Читать книгу Психодел - Андрей Рубанов - Страница 11

Часть первая
Глава 11
В Москву, в Москву

Оглавление

Домой поехали сразу после Рождества. Отдыхать и расслабляться надоело. Кроме того, устали от компаньонов. Накануне вечером признались друг другу, что Маша с Димой – хорошие ребята, но пора расставаться, иначе впечатления будут испорчены. Дружбу – как и любовь – нужно беречь; если друг раздражает – лучше какое-то время обойтись без друга. Одно дело созваниваться, одалживать деньги, наносить и отдавать визиты, вместе ходить в рестораны или какие-нибудь боулинги, и совсем другое дело прожить неделю под одной крышей и наблюдать интимный быт друга. А особенно интимный быт подруги. Монахова, как все оторвы, много и беспорядочно пила; друг ее, как все профессиональные умники, пил еще больше, но грамотнее: с утра разгонялся пивом, потом – в течение дня – по рюмочке крепкого, а с наступлением темноты возжигал камин и садился возле с бутылкой виски, курил и медитировал: сам себе сквайр. Ноги протягивал к огню, а носки снимал и бросал тут же. Соответственно менялось и его остроумие: под пивом его шутки были безобидно похабные, после обеда – печальные, вечером – циничные и злые. Родив очередную хохму, он открывал ноутбук и тут же вывешивал ее в «Твиттере», на радость фанатам, коих имелось у него почти десять тысяч.

Однажды Мила заглянула через его плечо, заметила выражение «постгламурное пространство» и подумала, что Дима, наверное, действительно умен. Хотя сам он, в момент сочинения записей, выглядел очень глупо. Глаза полузакрыты, нижняя губа висит – хорош умник…

Вечером седьмого числа она – уже под одеялом, уже покрытая ночными кремами – сказала, что хочет домой; Борис кивнул. Потом пошептались, посмеялись беззлобно, их друзья в быту оказались неопрятны и даже немного нелепы: на четвертый день Монахова порвала резиновые перчатки и отказалась мыть посуду голыми руками (берегла маникюр), а на пятый день умный Дима пошел в лес «поразмышлять» и вернулся с отмороженным носом.

Утром уехали. Не с облегчением – с приятным чувством выполненной миссии. Отдых удался, всё было идеально, отоспались, отъелись, продышались – и вовремя откланялись. Мила прибрала их с Борисом спаленку, постельное белье затолкала в баул – пообещала вернуть чистым и выглаженным, Маша в ответ хохотнула – бесхозяйственная женщина. На прощание прекрасный принц в качестве жеста доброй воли вымыл и проверил снегоход, что-то там смазал, подтянул и отрегулировал. И когда тронулись, сказал:

– Жалко. Хорошая техника – а почти весь год стоит. Ржавеет.

– Ну и пусть стоит, – Мила с наслаждением зевнула. – Не твоя же.

– Не будь плебейкой, – грустно ответил Борис. – Это машина, и ее естественное состояние – движение. Когда она стоит – она гниет. Это мощный дорогой снегоход. Его надо всю зиму гонять, эксплуатировать, ну, как бы – беспредельно… А летом – заводить. Хотя бы раз в месяц. И тогда он будет пятнадцать лет служить верой и правдой. А в таком режиме он долго не протянет.

– О боже, – сказала Мила. – Извини, у меня совсем из головы вылетело. Ты же фанат. Всё бы тебе беспощадно эксплуатировать…

– Да, я фанат, – спокойно сказал Борис. – Разве не за это ты меня любишь?

– И за это тоже. Только… не гони так быстро. Мы никуда не спешим. Вот эта грязная помойка – тебе обязательно надо ее обогнать, да?

Борис не послушался, попытался слева, потом справа, дорога была узкая, с опасными заснеженными обочинами, «помойка» – грузовичок с брезентовым верхом – неслась во весь опор, Мила занервничала. Она уже знала, что маленькие резвые грузовички пилотируют обычно совсем молодые ребята, любители быстрой и опасной езды; умные водители предпочитают держаться подальше от таких камикадзе.

– Рождество, – сказала Мила. – Народ гуляет. А этот летит куда-то. Нет бы дома сидел, чай пил…

Борис фыркнул.

– Ты сидишь дома?

– Нет.

– А он почему должен сидеть? У тебя дела, и у него дела.

– Мы, – возразила Мила, – с отдыха возвращаемся. И по нам это видно. А этот – весь грязный, на один бок кривой, дымит, рычит, на поворотах не притормаживает…

– Спешит, значит.

– Рождество! Выходной день! Куда спешить?

– Мало ли куда. Это у нас с тобой выходной день, а мужик работает.

– Вот от таких мужиков все проблемы, – сказала Мила, пытаясь выбрать между радио «Серебряный дождь» и радио «Хит-ФМ». – От тех, кто по выходным работает.

– Я два года работал по семь дней в неделю, – возразил Борис. – Бывает, надо пахать день и ночь, потому что деваться некуда.

Он опять попытался совершить обгон и опять не смог. Мила демонстративно пристегнулась. Крупно намалеванный на заднем борту грузовичка номер состоял из семерки – мягкого, глупого знака, любимой цифры всех суеверных болванов – и двух гадких шестерок; вся комбинация представлялась несимпатичной. Шестьсот семьдесят шесть, так можно клеймить дураков.

