Читать книгу Тридесятое царство - Андрей Шевченко - Страница 3

Каменное взгорье встретило Светислава тишиной, словно и ветры, дети Стрибога, боялись резвиться здесь. Когда – то, в первые годы переселения людей с Островов, Взгорье распахивали. Добре, что не было потребности подсекать и жечь деревья: они здесь не росли. Но проклятость места вскоре сказалась: урожаи выходили хилые. Тогда попробовали пасти животину. Она исчезала, и самые отважные из Соколов робели, увидев ополуночи неведомое – «круглые огни», беззвучно выходившие отовсюду и блуждавшие по Взгорью, будто искали чего-то. Вещуны говорили: Виевы слуги выбираются в безлунье из-под Земли, и тогда исходит в Явь из Нави огонь Пекельного подземелья. Место бросили было, но Холод и нехватка пажитей заставили людей из селения Вышемира пасти здесь коров и овец. Но толь днём, под защитой Солнца.

Потому в подвечернюю пору Светь не мог встретить здесь кого-то из людей. А вот о всякой погани и нечисти он опасливо подумал и прошептал два – три заговора, взявшись правой рукой за солоник на груди, ибо оружие могло и не уберечь от бесплотных духов.

Когда Гостомысл отвёл его на другую сторону своего островного обиталища и указал небольшое место без травы, Светь не сразу смекнул, что кучки песка перед ним на Земле – Пояс Рода и Каменное взгорье. Однако же, едва старик объяснил нужное и спросил, сможет ли юноша запомнить наметки, тот сравнял их и легко отстроил заново, все два десятка и восемь возвышенностей. Да прибавил каменья, где с Юга и Юго – востока располагались крайние селения Соколов и первая городьба, которой в это время предводительствовал его друг Ладослав. Старик порадовался, а Светь успокоил: он даже лесного бездорожья удерживал в памяти до десятка вёрст, безошибочно возвращаясь на Равнину.

Теперь три первых взгорка стояли перед ним. Следуя указаниям, он направился к горам низиной, удерживая Здоровко на шаге. Пёс бежал рядом, хотя незнакомое место его настораживало. Безлюдье, беззверье… Только на одном из склонов мелькнула любопытная полосатая голова барсука, словно сторожившего вход в это опасное место, и юноша в мыслях попросил позволения въехать.

Вдруг он едва не уткнулся в странную яму, в сажень шириной и в две вглубь, вокруг которой всюду была ровно разбросана вынутая Земля, ещё не проросшая травой. Ратник заглянул вниз, но гладкое глинистое дно, словно обработанное лопатой, мало походило на путь в Навь: ни реки Свароды, ни пограничного моста из калиновых брёвен, любимого дерева Семаргла. Чем вырыли яму, также понять было трудно. Не нашёл опытный юноша и каких – нибудь следов вокруг. Если не люди (а Соколы и их соседи не копали Мать Сыру Землю, почитая её и извиняясь даже за полевую вспашку), если не звери (не по силам такое) и, конечно, не асилки, которые не смеют забредать так далеко от Леса, то кто же?… Загадка. Не найдя объяснения, Светь ещё опасливее двинулся дальше. Старый вещун оказался прав: здесь всегда встречаешь неожиданное.

Через полверсты они наехали ещё на такую же яму, вырытую тоже не более как два – три дня назад, а в стороне, в сотне и пяти десятках саженей, видно, была третья, но Светь решил не отклоняться. Он снова всё тщательно осмотрел: вторая яма была немного глубже, и здесь из Земли вынимали не только глину, но и мелкий камень и песок. Неподалёку росла нежная трава чёмурь, и кто-то примял её, но распознать следы Светислав не смог. Одно он понял: ближайшие дожди должны были полностью заполнить ямы водой, где – то обвалив края, и тогда любой человек проехал бы мимо, приняв их за обыкновенные богачи. Кто бы стал искать ветку да мерять глубину?

Ещё немного езды, и он прибыл на место. Теперь следовало у самого низкого холма оставить вещуновы мешки с травами. Вот они – два обросших мхом камня. Меж ними Гостомысловы снадобья и должны быть скрыты для какой-то неведомой надобности. Хотя Светь любопытен и привык разгадывать тайны, но стариковы кули, о которых тот ни слова не сказал в объяснение, как и ямы, пока оставались загадками.

Второе поручение – въехать на верхушки пяти вдоль Пояса в ряд расположенных холмов. И это непонятно. Однако Светь в точности исполнил наказ старика: проехался по возвышенностям и заодно рассмотрел пристальнее, чем в прежние годы, ближайшее предгорье Пояса Рода, который явился когда-то по изволению бога – творца, чтобы спасти от Всесветного половодья обитателей владений Бармы и Велеса. Здесь, у Земель Соколов, он распадался на кряжи и только к вершине, прозванной Кетманью, громоздился ступенями. Видна была отсюда и северная оконечность гор. Там жили Вороны, братское племя, соседствующее с Востока с Лебедями и Совами. А из Леса Светислав иной раз выбирал направление по другой вершине – Березани, но она доступна взору только от первой городьбы.

Юноша присмотрелся: так и есть, макушка Кетмани белая. Ранее он видел такое только в Прибрежье. Но там насыпят злобные духи белой воды, а Земля в одну пору впитает в себя, освободится от пут Дыевых. И лишь Острова, говорят, покорились Холоду, закрывшему их белой водой на долгие месяцы Сварога.

Ратник – Сокол сообщит эту худую весть родичу Любомиру. Возможно, сторонников переселения на Юг станет больше. В последний год Купалы у природы всё более знаков похоладания уже здесь, у Леса. Всё вокруг – Небо, Земля, звери, ветры, деревья и травы – твердят одно: наступает Студа, уходите прочь, ищите тепло. Старики сказывают: семь десятков лет назад, когда племена островных людей уходили от Моря, в здешних лесах водились гривастени и бурогоры. Куда они ушли? Где теперь новая Блаженная земля? Пусть оповестят людей Белые боги на Большом вещенье. Сам мудрейший старик из Триозёрья станет вопрошать Сварога, Сварожичей и всезнающую Макошь о будущем, об участи их народа.

