Читать книгу Шифр генома - Андрей Толоков - Страница 7

− Мама, − Яша дёрнул за рукав Сару, − а кто этот дядя с косичками?

− Это не косички, − Сара прижала голову пятилетнего Якова к себе и отвечала шёпотом − это пейсы.

− А почему у него под шляпой ещё маленькая шапочка? Он мёрзнет? – продолжал выпытывать мальчик.

− Нет, Яша. Этот дядя раввин. Ему положено так одеваться.

− А что такое раввин?

− Священнослужитель, − терпеливо разъясняла сыну Сара.

− Он наш знакомый? Этот дядя к нам никогда не приходил.

Маленький Яков не понимал, что происходит в их доме. Нет, он знал, что случилась беда. Позавчера увезли на машине скорой помощи папу. Он был бледный и не мог идти сам, выносили на носилках, а утром мама вся в слезах сказала мальчику, что папа больше не вернётся.

− Почему? – спросил Яша. – Он будет жить в больнице теперь?

− Нет… он… − Сара думала как сказать помягче, чтобы не испугать мальчика, но в итоге решила ничего не выдумывать. – Папа умер. Теперь он будет жить на небесах.

Яша опустил голову и нахмурился. Потом подошёл к окну, отдёрнул занавеску и посмотрел на небо. День был ясный, на небе ни единого облачка. Яков покрутил головой, повернулся к маме и сказал:

− Где он там будет жить? Там ни одного дома нет.

− Там где папа теперь будет жить отсюда не видно, − сквозь слёзы выдавила из себя Сара. – Это очень далеко.

Яша ещё какое-то время смотрел на небо, видимо хотел разглядеть, где там далеко теперь будет жить его любимый папа Ефим.

Отец Якова был очень хорошим хирургом-травматологом. Он не собирался таковым становиться, но жизнь распорядилась по-своему. Ефим Гербер с детства бредил химией и биологией. В итоге за год до войны стал дипломированным фармацевтом. На горизонте маячили научные открытия. Всё это оборвалось двадцать второго июня сорок первого года. Ефим на следующий день пошёл в военкомат.

− Фима, − тихо говорила мама, − ты спешишь. У тебя будет бронь. Когда война, надо очень много лекарств. Это тоже фронт. Подумай, сынок.

− Рива, − прервал монолог жены Арон, отец Ефима, − подожди. Не мешай мальчику становиться мужчиной.

Рива посмотрела на мужа и сжала губы, чтобы не расплакаться.

− Ты по своей воле или заодно со своими друзьями? − спросил Арон.

− Нет, папа, это я так решил.

− Иди, сын, − разрешил отец. – Только береги себя. Помни, умереть легко, выжить трудно. Иди.

Ефим, как человек с медицинским образованием, попал в специальный медотряд. Дело в том, что Фима отлично знал немецкий язык, как-никак мама служила переводчицей в какой-то закрытой организации. К тому же, старшее поколение в семье часто в общении переходило на идиш, и это тоже помогало освоить немецкий. В сентябре сорок первого после спецподготовки Гербер, в составе диверсионной группы, был заброшен в Белоруссию. До сорок четвёртого года Ефим воевал в партизанском соединении.

За линией фронта, в землянках, среди лесов и болот, Ефим Гербер из фармацевта превратился в полевого хирурга. Спас сотни жизней. Не раз находился на волоске от смерти, но Бог миловал. Хотя тяжёлые условия партизанской жизни, ранения, обморожения, дали о себе знать уже после войны. И вот в начале шестидесятых в возрасте сорока пяти лет сердце Ефима Гербера остановилось. Осиротели молодая жена Сара и сын Яша.

В квартире одноэтажного длинного деревянного дома, где жила семья доктора Гербера, не было места для прощания с умершим, поэтому прощаться с Ефимом Ароновичем пришлось во дворе. Гроб поставили на две увесистые табуретки. Вокруг расселись друзья, соседи, Сара и дальние родственники. Близких у Гербера уже не осталось. Здесь, стоя рядом с мамой, Яша опять увидел мужчину с косичками в чёрном костюме. Он стоял у изголовья Ефима и, раскачиваясь, что-то бормотал себе под нос. Все молчали. Понимали люди, что есть какие-то национальные традиции. Относиться к ним надо с пониманием. Хотя в целом, в Советской стране тогда это не приветствовалось. Раввин управился очень быстро, подошёл к Саре, что-то шепнул ей на ухо и ушёл.

