Читать книгу Троица - Андрей Умин - Страница 3

Все находилось в движении. Ночное кафе медленно плыло по земному атласу вместе со всем городом, сливаясь яркостью вывесок и галогеновых ламп с остальной улицей и кварталом, великое множество огней которых объединяло город в единый светящийся пульсар, медленно движущийся в пространстве. Столица блистала яркой звездой на тесной карте планеты, каждый маленький человек и работавший магазин вносил свой посильный вклад – наполнял жизнью блестящий людской проект независимости от солнечных суток. Было ярко, как днем, звезды уже не могли пробиться к людям своим древним светом, но могли сами любоваться рукотворной природой, если это было им по душе.

Огни маленького кафе наполняли бодростью и энергией, одни лишь часы над зоной выдачи бургеров напоминали о поздней ночи. Люди расходились нехотя, половина столиков оставалась занята, после долгого рабочего дня мало у кого были силы куда-то спешить. Пахло вкусным мясом с приправами и жареной до хрустящей корки тепличной картошкой, все медленно смаковали еду, любуясь развлекательным шоу с интерактивной рекламой на каждом подносе перед собой. Судя по утомленному виду и красным глазам, уставшим от повторяющихся видеороликов, некоторые из посетителей сидели здесь очень давно, растягивая свои сытные бургеры на несколько долгих часов, лишь бы ничего не платить. Всего около двадцати столиков были разбросаны хаотично внутри квадрата обеденного зала, чтобы у постоянных клиентов не возникало чувства дежавю, когда они садятся на другие места, с последующим за этим пресыщением от заведения и уменьшения просмотров рекламы. В конце зала торжественно светилась зона выдачи заказов с длинным барным столом на всю ширину помещения, чтобы с него было легко забирать готовые блюда. На его гладкой поверхности крупными буквами было написано «Максимум 5 минут ожидания или еда за наш счет». Хотя еда и так чаще всего оказывалась за их счет. Стены пестрели умными зеркалами, отражавшими посетителей, если смотреть в них прямо, либо показывавшими старинные картины под другими углами, создавая интерактивное погружение, визуально расширявшее пространство до бесконечности. Играла тонизирующая музыка, не позволяя никому остаться наедине со своими мыслями, а специальная программа следила, чтобы она никогда не заканчивалась. В целом это была дешевая забегаловка, но очень уютная для случайного гостя.

Открылись входные двери, и вместе с озоновым запахом мокрой пыли вошел уставший человек. Он едва держал в руках костюм жареной курицы вдвое больше его самого. Не обращая внимания на скучающих за столиками людей, получивших хоть какую-то возможность отвлечься от надоевших видео с повторяющейся рекламой, он медленно проследовал мимо, не встречаясь ни с кем взглядом. Мокрая улица закончилась, и теперь он с облегчением волочил тяжелый костюм, не боясь задеть его длинным концом чистый пол. Некоторые посетители отодвинули свои стулья, чтобы расширить проход, и продолжили жевать вкусное мясо со специями и дольками овощей, выпадавшими из мягких печеных булок. Вкус манил своим уникальным составом, хотел быть съеденным в одно мгновение, но приходилось растягивать трапезу, пока не будет исчерпан лимит рекламы. Многие посетители бургерной в своем стремлении познать смысл жизни пытались найти идеальный баланс между временем и деньгами.

Человек с костюмом жареной курицы выглядел студентом последних курсов или уже начавшим работать выпускником, а может, и зависшим между этими двумя стадиями свободным творцом – ничто не выдавало сферу его занятий. Возможно, родом его деятельности и было держать это в секрете от остальных. Безликие черные волосы, худое приплюснутое лицо без каких-либо отличительных признаков, кроме разве что тонкого, устремленного вдоль лица носа. Типичный серый костюм, не очень спортивный, но и не официальный, сидел комфортно и очень естественно, будто сливаясь с его худым телом. Нахмуренный лоб лоснился от рабочего пота, а кончики волос слиплись мокрыми завитушками. Усталой походкой он прошел зал через образовавшийся между стульями широкий проход, в конце пути, в зоне заказов, сдав свой увесистый экспонат.

Повар, разносчик еды и владелец заведения в одном лице снял фартук, положил его на край стола, чтобы не испачкать, и открыл дверцу в прилавке. Огромный костюм жареной курицы, уже не такой аппетитный после уличной одиссеи, превратившийся в мятое нечто, едва поместился в нише под коротким прилавком.

– Спасибо вам большое, – сказал парень с огромным облегчением, о котором мечтал уже полчаса.

– Да пустяки, – ответил усатый распорядитель с длинными с проседью волосами, на вид ему было лет пятьдесят.

– Не спросите вы о костюме тридцать минут назад, я вообще бы не вспомнил, что у меня такой есть… Наверное, попал сюда с остальным хламом при покупке франшизы. Они привезли мне целую фуру такой ерунды… ответственные ребята.

– Так могу ли я чем-либо вас отблагодарить? – Глаза парня сверкали из-за легкости хорошего настроения.

– Не берите в голову, я ведь уже говорил, – ответил владелец бургерной. – По ночам здесь так скучно, ничего интересного, кроме сидящих долгие часы напролет одних и тех же бездельников-постояльцев. Так что я рад всему необычному, вы можно сказать, уберегли мой вечер от меланхолии.

Он снова надел фартук и поправил на голове плотную сетку, защищавшую блюда от случайного выпадения волос. Учитывая его старое, испещренное глубокими морщинами лицо, казалось странным, что он вообще сумел сохранить такую пышную шевелюру. И несмотря на тяжелые мешки под глазами, он продолжал работать даже глубокой ночью. Покорно ждал, когда странный парень, любитель куриных костюмов, изучит меню.

– Еще ведь не поздно что-то заказать? – спросил молодой человек.

Вид у него был очень голодный.

– Всегда пожалуйста, мы работаем круглосуточно, – ответил услужливый хозяин. – Если позволите, я отлучусь на несколько секунд.

Он увидел, что освободилось еще одно место, и пошел забрать поднос и смести со стола крошки. Человек, совмещающий сразу все должности в собственной закусочной, экономил даже на умных уборщиках. После нескольких движений самой обычной тряпкой он побрызгал на столешницу моющим средством и вытер ее уже чистой одноразовой салфеткой, извлеченной из кармана любимого фартука. Задвинув четыре стула под стол и выровняв их по центру, он вернулся за стойку, радуясь увиденной на подносе сумме начисленных чаевых. Засунул поднос в дезинфицирующий отсек посудомоечной машины, встроенной в кухонную стену позади, достал оттуда другой, уже чистый и положил его перед парнем.

– Готовы сделать заказ?

– Да, если можно, один куриный бургер, жареные острые крылышки, штук десять, и среднюю порцию картофеля фри, – сказал парень медленно, смакуя каждое слово.

Нечасто ему приходилось такое есть.

– Обязан предупредить, что вы можете лишиться медицинской страховки, – вежливо уточнил повар-владелец.

– Да черт с ним, – махнул рукой парень. – Сегодня можно.

– Добавить смягчающий гель?

– Не надо. Хочу насладиться удачным днем без всей этой ерунды, – облизывая губы, сказал молодой человек. – И добавьте еще банку колы.

Владелец заведения удрученно нахмурил брови и, безрадостно выдохнув весь воздух из легких, смиренно подтвердил заказ в электронной системе.

