Читать книгу Тайны поля Куликова, или Трилистник дороги - Андрей Синельников - Страница 4

Великоморавская держава, называемая по-другому Угорщиной, простиралась от Червонной Руси и Валахии на юге и аж до земель Гедемина и полабских словен на севере. В центре ее, на берегу полноводного Дуная расположился удел Новоград, столица которого Буда или Вышеград нависала над посадом Печи. Там в замке со странным названием Рыбацкий бастион сидели правители земель этих – короли Арпады.

Мари умышленно гнала коней в эту сторону. Арпады были детьми Артемиды, потомками внуков Дажьбожьих – Ариев. Там ее примут как родную. Там ее ждала Маргарита Венгерская дочь великого короля Белы и ее старая подруга. Она еще раз дала коню шпоры. Комья грязи полетели из-под копыт, и иноходец распластался в беге, почти не касаясь земли.

Всадники мчались через дубравы и перевалы, перескакивали через горные речушки и переправлялись через бурные потоки, охладив в ледяной воде себя и коней. Они ели на ходу холодную кабанятину и пили из баклажек красное вино, но корчмы и колыбы оставляли за спиной, даже не сбавляя около них бег коней. Встречавшиеся им на пути крестьяне отскакивали в сторону, плюясь им в след. Горные стражники даже не успевали перегородить им дорогу, а местные разбойники, один раз заступившие путь, были порублены в одно мгновение ока, так, что остальных это охладило навсегда. Легенды про эту скачку, названною скачкой мертвецов, еще долго рассказывались в карпатских селах.

Наконец, кони их вынесли на широкую равнину. Расстилавшуюся от предгорий Карпатских до широких вод Дуная, и Мари перевела их бег в размашистый намет.

Дорога начала накручиваться на копыта ведущего иноходца, и всадники позволили себе вздремнуть в седлах. Мерный стук копыт убаюкивал и приносил облегчение после дикой скачки. Жанна клевала носом, постоянно сползая с высокого казацкого седла. С правого боку ее поддерживал средний Угрюм, хотя различить их могла только Мари, а с левого крестный. Они скакали уже не одни сутки, и короткие привалы на ночь, могли восстановить силы только бессмертных, но ни как не у нее, сопливой девчонки, которая еще неделю назад сидела в своем капище в глубине старого Штирского бора.

– Может привалимся? – Микулица с надеждой смотрел на Мари.

– Нет! Время не ждет. Пусть в седле отдыхает. Приедем, там тоже не отдыха будет. Себя вспомни и меня. Такими же сопляками, не слазя с коней, пол мира проскакали, и ничего.

– Так то…

– Не то. Гони, – Она опять хлестнула коня.

Измученные, загнанные кони вынесли их на берег Дуная, чуть ниже Печи, почти напротив горы Геллерт. Чуть далее, на крутом берегу над синей гладью реки, высились башни Вышегорода. Мари направила коня к переправе, у которой стояла королевская стража. Паром ждал кого-то и даже не наполнялся народом и торговцами. Мари сдавила бока иноходца, и он ступил на мостки. Сержант, пытавшийся преградить дорогу, от одного взгляда на Угрюма, следовавшего за хозяйкой, заработал седую прядь на всю оставшуюся жизнь. Остальные приняли это как должное. Когда на паром взошла лошадь последнего из братцев, Мари коротко кинула:

– Отчаливай и правь к дворцу.

Второй раз повторять ей не пришлось. Паромщик и его подручные навалились дружно на трос, и паром полетел к высокому берегу, неся странных гостей к королевскому дворцу, выраставшему рядом с крепостью Буда.

На той стороне дорога от пристани резко забирала вверх по ступеням или обегала крутой подъем далеко по берегу через туннель возле старой переправы и дальше по северному склону. Мари подтянула подпругу, вскочила в седло, и, высоко задрав голову своего скакуна, послала его вверх по ступеням, танцующей походкой волшебной Сивки-Бурки древних легенд и сказов. Угрюмы повторили все за ней. Микулица и Жанна отдались в этом деле на волю своих коней и оценили их выучку, когда те пошли без понукания. Вся компания поднималась по крутой королевской лестнице, идущей уступами от пристани на Дунае до широкого сада перед дворцом, танцующей походкой, перебирающих ступени точеными ногами царственных, даже божественных коней на которых ездить пристало только самому Фаэтону.

На площадке перед дворцом, на стенах Рыбацкого бастиона, на набережной Дуная и со стороны Буды, и со стороны Печи, собрался почти, что весь город, что бы посмотреть на это удивительное зрелище. Кроме того, в такт танцу переднего иноходца, с сидящем на нем всаднике, в воздухе разнеслась дивная музыка.

Даже сам Святая Маргарита не вытерпела и вышла на балкон дворца посмотреть, что это происходит на улице. Она сразу узнала Мари и, захлопав, как девочка, в ладоши, принялась отдавать приказы слугам, что бы готовились принять гостей.

– Мари! – Закричала она, не сдерживая чувств. – Мари! Дева Мария! Вот счастье-то!!

А по городу пролетела весть, что Святая Дева Мария посетила город, быть большим переменам.

Наконец процессия закончила свой волшебный танец и ступила на площадь пред строящимся дворцом Хеликон. По свежо-выстеленным камням звякнули серебряные подковы. В тот же миг к ним подскочили слуги, взявшие коней под уздцы, и с почтением глядя на этих удивительных животных. Которые, ясно всем, родились не в этом мире, а где-то там за небесной сферой, в садах далеких и вечно молодых Гесперид. Другие слуги склонили колени, подставив спины, чтобы хозяевам этих чудесных пегасов было легче сойти. Угрюмы спрыгнули сами. Тут же прикрыв хозяйку со всех сторон. Микулица замешкался, но тоже обошелся без помощи. Жанна по примеру Мари сошла с коня, величественно опираясь на руку Угрюма и поставив ногу на спину слуги. Все ее тело готово было развалиться на кусочки, от всей этой дороги, но она гордо держала голову по примеру Мари.

На площади уже обнимались две дамы, Мари и Маргарита, что-то быстро шептавших друг другу на ушко. Микулица взял бразды правления.

– Проводите даму в опочивальню, и принесите что прикажет, – Отдал он приказ слугам. И те не спрашивая, кто он такой и по какому праву распоряжается, подхватили вещи Жанны и повлекли ее во дворец.

– Ну, как ты? – Шепнула Маргарита, – Сколько лет, сколько зим? Отец уже в мир иной отошел, дворец почти отстроили, а тебя нет и нет. Храм Богородице по твоему совету воздвигли, я в нем службу служу, а тебя все нет и нет. Народ косится, что я не старею. Потому и Святой нарекли. А тебя все нет и нет, – Она тараторила как торговка на площади в Печи.

