Читать книгу Взвейтесь соколы орлами! - Андрей Сиваков - Страница 3

Открываю глаза. В комнате дневной полумрак, окна зашторены. Состояние мерзопакостное. Во рту послевкусие пустыни Сахары и театра кошек Куклачёва. А голова гудит, как вечевой колокол в Великом Новгороде. Оторваться от подушки нету сил. Но чувствую, что рядом под одеялом посапывает что-то горячее. И вот это что-то или кто-то на секунду перестаёт сопеть, повернулось с боку на спину и ещё громче засопело. Ну тут уж любопытство взяло верх. Приподнимаюсь на локте и заглядываю под одеяло. Батюшки святы! Рядом в полном неглиже моя жена Зинаида Павловна. Но только не сегодняшняя, которой уже под 60, а совсем юная, как в студенческие годы. Потихоньку сползаю на пол. Оказывается я и сам нагишом, как Адам до грехопадения. И одежды моей рядом не видать, хотя по полу какие-то шмотки и разбросаны. Беру первое, что под руку попало. Раз с рукавами – значит пиджак. Рассматриваю внимательнее, а это гусарский доломан, расшитый золотистыми шнурками. Вот был бы я хорош в доломане до пупка и без трусов. А на кресле рядом шелковый халат с иероглифами. Скорее накинул его на плечи и запахнул. А воротник-то у халата соболий. Ну точно, китайская подделка, умеют же гады делать. Сажусь в кресло в дальнем углу, где потемнее. Любое освещение сейчас может ударить по глазам, как настольная лампа в допросной на Лубянке. И откуда здесь гусарская форма? Прямо Бородино какое-то вперемешку с Хеллоуином. Надо вспоминать на каком же я свете? Просто наваждение какое то. «Вдруг, как в сказке, скрипнула дверь»… И в неё входит босиком, но в халате молодой мужчина лет двадцати. Высокий, стройный, офицерскую выправку за версту видать.

– Андрюшонок! Ты тут? – спрашивает шепотом.

– Послушайте, товарищ! – так же шепотом отвечаю я: – На свете есть только один человек, который вправе меня так называть, и это вовсе не вы, а мой брат Кондрат Евгеньевич.

– А я-то по-твоему кто?

– Кто, кто? Незнакомец в пальто, вот кто. И потрудитесь представиться. Вы всё-таки в моём номере. И, кстати, что вы тут делаете?

– Андрей! Ты что, не узнал меня? Ну точно богатым буду, поскорее бы. Это же я, Кондрат!

– Вы Кондрат? Да вы в зеркало на себя гляньте. Из вас мой брат, как из меня Пугачёва!

И вот этот молодой человек подходит к зеркалу у камина и застывает, как вкопанный – ну прямо каменный гость. Тогда я поднимаюсь из кресла, подхожу к нему, встаю рядом и тоже заглядываю в зеркало. И вот уже два каменных гостя оторопело смотрят в зеркало, не в состоянии пошевелиться. Ну просто музей восковых фигур мадам Тюссо – Кузьминский филиал. И тут я начинаю, хоть и медленно, но что-то соображать. Сегодня получается третий день лёгкого запоя – «белочке» появляться явно рано. Если бы процесс мышления и переплетения мозговых извилин сопровождался соответствующим звуком, то мы бы ясно услышали скрежет заржавевшего механизма. И тут меня перемкнуло.

– Кондрат! А это действительно ты? – осторожно полюбопытствовал я.

– Да теперь уже и не уверен, но зовут меня действительно Кондрат Евгеньевич Сиваков. А вот кто ты, парень?

– Так и я знаю, что я Андрей Евгеньевич Сиваков, но вот что за вьюноша на меня из зеркала смотрит?

– Своя своих не познаша! – сказал незнакомец.

– А вот теперь я уже немного склонен к тому, что бы поверить, что Вы Кондрат, только помолодевший более, чем на пятьдесят лет, ибо только он смог бы цитировать Новый завет в подобной ситуации.

– И что с того?

– Меня терзают смутные сомнения. Я уже года три читаю фантастику про попаданцев из серии «Наши Там». И невольно ставил себя на место того или иного героя. Тебе приходилось хоть что-то прочесть из этой литературы?

– И ты называешь это литературой? Конечно же не читал и читать не собираюсь!

– А вот и врёшь! Ещё как читал и даже кино смотрел.

– И что же это?

– А вспомни у Булгакова «Иван Васильевич меняет профессию» – это классика жанра про попаданцев. Все остальные авторы с тем или иным успехом лишь подражали. Меняли имена, города, века, но суть оставалась та же. Люди из века 20-го перемещались в прошлое и, зная будущее, пытались там как-то адаптироваться. Ты улавливаешь суть? И вот срослось – мы с тобой тоже попали! Вот только бы узнать куда, в кого и в когда? Просто «Что? Где? Когда?» какое-то получается, вот только помощь клуба не возьмёшь.

– Андрей! Я готов допустить версию, что наши подсознания где-то блуждают, пока тела мертвецки пьяны. Ведь у наркоманов же что-то подобное бывает. Но глюки-то к каждому приходят персонально – это только гриппом все вместе болеют.

– А если это не глюки! Вот что это у тебя в постели лежит? – спросил я.

– Ну что-то молодое, красивое, горячее и абсолютно голое.

– Вот видишь, а мы с тобой уже не в том возрасте, что бы эротические сны подглядывать. Да и глюки так сладко во сне не сопят. Всё говорит о том, что наши сознания или души куда-то перенеслись, а короче говоря – попали. Давай разделимся и каждый у своей пассии повыспросит где же мы и кто мы. У тебя-то в номере такой же кавардак? У меня вот по всей комнате «Гусарская баллада» раскидана, – констатировал я.

– А у меня «Цусима»! Флотская военная форма с якорями. Так я пойду?

– Давай! И встречаемся через полчаса для обмена информацией. Может, что и прояснится.