– Три минуты, пожалуйста.

Он отвернулся к кухонной стене, на которой располагалось все необходимое для быстрого приготовления еды, зашумел ящиками с готовыми компонентами блюд, открыл безмасляные жаровни. Вместе с паром из них вырвалась очередная порция манящих слюну изо рта запахов, которыми пропиталось все заведение. Было бы странно, если бы владелец бургерной поблизости к самому центру Москвы не владел хитрыми способами усиления аппетита своих случайных клиентов, делая их постоянными. Парень вдыхал чудесные запахи, трогающие саму душу где-то в середине желудка, и думал о чем угодно, только не о парадоксе современной жизни, в которой еда стала настолько доступной, что людям приходится очень сильно стараться, чтобы оградить себя от ее избытка. За ней уже не охотятся, ее не выращивают и даже ленятся за нее воевать. Теперь еда лишь способ привлечь внимание человека к рекламе куда более ценных вещей. Вкус моментально приковывает к себе и держит под полным контролем, делая из человека идеального зрителя.

– Вот, пожалуйста, – сказал владелец бургерной, раскладывая на подносе готовый заказ, свежий и очень горячий, в мягких, пропитавшихся паром бумажных пакетах. – Оплата деньгами, купонами или желаете посмотреть несколько шоу?

– Нет, заплачу сразу, – ответил уставший парень.

Ему не терпелось вернуться домой с таким удачно заснятым несколькими минутами ранее эксклюзивным материалом.

– Еще банку колы, пожалуйста, – помедлив, добавил он.

– Я обязан предупредить, что… – начал было владелец, но парень его сразу же перебил.

– Да-да, я знаю. Гулять так гулять. И упакуйте все с собой, пожалуйста.

Энергичный владелец заведения, стараясь не показывать вечерней усталости, положил еду в герметичную коробку нужной формы с отсеками под каждое блюдо, чтобы ничего не перемешалось при переноске и, вложив это в обычный пакет, поставил на край сервировочного стола. Тонкие струи горячего пара медленно поднимались из запечатанной упаковки, хотелось все съесть прямо на месте, но желание как можно скорее увидеть отснятый тайком материал преобладало над этим искусственно вызванным голодом. Парень взял пакет в одну руку, прижав другую к устройству оплаты. Мысленно он уже был в совсем ином месте.

– Хорошего вечера! – сказал управляющий, но его слова растворились во вкусно пахнущем воздухе.

Молодой человек уже выходил на мокрую темную улицу, глотавшую своими жадными лужами тяжелую пыль от высоких домов. Многочисленные источники света отражались в них алогично и нелинейно, делая весь окружающий мир хаотично кривым, беспорядочным, как в дикой природе далеких гор и лесов из фантастических кинофильмов. Парень не увидел никакого намека на красоту и, шаркая по мокрому асфальту, подошел к своему скутеру, мирно стоявшему в переулке за бургерной, и после нескольких щелчков электронной сигнализации поднял вверх сиденье, которое скрывало компактный багажник. Внутри оказался шлем и полимерный скомканный дождевик, уже прилично намокший, с пятнами уличной грязи. С чувством брезгливости парень снова его надел чистой стороной внутрь, придавил надетый на голову капюшон защитным шлемом и, положив еду в освободившееся пространство, запрыгнул на сухое сиденье. Не медля ни секунды, он выехал на дорогу и без труда занял крайнюю полосу. Влился в свободное ночное движение без сильных заторов, настроил обычный автопилот. Оглядываясь по сторонам, он проехал бургерную, еще пару зданий, миновал дорогой китайский ресторан с красными фонариками под крышей, на всякий случай придерживаясь другой стороны улицы, но след его недавней цели уже простыл. Никого, кроме только что пришедшей китайской семьи, он внутри не разглядел и, увеличив скорость, устремился дальше по улице.

Навигатор на маленьком руле тревожно замигал красным огоньком неверного направления, тогда парень нажал на нем пару кнопок, отменив сохраненную цель в виде черного лимузина Аурус с привязкой к его номерам. Вместо этого он указал свой сохраненный домашний адрес и понесся дальше по памяти, не обращая внимания на заботливые указания карты маленького экрана, а потом и вовсе отключил его, оставив только спидометр. Так было легче ни о чем не думать в захватившем его желании поскорее добраться к своему монитору, увидеть там отснятый материал и сразу же с ним поработать. Что-то подправить и написать обширное пояснение с самыми безумными выдумками и экивоками, которые ему только позволят редакторы.

Адреналин зашкаливал вместе со скоростью, отгоняя накопившуюся усталость. И только штраф за превышение установленного лимита заставил парня умерить пыл и медленно тащиться от одного квартала к другому в ожидании знакомых домов родной улицы. Мечты получить свой собственный эксклюзив и наконец-то продвинуться по карьерной лестнице согревали не меньше свежих горячих крылышек под пятой точкой. Хотелось найти любимую музыку и громко ей подпевать. Долгие, мучительные километры кольцевой автодороги он определенно решил скоротать за прослушиванием радио, орущим из руля куда-то по сторонам шумной улицы. Одной рукой держа руль, как того требуют правила безопасности, достал другой маленькие наушники из кармана серой толстовки, едва согревавшей тело под невесомым дождевиком. Правый и левый динамик были связаны проводом, чтобы не потеряться. Свободной рукой он пропихивал их в щель между шлемом и ухом, но ничего, кроме завывания ветра, не могло проникнуть в такую крохотную лазейку. Не хватало ни длины пальцев, ни упругости самих проводов. «Вот так вот всегда по жизни», – заметил парень. Однако после отснятых эксклюзивных кадров ему могло здорово повезти, и уже не пришлось бы терпеть неудачи и унижаться перед более успешными коллегами. Он продолжал пихать динамики под непокорный шлем и после нескольких неудачных попыток, чуть не вылетев со своей полосы, догадался просунуть их через вырез для глаз, подняв защитное стекло. И наконец успокоился под звуки любимой музыки и брызги с мокрой дороги прямо в лицо. «Неважно, через что придется пройти для достижения своей цели», – подумал он. Результат того стоит. И он начал весело подпевать, надрывая голосовые связки.

Унылая трасса ушла в бесконечную даль, а скутер въехал в тихий спальный район, где одинаковыми рядами громоздились абсолютно новые жилые кварталы высоток со встроенными парковками, разбавленные многоуровневыми развязками, подобно пьяным клеткам на шахматной доске, устремившимся далеко вверх в попытке дотянуться до манящего идола потребления. А действующими фигурами на ней были красочные банки и торгово-развлекательные центры со всякими магазинами. Парень чувствовал себя уютно в этом районе, все было под боком. Без нужды никто отсюда не выезжал, наслаждаясь всеми прелестями современной жизни в пешей доступности от своего дома. Он вернулся в дивный новый мир фантастического комфорта, оставил транспорт на собственной ячейке вертикальной парковки, тонким писком прогнавшей его из зоны перемещения, и направился в холл, к одному из многочисленных лифтов. Напоследок остановился снять с себя преющий дождевик, оглядел ночной двор под бетонными скалами высотных домов, сливающихся с серым от усталости небом, задумался на секунду, вспомнил о чем-то и рванул обратно к своему мотобайку, пока парковочный лифт еще не закрылся. В нагретом сидении остывал почти забытый праздничный ужин, без всяких унылых, запрещенных в половине стран мира добавок, несущих расстройство желудка и тошноту. Сплошной усилитель вкуса, как маленький карнавал во рту, кто-то должен был его заслужить. Парень с чувством огромного удовлетворения взял пакет с едой, направился к пассажирскому лифту и вызвал нужный этаж.

