Читать книгу Фантасмагорические картины из жизни следователя Татьяны Дмитриевны - Андрей Приданников - Страница 2

Тилим-тилим-тили-ли-ли-лим… Какой мерзкий звук… Я перевернулась на другой бок и спросонья замахала рукою над головой, отгоняя комара. Комар не улетал. Хотя, какие комары в октябре? – подумала я еще во сне. Значит, мне просто снится комар. Тили-ли-ли-ли-ли-лим… Пошарив рукой вокруг подушки, я схватила сотовый и, не открывая глаз, нажала повтор будильника. Еще десять минут сна. Целых десять минут…

…ли-лиим! – Проспала?! Я дернулась, снова схватила сотовый и отключила сигнал. «Минуточку, ещё одну минуточку, господин палач!» – так, кажется, причитала одна французская аристократка, когда её приволокли на гильотину. Рывком я сбросила ноги на пол, вторым рывком села. Черт! – воротник врезался в шею. Сидя принялась расстегивать рубашку, одновременно пытаясь разлепить глаза. Было темно, бледнел прямоугольник окна, по карнизу стучали капли дождя. Справившись с рубашкой, стянула джинсы, бросила все на пол, под ноги. Соберись, тряпка! – сказала я себе, встала и поплелась в ванную, сшибая углы.

Так, по Макарову… по Макарову… Что же я буду делать по Макарову? – думала я, заторможено ворочая зубной щёткой во рту и глядя на свою заспанную физиономию в зеркале. Заставить себя залезть под душ я не смогла. Ни хрена ведь не сделано по Макарову. Так… Ну, надо, все-таки, искать того дружка его… Как там его фамилия? Без него, все равно, не обойтись – он скажет либо «да» либо «нет»… В зависимости от того, какие у них теперь отношения. А от этого будет зависеть и всё остальное… Надо было хоть экспертизу пораньше назначить, дура! А как бы я ее раньше назначила, если нет документов, которые должны быть у этого дружка… партнера по бизнесу, будь он неладен! – возразила я сама себе. Ну, хоть просто постановление вынести, отдать экспертам. Они пусть бы уже сами писали, что им ещё надо – кому я объясняю, а? Ладно, сегодня назначу – решила я. Время еще есть. Как раз основание будет для продления.

Уже вытираясь, я подумала про другое дело. Дрокова… сучка малолетняя… Так, когда там срок? Семнадцатого? Ещё неделя, даже больше – с теми выходными. Ну, тут-то вообще практически ничего не осталось. Привлечение составить… Не объявится – и в розыск. Надо будет самой еще раз съездить к её мамашке – вдруг появилась… С оперов всё-таки справки стрясти. Ну, по остальным, вроде ещё терпит… Да когда же это всё закончиться-то, а?!

Я прошлепала на кухню, включила свет, задернула штору, после чего попрыгала несколько раз на месте, выбивая из головы сон. Получилось плохо. Потом механическими движениями налила в ковшик воды, поставила на плиту, включила, достала из морозилки начатую пачку вареников с творогом. Захлопнула дверцу и замерла, тупо глядя на пачку. Зачем я их сразу достала? Пока вода ещё закипит… Просыпайся! – сказала себе в очередной раз. Забросила вареники обратно и включила чайник. Кофе-кофе-кофе! Если бы у меня были усы, то они скручивались бы и топорщились бы от этого волшебного запаха, как у мультяшного Рокки – от сыра. Ну, да – и в глазах бы круги вращались… Хотя, это и так есть. Всё-таки первая кружка кофе – самая вкусная за день, потом уже вливаешь их в себя автоматически, чтобы не вырубиться невзначай. …Вода, наконец, закипела, я второй раз достала вареники, бросила их в ковшик. Потом отдёрнула штору и, встав левой ногой на батарею (хорошо, что только чуть теплую), левой рукой схватилась за ручку окна, а правой дотянулась до форточки – открыть. Открыла. При этом представила, как это выглядит снаружи – например, из дома напротив. Ну, хоть извращенцы порадуются!

Есть мне, скорее, не хотелось, но я залила вареники сметаной, посыпала сахаром – три ложки – перемешала все и стала лопать, не замечая вкуса.

Бросив тарелку и кружку в раковину, пошла одеваться. Покрутившись перед зеркалом, сказала себе в очередной раз: плевать – не в сиськах счастье! И ответила себе же – да, а хотя бы, в их наличии. Но, зато – не жирная! Краситься не буду – пошло оно все… Лень. Тем более – пятница. Хотя, причем тут пятница – не понятно. Не причем – просто лень. Вон Мадонна однажды вышла на сцену без капли грима – и ничего! «Что-то, ты, часто это вспоминаешь», – сказала я себе. В прихожей с полминуты я борола искушение надеть кроссовки, оправдываясь тем, что, мол, дождь – промокнут, что с ними плащ не наденешь… Впрочем, хватит – ещё не соскучилась я по тем идиотским замечаниям… Так что обулась в ботинки с квадратными носами, надела плащ, берет, взяла зонтик, стоявший в углу, проверила всё это в зеркале. Мери Поппинс, молодые годы… Кажется, джинсы она не носила. Взяв сумку, я вышла из квартиры.

На улице оказалось, что дождя уже нет, только с деревьев ветер еще срывал капли и листья. Я обогнула угол дома и пошла по аллее. Туман поднимался и из-за него домов, которые располагались за деревьями по сторонам аллеи, видно не было. После дождя воздух был очень свежий, но всё портил противный, задувавший, казалось, с нескольких сторон ветер. Мне сразу стало холодно и захотелось снова оказаться в постели под одеялом и заснуть. Забыться и заснуть, как сказал кто-то… Идти надо было минут двадцать, из них семь – по аллее. Прохожих почти нет. Если уж идти, то идти бы прямо, перешагивая через лужи, сквозь туман, по опавшим листьям, все время прямо… А потом упереться лбом в какой-нибудь забор и умереть.

Я посмотрела на часы – что-то сегодня я долго провозилась, и пошла быстрее. Может, правда, согласиться, чтобы отец отвозил на работу? Хотя, нет – тогда я буду просто засыпать в машине. И самой ездить по утрам неохота – прогревать дольше, потом на трех светофорах стоять, да ещё искать место, где поставиться. Вот вечером бросать машину у работы удобно – выбирай, не хочу! Кстати, как она там? Обиделась, поди… Ну, сегодня исправлюсь. Подходя к конторе, я сделала полукруг, обходя здание сзади. Машинка моя была на том же месте – вот удивительно – где я бросила её вчера. Стоит себе, такая зелененькая, под деревом. Мокренькая… И листья желтые сверху насыпаны. Красота… Я на самом деле остановилась и полюбовалась на свой автомобильчик. Сброшенные с тополя, под которым я её оставила, листья делали её напоминавшей какого-то жука в крапинку. Я подошла, провела пальцами по левому крылу, собрала и сбросила несколько листьев с лобовика – жди, мол…

Отряхнула ладони от воды, которую собрала с машинки, снова обошла здание, вошла в… Нельзя же сказать: «Вошла в проходную» или: «Вошла в ка-пэ-пэ»… Можно, но будет это как-то не так… Подбородок вперед – что называется «морду тяпкой» – и через турникет. «Здравствуйте» – это дежурному, рядовой, чуть не на десять лет меня самой младше, и дальше. Не знаю почему, но никогда у меня на проходной не спрашивают удостоверения. Даже, когда вводят всякие усиления, учения там…, террористические угрозы. Хотя, какие в наших широтах угрозы? У всех спрашивают, у меня – нет! При этом ведь не незамечают меня – здороваются, чуть ли не честь отдают (хотя, не отдают, конечно), но, чтобы дорогу преградить, документ потребовать – ни разу не было. Что-то тут не так…

Время – без семи полчаса, но на лифт я не пошла – дольше ждать, да еще не пойми с кем ехать. Стройнее буду. Ха-ха… Поднялась на наш этаж, расстегивая по дороге плащ, переложила ключи в карман джинсов, сняла берет. Ну, кабинет наш, конечно, открыт и пуст – Надька у соседей напротив. Заглянула туда – хай, мол! Зашла к себе. Что ж так душно-то? Форточку открыть – это не про нас. По коридору уже застучали шаги, я посмотрела на часы – что-то вы рано ребятки, ничего нового там нет. Минуты три ещё запросто можно потянуть. Хлопнула дверь напротив – соседки тоже побежали. Стадный инстинкт что-ли проснулся? Надька влетела в кабинет, схватила со стола ежедневник:

– Ты, чё – не идешь?!

– В гости к… этому самому не бывает опозданий.

– Все пошли уже!

– Флаг им!..

Тут зазвонил телефон. Я вешала плащ в шкаф, а Надька ещё была у стола, поэтому и схватила трубку.

– Тебя, – она скорчила презрительную гримасу. – Похоже, опять эти твои… дольщики!

– Началось в колхозе утро! – простонала я и взяла трубку. – Алло!..

– Татьяна Дмитриевна!? – проорали оттуда, я даже вздрогнула.

– Да… Слушаю вас.

– Татьяна Дмитриевна!.. Это вам потерпевший по «Шамбале» звонит!

«О, боже мой! О, господи!» – подумала я.

– Да, слушаю…

– Татьяна Дмитриевна! Можете вы сказать, в каком состоянии находится наше дело?!

«О, господи! О, боже мой!» – подумала я снова. – «Чтоб вам всем провалиться!»

– Следствие сейчас приостановлено…, – заученно начала я. – Так как пока не получены ответы на запросы из банков из Москвы, куда перечислялись деньги…

– Так, а как же нам теперь?.. Мне опять приходило извещение… Что у меня задолженность… Что они будут в суд передавать!.. Так я ведь уплотил все!..

– Вы у меня были здесь? – спрашиваю, а сама думаю, что пора бы все-таки и наверх бежать. – Вы документы оставляли?

– Да, я вам все документы и копии отдавал! Квитанции… Я к вам даже два раза приходил!

«Поздравляю!» – чуть не вырвалось у меня. – «Да когда это закончиться, наконец?! Ну, сколько можно-то, а?»

– Значит, я вам объясняла, что платить повторно вам не нужно! Что они не вправе… не смогут повторно с вас потребовать эти деньги!

– Так они пишут, что по суду взыщут! Что подают заявление!..

– Еще раз вам повторяю! – я уже сама заорала в трубку. – Они не имеют права повторно с вас взыскивать! Никакой суд такого решения не примет! Если бы это было возможно – они бы давно уже, сразу же бы в суд и обратились! Они понимают, что суд их не поддержит! Поэтому и не обращаются!

– А в письме написали, что все – будут подавать… Как же мне теперь?..