Когда за братом затворилась дверь я уже точно уверовал, что мы попали. Мечты сбываются! Мы снова молоды, здоровы и полны сил. Теперь бы только не растолстеть, а то в той жизни я был более чем склонен к полноте. Я подсел на край кровати и тронул за плечико мою ночную гостью.

– Ой, князь, вы уже проснулись? – сказала она, протирая глазки.

– Да, ангел мой, вот решил и тебя разбудить! – а сам подумал, что обращение «князь» уже звучит оптимистично и многообещающе.

– И то правда, заспалась я что то. А вы уже позавтракали, князь?

Я бросил взгляд на нагромождение разной посуды на ночном столике и тяжко вздохнул – холодного пивка бы сейчас. Интересно, тут князья пьют пиво по утрам или нет?

– Ну что ты заладила, князь да князь. Князья нынче в Барвихе на Рублевке живут. Называй меня просто по имени.

– Хорошо, князь Андрей Владимирович!

– Так уж и Владимирович? – переспросил я.

– А то как же? Раз Ваш батюшка Великий князь Владимир Александрович Романов, то и Вы, стало быть, Великий князь Андрей Владимирович. Или запамятовали?

«Мало мне того, что я уже князь, так ещё и великий – лепота!»

– Да нет, всё верно. А как бы ты хотела, что бы я тебя называл?

– Неужто и это запамятовали? Я же – Зина Теплякова, живу у вас во дворце воспитанницей у Вашей матушки Великой княгини Марии Павловны!

– А давай я буду тебя Зинулей величать – уж очень мне это имя приятно.

– Скажите тоже – имя как имя. А Зинулей меня только маменька называла, пока не померла. А когда меня в Павловский Институт благородных девиц отдали, то там мы друг дружку по фамилии называли. Только классная дама обращалась ко мне по полному имени – Зинаида!

– А сколько же тебе годиков, Зинуля?

– Так ещё в феврале шестнадцать исполнилось!

– А что же тебя из института так рано выпустили? Там же вроде до семнадцати лет девушек маринуют?

– Так это в Смольном до семнадцати, а в Павловском и ранее, если служба хорошая подвернется гувернанткой или репетитором. Я же сирота. Папенька мой был штабс-капитан от артиллерии и Георгиевский кавалер Тепляков Павел Гаврилович. В Русско-турецкую компанию с самими Скобелевым и Драгомировым Шипку штурмовал, а потом оборону там держал. Там он и ранен был. Его на излечение в Орловскую губернию определили. А у маменьки там родовое имение было – Богомоловка. Вот они и познакомились. Маменька его выходила, а после они обвенчались. А через год и я на свет появилась. А через несколько лет и сестричка моя младшая, Оленька. Когда мне лет десять было, то маменька сильно занемогла и преставилась, царствие ей небесное. В те годы испанка в наших краях много кого повыкосила. А батюшка наш тогда с горя и запил – слишком по матушке тосковал и вскоре следом за нею ушел. Потому-то меня и взяли в Павловский институт на казённый кошт, как сироту прославленного воина. Оленька же тогда маленькая была и её забрала к себе в Москву одна дальняя родственница.

– Но раз Вы дворянского сословия, то что же с имением то стало? – спросил я.

– А имение-то уже было заложено-перезаложено и отошло за долги во владение Тагино к Юсуповым-Трубецким. Так что я бесприданница. А когда Вы с братцем вашим, Великим князем Кириллом Владимировичем к нам на осенний бал приезжали, то мы с подружкой, Мариной Владиной, сразу в Вас и влюбились. Марина Владина-то француженка. Её из сиротского приюта взяли, как дочь учителя фехтования. Он тоже из благородных был, но погиб на дуэли. А как Ваша матушка, Великая княгиня Мария Павловна, у нашей настоятельницы попросила двух воспитанниц к себе во дворец, так мы с Мариной сами и напросились!

«Ну и дела, подумал я. Француженка Марина Владина – что то знакомое. Да и девичья фамилия моей жены Теплякова. Это что же получается? Я в бредовых мечтаниях изменил собственной жене с ней же самой? Ну, это уж точно фантастика. Так не бывает. И находимся мы сейчас не в отеле, а в собственном дворце»…

– А в постели то вместе мы как оказались? Неужто снасильничал по пьяни? – испуганным голосом спросил я.

– Скажите тоже, снасильничал. Да я по Вам с первого денёчка сохну, А как Вы с братцем Вашим князем Кирилом на Пасхальные каникулы прибыли, то всеношную то в домовой церкви отстояли. А на крёстном ходу, как христосоваться стали, то Вы нас с братцем Вашим к себе и зазвали разговеться. Ну вот и разговелись, – сказала Зинуля и покраснела.

Тут я заметил на простыне темное пятно.

– А это откуда?

– Откуда, откуда? Оттуда! – ответила Зинуля и ещё гуще покраснела.

В этот момент боковая дверь приоткрылась и в ней показался Кондрат. Зина тут же юркнула под одеяло.

– Пойдем ко мне! – шепнул мне Кондрат – Марина только что в ванну отправилась.

У него в комнате царили такой же беспорядок и полумрак, как и в моей.

– Ну что, братец Великий князь Кирилл Владимирович, уразумел, кто мы теперь и в чьи тела переселились наши грешные души?

– Ну, на счёт греховности я бы ещё поспорил, кто грешнее. Я – в той, прошлой жизни или князь Кирилл в нынешней?

В этот момент я заметил и у брата на простыне темное пятно. Он перехватил мой взгляд и смущенно произнес – Ну как-то так!

– Вот это мы удачно зашли! – только и смог я сказать в ответ.

– Так! Давай обобщим информацию, что же нам удалось выяснить, – сказал Кондрат – Я про себя уже всё узнал. Или почти всё.

– Ну я то про себя тоже много чего узнал, кроме того – где же я учусь, раз прибыл на каникулы, а не в отпуск.

