Читать книгу Тайный путь - Андрей Посняков - Страница 3

…желтое солнце.

С наслаждением выкупавшись в реке, Лешка, насвистывая, вышел на широкую тропку и, отряхнув прилипшую к одежке солому, направился к видневшейся невдалеке грунтовке – нужно было сходить устроиться на дальнюю пилораму. Километров восемь, а то и все десять. Впрочем, расстояние юношу не пугало, несколько смущало другое – собственный внешний вид: если в сумерках его древняя одежка особых подозрений не вызывала, то днем, увы… Посконная рубаха с вышивкой по вороту и запястьям смотрелась слишком уж вызывающе, да и жарковато в ней было, надо сказать.

Шагая, Лешка не раз уже пожалел, что сразу не прихватил в общаге паспорт и какую-нибудь одежку, кроме резиновых сапог, в которых сейчас тоже приходилось не сахар – ноги прели. Ну, не сообразил, тогда, конечно, не до того было. Сегодня у нас что? Воскресенье, значит, соседи на месте – фельдшер Рашид, Мишка… Поди, дрыхнут. Придется дождаться понедельника и проникнуть в общагу с утра…

Юноша вдруг замедлил шаг и остановился, задумчиво почесав затылок. Раз сегодня воскресенье, так начальства – хозяина, или того, кто может принимать решения, – на пилораме, скорее всего, нет. А раз нет, тогда зачем же переться в такую даль? Чтобы спросить – не требуются ли вам подрамные? Ну, скажут, требуются, приходи завтра, с хозяином переговоришь. Вот завтра и прийти, уже с паспортом… Впрочем, нет, паспорт, пожалуй, пока не нужно никому показывать – Лешка ведь и участковому заявить может, если хватится. Может, правда, и не хватиться до конца практики, но на то лучше не рассчитывать. Итак, завтра с утра – общага, паспорт и, может, какая-нибудь одежка, затем – на пилораму, поработать с месяц да свалить. В Петербург, к примеру, или в Москву… Нет, лучше туда, где лес пилят. Как раз и опыт уже будет…

Рассудив таким образом, Лешка повернул обратно, лихорадочно соображая, где бы сегодня перекусить. Спасибо рыбакам, ухи вчера наелся от пуза, но желудок, он ведь такой зверь, что старого добра не помнит. Ноги, словно сами собой, несли юношу на окраину деревни, за ручей, к дачникам. К Ирине Петровне, конечно, не стоит заходить, вчера только был, а вот у других можно и подзаработать – дровишек попилить-поколоть, натаскать водицы… Строго говоря, по поводу воды и дровишек, лучше было б идти на деревню, к одиноким старушкам. Уж им-то точно требуется и воды натаскать, и дров – только вот Лешке совестно было зарабатывать на старушках, или, там, объедать их, лучше уж – к дачникам.

Перейдя ручей, он совсем уже приблизился к дачным домишкам, осталось лишь миновать рощицу, но тут вдруг услышал позади за спиной дребезжание велосипеда. Оглянулся, у видал почтальоншу Ленку – красивую, цыганистую собой, разведенку лет где-то под тридцать, черноглазую, с большой колыхающейся грудью, одетую в узенькие – в обтяжечку – джинсики и выпущенную поверх них светло-голубую рубашку. Ленка, змея такая, разбила уже не одну семью, и даже была за это… нет, не побита, но за волосы оттаскана качественно, что, впрочем, падкий на мужиков характер ее ни капельки не изменило. Уж Лешка-то знал…

– Здравствуйте, – приветливо кивнула Ленка. – На даче у нас?

– На пилораме. – Лешка поспешно опустил голову – вдруг узнает? – Шел вот мимо, думаю, дай, загляну к знакомым.

– Хорошее дело, – почтальонша засмеялась и пошла рядом с Лешкой. – Что же вы нестриженный-то такой? Ой, извините…

– Да ничего… Где ж я подстригусь, коли у вас парикмахерша в отпуске?

Ленка стрельнула глазами:

– Знаете что? А я могу подстричь. Запросто! Не бойтесь, я умею… Вас как зовут?

– Ле… Сергей.

