Читать книгу Троица - Андрей Умин - Страница 4

Мария проснулась очень рано, словно по старой привычке держа себя в тонусе плотного графика. Но в этот первый день оставшейся жизни девушка не желала следовать никаким распорядкам и бежать по делам, не имевшим глубокого смысла. Все планы и занятия стали совершенно необязательны и даже чуточку ненавистны, хотелось вырвать их из виртуального органайзера и пустить по летящему ветру вместе с календарем, в котором осталось лишь девять беззаботных месяцев жизни вместо желаемой ей легкомысленной траты оставшихся лет. А по факту еще на пару-тройку недель меньше, как указывал тест на беременность. Девушка подошла к окну подышать свежим воздухом, который сразу же окатил прохладой ее припухшее от ночного плача лицо и развеял лохматые, запутанные пряди волос. Освещенный утренним солнцем лесной парк жил своей прекрасной, цветущей жизнью, статные деревья шушукались между собой – шелестели молодыми майскими листьями. Они оставались невозмутимы в любой ситуации, не обращая внимания на обстановку. Внизу же, наоборот, глубоко погруженные в меркантильные хлопоты люди создавали значимость своих утренних дел.

Они бегали между домом и выстроенными в цепочку машинами, готовя рабочий визит Машиного отца. Раньше она обязательно выбежала бы вниз повидаться и попрощаться с ним до вечера, но теперь что-то внутри ее изменилось. Возможно, ее пугал страх перед отцовским гневом, который обязательно разразится, расскажи девушка ему всю правду в самый неподходящий момент. Она с пониманием относилась к политическим переговорам, новым законам и необходимости их принимать. Поэтому ее замешательство было тем сильнее, чем яснее становилось осознание ситуации, в которой ее тело внезапно собралось этому новому закону перечить. На улице мелькнула расчесанная и плотно уложенная гелем прическа отца, потом девушка увидела его во весь рост. Охранники и помощники, уже успевшие заскучать на своих позициях в ожидании главного действующего лица, снова засуетились. Он всегда так задерживался, если предстояло появление перед камерами, участвовал в долгих обрядах собственного гримера, делавшего из обычного человека идеальный образ мужчины и спасителя отечества в одном флаконе. Мария так и не сдвинулась с места у окна своей спальни, считая секунды до отъезда отца, взяв волю в кулак, чтобы ненароком не сорваться и не побежать к нему в понимающие объятия, которые сразу же дадут заподозрить неладное. Ее лицо сияло необычным светом, а взгляд уже навсегда потерял наивное детское выражение.

С чувством великого облегчения девушка увидела, как от главного входа отъезжал лимузин и машина охраны, на всякий случай проводила их взглядом до ворот у выезда на дорогу, которые скрывались от нее за длинными рядами зеленого барбариса. Она радостно закрыла окно, предвкушая впереди целое бескрайнее утро, в которое никто ничего не поймет, в которое можно быть собой и делать что вздумается, а именно спать. Мария вернулась в свою кровать с приятным чувством свободы и отсутствия всяких проблем до вечера, когда предстояла встреча с отцом на каком-то публичном мероприятии. В отсутствие трагически ушедшей матери девушке часто приходилось сопровождать его, когда того требовали правила этикета или советы политтехнологов. Ну а пока она отрешилась от мира за пределами ее спальни и просто поплыла по течению сладкого утреннего забвения, наслаждалась последними часами спокойствия без необходимости решительных действий, ничего не планировала, а просто спала.

За окном в ускоренной в сотни раз съемке проплывали облака и образовывались новые, которые затем опять исчезали вдали. Внизу подали завтрак, убрали его и начали готовить обед. Зеленые листья на деревьях очень медленно и незаметно росли. Самый лучший из оставшихся моментов в жизни девушки неумолимо заканчивался вместе со сном, который уже не мог удержать на себе ее усыпленное внимание. Постепенно она вновь приходила в себя, чувствуя все сильнее кончики пальцев рук и ног, окружающие звуки и лучи дневного света. Как расслабленный сгусток мягкой материи, поворачивалась с боку на бок в попытках догнать уходящий в беззаботное прошлое сон.

Но в итоге пришлось смириться с его растворившейся теплотой. Девушку начало бесить повторение одних и тех же панических мыслей, уносящих прочь от проблемы. Она встала с кровати в решительности начать распутывать клубок нежданных проблем, чтобы не пришлось себя потом винить за бездействие. После быстрого прохладного душа она заскочила в уютную гардеробную, сбросила полотенце и, не обращая внимания на десяток отражений своего отдохнувшего чистого тела, надела первую попавшуюся уличную одежду, толком не оценив, насколько подходят друг другу ее элементы. Пытаясь поскорее навести порядок в спальне и в жизни, Мария спешно разложила брошенные с вечера вещи по их привычным местам, наводя при этом занятии порядок и у себя в голове, расставляя мысли по полочкам, между делом занимаясь привычными хлопотами. Постепенно приходила в себя после долгого нежения в кровати, сложила все вещи в комнате на места, схватила свою любимую сумочку и отправилась наводить марафет в оставшихся областях мимолетного бытия. Невесомый балдахин над ее застеленной кроватью еще колыхался, а девушка уже выскочила из комнаты в направлении обеденной зоны, где уже вновь накрывали самый поздний в истории поместья завтрак.