– Ты уже скоро на выпуске из Николаевского кавалерийского училища. А я – гардемарин Морского кадетского корпуса и тоже на выпуске, хотя учился и подольше. Тебе недавно исполнилось восемнадцать, а мне – двадцать один. И это радует. Учитывая наш возраст и возраст наших барышень, нас нельзя обвинить в совращении малолеток – сами такие. А в тогдашней России девушек в 15 лет уже замуж выдавали. Значит, минимум информации у нас уже есть, а с остальным будем разбираться в порядке поступления. Андрей, а мы точно не глючим? – подытожил Кондрат.

– А вот ты поди к Марине в ванну, там и почувствуешь, глюк это или нет. Да и я пожалуй Зину в ванну приглашу, а уж потом будем похмеляться и завтракать!

– Выходит мы – названные дети Великого князя Владимира, родного брата императора Александра Третьего и кузены Николаю Второму. Это я из истории точно помню. Так мы не слабо пристроились! – подытожил брат. А я лишь кивнул и отправился к себе в спальню. Зина все ещё сидела на кровати, чуть прикрывшись одеялом.

– Зинуля! А как бы в комнате прибраться и поесть чего-нибудь соорудить?

– Ну так, Андрей Владимирович, у вас на то лакей есть, Прошка. Ему и прикажите!

– И то правда, совсем запамятовал. Вы, Зинуля, прикройтесь ненадолго! – и громко гаркнул: – Прошка!!! Подь сюды, щучий сын!

Главная дверь отворилась и вошёл лакей в измятой ливрее. Морда опухшая, красная и так же измята, как и ливрея. Явно, что тоже с бодуна.

– Чего изволите, сударь? – спросил он, явно стараясь дышать в сторону.

– Вот что, Проша, мил дружочек, – начал я елейным голосом – Сейчас ты пойдёшь на кухню и распорядишься на счет завтрака, а через десять минут вернёшься, всё в комнате приберёшь, накроешь стол на четыре персоны и растаешь в тумане, как с белых яблонь дым. Через полчаса я выйду из ванны, так чтобы тут всё в лучшем виде было, а вот тебя бы не было! Уяснил?

– Так точно, ваше высочество! А что изволите на завтрак подать?

Вот тут то он меня озадачил. Голова-то по-прежнему болит, хоть и чуть меньше. Ну что же, воспользуюсь рецептом Воланда – лечить подобное подобным. Ведь Стёпу Лиходеева могли вернуть к жизни две стопки водки под острую и горячую закуску.

– Вот что, голубчик! Принеси-ка нам графинчик водочки, да похолоднее, к нему грибков, огурчиков и что там ещё. Икры черной, икры красной, да почки заячьи верчёные, да щучьи головы с чесноком. Шампанского ледяного бытылочку и там пироженных разных к чаю. Да, самоварчик спроворь.

– А водочку какую изволите, сударь, анисовую?

– Это ту, что ключница делала?

– Почему же ключница? У нас всё от Елисеева!

– Ну раз от Елисеева, значит не палёная!

– Какая такая Палёная? Новая что ль какая? Так до нас ещё значит не дошла.

– Ну Бог даст, и не дойдёт. Всё запомнил?

– Не извольте беспокоиться. Всё будет в лучшем виде и сей же час!

– Не сей же час, а через полчаса и ни минутой позже – время пошло! И вот что ещё, Проша. Отчего это у тебя морда лица такая круглая и мятая? Ты случаем не из Мордовии?

– Так точно, ваше высочество, из-под Саранска я! – выпалил Прошка и убежал.

Когда дверь за ним затворилась, я обратился к Зинуле:

– А давай-ка ещё раз похристосуемся!

Она встала, стыдливо прикрываясь простыней, прильнула ко мне и прошептала:

– Христос Воскресе, любимый!

«Воистину Воскресе!» – хотел сказать я в ответ, но мои губы были уже заняты. Тут и простыня упала под ноги. В ванну я отнёс Зину на руках. Так вот что означает выражение – «розовое Ню»…

Минут через сорок мы вернулись в спальню. Зина куталась в пушистое полотенце, а я всё в том же китайском халате, вот только уже был уверен, что соболий воротник был натуральный. В спальне был идеальный порядок, а на небольшом столике теснились разные вазочки, тарелочки, розеточки и судочки. Всего перечислять не берусь. Но главным был, конечно, пузатенький графинчик с водочкой. И он, мерзавец эдакий, аж инеем зарос. Я постучал в дверь к брату.

– Вы завтракать собираетесь?

Дверь отворилась и сначала в неё вошла, явно смущаясь, красивая девушка, обмотанная белым, махровым полотенцем по самые подмышки. Так вот как выглядела Марина Влади в молодости! Когда выпили по первой, то я вспомнил золотое авиационное правило – между первой и второй, должна быть ещё одна. Только с третьей рюмки нас с братом маленько отпустило. Можно было и закусить поплотнее. Да и разговор как-то сам завязался.

– Андрей Владимирович, а что это вы братца всё Кондратом величаете, когда он князь Кирилл? – спросила Марина.

– Да не расслышали вы, барышни. Не Кондратом, а комрадом, что по-английски означает товарищ. Мы же с ним не только братья, но и друзья-товарищи. А где, кстати, лакей князя Кирилла? Ведь в его спальне тоже надо прибраться.

– Это Вы про Фролку спрашиваете? Так он в холодном чулане спит. Разговелся сразу полуштофом водки. А он ведь как выпьет лишку, то до женщин уж дюже охочий. Особенно до кухарок. Они же сдобные. Вот можордом наш, Анатолий Иванович Лялин, его и запер в чулане от греха, пока не проспится, – пояснила Зинуля.

Девчата уже пригубили шампанского, раскраснелись и всё больше налегали на пирожные. Видать не больно-то их в ихнем институте сладким-то баловали. Вдруг за окном раздался то ли гром, то ли отдалённый взрыв.

– А это ещё что за салют наций? Что это было? – чуть не поперхнулся я.

– Так это же пушка с Петропавловки. Значит уже полдень! – пояснила Зина.

