Читать книгу Знак шпиона - Андрей Троицкий - Страница 5

Лондон, Берменси. 5 октября.

Алексей Степанович Донцов, живший в Англии под именем Майкла Ричардсона, первую половину этого будничного дня провел не в конторе своего магазина скобяных товаров, а у себя дома. Жена Хелен, как обычно, поднялась чуть свет, в седьмом часу утра и ушла на службу в муниципальную больницу.

Донцов поднялся с кровати, набрал телефонный номер управляющего магазином, молодого человека по имени Гордон, и лающем голосом пожаловался на здоровье. Сказал, что простуда не проходит, горло болит так, будто его изнутри натерли наждаком, высокая температура, которая держится уже третий день и, кажется, не собирается спадать. Гордон выразил соболезнования хозяину, пожелал ему поскорее поправиться, встать на ноги. На вопрос о делах в магазине управляющий ответил, что застой немного затянулся, но на следующей неделе, как обычно в начале октября, объемы продаж возрастут. Довольный ответом, Донцов положил трубку, принял холодный душ и растерся полотенцем. Затем приготовил яичницу, как обычно за завтраком, уставился в экран небольшого телевизора, установленного на открытой кухонной полке.

По платному кабельному каналу показывали классическую английскую комедию, напоминающую голливудское дерьмо высшей пробы с местным британским колоритом. Множество героев, которые искали какие-то драгоценности, мельтешили и толкались в кадре, наступая друг другу на ноги. В том месте, где зрителю полагалось смеяться, за кадром звучало дружное ржание. И вот он, наконец, апофеоз, высшее проявление утонченного английского юмора. Торжественный прием какой-то важной особы в старинном замке. Посередине банкета хозяину родового гнезда, субъекту с постной физиономией, наряженному во фрак, кружевную сорочку и галстук-бабочку, залепили по физиономии бисквитно кремовым тортом. Без этой беспроигрышной, совершенно уморительной, с точки зрения англичан, сцены с тортом, размазанным по лицу, здесь не обходится ни одной комедии. Неистовое ржание за кадром продолжалось целую минуту.

Донцов допил кофе, выключил телевизор и поставил в мойку грязную посуду. Он зашел под лестницу, позвенев ключами, отпер дверь столярной мастерской, находящейся в подвале. Зажег лампочку в матовом стеклянном колпаке и спустился вниз по прямой деревянной лестнице. Через пять минут он открыл большой темный пакет, пропахший помойкой, наполненный бумажным мусором и скомканными сигаретными пачками. Он разложил на верстаке порванный бумажный листок. Устроившись на высоком табурете, натянул резиновые перчатки и, вооружившись лупой, расправил клочки бумаги, на которых от руки было написано несколько строк. Почерк незнакомый.

Из обрывков с ровными краями и угловыми обрезами выложил рамку, затем поместил в неё подходящие по размеру части листка. Ориентируясь по линиям разрыва, заполнил пустое пространство подходящими клочками бумаги. Когда мозаика была сложена, накрыл её куском стекла и прочитал текст записки: «Сэм, ты хренов идиот. Если я ещё раз увижу рядом с тобой эту суку, выдавлю твой левый глаз. А кожу на спине порежу на ремни и хорошо заработаю на их продаже. Твой Джон. Пока ещё твой». Донцов подумал, что перед ним типичная записка, которую через бармена передал один гомосексуалист другому. Эти ребята болезненно ревнивы. И если уж гомик в припадке ревности обещает бывшему дружку порезать его на ремни, пожалуй, это не пустые угрозы, и самое время предпринять меры безопасности. Или подумать о спасении души.

Донцов снял стекло, скомкал бумажки и бросил их в черный пластиковый мешок, полный зловонных отбросов.

Пять с половиной недель Донцов по заданию Москвы вел наблюдение за гостиницей «Маленькая роза», где три месяца назад самым таинственным образом оборвались следы Дмитрия Ходакова и агента Ричарда Фелла. Заведение расположено на бедной городской окраине в восточной части Лондона. Трехэтажное обшарпанное здание на перекрестке двух улиц. Внизу небольшой паб, на втором этаже ресторанчик и помещение конторы. Третий этаж занимали двенадцать номеров непосредственно гостиницы, все номера двухместные, плата за ночь четырнадцать с половиной фунтов. Из удобств есть двуспальная кровать, душ и туалет. В гостинице не останавливаются гости столицы, номера используют для ночных свиданий гомосексуалисты.

