Читать книгу Бас, Кулак и Гитара - Андрей Щупов - Страница 4

На бетонном бортике сидели заявившиеся на наш концерт загорелые малолетки. Облупленные носы, шорты, всклокоченные головенки. Пожалуй, внимание их было даже более лестно, нежели восторг взрослых сословий. Последние, ясное дело, – всегда скучают, – готовы глядеть хоть в окно, хоть в телегроб, а вот попробуйте-ка отвлечь детей от их ежедневных игр! Черта-с два у вас что-нибудь выйдет! А если выйдет, то значит, вы того стоите. Честь вам и хвала!.. Я поглядывал в сторону юных зрителей и мысленно веселился. До того они были славные и забавные. Конопатый карапуз, видимо, уже знакомый с нашим репертуаром, показывая на нас, деловито объяснял соседям, что «сейчас они приготовятся и станут играть, и что особенно ему нравится песня про кота Базилио, который скитается по свету, но нигде не может отыскать рая обетованного, что громче всех орет вон тот маленький с волосами до плеч, а самая четкая гитара у долговязого». Малец вел себя серьезно и обстоятельно. Будь он лет на двадцать постарше, вполне сошел бы за нашего менеджера. Приятели его, впрочем, вели себя более раскованно – колупали пальцами в ушах и носах, с удовольствием острили на свой детский манер.

– А анекдоты они рассказывать будут?

– Они же поют! Какие анекдоты!..

– А я могу! Могу рассказать один анекдот! Даже два… Маленький мальчик по стройке гулял, рядом, пыхтя, грузовик проезжал…

– Знаю, знаю! А ты… Ты знаешь, как переводится слово «Дуня»?

– Так это же имя!

– Нет, не имя! Не имя!.. Ты скажи, знаешь, как оно переводится?

– Не знаю.

– Дураков у нас нет!

– Чего?

– Ну так ты что, не понял? «Д» – дураков, «у» – у нас, «н» – нет.

– А «я»?

– Ха, ха! Значит, есть!..

Кругом уже вовсю толпился народ. К нашим выступлениям помаленьку привыкали. Появились даже свои фанаты. Люди усаживались прямо на тротуар, некоторые предусмотрительно расстилали газеты. Под акациями за нашими спинами в несколько минут успели вытоптать целую лужайку. Сметливая компания притащила деревянную скамейку. На нее взгромоздилось сразу человек десять. Заранее запасались пивом и мороженым. Словно в театре обмахивались открытками и платками, терпеливо ожидали первого звонка. Торговцы картинами и сувенирной чепухой ревниво поглядывали в нашу сторону. Должно быть, и в лучшие из дней подобной толчеи здесь не наблюдалось. Оно и понятно! Не было еще здесь настоящих артистов! Очень уж мал городок Бусуманск для великих… Словом, народ проявлял нетерпение, мы же продолжали держать паузу, умело нагнетая напряжение. Кто мы такие, здесь уже знали, а посему просто глупо было начинать сразу. Следовало подготовить публику, внушить ей мысль о важности происходящего. Джон этаким возгордившимся часовым прохаживался взад-вперед со своей двенадцатистрункой, Вараксин озабоченно копошился возле проводов и усилителя. Медлительно теребя струны, я продолжал с любопытством прислушиваться к разговорам пристроившихся поблизости детишек. Я словно внимал голосам из иного полузабытого мира.

– Ты знаешь, почему утонула Атлантида?

– Нет.

– Лед растаял, и она утонула.

– А почему ее не достанут?

– Ну так это ведь невозможно!

– Почему? А на лодке?

– Все равно нельзя!

– И на катере?

– И на катере невозможно!

– Все возможно!

– А это – нет!

– Так не бывает. Всегда все возможно! Ты вот в секцию записался, стал лучше плавать, правильно? А раньше совсем не умел. Значит, все возможно!

Белобрысый парнишка задумался, подбирая контраргументы. Белесые бровки напряженно сошлись на его переносице.

– Нет, не все, – упрямо повторил он. – Вот любовь, например, да? Ее за деньги можно купить?

– Нельзя.

– Вот видишь! А ты говоришь, все возможно. Атлантида – она, может быть, глубоко теперь. Как ты ее достанешь?

– А нырнуть?

– Так воздуха не хватит. Под водой же не дышат.

– Можно накачать воздух в шарик и с собой взять.