Подъем казался уже не таким резким, как раньше, но уши все равно заложило. «Надо было меньше орать под громкую музыку», – подумал он. В общем коридоре было шумно и светло, как на выставке современного искусства, из каждой серой, как его костюм, двери торчали рекламные листки разных организаций и партий, призывавших бороться друг с другом. Неудивительно, что они были запрещены в официальном эфире. Пойдя на звуки шума к самой грохочущей эхом двери, он сунул руку в непроглядную толщу брошюр и нащупал входной замок. Защищавшие частную собственность металлические створки открылись, разметав многочисленные листовки по замусоренному коридору. В противовес яркости последнего квартира внутри была мрачной, темные комнаты озарялись лишь вспышками телевизионного шоу и наполнялись его оглушительным звуком. Посреди гостиной, легко просматриваемой от самого входа, на большом диване с ортопедической спинкой сидела женщина и очень внимательно следила за мелькавшей перед ней сочной картинкой прямого эфира.

– Привет, мам! – крикнул парень.

Ответа не последовало – она увлеченно смотрела концерт на большом экране размером со стену, лучи софитов искусственной сцены светились ярче неба в ясный солнечный день. Внутри объемного изображения в полный рост выступала начинающая певица, махала рукой, танцевала и тянула высокие ноты. Краев натурального телевещания почти не было видно, диван стоял будто в первом ряду собственного концертного зала.

– Мам, я дома! – крикнул парень, снимая запачканные кроссовки.

Женщина опять его не расслышала, увлеченно следя за конкурсным выступлением, слушая классическое эстрадное пение и переживая за неподвижные спинки кресел членов жюри. Певица выглядела очень скромно и тянула запредельные вокальные партии, однако никто не хотел ее выбирать, напряжение нарастало. Зрительница на диване наклонилась вперед, почти касаясь микрофона девушки, певшей для нее лично в самом маленьком домашнем концертном зале и еще для десяти миллионов зрителей по всей стране. В самом конце последнего куплета, на излете рулады, под нарастающий хрип сорвавшихся голосовых связок один из членов жюри нажал большую синюю кнопку, и высокое кресло под силой вырвавшейся на свободу пружины, повернулось к сцене. Музыка закончилась, и сразу же поднялся невообразимый гул оваций сидящих на съемках зрителей. Воздух содрогался от криков одобрения. Довольный член жюри вскочил с кресла и, сжав кулак, провел им мимо своего живота и радостно вскинул вверх, будто разбивал рукой какую-то преграду чуть выше уровня головы, картинно радуясь своему неожиданному успеху. Или успеху певицы, или просто привлекая к себе никогда не лишнее зрительское внимание.

Женщина, успокоившись, откинулась на спинку дивана и увидела зашедшего в комнату сына, он протягивал ей шоколадку.

– Ой, Слава, я не слышала, как ты зашел, – испугалась она и сразу же взяла протянутый шоколад. – Спасибо.

– Ты слишком громко включаешь свои телешоу, – ответил парень. – Не услышишь даже если соседи прибегут жаловаться.

– Ничего им не будет, – ответила полная женщина в халате из желтых цветов. – Сами-то почти никогда не спят. Чем только не занимаются. Ты, кстати, не голоден?

– У меня с собой, мам. Поем в своей комнате, очень важные дела по работе.

Она продолжила смотреть шоу, едва Слава отвернулся. Когда их короткий разговор закончился, громкость звука вернулась на прежний уровень, пробирая до мозга костей своей естественной близостью, словно концерт проходил вокруг них. Перед объявлением очередного певца включилась спонсорская реклама вкусной еды, раззадорив ночной аппетит.

Упаковка бургера с жареными острыми крылышками пропахла настолько, что ее хотелось съесть первой. Лишь неимоверным усилием воли парень аккуратно убрал ее в сторону и разложил основную еду на столе у себя в комнате под светом нескольких лампочек в потолке. Тонкая дверь комнаты пропускала все звуки громче полста децибел, наполняя уши раскатистым эхом. Облизывая губы, он вцепился обеими руками в бургер и принялся его поедать. Пытался включить монитор с набитым ртом, но распознавание голоса не срабатывало. С горем пополам, выронив часть еды на тарелку, он убедил компьютер включиться и в свете его красочного экрана увидел синхронизацию фотографий и видеофайлов за последние сутки. Его интересовали самые последние, сделанные чуть больше часа назад. Бургер стал еще вкуснее под удачные снимки девушки из ресторана, легко поместился в желудок, подошла очередь холодной колы. Шипение вырвавшихся на свободу газов не смогло заглушить громкий концерт за стеной, звуки глотков тоже особенно не помогали. Зато химические добавки усмиряли вкусовые рецепторы своим божественно-аппетитным прикосновением. Чертовски вкусно, как никогда. Парню оставалось только надеяться, что эта маленькая победившая слабость не лишит его бесплатной медицинской страховки, о чем писалось на отложенной в сторону упаковке. С легкой усмешкой он надел наушники, чтобы заглушить эхо далекого шума соседней комнаты и настроиться на предстоящую творческую работу. Взявшись за мышку правой рукой, левой он принялся класть в рот куриные крылышки, затем медленно пережевывал, смакуя жареную соленую кожицу. Изо рта вырывались сладкие стоны блаженства, а в ушах играла электронная музыка.

По экрану забегали фотографии, сделанные на ручной телефон этой ночью. Слава крутил колесико мыши, выбирая самую удачную композицию. Происходившее за столиком китайского ресторана теперь шло замедленно в сотни раз, можно было заметить изменения каждой крохотной мышцы на лицах девушки и парня, сидевших в такой нерешительности. Казалось, эта пара специально ждала чего-то вроде шпионской съемки, начав действие, только когда их тайный преследователь начал фотографировать. На всякий случай он сделал не меньше тысячи снимков за пять секунд, чтобы не упустить ни одного, даже самого скрытого движения парня или девушки. На получившейся фотохронике парень очень медленно передавал девушке загадочный сверток, они выглядели будто жители огромного космоса на фоне красных мерцающих звезд китайских фонариков позади, столь основательными были их естественные движения, замедленные в угоду идеальному кадру. Острые куриные крылышки попадали в рот Славы с куда большей скоростью и гораздо быстрее заканчивались, оставляя приятное послевкусие, которое хотелось разбавлять остатками газированной колы.

На последнем куске искусственно выращенного мяса шпион-любитель нашел идеальный кадр. Парень из ресторана уже бросил сверток мимо раскрытой сумки девушки и на долю секунды скорчил такую гримасу, будто выронил ядерную боеголовку, предназначенную для террористов. Потом он быстро изменил выражение лица, но это было уже неважно. Скопировав выбранный экземпляр в фоторедактор, Слава с чувством удовлетворения выбросил упаковку от крылышек в корзину для мусора под столом и, довольный собой, принялся вытягивать картофель фри из картонной коробки, медленно, по одной штуке.