– А меня – Елена. Может, на «ты» перейдем?

– Конечно…

Лешка уж сам не сознавал, что делает. С одной стороны, понимал, что Ленку эту ему бы сейчас сторониться, обходить десятой дорогой, а с другой… с другой – тянула его к почтальонше какая-то необъяснимая властная сила… Понятно, впрочем, какая…

Такая же точно, что тянула и Ленку к мужикам. Ну, а почему бы и нет? Заодно и пообедать…

Раньше бы Лешка, конечно, покраснел бы от подобных циничных мыслей, но вот после Константинополя…

– А пожалуй, Елена – и подстригусь! Вы… ой… ты далеко живешь?

– Да рядом! – Ленка явно обрадовалась. – Заодно поможешь мне велосипед через ручей перевести – а то мостки узкие, я каждый раз боюсь – вдруг да грохнусь?!

– Ничего, поможем… А ты что работаешь-то, ведь воскресенье же?

– А… – Почтальонша беззаботно махнула рукой. – Забыла вчера пенсию бабке Федотихе отнести – есть тут у нас такая, звезда старая… Оно, конечно, пенсия ей не особо-то и нужна – другим промышляет – однако ведь попробуй не принеси, скандалу не оберешься! Уж такой человек.

– Знаю. – Лешка согласно кивнул.

– Знаешь? – удивленно вскинула глаза Ленка. – Откуда?

– Э… на пилораме мужик один рассказывал. Ну, про Федотиху. Спирт как-то у нее покупал.

– Да уж, спиртом она и торгует. Подождешь?

Они остановились уже перед самым забором Федотихи, высоким, сколоченным из добротных досок, из которых бы не заборы – мебель дорогую делать. За забором виднелся добротный рубленый дом под шиферной крышей, а за приоткрытой калиткой с надписью «Осторожно, злая собака!» торчал красный капот бабкиной «Таврии».

Прислонив к забору Ленкин велосипед, юноша уселся на корточки рядом и принялся ждать. За соседним забором – сеткой-рабицей, не той, что огораживала участок Ирины Петровны, а рядом – лениво играли в бадминтон двое мальчишек лет по тринадцати – оба белоголовые, загорелые, городские. Один – стриженый, другой – длинноволосый, почти как Лешка. Играли так себе – волан то и дело отлетал далеко в сторону.

– А ну его, – сбегав очередной раз в бурьян, тот, что с длинными волосами, скривившись, потер ладонью окрапивленную коленку. – Может, в деревню сходим или на речку?

– Слыхал, вчера ночью у клуба драка была? – осведомился второй.

– Ха! Драка! Так каждые танцы драки!

– Эта – особая. Гошку Оглоблю с компахой так отмутузили – еле жив остался! Витька Карапуз сегодня с утра прибегал, говорил – Гошка кодлу собирает, всех патлатых ловить да лупить будет!

– Это почему же – только патлатых? – Длинноволосый обиделся.

– Так, видать, патлатые его и отмутузили! Так что, не ходил бы ты сегодня в деревню, Димка. Или – подстригся бы!

– Перед школой подстригусь… А в деревню… Может, в дурака поиграем?

– Давай.

Дружно бросив ракетки в траву, парни побежали к веранде.

Вот оно, как, оказывается! Лешка покачал головой. Выходит, недобитый поганый турок Гошка Оглобля возжаждал мести?! Ну-ну… Вообще-то, конечно, не стоило бы с ним связываться – зачем привлекать излишнее внимание? Ни к чему. Ну, а ежели нападут, подло, из-за угла, семеро на одного, как это в подобных шайках обычно и водится, тогда что ж – придется отбиваться. Черт, этого только не хватало! Хоть ножик с собой носи… Хотя, почему – ножик? Сабля ведь есть, у Черного болота, в кустах, припрятанная… Сходить, что ли, забрать? Впрочем, для начала – подстричься, ну, а потом… потом, может, и сабля не понадобится – Гошка же патлатого искать будет.

– Ну вот, – выбежала из калитки Ленка. – Теперь – все, свободна!

Она потянулась к велосипеду, но Лешка первый ухватился за руль:

– Я поведу, чего уж.