К Светиславу вдруг пришла шальная мысль: а что если взобраться на вершину, так заманчиво блестящую в лучах слабого уже Солнца? Взобраться и вызвать на бой всю чёрную нахрапистую силу, которая того и гляди бросит сухую белую воду и на его родные поля, селения, застудит Землю, реки, сгубит зелень трав?… С ним его добрый и верный меч, дареный крепкий цеп да меткий лук. С ним науз с заговором Гостомысла от всех напастей и врагов. С ним сила вещего Сокола, чьи обронённые перья подобрал он в десяток и четыре года, восприняв с ними смелость, ловкость, зоркость родовой птицы – охранителя. С ним всегдашние помощники – конь и пёс, много раз выручавшие у злотворного Леса… И даже не взобраться, а – взлететь-взмыть быстрым Соколом и там, на горе, сразиться с Дыем, чёрным богом ночи и ночного Неба, да с его слугами. Ярослав говорил, что каждому выпадает по силам его: кому поле вспахать, кому омешик сковать, кому защитить свой род – племя ото зла… Что выпадет ему, Светиславу? Выполнит поручения, отдохнёт да возвратится в свою городьбу сторожить Лес? Или, может, пойдёт, с другими опытными ратниками впереди всех семи племён сквозь этот Лес на Юг, куда уже ушли с других Островов ещё день Сварога назад племена Борея и Оленей, Лосей, Белок, Куниц?…

Пора уезжать. Солнце – Хорс остывает и клонится к небостыку. Светь подбодрил Здоровка и Холеня, наметил себе путь на Юго-восток и спустился вниз. Вскоре возвышенности остались за спиной. Кроме одной, крайней и самой низкой. Венчал её широкий чёрный камень с заострённым когда-то, но сглаженным временем верхом. Из-за таких и назвали это место Каменным взгорьем. Других камней – глыб здесь почти не было – обычная Земля. А эти, в большинстве полуразрушенные, стояли никому неведомым, даже вещунам, напоминаем о прошлых годах Сварога, когда, может, на всех Островах, а не только на Великом с Горой Алатырской, жили боги, а люди вместе со зверьём обитали в лесах.

Берёжа первой городьбы, большей частью из ближайших к холмам селений Вышемирова и Ратимирова, рассказывала, будто непросты эти камни, а на иных уцелели древние надписи. Тот, что высился в двух десятках саженей от Светислава, и должен быть таковым, ибо сохранился лучше остальных. «Когда ещё выпадет проехать через Взгорье? Если надписи есть, запомню, порасспрашиваю Гостомысла. Вещуны сами всегда говорят: забыв прошлое, будущего не иметь».

Спрыгнув на Землю, Светь начал подниматься по косогору. Вдруг побудка его, голос изнутри, из души, что всегда у Леса чуяла угрозу ранее ушей и глаз, предупредила об опасности. Он замер, огляделся: никого и ничего. Оставленный конь принялся пастись, Холень же сел и, дыша с вываленным языком, вопросительно глядел на хозяина. Увидев обнажаемый меч, навострился было, но ненадолго.

Юноша снова пошёл к камню. Когда ступил на ровную, округлую верхушку, то вперёд осмотрел невидимый до того южный склон: безлюдно.

Три шага и вдруг – справа, в двух саженях, яма, такая же, как те, другие, совсем свежая: Земля кучами, неподсохшая. Взвизгнул пёс, шорохнуло за спиной и – удар по голове…

Что – то белое наполнило воздух вокруг ратника. Так туман в овраге густым птичьим пухом укрывает Землю, и не увидишь своей же руки: чуть отодвинешь её и – пропадает. Едешь на лошади, круп – под тобой, а головы её нет, только рука держится где-то в неизвестности за мокрую гриву.

Но рукоять меча крепко зажата, и Светислав вздымает руку разить врагов. Они здесь, в молочной пелене. Жаждут повалить его, скрутить. Он поворачивается, очерчивая острым лезвием круг, не пускает к себе, но сознание уходит, ноги превращаются в туман и расплываются. Последнее: перед лицом появляется маленькое чудовище, ростом ниже его ударов мечом, оно человеческими глазами на мохнатой морде зырится и что-то шепчет – неведомое и скрипучее. Светь проваливается – падает: «Как же я так…» И всё.

… Пламенники. Огонь мелькает вправо – влево. Чужой огонь – не от жира морского зверя, не от восковой свечи. Но запаха не уловить: болит голова, сырость обволакивает со всех сторон, вползает в спину. Может, поворотиться? Руки – ноги связаны, но если выгнуться… Теперь он на боку. Только на пламенники глядеть неудобно. Их несколько или один, просто огонь разделён жердями двери?… Сокола заперли, но там, у входа, кто-то оставил свет. Если это можно назвать светом. Тёмные силы ненавидят и само оное слово. А кто же, как не они, пленили его?

Светислав вспомнил бородатое лицо с низкими чёрными глазами. Вот и сразился с дыевичами, не нужно и на гору вскакивать или залетать. Перенесли его через калиновый мост в Навь, к Вию, откуда в Подсолнечный мир уже не возвращаются. Жаль Здоровка и Холеня. Жаль мать, родных… Радиславу… Сколько учился он предугадывать – осторожничать, сколько времени отдал на овладение мечом, луком и иным оружием. И всё напрасно… Но почему не убили?… Иль убили?… Да разве души связывают верёвкой?

Он три раза перевернулся – стена. В другую сторону – снова каменная стена. Меж ними – две сажени и пядь. Нащупал ногами дверь: прутья не деревянные – медь или другой металл, скреплены часто, менее, чем через вершок. Только руку просунуть. Да руки-то в путах. Теперь, когда лёг посередине клети, огонь кажется разделённым надвое. Сильно чадит. И как сразу это не учуял?