– Это получается, что мы в Санкт-Петербурге? В городе на Неве? – удивился я голосом пьяного Мягкова.

Тут уже брат меня осадил:

– Ну, княже, ты опять хватил лишку. И правильно Мягков говорил – Пить надо меньше, надо меньше пить!

Так ещё и девушки забеспокоились. Уже полдень, а они ещё не при делах. Ох и попадет им от баронессы-домоправительницы. Но брат их успокоил:

– Не бойтесь, не попадёт. Если Ваша баронесса женщина умная, а дуру бы сюда не взяли в начальницы, то она уже поняла Ваш теперешний статус и сердиться не будет. Ну, а ежели не поняла, то все равно не волнуйтесь – мы своих не сдаём!

– Куда не сдаёте? – переспросила Марина.

– А никуда не сдаём! – ответил я – И вообще я требую продолжения банкета!

Но девушки засуетились, пособирали свои вещи и ушли в другую спальню одеваться. Когда вернулись, то по их виду нельзя было и подумать, что они провели весьма бурную ночь. Накрахмаленные воротнички и фартучки, аккуратные прически и потупленный взор – сама покорность.

– Барышни, а как Вы думаете, где сейчас наши батюшка с матушкой?

– А что ж тут думать-то? Это мы с Вами и со всей челядью Пасхальную службу в домовой церкви справляли. А Великий князь Владимир с княгиней на всю ночь в Зимний укатили. Да и средний Ваш братец, князь Борис Владимирович, с ними! – сказала Зина.

– А что же князь Борис с нами не остался?

– Разве ему можно? Он же ещё в прошлом году получил чин корнета и был зачислен в свиту Его Величества Государя. Так что ему по службе надлежит там быть. А родители Ваши наверняка останутся у Государя и на Пасхальный обед. Так что раньше вечера мы их и не ждём. – пояснила Марина.

– За то мы вас ждём! И гораздо раньше вечера.

На этом барышни и упорхнули.

– Это ты здорово придумал с Комрадом! – похвалил меня брат: – Я бы сам не допетрил.

– Кабы только в этом была проблема. Настоящие заморочки только начинаются. Как думаешь, а не прогуляться ли нам? – предложил я.

– И то правда, надо проветриться, а то в голове сплошная каша.

– Прошка! Одеваться!

– Во что изволите? Парадные мундиры или повседневные?

– Нет. Подай-ка нам партикулярное платье. А пока будешь его собирать, покажи-ка нам наши парадные мундиры. Глянем в каком порядке Вы их с Фролкой содержите.

Прошка вывесил наши парадные мундиры. Матерь Божья и пресвятые угодники, орденов то сколько! И голубая лента Андрея Первозванного у каждого через плечо. Это где же мы столько наград нахватать-то успели? Но тут Кондрат пояснил, что раз мы внуки Императора Александра Второго, то мы тоже помазанники Божии и нам все эти награды положены за факт самого рождения. Когда мы оделись, то я спросил у Прошки:

– А деньги мои где?

– Так в Вашем же секретере в верхнем правом ящике. Там же и конверт с подарочной тысячей от Ваших родителей на Пасху.

Я пересчитал деньги. Всего получилось 1835 рублей. Интересно, много это или мало? Но купюры были очень красивые и большие.

– Ладно, Проша! Вот тебе и от нас пять рублей на Пасху, да только гляди, служи усердно!

– Премного благодарен, Ваше Высочество! Я уж и карету велел заложить – сей секунд к парадному подкатит.

– Не надо карету! Мы на извозчике поедем!

– Как же так, Ваше Высочество? Никак не можно Вам на извозчике!

– Делай, что велят и не рассуждай. А то пять рублей обратно заберу!

Прошку, как ветром сдуло ловить лихача.

– А чего это ты в самом деле решил ехать на извозчике, а не в карете? – спросил брат.

– Да мало ли куда мы вздумаем зарулить по дороге. Не хочу что бы прислуга знала об этом.

Когда Прошка услужливо подсаживал нас в коляску, извозчик спросил – Куда ехать изволите, Вашсочество?

– Поезжай пока прямо, голубчик, да не торопись! – не хотел я, что бы Прошка услыхал, куда мы направляемся, да по правде говоря, и сам ещё не знал куда. Когда завернули за угол, я обратился к кучеру – Вот что, шеф, Дадим мы тебе целковый, а ты покатай нас по набережным, где почище!

– Покатать то можно, барин, вот только к целковому то хорошо бы добавить маненько – овёс-то нынче дорог!

– Ну не хочешь за целковый, так катай за полтину. Или мы другого извозчика возьмём – вон их скока стоит сегодня без почину.

– Да что Вы, барин! Да с превеликим нашим удовольствием и за целковый покатаю. Не извольте сумлеваться, чай оно не в первый раз.

– Вот так бы сразу, шельма! Гляди, у меня не забалуешь!

Увы, таксисты во все века одинаковы – по себе знаю. Кушал этот хлебушек в Нью-Йорке. Свежий ветерок с Невы приятно холодил головы, а ласковое весеннее солнышко нежно припекало. Мимо пробегал мальчишка-газетчик. Я кинул ему пятак, и он, вскочив на подножку, всучил мне «Петербургские Ведомости». Я глянул на число – 13 апреля 1897 года.

– Что, браток, каков итог? Разъясняется чуток. Куда мы попали и кто мы теперь уже известно. А сейчас узнали и в когда. Меня другое настораживает. Наше сознание или души, называй как хочешь, каким-то образом угнездились в новых телах Кирюши и Андрюши. А вот их сознание как-то не торопится проявляться. А ведь раз ты гардемарин морского корпуса, да ещё и выпускник, то должен обладать кладезем всевозможной информации. А я, хоть и выпускник Николаевского кавалерийского училища, но я же лошадей боюсь. А если сознание Великих князей к нам так и не вернётся, то придется дружно симулировать амнезию. Так ведь лечить начнут, а в дурдом так не хочется. Ну и чо притих?

– Чо да чо! Андреевская лента через плечо! Я думаю.