– Это как раз и рассчитано на то, что вы сами повторно заплатите! У них других возможностей нет, понимаете?

– Да?…

– Да!.. Извините меня, пожалуйста, – говорю, – я сейчас не могу больше разговаривать, у нас рапорт у начальника начинается… Если что-то ещё уточнить – перезвоните попозже… До свиданья!

Бросила трубку, сграбастала ежедневник, ручку, проверила ключи в кармане и вышла из кабинета, захлопнула дверь. Забыла причесаться! Да что же это такое!..

Сразу у нашего кабинета был узкий проход в другую часть здания. Захлопнув дверь, я автоматически ломанулась к этому проходу, поправляя на ходу волосы. Пытаясь поправить… Поэтому смотрела я себе под ноги, ну и налетела прямо на Сашку.

– Упс! – сказала я. – Сори!

Сашка отступил на шаг назад, сделал жест рукой, пропуская меня, и сказал:

– Ледиз фёст!

– Фенкс, – буркнула я и добавила: – Привет!

– Привет, Тань! – сказал он.

Я пошла вперед, он – за мною, так как проход был шириной в обычную дверь.

– Не опаздываем? – спросила я, обернувшись на ходу.

– Ты реально боишься пропустить что-то интересное? – кривя губы, спросил он.

– Дя-дя-дя! – заржала я.

Я вошла в кабинет. Глаза – в пол, всем – «Здрасьте». Прохожу, сажусь к окошку, в уголок, ногу на ногу, смотрю в окно – там размочаленные облака цепляются за антенны. Кстати, не все ещё собрались. Ждем-с… Девчонки, которые сидят вдоль стола что-то старательно пишут в ежедневниках. Вот всегда меня занимало – что? И, главное – так усердно. Ну, да ладно… Каблуки стучат в коридоре… Забегает Ольга. Только перешла порог – встала как вкопанная. Взглянула на нас, сидящих, потом – на начальника. «Здравствуйте! Разрешите?..» Быстро присела на ближайший к двери свободный стул. Сколько уже здесь работает, все время она вот так вот входит. И ведь тоже ежедневник открыла. Что ж я так рано поднялась? Причесаться бы точно успела…

Встретилась глазами с Ленкой, кивнула. Она сделала губами движение: привет, мол. А глаза – как обычно… И тут на меня накатило. Я ведь на себя в зеркало смотрю! Ну, ведь уже через несколько лет я такой же стану, как они… Как Ленка, как Ольга. Буду также ходить, как в воду опущенная. Глядеть перед собой широко распахнутыми, но ничего не видящими печальными глазами побитой собаки. Вернее – никуда не смотрящими глазами… Одеваться черт-те-во-что и в одно и то же месяцами. Ежедневник начну заполнять, наверное. Разговоры – только о работе и сериалах, и только заунывные. А главное – жалеть себя начну. Очень сильно и постоянно, до самозабвения. Локти буду кусать, что жизнь не удалась, но сама и пальцем не пошевелю. И весь мир настолько будет унылым, а вся жизнь – безнадежной, что… Нет, даже повеситься не захочется, потому что такая будет ко всему апатия!.. И только на автомате: работа-дом-работа. Когда же это все закончиться?!

– Волчихин! – воззвал начальник. – Где твой этот… подмастерье?

– А?! Что? – Витька Волчихин высунулся из-за угла в пол-оборота.

– Бэ! Где, говорю, Чемоданов?

– Не знаю, – Витька пожал плечами. – Он мне не докладывает.

– Плохо. Ты почти уже начальник ДТП, цельный майор, а не знаешь – где твой подчиненный.

Витька снова пожал плечами, уже молча.

– Он тебе звонил вчера, когда закончил там, когда выезжал?

– Ну…

– Баранки гну! Ты как отвечаешь?!

Витька подобрался, обернулся ещё больше.

– Да, позвонил он вчера. Сказал – замерил, передопросил там, кого хотел.

– Всё сделал?

– Да, всё сделал. Всё хорошо.

– Ну, да: «Как съездила?» – «Хорошо!» – «Что сделала?» – «Ничего!»… Так, Татьяна Дмитриевна?

Большая часть следователей грохнула. Я улыбнулась, разглядывая носки своих ботинок. Те, кто пришел к нам не так давно, не засмеялись. Это была уже старая местная шутка. Я однажды ездила в командировку в областной центр – допросить там много народу надо было, документы изъять… А на месте оказалось, что фирм там таких уже нет, людей почти никого не нашла; кого нашла – те ничего путного не показали. Ну, вернулась, особо не расстроившись. Отрицательный результат – тоже… И на таком же ежеутреннем совещании на следующий день меня начальник и спрашивает: как, мол, съездила-то? А сама поездка мне понравилась – ездили на машине с опером, ранняя осень была, тепло, дорога красивая, по городу самой бегать не пришлось. На обратном пути ещё шашлыков поели в придорожной кафешке, пива попили… Ну, я на полном серьезе и ответила, не задумываясь, как на духу – хорошо, мол, съездила. Тут он у меня и спрашивает, а что сделала из намеченного? А мне ничего и не оставалось ответить как: «ничего». В общем, который год мне это уже аукается…

– Так, если уж речь зашла… – продолжил начальник. – Татьяна Дмитриевна, что там у вас по таможенному делу?

«Ого!», – подумала я. – «Это ещё к чему?.. Так, чё отвечать-то?!»

– Нормально пока… Работаю.

– Какое – работаю?! У тебя ничего по делу не делается! Это, по-твоему – нормально?!

«А орать-то зачем?», – это первое, что я подумала, а потом до меня дошло, и я снова подумала: – «Ого! Пришла беда – откуда не ждали…»

– Запросы я направила, таможенников допросила – у них пятьдесят первая… Ответы пока еще не пришли, – я попробовала включить дурочку, уже понимая, что не сработает.

– Ты о чём говоришь-то?! Тебе перед своими коллегами не стыдно говорить такое? Запросы она направила! Ты капитан уже, а такое говоришь! За три недели по делу ни одного процессуального действия! А она запросы направила и сидит! Ждёт! Чего ждешь-то?!

«Черт! Вот те раз…», – подумала я.

– Ну, мы же с вами обговаривали, что по этому делу… – я подняла глаза, взглянула на начальника, снова уставилась в пол.

– Что ты там обговаривала?!

– То, что передавать его будем, – напомнила я.

– Да, ты что такое говоришь-то?! – включилась в разговор заместитель начальника Веронова. – Кто с тобой такое мог обговаривать?!

И понеслось…

«Ну, ясно», – подумала я и дальше просто молчала.

Когда всех отпустили, мы с Надькой вернулись в кабинет. Я прикрыла за собой дверь, бросила на стол, за который мы сажали допрашиваемых, два тома таможенного дела и с размаху заехала ногой по тумбе этого стола. Стол издал жалкий скрипущий звук и немного перекосился. Отдала вчера дело на проверку, называется! Думала – не увижу больше!

– Пиздец! – сказала я, села на своё место и ударила обоими ладонями по крышке стола. – Больно-то как…

– Тань, да не бери ты в голову, – начала Надька.

– Ну, да – бери в рот! – передразнила я. – Что сейчас, в общем, и имело место быть. Уродство…

– Да, не переживай ты так… Чё ты вообще стала выступать-то?

– Выступать? – я даже отвлеклась от своих переживаний.

– Ну, что передавать там…

– Но, если на самом деле, когда мне это дело давали, он мне напрямую сказал: не заморачивайся, мол, запросы направь там, допроси тех, чьи объяснения есть – и пусть пока полежит… Потом мы его у тебя заберём и передадим в область – пусть они с ним и ебутся, раз хотели возбуждать.

– А, ну да – ты тогда ещё мне говорила… Везет что-то тебе на «политические» дела.

– Да пошли они, уроды!

– Так теперь оно у тебя станется?

– Получается, что так. Пиздец! Нет, ну надо же – я ещё с утра сегодня думала, что меня за Макарова иметь будут, а про это даже и не вспомнила! Когда же это кончиться?!

– А по Макарову как у тебя?

– Да никак, – хихикнула я. – Почти то же самое. Хрен я теперь по нему что-нибудь делать буду! Вообще палец о палец не ударю. Срок подойдет – приостановлю и всё! Пусть что хотят, то и делают! Навозбуждают сначала всякой дряни!..

– Ну, так отменят приостановление и тебе снова вернут.

– Да – плевать…

– Давай кофе пить?

– Давай.

Надька включила чайник, достала из шкафа, заваленного бланками протоколов, две кружки, банку, сахар, сделала кофе, передала мне кружку.

– Фенк ю, Надин, – сказала я. – Итц вери кайнд оф ю. Итц вэ бэст финь ин вэ монинг – ту тэйк э кап оф кофи фром хэндз со бьютефул гёл.

– Это у тебя так истерика проявляется? – спросила она, посмотрев на меня очень недоверчиво.

– Типа того, – согласилась я. – Нет, ну смотри вот… – я подула в кружку, попробовала языком кофе, обожглась и поставила её на стол.

– Скажи мне, зачем вот так вот делать? Все понятно – никому в области это дело даром не нужно. Это, похоже, им дали понять… Ну, так почему нельзя это просто сказать мне отдельно?! Да, хотели, как лучше – получилось, как всегда. Какие проблемы?! Ну, ещё одним поганым фактовым делом больше. Мне вообще-то по-фигу: забрали бы его у меня или нет. Если бы забрали – дали бы что-нибудь другое, равнопоганое. Мне просто интересно – зачем так? И даже не во мне дело – мне плевать на эти их закидоны и визги. Но это же их самих характеризует – зачем так себя-то показывать перед всеми? Как будто никто ещё не понимает, что они собою представляют. Объясни мне!

– Как раз для того, чтобы представляли, – вздохнув, сказала Надька. – «Я – начальник, ты – дурак». Чтобы не расслаблялись… Кстати, тебе они это еще припомнят – что ты про договоренность вслух сказала.

– Да – плевать… Как Костя говорит: «На хую я их вертел!»

Надька заржала:

– Ну, тебе это трудновато будет!

Тут уже заржала я.

Дверь резко открылась – мы обе вздрогнули и подавились смехом. Заглянул Костя – тут мы снова грохнули, еще громче, с облегчением.

– Вот молодцы, девчонки! – сказал Костя, проскальзывая в дверь и плотно её прикрывая. – Вот это правильный настрой. Нас ебут, а мы крепчаем!

Мы с Надькой продолжали ржать. Я – уже на самом деле почти истерично, она – за компанию.

– Костя, кофе будешь? – сквозь смех спросила я.