Донцов свел знакомство с пятнадцатилетним подростком по имени Крис, жившим в доме через улицу от «Маленькой розы», худым как жердь и острым на язык. Парень из бедной шотландской семьи нигде не учился и уже пристрастился к мелкому воровству из сурпермаркетов или автомобилей, оставленных владельцами без присмотра.

Дважды в сутки из «Маленькой розы» старик служащий выносит мусор в пластиковых мешках и складывает это добро возле помойных баков на заднем дворе. В отдельных мешках объедки из паба и ресторана. Эти дерьмо никому не нужно. Следует просматривать лишь тот хлам, который выносят из гостиничных номеров и конторы на втором этаже. В этом деле без помощника было не обойтись. Вид местного подростка, роющегося в помойке, в этом бедном квартале никого не удивит. Другое дело, если сам Донцов, приличный господин, человек, стоящий не на последней ступени общественного положения, с головой заберется в помойку. Он угостил Криса сигаретами, сунул ему в лапу две банкноты по пять фунтов. А затем предложил временную и грязную, но весьма прибыльную работу.

Когда мусор выносят на помойку, нужно копаться в мешках, отбирая черновики деловых бумаг, записки, сигаретные пачки с рукописными записями или пометками и другие предметы, которые могли бы вызвать интерес частного детектива. Складывать отобранные вещи в пакет и привозить к станции метро «Элефант энд Кастл» к двум часам дня. Донцов будет ждать наверху. Тридцать фунтов в день плюс расходы на дорогу, ведь грязное лондонское метро, которое ненавидят сами горожане, – удовольствие хоть и сомнительное, но очень дорогое.

Когда Донцов назвал сумму гонорара, в глазах Криса загорелся бесовской огонек. Ради таких денег парень землю будет жрать, не то что в помойке рыться. И все-таки голую корысть хорошо бы сдобрить захватывающей историей про частного сыщика, который ищет в гостинице пропавшего сына своего клиента или давнего друга. «Ты, правда, детектив? – Крис выслушал рассказ Донцова молча, смерил его колким недоверчивым взглядом, усмехнулся и отрицательно помотал головой. – Что-то не верится». «Я соврал», – ответил Донцов. А про себя отметил, что на этот раз придумал такую неудачную историю, что не смог провести полуграмотного мальчишку. Врать надо просто и убедительно.

«С хозяином этой дыры у меня личные счеты, – сказал Донцов. – И я хотел бы побольше узнать об этом человеке». «Он поимел твою жену? – облизнулся Крис. – Я прав? А твоя жена красивая?» «Ты почти угадал, – кивнул Донцов. – Она красивая, но мальчишками вроде тебя не интересуется». Эта ложь звучала уже лучше. Теперь главное – не переиграть, не вдаваться в мелкие детали, на которых рассказчика можно подловить.

Когда месяц назад Крис доставил своему работодателю первый помойный улов, два объемистых пакета с мусором, Донцов понял, что парень перестарался. Среди отбросов попадались только бесполезные скомканные салфетки, рваные колготки и даже использованные презервативы. Пришлось выдать подчиненному тридцатку и провести долгую беседу, разъясняя, мусор какого свойства нужно выбирать. На следующий день парень снова перестарался и приволок все то же дерьмо, что и накануне. Новая беседа затянулась на целый час.

Терпение Донцова было вознаграждено в конце первой же недели. Среди мусора попалась катушка старой ленты от пишущей машинки «Ремингтон». Полночи Донцов не вылезал из подвала, исследуя полустертую ленту. Он пришел к выводу: велика вероятность, что именно эта пишущая машинка с приметным старым шрифтом была использована, когда исчезнувший Ходаков печатал свое письмо, адресованное легальному резиденту. Однако окончательный вывод должны были сделать эксперты в Москве. Машинкой в «Маленькой розе» пользовались редко, от случая к случаю. В мусоре две недели кряду не удавалось обнаружить ни одной бумажки, отпечатанной на «Ремингтоне».