– Погоди ты, дай передохнуть, считай от самого Дракулы из Трансильвании, без передыху мчим.

– Да ты что! От самых Карпат без передыху! Да ты что! Мари. Шутишь? Дуришь меня, как малыша? А кто с тобой? Кавалер такой гарный! Девчушка какая? – В голосе ее прорезалась ревность, – Угрюмы твои хороши, как всегда, не стареют.

– Да не тараторь ты! Дай очухаться. Ванну приготовила? Ужин?

– Кончено, конечно. Ну, ты скажи… вечерять будем скоро?

– Здесь жить не буду. Прикажи все в Рыбацкий бастион подать. Там и жить буду и тебе советую. Все, – Она ладошкой мягко прикрыла рот Маргарите.

– Все вечером увидимся. Видишь я грязная какая, а ты прямо душка, – Капризно скривила губки и широким шагом пошла в сторону от дворца, туда, где зубцами выступал старый замок.

Угрюмы, уловив ее движение, дернули за рукав слуг, кивком головы показав направление движения, и, догнав Жанну с Микулицей, повернули их от дворца на новую дорожку.

Маргарита приняла все как должное и отдавала новые распоряжения. Удивляться ни кто не стал. Мало ли что пришло в голову Деве Марии, А святую Маргариту здесь и чтили как святую не по принуждению, а по любви.

Вечером в зале бастиона низком и продымленном, но родном, под звуки рожков и дудок скоморохов, под перезвон струн старых гусляров. Мари полулежала на широкой кушетке у накрытого стола, опрокинула лихим жестом витязя чашу крепкого венгерского Токая и повернулась к Маргарите возлежавшей рядом.

– Послушай меня Марго. Радости то я мало принесла. Это тебе я в радость, как жрица, что тебя в Храм Ариев привела, потому ты и щебечешь, как щегол. А в мире меня уже кроме как вестницей беды никто по-другому и не кличет.

– Это от зависти все Мари, от зависти. Они тебе красоту твою и независимость простить не могут. Все эти короли, да герцоги. Скоты разжиревшие. Животные. А ты такая…

– Погоди Марго. Приехала я сказать. Что пора вам Медведям, ариевым потомкам, Артурам, тихо со сцены уходить. Оставлять земли и уделы ваши Ангелам. Вам в Вальхаллу путь на покой. Заслужили. Пусть теперь Ангелы послужат делу всеобщему.

– Да что ты Мари, – Непосредственно перебила ее хозяйка, – Что они могут? Они ж хилые все. Их соплей перешибешь. Ни меч, ни щит держать не могут. В коленках слабы. Кто ж будет землю стеречь?

– Стражи!

– Кто? Стражи! – С разгону выпалила Маргарита, – Стражи? – С опаской повторила она.

– Стражи, – Спокойно уточнила Мари.

– Тогда все понятно, – Как-то обмякнув и посерев, сказала королева, – Как скажешь, так и сделаем. Скоро?

– Не завтра. Это точно, – Наливая новую чашу, улыбнулась Мари, – Милая моя маргаритка полевая, цветок нежный придунайский.

– Ну и хорошо, – Облегченно и искренно выдохнула соседка и тоже вдруг налила себе крепкого Токая, – На здраве! Тебе. Нам. Артемиде, – Она трижды плеснула из чаши в огонь, по старому обычаю, выпила и поцеловала Мари.

Микулица, увидев это, понял. Жрицы. Жрицы Артемиды оправили ритуал смерти. Вопрос только чьей?

– Старого мира!!! – Вспыхнул в его мозгу ответ.

Маленький отряд Мари заметался по центру Ойкумены. Сначала она ринулась через заснеженные перевалы Альп к спрятанному среди зеленых горных лугов удивительному синему озеру Лугано. Такому синему, что разве с ее глазами могло сравниться. Там, где в его глубине отражались вечные ледники и сахарные головы поднебесных пиков, на склонах, среди альпийских разноцветных цветочных ковров, раскинулось маркграфство Еврейское. Здесь в тиши непреступных гор, нарушаемой только шумом голубых водопадов, низвергавшихся кажется из хрустальных чертогов богов. За непреступными перевалами Большого и Малого Святого Бернара. Пряталась казна. Даже не казна, а главный казначейский двор, мытая. Мари надо было накоротке перекинуться парой слов с главным мытарем, хранителем западного коша, Калитой Беренгарием, правой рукой Гуго Собаки главного казначея Братьев.

Храпели кони, косясь на бездонные пропасти, уходящие, кажется прямо в царство мертвых. Скользили по ледникам серебряные подковы, щурились на ослепительное солнце волкодлаки, смотрящие даже на такое его яркое пламя не мигая.

– Разгулялось Ярило, – Прикрыл глаза капюшоном Микулица.

– На снег не смотрите, глаза ослепнут, – Мари надвинула на глаза тонкую тканевую повязку черного цвета, – Немного осталось, через гребень перейдем и дальше вниз.

Последний порыв ледяного ветра в лицо и кони заскользили вниз по языку плотного снега. С каждым часом становилось теплее и теплее. Под копытами уже не скрипел фирн, и не хрустела корка льда. Осторожно выбирая, куда сделать следующий шаг умные животные каким-то своим чутьем нашли горную тропу среди валунов и теперь, мягко покачивая всадников, выносили их в широкую долину реки, несущей воды к сказочному озеру.

В маркграфстве они задержались не надолго. Перековали коней, удивив местных кузнецов серебряными подковами с шипами, что бы на льду не скользить, да кое-какую упряжь починили. Взяли припасов на дорогу, почистились, умылись. Мари пошушукалась с Беренгарием и, выспавшись вволю два дня, на утро третьего вся ватага направилась в сторону вольного Имперского города Берна протянувшего свои кривые улочки вдоль речки Аре или как тянут местные бургуне и алемане Ааре.

Теперь перевалив через Альпы, они так и скакали вдоль реки, почти от самых ее верховьев. Скоро пред ними расстилалась широкая долина, поросшая густым лесом. Начинались лесные кантоны – воинские уделы, в которых располагались в прошлом военные лагеря расквартированной в западной Ойкумене Орды. Вообще этот кусочек земли со всех сторон окруженный неприступными горами, как естественной крепостной стеной, с узкими проходами перевалов и ущелий, издревле был основным военным лагерем и военным училищем рекрутов, для западного крыла Орды. Подчинялся он Острийским воеводам и словенским князьям, сидящим в ближних Виндебоже, Светлее и Ракоусе.

Берн же вырос недавно и был уже городом имперским, доглядом и за воинской вольницей и за местными князьями. Потому он большой любви к себе не вызывал, и если бы не то, что в нем правителями были потомки старинных медвежьих родов, то стены бы его спасли мало. Но сидели в нем витязи из Артуров и имя-то ему дали Медведь, в память рода своего. Даже на знамени, что развивалось над главной башней носящей название «Башня с часами» символ города стоял на задних лапах. Мишки бегали и по циферблату часов, и жили в специальном месте на берегу Ааре называемом «Медвежья яма».