– Спасибо.

Вокруг лился солнечными лучами жаркий летний полдень. Впереди, за рощицей, весело журчал ручей, за ним, на пологом холме, белели две колхозные трехэтажки, рядом виднелся клуб, магазин – вернее, кусочек магазинной крыши – почта…

– Сейчас налево, – миновав ручей, обернулась Ленка.

Лешка послушно свернул, но про себя усмехнулся – ух, и хитрющая же баба, эта Ленка: она ведь в трехэтажке живет, в крайнем подъезде, тут как раз прямая дорога, через всю деревню, никуда сворачивать не надо, если… если не опасаешься, что тебя увидят да обсудят. А уж коли чужие взгляды достали, то вот этак, в обход, кусточками – оно в самый раз и будет. Уж тут-то вряд ли кто встретится.

Так и получилось – они вышли к домам чуть позади клуба, так никого и не встретив. Остановились за углом.

– Вот этот дом, – показала Ленка. – Первый этаж, третья квартира… Ты уж чуть позже зайди, хорошо? Ну, минут через пять.

Лешка мотнул головой – ну, ясно, никак не хочет почтальонша, чтоб ее с кем-то видели. К чему? Слухи разные пойдут, сплетни… Ну, вся эта скрытность Лешке на руку.

Проводив глазами Ленку – красива, чертовка! – юноша немного выждал и быстро зашагал к дому.

– Здрасьте! – бросил на ходу сидевшим на лавочке бабулям и с крайне деловым видом заскочил в подъезд. А что б не успели спросить – к кому да зачем. Спросили бы обязательно, в ответ нужно было бы что-то врать – а оно надо?

Дверь третьей квартиры была приоткрыта, Лешке даже не пришлось стучать – звонка у двери не было. Вернее, он когда-то был, но уже давно отсутствовал, вырванный с корнем.

– Заходи, – впуская гостя, прошептала молодая женщина и, плотно прикрыв дверь, повернула торчащий из врезного замка ключ.

Лешка поспешно стащил сапоги.

– В комнату проходи, садись вон на табуретку… Я сейчас газет постелю.

– Может, помочь что?

– Сиди, сиди…

Юноша послушно уселся. Хозяйка квартиры явилась тут же, с вафельным полотенцем, расческой и ножницами… Бледно-голубая рубашка ее была завязана узлом, обнажая плоский загорелый живот. Из-под облегающих, с низкой талией, джинсов виднелась красная полоска трусиков.

– Рубаху сними, – распорядилась женщина. – Во-от… Какой ты мускулистый, Сергей! – Она с восхищением провела пальцем по Лешкиной груди. – Настоящий мужик!

Парень улыбнулся:

– Поработай на пилораме! Еще и не такие мускулы нарастишь!

– Слушай! – щелкнув ножницами, Ленка вдруг пристально посмотрела на гостя. – Ты мне кого-то здорово напоминаешь! Нет, честное слово. У тебя родственников в деревне нет?

– Нет, – Лешка помотал головой. – Ты, пожалуйста, не очень коротко стриги, ладно?

– Ладно. – Женщина рассмеялась. – Уговорил, красноречивый.

Ножницами она, надо признать, действовала вполне умело, постоянно прижимаясь к Лешке голым животом, нарочно, как же еще-то? Не прошло и пятнадцати минут, как юноша уже был более-менее подстрижен, оставалось лишь чуть-чуть подровнять на висках…

– Ой… – вдруг вскрикнула Ленка. – Ну прямо одно лицо!

Лешка поднял глаза:

– Похож на кого-то?

– Ну да… На одного гм… практиканта. Только тот почти как ребенок выглядит, а ты… а у тебя во-он какие мускулы! Слушай, а может, он тебе – младший брат?

– Я ж говорил – нет у меня здесь родственников.

– И все равно – похож здорово. Только тот, по сравнению с тобой – дите дитем. А ты… Ты совсем неплохо теперь выглядишь, по крайней мере, уж куда лучше, чем раньше. На, вот… взяв со стоявшего у окна стола небольшое зеркало, Ленка неожиданно уселась юноше на колени. – Посмотрись.

