Читать книгу Жена нелегала - Андрей Остальский - Страница 9

На следующее утро Данилин встал раньше обычного и в отвратительном настроении. Унизительная сцена, завершившая вечер, стояла перед глазами. Татьяну на этот раз видеть совсем не хотелось, он принял быстрый халтурный душ и уехал скорее в газету. Все-таки огромные преимущества есть в том, думал он, что водишь машину сам, а не пользуешься услугами водителя, как поступают некоторые другие боссы. Во-первых, демократично. Во-вторых, сам себе хозяин, не зависишь от чужого человека, не надо его ждать, когда вдруг, как сегодня, приспичит тронуться куда-то раньше запланированного. Правда, есть и минусы – например, если попадешь в аварию, то самому придется из нее выкручиваться. И что еще? Еще с точки зрения общей безопасности… Какой еще безопасности! – строго оборвал сам себя Данилин. Это что еще за новые страхи? Из-за пропавшего письма, что ли? И вообще, водитель – это тебе не телохранитель. Хотя все же, конечно, живая душа рядом…

Войдя к себе в кабинет, Данилин первым делом устремился к корзинке для мусора – уборщица вернула ее на место, под стол. Вот, наверно, удивилась, обнаружив ее валяющейся посреди комнаты…

Данилин не смог совладать с собой, схватил корзинку, перевернул, стал трясти ее над ковром и даже щупал внутри руками. Она, конечно же, была пуста. Пуста в квадрате. После визита уборщицы-то. «Хорошо, что меня никто не видит, – подумал Данилин. – Решили бы: наш главный – идиот». И эта мысль по ассоциации привела его опять к воспоминаниям о вчерашнем вечере. Необходимо было что-то доказать Татьяне. Например, что он, Данилин, слов на ветер не бросает. И до Фолкстона еще доберется – в прямом или переносном смысле. Все сбудется, чему суждено сбыться.

А потому рванул Данилин в отдел писем, но там никого не оказалось, дверь была заперта – собственно, рабочий день официально еще не начался. Зато на месте обнаружился Миша Филатов, не избавившийся еще от своих военных привычек и прибывавший на службу не только вовремя, а на всякий случай и с запасом. В данном случае даже минут на двадцать. Двух его соседей по комнате не было еще и в помине, и Данилин решил переговорить с Мишей прямо здесь, на его рабочем месте. Для большей доверительности подсел к его столу на стул для посетителей и, ласково глядя ему в глаза, заговорил о зарплате. Что действительно нехорошо получается, и они, менеджеры газеты, этот момент упустили, и почему Миша раньше тревоги не поднял…

– Да говорил я – и Карповичу, и Игорю… несколько раз говорил, честное слово, Алексей Павлович! – отвечал несколько растерявшийся Миша.

– А надо было мне сказать… давно бы проблему решили… Да, и, слушай… без всякой связи с предыдущим… Миша, за минувшие сутки кое-что случилось, что заставляет меня отнестись гораздо серьезнее к английскому письму. Ну, тому, которое ты вчера у меня в кабинете читал. Смеяться над тобой никто не будет, думаю. Что же касается опасности… то ее, мне кажется, не стоит преувеличивать. Ну что, в крайнем случае, они тебе могут сделать? Из армии ты уволился, а здесь я тебя в обиду не дам…

– А черт их знает, – сказал Миша. – Они опять вроде в силу входить начинают…

– Все равно – возвращения к советским временам не будет. Кроме того, ты же опытный человек, если почувствуешь, что зашел слишком далеко, ну подашь слегка назад. Сманеврируешь. Короче говоря, я тебе буду очень признателен, если ты все же сможешь прощупать свои контакты. Насчет письма этого: действительно ли такой случай был.

Миша помолчал, подумал. Посмотрел в окно на Пушкинскую площадь. Думал он наверняка вот о чем. Хоть Данилин связь между повышением зарплаты и историей с письмом отрицает, но на самом деле все все понимают – люди взрослые. Создает ему Данилин «дополнительный стимул», ох, создает… Он, конечно, не подлец законченный, вопрос о зарплате по-любому поднимет, но можно же это сделать с разной степенью энтузиазма. Можно вскользь упомянуть, а можно в горло коммерческому директору вцепиться, как Данилин умеет, когда хочет. И можно добиться этого в срочном порядке, а можно и в нормальном, «рабочем». Да и ставка спецкора, она ножницы имеет – большая разница между нижним пределом и верхним.

– А можно поинтересоваться, – сказал наконец Миша, – что именно такого за минувшие сутки произошло?

Дескать, раз уж я в эту игру влезаю, то мне лучше быть в курсе всех деталей.