– Ну думай, думай. На то ты и старший брат, что бы думать!

– Ну-ка, любезный, тормозни здесь! – сказал брат кучеру.

Я не уверен, что тот понял слово тормозни, но коляска почему то остановилась и мы сошли у книжного развала. Брат взял первую попавшуюся книжку с нерусскими буквами, бегло пробежал взглядом по обложке и передал её мне. Это был «Собор Парижской Богоматери» Виктора Гюго. Взял другую книгу – «Виндзорские проказницы» Шекспира. Третья книга была «Разбойники» Шиллера. Мы сели обратно в коляску.

– Ну и что это нам даёт? – недоумевающе спросил я – Мы же эти книги уже читали!

– Не тупи, Андрюшонок! Это значит, что английским, французским и немецким мы владеем в совершенстве. А из этого следует, что наше с тобой сознание уже воссоединяется с сознанием наших новых тел. Так что психушка нам не грозит. Я вот пытаюсь понять, как же мы сюда попали?

– Ну с этим существует множество версий. Я прочел множество книг про попаданцев, и все попадали по-разному. Относительно нас у меня на вскидку такая версия. Помнишь тех тёлок, что мы зазвали к себе в номер за добавкой?

– Конечно помню. Но какие же это тёлки, когда бабёнкам явно под сорок, а то и больше!

– Да не в этом суть. Изначально-то они сняли нас, а не мы их. Так что я думаю, что они – клофелинщицы. При чем весьма неопытные. Бухнули нам чего то в рюмки с явным передозом, обобрали нас, а мы и ласты склеили. А теперь главный вопрос! Куда попадает душа или сознание, когда плоть отмирает? Согласно основным религиям, или в рай, или в наоборот. Но это когда сознание нормальное. А у нас с тобой, после лошадиной дозы клофелина, сознание не просто помутилось. Оно вообще перемешалось, как в миксере. И куда ему прикажешь податься? А у меня давно на подкорочке было и не раз, что мы с тобой куда-нибудь да попадаем. Вот мы и попали – мечты сбываются. Но это только версия. Можно предположить и с десяток других – угадать нельзя.

– А мы тут ничего не напортачим такого, что потом потомкам аукнется?

– Есть такое понятие у фантастов, как «эффект бабочки».

– А что это?

– Ну это когда незначительное событие в прошлом коренным образом меняет будущее.

– А разве такое возможно?

– Ну вот тебе конкретный пример. Сейчас какой год? Ага. Значит девять лет назад в Австрии спал у себя дома мелкий чиновник Алоис Гитлер. И укусила его во сне вошка. Он проснулся, почесал укушенное место. Глянул, а рядом жена во сне вся разметалась и сопит. Ну он её разбудил и вместе они посопели и попыхтели. А через девять месяцев у них родился сыночек, Адиком назвали. Так вот не укуси вошка Алоиза за машонку, то и не было бы этого зачатия, не появился бы на свет Адольф Гитлер и не было бы Второй Мировой войны. И человечество не потеряло бы несколько десятков миллионов человеческих жизней. Вот что такое эффект бабочки. Маленькая вошка смогла поменять весь ход истории.

– А ну-ка, любезный, останови-ка нам у какой-нибудь ювелирной лавки!

– Так вот как раз ювелирный магазин Котлярского!

Уже у входа нас встретил сухощавый хозяин заведения.

– Что же ты, любезный грешишь-то так? Ведь в светлое Христово Воскресенье работать-то грех!

– Ну воскрес он или не воскрес – это вопрос спорный. А вот как Вы справедливо заметили, сегодня именно воскресенье, а не суббота и работать нам вовсе не грех. И потом это же Ваша Пасха, а не наша. Так что желают молодые господа – выбирать украшения или изучать Тору?

– А подберите-ка нам, уважаемый Петя, пару одинаковых колье и по паре сережек к ним.

– А откуда Ви знаете моё имя?

– Ну имя Петра Котлярского, чуть ли не единственного честного ювелира во всем Санкт-Петербурге известно многим.

– Если Вы такой грубой лестью рассчитываете получить скидку, то Вы уже ошиблись. Честных ювелиров не бывает! Вот то, что Вы ищите и общая цена этих побрякушек сто рублей и не меньше.

– Ну, сто рублей – это цена, чтобы купить. А какая Ваша цена, что бы продать?

– Вы мне уже начинаете нравиться и я готов уступить Вам червонец!

– А вот Вы нам сразу понравились, и потому мы платим полностью сто рублей.

– Вы меня удивили ещё больше, господа. Тогда позвольте мне от себя добавить к вашим гарнитурам ещё и по перстеньку с такими же камешками!

– А вот это как раз и не нужно. С перстеньком трудно угадать с размером пальчика. Да и колечко, как подарок, намекает женщине на долгосрочные отношения. А оно нам надо? Так что колье и серёжки – это камильфо. Ни к чему не обязывает, но является заслуженной наградой для дамы сердца.

– Тогда возьмите мою визитную карточку. Думаю я Вам ещё не раз пригожусь. Ведь Вы так молоды, в Ваших сердцах ещё предостаточно свободного места, а прекрасных дам так много!

– И карточка Ваша нам не нужна. Магазин Петра Котлярского мы не забудем. Тем более, что товар, предложенный Вами не стоит и шестидесяти рублей, но тем не менее мы платим полную сотню!

– Вы удивляете меня уже в третий раз, и это только за сегодня. Так точно знать цену на ювелирные изделия в Вашем возрасте это большая редкость.

– Я не разбираюсь в ювелирке, но зато я хорошо разбираюсь в людях. Так что зайгизунд, мсье Котлярский! – попрощался я.

Когда мы садились в коляску с двумя бархатными коробочками в руках, то Кондрат похвалил меня:

– Это хорошо, что ты про девчат вспомнил. А как думаешь, зачем их наша названная маменька в дом привела?