Но удача снова улыбнулась: два порванных листка с машинописным текстом, что Крис выудил из мешков, представляли собой черновики ресторанного меню, которое, как обычно, осенью, обновляет хозяин. Серая дешевая бумага визуально похожа на ту, что использовал Ходаков. Но тут опять последнее слово за экспертами Службы внешней разведки. Лента пишущей машинки, обрывки ресторанного меню и ещё кое-какие мелочи, запакованные в герметичный контейнер, ушли в Москву по надежному оперативному каналу.

Ежедневно Крис продолжал доставлять пакеты с мусором, но Донцов уже получил новые инструкции из Москвы и решил, что вчерашняя встреча с парнем – последняя. В Лондон прибывает Валерий Колчин, значит, операция «Обелиск» вступает в новую стадию. Забрав пакет на старом месте, возле станции метро «Элефант энд Кастл», Донцов угостил своего молодого помощника хорошим обедом и, чтобы расставание не показалось Крису слишком горьким, вручил ему двести фунтов премиальных. «Ты нашел, что искали?» – спросил парень. «Нашел», – кивнул Донцов. Общаясь с этим проницательным малым, он решил говорить ему ту правду, которую мог сказать.

…Перебрав остатки мусора, Донцов затолкал пакеты в печку, открыл газовый вентиль, зажег огонь. Когда мусор превратился в пепел, поднялся по лестнице наверх, запер подвальную дверь. Устроившись в кухне, достал из холодильника банку пива и бутерброды с курицей. Донцов жевал, смотрел через окно на кирпичный фасад дома через улицу. Скоро стемнеет, зажгут фонари, улица сделается пустой и мрачной.

В четыре тридцать ожил телефон.

Управляющий магазином, извинившись за беспокойство, сказал, что звонил какой-то господин, назвавшийся Томом Эдвардсом. Он хочет купить восемнадцать фунтов оцинкованных гвоздей и кое-какой плотницкий инструмент для своей столярной мастерской. Но просит о небольшом кредите, который обещает погасить в конце года. Без согласия хозяина магазина Гордон не может решить этот вопрос, поэтому потревожил больного.

– Говоришь, просит о кредите? – Донцов, заволновавшись, привстал со стула и проворчал в трубку. – Хм, о кредите… Все хотят только одного.

Звонка Эдвардса, частного детектива, он ждал третью неделю. Было условленно, что в тот день, когда сыщик закончит сбор информации о ресторане и гостинице «Маленькая роза», он позвонит в магазин скобяных изделий и лично или через управляющего назначит место встречи и время, пользуясь кодовыми словами. Донцов спросил, о какой сумме идет речь и, услышав ответ, обрадовался: Эдвардс готов передать информацию уже сегодня.

– Деньги невелики, – ответил Донцов. – Думаю, что мы сможем договориться.

Он спросил управляющего, пойдет ли тот на ближайший футбольный матч, в котором участвует «Челси». Гордон ждал этого вопроса и ответил, что пойдет обязательно, обещают аншлаг, поэтому он побеспокоился о билетах для себя, своей жены и, разумеется, хозяина. Как обычно, заказал по телефону три стоячих места по семь фунтов за билет.

– Надеюсь, к выходным вы поправитесь.

– Тоже надеюсь, – вяло ответил Донцов, зная наперед, что выходные забиты делами до отказа, поэтому его мнимая болезнь ещё долго не отступит.

Попрощавшись, положил трубку и, посмотрев на часы, стал неторопливо дожевывать бутерброд, запивая его пивом. Время до встречи, назначенной Эдвардсом, ещё есть.

Среди своих подчиненных, а в магазине работало девять мужчин разного возраста, хозяин поддерживал имидж стопроцентного британца, хотя по легенде был выходцем из скандинавской страны. Англичанину по определению положено быть страстным рыболовом, знатоком футбола, и, разумеется, садоводом. Все служащие магазина по примеру своего босса болели за «Челси» и подписывались на журналы для рыболовов. Если бы хозяин болел за лондонский «Арсенал», то и подчиненные, не задумываясь, перешли под знамена этого клуба. Увлекайся он не рыбалкой, а большим теннисом, можно биться об заклад, служащие скобяной лавки стали приходить на работу с ракетками и купили пятифунтовые годовые абонементы в «Хэмпстед Хэс». Так уж здесь заведено: что любит начальник, то обожают его подчиненные.