Вдруг Светислава пронзила приятная догадка, от которой даже потеплело в груди: в сапоге по-прежнему лежит и ясно чувствуется надпись на коре от Гостомысла к Ярославу, а под рубахой сбился к руке и ощущается кожей его медный солоник. Разве стали бы виевичи оставлять ему носимый всеми людьми главный оберёг с раскинувшей крылья птицей Матерью Сва и – на обороте – со знаком Сварога и творения мира – Солнцем с двенадцатью лучами по числу небесных сложений, что ходят вокруг Алатыря, серёдки всей Подсолнечной? Нет, враги Белых богов, если сумели скрутить его, одолев силу оберёгов, то уж не оставили бы их в сохранности…

Связали, но не убили, бросили в каменную клеть, но оставили огонь; забрали оружие, но не взяли солоник; лицом страшны, но не злобные духи. Юноша сумел сесть, а одновременно с тем и догадался: он в Подземелье, у гмуров. В нутре горы Кетмани.

Гмуры не враги, хотя и не друзья. Ещё три десятка лет назад меж ними и людьми – Соколами, Воронами – шёл обмен: металл – медь и оружие – на зерно, мясо. Но, видно, обитатели пещер снова научились растить в высоких горных долинах всё, что требуется, и что в старину разоряли и похищали у них асилки; обмен прекратился. Для чего же они при свете вышли в Каменное взгорье, в Землю рода Вышемирова, да ещё и роют ямы?

Осознав свою правоту, Светь почувствовал лёгкость и уверенность. Завтра Гостомысл встретится с Ярославом, и пропавшего юношу хватятся. Яр легко поймёт по следам, примятым травинкам, сдвинутым камешкам весь путь своего племянника. Гмуров заставят объясниться. Так что остаётся ожидание.

Но пребывать в безделии Светь не привык. Нащупав сзади, в стене, каменный уступ, он принялся перетирать об него верёвки пут. Нашёл дело и уму – размышление о том, как разговаривать с гмурами.

Прошло время, не меньше как пол поры. Издали, глухо ударяясь по стенам пещеры, донеслись голоса. Потом начали приближаться шаги. Когда Светиславу казалось, что идут в двух десятках саженей, неизвестные стали открывать дверь, и противно заскрипела её верхняя пята. «Ходят так тихо или слышимость здесь особенная? – подумалось ему. – Да ещё внимаю я снизу, лёжа на полу».

Вошли с пламениками, и клеть осветилась. Существа осматривали его, Светь глядел на них. Двое. Видом одинаковы: семи-восьми пядей росту, но широкие в плечах, лица заросшие – нос да глаза, одежда-обувь – кожаные и меховые, меховые же и накидки, на поясах широкие мечи в ножнах, груди защищены колонтарями, но не медными – из неизвестного металла. Удивили Светислава бичёвки на рукоятках мечей, очень волосатые руки, открытые до локтей от одежды, и глаза, по которым он сразу понял: эти ратники видят в темноте куда лучше него.

Они развязали ему ноги, подняли и подтолкнули к выходу. В руках гмуров (хотя юноша ещё не уверился, что это они) почувствовалась недюженная сила и цепкость, но согласия и сноровки им недоставало: хозяева горных пещер не сразу договорились, как вести человека, забавно ворчали, меняясь местами и опасливо наставляя на него короткие, с острыми наконечниками копья.

Но вот тронулись в путь: один пошёл впереди с пламеником, такой же – позади, а вторым, в сопровождении двоих с обнажённым оружием – Светислав. Он с великой радостью размял тело и ощутил, что здесь вовсе не холодно – если не находиться на голом полу. А вот проходы – не для него, идти пришлось, склонив голову.

Когда – то детём Светь наткнулся у реки, в лесочке, на большую муравьиную кучу, в которую ступила копытом напуганная им оленица. Он поразился тогда бесчисленности маленьких норок в месте разрушения. В этот день в муравейнике оказался он сам: ходы вправо, влево, ступени то вверх, то вниз, и всюду, куда не проникает сила огня, стеной нависает густая, будто шевелящаяся темень. А гмуры шествуют так уверенно, будто могут обходиться и вовсе без света.

Ратнику, наклонённому и с руками назади, невозможно было определить: пробиты ли пещеры орудиями или они – причуды самой природы. Но порой потолок уходил в невидимую высь и по стенам сползали бело – серые каменные языки, к которым, точно, ничья рука не прикасалась. «И вся красота? – сожалел он о гмурах. – Ни Солнца не видят, ни рек – озёр, ни лугов с цветами… Выползают ночью и, словно совы, представляют мир лишь с одной стороны. Хотя те, пленившие меня на Взгорье, если не днём копали, то в подвечер точно. Значит, свет им без вреда. А будут ли мне эти пещеры безвредными, по заговору Гостомыслову? «…над богами обосветными, над духами Земли, Мироколицы, вод, нор, лесов», – вспомнил он.

Проход расширился, повысился, а саженей через сто на стенах появились пламеники, и идти стало легко. Попадались обитатели горы. И снова человек с Равнины и маленький народец с большим любопытством осматривали друг друга. Дети гмуров, как и должно быть, оказались безбородыми, и лица их, круглые, белые, с тёмными живыми камешками глаз, да меховая одежда позабавили высокого, светлого лицом и волосами человека. «Есть дети – есть семья, – смекал Сокол. – Есть семья – есть закон. Наш Закон Праведи после Белых богов и предков чтит семью. Без семьи никакой народ не сумеет выжить».

Вдруг его резко повернули вправо, и Светислав вмиг ослеп от ярких огней. Зажмурившись, он решил было, что возвратился в свой мир. Но там-то уже правила ночь. Если только он не провёл в каменной клети четыре поры. «Вот тебе и владения Вия», – едва не вслух проговорил он, открыв глаза. А восхититься было чем. Большой зал, как место для Вещения в его селении, был хорошо освещён и наполнен существами. Светислава явно ожидали и потому вмиг смолкли. Но два десятка гмуров и среди них один – на красивом, цвета Солнца троне – не заняли первое внимание юноши. Куда примечательнее были здесь высокие стены с огнём в каменных чашах, с бледно – зелёными вьющимися растениями; гладкий блескучий чёрный пол; зелёные и белые, словно большие живые цветы, чаши у стен, все разного вида и дивной причудливости; отвесно из полумрака потолка падающий родник и в сажень шириной, зелёного же камня рукотворное озерцо, куда та вода с лёгким шумом сыпалась. Ещё два родника сбегали по стенам и исчезали в глубине горы, а стены прерывались четырьмя входами – на равной дальности друг от друга, все с цветными каменьями по серебряным наличникам, огибавшим их дугами.