Электронная кукушка объявила два часа пополудни. Цифровая прислуга с неестественно идеальными лицами, сделанными специально, чтобы не путать их с живыми людьми, накрыла овальный стол посреди большой столовой с коврами и высокими окнами. Первый этаж был еще выше второго, под очень модную старину, когда на ground floor располагали конюшни и комнаты для лакеев, а сами хозяева, конечно же, спали высоко над грязной и непопулярной в те годы землей. «Всякая мода рождается еще в незапамятные времена, а потом лишь повторяется множество раз», – думала девушка, разглядывая свой свеженарезанный завтрак посреди огромной комнаты, набитой множеством слуг. Только в отличие от давних времен, все эти горничные, дворецкие и кухарки были не просто рабами, а полноценной собственностью, без права на собственные мысли, душу и даже клочок земли на ground floor. Шаблонные машины с человеческой внешностью, как и многие похожие на них люди, были полностью удовлетворены своим положением. Девушка даже не знала, где хранились все эти гибкие механические создания, но была очень довольна их искусством готовить пищу. Аппетитные запахи разносились по всему этажу, пока на столе, освещенном отражением солнца из огромных витражных окон, остывали золотистые круассаны, теснились друг на друге румяные оладьи, покрывалась налетом изысканности манная каша без единого микрокомочка. Столовые приборы, два заварника с чаем и теплая кружка с ванильным эспрессо. А позади всего этого обязательного разнообразия томились в сладостном предчувствии своего звездного часа нарезанные кружочками и кубиками тропические фрукты, выращенные где-то неподалеку. Мария облизывалась от вида свежего манго, бананов, арбузов и маракуйи. Схватила один из этих бордовых плодов и уселась на твердый стул, который сразу же впился в ее расслабленные мягкой кроватью мышцы спины, заставляя ерзать на его жестком каркасе от непривычки. Пока никто из слуг не заметил, она разрезала маракуйю и начала выскребать ее содержимое чайной ложкой, будто ела приготовленное всмятку яйцо. Не успев насладиться его утренней сладостью натощак, она услышала предсказуемый и унылый совет ее вездесущих помощников о вреде обратного порядка приема пищи. Впрочем, руки ей не заламывали, и девушка относилась к такой шаблонной помощи с большой долей иронии. Перепробовав все фрукты и выпив кружку зеленого чая, она принялась за основной завтрак. Манная каша без комочков медленно остывала в глубокой тарелке, а в голове прокручивались имена друзей, которым можно было довериться в такой деликатной затее – сделать аборт, пока никто не заметил ее новый секрет. Большой тяги к внезапному появлению детей без любящего мужа она не испытывала, а желание помочь отцу в такой ответственный момент переговоров о запрете рождений пересиливало еще только возникавший материнский инстинкт. Поэтому в самом логичном и очевидном шаге избавления от плода ей требовались только подельники, не задающие лишних вопросов, которым можно было искренне доверять.

Никто кроме Саши, помогшего с тестом на беременность и оттого уже знакомого с ситуацией, в голову не приходил. Она тесно дружила с бывшим одноклассником, обращаясь к нему редко, но по самым важным делам. Поэтому он и сейчас был главным кандидатом для просьбы о помощи. Остальные школьные друзья, с которыми она уже несколько лет не общалась, были исключены – за такой длительный срок они потеряли к ней всякие теплые чувства, наполнившись взамен только завистью к ее неожиданно высокому социальному положению, которая, естественно, не могла сулить ничего хорошего. Друзья в юридической академии тоже вызывали сомнения, все четверо одногруппников выходили из высших слоев общества и были знакомы как с ее отцом, так и со службой собственной безопасности. Даже если заручиться их поддержкой, неизвестно, чем это потом аукнется от самых успешных представителей мира акул и пираний. Немногочисленные подружки по конкуру тоже были слишком надменными и презирали любое проявление несовершенства человеческих поступков, от них можно было ждать лишь унизительного смеха. Все варианты не подходили, новые московские друзья были один подозрительнее другого. Богемное общество, стихийно возникшее вокруг девушки против ее собственной воли, разительно отличалось от обычных друзей счастливого детства и юности. Оставшиеся в спокойном, безмятежном прошлом друзья и знакомые притягивали внимание Марии своей искренностью и человеческой теплотой, ведь ничего иного они предложить не могли. А теперь вокруг нее вместо чести и доброты сплошь деньги и власть, пороки, на пару оседлавшие покоренных ими людей. Нельзя было доверять тем, кто общается с тобой исключительно с целью собственной выгоды. Такие люди живут и дышат из корыстных соображений, занимаются любовью лишь по расчету, посещают всевозможные выставки, чтобы примазаться к чужим достижениям, ходят в бутики узнать, что они будут любить в новом сезоне, и даже церкви используют как витрины своих вымоленных грехов.

Доедая запоздалый завтрак, плавно перетекший в полдник с обедом, Мария вернулась к началу списка возможных помощников. Чуждая верхушке этого города девушка могла доверять лишь своему старому другу Саше, с которым они общались, еще будучи относительно простыми детьми в столице одного из девяноста пяти регионов огромной страны. Она двинула пальцем, и на телефоне высветилось его довольное скромной долей младшего медицинского служащего лицо. Было в его чертах нечто отталкивающее и завораживающее одновременно, вызывающее тошноту вперемешку с очарованным любованием. Это казалось привычным, ведь Мария уже долго не могла разобраться в собственных чувствах. А теперь дело толкало ее на очередной разговор с этим парнем, как хорошо, что не надо искать вечно потерянный повод. Она вышла на улицу подальше от любознательных глаз, присела на край журчащего фонтана и сквозь маскирующий плеск воды заговорила в ручной телефон:

– Привет, Саш, можешь сейчас говорить?