– О боже, – вздохнула Мила. – А не надо, милый мой, влезать в такие ситуации, когда деваться некуда. Я тоже пахала день и ночь. Когда мне двадцать лет было. Потом оглянулась – жизнь проходит! Столько всего интересного, а у меня перед глазами один Excel. И ведь никто меня не подгонял, не заставлял. Шеф сам говорил: «Люда, не рви жопу…»

– Так и говорил?

– Да.

– Наверное, ему просто нравилась твоя жопа. И он сам мечтал ее порвать.

– Нет, – возразила Мила и усмехнулась, вспоминая своего первого шефа (а первого шефа, как первого мужчину, забыть невозможно). – Он с начальницей моей спал. У меня тогда жопа была совсем маленькая, а у начальницы – огромная. Настоящая бухгалтерская жопа. Классика. Пятьдесят второй размер. Можно было засунуть меж ягодиц оба тома «Налогового кодекса» с постатейными комментариями и не увидеть переплетов.

Борис в третий раз решился на обгон, и у него опять не получилось.

– А вдруг, – сказал он, – этот мужик денег должен? И за любую работу хватается?

– Нельзя брать в долг, если не знаешь, как будешь отдавать.

– Ладно. А если у него родственник умер? Допустим, у него в кузове – гроб с телом любимого дяди?

– Если он везет гроб, то зачем летит, как сумасшедший?

– Опаздывает на кладбище.

– Значит, он вообще полный идиот! Если не может устроить родственнику нормальные похороны.

Мила не нашла ни одной приличной песенки на пятнадцати частотах и выключила радио.

– Что-то ты сегодня с утра какая-то грубая, – сказал Борис.

– А я не обязана всегда быть вежливой, – ответила Мила. – И вообще, у меня болит голова. Ты опять налил в омыватель какую-то гадость, она дико воняет. Сделай что-нибудь.

– Извини. На улице мороз, пришлось добавить концентрат. Придется потерпеть.

– Не хочу терпеть. И вообще, куда мы несемся? Оставь этого чумазого в покое.

– Как скажешь, дорогая, – мирно произнес Борис, но через мгновение изловчился, переключил рычаг, наддал и все-таки обогнал свою жертву. Опасно, на повороте, по рыхлой грязи, но сделал. Мила ахнула, зажмурилась и не увидела, кто же все-таки там был за рулем, в грязном грузовике.

– Слава богу, – раздраженно пробормотала она. – Соперник повержен, самолюбие удовлетворено.

Борис вздохнул.

– Вот это, – сказал он, – меня всегда в тебе бесило. При чем тут самолюбие? Какой он мне, на хрен, соперник?

– Тогда зачем…

– А затем, – повышая голос, перебил прекрасный принц, пришпоривая белого коня, – что мне за ним дороги не видно! Мало ли что там впереди? Пробка? Авария? Менты в засаде?! А ты сразу – про самолюбие. Я тринадцать лет за рулем, я не люблю смотреть в чужие стоп-сигналы. Кто смотрит только в стоп-сигналы – тот плохой водила. От этого все аварии. Мне, считай, четвертый десяток, я давно удовлетворил свое самолюбие. Деньги есть, тачка есть, бизнес есть. Лучшая в мире девушка – тоже есть. Только эта девушка сейчас сидит рядом, некрасиво ругается и гундосит мне про самолюбие…

Мила не ответила, ей стало стыдно, она разозлила своего мужчину из-за пустяка, так нельзя. Может, сегодня просто не мой день, подумала она. Эта упоительная неделя в лесу, этот воздух, и жареное мясо, и горячее вино с корицей, и прогулки по крахмально скрипящим тропинкам, и ночи под двумя одеялами в комнате с луной, заглядывающей в мансардное окно, как чей-то огромный желтый глаз, и черная еловая чащоба, совершенно фольклорная, вот-вот выпрыгнет кикимора или какой-нибудь бледный упырь, – может быть, всего этого было слишком много, и сейчас судьба дает девочке Лю понять, что сказка закончилась? Девочке было хорошо – но пора возвращаться к реальности. Назад, в Москву, в суету, в спешку – туда, где сшибаются, высекая искры, миллионы самолюбий, где дурно пахнет, где несутся по грязным дорогам бестолковые мужики в дребезжащих колымагах.

Нет, прошептала она, отвернувшись, чтоб Борис не увидел. Сказка будет продолжена. Сказка никогда не закончится. Мне было хорошо, мне будет хорошо, и чем дальше – тем лучше. Жизнь у меня одна, и я буду счастлива.

Посмотрела на принца. Тот был суров. За окнами мелькали пригороды.

– Как хорошо, – сказала она. – Я хочу смотреть вперед. Ты тоже хочешь смотреть вперед. Мы не просто любим друг друга, но еще и думаем одинаково. Хорошо, правда?

– Правда, – ответил принц.

– Мы будем жить долго и счастливо и умрем в один день.

– Эх ты, – сказал принц. – До сих пор не поняла.

– Чего?

– Мы вообще не умрем. Мы… ну, как бы… экспериментальные люди. Нового типа. Мы созданы для вечной любви. Нас нельзя убить и разлучить.

И улыбнулся, заметным усилием переборов угрюмость. Как тогда, год назад, после официального визита к папе с мамой – после смотрин.

Психодел

Подняться наверх