Теперь все кантоны (воинские земли): и лесные и горные должны были подчиняться Берну, но острийские бароны не спешили снимать свою опеку над воинским людом. Поэтому и спешила сюда Мари.

Леса здесь действительно были густые и чем-то напоминали Залесские дубравы. Правда, по боле было грабов, бука, да еще сосен по менее, а так, прямо Брынские леса, да и только. В прохладе зеленого коридора немного клонило ко сну, но Угрюмы, волчьим своим чутьем опасность почуяли задолго, и подвинули колчаны под руку, отцепив ремешки на ножнах мечей. Мари положила лук на луку седла, опустила планку на шлеме. Микулица намотал ремень плети на руку. Жанна смотрела на них вовсе глаза, не зная, что делать. И все-таки она первая почувствовала приближение смерти. Она ее чувствовала всей собой.

– Эх, – Выдохнула она и вскинула щит. Стрела гулко ударила в металл.

– Bay! – Взвыли Угрюмы и бросились в чащу.

– Стой! – Раздался крик Мари, – А ну все выходи!

Из леса, действительно повинуясь ее воле, вышли несколько человек в зеленой одежде во главе со статным предводителем.

– Тю, – Свистнул старший Угрюм, – Стрелки Артемиды. Вам что повылазило, в кого метите?

– Поблажило, – Виновато сказал старший, – Не изволь гневаться Хозяйка. Милости просим к нашему шалашу.

– Веди, – Мари направила коня прямо на него.

Он повел их в чащу и скоро вывел на поляну, где стояли шалаши, и на костре жарилась туша оленя. Всадники спешились, бросив поводья на коновязь, и, разминая затекшие ноги, пошли к костру. Хозяева споро расстелили белое полотно, набросали травы, сделав тюфяки, и накрыли непритязательную охотничью трапезу.

– И что вы тут вшиваетесь? – Сварливо спросила Мари, – Ты вот кто? – Она ткнула рукоятью шелкового арапника в широкую загорелую грудь, под зеленым кафтаном, судя по всему старшего этой ватаги.

– Я старший лучник Телль. Вильгельм Телль.

– Чего ж тебя «земным червем» назвали, обидели.

– Это для тебя госпожа обида «земным червем» называться, а мы, кто эту землю бережет, все черви ее. Из нее вышли – в нее уйдем.

– Извини, коли обидела.

– Да ладно, нас сюда из Вальхаллы Артемида прислала и сказала, что здесь мы свою хозяйку найдем. Глядя на тебя и твою вещунью – это ты. Докажи.

Даже Угрюмы опешили. Стражи. Это были первые Стражи, пришедшие по зову Мари. И первыми Стражами были стрелки Артемиды. Зеленые эльфы леса. Гордые, умелые, непокорные ни кому кроме самой Артемиды.

Мари задумалась. Взгляд ее упал на красное наливное яблоко, лежащее посреди импровизированного стола. Она молча взяла его с полотна, задумчиво покрутила в руках и вдруг решительно встала. Жестом подозвала Жанну. Шепнула ее что-то на ухо, и они пошли на другой край поляны, туда, куда закатывалось горное солнце. Там Жанна встала под деревом, Мари положила на ее русые косы, плотной короной облегавшие девичью голову, красное яблоко, и вернулась к костру. Отсюда яблоко казалось меньше булавочной головки. Да еще солнце било в глаза, превращая все в какое-то нереальное марево.

– Иди сюда стрелок. Видишь яблоко. Ты же стрелок Артемиды? Сбей его с головы весталки.

Телль растерялся. Расстояние было на пределе полета стрелы, солнце било в глаза и девчушка, он чуял это, была простой смертной. Зачем эта проверка.

– Зачем, – Сурово спросил он.

– Ты же хочешь проверить меня. Проверь. А как? Узнаешь.

Телль достал лук. Приложил стрелу и долго метился в красную точку. Когда он спустил тетиву, он шестым чувством осознал, что ошибся, стрела летела прямо в лоб смертной. И в этот миг из-за его спины мгновенно вылетели две зеленые стрелы, Он даже не понял, что произошло. Одна догнала в полете его стрелу и переломила ее, отбросив в сторону, а вторая пронзила яблоко приколов его к ветке дуба за спиной Жанны. Ни один мускул не дрогнул на лице девочки. Телль обернулся. Широко расставив ноги, с еще не опущенным луком, за ним стояла, похоже, сама Артемида.

– Малка! – Он хлопнул себя по лбу, – Малка, Любимица Артемиды, Солнечная Дева Ариев. Готов служить.

Он восхищенно посмотрел на Жанну и, подойдя к ней, поцеловал руку, преклонив колено.

– Восхищен! Других слов нет. Позвольте проводить к столу.

Лучники, облегченно вздохнув, расселись вокруг полотна, достали кинжалы и принялись за трапезу. Гости сидели на почетных местах. Выстрел Мари вызвал всеобщее восхищение среди этих людей, считавших себя не превзойденными в стрельбе из лука в этом мире. И это действительно было так. Но все же говорили не о ней, а о Жанне. Встать под выстрел и не дрогнуть, когда в лицо тебе летит неминуемая смерть. Этого не смог бы никто из них. А то, что она знала о том, что Телль промахнулся, им было ясно по тому, как она успела почувствовать и отбить щитом его первую стрелу там на дороге. Неземная выдержка и неземная вера в свою хозяйку. Это заслуживало преклонения. Поэтому они мельком бросали взгляды на эту хрупкую девчушку, сидевшую между их предводителем и суровым черным воином. Она раскраснелась от выпитого глотка вина, в этот раз разрешенного ей Микулицей. Русые ее косы рассыпались по зеленому кафтану. Лучники уже признали в ней свою, а теперь убедились что перед ними лесная весталка, волховиня дубрав, которых уже почти не осталось на земле. Она была им сестрой еще более любимой ими за то, что они бессмертные встретили здесь смертную защитницу старых Богов.

Мари подождала, когда все отмякли и успокоились, и только после этого заговорила.

– Братья мои. Все мы слуги Матери-Природы, Богини Артемиды. Мир, что строили мы столько лет, начал гнить, гнилью зависти и корысти. Потому решили мы Совершенные рвать его на куски и куски гнилью не тронутые сохранить пытаться. Беренгарий, что в маркграфстве Еврейском казну копил, вчера снялся с калитой своей и направился в Залесские леса, подальше от смуты. Вам же предстоит встать во главе тех воев, чьи мечи еще чужой ржой не потравлены, и создать здесь воинский круг из тех куреней, что вам присягу дадут и войдут в новый вечный союз. Начинайте с лесных куреней, здесь народ по слабже, чем в горных. Здесь они землю чуют, к земле притулиться хотят, хозяйством обрасти. А где хозяйство, там воину смерть. Так что с лесных начинайте, с кантонов Швиц, Ур да Унтервальден. Эти три в круг замкнете, остальные сами привалятся. И двигайтесь к Берну. Мы сейчас туда тоже поскачем. Вас в имперском городе ждать будут. Создавайте братья медвежий оплот в сердце западных земель. Все Артуры, кто с земель уходить будет, все к вам придут.