Гмуры, верно, давали чужаку осмотреться и восхититься в полной мере. Но Светислав каждое празднование в честь Белых богов мог видеть нечто подобное – в Святилище своего рода. Не было там только неживого огня: такой вещуны не признавали. Хотя и здесь не только пламеники давали свет. Юноша разглядел в пяти – шести местах потолка узкие щели и слабое мерцание в средней из них. «Луна. Идёт она по небосводу и заглядывает в эти щели в одну за другой. А днём – Солнце. Свет ниспадает на слюду повыше тех чаш, а от них, верно, на противоположную стену, к широким белым чашам. И так рассеиваются лучики Хорса светлыми зёрнышками. А днём здесь почти как снаружи, на Земле. Разумно придумано».

Сидевший старший гмур подал знак, и Светислава подтолкнули вперёд. В молчании ясно прощёлкали его шаги – как конские по каменистому берегу реки, а ратники позади будто не касались пола. Оказалось, во всех дверях теснились, не входя, маленькие обитатели гор. Явно, не всякий из них выходил из Подземелья и видел когда-либо людей, таких близких соседей. Да и из берёжи первой от Пояса Рода городьбы никто не рассказывал об увиденном хотя бы раз в жизни гмуре, а Светь как более опытный проводил там по велению Ярослава два раза по четыре Луны. Тогда же ездил и в Каменное взгорье и даже тягался в резвости коней с другом Ладославом – взбирался на один из кряжей у Кетмани.

Старший гмур грозно уставился на Светя, но юноша, спокойно и неторопливо рассмотрев всех, не заметил в его глазах злобы и холода. Казалось, чрезмерно насупленными бровями и натужно поджатой губой тот пытался смутить чужака. Рядом с троном старшего, золотым, в синих, рудых, больших зелёных и тёмно-бурых каменьях, хмурились, пряча лица в курчавые чёрные бороды, восемь гмуров, одетых, как и другие, но с изукрашенным оружием на поясах и с золотыми и серебряными цепями на шеях. Поодаль, ближе к дверям, – ещё десяток с половиной, на вид более юных годами. Светиславу все эти хозяева Подземелья показались одинаковыми и по лицам и по одежде. Отметил он только, что перед ним стоят мужчины, а жен – ни одной. И снова верёвочки на мечах да ещё обилие золота и серебра удивили его. «Прямо истюканы в Светилище. И стоят, будто деревянные, не шелохнутся. Лишь крайний всё чего-то сопит да подымает плечи. Может, хворает?…»

Сидевший, наконец, заговорил, и некоторые слова его походили на речь людей. Старикам вокруг произнесённое старшим явно понравилось. Затем один из гмуров сделал шаг вперёд и сказал по – человечески:

– Почему ратник из людей – Соколов въехал в предгорье, Землю гмуров?! Не достоин ли он смерти за нарушение древних договоров?!

– Здравствуйте, – ответил юноша. – Родовой охранитель Мышь с вами, а богов ваших не ведаю. Я Светислав, сын Годослава, из рода Любомирова, племени Соколов.

Он замолчал и глянул в глаза старшего выжидательно. Ему показалось, что поджатая губа того изменилась в малозаметную улыбку ещё до того, как переложитель объяснил слова человека. Гмуры переглянулись. Головы их покрутились на невидимых шеях, как у совы, упустившей шуструю добычу, и поворотились к сидящему.

– Здравствуй, Светислав! – сказал тот через переложителя. – Пусть родовая птица Сокол и Белые боги с горы Алатырь будут с тобой, как и наша общая Мать Земля. А гмурьих богов никто не ведает и не будет ведать никогда, как и нашей жизни, пещер, выходов в Подлунный мир. Так было, есть и будет. Пока мы неведомы, мы можем оставаться в спокойствии. Отвечай же на наш вопрос мне, Правителю Северных гор Вербору и этим уважаемым гмурам.

– Люди мыслят иначе: скрывать нужно лишь от врагов да ещё постыдное. Ваш труд пробивания множества ходов, ваши победы над злобными асилками в великой войне вызывают уважение. Это – не стыдное. Но вы живёте по своим законам. Позвольте же и мне жить по своим: не может вольный говорить по-доброму со спутанным. Развяжите мои руки.

Вновь слова Светислава, сказанные переложителем по-гмурьи, вызвали удивление его пленителей. За спиной, в дверях, заговорили громким шёпотом, старшие гмуры, как видно, стали давать советы Правителю. Он же, к удивлению юноши, смотрел на него совсем уже весело.

Наконец, Соколу объявили:

– Мы развяжем тебе руки.

Но едва ратники ступили к нему, Светислав дёрнул последнюю верёвку и избавился от пут сам. Вздох удивления заглушил шум воды, а ратники даже наставили на него копья. Светь же, не давая никому опомниться, потребовал вернуть если не меч, то хотя бы перевязь буяра и соколиные перья. «Я вижу знаки на ваших грудях, уважаемые старики, – пояснил он, – позвольте же и мне отвечать перед вами в том виде, в каком я – часть своего рода».

И вновь гмуры уступили. И уже в третий раз был задан тот же вопрос, почему он оказался у гор. Но и в третий раз они спрашивали тщетно.

– При пленении я был не один. Что с моими верными конём и псом? Я не могу спокойно говорить с вами, опасаясь, что предал друзей.