– Ну тут всё просто. Вспомни у Пикуля, «Окини-сан». Там в дома, где воспитывались юноши, сердобольные мамаши специально нанимали молодых горничных, что бы парни по борделям не шастали. Антибиотик-то ещё не скоро изобретут. А наши не горничные, а воспитанницы. Вот мы их и воспитываем, как умеем.

– А почему она именно этих выбрала? – спросил брат.

– Ну что касаемо фигуры, то сам понимаешь о чем может мечтать парень в двадцать лет. А вот про внешность, так это опять из нашей подкорочки. Да к тому же они говорят, что и сами напросились.

– Что то-Саляривщиной пахнуло! – задумчиво промолвил Кондрат.

Я повёл носом и принюхался.

– Вроде нет. Да и откуда здесь взяться солярке?

– Опять тупишь, Андрюха. Не солярка, а Соляровщина. Вспомни у Станислава Лема. Там материлизовались именно сокровенные желания тех, кто был на орбите планеты Солярис.

– Ах вот ты о чем. Ну что же, одобряю твой выбор. Твоя подкорочка на одной частоте с Владимиром Высоцким. Ну как, к тебе возвращается сознание твоего реципиента?

– Да что то чувствую, что вот-вот, но какая то пелена в мозгу мешает.

– А может, это остаточное воздействие клофелина? Давай сделаем так. Сейчас вернёмся, плотно пообедаем, но на сухую и всхрапнём по паре часиков. Глядишь вся дурь то и повыветрится. До вечера времени у нас ещё много, а ночью силы нам понадобятся. Девчонки явно чего-то не договаривают. Наверняка наша маман имела с ними приватную беседу, в которой ясно намекнула, что от них требуется. Оттого и такая безотказность.

– Скорее всего, ты прав, Андрей. На других условиях их и близко бы не подпустили ко дворцу. Ну да оно и к лучшему. Зато нас не будут мучить угрызения совести, что обидели сирот. Не мы это замутили.

Уже у подъезда я вручил кучеру обещанный целковый, а за то, что больше не канючил, ещё и гривенник на водку.

– Премного благодарен, вашсочество. Храни Вас Господь!

– Да мы только не него и уповаем. А ты сам-то чьих будешь? – вспомнил я фразу из любимого фильма.

– Что значит чьих, барин? Ноныча ведь не то, что давеча – крепостных-то ужо отменили. Так что мы сами по себе. Беловы мы. По извозной части значит. И брательники все мои тож. Даже самый малой наш брательник, Сашка Белов, гимназию закончил, все науки превзошел, но в чиновники не пошел, а в извозчики подался. Сам себе хозяин. Опять же каждый день свежая копейка в дом. Ему тесть евонный нову лакировану коляску купил на резиновом ходу, а мы лошадёнку справили. Так у него теперича жизнь разлюли-малина.

После плотного обеда и крепкого послеобеденного сна я полностью врубился в сознание Великого князя Андрея Владимировича. Итак, пару месяцев назад мне исполнилось восемнадцать. Через пару месяцев я закончу Николаевское кавалерийское училище досрочно, так как один год пропустил и сдал экзамены за него экстерном. И мне присвоят чин корнета. Ну, а пока я юнкер, но с таким набором орденов, что позавидовал бы даже бывалый боевой генерал. Но я не Брежнев – мне кичиться незаслуженными наградами не пристало. Из спальни я прошел в соседнюю комнату – мой кабинет. Посередине массивный письменный стол, кресла, книжные шкафы. У окна кульман – ведь в училище преподавали черчение и фортификацию. Ну а в кустах – рояль. Ну не в кустах, а рядом с огромными фикусами и кадки с пальмой. А вот это уже интересненько. Ведь в той, прошлой жизни мне не просто медведь на ухо наступил – на моих ушах топталась вся берлога. И вдруг рояль. Не для мебели же он тут стоит. Хотя Винокур говорил, что на нотах можно селёдку чистить. Ну, как вариант. Я открыл крышку, подсел, и ничуть не напрягаясь, заиграл Рахманинова, помню – второй концерт. Как Иван Израилевич Шниперсон.

– Ну так все могут! А мурку могёшь? – сказал из за спины брат.

Я без труда заплюмкал Мурку – куда уж проще.

– Ну что Кондрат? Я как Шварцнегер – вспомнил всё – даже бабу с тремя грудями. А ты как?

– И я тож. Но на меня обрушился такой шквал знаний, о которых я даже и не подозревал, что сам удивляюсь. Неужели я всё это изучил и черепушка не треснула? Теперь становится ясным, почему в императорском флоте после чина лейтенанта сразу следует капитан второго ранга. Я пока гардемарин, но уже сдал все выпускные экзамены. Осталось лишь летом сходить в плавание, для накопления определённого ценза и меня произведут в мичманы.

– Это конечно радостно слышать, но вот жить-то нам осталось всего 21 год.

– С чего ты взял? – удивился Кондрат.

– А подсчитай. Кузена Николашу Второго расстреляют в 1918 году, второго кузена Мишу, потенциального наследника престола, тоже шлёпнули тогда же. Получается, что следующие престолонаследники – ты, Боря, и я. И что думаешь – нас большевики пожалеют? Сумлеваюсь я что-то. Поставят к стенке, как миленьких, и не поморщатся. Уж если даже наших племяшек, Никишеных дочек не пожалели и мальчонку племяша Алёшу, то про нас и говорить нечего. Ты хоть что-то помнишь из истории о судьбе Великих князей Владимировичей?

– Ну, что-то смутно, да и то из Пикуля, а он позволял в своих романах литературные отступления и искажения истории. Но помнится, что все Владимировичи были пьяницами и бабниками. Да и к службе относились с прохладцей даже на войне.

– А я вот помню из всех романов про попаданцев, что все герои обладали большими познаниями из науки и технологий 21-го века. Или имели порталы обратно и могли скачивать нужную им инфу, а то и гнать целые автофуры из будущего в прошлое. У нас же с тобой ничего нет. Из истории помню только про «Титаник» – он утонул после дня космонавтики, но в двенадцатом году. Тунгусский метеорит – упал в середине лета 1908-го года. И про Цусиму, конечно, но Порт Артур я читал лет сорок назад. А ты как, Кондрат?