– Прости Хозяйка Леса, – По древнему обратился к ней Телль, – Всех Медведей мы здесь среди гор этих не разместим никогда.

– Так вы ж не одни будете. Еще Стражи придут. А вы ждите больших испытаний, кровавых и страшных лет. Спасибо за угощение. Прикорнем мы тот на опушечке и с первыми лучиками в дорогу.

– Ну, уж нет, не на опушечке. Таким гостям и перины не жалко, – Телль дал знак, и из шалаша лучники вынесли пуховые перины и шелковые одеяла, – Это нам местный аббат пожертвовал, – Смиренно потупившись, сказал дюжий молодец, но не удержался и захохотал во весь голос, спугнув лесных птах.

– Ну, ему и зачтется, – В тон ему сказала Мари, потянулась и коротко сказала своим, – Спать, – Встала с тюфяка и пошла к перине, неожиданно дав легкий подзатыльник Жанне.

– Чего? – Вздрогнула она, – Спать?

– Ты им про Моргартен, про сражение это, что сейчас у тебя перед глазами было, не говори ничего Это праздник не наш, а феи Морганы, хозяйки островов блаженных – «островов яблок». Это она там свой урожай собирать будет. Больно им бессмертным будет знать, сколько жертв туда на поле битвы ей приведут из смертных побратимов своих. Пусть в неведении пребывают. Иди, отдыхай, Принцесса.

Жанна опять подивилась всезнанию Мари и покорно пошла спать, чуя, что силы у нее на исходе.

С первыми лучами солнца опять скачка, опять ветки хлещут по лицу, опять пот струйками заливает глаза, и сползает по спине. Дорога, дорога, дорога. Жанна уже престала замечать, развилки и перекрестки. Все слилось в одну дорогу, только полукружие Альп на горизонте было неизменным. Река, вдоль которой шла, немного петляя, эта бесконечная дорога сделала какую-то странную петлю и они, выскочив на опушку, увидели пред собой четыре башни замка Туне.

– Берн, – Мари резко натянула повод, подняв иноходца на дыбы. Подумала и направила его к мосту Нидербрюкке через предместья Ааргау и Ваадт, – Чего ж они так звуки то тянут, как ряязанцы, – Раздраженно подумала она.

От моста разбегались три улицы: Госпитальеров, Крестьян и Храмовая. Немного подумав, она повернула к комтурству братьев Иоаннитов.

Кони осторожно ступали по булыжной мостовой между серо-зелеными домами с галереями вдоль первого этажа. На Гошпитальгассе, прорезавшую весь город, выходили узенькие улочки.

– И шепелявят к тому же, – Опять подумала Мари, – Вырождаются вояки.

На каждом перекрестке били фонтанчики с питьевой водой, украшенные всяческими фигурками.

– Братья госпитальеры постарались, а то бы они тут все от кишок загнулись, – Глядя на грязный лоток мясной лавки, отметила всадница, но вслух сказала, – В конце улицы будет странноприимный дом иоаннитов, а рядом Храм. Вы у коновязи подождете, а я скоком туда и обратно. На этой помойке задерживаться не будем. В лесу заночуем.

И, как будто ожидая этих слов, из-за поворота появился Собор Святого Винценцо со своим стометровым шпилем. Всадники спешились, подвели коней к поилке и стали поправлять сбрую. Мари же нырнула под высокие своды Собора и сразу направилась в его дальний угол, где в тени колонн скрывалась маленькая дверка, ведущая в покои ландмагистра ордена.

Передав ему привет от хорошо ему известных Мастеров и братьев, назвав условные слова и показав соответствующие знаки, она была принята с должным почтением и почитанием. Хотя магистра ни мало удивило, что посланцем такого уровня оказалась миловидная особа в рыцарском обмундировании и в сопровождении малой свиты. Однако, присмотревшись повнимательней к сопровождающим посланницы, он понял свою ошибку. Все его знания подсказали ему, что городской дружины, да пожалуй, и его братьев будет маловато, если бы он вдруг захотел пленить их госпожу.

Разговор к его удивлению был короток донельзя. Посланница передала ему, что бы он расширял систему госпитального и лазаретного приема и внимательней следил за состояние гигиены в городе. Затем она мягко намекнула, что при смене власти в соседних землях, город должен занять нейтральную позицию. А далее принять новых властителей с радостью и радушием. Причем братья госпитальеры должны остаться в стороне от этих перипетий и вынести свои обители за стены города, огородив их карантинными заставами. Все это она пробросила быстро скороговоркой. Подошла под благословение. Поцеловала руку аббату и, повернувшись, быстро вышла из Собора, только раздался удаляющийся стук копыт.

Магистру этой встречи хватило потом на добрый месяц раздумий и несколько лет работы. На старости лет перед встречей с Господом он поставил в Соборе перед иконой Богоматери огромную свечу, за то, что эта встреча была. Теперь он понял, что, не смотря на всю ее мимолетность, она перевернула ему всю жизнь. Точнее она сделал его жизнь такой, какой она была.

А кони мчали дальше и дальше, оставляя за собой города и поселки. Незнакомые названия мелькали, как в странной игрушке показанной Жанне Микулицей, где разные картинки сменяли друг друга, если смотреть через трубку на солнце. Остались позади каменные исполины Альп, верховья Сены, серые стены аббатства Клерво, где когда-то неистовый Бернар, про которого много рассказывал Микулица, создавал орден своих бернардинцев. Промелькнули башни и подъемные мосты Труа города, которому обязаны братья храмовники утверждением своего Устава. Уже Сена стала полноводной рекой, по которой сновали туда сюда рыбачьи лодки и баркасы, уже впереди показались купола и шпили Парижа, и только тогда Мари сбавила темп скачки.

Внимательно вглядываясь в течение, своим природным чутьем нашла намытую недавно косу и направила иноходца прямо в речную волну. Действительно здесь оказался брод, доселе местным неизвестный. Всадники спокойно переправились на другой берег незамеченные никем. Мари решила въехать в Париж с западной стороны, со стороны Булонского леса, откуда, даже если и был хотя один шанс на нежелательную встречу, ее не ждали. Угрюмы накинули клобуки дорожных плащей, последовав примеру Мари и Микулицы. Только Жанна по приказу госпожи осталась в костюме пажа и выехала во главу процессии. Проскакав через лес и поля, Мари вдруг резко остановилась у небольшой рощицы и прислушалась. Еле слышный стук копыт десятка всадников приближался к ним со стороны замка Лувр, старой резиденции тамплиеров.

