалась скорая раздача орденов и присвоение внеочередных званий.

Швайника с должности фёст-министра убрали. «Погапонил поросёнок, и хватит!» – сказал Карпыч, узнав о снятии Швайника. Хайдар надоел Шулеру да и всему правительству своим непонятным экономическим языком и плотоядным причмокиванием. Президент от него начал вздрагивать и сильнее пить. После доклада, к примеру, про делистинг в свете снижения цен на молочных поросят, Президент долго молчал, но к вечеру напивался сильнее обычного. Шулер создал для Швайника специальный Институт по изучению чего-то умного и убрал из Кремля. «Шпиён на пенсию не выходит! – говорил он, – Пусть поработает на благо демократии». На место Хайдара поставили большого, грузного мужчину со странной фамилией Чернохарин, что, однако, не помешало ему в своё время проскакать от горкома партии в провинции до ЦК КПСС. Все говорили, что он хороший производственник, даже успел поработать директором на каком-то газовом заводе. В отличие от Швайника экономических терминов он не знал, зато хорошо играл на гармошке и в совершенстве владел просторечным языком. Как ни странно, все завлабы и средние научные сотрудники, составлявшие Правительство и давно не слышавшие живого языка, сразу его поняли. Не понимал его только народ, с которым он общался при помощи телевидения. Пытался Чернохарин строить фразы из междометий, но это не получалось. А получались какие то фразы-недоумки, впрочем, иногда очень смешные. Когда Шулер знакомил его с учениками, Чернохарин, пожав им руки, сказал: «Я, хм… Кхе… В этом ракурсе понимания вопроса… Поддерживаю, кхе… Рад, стараться!» Карпыч, поняв сложную ситуацию, как обычно, привёл пример: «Когда я работал на стройке, получили мы подряд. Надо было вырыть котлован… Подогнали экскаватор, и к нему подъезжают самосвалы под погрузку. Подъехал один, встал. Экскаваторщик, видимо, пьяный, не рассчитал и кинул ему пару лишних ковшей грунта: у самосвала чуть колёса не поотскакивали. Водитель высовывается в окно и кричит экскаваторщику (заменяю всем знакомое слово из трех букв более мягким, цензурным): «Нахрена дохрена нахреначил?! Схреначивай нахрен!» Видите как? Фразой на базе одного нецензурного слова, отобразил сложный производственный процесс. Ответ, правда, был ожидаемый: «Ухреначивай нахрен!» Чернохарин хотел что-то на это ответить, но так и не собрался. Хотя на реформах новое назначение никак не сказывалось: бюджет разворовывался, народ нищал… Вице-премьеры изобрели новый способ утайки хищений из бюджета, не предусмотренный в Плане демократическими учёными. Но Шулер его одобрил. Все особо циничные и наглые воровские сделки по разграблению бюджета засекречивались. Очень простой и дешёвый способ. Украл, допустим, из казны алмазы, которые страна несколько лет добывала, и поставил гриф: «Совершенно секретно!»

Верховный совет, как и говорил Шулер, был распущен. Правда, для этого пришлось вызывать из области танки: никак не хотели депутаты отдавать власть. Но после танкового обстрела пришлось. «Жадные, алчные политики!» – говорил про них Шулер. После победы стали активно формировать государственную Думку – законодательный орган. Отбор депутатов и сенаторов был очень строгий. Шулер лично беседовал с каждым.

Рыжпейса, успешно проведшего операцию «Приватизация», наградили орденом «За заслуги перед демократией» и повысили в звании. Шулер был очень доволен. Ведь это не только выполнение Плана: от каждой сделки они с Рыжпейсом имели бешеный процент. В соответствии с Планом было создано министерство по распродаже государственного имущества, руководить которым был поставлен друг и приближенный Рыжпейса – Адольф Кохтлер. Рыжпейс получил более ответственную должность вице-премьера, но приватизацию всё равно курировал: не в его правилах было упускать плывущие в руки прибыли. Адольф был очень шустрый мальчишка, патологически любил деньги и также рьяно ненавидел Россию. Вступив в должность, он первым делом изложил свою позицию в прессе о развитии страны: «В мировом хозяйстве для неё нет места, не нужен её алюминий, её нефть. Россия только мешает, она цены обваливает со своим демпингом. Поэтому, я думаю, что участь печальна, безусловно… Россия никому не нужна… Какие гигантские ресурсы имеет Россия? Этот миф я хочу развенчать, наконец. Нефть? Существенно теплее и дешевле её добывать в Персидском заливе. Никель в Канаде добывают, алюминий – в Америке, уголь – в Австралии, лес – в Бразилии. Я не понимаю, чего такого особого в России? Многострадальный народ страдает по собственной вине. Их никто не оккупировал, их никто не покорял, их никто не загонял в тюрьмы. Они сами на себя стучали, сами сажали в тюрьму и сами себя расстреливали. Поэтому этот народ по заслугам пожинает то, что он плодил».

Даже Шулер на очередном заседании не преминул сделать ему замечание:

– Адольф, так нельзя! Я понимаю, что План ты выучил назубок, но не нужно цитировать его положения всенародно. Ты же подписку давал и принимал присягу. Нужно помягче и без фамилий! То есть без упоминания стран.

Но не такой был Адольф, чтобы промолчать. Он открыто посмотрел в глаза Шулеру и громко сказал:

– Ваш План – говно! И советник Вореншток, специалист по проведению приватизации – тоже говно! Ему бы детские сады и ясли приватизировать…

– Что ты сказал, ворюга? – взбеленился Шулер. – Это наш План говно? Повтори! – участники совещания замерли. – Полковник Вореншток говно?!

– Да, – вступился за Кохтлера авторитетный Рыжпейс, – полковник Вореншток – говно! Он абсолютно не разбирается в вопросах приватизации и уже второй месяц блокирует наши предложения по залоговым аукционам. Трусливый бюрократ.

Карпыч, который тоже присутствовал на заседании вместе с Папой, ввернул:

– Представляете! Встречаю я как-то его в коридоре, Воренштока этого, полковника, и спрашиваю: «Знаете ли Вы, господин полковник, почему коровы ходят блинами, а овцы катушками?» Он долго думал и ответил, что не знает. После чего я ему резонно ответил, что он даже в говне не разбирается, а берётся решать такие важные вопросы, как приватизация!

– Вот-вот! – подхватил Адольф. – В Плане не предусмотрены залоговые аукционы, но это не значит, что их не нужно проводить!..

Шулер задумался.

– Вореншток докладывал мне об аукционах, и мы пришли к выводу, что это очень рискованно. Есть риск спровоцировать общественное мнение даже в демократических странах… Если приватизацию и ваучеризацию можно как-то объяснить и оправдать, то с аукционами так не получится. Это не аукционы – просто грабёж. Доложите ещё раз коротко, может я что-то не понял.