– Красиво! – искренне восхитился Лешка, крепко обхватив женщину за талию обеими руками. Ощутив шелковистую теплоту кожи, посмотрел прямо в черные глаза. – И ты тоже – красивая…

Ленка улыбнулась и потянулась к столу – поставить зеркало… Юноша осторожно развязал рубашку, обнажив упруго колыхающуюся грудь, и ласково впился губами в сосок.

Женщина выгнулась, застонала…

А Лешка уже стаскивал с нее джинсы и трусики…

Заскрипел диван… Послышались стоны…

– Ухх… – вытянувшись, блаженно улыбнулась Ленка. – Какой ты сильный, Сережа! И как ты стонал… Я люблю, когда мужики стонут!

– Да уж… – Лешка усмехнулся. – Поди, всех бабок со скамейки согнали!

– Дурачок… У меня окна на другую сторону…

Потом пили чай с колбасой, болтали, и Лешка, наверное, не прочь был бы остаться на ночь, да и Ленка б явно была бы не против, но…

– Мать с Илюшкой вечером явятся, – с улыбкой пояснила почтальонша. – Илюшка – это сын мой, первый класс закончил. Почти на одни пятерки, только вот по русскому – четыре.

– Молодец, – одобрительно отозвался Лешка.

– Вот! – встав, Ленка подошла к серванту и, вытащив фотографию симпатичного малыша с цветами и ранцем, с гордостью показала ее гостю. – Это на первое сентября.

– Славный какой. На тебе похож.

– Ну, а на кого ж еще-то? Слушай, давай завтра – нет, послезавтра – встретимся, а? Завтра я не могу – пенсия. Пока разнесешь, ноги отвалятся.

– Да и мне на пилораму.

– Слушай, Сереж, какая у тебя рубашка чудная?

– Так я в ансамбле русских народных инструментов играл. На гудке. Специально и пошил такую.

– А грязная-то! Оставь, постираю…

– А в чем пойду?

– Я тебе футболку свою дам… Ты не думай, она растянутая – тебе в самый раз будет.

Так Лешка и вышел из подъезда – в новой (вернее, в старой Ленкиной) футболке – зеленой, с кроваво-красным сердцем и ядовито желтыми буквицами «I love you». Сытый, довольный, подстриженный…

Так и направился к лугу – ночевать.

Так же и шел – обходною безлюдной тропкой, кусточками…

И там же наткнулся… Вот шел-шел себе, никого не трогал – и на тебе!

Сначала услышал сдавленный девичий стон… Думал, почудилось. Нет, стон повторился. И тут же послышался какой-то шум, словно бы кого-то волочили через кусты, словно бы отбивался кто-то…

Отскочив в строну, Лешка схоронился за вербою и тут же выскочил обратно, увидев, как двое скотов – а как еще таких назвать? – вытащив из кустов, завалили прямо в траву девчонку, срывая с нее одежду… Девчонка упиралась, и все сорвать сразу не получалось, тем более что одеждой занимался один – с толстым таким затылком – второй же лишь заломал девчонке руку и сдавливал ладонью рот.

Ну, тут все было понятно…

Лешка и не раздумывал – сложив замком руки ударил толстошеего по затылку, пнул в бок – тот застонал, откинулся. Второй тут же ретировался, а девчонка – вот, молодец! – придя в себя, принялась дико визжать.

– Ничего! – поднявшись на ноги, гопник кинулся прочь, но у вербы остановился. – Еще посчитаемся с тобой, практикант… А ты, Настька, если вякнешь кому… Хуже будет!

– Ну, хватит реветь. – Лешка погладил девчонку по голове. – Хватит. Ушли они, убежали. Угроз их не бойся и участковому обязательно заяви. Сегодня же заяви, поняла? Пусть они тебя боятся…

– Ой, Лешенька-а-а… – застегнув блузку, девушка кинулась парню на шею. – Они так появились внезапно… Гошка и этот, второй… С Гошкой-то мы в одном классе учились…

– Ах, вот это кто! – недобро улыбнулся Лешка. – Мало я его тогда двинул, козлика…

– Он и говорит, пошли, мол, на бережок, посидим… винца выпьем, школу повспоминаем…

– И ты, конечно, поперлась…

– Да поначалу-то все хорошо было, славно так посидели… Это вот потом…

Девушка всхлипнула.