– Не нравиться мне этот цокот, – Задумчиво вслух проговорила Мари, – В Лувре ныне главный казначей со своей сворой окопались. Это точно ищейки Ногарэ. А мы туда не пойдем. И в Тампль не пойдем, где нас все ждут. Мы ребятки сейчас в лесу затихушимся, переоденемся и под все фанфары, со всеми прапорами развернутыми поедем через Малый мост прямо в Нотр-Дам де Пари на службу заутреннюю. А на-ка все в чащу! – И раздвинув ветви, скрылась в глубине рощи. Ровно через полчаса на дороге из рощи в сторону Малого моста появилась процессия знатной дамы, сопровождаемой пажом, верным кавалером и телохранителями. Оруженосцы держали копейные прапора, на которых развивались гербы дамы и кавалера, говоря об их принадлежности флорентийскому герцогскому дому. Герцогская тройная лилия была вышита и на попонах коней и на кафтанах пажа и оруженосцев. Платье дамы к тому же было как открытая книга. Правая его сторона была расшита лилиями Флоренции, а на левом лифе ярился золотой грифон, символ страшного и неуловимого Братства всадников Богородицы Сионской. Камзол ее кавалера глубоко черного цвета прятал в своем бархате двух золотых львов стоящих на задних лапах, говорящих всем, что обладатель их является представителем высшей касты визитеров империи.

Процессия чинно медленным шагом направлялась туда, куда и положено было двигаться членам Ордена Сиона к Собору Богородицы Парижской.

Пятинефная базилика Собора Парижской Богоматери, как называли его в городе, вырастала на месте двух старых Храмов: Храма Юпитера-громовержца и Храма Артемиды, взяв у последнего его имя. Напротив него отстроили ансамбль дворца служителей империи, называемый Консьержери, да часовню Святого Шанеля.

Они продолжили путь по мосту украшенному орденской символикой храмовников, откуда новый, еще строящийся Собор предстал во всей красе. Жанна подняла голову и вздрогнула, она узнала тот серый город, и тот страшный остров, на котором пылал костер, скрывший в своем пламени мужественного старца, ее знакомца с острова.

Жидовский остров, – Услышав ее мысли, сказала Мари, – Но это будет не сейчас. А королевские ищейки пусть ловят тайных посланцев пробирающихся под серыми плащами к Великому Магистру Жаку де Моле.

Она дала знак и старший Угрюм поднес к губам серебряную фанфару. Звук ее чистого голоса разорвал утреннюю тишину сонного города и, прокатившись по реке до самого Лувра, разбудил спящего Филиппа. Кавалькада флорентийской дамы, олицетворяющей в Париже представителя высшего сюзерена, для провинции Иль-де-Франс уже выехала на площадь перед Собором. И действительно Париж находился в вассальной зависимости от герцогов Флорентийских. Даже в гербе города флорентийские лилии занимали верхнюю половину – главу щита, отодвинув норманнскую ладью Парижа в нижнее вассальное поле.

Филиппу уже донесли, что в городе появилась знатная особа, судя по гербам и спутнику, имеющая отношение к имперскому дому. Разбуженный ее фанфарами он ломал голову, что это? Блажь коронованной вертихвостки или официальный визит с проверкой. Но в любом случае встречать ее надо самому и очень галантно. И он приказал готовить главную залу к приему гостей.

Тем временем, дама спешилась и, склонив голову в смирении, вошла под своды Собора. Под руку ее поддерживал кавалер в черном, шлейф ее платья из какой-то газовой ткани нес молодой паж, тоненький, как тростинка. Двое оруженосцев, в накинутых поверх камзолов монашеских плащах, сопровождали ее к алтарю, двое других – зорко стерегли коней. Дама вошла, преклонила колено у входа и направилась к алтарю, бормоча под нос молитву. Там она встала на колени, на предварительно подложенный ей сопровождающими коврик восточной выделки с высоким и мягким ворсом и, сложив руки на груди, стала истово молиться, как усердная прихожанка или монастырская сестра. Из-под накидки, скрывающей ее лицо, выбивались пряди огненно-рыжих волос, что еще более склоняло к мысли о принадлежности дамы к правящим домам Ойкумены. Она даже не заметила, как рядом с ней пристроился молиться монах в коричневой сутане, с надвинутым на голову капюшоном.

– Здравствуй Жак, старый дружище Бернар, – Мысленно произнесла Мари.

– Здравствуй Сиятельная. Каким ветром?

– Попутным. К тебе нес меня восточный ветер. Очень быстро. За нами следят. И знания у них есть. Готовь казну к отправке в Залесье. Готов братьев к уходу на окраины. Готовь лучших к борьбе и унижениям. Все.

– Целую. До встречи, – Она стояла, не поднимая головы и не прерывая молитвы. Даже не заметила, как ушел монах.

Со стороны казалось, что дама впала в какой-то транс. Шепот ее становился все несвязьней и быстрее, затем она стала заваливаться на бок. Кавалер подхватил ее и прыснул в лицо водой. Она раскрыла закатившиеся глаза, тряхнула головой, поблагодарила кавалера взглядом. Закончила молитву, встала и, опираясь на руки сопровождавших, направилась к выходу, на ходу поручив мальчишке пажу отдать мешочек с золотыми динарами служителю Собора.

Выйдя на свежий воздух, дама обмахнулась широким кастильским веером, и бледность стала сходить с ее лица. Паж и кавалер продолжали поддерживать ее под локти, но она сама достаточно твердо пошла к лошадям.

– Госпожа, – Громко сказал паж, еще по молодости не умеющий сдерживать голос, – Может, отдохнете немного, спертый воздух Собора не полезен для вашего здоровья.

– Нет, мой мальчик, – Еле слышно ответила она, а в глазах мелькнула смешинка озорной девчонки, – Не будем задерживаться надо собираться в дорогу, До дома путь не близкий.

Весь диалог был услышан подходящими послами короля, еще раз убедившимися, что дама пташка залетная. Они подошли к визитерам и, отдав положенные по этикету поклоны, протянули скрепленное печатью Филиппа приглашение отобедать во дворце. На словах они не менее любезно пригласили прекрасную незнакомку и ее спутников посетить Шателье и почтить своим присутствием наместника этих благодатных земель короля Филиппа Красивого.