После этих слов всякая торжественность была нарушена. Гмуры, заговорив в голос, раздражённо спорили. Правитель внимал то одному, то другому. Их дети решились даже выступить за двери и показывали на человека руками. Но Светислав был занят иным: в покой, в котором проходил Совет, вошла девица, одетая в светло – серые меха, с волосами в длинной, чёрной, как темень пещерная, косе, которая при ходьбе вся играла переливами света, будто прыгающая из воды в солнечный день рыба: каменья разных цветов украшали волосы, одежду и маленькую кожаную обувь её, гребень на затылке, ушники, зарукавье, бусы. Лицо девушки, хотя и походило, как у всех гмуров, на лица кукол, каких лепила из глины маленькая дочь Яра Воислава, но не слишком отличалось от людских и показалось Светю приглядным, живым и норовистым. Она приблизилась к самому Вербору и переговаривалась с ним, явно прячась от ушей воинственных стариков – бородачей. При этом глаза её в упор пронизывали чужака, будто чёрные, но ещё горячие угольки падали в голубизну воды и, шипя, затухали.

Сокол ожидал в спокойствии, не полагая угрозу смертью явной: не бывало ещё, чтобы гмуры нападали на людей и убивали. Хотя наступление с Севера чёрных богов многое уже изменило в привычном мире. Дыхание Холода могло пробраться и в эти подземные селения. Вот и та девушка, вошедшая на Совет, что за вести принесла она?

… Спустя долгое время маленький народ стих, и переложитель произнёс, выслушав слова Правителя:

– Нам известно восприятие людьми многих из зверья как братьев и помощников. Конь и пёс твои невредимы и ходят по взгорьям, держась вместе. Но если ты и на этот раз не ответишь на наш вопрос, то поведение твоё будет принято как спесивое и злобное.

– Удивлён я твоими словами, Правитель гмуров, – сказал Светислав. – Разве есть злоба в моих просьбах убрать путы, больно стянувшие руки, да вернуть знаки пограничной берёжи, ибо в них я три года защищаю свою Землю от асилков, наших и ваших врагов?… Разве есть злоба в том, что я озаботился о тех, кто мне как родные и с кем я прошлым годом ходил в Лесной поход, когда асилки растерзали дитя из Любомирова рода?… Удивлён я и вашим вопросом. Земля Каменного взгорья уже день Сварога, семь десятков лет, принадлежит племени Соколов, и никогда гмуры не покушались на неё… Возможно, род Вышемира и позволил вам копать ямы там. Этого не знаю, ибо четыре Луны находился у границы. Но не мог Вышемир отдать вам эти Земли по своему изволению… У нас такое решает только Вещенье племени. Не случалось ещё ни здесь на Равнине, ни в нашей жизни на Островах, чтобы старший рода преступал Закон Праведи: «Следовать правлению Вещенья племён, которое выбирает родичей один раз в год в день Дажьбога»… Меня пленили в моей Земле и перенесли из моего мира против воли. Я не проникал в пещеры гмуров и не тревожил вашей жизни.

Теперь Совет, выслушав Сокола, объяснялся меж собой ещё дольше, но по – иному: всё чаще говорил Вербор и всё более старики склонялись перед ним и умолкали. Прочий народ ещё теснился в дверях, но любопытства и удивления поубавилось.

Светь, томясь, разглядывал стену позади Правителя Подземелья. Вся она была выложена в причудливом узоре цветными камешками и походила на вышивки крашеными нитками, какие делают люди по одежде. Длинные белые полоски сходились, бежали рядом, иные вдруг ответвлялись в сторону и обрывались… В середине «клубка» рядами стояли зелёные камешки, несколько красных и один большой синий, как на нагрудной цепи Правителя. Белое сходилось к синему с четырёх сторон. Светислав вспомнил другие камешки – озёрные, которые расставляли они с Гостомыслом на его острове. «Почему вот ту белую протянули дальше других и бросили?».

Домыслить ему помешали. По голосу переложителя слов Вербора стало ясно: следует приговор Совета.

«Человек, проводящий свои дни не в игрищах, а в схватках с погаными асилками, достоин уважения, хотя и в юных летах… Мы не станем лукавить: уже десяток и два года, как возведены были городьбы людей, и с тех пор наш народ не испытывает нападений из Леса… Мы, Правитель Северных гор и старшие гмуры признаём малость взаимных обид (Светь удивился: они прощали себя) и забываем те ранения, которые юный ратник людей нанёс двоим из нас (Светислав опять пришёл в изумление: ему нанесли рану ударом по голове, а не он), ибо в ратном деле победа за быстрым и умелым».

Речь текла и становилась всё более примиряющей, однако Сокол не мог стерпеть неправды и готовился спорить. Но вдруг его приковали к себе глаза Вербора. Они словно заглядывали внутрь юноши и желали передать что-то важное и не вслух. Великий язык взглядов не требует говорения на одном языке слов. «Верно, Правитель хочет внушить, что мои возражения не нужны… Что же, пусть потешатся своей мнимой правотой… Да и от подарка, который предлагают, не буду отказываться: нельзя отвергать знак примирения».

На него смотрели с ожиданием. Двое из ближних стариков – всё так же недружелюбно. Вокруг смолкло.

– Да будет мир меж нашими народами, как и было во все года Сварога! – громко сказал Светислав и принял протянутый меч.

Это была не медь, а крушец твёрдый и сильно заострённый, людям неведомый.

– Добрый подарок! – продолжил юноша. – Но ратнику требуется сила оружия, а не разукрашенность. Золото и всякие самоцветные камни, какие, говорят, прорастают глубоко в горах, как трава и деревья на Земле, в нашем народе подносятся только Белым богам. Люди же обходятся простым. Вернувшись домой, я должен буду отнести этот красивый меч в Святилище, к Перуну, покровителю берёжи и богу всех воинов.

Один из Совета старших гмуров, едва уяснил слова человека, снял вместе с обязью свой меч и сам вручил Соколу. Это оружие оказалось чуть покороче, сделано было грубее, но надёжно. Светь одел его через плечо и протянул гмуру соколиное перо из своей перевязи. Тот растерялся, глянул на Вербора и, получив одобрение, принял знак дружбы.

Совет был благополучно окончен, и гмуры начали покидать помещение. Как будто снова зажурчала вода в источниках, заглушаемая до того громкими разговорами. А Светислав, облегчённо вздохнувший, словно выплыл из быстротекущей реки, и получивший назад лук, туло, цеп и нож, вдруг услышал совсем рядом сказанное на человеческом языке:

– Я сам выведу тебя в свет, сын Годослава. Но до того угощу как гостя, чтобы вернуть силы для неблизкого пути.