– Да, Маш, конечно, привет! – ответил неуверенный, но восторженный голос.

Непреодолимая тяга парня к Марии читалась в каждом слове и поступке. Но еще сильнее – в скромном бездействии, настолько по-щенячьи неловким и преданным оно было.

– У меня не так много времени и возможностей для этого разговора, – продолжила девушка. – Ты понимаешь, о чем я сейчас буду говорить?

– Наверное, да. – В тайне от себя он уже начал догадываться.

– Так вот, я решила это сделать, – выпалила она на одном дыхании, не теряя времени на неловкое хождение вокруг да около. – И как можно быстрее, такой секрет долго не утаить. В Москве медицинские камеры на каждом шагу, будь они неладны. Ты можешь найти место для процедуры?

– Конечно, я постараюсь, – ответил немного расстроенный, тщетно пытавшийся держать себя в руках Саша. – На какой день и время ориентироваться?

– Давай на сегодня, вечером, я прошу, – выдавила из себя девушка, уже не следя за холодной сдержанностью своих слов. – Иначе я запутаюсь, начну тянуть и обязательно ошибусь.

Предчувствие скорой ошибки давило на девушку неспроста, но, к сожалению, обладая развитой интуицией, она еще не до конца умела ею пользоваться.

– Ты все хорошо обдумала?

– Даже не начинай. Если я начну это так долго обдумывать, точно сойду с ума.

Мария надеялась, что Саша не ляпнет никакого подозрительного секретного слова, которое может привлечь ненужное девушке внимание, например, «тайно» или «анонимно».

– Хорошо, Маш, как скажешь, я сейчас поищу анонимные варианты.

На этих словах она прервала разговор, который перешел все рамки загадочности и маскировки. Хоть парень и произнес очень подозрительное для любой прослушки слово в конце разговора, хоть и вызывал раздражение и недовольство своей глупостью и скромностью поведения, однако было в нем что-то природно-притягивающее, магнетическое нутро, к коему легко было подключиться и питаться его уникальной энергией, которой оставались лишены многие рожденные люди и абсолютно все искусственно выращенные создания. Девушке так казалось на основании личного опыта общения с представителями этих новоявленных каст.

Она вернула телефон на запястье, минуты вновь побежали, гонимые стрелками на циферблате, показывая почти три часа дня. Органайзер надрывался напоминаниями о важной поездке на открытие выставки вместе с отцом, от которой нельзя было отвертеться, так же как нельзя было ускользнуть от внимания сотен журналистов и телекамер в процессе этого посещения. Мария упорно игнорировала все мысли о грядущем мероприятии, полностью погрузившись в раздумья о Сашиной задаче и его ответном сообщении в течение дня, которого она так сильно ждала. Со стороны дальних ворот главного въезда в поместье раздался механический грохот затвора, затем абсолютно бесшумно заехал ее личный автомобиль. Девушка его не слышала, но всегда чувствовала на уровне подсознания. Она быстро побежала наверх надевать самое эффектное вечернее платье из всего великого множества скромных нарядов, одобренных семейным стилистом.

Редкие птицы, уже успевшие вернуться с югов, порхали меж веток качавшихся на ветру деревьев. Их зеленая листва колыхалась плавными узорами на майском ленивом ветру, в их хаотичном, беспорядочном движении ощущалась гармония и красота. Птицы садились только на настоящие ветки живых, спокойно растущих деревьев, игнорируя искусственные насаждения модифицированных быстрорастущих пород. Под сладкозвучные трели жаворонков Мария выбежала из дома, одетая в шелковое светло-зеленое платье со стразами, изящными бантовыми складами ниже пояса, вырезом «лодочка» на плечах и большим ремнем с пряжкой, затянутым на талии поверх всего остального. Платье по современным меркам было очень длинным, почти полностью закрывая колени. На ногах сверкали черные туфли-лодочки на высокой платформе с серебристыми вставками. Под распущенными пышной массой каштановыми волосами блестели сережки, похожие на две капли белого золота с бриллиантами. Углерода в них хватило бы на собственного домашнего питомца, завести которого Мария давно мечтала, но никак не находила достаточно времени. Она спорхнула по лестнице, выбежала в открытую дверь и угнездилась в ожидавшей машине. В руках была ее любимая сумочка с очень важными вещами, на губах – несмываемая розовая помада, а в голове бессчетные мысли, как уместить в один вечер все свои планы.

Мягкое пассажирское кресло заботливо приняло девушку в свои ласковые объятия, заставив испытать нечеловеческое наслаждение от комфорта. Водитель сидел в переднем ряду для прислуги и не мешал назойливой болтовней, просто следил за дорогой, делая вид, что любуется ею, что понимает красоту настоящей природы. Даже не шевелился на своем кресле, с задумчивым лицом в тысячный раз осматривая уже приевшиеся пейзажи, грубой, нескладной мимикой изображая нечто среднее между комичным образом дурачка и мыслителем Огюста Родена. В любой другой день Мария обязательно бы подколола его щедрой порцией купеческого сарказма, на который так легко велась вся прислуга, но теперь девушку одолевали куда более серьезные мысли, зацикленные в круговороте несходящихся планов и тяжелых размышлений. Она переставала видеть смысл в привычных ей мелочах жизни, казавшихся прежде забавными. Постепенно теряла себя на поверхности слишком сильно изменившейся обстановки.