Дама растерянно посмотрела на своего спутника, во взгляде ее читалась не решительность и сомнение. Только Микулица уловил в них знакомую хитринку. Она повернулась к посыльным:

– Я право не знаю… я в растерянности… удостоиться такой честь быть приглашенной самим венценосным Филиппом…. но…я не лучшим образом себя чувствую… к тому же мы не готовы к такому визиту… не одеты подобающе… без свиты…, – Она сделал паузу, переводя дух, бледность опять стала покрывать ее лицо, на лбу выступили капельки пота. Паж быстро промокнул их тончайшим фламандским платком.

– Госпожа может отклонить предложение короля, он будет не в обиде. Притом мы видим, что вам нездоровиться, – Посланники любезно отступили на шаг.

– Впрочем…, – Она как бы просящее посмотрела на своего кавалера, что не укрылось от глаз посланников, – Впрочем, если король даст нам время на то, чтобы мы привели себя в порядок, то мы через час будем во дворце, – В ее голосе больше было вопросительной интонации, чем утверждающей, но когда ее черный человек, о руку которого она опиралась, кивнул, она уже утвердительно закончила, – Если король позволит, через час будем.

– Конечно же, госпожа. Король будет рад видеть вас через час у парадного входа в замок, – Посольство галантно раскланялось и спешно отступило в сторону.

Дама с трудом села в седло коня, упираясь на плечо оруженосца, по-женски свесив ноги на одну сторону. Остальные уже сидели в седлах. Один из оруженосцев взял ее коня под уздцы, и все они направились к обители Святого Дионисия, Сен-Дени, как принято называть здесь. Гийом де Ногарэ, сам бывший среди посланцев короля, кивком головы послал за ними двух ищеек, пусть разнюхают. Кто и зачем?

Мари, увидев все это боковым зрением, беззвучно расхохоталась. Она знала, что пока она здесь разыгрывала комедию, люди Жака де Моле, любимого ее Бернара, уже подготовили декорации следующей сцены в Сен-Дени, расставив статистов и сменив реквизит в одном из гостевых апартаментов монастыря.

Аббатство Сен-Дени было старейшей христианской общиной в Париже, при том никто даже не задумывался, что покровителем ее был, самый веселый из святых – Святой Дионисий, ставший святым из доброго Диониса – бога вина и виноградной лозы. Когда-то здесь не было мрачных стен, а стоял прекрасный Храм, где жили вакханки, Жрицы Забвения. После боев и сражений опаивали они героев вином и дарили им свою любовь, заставляя забыть кровь и стоны раненных. За городом на левом берегу Сены выстроены были амфитеатр, форум и бани, там проходили празднества в честь этого бога – вакханалии. Дионис любил воинов, и они платили ему взаимностью. Здесь же построили они свое ристалище – Марсово поле. Как Артемида превратилась в Марию, так и воинственный Apec стал не менее воинственным Марсом. На этом поле проходили божьи суды, судебный поединки, и на этом поле устраивались рыцарские турниры – карусели в честь достойных богов Марса, Артемиды и Диониса. Не даром распорядители такого рода действ – герольдмейстеры, то есть Мастера традиции, клятву давали во имя Бога, Девы Марии и Святого Дионисия. Вот в аббатство этого святого, бывшего покровителя Жриц Забвения, и направили свой путь Мари и ее воинство.

Королевские ищейки, опередив путешественников, быстро разузнали, что к чему. Миловидная горничная, бегущая вывешивать тонкие полотняные простыни на просушку, мимоходом рассказала, какая привередливая эта фифа, что живет у них, как затворница, уже неделю, но при этом благосклонно отозвалась о ее оруженосцах. Старая кухарка, не очень разговорчивая, сварливая баба, проскрипела, что, мол, сами не знают, что хотят эти господа. Сегодня им подавай одно, завтра другое. Маленький посыльный добро отозвался о паже, своем погодке, только заметил, что он больно хиловат и скромен, как девчонка. Привратник монах бросил, только то, что господа приехали давно и в основном занимаются молениями. Картина сложилась почти что ясная. Дама больна и кавалер везет ее, по всей видимости, или к какому-то знахарю, которого проморгали инквизиторы, или на воды. Сам кавалер, да и дама, из знатного рода, прямых управителей Ойкумены. Мальчишка паж, по всей видимости, девушка, любовница, то ли кавалера, то ли дамы, у знатных и так бывает. Оруженосцы – парни хоть куда, из самых отборных воев. Никакой тайной миссии у гостей нет, но дружить с ними надо, потому, как, вернуться они в свою Тоскану, так среди родни и поведают, как их тут привечали. Не дай Бог, отзовутся плохо, можно легко потерять не только трон, но и голову. Но если залетную даму принесло из северных земель, или с востока, что тоже вполне могло быть, то еще хуже. Там вообще решают со слов родни в один момент.

Гийом выслушал своих людей и понял. Даму надо облизывать со всех сторон. Кавалера ублажать. Главное побольше меду и патоки, золота и каменьев. Музыки и шутов.

Через час по подъемному мосту, ведущему в Шателье или, как его называли в Тоскане, в Шатерный Замок, звонко застучали подковы. Стража широко распахнула ворота, и всадники въехали на широкий двор резиденции короля Иль де Франс, Филиппа Красивого. Слуги в расшитых ливреях суетливо помогали гостям сойти. Дама капризно надула губы, и не сошла с седла, пока ее собственные оруженосцы не помогли ей. Она величественно подошла к крыльцу, где их вышел встречать сам король. Кавалер почтительно шел на полшага сзади, и теперь было ясно, кто из них занимал верхнюю ступеньку в иерархической лестнице правящего рода. Паж выскочил вперед, снял с головы бархатный берет с причудливым плюмажем, и по плечам рассыпались длинные завитые локоны цвета спелой ржи. Он сделал глубокий поклон в сторону короля и его свиты и представил даму и ее спутника:

– Герцогиня тосканская Мария Медичи, княгиня этрусская, графиня швабская и прочая и прочая, в сопровождении достойного рыцаря Ордена всадников Богородицы Сионской, князя венгерского и трансильванского Росмонда Беррийского, по приглашению его королевского величества Филиппа Красивого, да продлятся его благоденственные года, с визитом.

Рядом с Гийомо де Ногарэ стоял маленький человечек в неприметном сером камзоле, который шептал ему в ухо быстро, почти скороговоркой комментируя слова пажа:

– Медичи один из богатейших и главнейших родов в Тоскане, практически главные имперские контролеры финансовой сети на западных землях. Этрусские роды – прямые потомки ханов Орды и родственники всех правящих прямых наследственных родов. Швабские графы родня соправителям империи в первом поколении. Так что птичка эта, одна из владелец всей Земли Обетованной. Орден Сиона глава всей финансовой сети. Венгерские корни – корни самых воинственных медвежьих родов. Трансильванские, если еще и ведут к графу Дракуле – прямое указание на связь с Посвященными. Имя говорит о том, что сам из росских медведей. Спутник ее, если не родовитей дамы, то…, – Он понизил голос до почти не слышного шуршания, – То нашего короля родовитей ступеней на пять. Она явно больна и больна неизлечимо. Он ее сторожит, по всей видимости, по воле отца. Паж – совершенно точно, девица. Телохранители из высшей касты воинов, таких нет ни у одного наместника, не то, что у нас, даже у орденских братьев, – Он замолчал, тяжело переводя дух.