Программа сразу улучшила в кадре свет, подтянула контрастность, выделила людей. Слава, безусловно, знал, кем является эта девушка, иначе бы не следил за ней всю неделю, но на всякий случай решил проверить обоих. Поисковик выдал информацию: «Селина Мария Сергеевна, родилась в 2124 году в Екатеринбурге, единственная дочь лидера партии „Единая Европа“, Селина Сергея Александровича, бакалавр Высшей школы экономики, учащаяся кафедры гражданского права МГУ» и так далее. Остальное уже не сильно интересовало начинающего папарацци-шпиона. Гораздо важнее было узнать о парне, скрытно передающем маленький сверток, от его специальности можно было плясать, фантазируя все что угодно. Скрестив на удачу пальцы, не занятые удержанием картофеля фри, Слава открыл информацию о незнакомце: «Александр Демидович Соловьев, 2124 года рождения, выпускник Московского медицинского университета, младший анестезиолог больницы №1 им. Пирогова, также родом из Екатеринбурга». Настоящий джек-пот, прямо перед глазами.

Слава с упоением допил банку колы, в его мыслях уже рисовались очертания будущего материала. Анестезиологи имели доступ к огромному количеству запрещенных веществ и препаратов, а давняя связь этих двух людей, родившихся в одном уральском городе и, возможно, друживших с самого детства, придавала большую убедительность любой притянутой за уши теории, умело надетой на крепкий скелет этих фактов. Владислав ликовал.

Представлял, как его повысят из внештатного стажера до полноценного журналиста, дадут собственного лицензионного фотодрона, снимающего все что угодно с любого расстояния так подробно, что не придется скрываться в душных костюмах жареных куриц из дешевых закусочных, используя для тайной слежки обычный потребительский телефон. Перестанут унизительно подзывать «Славка» на собраниях заштатных корреспондентов, а уважительно назовут полным именем.

В состоянии полного удовлетворения он откинулся на спинку стула, утопая в музыке электро-нью-эйджа, разносящейся в голове нежным потоком чистого наслаждения. Звуки блаженства неслись по возбужденным нейронам мозга, с каждым новым треком стимулируя его все сильнее. Они плескались внутри него, как божественный эликсир в священном сосуде. Возбуждали тысячи нервных импульсов. Слава плыл на одной волне с электронной музыкой. Покончив с торжественным ужином, смаковал пришедшую ему на смену сладость успеха. Такого близкого, лежащего прямо под носом, только протяни руку. Оставалось завернуть историю в красивую упаковку, но неясно было, с чего начинать.

Начало статьи не рождалось, а слова не цеплялись друг за друга, исчезая в пучине творческого вакуума, едва в нем рождаясь. Он разглядывал каждый сантиметр получившейся фотографии – красные фонарики, деревянные столбики, пустые столы, открытую сумку, маленький сверток. При максимальном приближении никак не удавалось понять, что в нем лежит. Поисковик тоже не справлялся с задачей, предлагая миллион вариантов. Но форма коробки, которую огибал замутненный пакет, была несвойственна аптечным товарам, по крайней мере способным вызвать неловкость, а ведь именно этого избегала девушка. Слава сделал выбор в пользу некоего подозрительного вещества из служебного сейфа анестезиолога. Сразу же мысленно добавил, что оно должно вызывать сильную зависимость, и выделил на фотографии пойманное неестественное выражение лица парня как доказательство этого пагубного влияния. Соединил несколько других фактов и придумал концовку. В голове все выглядело красиво, даже тянуло на годовую премию, но открытый на экране текстовый документ оставался пустым.

Время неумолимо бежало вперед, ослабляя внимание и забирая все больше сил. Он выключил музыку, чтобы не насиловать уставшую голову и сберечь хоть какие-то оставшиеся ресурсы, достал из ящика в стене банку холодного кофе и, подойдя к затуманенному окну, сделал несколько смачных глотков. Убрал мутный эффект, защищавший по ночам от прямого яркого света, и в одно мгновение озарился разноцветным сиянием улиц и соседних домов. Высокие здания жилого района слепили огнями вывесок, белоснежные автодороги уходили вдаль многочисленными артериями, будто на огромном снимке человеческого тела с контрастом. Серая одежда парня и его бледное лицо покрылись отблесками синей рекламы, красных надписей на афишах и даже зеленым мерцанием одной далекой трансляции футбольного матча. Стены темной комнаты позади него стали похожи на глубокий аквариум внутри циркового круга, в толщу которого проникал беспорядочный яркий свет, оседая на дно разноцветными бликами. Город отбрасывал ночь далеко от своих владений.

В соседней комнате еще громыхали звуки концерта, разносились по стенам тупым гулким эхом. Не обращая на это внимания, парень начал собирать воедино слова долгожданной статьи, едва успевая диктовать их под запись текстового редактора. В промежутках между фразами он несколькими глотками допил остатки кофе, продолжая стоять возле окна, любуясь красотами ночного города, такими ровными, аккуратными и логичными, образовавшими идеальный новый порядок посреди бывшего хаоса мироздания. Хотелось влиться в него своими желаниями, долгим упорным трудом, доказать всем право на существование в этом огромном живом организме яркого света и бесконечной переработки материи, создавшем парня из миллионов гун своего информационного поля, давшем очередную путевку в жизнь, такой псевдобожественный дар. Ее не хотелось тратить на ерунду. Несмотря на отсутствие явных талантов, Слава считал, что, если он может усердно размышлять о великих вещах и рьяно хотеть их достичь, значит есть все шансы добиться желаемого успеха и положения в обществе. Иначе зачем он вообще живет в этом городе, так спокойно лежащем под его взбудораженным взглядом, смотрящим с тридцатого этажа на живой суперорганизм, постоянно перерабатывающий вещества во все более совершенные формы. Он посмотрел на свои руки, состоящие из тех же атомов, что и все прогрессивные города, и если он не сможет доказать пользу своей незначительной жизни сегодня, то где гарантия, что в следующий раз этот помешанный на бережливости и развитии мир не переработает и его на более полезные вещи? Например, на топливо для парящих автомобилей или на крохотные алмазы. В мире дефицитного углерода любые существа, даже искусственно созданные, отчаянно борются за свое эксклюзивное право на жизнь. В такой бесконечной схватке за возможность вести за собой эволюцию и пребывал город в любой момент времени. Ночные огни заменяли унылое Солнце, дороги сами создавали себе дневной свет, машины двигались без ярких фар и даже без водителей – им находились занятия куда важнее тупого сидения за рулем. На десятки километров вперед – одинаковое зрелище сверкающей вечной жизни с крохотными отблесками несущих ее существ, борющихся за свое место под искусственным солнцем до тех пор, пока не окажутся переработанными в более полезные вещества на фабриках и заводах. Ради всеобщей жизни и эволюции.

Запасы кофе иссякли, от высоты тридцатого этажа кружилась опьяненная голова. Соседние здания казались такими же яркими лучами дорог, только уходящими вверх. Слава давно заметил, что белый свет характерен только для улиц, а вертикальные небоскребы могут использовать только разнообразные тона синего, зеленого или красного цвета. Дорогам же запрещено иметь такие оттенки для того, чтобы человеческие мозги не теряли связь с реальностью от смешения красок, не впадали в головокружительные приступы эпилепсии и не теряли ориентацию в трехмерном пространстве города, где перемещаться приходится не только по горизонтальной плоскости, но еще и вверх-вниз.