Сидели у гроба долго. Сидели и молчали. Потом к Саре подошёл какой-то представительный мужчина и, наклонившись, тихо сказал:

− Пора.

Сара кивнула, но продолжала сидеть. Она не плакала и не смотрела на гроб, она смотрела внутрь себя. Смотрела и думала о будущем. О том, что ей предстоит, о том, как будет поднимать сына. Именно об этом просил её Ефим, когда его забирали санитары из дома. Он будто знал, что больше не вернётся домой, чувствовал, поэтому прошептал Саре, взяв её за руку:

− Держись. Ты сильная, ты справишься. Я люблю вас.

− Перестань, − гладила по руке мужа Сара.

− Яшу выучи. Он умный мальчик, − добавил Ефим и закрыл глаза.

Сара, несмотря на то, что была ещё молода, больше не вышла замуж. Всю жизнь она посвятила Якову. Сын рос весь в отца. Смышлёный, целеустремлённый, смелый. Как ни странно, за эти его качества часто приходилось расплачиваться. Особенно за смелость. Ничего не поделаешь, это гены. Собственно, забегая вперёд, надо сказать, что та же самая смелость на долгие годы лишила Якова Гербера нормальной человеческой жизни. Лишила, но не сломала.

Первые звоночки прозвучали ещё в школе. Учительница географии Нина Ивановна, она же завуч, вызвала Сару в школу. Учительница – крупная женщина с короткой «партийной» стрижкой и густыми бровями, внешне симпатии не вызывала. Сара–хрупкая, невысокая, скромно одетая, рядом с Ниной Ивановной казалась восьмиклассницей. Не хватало только туфелек на низком каблуке и белых носочков.

− Вы знаете, почему я вас вызвала? – спросила завуч низким поставленным голосом.

Конечно же, Сара знала причину. Яша ничего от мамы не скрывал и этот случай с географичкой тоже. Но ответила мама уклончиво. Вообще, при всей твёрдости своего характера Сара Гербер была осторожна в действиях и суждениях. Жизнь убеждала в том, что это верно.

− В общих чертах, − ответила Сара.

− В общих? Значит, − завуч заложила руки за спину, всем видом показывая, что самое жёсткое ещё впереди, – вывод такой: правду вам сын не говорит.

− Почему? Откуда такой вывод?

− Откуда? Из вашей реакции на произошедшее, − Нина Ивановна широко развела руками.

− Я вас не совсем понимаю, − Сара старалась своим спокойным, доброжелательным тоном умерить злость учительницы. – Ничего ужасного не произошло.

− Ну-у-у! Теперь мне многое становится понятным. Значит бунт, причём открытый, при всём классе, это для вас «ничего страшного»?!

− Вы меня неправильно поняли, − всё так же ровно говорила Сара. – Бунт это очень плохо. Но Яков никакого бунта не хочет. Он лишь хочет более основательно изучать нужные ему предметы. В чём же здесь бунт?

Нина Ивановна часто задышала. Она во всех подробностях вспомнила, как Гербер встал и нагло сказал перед всем классом, что не собирается тратить время на изучение примитивной географии. Ему, видите ли, этот предмет в жизни не пригодится. Видно было, как лицо учительницы меняет цвет. Она приоткрыла рот и приподняла голову. Гнев закипал в душе завуча. Нина Ивановна заговорила шипящими звуками.

− Мой предмет для вас и вашего сына получается ерунда. Никому не нужная ерунда. Балласт, как выразился ваш сынок. Получается, в Министерстве образования сидят олухи, которые навязывают нашим детям дурацкие предметы. Так, по-вашему?

− Я этого не говорила.

− Мне всё ясно!

Нина Ивановна резко повернулась, прошла, села за свой стол и положила руку на журнал.