– Да, нет, девчонки, спасибо – я попозже немного… Слушай, Танька, а что он на тебя в последнее время что-то наезжать стал?

– Понятия не имею, – я дернула плечами. – Очередь, наверное, подошла. У него, должно быть, какой-то список есть… – я опять стала давиться смехом, – вот он по нему и… От тебя же, вроде, отстал?

– Ну, это ненадолго. Он мне Бекмамбекову никогда не простит. Это сейчас я просто отстрелялся по мелким делам – пока нет до чего доебаться.

Кофе немного остыл, я взяла кружку обеими руками и, откинувшись на спинку стула, маленькими глотками стала пить, пытаясь смаковать вкус.

– Нет, ну, а правда, – продолжил Костя, – ведь сейчас тебя не за что взяли – и мордой в грязь! Сам ведь он перед областью прогнулся, когда забирал это дело, а как что-то не срастаться стало – я-не-я и жопа не моя! Ну, так, ведь – правильно я понял?

– Ну, похоже на то, – я пожала плечами.

– Татьян, а ты не думала никуда свалить отсюда?

– Думать – думала, – улыбнулась я. – Ну, куда я, Костя, отсюда свалю? Кому я где нужна? Я же делать-то ничего не умею…

Тут мне вспомнились мысли, которые мне пришли на совещании – про годы и перспективы – и мне снова погрустнело.

– Так, а батяня тебя, что, никуда не может устроить?

– Ну, если бы мог – я бы, наверное, здесь не сидела. Мне как-бы и самой уже поднадоели все эти игры…

– Сюда же он тебя устроил…

– Кто? – я удивилась.

– Ну, тебя же сюда в свое время отец устроил, с его помощью?

– С чего ты взял?

– Ну, то есть – нет?

– Да, нет, конечно! Откуда вообще это взялось? Кстати, я от кого-то это уже слышала, причем давно уже.

– Ну, я тоже краем уха как-то слышал – не помню от кого…

– Да мне без разницы. Я вообще после института пришла к начальнику СУ – такая девочка-припевочка… Здрасьте, дяденька, а возьмите-ка меня на работу! Ну, он и взял, я в райотдел и пошла…

– А потом – сюда? – спросил Костя.

– Да. Вот, а потом меня сюда уже прежняя начальница СЧ перевела, но это совершенно ни от меня, ни от кого ещё не исходило. Если я только чего сама не знаю?..

– Ну, может, я не так понял, – легко согласился Костя. – Значит, некуда тебе с подводной лодки деваться!

– Похоже на то…

– Но, я так понял, тебя, Татьяна, эти его выебоны не сильно трогают?

– Ну, а если бы они меня сильно трогали – что-нибудь изменилась бы?

– Тань, ну ты прямо – женщина-философ!

– За «женщину» – спасибо!

Мы опять поржали, уговорили-таки Костю на кофе, он сходил к себе, принес печенье, и мы стали пить кофе втроём.

– Я вот даже сам иногда думаю, что бросать эту работу надо к чертям собачьим, – говорил Костя, – только постоянно себя уговариваю, что до пенсии уже всего-ничего осталось, что нужно продержаться…

– А сколько?

– Три года еще.

– Ну, а мне-то – гораздо больше, – сказала я.

– Но и такое обращение тоже терпеть…

– Да дело в том… Меня-то это раньше как-то вообще не касалось.

– Вот я про это и хотел сказать – что ты, Татьяна, вроде как, всегда здесь на хорошем счету была. Я когда только пришел, мне уже говорили: мол, Танька – умная девка, у ней дела сложные. Потом ты сама мне помогала… Я смотрю – вправду девка не дура, потом смотрю – ты дела всё сдаёшь-сдаёшь…

– Да не так уж много я сдавала. У меня всегда полно приостановленных, прекращенных было.

– Так все равно, наезды эти на тебя – совершенно не за хрен ведь собачий. По большому-то счету, у нас есть, кто дуб-дубом, а ничего – хотят в фаворе…

– Костя, ты бы что-нибудь хорошее бы рассказал, – попросила я. – Веселое…

Тут зазвонил телефон. Я, было, потянулась к трубке, но отдернула руку и, скорчив жалостливую рожу, сделала знак Надьке, чтобы ответила она.

– Если это… эти – меня нет, – прошипела я в полголоса, хотя трубку Надька ещё не подняла.

– Следствие, – сказала она в трубку. – Да… Да, здесь… сейчас, – и протягивает трубку мне, шепотом поясняя: – С прокуратуры!

– Слушаю, – говорю я. – Да, доброе утро, Наталья Антоновна!.. Да… А какой отказной? Там их было два… Да… там по банку один, а второй – там заявление было от фирмы «Три слона»… Этот, да?.. А, ну это понятно…

Костя подумал, что это надолго, сказал: «Ну, я пойду», забрал свою кружку и вышел из кабинета.

– Я поняла, – продолжала я в телефон. – Хорошо… Я тогда приду сегодня, заберу его… Да-да, я поняла… Ну, конечно же… Да, всего доброго…

Я аккуратно положила трубку, прижала ладони к вискам и спросила:

– Ну, когда же это, наконец, закончится-то?

– Что там, Тань? – спросила Надька.

– Отказной по Минкиным отменили, там заявители в область в прокуратуру пожаловались…

– Ну, хоть дело не возбудили…

– Да, лучше бы они сами его возбудили! Они-то как раз возбуждать и не хотят, а нам направляют с указанием, что возбуждать надо! Всё не слава Богу!.. Ладно, после обеда заберу, Архипова обещала понедельником поставить отмену.

Я включила компьютер, принтер, допила остатки холодного кофе (редкая гадость!) и стала думать: чем заняться? Надька к этому времени уже достала из сейфа дело, раскрыла где-то на середине и что-то из него сосредоточенно набирала на своем компьютере. Я поднялась, подошла к сейфу, присела перед ним на корточки, открыла ключом нижнюю дверцу и стала туда смотреть… Дела мои лежали там аккуратными стопочками, двумя. Ничего мне не хотелось делать, ничегошеньки… Я стала раскачиваться взад-вперед, тупо глядя в сейф и пытаясь шепотом напевать «Королеву красоты» Агузаровой. Обожаю эту песенку! Вытащила самое тонкое дело, лежавшее наверху одной из стопок – вот, чем я сегодня заниматься буду! Бросила его на стол, ногой захлопнула дверцу сейфа, села на место. Вот такими бы делами только и заниматься! Тупая кражонка – просто прелесть! «Украл – выпил – в тюрьму!» Передопросить всех, привлечение набросать и – в суд. Все в суд! И на хрена опять мода пошла – забирать из райотделов такую мелочь? То есть, на хрена-то, понятно – чтобы статистику сделать, чтобы побольше дел в суд сдавать, а не только прекращать, да приостанавливать нашу любимую «экономику». Но само по себе: сто пятьдесят восьмая, часть вторая! Один эпизод, квартирная кража на сумму в две тысячи! И таких дел штук двадцать насобирали, и теперь мы – элита из элит – будем их расследовать, в суд направлять… Курам на смех! Но, зато – проще некуда.

Я стала листать дело на второй раз, первый – бегло пробежала его вчера, как получила. Параллельно стала выписывать на листок данные лиц: подозреваемый, потерпевший, свидетели – имена, адреса, телефоны… Черт, почти ни у кого не указаны телефоны – вообще никакие, не говоря уж о сотовых. Может, и вообще их нет… Как я их буду вызывать из ихней муть-таракани? Надо узнавать, кто опер в райотделе. Хотя, это практически гарантированно – дохлый номер. Ладно, разберемся. Через следователя – девчонки там обычно исполнительные… Так, жулик не арестован – плохо. Будет ещё как с Дроковой… Ещё ведь и её надо искать! А, пошла она! Объявлю в розыск – сразу притащат. На фига сейчас сделали, что арестовывают суды? Вон раньше, как хорошо было: притащил жулика к прокурору на санкцию, а у прокурора зуб болит или просто не с той ноги встал – так он со злости жулика и закрывает, и сидит тот, бедняга, два месяца, не бегает никуда, всегда под боком. Работай с ним – не хочу… Я понимаю, конечно – тюрьмы разгрузить надо, криминалитет чтобы не воспроизводить и всё такое… Но… Но, да что это я?

Закончив список, я попыталась позвонить в райотдел, чтобы определиться с вызовом свидетелей и подозреваемого, но никто не брал трубку. Ладно – потом… Тогда я составила и распечатала запросы на жулика в «психушку», «наркушку», другие диспансеры, в ИЦ – по судимости. Потому что в деле – а там было всего листов двадцать – запросов не было. Скорее всего, следователь их всё-же направляла, но не факт, что они дойдут до меня – так что лучше перестраховаться, чем… Кроме того, набрала ещё запросы на характеристику жулика участковым и по его месту прежней работы. Он, оказывается, даже где-то работал! Ну и что, что три месяца назад уволился и работал-то всего полгода! Откуда бы ещё и что запросить? Наверняка, судим – так что потом копию приговора. Ещё что-нибудь придумаю – чем больше бумажек в деле, тем лучше.

Отнесла запросы в секретариат, вернулась к себе. Тут меня осенило. Я снова схватила дело и внимательно перелистала – точно, нет осмотра! Ну, что же это такое?.. Позвонила ещё раз в отдел, на удивление дозвонилась до начальницы следствия, узнала у неё телефон следователя, чье это было дело. Оказалось, нужно ещё раз набрать тот же номер – параллельный. Набрала – никого. Ладно… Нашла в компьютере образец, скопировала файл и стала набирать поручение в райотдел. Большое такое, развернутое. Сразу на имя начальника. Пишу, чтобы обеспечили явку на допрос жулика, свидетелей, чтобы предприняли меры к поиску похищенного, установлению лиц, кому были проданы похищенные вещи – в общем, всякую такую лабуду. Далеко не факт, что хоть что-нибудь из этого будет выполнено, но, по крайней мере, какие-то движения начнутся… Да и у меня в деле будет поручение; я направила, почему не исполнено – это уже не ко мне вопрос. Не то, что бы уж совсем не ко мне, но все же… Хотела ещё указать, чтобы сделали осмотр места происшествия, но не стала. Осмотр, во-первых, может и был сделан, просто протокол в дело не попал. Во-вторых, позвоню снова начальнице следствия, и протокол сделают. Наверное… В крайнем случае – съезжу и сделаю сама. Поручение будут исполнять опера, а лучше, чтобы осмотр был составлен следователем. Да и понятнее будет.

Распечатала поручение в двух экземпляра, перечитала – осталась довольна, подписала. Потом откинулась на спинку стула, потянулась и мечтательно промурлыкала, закатив глаза:

– Мусикапи!..