Слава закрыл глаза, представив свое будущее в высших кругах этого энергичного общества, ему стало мечтательно хорошо. Оставалось только приукрасить некоторые моменты в статье. Он затуманил окно, избавив ночную комнату от беспредельного света, посмотрел на фотографию Марии, получившей тайный подарок от друга-медика, подозрительного анестезиолога из больницы, и уселся на мягкий стул в приливе захлестнувшей его тело энергии.

Вдохновение позволило записать несколько строк, из которых можно было допилить оставшуюся статью. Программа улучшила некоторые слова, загладила синтаксические ошибки, а установленный шаблон новостной статьи зашел очень здорово. Короткий текст из пяти абзацев хотелось читать снова и снова. После нескольких аккуратных проверок Слава сохранил документ в особое место, прикрепив к нему несколько фотографий – кроме сделанной им у ресторана могли пригодиться и обычные портреты с общедоступных ресурсов и даже личные снимки этих невинных жертв папарацци из открытых аккаунтов всеобщей сети. Полюбовавшись еще несколько минут на свой разоблачительный материал, начинающий журналист выключил монитор и очутился во мраке вдруг опустевшей комнаты. Телевизионное шоу за стенкой уже давно закончилось, квартиру окутала кромешная тишина, спали даже многочисленные соседи или по крайней мере не издавали никаких звуков громче ста децибел. Наручный электронный браслет на запястье Славы показывал три часа ночи. Хотя редакция и работала круглосуточно, самый главный начальник, Аркадий Германович, перед которым хотел блеснуть парень, включался в рабочий процесс только в девять утра по московскому времени. Оставалось шесть долгих часов, которые хотелось перемотать как нечто осязаемое, с такой же быстрой скоростью, с какой он прокручивал новости города и страны за последние сутки на экране своего крохотного браслета. Ничего интересного, один лишь спорт и отчеты правительства, какие-то переговоры Селина с оппозицией и столкновение двух никому не нужных спутников. Но скоро все изменится, когда неизвестный журналист Владислав Тихомиров стрельнет по их нудным переговорам эксклюзивом о дочке лидера фракции. Даже если материал не вызовет никакого ажиотажа, всего несколько минут его пребывания на первых полосах средств массовой информации принесут немалый успех, это с лихвой окупит неделю муторной слежки. Так думал Слава, пока засыпал. Могло ведь вообще не повезти с материалом, как многим его коллегам, следящим за детьми сотен других политиков, никак не попадающих в объектив фотодронов, непонятно каким образом сохраняющих непроглядную тайну своей личной жизни в мире тотальной осведомленности. Но Славе повезло с объектом слежки, наивной и легкомысленной, оказавшейся в его весовой категории.

Он лежал на опущенной и расстеленной упругой кровати с ортопедическим эффектом в попытках расслабить скованные мышцы спины. Сон оставался по другую сторону тонкой грани сознания, и Слава запустил успокаивающий массаж. Поверхность под ним стала мягче, заерзали маленькие моторчики. В тишине комнаты их тонкое жужжание походило на комариную трель из ночных сцен исторических фильмов. Что есть мочи они пытались разогнать кровь человека, но та предательски замерла в напряженных сосудах, стянувших все тело в один нераспутываемый клубок. Слава начал томно ворочаться, перебирая все возможные положения, любое из них казалось неудобным и успокаивало спину лишь в редкий момент передышки. Когда он переставал двигаться, тело вновь будто накрывала твердеющая смола, вызывавшая странную боль, все более невыносимую с наступлением дремоты. Слава ждал момента, когда придет долгожданный сон, однако все время ловил себя на мысли об этом. Невозможно перестать думать, когда сильно этого хочешь. Разные видения мелькали перед глазами в пограничном состоянии, когда не можешь уснуть, потому что тебе видятся сны. Он, пребывая в полном сознании, посмотрел на руку – высветилось четыре часа утра, скоро должно было взойти солнце. Тогда он сильно зажмурился и напрягся, утопая в бесконечных видениях при тщетных попытках отключиться до скорого начала рабочего дня.

Время позволяло ему тянуть по утрам до последнего момента, потому что подключался он к офисному порталу из дома или любых других мест, где можно было найти планшет. Очень экономично, ведь больше не приходилось тратить время на бессмысленную дорогу. Но даже с таким запасом драгоценных минут этой насыщенной событиями ночью он едва мог выспаться к девяти часам утра. Находясь в прострации, в холодном поту, гонимом из тела зябким вальсом озноба, он увидел на браслетных часах пять утра. Но уже не осознавал происходящего, слишком глубоко провалился. Уловить едва заметные странности со здоровьем мешал внезапный синдром отмены, вызванный окончанием действия слишком большой дозы кофе. Слава уже не помнил, что после этого делал. Пытался выключить массаж, но лишь где-то в пограничных измерениях сознания, а не наяву. Маленькие жужжащие моторчики, словно голодные комары, впивались в его спину, остервенело пытаясь разогнать застойную кровь.

Как это нередко бывало прежде, сначала сбилось дыхание, затем закружилась тяжелая голова. Сердце начало тарабанить по ребрам, как пьяница в захлопнувшуюся перед ним дверь. Оно распугало остальные органы, и они сбились к горлу, образовав там непроходимый комок. Грудь стянуло мышцами, как ремнями, и не было сил расслабить их в стремлении хоть немного вдохнуть. Зато выходил воздух очень легко, Слава насчитал не меньше десятка выдохов, прежде чем неимоверным усилием дотянулся до подушки и залез под нее рукой. Он нащупал там крохотный пузырек и быстро поднес ко рту. Никакого эффекта не последовало, он тряс бутылек, но из него ничего не лилось. В состоянии творческой эйфории в самом начале ночи он забыл проверить свое лекарство, всегда лежащее в кармане одежды и под подушкой. Слишком сильно он воодушевился своей удачей, окрыленный мечтами, на хорошей дозе адреналина. Такая чрезвычайная радость имела побочный эффект – бесконечное возбуждение, которое лишь усиливало эффект от внезапного приступа.

Выронив пузырек на постель, Слава яростным усилием заставил себя перевернуться на левый бок, оказавшись на самом краю одноместной кровати, все еще массажировавшей его, уже не нуждающегося в этом. Новое спальное место с медицинским модулем тоже было в списке его приоритетов после долгожданного повышения. Но думать об этом в критический момент не позволяла острая боль в груди, шее и голове. Мышцы рук и ног неудержимо дрожали. Из последних сил, выдавив из себя громкий крик, он смог вытолкнуть непослушное тело с кровати и с грохотом рухнул на пол. Когда он окончательно сжался внутрь себя и перестал дышать, послышался шорох в соседней комнате. Переросший в топот, он становился все энергичнее и быстрее, щелкнула ручка двери. К нему вбежала мама в застегнутом наспех халате с желтыми цветами, яркий свет охватил помещение, наполненное остатками чудесного предвкушения и энергетикой внезапного ужаса. Женщина сразу метнулась к подушке, но под ней было пусто. Она искала вокруг, спешно водя руками по влажной от пота постели, нашла пузырек, но тот оказался пустым. Тогда она вытащила из подкроватного ящика одежду сына и начала выворачивать карманы. Первым делом из них выпал свернутый в трубочку телефон, затем ручка для записей и жевательная резинка. Только в самом конце показался край маленького бесцветного пузырька. Женщина схватила его и, открывая на ходу крышку, бросилась к бьющемуся в конвульсиях Славе, раскрыла одной рукой его рот, а второй влила в него лекарство. Жидкость из пузырька полилась тоненькой струйкой и стремительно впиталась эпителием под языком, направившим вещество к мозгу быстрее венозных артерий.