Дороги мелькали одна за другой, плавно исчезая в дали боковых зеркал, словно пассажирский самолет рассекал тонкую гладь нарисованных улиц. Поездка проходила комфортно и очень быстро, платные выделенные полосы творили настоящие чудеса с вечно пропадающим московским временем. Девушка подумала, что могла бы прихорашиваться еще добрые полчаса, когда они буквально через считанные минуты заехали на большую правительственную парковку в Останкино через специально построенный съезд от удобной дорожной развязки. Отгороженная от остального мира, она принимала только автомобили крупных шишек и слуг от народа, с двух сторон упираясь в зеленые деревья одноименного парка, чьи высокие кроны практически закрывали обзор на высоченные неоновые небоскребы с яркой рекламой на каждом купленном для этого этаже. С другой стороны, вплотную прилегали административные здания городских служб. Через всю парковку, заставленную ездящим и летающим транспортом, пролегала большая черная тень Останкинской телебашни.

Машина проехала несколько рядов и остановилась возле скопища таких же лакированных, защищенных от любого воздействия лимузинов цвета черной дыры, полностью поглощавших видимый свет. Машина девушки, в отличие от этих современных моделей, была из обычных материалов, отражающих радиоволны. Считалась устаревшей, но очень нравилась Марии, падкой до старомодной классики. Автомобиль остановился возле другого своего, более совершенного, собрата, приветственно открыл широкую дверь, выпуская девушку на свободу из своих непреодолимых комфортных объятий. Она переметнулась в машину к отцу, едва успев схватить сумку с покинутого заднего кресла. Обняла его и поцеловала в колючую щеку. Сергей Александрович приветственно улыбнулся и оглядел свою дочь с ног до головы. Он думал только о том, как Маша будет смотреться перед сотнями видеокамер, забыв поцеловать любимую дочь.

– Что ты меня так оцениваешь? – спросила она вместо приветственных слов.

– Прости дорогая. – Он улыбнулся, сняв с себя очки и порядочный уровень напряжения. – Сейчас очень важный период, все должно выглядеть идеально.

– А я разве могу выглядеть иначе?

В ответ отец засмеялся и поцеловал ее в теплый румяный лоб, задев губами несколько отбившихся от пряди волос. Девушка забавлялась его попытками вынуть изо рта прилипшие кончики каштановых завитков, еще сильнее покраснев от веселья. Теперь она стала одного цвета с его красным галстуком.

– Я все понимаю, пап, – сказала она, смеясь, и свободной рукой помогла отцу в его нелегкой задаче вытащить волосы изо рта.

– Ну хорошо, не говори им ничего, просто держись рядом. И если можешь, улыбайся, они это любят. – Он посмотрел на веселую, готовую разразиться смехом, как томат, красную физиономию дочери. – Только не ржи там, как лошадь.

На этих словах она перестала сдерживаться и громко, во весь голос захохотала. Такие приступы неописуемого восторга всегда происходили именно в те моменты, когда Марию просили быть максимально спокойной и невозмутимой. Отец это понимал и, не обращая внимания на безудержный смех дочери, скомандовал водителю ехать. Девушка еще некоторое время хихикала на плече у отца, потом взяла себя в руки и вытерла проступившие слезы.

– Все в порядке, не говори больше так серьезно.

– Хорошо, милая, – сказал он равнодушно, важнее всего теперь было ее успокоить и не смешить. – Кстати, там будут Филевы.

– Эти два напыщенных мажора? – Она скривила лицо, мгновенно переставшее быть красивым.

– Да, и их отец тоже там будет, мы вместе открываем эту выставку. Он ее спонсор. Меценат, любитель прекрасного.

– Но мне же не обязательно с ними общаться?

Машина незаметно для пассажиров тронулась с места и уже выезжала на улицу Академика Королева.

– Мне бы хотелось, чтоб вы поладили, Маш, – аккуратно сказал отец. – В руках их отца, возможно, моя будущая карьера, а значит счастье нашей с тобой семьи.

– А разве счастье не заключается в общении с тем, кто мне нравится? И избегании людей, которые мне противны?

– Конечно, это сложный вопрос. Но я уверен, они смогут тебе понравиться. Вам всем просто надо сделать несколько шагов навстречу друг другу. Это ради всеобщего блага.

Мария озадаченно смотрела в окно, убеждая себя, что ничего дельного из этой затеи не выйдет.

– Ты можешь пообещать мне, что постараешься сделать все возможное? – не унимался сосредоточенный на успехе отец.

– Сделаю что-нибудь, пап, – пообещала она, лишь бы его успокоить.

– Вот и славно, дорогая. Если окажетесь рядом, поддержи беседу, ты же у меня умница.

Машина плавно скользила по улице, минуя кислотные вывески телецентра, кричащие об очередных сезонах полюбившихся публике шоу. Обольстительные афиши танцев, песен, гонок на выживание обещали многочисленные купоны разных товаров за одно лишь включение телевизора. Маша не знала, сколько нужно смотреть выпусков «Танцев на льду», чтобы хватило на новое платье, или сезонов «Последнего героя», чтобы оплатить себе курсы испанского языка, но наверняка это перестало быть так хлопотно, как каких-нибудь сто лет назад.