Надька оторвалась от своего дела, из которого она всё это время самозабвенно что-то перепечатывала, и спросила:

– Что – настолько?

Я молча улыбалась.

– Ты уже нашла бы себе кого-нибудь, – она отодвинула дело, поставила локти на стол и внимательно взглянула на меня. – Что-то ты мне, подруга, последнее время вообще не нравишься…

– Это у меня осенняя депрессия началась, – сказала я. – Знаешь, когда по утрам рассветает все позже, дожди постоянно…

– Ну, да – а до этого у тебя, значит, была депрессия летняя? Облегченная.

– Ха-ха-ха, – сказала я. Конечно, если собираешься в отпуск, на море, два месяца все планируешь, сама уже там мысленно… А тебе такой облом: пока не сдашь дело в суд – никакого отпуска! И ведь так я это дело и не сдала, как с самого начала и было понятно, что ни в какой суд оно не пойдет…

– А на самом деле, продолжала я. – Последнее время что-то такая апатия находит… Вчера вот как притащилась домой – ну, пока тех вчера всех допросила, уже в девятом часу – села на диван, в телевизор уткнулась и просто даже пальцем пошевелить не охота… Ни есть не стала, ничего… Тупо каналы щелкаю… Потом просто вырубилась, посреди ночи проснулась, до кровати доползла, не раздеваясь – и дальше спать.

– Слушай, а хочешь, я тебя с Витькой познакомлю? – спросила Надька после некоторого размышления.

– Это с кем?

– Ну, помнишь, на прошлой неделе мы тебя встретили… на переходе еще?

– А… Так, а ты же сама с ним?

– Да это так, не особенно…

– А ты с ним уже… ну, это самое?

– Ага…

– Ну, и как?

– Нормально, кстати… Хорошо работает, не очень долго, правда… Но зато раза по три-четыре – запросто.

– Не плохо, – мечтательно сказала я. – Да, нет – мне он на рожу как-то не приглянулся. Знаешь, из серии: «А ещё я в неё ем!»

– Так тебе рожа-то – на что? Не рожа главное… Кстати, – Надька улыбнулась, прикрыв глаза, – на счет рожи… Он и языком классно может…

– Да? Ну, посмотрим… Не знаю – рожа меня все-таки смущает.

– Ну, смотри-смотри, – сказала она. – Какой-то завышенный у тебя… Как ты это говоришь?..

– Критерий подбора, – подсказала я.

– Да, вот он самый.

Тут оказалось, что время уже – обед.

– Ладно – хватит доказательства фальсифицировать, – сказала Надька, расписываясь на только что отпечатанном листе и вставляя его в дело.

– Это ты допросы набирала? – догадалась я.

– У-гу. Ты в столовку пойдешь сегодня?

– Да, мне вот только сейчас что-то есть захотелось.

– Пошли.

Мы вышли из здания, на улице было как-то по-сентябрьскому тепло, солнечно, лужи подсыхали. Перешли дорогу и минуты через три дошли до столовой, там уже были некоторые из наших, вообще многие из управления обедали здесь. Столовая сохранилась еще с советских времен почти не изменившись, но кормили там неплохо и не очень дорого. Мы с Надькой пообедали, вышли на улицу, времени до конца перерыва ещё оставалось полчаса. Я сказала, что пойду сразу в прокуратуру, за отказным – если будут искать.

– У них же обед позже заканчивается, – сказала Надька.

– Ну, прогуляюсь пока.

По дороге я вспомнила, что не подумала – как понесу материал обратно, а там был здоровый том, побольше многих уголовных дел. Пришлось вернуться в управление, взять в кабинете портфель, и тогда уже идти снова.

Иду себе, на солнце щурюсь, руки в карманы, портфель через плечо на ремне, лужи переступаю… Гуляю, в общем. На свои отражения в витринах гляжу – школьница такая примерная с занятий возвращается, как раз – с первой смены. Или барышня годов тридцатых – тоже забавно…

Хоть я и пошла вокруг, не по прямой дороге – но все равно в прокуратуре пришлось ждать, пока у них обед закончиться. Прошлась по коридору, читая таблички, повздыхала, что там моего имени не хватает, да и – делать нечего – вернулась к кабинету Архиповой, дожидаться. Когда щелкнул замок, я вздрогнула – оказывается, Архипова была у себя. «Дошираком» она, что-ли, обедает? – мелькнула мысль. Старший помощник прокурора, младший советник юстиции Архипова Наталья Антоновна мне нравилась. Не за то, что была она грамотным специалистом – мне кажется, не была, хотя я и мало ещё с ней общалась. Но люди, знавшие её по работе в районной прокуратуре, подтверждали – не была. И не за то, что человек хороший – стерва она порядочная, дай бог многим женщинам быть такими… Но вот за уверенность в своих взглядах, однажды и навсегда избранную, железобетонную и твердолобую упёртость – за это не уважать нельзя! За тупорылую непоколебимость в отставании этих своих взглядов! Тут я говорю, конечно, о взглядах по работе – с другими её взглядами я, слава богу, не знакома. Так вот – и это я даже не столько на своем опыте говорю – мало, наверное, есть людей, да ещё и женщин, которые бы ни при каких обстоятельствах не давали бы себя убедить в своей неправоте. Ни при каких обстоятельствах… Пусть ты ей разжуешь все, по полочкам разложишь, объясняя свою позицию по делу – правильную и единственно возможную, на твой взгляд, конечно – и докажешь всё сначала спокойно и аргументировано, а потом уже с пеной у рта, тряся кодексом, но нет, не сможешь ты даже поколебать этой её уверенности, если в самом начале рассмотрения вопроса она высказала другую точку зрения! Пусть и абсолютно идиотскую. У меня до кодекса не доходило. Я выслушивать-то её возражения до конца с трудом себя заставляла… Потом, заручившись поддержкой начальства, выносила решение, и просто не очень удивлялась, когда Антонова его отменяла. Но, все равно – молодец! Да ещё эти блядские колготки в огромную сетку, которые она постоянно надевает с красной мини-юбкой и демонстрирует посетителям ноги из-под стола! А еще, когда ей надо что-то взять из шкафа, и она, не вставая, отъезжает на стуле вбок, этими ногами отталкиваясь… Это «что-то с чем-то», как говорил один наш следователь. Бывший, правда. В общем, девки наши её стойко, но тихо ненавидели, а парни – ну, тоже приличных высказываний себе не позволяли…

Забрав отказной у Архиповой – она и вправду сделала отмену следующим понедельником, так что у меня появились лишних три дня – я пошла назад, в управление. Правда, по дороге попала под дождь, а зонтик-то я с собой не брала. Так что пришлось идти быстрым шагом, а то, как было бы приятно – прогуляться под зонтиком…

Вернувшись на работу, я поняла, что делать сегодня больше ничего не буду, работать – в смысле. До меня стало доходить происшедшее утром; всякие дурные мысли полезли, наконец, в голову. О том, чтобы это все значило, и какие будут продолжения. Так что я забросила отказной в сейф, подколола запросы, которые составляла утром, в дело, и собралась пройти по кабинетам поклянчить кофе, потому что у нас, оказывается, закончился. Ну и чтобы хоть как-то развлечься. Видимо, мне было сильно хреново, потому что, увидев в коридоре Владика, как он со своей самодовольной улыбочкой выходил из кабинета Насти и Ирки, я – в кои-то веки – решила сделать гадость. Я вернулась к себе, вытащила из сейфа, с самого низа дело, которое собралась приостанавливать на следующей неделе, и пошла в кабинет Владика. Вернее, кабинет-то это был следователя Зайцева, который до последнего времени занимал его один после того, как наши доблестные руководители – Макаренки недоделанные – отсадили от него пару лет назад молодого следователя, который раньше с ним работал. Ну, взбрело им в светлы головы, что Зайцев его плохому научит, то есть отобьет привычку рассматривать уголовные дела только и исключительно с обвинительной позиции и пытаться всеми правдами-неправдами запихнуть в суд любое дело. Но вот теперь посадили к нему стажера Владика. Просто больше девать некуда было, а так бы и оставался Зайцев в гордом одиночестве. Везде есть свои касты неприкасаемых…

– Добрый день, Михаил Владимирович, – как могла более чопорнее и светски произнесла я, входя в кабинет.

– Привет, Танюха! – как всегда бодро отозвался Зайцев, отодвигая лист бумаги, на котором он что-то чертил. Наверное, схему преступления, которое он сейчас раскрывал, или даже целой череды преступлений. – Как жизнь молодая?!

– Не надо! – почти выкрикнула я, подумав, что он имеет в виду утрешнее. – Не надо о грустном.

– Да я, вообще-то, тебя о личной жизни спрашиваю – как оно? Да, кстати: чай? Кофе? Водки? Жен… Мужчину?

– Да, вот, от женщины бы я не отказалась… – традиционно-мечтательно сказала я, поддерживая обычную нашу с ним игру.

– Когда-нибудь за такие слова и ответить придется, – встрял Владик как обычно серьезно и, что хуже, как обычно на самом деле серьезно. Нет, не зря я на гадость решилась…

– Вот так они только и грозятся, – сказала я тихо, заведя глаза к потолку.

– Кто они? – спросил Владик. Зайцев покатился со смеху.

– Я к вам, Михаил Владимирович… и вот по какому вопросу, – продолжила я, как ни в чем не бывало, тем же светским тоном.

– Слушаю вас, Татьяна батьковна!

– Не будет ли Михаил Владимирович так любезен, предоставив мне во временное пользование – исключительно в рабочем порядке – Владислава Альбертовича… Дело пронумеровать надо – не успеваю!

– Я рассмотрю вашу просьбу, Татьяна батьковна… Владька, тебе сейчас заняться нечем – выручай боевую подругу!

– Вот спасибо! – обрадовалась я. – Владислав… вас ведь не затруднит оказать мне любезность? – и положила перед ним дело, томик листов на триста. Его аж перекорежило всего, беднягу. Ну, невзлюбили мы друг друга. С первого взгляда.

– Пронумеровать и опись составить, – добавила я. – А подошью опись я сама – это святое. Ну, спасибо заранее! – и, кивнув, вышла из кабинета.