Внимательно присмотревшись к ней, Лешка вдруг непроизвольно хмыкнув, поняв, почему та с ним держится вот так запросто: красивенькая, волосы – золотистые, подстриженные в каре, глазки блестящие, синие… Это ж не ее ли мял тот Лешка в копне? Не далее, как сегодняшним утречком? А ведь ее… Настей зовут, кажется. Да-да – Настей. Любовь, выходит, у них… или так, просто. Что ж, похоже, Лешка сейчас подставил своего… гм-гм… как и назвать-то? Ну, в общем, ясно – кого. Гошка Оглобля был натурой мстительной, злобной и достаточно бесшабашной, чтобы плохо представлять себе все последствия собственной дурости. Говорят, тянул срок в колонии за грабеж и пьяную драку. Этот может отомстить… вполне… Ой, надо на него натравить участкового, обязательно надо! Правда, участковый здесь один деревень на пятнадцать… Ну, хоть что-то.

– Мы с ним ведь раньше гуляли, с Гошкой-то, – Настя постепенно успокаивалась. – Потом поругались… Ну ты знаешь, я ведь рассказывала, помнишь?

– Угу…

– Ой, какая у тебя футболка красивая! Что-то я раньше такой не видала… Постой! В такой же вот в прошлое лето Ленка-почтальонша форсила… Ой, Леша, Гошка ведь теперь нам мстить будет!

– Заколебется! Участкового на него натравим…

– Не, Леша… Нельзя участкового. – Настя вздохнула. – Гошка – он же свой, местный. Что люди скажут?

– Да обрадуются, он уж, поди, всех тут достал!

– Не знаю… Попробую вначале так, сама с Гошкой поговорить.

– Ага! Что б он тебя…

– Не, он трезвый-то нормальный… По крайней мере, был, до колонии. Ты куда сейчас?

– Тебя провожу до дома…

Настя отрицательно покачала головой:

– А я не домой, к бабушке.

– Ну – туда.

– Так мы с дядей Саней, на тракторе – тебе-то не влезть. А завтра встретимся, ладно? Я даже к тебе зайду… часиков в двенадцать, ладно?

– Уговорились.

– Ну, тогда – пока!

Остановившись, девушка обняла парня и принялась крепко целовать его в губы:

– Лешка, Лешка… Как ты их… Как… Знаешь, я даже раньше не замечала, что ты такой сильный… Казалось – как все.

Раскрасневшаяся от пережитого, тоненькая, глазастая, в синих джинсиках и желтой нарядной блузке, Настя вдруг показалась Лешке такой красивой и желанной, что… Что он еле оторвался, посчитав, что перебегать дорогу самому себе – это уж слишком будет. Нехорошо! Подло! Ладно бы, была чужая девчонка, а так…

– Ну, ты иди, Настя.

– Ага… До завтра.

– До завтра.

На прощанье они снова поцеловались, на это раз неглубоко, быстро, как брат с сестрой.

Девчонка убежала к трехэтажкам, а Лешка прошел к реке, уселся на бережку и задумался. Странная она какая-то, эта Настя. Другая бы три дня в себя не пришла, шутка ли – чуть было не изнасиловали – а этой, вишь, хоть бы что. Наверное, спали они с этим придурком Гошкой, да не «наверное», а точно – спали, судя по всему. Ну, это уж проблемы того… Хотя помочь бы надо…

Внизу, за ивами, блестела на солнце – больно глазам – река. С мостков доносились ребячьи крики, шум взбаламученной руками и ногами воды, музыка. Конечно, плохая, хорошую здесь мало кто слушал, все больше пробавлялись родимой российской попсой. Нет, чтобы «Арию», «Наив» или «Король и Шут»!