Вербор стоял рядом и, глядя снизу вверх, устало улыбался.

– Иди за мной.

Вскоре Светислав оказался в маленькой горнице за круглым деревянным столом с резными ножками, а жена главного гмура вносила чаши и горшки с едой. Низость потолка ощущалась даже на скамье. Во всех углах, почти у пола, стояли светцы, и от них тянуло терпким запахом. «Чёрный огонь, не дерево горит, не жир, а подземная Виева кровь», – приметил юноша.

Но теперь эти маленькие неприятности не заботили. Хорошо освещённые стены в расшитых цветными нитями холстах, таких земных; привычная, из верхнего мира пища вроде вареной рыбы, овсяников, грибов, мёда, паренки; какая-то особенная свежесть после умывания в почитаемом гмурами роднике и осознание, что ты хотя и не средь друзей, но не врагов точно – всё это забавляло и вновь возвращало к мыслям о семье и родном жилище, тем более, что ночь, как оказалось, вступила лишь в первую пору.

Вошёл Вербор и, поймав взгляд Светислава, спросил:

– Интересуешься вышивками на холстах?… Ты ведь смекнул о том, что выложено цветными камнями в Большом зале над троном Правителя?

– Ваше Подземелье. Белым – пещеры…

– Камнем Водогором. Зелёно-ярким, как глаз змеи-байвузы, Весегором – семейные покои. Кроваво-рдяным, как разгорающийся огонь, Палогором – наши плавильни. А синим, цвета горного озера на закате Солнца Безегором – то место, где… – он замолчал на миг… – где человеческий юноша впервые увидел старших гмуров Севера, а многие из гмуров впервые увидели человека, как сказала моя дочь, отважного, разумного и красивого… Но там всего четыре камня. А Китоврас, наш божественный покровитель, поселил в этих горах пять десятков самоцветов. Гляди!

Вербор снял свой меч с ножнами, на которых камни словно приросли один к другому, так что сам металл – а это было золото – просматривался только на ободке.

– Этот, цвета глины, какой она бывает у выходов из пещер в подлунный мир, когда дотронешься рукой, потом засохнет, и вдруг поднесёшь ладонь к глазам при слабом ночном свете, – этот редкий Невегор. В Северных горах таких камней всего три. Дальше – нежно-голубой, будто на тебя кто-то смотрит из воды, неясный, скрытый, – Сабдарагор. Он один на севере. Старики говорят, что среди наших южных племён есть ещё такие же, но никто не видел.

– Правитель, – изумился Светислав. – Ты рассказываешь о простых камешках, как о живых существах! У нас так величественно поют старинные повести о богах, Ирии…

– Приглядность и чудесное, юноша, не только под Солнцем. Если ты слит с природой, как сливается с другими капелька, падающая в родник, тогда красота будет для тебя во всём, тогда ты часть её, тогда очищается твоя душа и ты внимаешь не только ночным шорохам, плеску рыбы, ласкательству ветерка Ночника, но и незримому полёту духов и даже богов. Я знаю ваш Закон Праведи: одни идут в Ирий путём землепашца, другие – путём ратника, вещуны – путём мудрости. Но есть ещё один путь – в себя, в красоту своей души. И тогда можно увидеть Ирий ещё при этой жизни. Правильно – следовать Закону, но лучше быть частью всеобщего Закона.

– Я уже слышал подобное. «Быть частью природы…»

– Ты говорил с человеком, который многое понял. Наверно, он старый и мудрый…

Светь улыбнулся: Радислава-то старая?

– Иной думает, – продолжал Вербор, – что надо идти вперёд, и это есть жизнь, а иной думает: надо остановиться и раствориться. Для нас, как и для людей, бог Род – творец мира. Но если мир вышел из Рода, он и вернётся в него в конце времён… Не бойся уходить с Севера, Сокол, если так решат ваши старшие: твой мир души всегда с тобою. Вы уже уходили. И вернулись. По человеческому исчислению это произошло десяток и семь тысяч лет назад и девять тысяч. По-нашему – другие числа.

– Мы помним те времена, Правитель… А что же здесь, на холстах?

– Да, я отвлёкся. Это обозначения других селений нашего народа. Они живут южнее.

– Вижу, что по длине пещер и числу покоев те племена больше. Если Холод придёт и погубит эти Земли, вы переселитесь к своим братьям?

– Нет. Здесь, в горах, внешнее ощущается меньше. Даже Всесветное половодье не смыло Пояс Рода. Возможно, мы лишимся плодов Земли, но не рыбы и мяса. Ваш народ на Островах не ел мяса, ибо плоды были в изобилии. Теперь же яблоки мельчают каждое лето, а иные плодовые деревья исчезли вовсе. И вы, потомки тех, аркаидов, уже едите то, что не от Земли.

– Скажи, Правитель, что за длинная пещера уходит на тех ваших наметках на стене в самое Каменное взгорье?

Светиславу показалось, что Вербор вздрогнул.

– Нет, юноша, она не такая длинная: лишь до края горы. Мы не нарушаем границ с вами даже под Землёй… Угощайся же.

И он сел и взялся за ложку. Но не деревянную, как у Соколов и иных людей Равнины, а серебряную.

– А что же твоя семья?

– Жёнам и детям не следует восседать за столом, когда разговаривают мужчины, – строго ответил Вербор и, заметив удивление на лице Светислава, пояснил. – Мне известно, что у людей для мужчин и женщин во всём одинаковость. У нас не так…

Его речь немного ожесточилась, и Светь не стал более спрашивать. Однако Правитель гмуров вскоре сам вернулся к тому же и продолжил мягче:

– Не суди чужие обычаи. Знаю также, что люди упрекают нас за рытьё Матери Земли и даже путают нас с виевичами. Чёрный бог подземного мира, верно, где-то глубже, но не в горах, нашем жилище, ибо горы не под Землёю, а над нею. Хотя старые гмуры и рассказывают иной раз повести о встречах в дальних закоулках пещер, на берегах подземных озёр и рек с теми, кого вы зовёте навиями, мёртвыми. Да, в горах не только добрые духи. И если где-то нас «не пускают», мы перестаём рыть и заваливаем ход… Но ты не прикасаешься к еде, сын Годослава. Прошу же…

– Правитель, разве тебе неизвестен обычай людей не застольничать ночью после захода Солнца, равно как и не начинать новых дел, пока Землю не осветит лучедаритель Хорс?… Ты так много о нас знаешь… Теперь же я могу только пить да вкушать плоды растений.