– Да так же примерно – мы ведь с тобой одни книжки читали. Вернее ты перечитывал то, что уже прочел я.

– Ну и давай не заморачиваться, а просто жить и наслаждаться вновь обретённой молодостью. А там время покажет. Может, и сбежим куда после первой Мировой, накануне революции. Ты Чапаевым станешь, а я – Петькой в какой-нибудь Ломбардии или Бухляндии. Не будем о грустном! Тем более скоро девчонки придут. Не вечно же им там крестиком вышивать!

– А вот и они – легки на помине! – обрадовался я.

– Проходите, барышни, присаживайтесь. Что у Вас новенького? Не влетело за полудневное отсутствие? – спросил брат.

– Ой, ваши высочества, вы не поверите. Нашу баронессу как подменили. То шпыняла нас – и то ей не так и это не эдак. А сейчас иначе как душечками нас и не называет, никаким рукоделием не грузит. Сидите, говорит, и книжки читайте. Вам теперь много ума понадобится.

– А что это вы её баронессой величаете? – спросил я.

– Так она самая и есть – Баронесса фон Ядушливая Анна Марковна из Австро-Венгрии. Она раньше в Смольном была классной дамой – немецкий преподавала. Но что-то там с начальством не заладилось. И тогда ваша матушка великая княгиня Мария Павловна, пригласила её к себе, дворцом управлять. А батюшка ваш вскоре мажордома Анатолия Ивановича откуда-то из Тобольска выписал. А тот ни слова сказать, ни шагу ступить по благородному не умеет. Но видать кто-то сверху ему протекцию составил. Хотя кто может быть выше в те годы Вашего батюшки? Разве что сам покойный государь Александр Третий, царствие ему небесное. Вот тогда-то баронессу Анну Марковну и назначили домоуправительницей. Она всем дворцом управляет, командует и распоряжается, а Анатолий Иванович так – вывеска одна! – пояснили девушки наперебой.

– А дети у неё есть? – спросил Кондрат.

– Да недавно приехали из Австро-Венгрии. Там они образование завершали. Сынок, Марк Николаевич, и доченька, Жанна Николаевна. Молодой-то барон большого ума и учености. А молодая баронесса, хоть и блестяще образована, но всё больше по балам да банкетам разъезжает. Любит она эти банкеты! – и Марина завистливо вздохнула.

– Не грустите, барышни, нам ли быть в печали. Будут и у вас впереди и балы, и банкеты, и фуршеты. – пообещал я.

– Да ведь баронесса мудрая женщина. На раз срубила, кто есть кто и кем теперь стал! – подметил Кондрат.

– Не поняла, ваше высочество, что она срубила? Да она и топора-то наверно отродясь в руках не держала! – сказала Зина.

Мы с братом дружно усмехнулись.

– Она и без топора, что надо срубила – это аллегория такая. – И хватит вам нас высочествами величать. В нашем узком кругу давайте просто по имени. Вы Зинуля и Мариша, а я – Андрюша. А вот князя Кирилла, раз уж он нам старший товарищ, то так и зовите Комрад. Ему это очень нравится. И давайте перейдём на «ты», пока мы наедине.

– Э нет, Андрюша! – возразила мне Зинуля. – Что бы на «ты» перейти, надо на брудершафт выпить и троекратно расцеловаться. Это я во всех романах читала!

– Так за чем же дело встало? Сейчас организуем. Прошка!!!! Где тебя носит?

– Не старайтесь, не дозовётесь!

– Это почему ещё? Он что, в бега подался?

– Так вы же сами ему ещё днём пять рублей пожаловали. Вот он на радостях целый полуштоф «Смирновской» и выкушал. А много ли ему, болезному, на старые дрожжи-то и надо? Так навзничь в дворницкой и рухнул. А мажордом Анатолий Иванович велел его в холодный чулан отнести, где до этого Фролка прохлаждался. Фролку-то выпустили, но похмелиться не дали. Чаем отпоили. Так что до завтрашнего обеда Прошку и не зовите! – пояснила Зина.

– Ну а Фролка-то где?

– Так его ещё позвать надо! – сказала Мариша.

– Вот что, Комрад, твой лакей, ты и зови.

– Фрол!!! Фрол!!!

– Ещё зовите. Он же хитрющий, сразу не придет!

– Фролка! Подь сюды! А не то обратно в холодную угодишь!!!

– Да тута я, тут. И что за моду взяли – чуть что и сразу в чулан. Уж и минутку обождать не можете. И чего орать-то – колокольчик же есть!

Вот тут он прав. Про колокольчик-то мы и забыли. Дерзок, конечно, но в меру. Да и видать не только хитёр, но и умен.

– Вот что, Фролушка, спроворь-ка нам с полдюжины шампанского в ведёрках со льдом. Ну и там фруктов разных, пирожных, да мороженого не забудь!

– Так нешто я про мороженое-то забуду! – И глазки у него почему-то жадно заблестели.

– И пошевеливайся, что бы одна нога тут и вторая здесь, Время пошло! – приказал Комрад.

– Ну вот, сударыни, если Фролка не оплошает, то скоро и на ТЫ перейдём.

– А что это Вам, барышни, так шампанского-то вдруг захотелось? Нам вот с Комрадом, даже водки не хочется.

– Да нам-то шампанского только пригубить, – сказала Мариша.

– Но ведь после шампанского-то надо троекратно поцеловаться! – напомнила Зина и зарделась.

Только тут до нас дошёл замысел коварных обольстительниц. Почаще бы так.

– А что слыхать про наших папеньку с маменькой? Не вернулись ещё? – спросил я.

