Читать книгу Красавчик. Царская немилость - Андрей Шопперт - Страница 13

Домой в Подольск Пётр Христианович поехал не на перекладных. Натерпелся, пока добирался по приглашению Павла из Москвы.

Сейчас на далёкие расстояния можно было передвигаться или в личном экипаже, со своим кучером да на собственных лошадях или же на почтовых, которые и есть «перекладные». Чтобы передвигаться на своих, нужно быть не бедным совсем человеком, да и мероприятие это не менее долгое и весьма и весьма хлопотное, лошадей нужно часто останавливать для отдыха и кормления. И один чёрт, это будет та же станция или яма. Езда же на почтовых – перекладных – возможна только лишь на больших почтовых трактах, то есть на дорогах с движением почтовых карет между станциями (ямами, отсюда и пошло название «ямщик»). Одной из немногих таких дорог и был тракт Москва – Санкт-Петербург. Станции располагались друг от друга верстах в тридцати – тридцати пяти. В Москве граф Витгенштейн в уездной полиции выписал подорожную, являющуюся по своей сути свидетельством на право получения почтовых лошадей, причём получению согласно занимаемому предъявителем чину и званию. Пётр, хоть и был приглашён императором на празднование Рождества, ехал на почтовых «по казённой надобности», поэтому полагалось ему не более трёх прогонных лошадей. На почтовой станции путешественником станционному смотрителю предъявлялась подорожная, которую тот регистрировал в своей специальной книге и принимал от дебила, зимой куда-то спешащего, положенную за проезд плату. После этого, при наличии свежих лошадей, путник ехал себе до следующей станции, где повторялось всё то же самое, что и на предыдущей. Плата, называемая «прогонной», берётся «повёрстно», то есть с каждой версты, и составляет по три копейки за десять вёрст на каждую лошадь.

Обстановка на почтовых станциях и сангвиника превратит в холерика или в неврастеника. Суетился замученный до смерти станционный смотритель, наглели высокие чины или просто нахалы, и главное – утомительное ожидание освободившихся лошадей. Но хуже всего – ночёвки в неблагоустроенных и тесных помещениях с клопами и вонью, ужасная кухня в трактирах, вечно всё недосоленное и подгоревшее.

Скорость передвижения по российским сугробам была весьма невысокая, от силы где-то по сто вёрст в сутки можно за день проехать. А ведь от Москвы до Петербурга со всеми зигзагами, с заездами в крупные города, километров восемьсот, а то и больше. На дорогу до Петербурга Пётр Христианович потратил кучу денег и времени, и всё для того, чтобы получить опалу и под зад коленом. Обидно, понимаешь.

Зато назад будет ехать с комфортом. И всё благодаря всем троим братьям Зубовым.

«Обмывание» царской немилости для графа Петра Христиановича на три дня и затянулось. Брехт контроль над реальностью почти потерял. Да у реципиента здоровущее во всех смыслах этого слова тело. Богатырь. Но литрами пить коньяк, запивая шампанским, – это перебор даже для богатырей. Братьям Зубовым хорошо. Один отрубится, второй приезжает. Потом третий – на второй день появился старший из троих – Николай. Тот самый, который, если книжкам верить, и нанесёт Павлу апоплексический удар золотой табакеркой. А на третий день в попойке приняли участие ещё два будущих заговорщика. Явился – не запылился Беннигсен Леонтий Леонтьевич, командир Изюмского легкоконного полка, которого Павел тоже отправил в ссылку, и только вчера возвращённый оттуда главным заговорщиком графом Паленом. А прямо за ним приехал послушать новый тост и человек, который потом задушит Павла шарфом – грузинский князь Яшвиль Владимир Михайлович – полковник, начальник конно-гвардейской артиллерии.

Вообще, эта компания Брехту не нравилась, ну в тот момент, когда он просыпался, расталкиваемый очередным гостем, чтобы тост великий про Матушку и Гвардию послушать. Сквозь пьяную одурь иногда пробивалось, что после обнимашек эти все товарищи какие-то подарки делали Петру Христиановичу. Так сказать, на дорогу, и чтобы не бедствовал сильно в глуши своей. Царский подарок сделал Платон Зубов, прослезившись от тоста в пятый, наверное, раз. Дормез, на полозья поставленный, подарил и четвёрку лошадей из личной конюшни. Потом и Николай – старший из Зубовых отдарился. Этот дал тоже тысячу рублей, но ассигнациями и три дюжины коньяка в дорогу, потом ещё и перстень золотой с большим синим камнем с руки снял и Петру за пазуху сунул. Будущий главнокомандующий русских войск в сражении при Прейсиш-Эйлау против Наполеона товарищ Беннигсен подарил полсотни золотых империалов и штуцер швейцарский, от волков отстреливаться в дороге.

Князь же грузинский подарил два рога серебряных с дюжиной бутылок шампанского и странные монеты, пару горстей. Брехт, будучи нумизматом в первой жизни, про эти монеты слышал, но ни на одном аукционе не видел, да и вообще, ходили слухи среди нумизматов, что это утка, чтобы впарить лохам подделки. А вот оказывается, на самом деле эти монеты существуют. В правление Екатерины II чеканились так называемые монеты для дворцового обихода – золотые полтины, рублёвики и двухрублёвики. Якобы в карты при дворе на них играли. Видимо, князю Владимиру Михайловичу везло, вон, целых две горсти у самой матушки государыни выиграл.

А когда утром четвёртого дня графа Петра Витгенштейна вся едва проснувшаяся и протрезвевшая чуть компания со двора провожала, то Платон Зубов запихнул к нему в карету девку какую-то в шубейке беличьей.

– Теплее в дороге будет. Согреет. Да, Петруша, она сказочница знатная, любой Шахерезаде сто очков вперёд даст. И тепло будет в дороге, и не скучно. Прощевай. Вскоре увидимся. Обещаю. Ещё и коньяк весь выпить не успеешь.