Король уже спускался на встречу гостям, радушно приглашая их во дворец. Ногарэ задумчиво теребил манжет. Все проследовали в парадный зал дворца, и расселись вокруг накрытого стола, стоявшего посреди залы. Герцогиня была ослепительна. Платье цвета червонного золота с расшитыми по полю желто-золотыми Лилями, как бы подчеркивало, кто здесь имеет право на ношение этого герба, в открытую кидая вызов королевской мантии с лилиями. На рыжих волосах сияла огромными бриллиантами удивительной красоты корона, в центре которой выделялся своим размером изумруд, какого-то неземного глубоко-зеленого цвета. Рыцарь был в своем излюбленном угольно-черном одеянии с серебряной отделкой. Паж, стоявший за спиной хозяйки походил на лесного эльфа.

– Это посланцы Люцифера, – Шепнула одна дама другой, – Посмотри на нее и на него. Она сама смерть, настолько она бледна. А он просто…

– …сам Люцифер, – Подхватила ее подруга, – Как же я хочу с ним познакомиться!

Король склонился к гостье, предлагая откушать, и завел с ней беседу. Время тянулось незаметно, во взаимных комплементах, сплетнях, и ничего незначащих обменах любезностями.

Вдруг Ногарэ уловил слово «Фландрия» промелькнувшее в беседе. Фландрия была для него как зубная боль. Захватив этот цветущий кусок земли с его ремесленниками, городами и пастбищами, он считал, что сделал удачный ход. Тем более что все было продумано и заранее купленные горожане из среды самых алчных, предварительно криком кричали, зовя к себе франкских рыцарей. Но теперь в этом котле все бурлило и кипело, варево под именем «Фландрия» готово было вырваться из котла. Поэтому он отложил недоеденный кусок и, делая вид, что рассматривает налитое в бокал вино, прислушался. Дама щебетала про сукна, выделываемые в Брюгге, про его каналы, про городскую башню Белфри возвышавшуюся в центре города. Она даже как бы невзначай посмеялась, что название ее означает «звон свободы» и колокол, звонящий на ней к заутрене, всегда нес голос свободы. Потом так же мимоходом упомянула, что, мол, ходят слухи, что фламандские арбалетчики лучшие в мире и что им не страшна никакая рыцарская конница, тем более не Орда, а наместнические дружины и наемники. На возражения короля, опять защебетала, что она в воинском деле ничего не понимает, и с этим надо обратиться к ее спутнику, но ненароком упомянула, что герб Фландрии Имперский лев, и является она областью прямого имперского подчинения, округом ремесленного производства и морской торговли. Затем разговор ушел на фламандские кружева, сукно, цветы и морские прогулки.

Второй раз Ногарэ встрепенулся, когда захлебываясь в упоении, но, по-видимому, ничего не понимая в том, о чем рассказывает, описывала королю, что такое соборное собрание. Она, по ее словам, много поездила, и ее сильно поразило, что во многих провинциях и уделах наместники собирают всех представителей главных сословий:

сражающихся, молящихся и кормящих и советуются с ними по главным решениям своим. Она опять заахала и заохала, как это мило и правильно. Но вскоре разговор ушел в другую сторону и Ногарэ опять потерял его нить.

Это он потом не раз вспомнит этот день. И тогда, когда, рано утром по зову колокола поднимут в Брюгге восстание горожане, потом получившее название «Брюггской заутрени», и тогда, когда в битве при Крутре фламандские арбалетчики наголову разобьют рыцарей короля. Вспомнит Ногарэ, этот день, когда по приказу из Имперского центра создадут при короле Генеральные штаты, высшее сословно-представительское учреждение, контролирующее действия короля. Но все это будет потом, а пока он заметил, как закашлялась герцогиня и быстро приложила к губам, тонкий платок. Как неуловимым движением спрятал его паж, но он успел заметить пятна крови на нем.

– Умирает, чахотка, – Подумал он.

Рыцарь наклонился к своей спутнице, шепнул ей что-то, и они засобирались откланяться. Дальнейшее его не интересовало. Он так ушел в себя, что совершил непростительную ошибку, которую вспоминал все годы до смерти и которую вспомнил на смертном одре. Он не послал за ними соглядатаев, решив, что утром прицепит к ним своих людей.

Утром их в Париже не было. В аббатстве Сен-Дени сказали, что дама и ее свита, не возвращались из дворца, только заехал один оруженосец погрузил вещи на двух заводных лошадей, расплатился и скрылся в ночи. Городская стража сказала, что выпустила из ворот, за приличное вознаграждение, нескольких всадников, отправившихся по южной дороге. Погоню снаряжать не стали, объяснив себе, что у герцогини открылось кровохаркание и жить ей осталось дни, по этому и уехали гости скоро, спеша довезти ее домой, живую.

Как бы они опешили, если бы увидели утром, километрах в двадцати пяти на север от Парижа на берегу Сены живописную компанию. Четыре дюжих молодца жарили над костром, медленно поворачивая вертел, средних размеров кабанчика. Монах, саженого роста, расставлял на белом рушнике все необходимое к трапезе, иногда отхлебывая из горлышка ведерной бутыли. А в реке, несмотря на утреннюю свежесть и прохладную воду купались две наяды, нисколько не стесняясь присутствия мужчин, впрочем, те и не смотрели в их сторону, занятые своим делом.

Королевские приближенные еще больше бы растерялись, если бы вгляделись в лица этих речных дев. Одна из них была умирающая герцогиня Мария Медичи, а вторая ее молоденький юный паж. Лицо герцогини раскраснелось, тело, налитое молодостью и силой отметало всякую мысль о ее скорой смерти, да даже о возможности хоть какой-то болезни. Паж при более близком рассмотрении, как и предполагал Ногарэ, оказался миловидной девушкой, входящей в пору зрелости, и предполагающей распустится в дивный цветок. Они вволю наплавались и, выйдя из воды, подхватили махровые полотенца, а, завернувшись в них, с хохотом рухнули у накрытого стола.

– Микулица, дружочек, есть хочу! Уморил король. И сам уморил, глупостью своей и голодом уморил, – Она резким взмахом кинжала отрезала огромный ломоть жареного мяса и вцепилась в него белыми, как снег зубами.

– Вина налить? – С усмешкой спросил Микулица.

– Налей! А то там кто-то всех травит малыми дозами, яд им вино подсыпая. Я пить не стала. Это наверно этот холуй его, Гийом. Все сидел, принюхивался, прислушивался. Какую-то букашку из ведунов в зал запустил нас прощупать. Теперь наверно от головных болей та букашка на стены лезет. И поделом, не суй свой нос в чужой вопрос! – Она залилась смехом.