– А то как же, конечно, вернулись. Чаю попили, да спать завалились. Ведь почти сутки не спали. Сначала всеношную в Исаакиевском отстояли, потом заутреню в Казанском соборе. Молодой-то государь, говорят, в вопросах веры строг. Сам набожный и от других того же требует. А братец ваш, Борис Владимирович, прямо из Зимнего в Мариинский театр поехал к балеринкам разговляться. Любит он этих балеринок, хотя что там любить-то? – сказала Зинуля и, как бы невзначай, поправила вырез платья на пышной груди.

А тут и Фролка подоспел – вкатил тележку с парой серебряных ведёрок с шампанским, вазы с фруктами, пирожными. В отдельном серебряном же небольшом блюде было мороженое.

– Фролушка! Тебе сколько было велено шампанского-то подать? А сколько ты привёз? – спросил я.

– Так нешто Вы сразу из шести бутылок пить-то будете? Пока первую пару одолеете, остальное-то холод потеряет. Лёд-то он тоже нагревается и тает!

Вот же опять прав оказался, шельмец. И не поспоришь. Ну, ничего – я тебя ещё достану по старой памяти.

– А с мороженым-то что? Блюдо-то вон какое большое, а мороженное только посередине – маловато будет!

– Так с мороженым та же история. Еже ли его сразу всё принести, то оно же таять начнёт. Вот и буду подносить, понемногу, но холодного.

И опять же прав, хороняка, не подкопаться. Ну, Фролка, ну погоди!

– А что это, Фролушка, у тебя нос такой большой? Ты случаем не из цыган ли будешь? – спросил я.

– Нет! Я чистопородный грек. И все предки мои чистопородные местечковые греки из-под Бердичева. И чем это Вам мой нос не понравился?

– Так ты же его мороженым выпачкал! – сказал я.

– Да не может быть, я же его вытирал! – но тут он и сам понял, что прокололся и только мы его и видали, но хоть похохотали.

Шампанское было разлито по фужерам, руки переплелись, мы пригубили по глотку и приступили к целованию. Троекратно почему-то не получилось – назовём это многократно. Ну теперь-то мы уж точно Выкаться больше не будем, а будем Тыкаться!

– Барышни! А не устроить ли нам музыкальные посиделки? Рояль есть, а я Вам несколько музыкальных новинок наиграю, а Вы уж потом мелодии на ноты переложите. Вот только опасаюсь, как бы папеньку с маменькой не обеспокоить! – предложил я.

– Да мы-то с радостью, тем более, что будет что-то новенькое. А о родителях и не думайте – они же в другом крыле замка. Тут хоть из ружья пали – не услышат!

Я подсел к роялю и стал наигрывать «Как упоительны в России вечера», через пару минут ко мне подсела Зинуля, быстро уловила мотив и мы уже продолжили играть в четыре руки. Слова-то я помнил, лишь одного куплета, но ничего, что не вспомню позже, все вместе досочиняем. И тут я заметил за портьерой гитарный гриф. Когда-то я пытался в молодости бренькать на шестиструнке, даже пяток аккордов выучил. Но полное отсутствие слуха положило конец моей музыкальной дворовой карьере. А тут-то ещё семиструнные в ходу. А умею ли я вообще играть на гитаре? Ну если рассуждать логически, раз кабинет мой, то и гитара, стало быть, моя. А на что мне гитара, если я играть на ней не умею? Значит надо попробовать. Уж простенькую цыганочку как-нибудь забацаю. Пока Зина продолжала играть «Упоительные вечера», я взял гитару и попробовал лишь нащупать пальцами лады. Но руки сами стали брать замысловатые аккорды. Когда рояль умолк, я почти до конца пропел под гитару «Мохнатого шмеля» и ничем не хуже Михалкова.

А тут и Фрол подсуетился – принёс ещё пару шампанского – совсем хорошо стало. Но мороженого больше не принёс. Сказал, что ещё не подморозилось в леднике. Когда же он его всё же принёс, то на блюде лежал брусок, размером с небольшой кирпичик. Да и заморожено оно было крепко накрепко – кирпич кирпичом.

– Ну поставь его в сторонке, пусть немного подтает.

– Зачем же ему подтаивать, его и так можно кусать! – возразил Фрол.

– А давай держать пари, что не сможешь ты его вот так слопать, пока оно твердокаменное! Об дорогу не расшибёшь!

– Это я-то не смогу? – удивился он: – Ну Вы прямо как ваш батюшка – любите пари да споры разные. Он и дня не может прожить, что бы с кем-то не побиться об заклад. А на что спорить-то будем? – уточнил Фрол.

– А вот еже ли сможешь уплести этот брусок мороженого в один присест, то я тебе буду целый год своё мороженое отдавать. А уж ежели не сможешь, то целый год не возьмёшь в рот хмельного. Спорим?

– А где наша не пропадала, была не была! Спорим! – и мы ударили по рукам.

Не буду вдаваться в подробности, но пари он выиграл. И что же из этого следует? Он теперь будет по-прежнему водку жрать и моим же мороженым закусывать? Опять у меня с ним осечка вышла. Между тем музыкальные посиделки продолжались. Я импровизировал на все темы. И Шуфутинского, и Добрынина, и Танича. Ну, вобщем всё, что мог вспомнить, хотя бы по пол-куплета.

Разошлись по своим спальням только за полночь. Но и там конечно сразу не успокоились. А вот когда уже в полном изнеможении откинулись на подушки, тут-то я и вспомнил, про бархатную коробочку. Я встал, засветил у зеркала оба канделябра и попросил Зину подойти ко мне, встать передо мной и закрыть глаза. Когда она это исполнила, то надел на неё колье.

– А теперь открывай!

Не буду описывать всего восторга Зинули, но золотая чеканка с мелкими брюликами смотрелась действительно очень нарядно на лоснящемся от пота обнажённом женском теле.

– Это тебе в благодарность и на память о нашей первой Пасхальной ночи!

– Ну, а теперь я тебя отблагодарю! – сказала она, крепко обнимая меня и прижимаясь всем телом.

Я только и успел подумать: «ГОСПОДИ! УКРЕПИ И НАПРАВЬ!»