− Значит так! – тон завуча стал вызывающе грубый. – Или ваш сын начнёт изучать мой предмет как все остальные, или я выставлю ему итоговую двойку и оставлю на второй год.

− Это несправедливо, − возразила Сара.

− И это не всё, − продолжала географичка, будто не слыша маму Якова. – Он должен извиниться передо мной на глазах у всего класса. Всё! − она стукнула ладонью по столу и отвернулась от Сары.

Это ультиматум. Убеждать Нину Ивановну у Сары не было ни сил, ни желания. Дома она попробовала убедить сына. Яша отказался. Он как раз вошёл в переходный возраст и свою правоту не подвергал сомнению.

− Что же нам делать? – спросила Сара Якова.

− Я перейду в другую школу, − твёрдо заявил мальчик.

− Но другая школа далеко, и потом, по какой причине?

− Причина сегодня вызывала тебя на беседу. Она всё равно не даст мне учиться спокойно.

Сара видела, что Яша не отступит. Пришлось переводиться в другую школу. И делать это быстро, пока Нина Ивановна не наклепала Якову кучу двоек.

После школы Яша поступал в университет, но с первого раза не прошёл. Баллов не хватило. Вторая попытка, уже после армии, увенчалась успехом. А через пять лет Яков Гербер получил красный диплом. Сара радовалась за успехи сына. Лишь одно не давало матери покоя, Яша совсем не думал о девочках. В его голове оставалось место только для науки. Она, наука, была его женой. Вот только от науки не родятся дети, а Саре так хотелось внуков. Якову скоро тридцать, по советским меркам это уже зрелый мужчина, пора обзавестись семьёй. Сара то и дело заводила с сыном разговор на эту тему, но итог всегда был один.

− Мама, я к этому не готов, − говорил Яша. – Не сейчас. Придёт время, всё будет.

Как умная женщина Сара не давила на Яшу. Она просто решила познакомить его с хорошей девушкой. Раз Магомет не идёт к горе, так пусть гора двинется ему навстречу. Сара приступила к поиску. Не так много кандидатур удалось ей найти. Да и тогда, когда Саре казалось, что нашёлся стопроцентный вариант, всё рушилось словно карточный домик. Девушки не собирались выходить замуж за свекровь, даже за такую как Сара. А Якову было всё равно кто перед ним, и что от него хочет. Он убивал любые отношения своим безразличием к прекрасному полу.

− Мама, − однажды сказал Яша после очередных смотрин, − у меня всё будет. Только не сейчас. Хватит с этим. Придёт время, и я всё решу сам.

То есть, он прекрасно понимал, над чем ломает копья Сара. Понимал и не останавливал мать, давая ей шанс всё понять самой.

Так Сара и не дождалась внуков. Дождалась успехов сына, дождалась его признания как большого учёного. Радовалась этому, а ровно за день до «партийного путча» ушла из жизни. Ушла тихо, ночью, совершенно неожиданно. А может быть, так и надо. Обычно в таких случаях в народе говорят: повезло, не мучила и не мучилась.

Яша тяжело переживал уход из жизни матери. По сути, она оставалась единственным близким человеком. Он долго плакал над телом матери, прежде чем позвонить в скорую. Неделю не ходил на работу. Это был шок для его сотрудников. Но они понимали, что произошло, знали, кем для Якова Ефимовича была мама. Через неделю Гербер вернулся в лабораторию и даже не придал значения тому, что живёт теперь в другой стране. Формально Союз ещё существовал, но фактически это была жалкая пародия на некогда великую державу.

Гербер почувствовал, как меняется отношение некоторых сотрудников к делу. Тогда он собрал коллектив у себя в кабинете.

− Я хочу, чтобы вы знали мою позицию, − начал свою речь Гербер. – При какой бы власти мы не жили, в какой бы стране мы не жили, люди всегда остаются людьми. Болезни никуда не уходят. Вирусы миллионы лет живут на планете и будут жить всегда. Человеку нужны лекарства, чтобы бороться с болезнями. Чтобы не случилось в этой стране, я буду продолжать работу. Те, кто считает так же как я, оставайтесь. Те, кто не согласен, может уйти.