Исчезнут и возникнут. Прямо как вот он, Лешка. Исчез… и возник. И никому оказался не нужен! В этом мире он, оказывается, уже был и не исчезал никуда. Так-то…

Сняв футболку, юноша подстелил ее под себя, вытянулся, прикрыв глаза…

К красивому многолюдному городу, окруженному зубчатой стеной и грозно торчащими башнями, подступали неисчислимые вражьи полчища. Порывы ветра разносили по бледно-синему небу черные дымы пожарищ, развевая зеленое турецкое знамя. Те неверные, кто опоганит его своим взглядом, должны умереть. Должны умереть все защитники города. А те, кто не умрет… О, они будут завидовать мертвым!

Лешка – Алексей Пафлагон – крепче сжал в руке саблю. Эх, если бы подкрепление… Оглянулся, с надеждой в глазах… А внизу турки уже готовили лестницы.

– Похоже, никто сюда не придет, – вздохнул один из малочисленных воинов-византийцев. – У всех более насущные заботы – как бы спасти свою шкуру.

Алексей невесело усмехнулся:

– Вряд ли кто ее спасет, если турки ворвутся в город.

– А они ведь ворвутся, если…

Воин не успел сказать, захрипел, обливаясь кровью – длинная вражья стрела пронзила ему горло…

А как же друзья? Владос, Георгий? И – Ксанфия? Где они? Почему не видно? Сражаются где-то в других местах? Или уже погибли?

Лешка проснулся в поту, потряс головой, отгоняя нахлынувшие вдруг мысли. Мысли о том, втором доме… Или, теперь, наверное, можно сказать – первом?

Натянув футболку, юноша задумчиво побрел к лугу. Выкупался да завалился спать обратно в стог, справедливо рассудив, что утро вечера мудренее…

Уже смеркалось, наступала ночь, и в высоком, быстро темнеющем небе золотыми россыпями блестели звезды. Пахло свежим сеном, солнцем, сосновой хвоею. Где-то неподалеку, в лесу, неутомимо стучал дятел.

Лешка боялся, что они приснятся снова – Владос, Георгий, Ксанфия… Приснятся, чтобы позвать его обратно. Напрасно беспокоился – нет, на этот раз не приснились. И юноша не знал – легче ему от этого иль тяжелее. Ведь получалось – да-да, именно, что получалось, – так, что он, сбежав из Константинополя, просто-напросто бросил своих друзей… и любимую девушку! Бросил, можно сказать, в лапы туркам! Ведь он-то, Лешка, теперь точно знает, что Константинополь вот-вот падет под ударами турок. А те… А там… Впрочем, умные люди и тогда догадывались.

Юноша проснулся с чувством вины – словно бы сделал что-то нехорошее, стыдное, такое, о чем лучше бы не рассказывать никому. Как там они без него? Ксанфия, Владос, Георгий? И еще много славных людей – Лешкиных хороших знакомых – жителей Константинова града.

Предатель ты, Алексей Пафлагонец, предатель! Еще немного, и турки вот-вот возьмут город, убьют твоих лучших друзей, угонят в гарем любимую… А ты? Что ты сделал, чтобы этого не случилось? Раз тебе здесь все равно нет места…

А там?! Что он, Лешка, может поделать там? Разве что умереть вместе со всеми. Как сделать так, чтобы Константинополь не достался туркам? И вообще, можно ли этого добиться или – все, поздно – древний Византий уже давно обречен? Узнать бы…

И все же…

Ноги словно сами собой вынесли юношу к Черному болоту. Вот она, трясина! А вон – грязные тракторные следы – отпечатки гусениц и колес. Неподалеку, за елками. Что-то краснело. Мотоцикл? Машина? Нет, показалось… просто боярышник. Вон еще следы гусениц. А вон…

Лешка похолодел! Кинулся вперед, к мятым кусточкам… Неужели?! Ну да, так и есть, там кто-то лежит… Кто-то?! Пронзенный татарской стрелой Вовка!