Донцов написал короткую записку жене: сообщил, что у него на вечер назначена встреча с бизнесменом из Германии, Хелен может не ждать мужа и поужинать одна. Переодевшись в темные брюки, свитер и серую куртку, он вышел на крыльцо, запер дверь, поднял лежавший у порога пухлый многополосный номер газеты «Дейли миррор», оставленный почтальоном ещё утром.

Прошагав до перекрестка улиц, Донцов на ходу свернул «Миррор» вдвое и сунул между страницами небольшой конверт с деньгами, гонораром детектива, газету запихнул во внутренний карман куртки. И тут увидел такси с желтым огоньком на крыше, тупорылый черный «остин», внешне напоминающий похоронный катафалк, но весьма комфортный внутри. Два мягких сидения одно против другого, застеленные бордовым ковром, телефон, которым можно воспользоваться за отдельную плату, а простор такой, что чувствуешь себя пассажиром лимузина представительского класса. Донцов помахал рукой, когда машина остановилась, забрался внутрь и назвал адрес. Он поднял стекло, отделяющее салон от кабины, давая понять водителю, что разговорами за жизнь сыт по горло.

Лондон, район Саттон. 7 октября.

Минут через тридцать он вышел на тихой площади, поплутав по узким переулкам, напоминающим лабиринты, дошагал до платной автомобильной стоянки, сел за руль оставленного там «Ягуара Соверен» цвета серый жемчуг. Такой седан, под капотом которого помещаются двести пятьдесят лошадей, с классической компоновкой кузова и кожаным салоном песочного цвета, разумеется, не по карману владельцу магазина скобяных товаров. Поэтому машина была оформлена на подставное лицо.

Следующий час «Ягуар», бессистемно меняя маршруты, застревая в дорожных пробках и вылезая из них, колесил по Лондону, когда время приблизилось к семи вечера, машина остановилась у недорогого стоячего паба «Лошадь и рассвет», на вывеске которой была нарисована фигурка конного рыцаря на фоне бледно розового круга. Донцов вышел из машины, глянул на темнеющее небо. Накрапывал дождь, над городом повисла серая туча, похожая на огромное лохматое ухо, которое прислушивается к человеческим голосам, ловит любое ненароком брошенное слово. Человек, наделенный воображением, разглядел бы в абрисе другой тучи большой глаз, неотступно наблюдающий за горожанами.

Донцов вошел в душное помещение паба, пропахшее скисшим пивом и пережаренными котлетами, осмотрелся. По правую руку стойка, за которой скучал бармен в белом фартуке, за его спиной на стене развешаны фотографии королевы и прочих членов августейшей семьи, чуть ниже снимки породистых скакунов, выигравших прошлогодние скачки на Королевском ипподроме Аскот. По периметру стен и витрины, выходящей на улицу, расставлены квадратные столы на металлических ножках. Посетителей можно по пальцам сосчитать. Два смурных джентльмена, страдающие похмельем, попивают пиво и листают бульварные газеты. В углу устроилась веселая компания, три мужчины и три женщины, наперебой рассказывали друг другу какие-то истории, прикладывались к кружкам, делая перерывы, чтобы посмеяться.

Донцов взял пинту светлого пива за тридцать пять пенсов, орешки и, в уме перевел фунты на рубли. Да, приятно сознавать, что хотя бы по уровню цен на пиво в увеселительных заведениях Россия давно обогнала, даже перегнала Британию. Он отошел к столику у витрины, пытаясь рассмотреть то, что происходит на улице. Но осенние сумерки уже перетекли в дождливый вечер, а стекла запотели изнутри.

До встречи с Эдвардсом оставалось четверть получаса. Имя этого частного сыщика, пятидесятилетнего холостяка, не добившегося в жизни больших успехов, не значилось ни в каких справочниках. Специализируясь на сексуальных расследованиях, он имел узкий круг постоянных клиентов, хорошо знал жизнь лондонского дна, выполняя поручения деликатного характера, с которыми справится не каждый сыщик. С Донцовым пару лет назад его свел один общий знакомый, с тех пор Эдвардс время от времени получал задания от русского нелегала, не представляя себе, на кого именно он работает.