Белобрысый парнишка в отчаянии вновь задумался. Он чувствовал, что по сути он прав, но доказательств у него явно не доставало.

– Дяденька, – обратился он ко мне. – Вот скажите ему. Ведь Атлантиду уже не достать, правда?

– Скорее, нет, чем да, – уклончиво пробормотал я. – Но лучше бы вам спросить это у Лешего. То бишь, вот у того дяденьки. Он знает все и про все на свете.

Но обратиться с вопросом к Вараксину эрудированные дети не успели. Джон, решивший, что народ в достаточной степени дозрел, вдарил пятерней по струнам и грозно рявкнул:

– Милостивые дамы и господа! Трио из Екатеринбурга продолжает свои гастроли! Осмелюсь напомнить, что мы не миллионеры, поэтому не стесняйтесь проявлять свои добрые чувства. Перед вами вместительный цилиндр, некогда сидевший на голове самого Бальзака. Великий Оноре вас бы понял. Поэтому не жалейте пятаков, господа, а мы не пожалеем своих глоток…

Угадав короткий вступительный наигрыш, Вараксин тронул басовые струны, и гитара его молотнула по ушам собравшихся тяжким гулом. Публика послушно примолкла. Тех же, кто еще продолжал переговариваться, через секунду оглушил зычный вопль Джона:

Когда с тобою пьют,

Не разберешь по роже,

Кто – прихвостень и плут,

Кто – попросту хороший…

Слова принадлежали поэту Чичибабину, мелодию сочинил Леший. Начинался очередной концерт, детишки, сидящие по правую руку от меня, все до единого завороженно распахнули рты. Я подумал, что неплохо бы специально для них сбацать песню битлов про неподкупную любовь. Жаль, правда, не поймут по-английски. Или поймут, акселераты этакие?.. Чтобы не рассмеяться, глядя на восторженные детские рожицы, я отвел взгляд в сторону и сразу увидел моего «птенчика»…

***

Нельзя сказать, что это было какое-то наваждение, но концерт и впрямь проходил где-то вне моего сознания. Машинально работали руки, машинально пристукивал по асфальту каблук. Я вытягивал заученные фразы, но что-то мешало мне обуздать явь, стать ее полноправным хозяином. Мы замолкали, перебрасывались дежурными шуточками, Элиза с цилиндром обходила публику, а я все никак не мог оправиться. Несколько раз во время песен выдавал ляповые аккорды, и Вараксин бросал на меня вопрошающие взгляды. А я и сам не знал, что со мной творится. Девушка-птенчик стояла в каких-нибудь десяти шагах от меня, и я каждую секунду чувствовал ее взгляд. Черт его знает почему! На нас глядели десятки иных глаз, но то памятное по кафе ощущение сбивало мысли, мутило все в единое клубящееся облако. Как если бы на илистом дне, где лежала потерянная монетка, вдруг кто-то взял и взболтнул ластами. Место, где она стояла, превратилось в недосягаемую для зрения зону. Я видел все, что находится правее и левее, но вместо девчушки наблюдал какое-то размытое пятно. Она была там, и одновременно ее там не было. Кажется, с ней опять был сопровождающий – на этот раз высокий крепыш в бежевом пиджачке. На нас он взирал с откровенной скукой и безостановочно месил челюстями резинку.

Время не текло, – оно неслось вскачь, прыгая по песенным кочкам. Меня обдавало брызгами, смысл и мелодия доходили до сознания какими-то несвязными фрагментами. Когда мы уже подбирались к финальным песням, Элиза что-то шепнула Вараксину, и я понял, что в цилиндре вновь оказалась двадцатидолларовая купюра. То есть, понял я даже не это, а то, КТО же именно туда ее положил.

– Ты чего, Кирюх? Белены объелся?