Не успев утомиться от присущих ее характеру глубоких раздумий, она увидела впереди высокие ворота ВДНХ, украшенные сочными логотипами новой выставки западноевропейской скульптуры. Толпы людей разделял длинный коридор из полицейских, оцепивших пространство вокруг пятачка у главной арки. Машина аккуратно остановилась в специальной помеченной флажками зоне, из которой открывался самый идеальный для журналистов вид на собиравшегося выходить из нее человека. Роем разозлившихся мух залетали камеры в поисках самого лучше ракурса. Многочисленные зрители и уличные зеваки уставились на автомобиль.

– Ну что, милая, ты готова? – спросил убедительно-строго отец.

Он уже самоуверенно поднял голову и затянул ослабевший галстук. Голос отдавал стальным оттенком бескомпромиссной уверенности перед ожидавшими СМИ.

– А что, у меня есть выбор? – спросила Мария.

– Конечно, нет, ты же моя дочь, – ответил Сергей Александрович Селин и открыл двери автомобиля.

Дальше последовала стандартная процедура, настолько привычная и до бесконечности страшная, что практически не влияла на сознание девушки, проплывая где-то в параллельном измерении, будто во сне. Они вышла с отцом из машины под одобрительный гул толпы, камеры жужжали над ними взъерошенной тучей электрических насекомых, журналисты топтались друг на друге, ведя прямые трансляции на телевидение, в онлайн-газеты и даже в свои личные видеоблоги. На такие мероприятия допускались все аккредитованные СМИ без дискриминации.

На заднем плане за оцеплением полицейских подняла плакаты специально нанятая группа поддержки Селина. Человек пятьдесят кричали одобрительные слоганы в его честь, надрывая голосовые связки, чтобы на каждом видео было слышно их восхищение. Словно в райской дреме всеобщего внимания, купленной за деньги любви одних и неизменной зависти других, как сомнамбула внутри чужого далекого сна, Мария шла рядом с отцом, делая на полтора шага больше, чем он, чтобы сильно не отставать. Они держались за руки. «Ну хоть сейчас», – думала девушка, чувствуя крепкую хватку отца, ведущего ее за собой. Мария была согласна идти с ним куда угодно. Такие теплые чувства не могли привести ни к чему хорошему, но выбора не оставалось. Слишком долго она ждала этого момента, чтобы не наслаждаться им сейчас. Позабыв даже о нежданной беременности и тайне, которую она собой представляет в свете ведущихся переговоров с партией гуманистов, девушка светилась от счастья, не осознавая толком происходящее. Просто беззаботно следовала за отцом, держась с ним за ручки. Это все, что она себе представляла под прицелом тысяч камер и взглядами сотен людей вокруг, обращенными только на ее гладкую кожу и светло-зеленое элегантное платье. Сознание отключилось, она совершенно не думала, наслаждаясь легкостью и безмятежным спокойствием. Понимала, что стоит ей осознать всю серьезность происходящего, как начнется неминуемая истерика и нервный срыв.

Организм оберегал девушку от перегрузок, отключая почти все активные области мозга. Это было прекрасно, облака проплывали над головой, жужжали электронные мухи с объективами на хоботках, вокруг бегали озадаченные охранники, перестраивая свои порядки по мере продвижения дочери и отца. Деревья блистательно справлялись со своей задачей, вырабатывая кислород, не делая ничего лишнего, Мария старалась быть похожей на них.

– Правда чудесная выставка? – спросил отец. – Он знал, что их разговор наверняка записывается, и хотел выглядеть примерным семьянином в якобы непринужденной обстановке.

Вокруг них оказалась целая галерея скульптур на открытом воздухе, защищенная от дождя натянутым тентом. Сонливая отрешенность начала уходить, и девушка огляделась внимательнее. Квадратные постаменты в знак уважения высокого искусства защищали уникальные творения от контакта с примитивной землей. Итальянские скульптуры со своими библейскими мотивами, расцветшими во времена Просвещения, испанские, немецкие, датские и, конечно, швейцарские. Мраморные и пластиковые изображения людей в натуральную величину, а то и в несколько раз крупнее, перемешивались с образами электронных машин и мифических монстров, рожденных буйным воображением их создателей. Ряды тянулись очень далеко, а маленькая зона для интервью находилась в самом начале.

– Красиво, пап, да, – подыгрывала Мария. – Спасибо, что привел меня.

– Вот этот ряд начинается с Хавьера Гарсии, – продолжал играть на публику отец, показывая на них рукой для наглядности, – очень старый испанский рукотворец, раньше творил изумительные работы на библейскую тему, из цветного мрамора. Смотри, как переливаются цвета.

– Действительно, очень красиво.

– Теперь пошли фоткаться, – сказал он вполголоса.