Прикурив сигарету, Донцов стал наблюдать за компанией, веселившийся в углу зала.

– С днем рождения дорогой Скотт, с днем рождения, – хором запели три женщины, обращая песню к высокому мужчине в сером недорогом костюме. На голове Скотта косо сидел островерхий золотой колпак, над верхней губой висел пластмассовый красный нос на резиночке.

– Спасибо, спасибо, друзья, – крикнул Скотт, залпом рванул полкружки. Праздничного торта, на котором нужно было задуть свечи, в пивной не было. Но по этому поводу никто не грустил.

Сколько Донцов жил в этом городе, столько удивлялся странной традиции англичан справлять сугубо семейные праздники в пивняках. При этом сам именинник не рассчитывает на подарки, это тоже традиция. В лучшем случае ему вручат какую-нибудь копеечную безделушку, купленную в ближайшей лавочке. По первой кружке пива он ставит всем гостям, а затем те по очереди поят пивом самого виновника торжества и других гостей. Как видно, на этот раз Скотту преподнесли красный клоунский нос на резиночке и колпак, отороченный понизу бумажной полоской серпантина.

– С днем рождения, дорогой Скотт, – снова запели женщины.

Именинник смеялся и подпевал. Он имел такой глупый вид, будто только что получил по башке крышкой от унитаза.

Когда над входной дверью зазвенел колокольчик, Донцов обернулся. Эдвардс, как всегда, пришел пятью минутами раньше назначенного времени. Он взял кружку пива, встал за стол Донцова, поприветствовав его кивком головы. Со стороны могло показаться, что встретились двое знакомых, возможно, соседи по улице. Эдвардс в своем вечном поношенном плаще с мокрыми от дождя пегими волосами сегодня казался особенно жалким и несчастным. Он выглядел старше своих пятидесяти трех лет и напоминал живой музейный экспонат, о существовании которого забыли много лет назад, и он успел заплесневеть на чердаке.

Эдвардс положил на стол сложенный вдвое номер газеты «Дейли миррор». Донцов вытащил из кармана куртки свою газету. За хором человеческих голосов и застольной песней тихий разговор двух мужчин трудно услышать посторонним.

– Здесь в пакете полный отчет о проделанной работе, – детектив постучал указательным пальцем по газете. – Поэтажный план гостиницы «Маленькая роза» с расположением всех комнат для постояльцев, служебных и подсобных помещений. Прежде гостиница была вполне приличным заведением, где останавливались небогатые туристы, в основном из Восточной Европы, посещавшие английскую столицу. Бывший владелец гостиницы Чарльз Пулмен, ныне пенсионер, пару лет назад продал заведение некоему Дэвиду Гойзману, гражданину Израиля. С той поры в «Маленькой розе» начались большие перемены. Второй этаж, прежде состоявший из гостиничных номеров, переоборудовали под ресторан для гомосексуалистов.

Колчин усмехнулся.

– Туристы там больше не останавливаются, гостиничные номера на ночь снимают геи, – продолжил Эдвардс. – Гойзман держится в тени, мало с кем водит дружбу и всячески избегает огласки своей деятельности. Он ведь держит не чайный салон для великосветских дам, а притон низкого пошиба. Короче, это неприятный и опасный человек. Впрочем, сам все прочитаешь. Не хочу портить удовольствия. Скажу только, что хозяин бардака так и не сумел разбогатеть на своем начинании. Он живет весьма скромно, едва сводит концы с концами. Взял кредиты в одном из банков, но рассчитаться с долгами – это большая проблема. Если Гойзман не погасит задолженность в следующем месяце, его заведение могут пустить с молотка. В бизнесе принимают участие его родственники. Точнее племянник, сын родной сестры. Он на побегушках у дяди. В последнее время занимаются охраной его тела.

– Как тебе удалось собрать досье на Гойзмана?

– Просто очень этого захотел. Вообще это долгая история.

– Ты сам был в гостинице?

– Разумеется. И не один раз. Даже ночевал там. Одна девушка, которая округляет свой возраст сразу лет на двадцать, а то и на четверть века, привязала меня к кровати и отшлепала мягким ремешком. А потом изнасиловала. И даже не взяла денег.