А ведь он кофе предлагал, – запоздало подумала я и решила искать дальше. Снова зашла к себе, взяла свою кружку, с которой не расставалась уже лет семь, с райотдела, и направилась к Насте, потому что, как я знала, у неё было. Интересно, чего это Владик сиял как новая копейка, выходя от неё? Да, семь лет – это много… Толкнула дверь, она не поддалась. Я по инерции толкнула сильнее, и дверь открылась. Шагнула в кабинет, почему-то разглядывая дно кружки в своей руке, а когда подняла глаза, то как-то даже смутилась. Дело в том, что за Настиным столом, на её месте сидел какой-то незнакомый мне парень. Больше никого в кабинете не было. Парень смотрел перед собой на стол, перед ним лежало раскрытое дело. Потом он посмотрел на меня. Ничего себе, кстати… Молоденький какой… В пиджачке, в галстучке, рубашка белая… И пялится на меня, как будто искренне не понимает, что это я тут делаю…

Я буркнула – скорее себе под нос – «Извините», и вышла в коридор, захлопнув за собой дверь. Вернее, даже не вышла – я и стояла-то на пороге. Интересно – кто такой? Может опер новенький – они там меняются с завидным постоянством. Да, скорее всего опер… Или следователь с райотдела – это его было одно из забранных дел, и Настя его уже выдернула косяки доделывать… Молодец! Потом у неё спрошу – приятная мордочка, интеллектом даже слегка обезображена…

Мои поиски кофе закончились в кабинете у Сашки, который предложил мне чай. У него и осталась – потрепаться.

– На счет того разговора, – как обычно без предисловий начал он, разлив мне и себе чай, который сам заваривал в веселеньком таком чайничке под гжель. – Почему Гитлер был не так уж и не прав?

– Потому что у него не было особо никакого выбора, он должен был проводить раз избранную и озвученную политику. Они выбрали расовый подход и уже не могли без ущерба для себя от него отступить, потому что какая-нибудь оттепель смела бы их самих в первую очередь. Это – власть, борьба за нее… – я развела руками, чувствуя, что мысль от меня ускользает. – Хороший чай, кстати.

– Спасибо, – Сашка заулыбался, как мне показалось, даже как-то смущенно. – И поэтому он был прав?

– Да никто никогда не был прав – ну, сколько можно говорить! Я же не оправдываю, а объясняю! У нас ведь было то же самое – только избрали классовый подход. И идея о том, что по мере построения социализма классовая борьба только обостряется – отсюда же. Необходимость закрепления своего положения у власти, а не какие-то там… – я покрутила пальцем у виска, – патологические нелюбови к евреям или помещикам с кулаками.

– С чем? – не понял Сашка.

– Ну, «кулаки» – крестьяне!

– А-а…

– Просто – где что лучше играло. Там лучшим объектом приложения ненависти народной оказались евреи, у нас – помещики, буржуазия. И обусловлено это было объективными историческим причинами.

– Ну, наверное… Но, все равно, и фашизм, и коммунизм – это преступники. Нет?

– И преступники – тоже. Но! Это не просто какая-то шайка забралась в Рейхстаг или Кремль и стала оттуда безобразия чинить, простой народ прессовать. Ведь не так. Народу только и надо было врага указать – не сами по себе эсэсовцы и энкавэдэшники террор творили, там такая истерия была, народ с таким энтузиазмом во все это впрягся… Охота на ведьм – все нормально. И в Штатах потом такое было, против коммунистов, да и вообще либералов. После войны. С поправкой на ихнюю демократию, но суть-то не меняется.

– Но в других-то странах такого террора не было.

– Да потому, что в других – более-менее лучше эволюционировали, к изменениям историческим приспосабливались, а не консервировали свои проблемы. В Англии революция была, и королю голову отрубили еще в – дай бог памяти – семнадцатом веке. Во Франции – в конце восемнадцатого, и с гораздо большей кровью, кстати. А у нас – «православие, самодержавие, народность»… Ну, и получили… Кстати, мы, хотя бы, всему миру показали, как не надо делать. «Новый курс» Рузвельта был, ведь, ответом на то… ну, чтобы не довести до революции, потому что там тоже серьезная ситуация была.

– Да? Я не знал, что-то…

– Была-была – поверь недоучившемуся историку.

– Может, ключевое слово – «недоучившемуся»? – улыбнулся Сашка.

– Да-да-да…

– А сколько ты, кстати, недоучилась?

– Да, я всего – один первый курс, и ушла.

– Почему?

– Дошло, что преподавательство – не для меня это. Как-то недолюбливаю я детей – ублюдки малолетние, да и сам процесс… Не мое это – у доски, перед классом.

– То есть? – Сашка как-то странно улыбнулся. Я подумала, что он понимает, что я хочу сказать, но хочет, чтобы я сама проговорила.

– Ну… стесняюсь я, – выдавила я из себя.

– Ага, а уголовные дела расследовать – не стесняешься? Преступников допрашивать? Этих всех директоров, которые у тебя по делам проходят?

– Ну, это все другое. И вообще, тебе преподавать, наверное, не приходилось.

– Тоже верно, – согласился он.

Тут в кабинет вошла Ирка.

– Саш, постановление на выемку есть? – выпалила она. – Бланк?

– Есть, сейчас поищу, – Сашка выдвинул нижний ящик стола и начал там рыться в ворохе бумаг.

– У меня в компьютере образец – сбросить? – спросила я.

– Не, мне так лучше – от руки. У меня человек там.

– А, кстати, Ир, что у вас за парень в кабинете сидел?

– Что?

– Ну, в вашем кабинете какой-то мальчик был – я заглядывала…

– Когда? – Ирка явно не въезжала.

– С полчаса назад.

– Не знаю, я из прокуратуры только пришла. Настя допрашивала?

– Он один в кабинете был. Писал что-то у нее за столом.

– Да? Ну, опер, наверное. У них там сейчас несколько новеньких появились. Как раз у неё материал – один из них направил.

– Ну, я так и подумала, – сказала я и отметила про себя, что с облегчением сказала. И ещё спросила: – А сама она где? Настя?

– Не знаю. На месте нет. Говорила… – Ирка задумалась, – на обыск она после беда должна была уехать.

– Вот, нашел, – сказал Сашка, протягивая Ирке заметно потрепанные серые бланки. – Три хватит?

– Хватит-хватит, спасибо! – она схватила бумаги и выскочила из кабинета.

– Ну, ладно, пойду я тоже, – сказала я, понимаясь.

– Приходи еще, – сказал Сашка.

Я зашла в туалет, помыла кружку, вернулась к себе. Надька болтала по телефону. Была половина четвертого. Еще час протянуть. А привыкла, ведь, за лето в три уходить. И то – не всегда… Я положила перед собой дело, разбудила компьютер, открыла там начатое несколько дней назад привлечение по Дроковой, сверху открыла «Косынку» и стала раскладывать. И вправду, может начать другую работу искать? – лениво думала я. Какую, где? Кому я нужна на гражданке в таком возрасте, без детей, без опыта, да ещё и сейчас? Да и не хочу я на гражданку, не думаю, что там чего-нибудь интересного есть… Чёрт, что же происходит-то? Где я что упустила? Минкины, по которым отказные? Долго уже всё это тянется, и конца не видно… Ну, запустила я эти отказные, ну тупо ничего по ним не делаю… Так там ничего и не сделаешь. Гражданско-правовые отношения в чистом виде. Ну, почти в чистом – все равно, умысел там никак не доказать. Неужели в этом дело? Бред какой-то… Ещё пасьянс не складывается, чёрт!

– …ну, я не знаю… Я так сразу не могу, – это я краем уха слушала Надькину болтовню, обычный ее развод. – Нет, сегодня у меня вечер уже занят… Ну, что значит – что? Мы с подружками встречаемся… Что? Ну, ты вообще!.. Мы не такие… Не знаю, если ты только с такими и проводишь время…

Дал же бог напарницу! – зло подумала я. Взрослая, вроде, девка – как ей это всё нравится?

– …нет – ты мне завтра звони, где-нибудь после обеда… Может, у меня время и будет… Может быть… Я, кажется, видела уже. Нет, этот – нет, можно и сходить. Ага… Нет, я мороженое люблю. Ванильное… да. Ну, ты заедешь за мной… ну, после того, как позвонишь, договоримся… а там посмотрим.

Да, сколько ж можно-то? – подумала я и поймала себя на мысли, что… не знаю даже… как будто ненавидеть начинаю ее. Впрочем, это тут же схлынуло, слава богу. Она еще поболтала минуты две, а я со злостью раскидывала виртуальные карты. Ну, ни одна раскладка не сходилась, хоть ты тресни! Если, на самом деле, попросить папку, чтобы провентилировал что-нибудь на счёт работы? – продолжала я рассуждать без особого энтузиазма. Так, на всякий случай. В конце концов, не думаю, что всё это, что произошло утром, сколь-нибудь серьезно. Просто, наверное, и впрямь моя очередь подошла… Надо же народу напоминать, кто в доме хозяин, и что чистеньких у нас не бывает. Ну, о тех, кого упоминал Костя, не говорим… Ну, преподавать-то я точно не пошла бы, даже если бы у меня было законченное образование. А ведь теперь мне и все остальные мои косячные дела вспомнят, раз началось… Надо будет подработать, что можно. И райотделовские поскорее скинуть. Или – наоборот не торопиться по ним? Нет, лучше побыстрее, а то опять начнется: «плевые делишки… расследовать не умеем… люди в райотделах пашут… разленились… никого не держим…» И снова кроссовки мои несчастные вспомнят: «что – спортсменка, что-ли?.. только в полшестого с работы бегать!.. так бы дела расследовала!..» И тому подобное.

– Ты пить сегодня будешь? – спросила Надька. – Тебе бы надо, по-моему.

– Да, нет, наверное…

– Великий русский язык – понимай, как знаешь!

Я рассмеялась.

– Ну, может, и буду, но я ещё не приняла волевое решение.

– А, ну – смотри… Мы с Настей пойдем, в кафешке посидим. Может, ещё кто пойдет.

– Там же?

– Ну, да. Смотри…

– С Настей?

– Ну, да. А что?

– Да, нет – ничего. У тебя люди в понедельник с утра будут?

– Нет. После обеда только. Мне там осмотры надо будет заканчивать… А ты вызывала кого?

У нас была договоренность: без крайней необходимости на одно и тоже время людей на допросы не вызывать, чтобы не мешать друг другу. А то бывало: у меня допрос с адвокатом, у неё – допрос с адвокатом. Допрашиваем, чуть не ругань, кабинет маленький, в общем – параллельный допрос какой-то. Не путать с перекрестным! Оба допрашиваемых говорят, адвокаты встревают; однажды у меня было, что я начала набирать слова Надькиного свидетеля, вместо своего. А ещё было, что у меня – допрос арестованного, и у нее – очная ставка. Это значит, что у меня – жулик, конвой, адвокат, а у нее – двое допрашиваемых и один из них ещё и со своим адвокатом! И все в одном кабинете. После того случая мы и договорились.

– Сейчас хочу вызвать.