Селин потянул ее в зону для фотографий, через которую проходили даже самые малоизвестные гости выставки. На фоне эмблемы Национального музея Прадо, герба Мадрида и бессчетных заплаток спонсоров и рекламодателей открывался наилучший ракурс для съемки. Они заняли центральное место, притянув к себе все без исключения взгляды, раздался шорох многочисленных фотоустройств, разбавленный непреодолимым гулом комментариев журналистов для собственных видео. Каждый говорил что-то в свой микрофон, создавая хаос звуков на выставке. Гораздо приятнее и спокойнее было смотреть это мероприятие по трансляции, где вне обзора картинки оставались многочисленные операторы с камерами, а далекие голоса обрезались интеллектуальным сенсором микрофона, создавая эффект уютной и отрешенной от всего мира передачи материала. Но девушка, к сожалению для себя, должна была наблюдать одновременно за всеми репортерами и корреспондентами, посылавшими ей в уши бессвязную какофонию.

Фотосессия продолжалась, отец улыбался и крепко обнимал дочь. Сложно было понять, действительно ли она ему так дорога. Мария подумала, что запросто могла оказаться игрушкой на поле его политических амбиций и ничего при этом не подозревать. Впрочем, даже любящий отец вел бы себя абсолютно также. У девушки заболело плечо от его показушной хватки.

– Видишь, это просто, – сказал он сквозь зубы, демонстрируя белоснежную улыбку для новых плакатов, – полюби их, и они полюбят тебя.

Девушка тоже улыбалась сотне корреспондентов и журналистов, расположившихся полукругом напротив. Все они жадно смотрели, пытаясь ухватить все подаренные им моменты, вплоть до поворота головы или моргания глаз. Высокие, низкие, в черных костюмах и белых жилетах, в кепках-восьмиклинках и фуражках, со стрижками андеркат и блестящими лысинами, добрые и злые, бодрые и уставшие. Мария объединяла их прикованным к себе вниманием. Из толпы разношерстных обозревателей выделялся лишь один человек, старавшийся не смотреть на девушку. В сером уличном костюме, наполовину спортивном, наполовину рабочем, с неприметным плоским лицом и тонким вздернутым носом, с короткими черными волосами. Казалось, он не пытается поймать взгляд Марии Селиной, как все остальные, а наоборот, прячется от него. Как серая мышь посреди черных орлов, кружащихся над своей жертвой, он оставался в тени более успешных операторов на этой хищной выставке новых событий, углубившись во внутренний омут с собственными чертями.

Девушке нравились такие загадочные неприступные типажи. Остальные читались на расстоянии, вели себя шаблонно, до уныния одинаково, но этот, стеснительно отворачивающийся в сторону, будто чувствовавший себя не в своей тарелке, стал хоть и серым, но каким-никаким лучом света в черном царстве отпетого лицемерия и показухи. Она двинулась с места и еще некоторое время провожала парня пристальным взглядом, но в какой-то момент потеряла из вида. Отец вновь потянул ее за собой и привел к своему либо другу, либо врагу, очень выгодному партнеру, Анастасу Филеву. Они встретились между зонами для фотографий и интервью. Рядом с высоким, ростом выше двух метров, толстым мужчиной с усами и лысиной в седеющем обрамлении стояли два его сына – Аристарх и молодой Станислав.

– Вы же знакомы? – спросил отец Марии у образовавшейся троицы молодых людей. – Кажется, виделись в студенческом лагере на Селигере.

– Да, сэр, – уверенно ответил ему старший, Аристарх.

Он очень высоко держал голову и выглядел лет на тридцать, хотя был на пять лет моложе.

– Прекрасно, – поддержал коллегу отец своего семейства, высокий Филев. – Значит вам наверняка есть что вспомнить и обсудить. – Он еще сильнее расплылся в лучезарной улыбке в тридцать два зуба. – Можете оставить нас с господином Селиным? Нужно обсудить пару вопросов. Сходите пока рассмотрите скульптуры поближе, пока не открыли выставку для толпы.

Отец сурово взглянул на девушку и подмигнул, чтобы делала как договорились и старалась сблизиться с этими завидными для его политических амбиций женихами дочери, а потом заботливым движением подтолкнул ее, неуверенную, вперед, к основной выставке и направившимся туда парням.

Длинные ряды экспонатов оставались закрыты от зрительских глаз, до открытия выставки вся эта международная красота предназначалась только для избранных. Трое новых знакомых начали обход с первого номера, следуя подготовленному организаторами маршруту. Впереди шел уверенный в себе Аристарх в черном костюме и белой рубашке без галстука, с вызывающе расстегнутыми верхними пуговицами, едва прикрывавшими волосы на груди. На ногах блестели лакированные черные туфли от китайского модного дома, в руках находилось будущее половины Москвы и хрупкая ладонь подгоняемой им девушки, едва успевавшей частить ногами, чтобы не упасть. Рядом с ними шел более скромный, весь в тени своего старшего брата Стас, одетый точно так же, только без кричащих следов нахальной брутальности. Они достаточно удалились от своих родителей и оставшихся в заграждении журналистов, но разговор никак не завязывался. Мария радовалась, что родилась девушкой и не должна ничего никому объяснять, пусть стараются другие, пока она занимается своими внутренними во всех смыслах проблемами. Но в компании двух парней, воспитанных для будущего управления корпорациями, не в своей тарелке чувствовала себя даже такая невозмутимая и безразличная ко многим вопросам девушка.

– Смотри, мы подарили эту скульптуру музею Прадо за возможность привезти их в Москву, – наконец сказал Аристарх, все еще держа руку девушки.

В его кругах было принято всем владеть.

– Молодцы, – ответила Мария, с чистой совестью выполняя просьбу отца попробовать сойтись характерами с этими молодыми людьми.