– А девушка, про которую ты рассказываешь, случайно была не мужиком?

– От тебя трудно скрыть правду, – Эдвардс пригубил пиво. – Мне пришлось выдать себя за гомосексуалиста.

– О, я смотрю, ты неплохо провел время.

– В моем возрасте такие стрессы уже не доставляют прежнего удовольствия, – Эдвардс усмехнулся. – «Маленькая роза» – это такое место, сточная канава, где нормальному человеку лучше не показываться. И тебе не советую. Яйца целее будут. Паб на первом этаже и ресторан просто кишат всяким отбросами. Они там знакомятся, пьют, курят травку. Толкают друг другу дурь и ширяются. Девку там редко встретишь, торчат в основном гомосексуалисты со стажем – это постоянный контингент. Психованные идиоты. Могут пырнуть ножом за одно только слово. Назовешь гомака гомаком и, считай, дырка в брюхе у тебя уже есть.

Единственный человек, который мог услышать обрывки фраз – седой высокий господин за ближним столиком. Донцов внимательно пригляделся к нему, кося глазами, и решил, что этот человек не опасен. Он был перегружен пивом и, кажется, понимал, что перебрал через край. Смачно рыгнув, господин отставил в сторону пустую кружку, он вышел из паба, покачиваясь из стороны в сторону, как парусник в четырехбальный шторм. Донцов проводил джентльмена взглядом.

– Что если я сам заскочу в «Маленькую розу»? – спросил он.

– Категорически не советую. Эти парни тебя сразу раскроют, поймут, что ты человек не их круга. Чужак. А к чужакам относятся подозрительно, их там не любят. Я на проституции, на гомосексуальных делах собаку съел, знаю все тонкости. Но даже мне было трудно работать.

– Хорошо, раз ты не советуешь…

– Не советую, – Эдвардс помотал головой и допил пиво. – Как ты просил, фотографии я не печатал. А негативы проявил. Они здесь. Если я понадоблюсь…

– Я знаю, где тебя найти.

Эдвардс придвинул к противоположному краю стола номер свой газеты, взял «Дейли миррор» Донцова и повернулся и пошел к выходу.

Лондон, район Кэмден-Таун. 7 октября.

Встречать Колчина начальство поручило корреспонденту ИТАР-ТАСС Станиславу Никишину, который отнесся к этому заданию ответственно и творчески, и помимо обязательной программы наметил небольшой культурно-развлекательный тур. Никишин с семьей проработал в Лондоне неполных четыре года, неплохо ориентировался в городе, среди своих коллег считался человеком остроумным, немного развязным, умеющим заболтать любого самого нелюдимого мрачного собеседника.

При встрече в аэропорту он так долго тряс руку Колчина, искательно заглядывал в глаза, будто встречал не случайного человека, а любимого родственника, с которым несправедливая судьба разлучила Никишина на долгие годы. Он погрузил вещи Колчина, чемодан и две спортивные сумки, в тележку. И, не взирая на вежливые протесты, докатил поклажу до подержанного служебного «форда». Сев за руль, пристегнул Колчина ремнем к сиденью, завел мотор и тронулся с места.

– Блин, с этим правосторонним движением просто беда, – сказал Никишин. – Вся Европа ездит по человечески, а здесь все наоборот. Когда садишься за руль, такое впечатление, будто все время жаришь по встречной полосе. Ты раньше бывал в Англии?

– Не приходилось, – соврал Колчин. – К сожалению.

Никишин был простым корреспондентом, срок загранкомандировки которого истекал через пять месяцев. Вести с ним откровенный разговор об истинной цели своего приезда в Лондон, да ещё в автомобиле, это все равно, что общаться напрямую с британской контрразведкой.

– Тогда ты ничего не потерял кроме, разумеется, денег, – сказал Никишин. – Зарплата тут нормальная, плюс служебная тачка, бензин оплачивает ТАСС. Но работа рутинная, переписываем то, что попадается в здешних газетах. Плюс ночные дежурства, плюс слежка, которую здесь ведут за всеми русскими, и дипломатами, и журналистами. Начальство давит: туда не ходи, сюда не суйся. Это очень отравляет жизнь.