– Сейчас? Ты на время смотрела, подруга? Собираться уже пора!

– Ну, до кого успею – дозвонюсь…

– Трудоголичка хренова! – беззлобно сказала Надька.

Я стала обзванивать те телефоны, которые были в райотделовском деле. На удивление дозвонилась до потерпевшего и вызвала его на девять утра понедельника. При этом ещё минут пять убила, чтобы объяснить ему, что дело теперь в управлении, у другого следователя – у меня, то есть – и что надо его – то есть, потерпевшего – передопросить. В разъяснения о том, для чего это надо – потому что первый допрос в деле никуда не годился – я пускаться не стала. Потом, опять на удивление, дозвонилась до следователя, чье это было дело, и узнала у неё номер опера, который, правда, хоть и сотовый, не отвечал. Остальные вызовы пришлось отложить на понедельник. Вернее, попытки организовать вызовы.

…А вот, что я сделаю, – подумала я, все решив секунды за три. Поеду-ка я к дяде Альберту – вот что! Позвонить! Обшарила себя в поисках сотового – безуспешно. А – в плаще! Подскочила, залезла в шкаф, выудила из кармана телефон, стала искать номер. Нашла.

– Дядя Алик! Это – Таня, здрасьте! … Как вы?.. Да, спасибо… Нет, пока никого еще… Ну, так у нас правовое же государство… Чтоб кого засадить, столько бумаг исписать надо… Да-да-да… Ага… Дядь Алик, я что звоню… Ну, да! Можно?.. Ой, спасибо!.. Да, к вечеру подгребусь… Ага, до скорого… Ага… Хорошо…

Вот! И пошло оно всё! Свалю в горы! На двое суток! И нет меня! Кошка сдохла, хвост облез! Нет меня! И не было никогда…

Мне значительно повеселело… Двое суток… Вечность практически. Все выходные… И что я сразу не додумалась? Ещё же собиралась, позавчера думала… И Минкины понедельником отменены – счастье!..

Я выключила компьютер, собрала бумажки со стола и скинула их в ящик, придвинула к себе раскрытое райотдельское дело, поставила на него локти, положила подбородок на скрещенные пальцы и стала ждать, тупо лыбясь.

– Чё лыбишься? – спросила Надька.

– Пятница…

– Дошло до утки!.. К концу дня – поздравляю!

– Ну, лучше поздно, чем… никому.

– Вот это – твой случай, это точно! Придумала что-нибудь?

– Ага…

– Что?

– Поеду к дяде, по горам похожу, по долам…

– И почему я не удивлена?..

В шестнадцать тридцать две, в соответствии с трудовым законодательством и даже заработавшись на две минуты, я вышла на улицу. Солнышко, тепло, и дождя как и не было… Подошла к машинке, открыла, забралась внутрь… Ну, давай, маленькая, заведись, плиз… Завелась, вот ты, радость моя! Спасибочки… Лапочка моя, зелененькая… Я дернула открывалку капота, вылезла наружу… Дура! Масла уровень собралась посмотреть! Открыла капот, захлопнула, вернулась за руль – ну, должно быть ещё нормально… Когда я там проверяла-то? Да недавно совсем… Вылезла снова, сняла плащ, бросила его на заднее сиденье, снова уселась за руль. Пусть погреется… Включила радио, выключила; включила кассету… Да… Фармер… Да… Почистила дворниками лобовик от воды и листьев, жду…

Минуты через три я медленно вырулила на проезжую часть и покатила домой. Поднялась к себе, переоделась. Вызволила из недр шкафа сумку – собирать вещи… Так, что взять-то? Ну, да – стринги, еще одни – тогда будет и палатка и спальник… Да, полотенце захватить – в баньке поваляться. И деньги… Деньги-деньги… Черт, что ж так мало-то осталось?.. Ладно, до зарплаты у папки перехвачусь… Ну, ладно, не скучай! – это я собачке, которая у меня в прихожей на полке сидит, дом охраняет. Почесала ее за ушком, вышла, закрыла все замки, стала спускаться вниз… «Я королева красоты, я родилась на свете…»

Хорошо все-таки осенью – машин на дороге мало, почти никто из города не выезжает. Никакого сравнения с летом… Вышла на трассу, качусь себе, по сторонам любуюсь… Красотища, все-таки! Листва ещё не вся опала, холмы, перелески – желтые, красные пятна, попадаются даже кое-где ещё зеленые… Небо чистое, надо же – распогодилось…

Чем дальше от города, тем места становились красивши, а воздух свежее. Начинались предгорья. Я сбросила скорость. Все-таки осень – это нечто! Красота неописуемая! Черт, ведь и осень-то почти уже заканчивается, а я даже из города не выбиралась! Вот так и жизнь вся пройдет, а что было?.. Всегда все на потом откладываешь… За город выбраться, в кино сходить, мужику перезвонить… А потом – смотришь: «Уж зима катит в глаза…» Ладно – молчи, грусть, молчи…

Совсем же забыла – отметиться же надо! «Алло, пап, это – я!.. Слушай, я к дяде Алику поехала… Да, ну да… До воскресенья… Ну, взбрело… Хорошо, конечно… Что?.. А, да-да… Передам. И это тоже!.. Пока, давай!» Отметилась. Все – теперь ни для кого нет меня! И телефон отключить, нах!

Через полтора часа я добралась до места моего назначения. Поставила машинку на обычном месте напротив ворот, вылезла, потянулась… Хорошо. Дом стоял на улице, которая изгибами взбиралась в горку, так что вниз открывался вид на часть поселка и окружавшие его желто-красные холмы. За холмами уже поднимались горы, поросшие темными елями. Даже только для этого стоило сюда приехать, чтобы вот так стоять, уперевшись руками в капот, глядеть вдаль, где тайга волнами уходит к горизонту, и дышать чистым осенним воздухом. Ну, а зимой стоит приезжать даже для того, чтобы не забывать, что настоящий цвет снега – белый.

Я достала сумку с заднего сиденья, при этом там с предвкушением звякнули бутылки – мы с дядей Аликом предпочитаем водочку. Тем более после сегодняшнего – мне сам бог велел напиться. Одну бутылку нам с дядей на сегодня-завтра, одну – ему в оплату за постой, такая традиция. Калитка в воротах были приоткрыта, и я вошла через неё. В гараже на том месте, где предполагалось стоять машине, размещался большой бильярдный стол. Шары ожидали, предупредительно уложенные в треугольник. Я разулась и по деревянной лестнице, ступеньки которой с моего последнего приезда успели обить ковролином, поднялась в дом. Внутри было уже темно, свет не включен, только видно, что на кухне горела подсветка над стойкой, и в полголоса бубнил телевизор.

– Эй! – позвала я. – Энибади хоум?

Ответа не было. Я аккуратно поставила сумку на пол, стянула куртку и повешала её на вешалку. Тут же висел дядин старинный неизвестного цвета, бесформенный плащ с капюшоном, который он таскал почти в любое время года. Значит – дядя был дома. Я прошла на кухню, определила одну из привезенных бутылок в морозильную камеру, а вторую – просто в холодильник. Осмотрелась. На плите что-то аппетитно шипело в большой закопченной чугунной сковороде с деревянной ручкой и ненормально большой полусферической крышкой. Я давно подозревала, что эта сковорода старше меня в несколько раз, и тайно мечтала выпросить её у Алика. Однажды я проговорилась, так он дал мне понять, что – только через его труп, мы чуть не поругались. Чем-то он был привязан к этой посудине, но чем – я даже примерно не догадывалась. Рядом на столе были следы недавней и интенсивной готовки: разделочная доска, какие-то кости, картофельные очистки, обрывки зелени, открытые банки со специями и надкусанный бутерброд с ветчиной и сыром посреди всего этого. Я приподняла крышку, в ушко которой была забита бутылочная пробка, так и есть – свинина с картошкой! Прелесть, почти готово! С приездом я угадала. Помешала варево – потому что это было именно варево, в жирном бульоне, кипящее – деревянной лопаткой, такой же старой, как и сковорода, и сделала огонь поменьше – пусть доходит.

– Привет, Танчо! – услышала я у себя за спиной и, вздрогнув, обернулась. Дядя Алик стоял в дверях кухни, потирая руки и улыбаясь. – Что там, готово уже? – он кивнул в сторону сковороды.

– Да, доходит… почти, – я поморщилась, потому что не любила, когда он меня так называл, хотя и не говорила ему этого никогда. – Здравствуйте, дядя Алик! Вам от папы привет, а то забуду…

– Спасибо! А то я смотрю – машина уже здесь… Думаю, не успел отойти – уже приехала.

– А я думала, вы где-то в доме.

– Да нет, я тут буквально на две минуты вышел… Привезла калым? – он хитро подмигнул.

– А-то! – сказала я, похлопав ладонью по дверце холодильника.

– Отлично! – как всегда сказал он, при этом получалось это слово у него на какой-то то ли кавказский, то ли азиатский манер и звучало как «а-чи-ча».

– Как работа? Преступность в панике? – тоже как всегда спросил дядя.

– А-то… – вздохнула я. – Расскажу под это дело, – я покосилась на холодильник.

– Ну, ладно… Что – настолько плохо? Ну, молчу-молчу, – замахал он руками, видя, как я на него взглянула. – Ты уже сейчас есть хочешь?

Я задумалась.

– Да нет, я пока переоденусь, полежу минут несколько…

– Вот и хорошо. А через полчаса где-нибудь сядем – нормально?.. Я пока всё тут… – он повел руками по кухне. – Так что ещё немного перекушу, с твоего позволения, – и он подошел к столу, взял с него тот недоеденный бутерброд и стал жевать.

– А что это там у вас перед воротами – стекло битое? – спросила я, вспомнив осколки, которые мне бросились в глаза, когда заходила в гараж.

– Где? Какое стекло? – дядя всплеснул руками. На такой счет он был очень… Трепетно, в общем, относился.

– Слева от ворот, в углу, – сказала я. – Как будто бутылочное…

– Вот уроды! Не убрали, да и я не заметил, – сказал он с набитым ртом. – Приезжали тут вчера… Кампания одна… Думал – дом разнесут. Горцы хреновы!

– Горцы? – я заинтересовалась.

– Ну, шотландцы! – пояснил дядя, проглатывая последний кусок бутерброда.

– Какие шотландцы? Настоящие?

– Ну, ясно, какие – наши, русские. Нажрались вискаря, до гола разделись, юбки нацепили и давай в них канкан плясать и песни горланить.