– Да так, странный случай, можно сказать, нелепый… Может быть, даже тупое совпадение, конечно.

– А все-таки?

Данилин поморщился – стыдно почему-то ему было эту глупость пересказывать, – но все же решился.

– Я вчера показал Трошину письмо, и он убедил меня выбросить его в корзинку для мусора – не в такую, как у вас тут стоит, а в старинную, плетеную, видал у меня под столом? Ты, наверно, слышал легенду что она когда-то Бухарину принадлежала. Я ее до сих пор любил очень, а теперь, вероятно, разлюблю.

Миша посмотрел на Данилина с опаской: чудит начальник, в себе ли?

– Что-то я, Палыч, не пойму, к чему ты клонишь…

– Сейчас поймешь. Так вот выбросил я письмо в эту бухаринскую корзинку и уехал. А потом вспомнил, что забыл одну штуковину на работе. Возвращаюсь, поздно уже, в редакции почти никого нет. Смотрю – корзинка-то пустая! Кто-то все содержимое аккуратно выгреб.

– Может, уборщицы?

– Нет, я проверил, никаких уборщиц вечером в редакции не было и быть не могло. Они по утрам работают – до начала рабочего дня.

– А перепутать, Палыч, ты с устатку не мог? Например, в корзину Валентине выкинуть.

– Не, не мог. Но на всякий случай я и Валино ведро проверил – не было там ничего!

– Ну, значит, это они. Эти ребята. Ну, ты понимаешь… Трошинские.

– Ты уверен?

– Кто же еще…

– Значит, ты считаешь, у них здесь, в редакции, агентура есть?

– А как же! Без всяких сомнений!

– И кто это может быть?..

– Да кто угодно! Кто-нибудь, кого ты ни в жизнь не заподозришь. Самый неожиданный человек.

Данилин помолчал, подумал.

– Я ведь, знаешь, еще нескольким людям письмо показывал…

– Ну вот, вполне возможно, что кто-то из этих людей…

– М-да… порадовал ты меня, Миша…

Данилин так скуксился, что Мише стало даже его жалко.

– Давай, Палыч, бросим это дело, а?.. Целее будем… И никаких тебе расследований, никаких подозрений… А то сейчас такая паранойя начнется, ой-ой-ой! Мало не покажется. Всю жизнь себе испортишь…

Данилин вдруг напрягся. Ему показалось, что какая-то сила снова сгибает его в три погибели, а он, один раз когда-то разогнувшись, дал себе слово, что больше никому согнуть себя не позволит.

– Нет, – сказал он, может быть, даже слишком резко. – Дело твое, Миша. Если боишься, то к тебе вопросов нет, никто тебя не неволит.

– А вот такого, Алексей Павлович, говорить не надо! Ничего я не боюсь. Я за вас беспокоюсь и за редакцию, а не за себя… Мне-то что…

Данилин давно заметил: когда Миша был начальством недоволен, он переходил на «вы». Помолчали несколько секунд, посмотрели в разные стороны. Потом Миша сказал:

– Копия-то хоть письма осталась где-нибудь?

– В отделе писем есть, – сказал Данилин. – И еще дома одна, я сделал ее сам, сходил накануне в ксероксную и сделал. Только об этом никто не знает, и ты никому не говори.

– А не розыгрыш ли это все-таки какой-нибудь? – спросил вдруг Миша. – Игорь, говорят, мастак на такие дела.

– Ну да, все может быть, хотя почему-то не верится, – отвечал Данилин, но сам задумался.

А что, Игорь вполне на нечто подобное способен. Вон, на Новый год как-то раз обезьяной вырядился, его никто узнать не мог. И не он ли звонил в дни ГКЧП коллегам по «вертушке» и голос Горбачева имитировал? Требовал «сохранять верность законной власти». Да так, что некоторые готовы были и поверить!

Если задуматься, то очень даже круто было бы таким образом над ним, Данилиным, посмеяться. Даже в общем-то остроумно. И ух как это по журналистскому сообществу разойдется! Слыхали, Данилин-то, который из «Вестей», получил письмо от какой-то сумасшедшей старухи из Англии, выбросил его в мусорное ведро. А коллеги его разыграли – сделали вид, что письмо выкрали, причем, представляете, вместе со всем остальным мусором. Так Данилин потом долго своей тени боялся, за каждым углом ему КГБ вместе с ЦРУ мерещились! Совсем сна лишился, бедняга! Во умора-то! А кто-то обязательно добавит с фальшивым сочувствием: да, видать, пора ему на покой, отслужил свой срок, а ведь в былые времена какой сильный был редактор…