Аэропорт Хитроу, где приземлился самолет из Москвы, находится в двадцати четырех километрах западнее городской черты, поэтому путь до центра предстоял не дальний. Через час с небольшим машина доехала до северной части города, остановилась возле узкого пятиэтажного дома в один подъезд на Дартмут Парк Роуд. Колчин поспешил взять чемодан и одну из сумок. Никишин провел гостя в подъезд, спустился на несколько ступенек вниз, отпер дверь полуподвала, какие в старых московских домах обычно занимали дворники.

– Прошу устраиваться, – Никишин вошел в квартиру, поставил сумку в прихожей. – Как видишь, дом никто не охраняет, сюда даже полицейского не приставили. Это мы в Москве с иностранцами носимся. У каждого дома, где они живут, ментов ставим. Забором их отгораживаем. Так сказать, охраняем покой и сон. Бдим. А в Лондоне на иностранцев чихать хотели. На этажах по одной двухкомнатной квартире. В каждой из них живет корреспондент ТАСС с семьей. Всего пять корреспондентов. Так что, все твои сослуживцы, в том числе заведующий корреспондентским пунктом, собраны под одной крышей. Кстати, ты черный хлеб привез? И соленых огурцов? Отлично. Тут не пекут черного хлеба. Огурцы только маринованные.

Чтобы осмотреть служебную квартиру Колчину хватило минуты. Крошечная прихожая. Длинная, как школьный пенал, кухня, с подслеповатым окошком, выходящим на улицу. Комната со светлыми крашеными стенами могла бы смотреться куда лучше, если бы не мебель, привезенная сюда ещё в незапамятные времена то ли со свалки, то ли с блошиного рынка, да ещё выцветшие от времени бумазейные занавески.

– Я думал, что совмещенный санузел – наше отечественное изобретение, – вздохнул Колчин.

– Нет, англичане додумались до этого значительно раньше нас, – сочувственно кивнул Никишин. – М-да, ещё та квартирка. Потолки – два семьдесят, ремонта не делали лет двести. Словом, разруха и запустение. Да ещё сырость и холод.

– Я жил в местах и похуже.

– Кстати, ты водку привез? – вспомнил Никишин. – Нет, меня угощать не надо. Пока не надо. Скоро наступят холода, будешь сам выпивать на ночь для согрева. Иначе не заснешь, задубеешь.

Он поморщился, но тут же спохватился, решив, что сболтнул лишнее, раньше времени испортил приезжему человеку настроение. И сам себя поправил:

– Впрочем, для одинокого мужчины лучшего жилья просто не придумаешь. Тут довольно уютно и вообще атмосфера какая-то… Свойская.

Колчин втянул в себя воздух, словно хотел почувствовать эту свойскую атмосферу. Но услышал лишь запах какой-то химии, которой накануне его приезда морили насекомых, затхлой подвальной сырости и грибка, глубоко въевшегося в стены.

– От холода есть верное средство – женщина, – пошутил он.

Никишин не понял юмора, помрачнел.

– Для начала – пара практических советов, – сказал он. – Не пей воду из-под крана. И не води сюда шлюх, ни посольских, ни тем паче английских. В первом случае заболеешь животом, потому что лондонская вода – это отрава. Во втором случае последствия будут хуже. Ты ведь стажер? Приехал на три месяца, так? Трахать женщин в Лондоне может позволить себе только высокое начальство. Приезжает сюда какой-нибудь важный хрен из Москвы. Он имеет, кого хочет. И пьет сколько влезет. Но мы с тобой до этого высокого уровня пока не доросли. Усек?

– Я понятливый.

Прикурив сигарету, Колчин вытащил из сумки две большие бутылки водки, поставил их на подоконник охлаждаться, прошелся по комнате, осматривая мебель. Попробовал запереть дверцы шкафа, но ключ прокручивался, язычки не выходили из сломанных замков.

– Телевизор тоже не работает, – постным голосом сообщил Никишин. – Ладно, пошли отсюда. На воздух.

Лондон, район Саут-Кенсингтон. 7 октября.