Юноша споткнулся, упал лицом в грязь, поднялся… И облегченно перевел дух. Никакого Вовки не было! Вообще никого не было, одни камыши да кусты. Ну, слава богу, померещилось… Однако, что же делать дальше? Вот оно – болото, то самое место… вот здесь, у этих кочек, и засел тогда трактор. И что? И ничего. Все то же болото, все так же сияет солнце, ничего не изменилось… даже слышно, как натужно гудят едущие невдалеке по грунтовке лесовозы. Может, заклинание какое-то надобно прочитать? Но тогда-то он не читал никакого заклинания! Просто была гроза. Гроза…

Лешка поднял глаза в небо – никакой надежды. Постоял, посидел немного на кочке и, вздохнув, уныло побрел к дороге. Все ж таки надобно было достать паспорт.

Теперь он уже особо ни от кого не таился – по внешнему виду был такой же, как все. Ну, в сапогах, несмотря на то, что жарко, – так ведь из лесу, видать. Позади, за поворотом послышался шум двигателя. Юноша с надеждой оглянулся – может, кто подвезет? Подняв тучи пыли, из-за ельника показалась красная «Таврия». Подъехав к Лешке притормозила… и, словно в насмешку, газанув, быстро унеслась прочь. Федотиха. Эта подвезет, как же!

Часа через полтора Лешка уже подходил к общежитию «имени монаха Бертольда Шварца». Шел степенно, не торопясь, как и положено хозяину, вернее – жильцу. Лишь поднявшись на крыльцо, оглянулся украдкой – невдалеке, у магазина маячила красная «Таврия». Ну змеюга, Федотиха! Могла бы ведь и подвезти! Ну да черт с ней…

Нашарив на притолочине ключ, Лешка отпер замок…

И такой вдруг повеяло ностальгией! До жима в груди, до слез.

Вот этот вот плакат «Арии» – с ободранным углом – сиротливо висел в клубе. Оттуда его и притащил Лешка. А вон тот постер – купил на почте, а тот – из журнала «Ровесник» – принес Рашид… Вот родная коечка… у стены. Под панцирную сетку подсунута доска – чтобы не очень проваливалась. Над койкой – самодельный светильник, точно такой же – напротив, над койкой Рашида. Лишь у Мишки Лигурова светильника не было – не любил на ночь читать – сразу дрыхнул. Вот, говорил, если б компьютер… Лешка всегда удивлялся – на что таким, как Мишка, компьютер? В игрушки только что играть, да баб голых выискивать – больше незачем. Ну, наверное, и то – хлеб.

Юноша присел на койку… Потом вдруг вскочил и с силой стукнул кулаком по столу. Господи, ну почему все так?! Почему, почему место занято?! Ведь как хорошо было бы…

В дверь неожиданно постучали и, не дожидаясь ответа, вошли. Лешка обернулся, вздрогнул…

– Приветик! – в дверях стояла Настя.

Улыбающаяся, в короткой плиссированной юбке и темной маечке с рекламой какой-то фирмы, загорелая, стройная. Синие глаза сияли, золотистые волосы растрепались, смешно, словно бы девушка всю ночь провела где-то на сеновале.

– Заходи. – Лешка гостеприимно пригласил гостью. – Ты что такая растрепанная?

– Так на тракторе ехала. – Настя уселась на койку. – С дядей Саней. Как, Гошка больше не приставал?

– Попробовал бы!

– И не будет! Только что приходил, извинялся. Приятель, говорит, попутал, красотой моей соблазнился. Ну, он приятелю потом врезал… Уезжает, кстати. Гошка-то, на заработки. Звал проститься.

– Пойдешь?!

Девушка улыбнулась:

– Не одну звал – с тобой вместе! Он ведь неплохой парень. Гошка… только дурак.

– Ага, дурак. Создал себе кодлочку!

– Так я и говорю… – Настя неожиданно вздохнула. – Водится с какими-то козлами… Мать только седеть заставляет. Сейчас с Элькой Размяткиной ходит, длинная такая… Тоже мне, нашел раскрасавицу… Ой, Лешка, я все время вспоминала – как ты их раскидал! И весь такой стал… накачанный… Когда успел только? Раньше ведь тощим был.

– Стараюсь, – скромно потупил глаза юноша.

Девушка с восхищением взглянула на него и пододвинулась ближе.

– Можно, я твои мускулы потрогаю? – спросила она негромко.

– Пожалуйста! – Лешка с готовностью сжал руку в локте.