– Такое о людях мне было неизвестно. Тогда налей мёда из того ковша. Он собран в горах, где много руды Аходона. Ты почувствуешь пахучесть растущих высоко над Равниной цветов, и твоё крепкое тело обретёт неукротимую силу… Я пробовал ваше чудодейственное питьё – квас. Жаль, нам невоможно его сотворить в своих Подземельях.

Светислав взял в руки резной золотой ковш и загляделся на рисунок какого-то ловкого кузнеца, который где-нибудь в двух сотнях саженей отсюда стоял в этот миг у ослепительного огня и готовился бросить на наковальню кусок крушеца, чтобы изготовить острый меч, наконечник копья или твёрдое зубило для дробления камня и пробивания всё новых и новых пещер.

– Скажи, Правитель, а ведь Каменное взгорье – гиблое место?… Иных из нас сильно пугают неведомые круглые огни, которые выпрыгивают прямо из Земли. Они то плывут, будто по воде, то замирают невысоко.

Вербор насытился и налил себе чего-то в большой, изукрашенный Весегорами туесок.

– Гиблое, да. И нам известны те огни. Знаем лишь, что надо избегать их и что пропадают они, вспыхнув, подобно молниям в грозовой день. У нас им другое название: комок огня.

– Комок огня, – повторил Светислав. – Как на этом ковше, только на нём жар плавильни. Верно, многие у вас плавят медь и тот крепкий металл, из которого выкован мой новый меч?

– Ты молод и много расспрашиваешь… Хотя редкий из твоего народа попадает внутрь гор…

Светь удивился: редкий, значит, не только он. До сих пор гмуры твердили о необычности его вторжения. И то сказать: Вербор ясно изъясняется по- человечески, знает не только о людях, но и о нынешней их жизни. Откуда, если не выходишь в Подсолнечный мир и не говоришь с людьми?… Может, они с Вышемиром друзья? Тогда верно, что родич ближнего к Поясу Рода селения Соколов желает отдать гмурам Каменное взгорье и станет просить о том на Вещенье племён…

Он стряхнул задумчивость.

– … а меч, нами подаренный, будет тебе как знак от гмуров. Лишь боги ведают твою участь: может, пригодится… Думаю, ответить на всё, что желает пытливый гость, мне не хватит и ночи, а уж Луна перешла во вторую её пору. Я скажу самое важное. А ты запоминай.

Много лет и Солнечных ночей назад, когда юноша Светислав и не помышлял о пути ратника, а среди людей ратников почти не было, ибо злобные асилки довольствовались приношениями и не склонялись ещё к губительству; когда в приграничье, у Леса, не стояли ещё городьбы с храбрыми и опытными берёжами с быстрыми стрелами, острыми мечами и послушными лошадьми, тогда в месяц шагл, в первую Луну, в её прибыль, в скрытом месте из Горы вышла дружина гмуров – рудокопы и ратники для их охраны. Вскоре у скалы Рашбора они наткнулись на одинокого человека, хотя и хорошо вооружённого, но не знающего том, что собаки людей не чувствуют гмуров, которым нет равных в бесшумном движении и скрытности. Гмуры не терпят чужаков в горах, не раз поражали у своих маленьких полей в горных долинах злых асилков, и потому вмиг скрутили человеку руки и ноги, положили у его костра, прогнали прочь испуганного пса и разделились: большинство пошло по своему делу, а трое вернулись, чтобы спросить совета у Правителя. Они проходили всю дополночь, а человек не смирился, перетёр верёвки на руках, как недавно ты, и стал вольным. Но он не бежал пугливо на свою Равнину, а вновь сел у костра, не притронувшись к оружию, которое гмуры оставили рядом. Те немало удивились, застав его так, и даже пожелали убить. Но юный сын Правителя объявил, что берёт на себя новое решение и готов отвечать за него перед старшими и всем народом. Он позволил человеку уйти. Но тот снова удивил гмуров: он сказал, что ищет для своего народа особый крушец, ибо медь, по-гмурьи, верзен, уступает ему в крепости. Человек говорил о горморуне, из которого выкован и твой новый меч, Светислав.

– Правитель, человек не мог вступить в разговор, не назвав себя. Мы не нарушаем обычаев. Если он пришёл с нашей стороны Пояса Рода. Но и те, что живут на Западе, у Леса Бармы, чтут Закон Праведи.

– Нет, он был из Соколов. И он назвал себя сразу. Он назвал себя… – Вербор пристально посмотрел на юношу, – Годославом, сыном Будислава.

– Отец!.. Боги привели меня к гмуру, который знал моего отца!.. И потому ты выступил за меня на вашем Совете?

– Тогда я был сыном Правителя… А в эту ночь я не сразу узнал тебя, сын отважного и мудрого Года. Моя своевольная дочь Шлевала изрядно позабавила меня, когда вступила в Главный покой и быстро зашептала, что по всем приметам мы пленили сына того, кто спас её отца и о ком он часто рассказывал своим родным. Приметами были светлые русые волосы, статность и голубые, как горное озеро, глаза. Забавно, она не знала до сих пор что каждый из людей – в полсажени и локоть ростом, светловолос и голубоглаз… У вас с Годославом один голос. Я признал тебя именно так. А признав, не мог допустить какой-нибудь обиды тебе. Обещание Вышемира (при этих словах Светь навострил слух) без решения вашего Вещенья не даёт нам возможности входить в Каменное взгорье. Но старики упорствовали, и три дня назад мы послали рудокопов. Я же не стал препираться, зная, что даже ваша приграничная берёжа опасается комков огня, и сторонится того места… Я не скажу тебе, чего желает Вышеслав от гмуров за Взгорье: то дело ваших старших – родичей и скоро узнаешь сам. Мы же ищем там ахидон, ибо запас его в горных рудокопнях истощился.