– Вау! – только и сказала я. – Жаль, меня тут не было…

– Да, нет – будь ты здесь, ты бы жалела как раз об этом, поверь…

Тут зазвонил телефон, который висел на стене рядом с холодильником – прямо у меня под ухом, поэтому я опять вздрогнула и машинально повернулась к нему. На трубке были жирные размазанные следы пальцев, как если бы ею жонглировали. Я сделала шаг в бок, кивая дяде на телефон.

– Ты вещи в машине оставила? – спросил он.

Я помотала головой и показала глазами на свою сумку, прислоненную к холодильнику. Телефон звонил. Я ещё раз сделала движение головой в сторону аппарата и пошла из кухни.

– Алло! – услышала я, уже поднимаясь на второй этаж, а потом – резкий удар, какие-то стуки и неразборчивые восклицания дяди. Похоже, что он уронил телефонную трубку.

Я поднялась на второй, а на самом деле – даже на третий этаж, где были четыре спальни и ванная. Зашла в «свою» комнатку, самую маленькую. Тут было как-то слишком уж прибрано: кровать заправлена ровно-ровно, без малейшей складочки, шторы на окне раздвинуты и висят совершенно симметрично, само окно приоткрыто, так что в комнате немного прохладно, пыли на тумбочке и на полках нет вообще. Короче говоря, необычно. В общем, я сама тут прибираюсь, когда уезжаю, и дядя старается не пускать сюда никого на постой, если не заняты остальные комнаты. Если же здесь кто-то и живет, то дядя, конечно, наводит потом порядок, но без такого вот фанатизма. Еще больше меня удивила стоящая на подоконнике массивная хрустальная пепельница – я не сразу заметила её за шторой – причем абсолютно чистая, скрипящая от чистоты, когда я взяла ее в руки. Никогда ее, кстати, у дяди не видела.

Я бросила сумку в угол, закрыла окно и повалилась на кровать. Хорошо… В комнате до сих пор пахло обструганным деревом от деревянных панелей, которыми были обделаны все стены и потолок, хотя дому было уже лет… ну, много лет.

…Хорошее, все-таки, место, думала я. Как мне нравиться сюда приезжать… Вроде бы ничего особенного, но так мне здесь хорошо, спокойно, что-ли… Выключаешься здесь в момент от всего-всего. Только что ведь была работа, дела, фигня эта утром, потом за рулем два часа, а как будто не со мной все это. Как будто я всегда тут валялась в этой кровати, на этом вот старом мохнатом шерстяном покрывале, которое я помню с детства, пялилась бесцельно в деревянный потолок… И за окном верхушки сосен покачиваются, и снизу из кухни доносится звяканье посуды и запах мяса…

Я вздрогнула отчего-то и поняла, что начала засыпать. За окном почти совсем уже стемнело. Я встала, не включая свет, вытащила из сумки «домашнюю» одежду – старые джинсы и джинсовую же рубаху, которые таскала ещё в школе. Потом увидела в сумке полотенце… Точно – надо под душ залезть, а то грязная, как не знаю что! Когда тянула полотенце из сумки, из него на пол грохнулась книга – совсем забыла, что прихватила её, когда собиралась. Франсуаза Саган, томик, перечитанный мною до дыр тоже ещё в школе. Всегда беру его в какие-нибудь поездки и читаю с первого попавшегося места. Не всегда, правда, руки доходят. Поставила книгу на полку, где и так уже обосновался мини-филиал моей библиотеки. Учебники ещё с института… Как я тут готовилась к экзаменам! Как обычно, когда оставались один-два дня и целая ночь, а потом ехала рано-рано утром на автобусе в город и всё сдавала… Первые мои книжки Стругацких, разных издательств, в мягких потрепанных обложках… Тоже таскала их раньше везде с собой, потом осели тут. Вот какой-то постперестроечный учебник по психологии. Кстати, покупала его где-то здесь, когда ещё книжные лотки стали появляться где-не-попадя, чуть не в овощных магазинах. Так тут и остался, кажется, и до середины я его не осилила. Забавно – мои книги уже стали частью интерьера, в общем-то, даже не моей комнаты… А вот составлены они на полке были совсем не в том порядке, в каком обычно. Кто-то терем прибирал, да хозяев поджидал… Да, уж – хозяев…

В душе я пробыла минут минимум пятнадцать, вообще кажется, бесконечно долго могу стоять под душем. Вылезла из кабинки, протерла ладонью запотевшее зеркало, попрыгала на одной ноге, выбивая воду из уха. Тоже вот забавно: много лет уже сюда приезжаю, а где-то подсознательно всякий раз удивляюсь, когда захожу в душевую кабину – не вяжется она у меня никак с образом «деревенского» дома. Приоткрыла дверь, выглянула – вроде, никого, и пробежала в свою комнату одеваться. Однажды смешной случай был. Тоже наплюхалась в душе, голову полотенцем обмотала и выплываю себе такая королевишна – в чем мать родила. И уже за ручку двери в свою комнату берусь и краем глаза замечаю какого-то незнакомого мужика, офигевшего полностью, в дверях соседней комнаты. Оказалось, он только что приехал, а дядя мне то ли не говорил, что гостей ещё ждет, то ли я его не слушала… Ну, мужик в общем адекватный оказался, потом мы ещё вместе и ржали над этим.

Я оделась в «домашнее», вернулась в ванную, причесалась там, построила себе рожи в зеркало и пошла вниз. Как ни странно, но дядя говорил по телефону. Вряд-ли все ещё с того звонка, но меня это позабавило. Впрочем, разговор уже заканчивался, я услышала только, как дядя сказал в трубку «хорошо», и повесил ее.

– Где сядем? – спросил дядя. – Тут или в зале?

Знал, ведь, чем меня можно вогнать в ступор. Дело в том, что мне бы хотелось и там, и там. В зале был массивный деревянный стол с толстыми точеными ножками, которые и «ножками» -то назвать было неприлично – такие там были столбы. Кстати, сам стол – овальный. На столе – чугунные подсвечники с толстыми желтыми свечами, вокруг стола, под стать ему самому – большие деревянные стулья с высокими прямыми резными спинками. Сам стол – перед широким окном, откуда вид на долину, где светят огоньки поселка и фонари на трассе. По сторонам окна – толстые темно-зеленые портеры, а справа от окна – настоящий камин, правда, сейчас не растопленный. В общем – такой кусок какого-нибудь баронского замка где-то во глубине времен. Да, чуть не забыла – над столом свешивается на цепях клепанный металлический обруч-люстра. Правда с него свечной воск не капает на головы, там, конечно же, электролампочки. Так вот… А на кухне, наоборот, все компактно: небольшой прямоугольный стол, но тоже деревянный и весь такой «деревенский», мягкий угловой диван, плетеные стулья. Оранжевый плафон почти над самым столом, свет от него как-бы ограничивает пространство стола и чуть вокруг него. Это называется «уютно», хотя само слово мне не нравиться.

– Давайте здесь, – сказала я, имея в виду кухню.

– Отлично, – согласился дядя, – меньше таскать.

Он водрузил на середину стола ту самую чудесную шкворчащую сковороду, подложив под нее старую разделочную доску, чтобы не портить стол. Расставил чашки со взявшимися откуда-то салатами, тарелки с маринованными огурчиками, помидорками, плошку с грибочками, сыр, нарезанный широкими, но такими тонкими пластиками, что через них, как говорил дядя, «можно читать газету». Вот это вот меня в нём тоже всегда озадачивало, потому что все остальные продукты – овощи, хлеб, колбасу там – он всегда рубил здоровыми кусками и ломтями, совершенно не заботясь ни о какой эстетике. Впрочем, своеобразная эстетика была и в этом, и ему она как раз подходила – оттяпать от буханки чуть ли не четверть, набросать туда несколько ложек майонеза, сверху – шмат сала или ветчины, сверху – немерено горчицы, и жрать это, неподвижно зажав в руках и отхватывая куски, дергая голову назад. Разбрасывая крошки… Странные, все же, бывают люди – в очередной раз отметила я про себя. Хотя, какие это странности? Так…

Потом дядя положил передо мною тарелку, вилку, ложку, поставил рюмку и стакан для запивона – морс был уже на столе в запотевшем графине, какие я видела, кроме как здесь, только в старых фильмах на столах в серьезных кабинетах. Себе также поставил приборы и, наконец, опустился на стул напротив меня. Я всё это время восседала на диване, поджав под себя ноги, и смотрела. У нас распределение обязанностей: дядя готовит и накрывает, я – убираю со стола и мою посуду.

Я вопросительно приподняла бровь, дядя хлопнул себя по лбу, опять подскочил и, слазив в холодильник, поставил на стол водку, снова сел и принялся открывать. Бутылка на глазах покрывалась изморозью. Открыл, поставил, поднял крышку со сковороды, откуда выплыл клуб аппетитно пахнущего пара, мы положили каждый себе того божественного варева, которое там ещё жило своей жизнью. Потом разлил по одной, по первой…

– Ну, за встречу!

– Да, спасибо тебе, господи, что я дожила до пятницы…

Мы выпили, я набросилась на еду, дядя, впрочем, тоже. Выпили по второй, мне стало хорошо, и тут началось неожиданное.

Послышался стук во входную дверь, потом звук открывающейся двери и шаги. Со своего места я увидела через зеркало, висящее в зале, какого-то мужчину, который стоял в темноте на пороге зала и осматривался, как будто ожидая встречи.

– Тук-тук, – сказал он в пустоту и постучал по косяку.

– Иду-иду, – прокричал дядя, поднимающийся из-за стола. – Надо, же – как учуял жратву, – сказал он уже тише.

Пока дядя с незнакомцем здоровались, я успела пожалеть о загубленном вечере, так как увидела, что незнакомец вешает свою куртку на вешалку и, судя по всему, тоже остается на постой. «Набухаюсь по-быстрому, и пойду спать» – подумала я.

Дядя провел незнакомца на кухню и представил нас.

– Очень приятно, – сказала я, улыбнувшись и кивнув. Кстати, незнакомец был ничего себе… Лет тридцать, не больше, но хорошо сохранившийся – наверное, ему обычно дают двадцать пять, если хотят польстить. Волосы скорее русые, чем рыжеватые, короткая стрижка. Не очень высокий. Глаза, вроде, серые. Это хорошо – нравятся мне светлые глаза, не всякие там карие, черные…

– …Как доехал? – тем временем спрашивал его дядя.

– Да, блин, гаишники… – тут он употребил ненормативное существительное во множественном числе, соответствующее слову «гомосексуалисты», и прилагательное того же качества, наиболее близко соответствующее определению «имевшие половые сношения». – Никогда же их там не было… на повороте там, перед развилкой! И ведь все по форме оформили… подпись, протокол! Полчаса с ними убил! Уроды, рота козлов! Тоже мне – правильные менты, честные гаишники, мать их! Так они еще страшнее…

– Ну… возможно, не стоит в таких выражения в присутствии представителей правоохранительных органов… – мягко проговорил дядя, взяв его за руку.