Я очнулся. Если это говорил Джон, значит, и впрямь следовало брать себя в руки. Вараксин в таких случаях ограничивался одними взглядами. Встряхнувшись, я с решительностью огляделся. В самом деле, чего это я? Лет десять уже не мальчик, и вдруг нате вам, засмущался!.. Но ее уже не было. «Бежевый пиджачок» увел птенчика. И опять, как тогда в кафе, я ощутил смутное сожаление. Даже песня про кота Базилио, которая обычно захлестывала мою музыкальную персону от пят и до макушки, на этот раз меня почти не расшевелила. Молодежь кругом не жалела ладоней, карапузы на бетонном бортике тоже очумело хлопали. Джон с Вараксиным подобно аккумуляторам впитывали в себя все это буйство, трансформировали в тембр, в фонемы, ответно бомбардировали публику. Обычное дело! Артист – в роли рефлектора. У меня же на сегодня получалась лишь жалкая имитация, и я совсем не удивился, когда вместо запланированных «Кашалота» и «Братьев по Разуму» Джон принялся за старые проверенные песни Никольского и Бобби Вильямса. Парни заметили мое состояние и чуток подкорректировали программу. Ладно, хоть не стали петь какую-нибудь «Глюкозу». А то был у нас опыт – сбацали на улице пародию, и какие-то салажата-тинэйджеры нас же банками из-под пива и забросали. Оказалось, двенадцатилетние фанаты тоже умеют драться за своих кумиров…

Посреди концерта какой-то толстяк в тюбетейке, видимо, основательно подогретый пивом, прорвался к нашему солисту. Нет, драться он не хотел, – всего-навсего попытался заказать свою любимую частушку. Но Джон проявил твердость и решительно закрутил головой. И правильно. Дашь слабину одному, сядут и другие на шею. А мы сюда не зарабатывать приехали, а от-ды-хать. Как все прочие. И почему, спрашивается, прочие могут, а мы нет? В таком вот духе он и объяснился с хозяином тюбетейки.

Тем временем люди продолжали пританцовывать на тротуаре, многие подпевали. Против этого мы нисколечко не возражали, но на всякий случай Джон повторно извинился, громко объявив, что на заказ мы не поем. Только свое или то, что нам нравится. Публика поняла нас правильно, толстяка в тюбетейке за подол халата оттащили в толпу. Концерт благополучно приближался к завершению. В меру визжали девчонки, не слишком агрессивно рвались покорешиться с «клевыми музыкантами» какие-то столичные хиппи. Мало-помалу и я оклемался. Последнюю песню мы исполнили вновь в три голоса. Зрители, как мне почудилось, остались довольны…

– Ну-с?.. – подбил бабки Джон по завершению концерта. – Кирюха у нас сегодня был совсем убитый, однако денежки все равно собраны рекордные, что, кстати, тоже наводит на определенные размышления.

– Какие размышления?

– Да так… Сдается мне, если даже вы оба будете не в ударе, публика все равно ничего не заметит.

– Не лопни от величия, вашскородь!

– Да ладно!.. Нам бы еще девочку голосистую – вроде Кати Русаковой, тогда, верняк, всех бы за пояс заткнули.

– Да уж Катя – песенница что надо. Только она ведь свое поет.

– И пусть поет. Уж как-нибудь разобрадись бы…

– Да уж, богата земля уральская

Провода мы уже скрутили, гитары успели зачехлить. Элиза только что помогла Джону пересчитать заработанное. С нежностью наш вихрастый солист разглаживал на колене двадцатидолларовую бумажку.

– Только взгляните на эту физиономию! Какие глаза, какие букли! Отчего я его так люблю?

– Видимо, у тебя нездоровый интерес к мужчинам.

– Не ко всяким, заметь! Только к тем, кто изображен на зеленых купюрах. Тут я с Билом, пожалуй, согласен. Трудно любить плотины, музеи и памятники… Но самое главное, господа, – спонсор не дремлет! В итоге имеем двести семнадцать тысяч плюс фантик производства ю-эс-эй. Неплохо, а? И никаких тебе дурных налогов, никакого дележа!

– Не сглазь, ворона! – отозвался Вараксин.

– Это ты Билу скажи. А я так, братцы, полагаю, что сегодня вместо вечерних салатов мы можем себе позволить увеселительное заведение.

– Типа кафе или ресторана… Эй, Лизок, водятся здесь подобные заведения?

– Водятся, наверное.

– Ну вот! Устроим маленький, но удаленький банкет со скромным тостом за успех предприятия.

– И чтоб икнулось жадюге Клозету!

– Кстати, уверен, у него мы заработали бы меньше. И не было бы при этом никакого моря, никакого солнышка…

– Хлеб да соль, братишки!

Мы обернулись, и красноречие нас разом покинуло. Они неспешно выбирались из темного «опеля», и их было трое. Едва взглянув на непрошенных гостей, я сразу понял, что Джон сглазил. Налоги в стране советов успешно учились платить, а дележом россияне занимались сызмальства. Нынешние визитеры хотели нам об этом только напомнить.