Вдруг Данилин вспомнил про композитора Никиту Богословского, считавшегося в советские времена главным мастером таких шуточек. Ходила легенда, что разыграл он еще до войны знаменитого артиста оперетты. Пока тот с женой ужинал в ресторане, взял и опечатал дверь их квартиры сургучом. Вернулся актер – и чуть в обморок не упал. Ведь так в те времена поступали с жильем арестованных органами госбезопасности. Бросился к домоуправу, а тот тоже побледнел и говорит: я не могу без санкции НКВД разрешить вам снять печать и войти в квартиру. Кажется, пришлось артисту с женой у друзей ночевать, да и то первые, к кому они обратились, их впустить отказались. Да и вторые тоже. И только третьи, отчаянные головы, не побоялись почему-то загреметь за укрывательство врагов народа, а ведь была же такая статья в те времена.

В другой раз Богословский якобы в гостиничном номере в Ленинграде демонстрировал знаменитым деятелям искусства, как работает система подслушки. Вроде как по блату раскрытая ему приятелем из НКВД. А до этого деятели по пьяному делу рассказали несколько анекдотов, не то чтобы антисоветских, такого быть не могло, но все-таки с неким рискованным душком, из которого, при большом желании, можно было дело раздуть. Так вот, Богословский покрикивал в люстру некие команды – то папиросы принести, то закуски. И тут же входил официант и выполнял приказ. А на самом деле он заранее получил от Богословского гонорар и имел от него соответствующую инструкцию, что и когда вносить.

Ну а деятели сразу протрезвели и разбежались. И вряд ли ночью нормально спали. А может, и несколько ночей без сна провели.

Вот это были розыгрыши так розыгрыши! Жестокие! А похищение корзинки с мусором – тьфу, совершенно невинная шуточка. Детский сад.

Вдруг Данилин настолько поверил в версию розыгрыша, настолько она показалась ему убедительной, что он едва не рассмеялся. И, наверно, что-то вроде неуместной ухмылки на его лице появилось, судя по тому, что Миша с явным удивлением начал на Данилина поглядывать. Но признаваться в направлении своих мыслей Данилину было неловко, решил признание отложить. Пока же пожал Мише руку и сказал:

– Помнишь, что Рузвельт говорил? Нечего бояться, кроме страха!

– С этим-то я согласен, – отвечал Миша.

– Знаешь что, Мишенька, давай подождем хотя бы до конца дня, потом окончательное решение примем, стоит ли тебе с этой историей высовываться. Сегодня кое-что прояснится, я думаю. А насчет ставки, ты не сомневайся, решим в ближайшее время.

И с этими словами Данилин снова отправился в отдел писем и обнаружил там не окончательно проснувшуюся девушку по имени Надя – она только что, видно, влетела в комнату. Нос у нее был еще красный с морозу, а прическа была сделана некачественно, отдельные пряди выбивались из-под заколок, да и белая кофточка сидела как-то кривовато.

Надя была поражена ранним визитом главного, смотрела на него почти с ненавистью – что тебя носит с утра пораньше по этажам, читалось в ее взгляде.

Заглянула в какой-то реестр, сказала уверенно:

– Нет, не регистрировали мы ничего подобного… ни тридцатого января, ни в какой другой день… Я вот за весь месяц все просмотрела. Ничего из Англии не было… Вы уверены, что письмо к вам через наш отдел пришло?

– А что, бывает иначе? – поразился Данилин.

– Конечно бывает…

– Ну не знаю… надо будет у Валентины спросить, – пробормотал Данилин.

Но Валентина про письмо ничего не помнила – мало ли их приходит! Правда, почему-то побледнела слегка. Но, может быть, просто потому, что очень не любила, когда на какой-то вопрос ответить не могла. Самолюбивая была вообще девушка, гордившаяся своей эффективностью. За что и ценил ее Данилин.

Потом явился Игорь с какими-то снова не слишком важными вопросами, текучка. Данилин сказал ему: «Знаешь что, Игорь, решай все это сам… Ты вполне компетентен».

Он пробормотал: «Я-то компетентен…» Данилин чуть было не взорвался, не заорал: на что ты намекаешь? Ты что, на самом деле думаешь, что это дело главного решать, что на третью полосу выставлять? Что у него других дел нет? Или ты хочешь сказать, что ты и вся газета прекрасно без меня обошлись бы? Сердце тоже знает, как ему биться, а печень и почки, как кровь очищать, а желудок, как пищу переваривать. Им, может, тоже кажется, что они без головы обойтись могут. Что голова им только мешает. Но только на самом деле быстренько пропадут они без нее.

Но не стал Данилин кричать, вообще промолчал. Взял себя в руки. Хладнокровно так выставил свою бухаринскую корзинку перед собой. Хотел посмотреть, как Игорь реагировать будет.