– Где? – спросил он и резко обернулся в темный зал, будто ожидая увидеть там ту самую роту тех самых козлов.

– Да нет, – дядя развернул его обратно, – вот Татьяна у нас имеет честь быть представителем этих самых органов, некоторым образом…

– Упс! – он явно смутился, забегал глазами и разулыбался. – Вы, хотя бы, не… гаишница? – с надеждой спросил он.

– Да нет, я – следователь.

– Ну, слава богу! Вы меня извините, если что…

– Да все нормально.

– Ну и хорошо. Но, все равно, гаишники – …, – он опять употребил эвфемизм слова «гомосексуалисты». – Разве нет?

– Бывают, – сказала я. – Я с ними, как водитель, не сталкивалась.

– Не водите?

– Почему? Вожу, меня просто не останавливают никогда.

– Да? Везет… А давно водите-то?

– Лет десять, – пожала плечами я.

– Сколько?! – у него, бедняжки, аж глаза округлились. И повторил, много более уважительно: – Везет…

После этого он пошел переодеться, умыться и минут через пять присоединился к нам. Мы с дядей уже успели пропустить по третьей, ну и его, естественно, заставили пить штрафную. В том числе за оскорбление скромных тружеников дорожной полиции. Такую формулировку предложила я; он посмотрел на меня как-то странно, но выпил – видать тоже не искал повода оставаться в трезвости.

– Какие… «скромные труженики»? – спросил он; я испугалась: как бы не завелся он на этой теме. Впрочем, по глазам было видно, что он хочет пошутить и попровоцировать меня.

– Это же позор всей правоохранительной системы, это ходячая, махающая палкой компрометация всей государственности, жадная до денег и власти. «Гаишник» – это не профессия, это диагноз. Вот вы там работаете, может быть, вы видели хоть одного не тупого и не жадного гаишника? Может, их прячут от народа, чтобы не позорились?

– Ну, зря вы так, – улыбаясь, вяло оправдывалась я. – Вы просто расстроены из-за этого происшествия.

– Конечно, расстроен… Храбрые уличные инспектора они, а не «скромные труженики»!

– Ну, можно и так сказать, но они же не всегда в черте города несут свою службу, на улицах… – я пыталась не рассмеяться. Он был в ступоре: смотрел на меня во все глаза и пытался понять, стебу я над ним или нет.

– Это аббревиатура, – пояснил он.

– Абре… что? – спросила я.

– Ну, «храбрые уличные инспектора» – прочитайте… аббревиатуру – сдался он, но все-таки не сказал «прочитайте по первым буквам».

– Фи, какая гадость, – сказала я. – Мне вот их даже жалко иногда: стоят себе и в зной, и в стужу на дороге. Пресекают правонарушения… И в дождь тоже стоят, кстати. Ну, а что поделать, если тупы и корыстны – таким ведь тоже надо семьи кормить, не стерилизовать же их в детстве.

– Убивать из рогатки, – вставил он.

– Ну, это же не наш метод. Со временем всё будет хорошо, когда у нас изменятся представления общества о власти и о самом себе, это ведь не сами люди по своему извращенному умыслу выдумали образ гаишника и вышли на дорогу, это их государство поставило, а условия для такого образа возникли века назад и исчезнут тоже не скоро…

– Жаль, только жить в эту пору чудесную уж не придется ни мне, ни тебе, Танчо! – как-то слишком уж живо произнес дядя, который, как я заметила, озадаченно наблюдал последние минуты, как эту Танчо несло.

– Давайте, хоть выпьем за это, – предложила я, поморщившись.

– За то, что не придется или, что так будет? – спросил он, когда мы уже чокались. Мы рассмеялись и выпили без ответа.

– Так, вы прямо уголовные дела расследуете? – спрашивал он.

– Ну, да, – кивнула я.

– А какие именно, ну… по каким статьям?

– В основном – то, что называется «экономической направленности». Мошенничества, присвоения-растраты – такую, в общем, чушь…

– Ничего себе – чушь! Не хоте бы я у вас под следствием оказаться.

– Почему это? – выпалила я, как всегда, не думая, а потом рассмеялась. – Извините… А, что – есть основания?

– Да, вроде, нет, это я так…

– То есть – я сама вам не понравилась?

– Да почему же?! Вы… привлекательная девушка.

– П-привлекательная особа! – тут я просто заржала. – К-какой изысканный комплемент!

Смотрю, как-то странно он на меня глядит, но остановиться не могу… Просмеялась.

– Вы, главное, если под следствием окажитесь… Ну, не дай бог, конечно! Вы можете ни на какие вопросы не отвечать. Говорите, что пользуетесь пятьдесят первой статьей.

– Статьей чего?

– Конституции рэ-фэ, конечно!

– А… Ну, спасибо… Что бы я без вас делал? Будете ещё?

Ещё бы я не буду! Спать мне уже идти не хотелось. Он разлил ещё, и мы выпили молча, глядя друг на друга. Кстати, за столом мы остались уже одни – дядя как-то незаметно исчез.

– Может быть, перейдем на «ты»? – предложил он.

– Это ещё зачем? Мы же ещё мало знакомы, гражданин, – я улыбнулась. – Часа два всего, меньше.

– А, ну да… В таком случае, конечно, преждевременно…

Мы оба засмеялись. Потом повисла пауза, я пристально смотрела на его, улыбаясь, сжав губы. Ну, и как дальше?

– А ещё что расследуете? – нашелся он. Молодец.

– Ну, взятки там… – начала я.

– Взятки-гладки? – неожиданно сказал он, усмехнувшись.

– Смотря с кого, – ответила я и продолжила, – подделки документов, превышение должностных полномочий, подлоги… ну, кражи, грабежи-разбои…

– Это тоже экономическое?

– Не совсем, но… подследственность же у нас большая, а «экономика» – это специализация, но не… исключительная. В общем, что дают, то и расследуем.

– А убийства?

– Нет, это – прокуратура.

– А вы где работаете? – искренне спросил он.

«Тупые гражданские!» – подумала я и объяснила.

– Понятно, – сказа он. – А я думал, что раз следователь – значит в прокуратуре…

– Восемьдесят процентов уголовных дел расследуется следователями органов внутренних дел, – назидательно сказала я.

– Милиции? – переспросил он.

– Да… милиции, – вздохнув, согласилась я. – Меньше надо смотреть сериал «Тайны следствия».

– Да его смотрят в основном ради главной героини.

– Да? Не ради сюжета? Ну, тогда ладно…

– А про подделку документов вы говорили – это каких?

– Да всяких разных, но это в основном идет как способ совершения других преступлений – того же мошенничества.

– А вы сами умеете что-нибудь подделывать? Ну, то есть… знаете, как что делается?

– Ну, только в общих чертах, я же не эксперт. А вы бы, что – научиться хотели какие-то документы подделывать? – тут я снова засмеялась и добавила: – Лотерейные билеты, например?

– Почему именно лотерейные? Акции «Газпрома», например.

– С размахом мыслите, – я уважительно кивнула. – Хороший мошенник из вас бы получился.

Потом мы довольно долго – ну, как мне показалось – ещё болтали о всякой ерунде, не помню какой, смеялись, в общем, вели себя, как будто знакомы тысячу лет. Мы сидели напротив друг друга; я, глядя ему в глаза и улыбаясь, положила руки на стол. Он взял мои ладони в свои, и мы так сидели ещё какое-то время, почти ничего не говоря, только улыбаясь и играя в гляделки. Признав свой очередной проигрыш, да и хотелось уже дальнейшего развития, я пересела рядом с ним, и мы стали целоваться. Вскоре я поднялась и, молча, потянула его за руки в сторону лестницы. При этом я заметила, что меня уже хорошо пошатывает, так что я почти что повисла на нем, когда он вскочил; и так мы в обнимку, целуясь, двинулись из кухни. Выходя в зал, я хлопнула рукой по выключателю, гася лампу над столом. В голове прошла мысль, что завтра с утра надо будет быстро помыть посуду, а то неудобно перед дядей. Свет на лестницу попадал только снизу из прихожей, так что было почти ничего не видно. Мы, запинаясь, обнимаясь и подталкивая друг друга, стали подниматься. На втором этаже он потянул меня куда-то в сторону – в его комнату, поняла я. Ну, нет… и я затащила его в свою…

…Тилим-тилим-тили-ли-ли-лим… Проспала?! Я резко села на кровати, шаря рукой вокруг подушки в поисках орущего телефона. Нашла, вырубила, покрутила, щурясь, головой… Комнату заливал серый предутренний свет… Окно, холмы в тумане, комната, отделанная деревом, а это… Ах, ну да…

– Привет, – сказала я, пока он ошалелыми глазами пялился на меня, приподнявшись на локте.

– Ты… будильник ставила? – хрипло спросил он.

– У-гу, – сказала я, закрываясь простыней, и чмокнула его в плечо. Целоваться не стоило, учитывая, как от меня должно было разить после вчерашнего. Да и от него тоже.

– А зачем? Ты… уезжаешь?

Я с приятым чувством уловила в его голосе то ли растерянность, то ли сожаление. Или захотела уловить.

– Да нет… Я всегда в субботу на утро будильник ставлю… Ну, чтобы отключить и дальше спать, – зевая сказала я и легла.

– А-а, понятно… Я как-то даже испугался звонка.

– Совесть у тебя не чиста. Давай спать.

– Ты меня еще и ночью напугала, – сказал он, вытягиваясь на спине.

– Чем? – замерла я.

– Ты во сне руки тянешь вверх, к потолку. Жутковато…

– А, – я перевела дух, – да, бывает у меня такое. Я говорила что-нибудь?

– Да, вроде нет…

За окном, вдалеке послышался собачий лай

– Чёрт, – сказал он, – мне ещё всю ночь собака снилась.

– Просто, наверное, сквозь сон слышал, – сказала я.

– Нет. Именно снилось, что сидит на снегу и воет собака.

– К покойнику, – сказала я и, повернувшись к нему, спросила: – Большая?

– Московская сторожевая.

– Ничего себе! – сказала я и повторила, закутываясь в одеяло и отворачиваясь к окну: – Давай спать.

Он ничего не ответил, но скоро, уже проваливаясь в сон, я почувствовала как его рука скользит по моему бедру. Ну, уж нет… По крайней мере, не сейчас. Я, не оборачиваясь, вытащила его руку, положила сверху на одеяло себе на талию и снова стала засыпать. Так хорошо…