– Ты зря там с пророчествами по лезвию ножа ходила. Вдруг кто из этих новых магов был бы. Вдруг бы раскусили?

– Ты что братец! Я ж не весталка какая-то, чтобы ведунов, да упырей бояться. Ладно, ну их. Свору их от братьев храмовников хоть на чуть-чуть отвели, и то спасибо нам. Я не о том. Видишь Микулица там, на взгорке городок с ноготок, – Она показала полуобглоданной костью на север, – Эта деревенька зовется город Понтуаз. Ты гляди, гляди это в будущем родина твоя. Ты потом из этого городка приедешь в Париж и обоснуешься на улице Писарей рядом с Собором Парижской Богоматери, где мы молились вчера. Ты что опешил? Я ж не сейчас тебя посылаю. К тому времени эти все сотрапезники наши перемрут. Так что тебя никто не узнает. Разве только, кто из младенцев вчера запомнил, – Она опять рассмеялась, отхлебнула из кубка и продолжала, – Это после. Сейчас возьмешь Жанну, отнесешь ее к Сибилле на Кипр. Пусть науку постигает. Она нам теперь под ногами путаться будет. Через год заберем и отправим на Рюген в Аркон. Век живи – век учись.

– Может рано еще, – С надеждой спросил монах.

– Поздно скоро будет. Ты меня у переправы в Англию догонишь. У нас там дела теперь. Понял?

– Понял Мари, чего не понять, – Он хотел встать.

– Сиди. Я что тебе уголья в штаны насыпала, или ты думал, что мы эту малявку неучем с собой таскать, как сундук с нарядами будем. Нет. Она нам ровней нужна. Сиди. Не к спеху.

– Сижу, – Понуро сказал монах.

– Теперь тебе, – Мари, раскрасневшаяся от выпитого вина, от спектакля который дала королю, от победы над ищейкой Ногарэ, от жизни, повернулась к Жанне, – Микулица отнесет тебя к Сибилле. Гребень не забыла? Ресницами не хлопай и привыкай, что я знаю все. У этой куклы ты будущее предсказывать учиться будешь, в этом она Мастер. Значит, гребень ее не забудь, а то тут и Микулица не поможет, охрана у нее как цепные псы. Схватят… и с обрыва на корм рыбам, вроде как жертва богине. Скрутят и тебя и его. Так что, гребень держи при себе. Придете к ней, от меня привет передайте. Еще сейчас дам заколку нашу девичью, из Храма Артемиды, она поймет, что это не просьба, а почти что приказ. Кобениться будет, вы в голову не берите. Приказ – есть приказ. Останешься у нее, по этой заколке она поймет, что ты из разряда вравроний-дев. Те, которые воительницы, к которым сама Мать-Природа благоволит, и что тебя через Храмы любви пропускать не надо, хотя учить этому не возбраняется. Все смотри, всему учись. Сибиллу слушай. Она хоть и балаболка и на первом месте у нее… то, что не у тебя…. но все равно Совершенная. Мудра в своей науке прорицания, как никто. Учись тебе не одну жизнь, дай Бог, жить придется. Пригодится потом. Тебе Микулица, – Она повернулась к монаху, – Мое последнее слово оставишь ее и назад ко мне. Сибилла в тебе души не чает, и всеми силами залучить к себе пытаться будет. Оставь на потом. На ваш век хватит, – Она улыбнулась, – Ты пока мне здесь нужен. Полетишь за Жанной назад, потешишь подружку, если захочешь. Вопросы есть?

– Мари, что мне делать, если я с Сибиллой не уживусь? – Робко спросила Жанна.

– Уживешься!

– Что ты девчонку наотмашь бьешь, – Вступился Микулица.

– Потому что люблю, и нам она в нашем сонме нужна, а не на костре вместе с ведьмами, – Резко ответила Мари. Повернулась к Угрюмам. – Братцы не чуете ничего?

– Нет, – Коротко ответил старший.

– Ну и славно. Пойдем крестница купнемся. Не смотри ты так на этих балбесов. Угрюмы они и есть Угрюмы, Это им не в укор, а в похвалу. А Микулица он влюбился в тебя, потому и не хочет, чтобы я из тебя весталку делала. Нет любви у весталок. Не по-ло-же-но!

– А вот это ты врешь! На себя посмотри! – Сказал Микулица и пошел в лес.

– Злится, потому что правда. И он прав. Чего скрывать. Вот я весталка…. а была любовь долгая и счастливая. Детей не было, а любовь была. Так то вот, – Она вздохнула, – Но такой доли тебе желать не хочу. Лети к Сибилле, учись у нее по жизни порхать как мотылек, пригодится. Через год я заберу тебя, сама явлюсь. Отправлю в Аркон воинскому искусству учиться у Валькирий, пригодится. А дальше посмотрим. Толи Велесу представлять, то ли Артемиде. Не до этого сейчас. Поняла?

– Поняла. Расставаться жаль. Это ж сколь времени пройдет, пока встретимся.

– Это ты малая время пока считаешь. Станешь с нами ровня, о времени забудешь. Ступай, учись, ровняйся.

– Хорошо. Когда?

– Купаться пошли! Эй вы, Угрюмы, мясо погрейте, вино другое достаньте покрепче, пошли мы купаться. Хворь, да сглаз смывать. Побратим! – Она крикнула в сторону леса, – Не дуйся!

Взяла за руку Жанну. Скинула полотенце и побежала к обрыву, увлекая ее за собой. Микулица собирал вещи в переметные суммы, бурчал что-то поднос, но в глубине души был согласен с Мари. Девчонку надо учить, надо ставить на ноги. Одна такая ошибка как тогда, в лесу в Альпах, и ее не будет вообще. Не успей она подставить щит под стрелу Телля, и плач не плач, а ехали бы они дальше без нее.

Угодить же кому-то из небожителей, что бы даровал ей бессмертие, он знал по себе, задача не из легких, особенно для дев. Если не замолвит Малка, он мысленно назвал ее старым именем, словечко, да не представит самой Богине Артемиде, то считай и думать об этом впустую. Потому и любила ее Сибилла, что только так пришла она к Совершенным. А после нее, почитай, более никто.

– Все правильно, все так. Обидно только, что прикипел душой к малявке этой, – Думал он, – Но все сладится. Выучится – встретимся не раз. Но в душе понимал. Жрицы Артемиды – это особый клан, с ними мягкости и душевности не будет. Только вот Малка, да и то потому, что они с детства знакомы, а так…и обидел он ее зря…и про любовь напомнил зря…и вообще он старый заскорузлый пень, мхом лет поросший. Он кряхтел и собирался.