Наступила тишина. Кто-то из сотрудников не отрывал взгляда от Гербера, кто-то опустил глаза в пол. Яков уже собирался распустить людей, но тут поднялась Лариса Григорьева. Она работала в лаборатории Якова с самого начала.

− Яков Ефимович, − робко обратилась Лариса к шефу, − а как быть мне? У меня двое сыновей подрастают. Их одевать надо, обувать, кормить. Мужа в начале месяца вывели за штат. У них предприятие закрывают. И нам зарплату уже второй месяц задерживают. На что мне жить? Вы правильные слова говорите. Не поспоришь. Но тогда выбейте для нас заработанные деньги.

Лариса закончила говорить и в кабинете повисла давящая тишина. Никто не шевелился, все ждали реакции Гербера. Казалось, что Лариса сама испугалась своего выступления. Она медленно повернула голову, посмотрев на каждого, и потом присела. Яков молчал недолго.

− Зарплата будет, − сказал он. – Я обещаю. Ещё кто-то хочет сказать?

Люди молчали. Видимо, Лариса сказала за всех.

− Тогда за работу, − распорядился Гербер.

Сотрудники вышли, в кабинете осталась только Ольга. Она стояла у стены и грустным, сочувствующим взглядом смотрела на Якова.

− Что собираешься делать? – спросила Иванчук.

− Зарплату выбивать, − ответил мужчина и снял трубку телефона.

И сам Яков, и Ольга прекрасно понимали, что одним звонком директору НИИ ничего не добьёшься. «Денег сейчас нет. Ждите!», − ожидаемый ответ. Тогда Гербер пошёл на нестандартный шаг. Он отправился к куратору своей лаборатории в пятнадцатый отдел КГБ. Подполковник Вихров человек вдумчивый, неразговорчивый, с пронзительным острым взглядом. Высокий, от этого немного сутулый, с глубокими залысинами на лбу. Офицер выслушал Якова.

− А почему вы пришли ко мне? – спросил куратор.

− Не знаю, − помотав головой, ответил Яков. – Мне больше некуда идти. Я собрал в своей лаборатории хороших биологов. Прямо скажу, это лучшие вирусологи. Одни из лучших. Их надо удержать. Это настолько важно…

− Я это уже слышал, − перебил Гербера подполковник. – Знаю об этом не хуже вас. Я не хочу вас обманывать, Яков Ефимович, но с деньгами дела плохи.

− Значит, помочь вы не сможете?

− Я этого не говорил. Но и стопроцентного результата обещать не могу. Надавить на ваше руководство попробую. Завтра зайду к вам.

Гербер уходил с надеждой. Он за несколько лет работы с Вихровым знал, что Борис Владимирович человек обязательный. Если сказал, что надавит, значит так и будет. Поможет это или нет − вопрос другой.

На этот раз помогло. Сотрудники получили зарплату. Правда, всего за один месяц, но и это уже успех. Теперь можно было не отвлекаться на посторонние проблемы, а заниматься наукой.

Куратор часто звонил Якову и интересовался, как регулярно выдают зарплату сотрудникам. Гербер говорил как есть: выдают, но с большим опозданием. Вихров сочувственно вздыхал и обещал держать этот вопрос на контроле. Якову ничего не оставалось, как высказывать благодарность офицеру. Благодарить хотя бы за то, что Вихров находил время и забирал себе эти финансовые хлопоты. Почему он это делал? Задача подполковника заключалась совершенно в другом. Он поставлен был для того, чтобы исключить утечку секретных разработок лаборатории Гербера. Хотя Борис Владимирович по образованию был чистым технарём, он прекрасно осознавал, каким лакомым кусочком для иностранной разведки будут результаты исследований Якова Ефимовича.

Но, к большому сожалению, не один Вихров это знал. Были люди, которые быстро смекнули, что в момент разрухи и разброда можно хорошо заработать на продаже государственных секретов. Они, эти дельцы, под личиной внезапно возникшей дружбы со «свободным» западным миром, готовы были открыть все двери. Заходите, гости дорогие, берите все, что вам нравится. И дорогие гости брали. Даже не брали, а хапали. Сгребали всё подчистую.