Слава начал чувствовать голову и шею, с жадностью всплывшего из морских глубин человека вдохнул первую порцию воздуха за несколько долгих минут. Его спас маленький пузырек с лекарством, не дающим никакого эффекта, кроме воздействия на нейроны мозга. Оно впиталось через нейромедиаторы и начало управлять организмом, как было задумано в медицинских лабораториях. Теперь тело просто игнорировало опасные многочисленные синдромы, лечение которых не представлялось возможным. Куда проще было перенастроить функционирование отдельных клеток в обход использования сбоивших веществ и участков, для этого лекарство и посылало команды прямиком в мозг.

К лежащему парню возвращалась едва не упорхнувшая от него жизнь. Тесные ремни на груди ослабили хватку, сердце успокоилось само и уняло окружавшие его органы, мышцы рук и ног перестали судорожно трястись. Дыхание медленно восстанавливалось, а в глаза вместе с кровью вернулось зрение, получив вместе с этим удар яркого от с непривычки света. Слава зажмурился, поднял послушные кисти рук, закрывая яркие лампочки на потолке. Стало немного темнее, а панический гул больше не распирал голову изнутри. Ему захотелось расслабиться вслед за всеми мышцами тела, забыть о неудачном массаже, внезапном приступе, быстром спасении и так далее, хотелось просто отдохнуть. Свет постепенно уступал место безмолвию, события внутри комнаты стирались в рассыпающийся во времени порошок, легко сдуваемый ночными ветрами, развеялась тревога и напряжение.

Славе наконец стало приятно, можно было продолжить мечтать, уже без страха быть захваченным врасплох своим организмом, пока действовало лекарство. Но желание улетучилось вместе с мыслями, постоянно свербившими мозг, ему стало очень спокойно, а тело превратилось в неосязаемую субстанцию. Его окутал короткий сон последних часов трудной ночи. Браслет на руке собирал информацию об организме, солнце начинало светить своим безрассудным светом, нарушая рациональную красоту искусственно поддерживаемых огней, первые работники дневной смены газеты Славы уже подключались к офисному порталу, заменяя расходящихся кто куда ночных тружеников пера.

Окно добавило себе долю прозрачности, наполнив комнату мягким светом. Через толстые стены пробивался рокот бурной жизнедеятельности соседей. Звуки сливались в сплошной фоновый шум, заглушаемый лишь кипением воды на соседней кухне. Слава медленно открыл глаза, это отдалось такой болью в голове и теле, что захотелось вырвать на пол. Он чувствовал себя превращенным в камень, будто всю ночь строил глазки Горгоне, – эффект, какой бывает после очень долгой попойки или же основательного избиения на протяжении всей ночи. Хотелось продолжить спать, но состояние нахлынувшего похмелья мгновенно распространилось по телу и уже никак не могло отпустить, хотелось вывернуть себя наизнанку. Такое бывает, когда остаток тяжелой ночи уже без сознания варишься в горячем напряжении всех нервных тканей и окончаний, от макушки до кончиков ног. Но Слава немного поспал и, хотя день обещал пройти как в потустороннем обрывочном сне, перспектива побыть отрешенной сомнамбулой его не слишком расстраивала, он был жив, спокойно дышал и даже мог медленно думать.

Запахло чаем из кухни, оттуда раздавался металлический лязг столовых приборов и грохот тарелок. Слава достал из ящика свою дневную одежду и поднял кровать выше, чтобы не мешала, повернул браслет на руке, тот показывал девять часов утра. Было еще несколько минут, чтобы взять завтрак и вернуться к своему монитору. Голова совсем не варила, парень казался бледной противоположностью себя ночного, а говорить с главным редактором, Аркадием Германовичем, нужно было срочно, без малейшего промедления, пока кто-то другой не показал себя во всей красе. Чтобы собраться с мыслями Слава пошел на полную вкусных запахов кухню.

– Привет, – сказал он спросонья.

– Доброе утро, Слав, – ответила мама расстроенным голосом. – Как ты себя чувствуешь?

– Воротит, будто всю ночь летал на тарзанке.

– Я сильно за тебя испугалась. В этот раз было очень страшно, особенно когда я не могла найти пузырек, – печально сказала она.

– Хорошо, что есть лекарство, – ответил Слава, усевшись за стол.

Перед ним стоял чай и витаминные бутерброды.

– Надолго ли его хватит? – повернулась к нему мама в своем бессменном халате в желтый цветок.

В руке она держала идеально круглое яблоко насыщенно-зеленого цвета.

– А вдруг оно перестанет так хорошо действовать?

– Вот только не каркай, – разозлился Слава.

Он отхлебнул терпкий чай и начал медленно жевать кусок бутерброда.

– Давай сходим в больницу, – продолжила мама, – вдруг они помогут?

– Ага, и почти навечно, на долгие сотни лет отведенной мне жизни, упекут в свою грязную клинику.

– Ну вот откуда ты знаешь! – Мама облокотилась о столешницу позади себя, чтобы было легче стоять.

Ее освещали солнечные лучи из окна и потолочный искусственный свет.

– Знаю и все, – бубнил сын с набитым ртом, запивая бутерброд горячим чаем.

– Ну а вдруг они смогут поставить тебя на ноги? Ты же не хочешь сотни лет провести в борьбе с такими внезапными приступами? Конечно, это редкий случай, но вдруг они смогут…

– Вот именно что редкий! Заберут меня на исследования, чтобы в будущем не создать новых таких, как я! А когда все выяснят и вскроют первопричины – утилизируют как бракованное изделие. И все, отжил свое…

– Но разве вечная жизнь на грани смерти лучше их возможной помощи? – Мама опустила голову и закрыла глаза.

– Любая жизнь лучше такой помощи!

– Но ведь должен быть выход, Слав. – Женщина подошла ближе к расстроившемуся сыну и взяла его холодный локоть своей теплой живой рукой.

Он не знал, что делать с лечением, но перспектива прославиться и сделать себе имя полезного для общества элемента была намного интереснее возможности расплавиться в клинике под сотнями генетических экспериментов во благо создаваемых новых людей.

– Ты помнишь, как я родился? – спросил он.

– Ну, конечно, это было двадцать пять лет назад… – начала было женщина.

– Не ври мне!

– Ну ладно, не помню! – смущенно сказала она, едва сдерживая волнение. – Ко мне ты попал только через год. Уже ел детскую пищу, пытался ходить, смешно мычал и всему удивлялся. Как сейчас это помню.

– А вот что было целый год перед этим, не помнит никто, – сказал Слава, налегая на свой энергетический завтрак.

– Почему никто? Есть же записи, нам с тобой обо всем рассказывали. О тебе постоянно заботились.

– Ага, пытались напечатать из углерода почти бессмертного покорителя космоса, – ухмыльнулся парень.