– Не так… Ты сними футболку… Нет, дай, я сама сниму…

Юноша понял руку… Стащенная футболка полетела на пол, а нежные девичьи руки обхватили плечи и шею… А губы целовали, целовали, целовали…

Ну, нет… Лешка взял в кулак всю свою волю… Нет. Только не так… Она то думает. Что он – это не он. Вернее, что он – это он… Тьфу ты, совсем запутался…

А руки уже задирали на девчонке майку, гладя загорелую кожу…

Отвлекаясь на миг от поцелуев, Настя озорно улыбнулась и, грациозно стащив майку, бросила на койку, рядом…

– Постой… – сопротивлялся Лешка. – Сперва я тебе должен что-то сказать! Обязательно должен!

Настя вдруг сникла, обиженно опуская глаза:

– Я тебе что, уже больше не нравлюсь?

– Нет, что ты! Очень нравишься… Только…

– Что – «только»? – в синих глазах девушки вдруг показались слезы.

И в этот момент скрипнув, открылась дверь… На миг. На один только миг. И тут же захлопнулась с грохотом. Словно бы где-то рядом вдруг выстрелила пушка. Какая-нибудь гаубица.

Поспешно натянув майку. Настя вылетела прочь. На ходу обернулась насмешливо:

– Вот уж не думала, что у тебя здесь проходной двор!

И ушла, хлопнув дверью так же громко, как только что. Впрочем, нет – пожалуй, чуть тише. Но – от всей души, надо думать.

Ну, вот… Лешка с остервенением сплюнул на пол. Надо же так – сразу подставил обоих – и девчонку… и парня… Это ведь он только что сюда заглядывал, он, Лешка Смирнов! Он и дверью хлопнул, узрев любимую девушку в объятиях… непонятно кого… Гляди-ка, даже со спины узнал… А впрочем, немудрено, блондинок в деревне – по пальцам пересчитать.

Что он теперь будет думать о Насте – можно себе представить с легкостью! И – точно с такой же легкостью – что Настя будет думать о Лешке. В лучшем случае – что импотент! Вот так-то! Хотел как лучше, а получилось… Лучше и не думать, как получилось… Хотя…

Лешка упрямо сжал губы.

Почему же не думать? Как раз – думать! Как исправить ситуацию, вот о чем думать! А подумать тут есть над чем. Как? Как? Ну, положим, для начала…

В дверь постучали, и юноша обрадованно вскочил с койки – наверняка, это вернулась Настя…

Рванул дверь…

Фиг!

На пороге, мерзко ухмыляясь, стояла… бабка Федотиха! С каким-то длинным свертком под мышкой, в обычном своем цветастом платке, в затрапезной плюшевой юбке фасона «прощай молодость». Запоминающееся было у бабки лицо, запоминающееся и, вместе с тем, как ни странно, вполне обычное – морщинистое, продолговатое, с небольшими усиками над тонкими, ехидно поджатыми губами, и остреньким носом. Обычная, можно сказать, бабка… если бы не взгляд. Взгляд у Федотихи был неприятный, острый, просвечивающий, словно рентген. Гнусный такой взгляд, а глазки – маленькие, непонятного цвета, цепкие…

– Э-э… Вы к кому? – ошарашенно поинтересовался Лешка.

– К тебе, милок, – ехидно прищурилась бабка. – Ты ведь – Смирнов Алексей?

– Ну, я…

– И тот, что сейчас сюда придет – тоже Смирнов Алексей. Не однофамилец, не родственник какой, упаси, Боже. Он – ты и есть. Двое вас теперь. И один должен сгинуть.

Лешка вздрогнул:

– То есть как это – сгинуть?

– А так… Нет вам двоим места на этой землице. Ты его, Леша, возьми да убей… Вот прямо сейчас и убей, а тело-то мертвое, не думай – растворится, исчезнет. И станешь вновь ты – ты!

– Да что ты такое несешь, старая дура?!

– Не кричи, не кричи, милай… Просто возьми – и убей, ты ведь это умеешь, научился, поди… там… – Федотиха с ухмылкой развернула сверток, протянув Лешке… тяжелую турецкую саблю.

– Бери, милай! Чай, твоя…