Не обошла сия участь и лабораторию перспективных исследований Якова Гербера. В начале апреля девяносто четвёртого года Яков вместе с Ольгой Иванчук задержались допоздна на работе. Гербер часто так делал. Он любил тишину, она была его помощницей, равно как и Ольга. Иванчук тоже почти всегда оставалась после работы вместе с шефом. Почему? Скорее всего, Ольгу тянуло к Якову, как к человеку одинокому, поглощённому своим делом, и от этого немного беспомощному. Она не скрывала того, что хотела бы ухаживать за ним, помогать ему не только в лаборатории, но и в жизни. Что это? Любовь, влечение? Возможно и то и другое, только в какой-то специфической форме. В форме научного партнёрства, что ли? Оля и сама не знала ответа. Ей хотелось быть рядом с Яковом, и она, тоже одинокая женщина, себе в этом не отказывала.

Коллеги сидели в кабинете, пили крепкий чай из больших фаянсовых чашек и говорили. Вернее, говорил Яков, а Оля всё больше слушала. Гербер был в отличном настроении. Он не мог усидеть на месте, всё время вскакивал со стула и нарезал круги по маленькому кабинету. Два-три шага в одну сторону, два-три в другую.

− Теперь ты понимаешь, на пороге какого открытия мы? – спросил Яков, опять опустившись на свой стул. – Понимаешь?

− Понимаю, Яша, − спокойно отвечала Ольга. – Но до этого ещё далеко. Нужны сотни экспериментов, тысячи.

− Да! Да, да, да.

От стука в дверь оба чуть не подпрыгнули на стульях. В кабинет вошёл Вихров. Это было ещё более неожиданным.

− Добрый вечер, − своим басистым голосом поздоровался подполковник.

− Здравствуйте, − испуганно пробормотал Гербер.

− Извините, что без предупреждения, но у меня серьёзный разговор, − всё тем же размеренным тоном сказал Вихров и посмотрел на Ольгу. – Ольга Вадимовна, извините, не могли бы вы подождать у себя. Нам с вашим начальником надо поговорить с глазу на глаз.

Ольга безропотно поднялась, кивнула и сделала шаг к двери.

− Я у себя буду, − повернувшись, сообщила она Якову и вышла.

Подполковник ещё минуту стоял молча, слушал удаляющиеся шаги Иванчук. Потом взял стул и, подвинув его близко к столу Гербера, присел.

− Яков Ефимович, − тихо заговорил Вихров, − вы человек очень умный, талантливый. Я отношусь к вам с большим уважением. Вы же знаете, почему исследования вашей лаборатории строго засекречены?

− Знаю, − также тихо ответил Гербер.

− Вы знаете, что может быть, если ваши разработки попадут… как бы мягче выразиться?…

− Знаю, − уже твёрже ответил Яков, не дожидаясь мягкой формулировки от куратора. – К чему вы клоните?

− К тому, что завтра здесь, − Вихров указал пальцем на стол Гербера, − будут те самые люди, от которых мы, то есть я, и прятали все наши секреты.

− Это как? – чуть ли не заикаясь, спросил Яков. – Это здесь? У меня?

− Да. Мне час назад об этом сообщил начальник нашего отдела.

− А что им надо?

− Как вы думаете?

− Ну… я не знаю. Посмотреть, как мы работаем. Наши условия…

− Нет, − прервал рассуждения учёного Вихров. – Им нужны все результаты вашей работы.

− Я не отдам! – сдвинув грозно брови, заявил Яков. – Не отдам!

− Вам прикажут.

− Не отдам! – по слогам произнёс Гербер. – Сожгу всё сегодня же.

− Неразумно, − возразил подполковник. – Всё вы не сожжёте. То, что хранится в секретке, они всё равно получат. Получат, изучат, проанализируют и придут к результату.

− Не придут.

− Почему вы так уверены?

Тут Гербер странным образом отшатнулся, отодвинулся вместе со стулом от собеседника. Яков молчал и смотрел на куратора, пытаясь проникнуть в глубину мыслей Бориса Владимировича. Вихров понял природу такого поведения.