– Те рудокопы действовали как самые ловкие ратники и были при оружии.

– Меч вне пещер для гмура обязателен, и, поверь, скрытностью обладает любой из нас, даже дитя. Вы долго учитесь тому, что даётся нам богами, едва родимся. К тому же ты ратился как-то необычно. Те, кто пленили тебя, рассказали, что после удара по голове, в беспамятстве и с закрытыми глазами ты отбивался необычайно яростно и резво… А далее истощился разом, как опрокинутая крынка. Что это?

– Это буза, которую выдумал мой дядя Яр, старший над берёжей.

– Яр – значит, Ярослав… – задумчиво повторил Вербор. – Но я не закончил. Потороплюсь, тебе пора покидать наше Подземелье… Годослав искал горморун, и мы не препятствовали и не помогали. Я встречался с ним ещё три раза и в последний – ближе к Лесу, у реки…

– Омогдань.

– Да, по-вашему, Омогдань, где он погиб, спасая меня.

– Как?!

– Никто из людей этого не видел. И как сын ты первый узнаешь, что твой отец не желал разделять правнуков Рода на человека и гмура. Я и два моих друга ушли далеко от Горы: была необходимость. К тому времени асилки больше года не приходили к нам, и мы почти не осторожничали. Их появилось пятеро. При свете едва взошедшей Луны они казались скратугами, чудищами. Напали сразу и вместе, нисколько не пугаясь наших коротких мечей. А луки, как вы, мы не делаем и зверьё ловим путами или бьём копьями, подобравшись в безлуние вплотную. Теперь же зверьём оказались мы. Один мой друг пал сразу, другому вывернули правую руку и ударили оземь, и он едва ратился. Тёмно-коричневый, как камень Невегор, ростом в целую сажень, с одним глазом едва не посреди лба, асилк ринулся на меня с деревом в лапах, и я ощутил себя муравьём, которого вот-вот раздавят.

– Одноглазый? Яр убил его через год у самого нашего селения. Он разодрал корову и её телёнка.

– А тогда он сумел скрыться в Лес. Годослав будто прилетел на ветре Полуночнике, ибо мы не слышали до того его шагов и дыхания. Он вонзил меч в одного асилка и сломал. Затем, как молния, мелькнул в сумраке ночи и воткнул свой нож прямо в глаз другому. Тут я получил удар от великана и плохо видел дальнейшую схватку. Годослав с пустыми руками бросался на «моего» и ещё одного скратуга, они ловили его, но были неповоротливы и получали удар за ударом. Это тоже буза, Светислав?

– Буза – особенное состояние. А то было перуново ратоборство. Оно пришло с нами ещё с Островов. Хотя врагов там мы не имели, но Сыны Богов научили наших предков ратиться безоружно.

– О Сынах Богов мне неизвестно, но я не поверил бы прежде, что можно схватиться с двумя чудищами и одолевать их. Твоего отца ударил камнем третий, который отшвырнул моего друга и бросился на выручку тем двоим. Я впал в беспамятство ранее и не видел сам. Гомбор оттянул меня к реке, и погодя мы вернулись, чтобы забрать своего погибшего. Два мёртвых асилка и твой отец, уже без дыхания, с разбитыми головой и грудью, лежали на том лугу. Одноглазый и другие злыдни бросили своих. Я полагаю, они не добили нас с Гомбором, потому как всю ярость обратили на Годослава, а он нанёс им немало увечий. Так он спас меня. А я ничего не мог дать ему взамен. Мы прошли, протоптав тропу, до ближнего селения людей и бросили там нож Годослава. Я знаю, его быстро нашли.

– Вот оно разрешение загадок! Потерянный нож и тропа, по которой, явно, прошёл не один! – Светь не удержался от громких возгласов. – Многие из нас решили, что мой отец скрытно шёл от селения за асилками, и далее они его учуяли и напали.

– Теперь ты знаешь, что было по-другому. И всё в мире ходит по кругу. Вы меряете время Колом, кругом Сварога, покидаете Север в Холод и возвращаетесь вновь, а сегодня я счастлив, ибо могу, хоть немного, отплатить добром сыну моего спасителя. Гомбор же подарил тебе свой меч. Тот самый Гомбор. Он тоже помнит Годослава. Мы помогаем вам, как вы – нам против погани из Леса. Много раз гмуры успевали предупредить вашу берёжу в городьбах о крадущихся к ним ночью асилках, затевая где-нибудь рядом шум. И вы отбивали нападение.

– Такое бывало, Правитель. И мы радовались их шумливости и неуклюжести.

– Они мстили нам, но городьбы Соколов – это и для гмуров защита. Твой отец не боялся идти в горы, наши владения, и вступился за гмуров у себя на Равнине. Я уверен: он сумел уйти в Ирий двумя путями – ратника и мудреца. Не многим выпадает такое… Когда я догадался, кто передо мной, узнав голос, то решил, что этой ночью, отогнав чёрных богов, захвативших Север, встретились для дружбы Белые боги людей и гмурьи боги Подземелья. Верно, теперь, после моих рассказов, ты не будешь вспоминать об этом приключении с недовольством.

– Как можно сожалеть о том, что приобрёл друзей?!

Тут Вербор прервался, ибо кто-то окликнул его от входа в покой. Выслушав того, он встал:

– Что же, нам пора идти. Твой мир ожидает тебя, Светислав, сын Годослава из племени Соколов.

… И вновь бесконечные ходы- высокопотолочные, осветлённые, далее низкие, с неровным полом и неудобные для ходьбы при свете пламеника. Впереди шли два ратника, за ними сам Вербор, и последним – Светислав. Луна в ту пору скрылась за тучами, ясочки потускнели, и юноша не сразу ощутил выход из Подземелья.