– Ну по крайней мере в тебе нет генов старения и смерти. Инженеры свое дело знают.

– Этот фабричный уход не сравнится с заботой биологической матери, – сказал Слава с грустью.

– Ты же знаешь, что я была неспособна иметь детей, – ответила женщина со слезами на глазах. – И мне предложили хороший вариант. Я полюбила тебя с первого взгляда. Ты видишь, как я тепло к тебе отношусь. Я не представляю, каково это иметь собственного сына, возможно, ничего особенного. Зато я отчетливо чувствую, что значит иметь тебя, это несравнимо для меня ни с чем другим в мире.

Она окончательно расплакалась, достав из халата платок и промакивая им лицо, свободной рукой все еще держа лежащий на столе локоть Славы. Он поднял свободную руку и тоже дотронулся до наполненных жизнью кончиков пальцев любящего его всем сердцем божьего создания. Нежное тепло перетекало между ними, согревая уставшего после безумной ночи парня. Стояла тишина, нарушаемая дыханием Славы и всхлипами женщины в желтом халате.

– Прости, мам, я не это имел ввиду, – наконец ответил он. – Конечно, я тебя тоже люблю и не могу представить никакого чувства, кроме этого. Я просто говорю, что инженерам и сиделкам на этих фабриках наплевать на людей, они просто делают свою работу. И если до их ведома дойдет этот мой недостаток, они сразу же упекут меня в клинику, превратят в лабораторную крысу, и когда найдут генный изъян, я перестану быть им нужен. И ты думаешь, они вернут меня обратно?

– А почему нет? – тяжелым голосом спросила мама.

– Да потому, что у них все просчитано до мелочей. Я ведь живу здесь, питаюсь, работаю, мусорю, занимаю такое ценное место в сжатом тисками экономии городе. Зачем им такая обуза? Они там все повернуты на бережливости и саморазвитии. – Слава показал рукой куда-то наверх, забыв, что над ними еще десять этажей с ни в чем не повинными обывателями. – В мире, где каждый человек на счету, они просто меня заменят. Расщепят на углеродные волокна и заново соберут их с совершенно иными параметрами. Но это будет уже совсем другой индивид, я же сгину вместе со своими необъяснимыми синдромами, они ведь составной элемент моего организма и разума. Никакая часть неотделима от меня целого. А я не хочу оказаться перестроенным в кого-то другого, я не хочу умирать.

– Ну хорошо. Если ты уверен, что в клинике ничем не помогут…

– Абсолютно уверен. Они бы даже не выписали это спасительное лекарство. Сразу бы разложили на ДНК. Хорошо, что у меня, вопреки такой никчемной карьере, есть заботливые и талантливые друзья, которые смогли придумать лекарство.

Они снова замолчали посреди наполненной светом кухни, погруженные каждый в пучину своего собственного расстройства. Там были слезы, остатки бутербродов и пятна чая на белой скатерти, желтый солнечный свет трогал все это своими редкими в этих широтах лучами, а белый свет потолка привычно смягчал переменные ритмы природы своим постоянным присутствием. Слава чувствовал неразрывную связь со всем порядком человеческой жизни, ему всегда был по душе белый искусственный свет, в отличие от всегда разного, непредсказуемого солнечного свечения. От всех этих неказистых растений, хаотично разбросанных луж на обочинах ровных дорог, построенных с целью использовать все незанятое пространство, максимизировать свою пользу для города. Во всех близких сердцу парня вещах был порядок и логика. Они чертили точные цели, давали недвусмысленные команды, тянули за собой дорогами будущего в его самую прекрасную часть. Слава чувствовал себя скромным винтиком запрограммированного, готового к рывку вперед мира. И будет замечательно, если парень отправится туда вместе со всеми, а не будет заменен на новый, более крепкий, блестящий, хромированный винтик. Полезный, но совершенно другой.

Он глянул на браслет, на убежавшее слишком далеко вперед время и рванул в свою комнату, поцеловав расплакавшуюся маму, которая еще долго останется в таком расклеенном состоянии и, наверное, пропустит несколько выпусков своего любимого шоу. Слава почти захотел вернуться к ней, когда закончатся дела, и посмотреть новую трансляцию вместе, но ограничился только мыслями о личных планах.

Его комната с закрытым окном плыла в мареве утренней полутьмы, но монитор освещал достаточную для работы область перед собой. На нем уже вовсю мелькали слова сообщений и блоки новых статей, публикуемых ежеминутно. Из маленьких наушников трещали голоса утреннего совещания с главредом. Слава, еще пребывая в состоянии вареного овоща, уселся на стул. Его сложно было назвать готовым к рабочему дню, однако, если сравнивать с куда более худшими вариантами, жаловаться не приходилось. Он автоматически включился в обсуждение, выслушал далекий голос шефа и попросил с ним личной аудиенции.

На экране выскочило маленькое окошко, недоступное для других участников, в нем блеснула голова начальника с гладкой полированной лысиной между растущих по ее краям черных волос, с большими модными очками и маленькой бородой. Судя по полуденной оживленности за спиной главного редактора, он находился в южных широтах, гораздо восточнее московских, видимо, в Азии. Говорили об этом и пальмы, едва различимые вдалеке, и кокос с трубочкой, стоящий на краю рабочего стола, попадавшего в кадр.

– Доброе утро, Алексей Германович, – оговорился Слава. – У меня эксклюзив.

– Добрый день, – ответил довольный начальник и замолчал, ожидая услышать продолжение новости.

Начинающий журналист собрался с мыслями, пытаясь взять в руки трясущегося себя. После ночного стресса его штормило и выворачивало, хотелось снова поспать, но уже в спокойной обстановке, в темноте надетой на глаза специальной повязки, в монотонном шуме тысяч дневных звуков живущего дома, в которых утопали бы резкие шорохи и внезапные крики за несколько квартир или улиц от тебя, обычно заостряющие на себе внимание в кромешной ночной тишине. Теперь же, солнечным утром, их не было слышно, в уши сочился успокаивающий мысли фоновый шум. Слава стиснул зубы, чтобы отложить апофеоз неминуемой слабости на срок чуть позже переговоров с начальством, предвещающих скорый рабочий триумф. Лысеющий главный редактор сидел напротив него в баре на каком-то острове и пил заготовленные коктейли, так близко, что можно было дотянуться рукой и отпить немного чарующей, свежей кокосовой жидкости. Парень сидел в темной московской квартире и пытался начать свой доклад.

– В общем, как вы, наверное, помните, между нами распределили слежку за известными людьми, в рамках закона, конечно, – заговорил Слава, борясь с разыгравшимися нервами. – Мне досталась семья Селина. К самому ему, конечно, было не подобраться, вы понимаете, государственная охрана. В плане любовного компромата или измен жены тоже голяк – он вдовец, причем очень верный. Поэтому мне оставалось следить только за его дочерью, она сейчас заканчивает один из московских вузов.

Главный редактор делал вид, что слушает его, отведя глаза в сторону, пробегая взглядом по строчкам, смотрел внимательно и делал какие-то пометки на своем экране, остававшемся невидимым для взора молодого журналиста. Когда в рассказе наступила пауза, он резко поднял брови, выпрыгнувшие из широкой тени очков, и деловито сказал механическим голосом без малейшей капли эмоций:

– Продолжай, я внимательно тебя слушаю.