Они, особо не приглядываясь к экспонатам, хозяйским шагом обходили раскинувшуюся вдаль экспозицию. После первых номеров со скульптурами святых времен Торы, Библии, Корана и Вед пошли образы инопланетян, сильно контрастируя в общей линейке творений. Выдуманные диким разумом существа с несколькими руками, ногами и головами, с чудовищными пропорциями тел и непривычными органами в разных непривычных местах пугали и завораживали, вызывая злобу и восторг, разжигая такой нужный для массового внимания скандал. Вперемешку с ними громоздились скульптуры первых роботов и домашних помощников, образы наполовину построенных из кирпичиков телесной материи людей.

– А у тебя есть любимые произведения? – спросил Аристарх.

– Мне нравится Богородица Хавьера Гарсии.

– Древняя женщина, родившая Спасителя от божественного зачатия? – показал он свои знания через сарказм.

– Ну да, есть в ней что-то космическое, неподвластное нашему пониманию. И этот взгляд в никуда, в абсолютную пустоту, – ответила Мария. – Будто она сама не из этого мира и видит трансцендентные вещи, которые нам недоступны. Поэтому ее лицо и кажется отрешенным.

– Я вот не вижу ничего такого, – оборвал ее Аристарх, найдя поддержку во взгляде младшего брата. – Все эти высокопарные слова, просто чтобы казаться умнее?

– Нет, я действительно так считаю, – невозмутимо ответила девушка.

– Да брось ты это витание в облаках, – сказал парень повелительным тоном. – Мы же здесь, вершим свои дела на земле. Владеем больши́ми ее частями. А вместе сможем владеть вообще всем.

Девушка промолчала, поглядывая на руку в свой телефон, ожидая важного сообщения от старого друга. Ничего, кроме прогнозов различных событий и предложений сотрудничества от разных незнакомых организаций, захламивших ленту оповещений. Не нужно было так часто необдуманно оставлять свои данные кому попало. Не находя времени на смену аккаунта, девушка ограничилась только белым списком разрешенных контактов. И самый важный из них в этот вечер предательски молчал. Она уже не знала, что думать.

– Хорошо мы тогда отдохнули на Селигере, – разрядил обстановку младший из братьев.

– Да, точно. Помнишь, как гоняли на коптерах по бездорожью? – поддержал тему Аристарх, обращаясь к Марии.

– Не знаю, я тогда сидела на семинарах.

– Да брось ты, учеба – это так скучно! Оглянись вокруг! Это все наше! Пусть учатся те, кому нужно что-то доказывать. Мы же должны лишь указывать, что им делать.

Парень надменно расхохотался и вальяжным движением перенес руку с тонкого запястья девушки через локоть и плечо на ее теплую спину, слегка приобняв. Так самоуверенно и цепко, что Мария не смогла увильнуть, она лишь почувствовала его властную хватку и многолетний опыт совершения таких развязных подкатов. Она чувствовала, что ее долг перед отцом выполнен, не желая больше становиться легкодоступной целью их примитивных желаний. Но властные парни, получавшие в жизни все, что желали, подобно зыбучим пескам золотой пустыни затягивали девушку сильнее с каждым ее неумелым движением.

– Хочешь сегодня вечером на гонки? – спросил Аристарх, ловко ведя Марию, словно в каком-то властном танце, уже с полноценным объятием за тонкую талию.

С другой стороны от нее, держа руки в карманах, шел Станислав.

– Я ими не увлекаюсь, – ответила девушка. – А кто соревнуется?

– Да мы! – рассмеялся старший. – Выберем быстрые тачки, соберем ребят с Селигера, перекроем какой-нибудь недострой и готово. Главное, чтоб с рулем.

– Самим, что ли, управлять?

– Ну да! В этом и прелесть. Никаких автопилотов. Сплошная дикость. Скорость и драйв.

– Я так на лошадях люблю кататься.

– Животные? Ну это совсем по-деревенски.

Вдалеке под защитным навесом разговаривали их отцы, решая дела государственной важности, поглядывали в сторону своих детей и одобрительно улыбались. Два парня с девушкой, которая против своей воли оставалась ведомой, завершили обход половины представленной экспозиции. Они уже не обсуждали скульптуры, смешавшиеся в голове похожестью своих повторявшихся образов. Солнце неуклонно стремилось упасть с небесной вершины, удлиняя многочисленные тени святых мучеников, роботов и инопланетян, выбитых в мраморе, напечатанных лазером или собранных из океанского мусора. Между ярким светом и мрачными тенями скульптур, его закрывающих, девушке было очевидно существование черно-белого мира добра и зла, помощи и коварства, скромности и высокомерия. Как полосы на зебре, сменялись они друг за другом, чередуясь, как в жизни. Контраст был особенно ярок, стоило ей отвлечься на мысли о своем внутреннем мире, полном спокойного уединения с частичкой древней природы внутри себя, либо открыть глаза и уши, слушая нахальные приставания двух нуждавшихся в истинном счастье парней. Две крайности мироздания чередовались в ее голове с мучительной быстротой.

– Значит мы пришлем за тобой в субботу? – предложил Аристарх, уже ощупавший все позвонки на спине девушки и каждую складку бантов ниже ремня ее вечернего платья.