А он реагировал как надо: уставился на Данилина с выражением глубокого недоумения: типа, совсем ты, начальник, с глузду съехал?

– Ладно, Игорь, пошутили, и хватит. Признавайся. Остроумно, не спорю. Смешно. Но хватит уже.

– О чем ты, вообще не понимаю. Какие шутки? Бред какой-то.

– Ну как? Выбросил я по твоему совету английское письмо в вот эту корзину, а потом поздно вечером все ее содержимое вдруг исчезло, пока я тут уезжал ненадолго. Признавайся, твоя работа?

– Слушай, я занят зверски, в редакции половина людей больны гриппом, материалов нормальных не хватает, нервы совсем мне вымотали… Какие, к черту, розыгрыши? Ты вообще рехнулся, подумай, чем ты занимаешься, а? Сначала письмом этим дурацким, а потом расследованием исчезновения мусора из ведра? Это кому сказать…

Данилин понял, что Игорь именно многим теперь эту историю с мусорной корзинкой будет рассказывать. И второе – или играет, собака, бесподобно, или действительно ни при чем.

– Ладно, ладно, не горячись. Тем более что ничего страшного – я успел еще одну копию изготовить, я ее домой отнес…

– Да хоть триста копий! Хоть всю редакцию этими копиями заполони!

Тут Игорь вдруг решил, что зашел слишком далеко и примирительно сказал:

– Ладно, давай делами займемся – и у меня, и у тебя их невпроворот…

И исчез.

Потом Данилин еще и Ольгу вызвал – уточнить сроки подготовки интервью с Гавелом. А заодно и ей рассказал историю про корзинку. И ей сообщил, что лишнюю копию сделал. Но та только фыркала презрительно и не желала эту тему обсуждать.

И все-таки Данилин никак не мог отделаться от ощущения, что его разыгрывают. Воображение убедительно рисовало картинку, как Игорь с Ольгой и еще парой приятелей собрались в секретариате и там прыскают от смеха. «Представляете, я ему говорю: ты что, с ума сошел, у меня дел выше крыши, а ты ко мне с какой-то корзинкой… Да хоть триста копий этого письма делай…» А Ольга добавляет: «Он передо мной распинается, корзинку показывает, а я еле сдерживаюсь, чтобы не расхохотаться, но ничего, козью морду ему такую сделала, он совсем расстроился».

И все при этом заливаются…

А под конец рабочего дня к Данилину на прием вдруг запросилась Надя из отдела писем.

Данилин все дела сразу отбросил, попросил директора по рекламе зайти попозже.

Надя выглядела уже гораздо лучше – и с носом все было в порядке, и с кофточкой, и с волосами. Но выражение лица было растерянное.

– Алексей Павлович, извините… Я еще раз все посмотрела внимательно… Что-то десяти номеров не хватает… похоже, что страницу из регистрационной тетради вырвали… Как раз вокруг этого числа – тридцатого января… Ума не приложу, кому такое в голову взбрело и зачем. Может, шутка?

Данилин сам подивился своему хладнокровию. Вежливо и невозмутимо поблагодарил он Надю. Попросил Валю ни с кем не соединять и никого не пускать минут десять. Сел, закрыл глаза. Попытался сосредоточиться.

Пора было признаться себе, что на подсознательном уровне он давно уже знал, что концы с концами не сходятся, что версия розыгрыша на самом деле не выдерживает критики. Хотелось просто в нее поверить, вот он и старался. Потому как альтернатива была куда неприятнее – приходилось согласиться, что в родных и милых «Вестях» творится нечто действительно зловещее. Но это же не голливудский боевик и не триллер какой-нибудь, это же обыкновенная, нормальная, скучная жизнь! В ней не бывает ничего такого… Или бывает?

С розыгрышем не получалось вот почему: никто же не знал, что он вернется на работу с полпути в тот вечер и обнаружит странную пропажу бумажного мусора. А коли так, то в чем юмор?

Если только не… Да-да, есть еще одна версия. Если само письмо изначально сочинили как шутку. А выкрали потом, чтобы над ним дополнительно поиздеваться. Например, прислать ему его еще раз. Но что-то слишком мудрено и не смешно. С трудом верится. Да и письмо так написать правдоподобно – это как же надо английским владеть? И вообще Англию знать и понимать? Что-то в редакции он таких знатоков не припоминает… А теперь вот еще и книгу регистраций кто-то изуродовал. Это уже чересчур.

Данилин набрал Мишу Филатова по внутреннему селектору. Сказал:

– Миш, ты все-таки знаешь что? Пошуруй там осторожненько, среди своих. Может, кто-то что-то слышал об этой английской истории… Очень тебе признателен буду.