Вторым номером развлекательной программы значился показ новому стажеру городских достопримечательностей. Никишин проехал на казенном «Форде» по набережной Темзы, издали показал Колчину здание парламента и телевизионную вышку. С первого взгляда могло показаться, что сюда, за две с половиной тысячи километров от Москвы, перетащили Останкинскую телебашню, предварительно обрубив её шпиль, торчащий над смотровой площадкой и рестораном «Седьмое небо».

Осмотреть другие знаменитые места английской столицы из машины не было возможности, время приближалось к вечеру, и «Форд» то и дело попадал в дорожные пробки. Никишин, ругаясь последними словами, добрался места, где располагалось русское посольство: узкой улочки Кенсингтон Пэлас Гарденс с обеих сторон огражденной шлагбаумами. Пристроив машину на свободное место, объявил, что дальше, к посольству, они дойдут пешком, чтобы проехать до места нужен специальный пропуск, а получить бумажку в этой бюрократической стране – проблема.

Спутники прошагали несколько сотен метров, за будкой полисмена, охранявшего покой дипломатов, свернули в палисадник, отделенный от улицы забором из железных прутьев, поднялись на крыльцо посольства и спокойно зашли внутрь. Никишин провел Колчина в зал приемов, шикарное помещение со стенами, отделанными деревом, огромными люстрами и витражами. И рассказал пару поучительных историй из жизни знаменитых людей, побывавших на здешних приемах. В первой истории фигурировала знаменитая на всю Россию эстрадная певица, которая так нажралась на вечеринке, устроенной в её честь, что диву выволокли отсюда вперед ногами. Вторая история касалась известного поэта.

– И вот мы приглашаем его на банкет, – рассказывая, Никишин хлопал себя по бокам, словно искал пропавший кошелек. Вращаясь среди дипломатов, он так и не усвоил их рафинированного лексикона, и часто пользовался жаргонными словечками.

– Собрались дамы, все наши здешние тузы, включая посла. Корреспонденты центральных газет, ТАСС и вообще много всякого народа. Он ведь чуть ли не культовая фигура, этот рифмоплет. Все наши вырядились, как на пасху. Бриллианты, меха, декольте. Послали за ним лимузин с водителем. И он явился. Пьяный в дупель. Потоптался тут, добавил немного водочки, закусил и ещё добавил. Мы чувствуем: этот хрен не в настроении, сейчас произойдет, что-то ужасное, дикое. Но наши все-таки до последнего надеялись, что обойдется без скандала. Ну, разобьет об пол стакан или бутылку, почитает стихи – и шабаш. А он встал посередине зала и заявляет. Знаешь, что он заявляет?

– Откуда мне знать, – пожал плечами Колчин. Истории о диких выходках известного поэта он уже слышал и даже читал служебные записки, составленные очевидцами тех памятных событий, но не хотелось портить рассказчику кураж.

– Он говорит: «Если бы кто знал, как мне обрыдли все наши российские дипломаты и журналисты. Так обрыдли… Так вы мне обрыдли, сволочи, что вот я сейчас возьму… Возьму и обоссу эти ваши красные ковры. Обоссу – и точка. И баста. И не мешайте мне справлять нужду». Натурально расстегивает ширинку, на глазах у всей публики достает свой шланг. Кстати, шланг у него очень скромных размеров. Вот такой или чуть побольше.

Никишин показал Колчину мизинец.

– Посол не знает, куда деть глаза, дышит ртом, то хватается за сердце, то галстук поправляет. Все наши сановные особы стоят столбами, смотрят и глазам своим не верят. Дамы отвернулись, мужчины кусают губы вместо того, чтобы рожу ему начистить.

– А поэт?

– Натурально ссыт на этот вот красный ковер. На котором ты сейчас стоишь. А потом разворачивается и уходит. Нормальный человек застрелился бы после такого позора. Или под поезд бросился. А этот даже не позвонил, не извинился. Все по барабану. Такой из себя великий, что ему все можно, даже на посольские ковры гадить.

– Да хрен с ним, – махнул рукой Колчин.

– Слушай, а ведь мы опаздываем, – Никишин посмотрел на часы. – К тебе в квартиру сегодня все корреспонденты ТАСС придут, поздравлять с приездом. И водка, наверное, уже остыла.

– Поехали домой, – кивнул Колчин, радуясь, что экскурсия наконец подошла к концу.