Девушка растерялась, не понимая, пропустила ли она мимо ушей приличную часть разговора или же это очередная дерзкая выходка самопровозглашенных доминантных самцов, никогда не получавших даже намека на возможность им отказать.

– А что в субботу? Я прослушала, – с надеждой дала им девушка второй шанс.

– Не знаю еще, придумаем. Будет весело, ничего не планируй, – не сбавлял натиск увлекшийся Аристарх.

Его рука уже практически слилась с девичьей талией, постепенно обживая все более злачные южные области.

Мария начала вскипать, стоя в лучах майского солнца между растекшимися от жары тенями статуй нового Аполлона и инопланетного захватчика с мультяшной планеты Омикрон Персей 8. Она с надеждой смотрела на свой телефон, отображавший какие угодно ненужные сообщения и рассылки, кроме одного самого важного. Долгие секунды тянулись одна за другой, в один прекрасный момент нарисовав долгожданный значок с портретом ее друга Саши. Под ним высветилось короткое сообщение: «Варшавское ш., 170, сегодня в 8 вечера», – и несколько противоречащих друг другу смайликов. Девушка радостно выдохнула, будто избавилась от висевшего за спиной тяжелого груза, ее плечи расслабились при мысли о скором спасении от неловкости этого общества, лицо расслабилось под вздох чудесного облегчения.

– Ну так что насчет субботы? – переспросил Аристарх Филев.

– Извини, дружок, очень много дел. – Она постаралась обескуражить парня хотя бы на несколько драгоценных секунд.

Пока он вспоминал, что такое отказ и как на него реагировать, Мария выпуталась из жестких объятий фантастически цепкой руки, сделала несколько шагов в сторону и полностью обезопасила тыл.

– Простите, только что пришло сообщение, – сказала она парням. – Дела государственной важности, надо бежать. Рада была с вами позависать.

Девушка зачастила ногами в туфлях на высокой платформе к выходу с максимально возможной для этого скоростью, стремительно удалялась, не оборачиваясь назад. Два оставшихся стоять посреди неподвижных скульптур и полные такой-же сковывающей растерянности парня смотрели ей вслед, уверенно потирая ладони, давали друг другу пять, обсуждали что-то похабное и улыбались. При виде идущей от них по дороге длинноногой Марии в светло-зеленом платье с соблазнительным ремешком они самодовольно облизывали губы, предвкушая скорую победу, потому что ничего другого предвкушать не могли. Чтобы не ухудшить свое шаткое после побега девушки положение, старший из братьев показал большой палец двум беседовавшим вдалеке отцам. Они приветливо улыбнулись, кивнув ему безмолвно в ответ.

Прохладный майский ветер колыхал каштановые волосы девушки, блестевшие в теплых лучах весеннего солнца. Они прыгали волнистыми переливами от спешки, с которой она преодолевала пустые перед открытием выставки, широкие просторы ВДНХ. Никого, кроме охранников и знакомых людей. Журналисты, запертые в специальном загоне, в страхе сделать лишний шаг в сторону, смотрели за происходящим издалека. Одни лишь жужжащие фотодроны немного нарушали границы отведенного им пространства и то и дело залетали на запретную территорию неоткрывшейся выставки. Их сразу же хватали металлические когти электронных коршунов блюстителей правопорядка и заглатывали в свои внутренние емкости для расщепления неправомерно заснятых изображений на атомы. Так оберегалась анонимность в мире людей. Но жужжалок от этого меньше не становилось, журналисты проносили на каждое мероприятие десятки, а то и сотни этих дешевых африканских устройств. Пройдя по касательной мимо этого облака насекомых и толпы аккредитованной прессы под отдаленными деревьями парка, Мария заскочила в переговорную к отцу, закрытую от посторонних глаз рядами официальной охраны. Решила придумать глупую отговорку и быстрее свалить по делам. Не тратя времени на лишние церемонии, неделикатно схватила его за руку, чтобы скорее привлечь внимание. Но вместо того, чтобы перебить разговор двух важных персон, сама оказалась сбита с толку внезапным обращением к ней.

– Представь, дорогая, завтра объявят голосование за кресло премьер-министра, – сказал отец не успевшей открыть рот девушке, будто она все время стояла рядом.

– Ого, – только и смогла она, запыхавшись, выдавить из груди. – Это то, о чем я подумала?

– Именно это, – ответил отец. – Мы сейчас обговорили последние детали с господином Филевым и сошлись по многим пунктам. С такой мощной поддержкой бизнеса с одной стороны, – он сделал отсылку в сторону своего партнера по переговорам, – и с гарантиями принять законы партии гуманистов с другой у нас есть все шансы на успех.

– Это те, что запрещают рожать детей?

– Да, милая, мы ведь уже обсуждали это. Никаких старомодных рождений – значит никаких смертей, болезней, горечи и боли утраты. А главный лидер и гарант исполнения этих законов – я. – Он торжественно сделал упор на словах «гарант» и «я». – Задвинем этого выскочку-гуманиста Старковского на второй план его же оружием.

– Да, пап, я понимаю, – нервно ответила торопящаяся Мария. – Надеюсь, все пройдет хорошо.

Из высоких черных платформ вечерних туфель будто торчали иголки и впивались ей в ноги, такое нетерпение охватывало ее с каждой минутой. Эта затея, смелая в исполнении и дерзкая в желании остаться анонимной, никак не терпела дальнейшего промедления.