– Так вот… – Слава моментально заговорил, чтобы не показаться забывчивым.

Он представил, как сидит на экзамене, стало привычней и легче. Все-таки не зря придуманы все многочисленные устные испытания в процессе учебы. Не допуская паузы дольше секунды, он продолжил:

– Следил за ней больше недели, изъездил несколько раз всю Москву, но никаких скелетов в шкафу, примерная, скромная девушка…

– Насколько я знаю, в тихом омуте черти водятся, – помог его мысли главный редактор, практически не отвлекаясь от своих важных дел по другую сторону экрана.

– Именно! – это и пытался сформулировать Слава. – Вчера она дала слабину, предстала в самом неприглядном свете. Выдала себя с потрохами.

– Слушаю тебя внимательно, – тем же тоном сказал начальник, но уже действительно отвлекся от других дел и посмотрел прямо в центр экрана, сложив ладони у шеи и расположив на них подбородок.

Слава открыл подготовленный ночью документ, в котором расписал все факты в виде удобной шпаргалки, благо во взрослой жизни, в отличие от студенческой поры, можно было как угодно хитрить, все средства были хороши и, более того, бесспорно поддерживались. В другом углу экрана уже висела основная статья с фотографиями молодой скомпрометированной особы. Слава поэтапно рассказал о произошедших накануне событиях, о подозрительном веществе, которое зачем-то передавалось под такой странной завесой тайны. Было очевидно – это незаконное, а следовательно опасное средство, способное причинить вред девушке или отцу, окажись оно на обозрении злопыхателей. А значит истинной обязанностью, как и призванием, журналистов было раскрыть все тайное и представить его на суд голодной до свежих сенсаций публики. Слава добавил, что парень на фотографиях – старый друг девушки, работник крупной больницы, анестезиолог. С каждым словом глаза главного редактора раскрывались все сильнее, превосходя размером даже его модные коричневые очки. Радость на его лице определенно указывала на искреннее одобрение работы молодого человека, делавшего первые шаги в практически всесильном средстве массовой информации.

– Это просто отлично. – Шеф бегал глазами по экрану, растягивая слова. – Статья хорошая, впрочем, сейчас плохих не бывает. Времена уникальности Пушкиных уже давно прошли.

Он ухмыльнулся ехидно, намекая, что любая обезьяна при помощи электроники может написать какую угодно по качеству и красоте новостную статью. Но неизменной сложностью, как и во все времена, оставалось найти подходящий материал и умело подтасовать факты, с чем парень и справился.

– Вы это сразу опубликуете? – спросил нетерпеливый Слава.

– Немного повременим, – ответил задумавшийся главный редактор.

Его светоотражающая лысина не оставляла сомнений во вдумчивости и интеллекте своего обладателя.

– У Селина сейчас переговоры по коалиции, и на днях как раз должно быть объявлено голосование за пост нового премьера. Это очень щекотливый вопрос. А что бы сделал ты на моем месте?

Шеф будто испытывал подчиненного, к которому вдруг воспылал профессиональной любовью. Заметил его в толпе заштатных журналистов-однодневок и теперь прикидывал, на какой должности он мог быть максимально полезен. Это крохотный шанс, который нельзя упускать, даже несмотря на судорожную тошноту и усталость.

– Ну тогда я бы отложил публикацию до дня голосования в Думе, когда целевая аудитория будет ждать новостей именно о Селине и ему подобных. Сама жизнь подготовит публику для этого материала. Тогда наша статья привлечет максимальное внимание, произведя эффект разорвавшейся бомбы.

– Правильно рассуждаешь, – ответил главред с довольной улыбкой и взял в рот соломинку очередного прохладительного коктейля, – только нужно смотреть еще шире и узнать по своим каналам, есть ли заказ на такой материал. Чтобы не получилось так, что вброс окажется невыгодным никому.

Слава озадаченно кивал, соглашаясь с каждым словом начальника, хотя сам думал лишь об усталости и коротком утреннем сне на бесконечно мягкой постели, награждающей вожделенным покоем за смелые и доблестные труды.

– Это уже вам лучше знать, Алексей Германович. – Парень резко замолк, оборвав начавшийся было ненавистный начальнику подхалимаж.

– Конечно мне, Владислав. Я закину удочки, и, как только подтвердится чья-либо заинтересованность, в день голосования в Думе выложим эту бомбу. – Он жестом подозвал какую-то девушку вдалеке, едва попадавшую в обзор видеокамеры. – Кстати, вечером у вас готовится встреча на открытии выставки новых скульпторов в ВДНХ, мои помощники сообщат тебе все детали.

Разговор окончился вместе с видеосвязью. О какой-то новый выставке парень уже не слушал, в его голове бесконечным эхом повторялось его полное имя, произнесенное начальником: «Владислав». Уже не какой-то там «Слава», и не «эй ты», а персональное уважительное обращение от старшего по карьерной лестнице. Это вдохновляло и воодушевляло, казалось той самой вожделенной платой за труды и стремления. Он закрыл глаза и впервые за долгую неделю полностью расслабился. Отрадное чувство успеха навещало его очень редко, оставаясь скорее исключением из правила в жизни обывателя средней руки. Тем слаще становилось его утреннее состояние праздного упоения, такое пугающе приторное, однако разбавленное для баланса тяжестью нервного срыва после ночного кошмара. Поэтому все происходящее точно не походило на сказку, в которую глупо верить, но и не выглядело однозначно ужасом, который хочется скорее пресечь.

Слава вновь опустил свою кровать, поднятую с целью скрыть ее от взора камеры. Она смотрелась бы глупо и непрофессионально за его спиной во время рабочих переговоров по видеосвязи. Комната без нее выглядела куда серьезнее, казалась отдельным кабинетом. Любая мелочь влияла на статус, приобретаемый с таким долгим трудом. Не открывая глаз, он откинулся на кровать.

Монитор еще некоторое время работал, показывая кипучую деятельность на портале виртуального офиса, редакция никогда не спала, ежеминутно выпуская новости и статьи во славу всемогущего рейтинга. Через несколько минут бездействия Слава стал недоступен для обращений коллег, но рабочее время продолжало идти, ведь творческие процессы служителей долга разоблачения человеческих слабостей не прерываются даже во сне. Он поудобнее разместился на мягкой подушке, закинув одну руку за голову, а другую засунув под поясницу, согнул правую ногу, положив ступню под колено левой. Уже давно не чувствовал он такой легкости, свободной от боли и тяжести мышц. Он чувствовал радость и наслаждение, уносившие его по волнам раннего монотонного шума бесконечных домов города, отдыхавшего от своего ослепительного ночного свечения. Теперь мегаполис был погружен в дневные солнечные лучи, гораздо более тусклые, чем помпезная яркость плоских дорог и неоновая реклама высоток, в течение дня лишь аккумулирующих бесплатную космическую энергию для своих возобновляемых, экологически чистых источников человеческой похоти и наслаждения. Слава растворился в этой утренней пелене, как опустошенный сосуд в огромном гальваническом океане зарядного вещества. Ощущение приятного расслабления было далеко от чувства близящегося конца несколькими часами ранее. Но парень об этом уже не думал, ведь он занимался тем, что умел лучше всего, – удобно развалился на мягкой кровати и удовлетворенно заснул без задних ног.