Читать книгу Аргентина. Локи - Андрей Валентинов - Страница 5

Глава 3
Нижний уровень

Оглавление

1

Шпион слишком походил на шпиона, и Пэл даже начала волноваться. Почему-то думалось, что такое бывает лишь в книжках-покетах для невзыскательной публики. Темные очки, плащ с поднятым воротником, шляпа почти на носу, свернутая газета в кармане, непременно «The Times». И, естественно, пароль, что-нибудь простое и невинное: «Простите, здесь не пробегала моя ручная пантера?»

Темных очков, правда, не было, и газета оказалась иная – «The Daily Telegraph», все прочее же точно как в романе: красный почтовый ящик на углу в двух шагах от Кенотафа, широкоплечий парень в сером мятом плаще и мокрой от дождя шляпе, в зубах папироса, а вместо пароля требовалось представиться. Вот так просто – подойти и…

В центре Лондона! На улице Уайтхолл! Прилично одетая женщина (пальто подобрано не слишком приметное) в соседстве с весьма подозрительной личностью, которой только чудом не заинтересовались местные «бобби»!

Пэл фыркнула и решительно шагнула к шпиону. Вот сейчас возьмет и спросит про пантеру!

Обошлось.

– Добрый вечер, леди Палладия!

Еще и с акцентом! Шляпу, естественно, даже не попытался снять, лишь слегка поклонился. Но это еще ладно (дождь!), но руку из кармана мог бы и вынуть.

…Акцент похож на французский, но все же иной. Испанец?

– Называйте меня Грин. Просто Грин…

– Мистер Грин, – отрезала она. – Обязательно было встречаться на улице? Прямо в центре города?

Просто Грин наконец-то соизволил извлечь папиросу изо рта.

– Извините, леди Палладия, я на Земле только второй раз. Карту, конечно, выучил, но Лондон – очень большой город.

Пэлл сглотнула, но быстро пришла в себя.

– Судя по плащу и манерам, прошлый раз вы посетили Техас. Мы поедем, полетим или просто растворимся в воздухе?

* * *

Автомобиль тоже разочаровал – синий двухместный «Scout» BSA с брезентовым верхом. Не по сезону и, конечно же, не для Лондона. Правое крыло слегка помято, дверь в царапинах…

– Может, я поведу, мистер Грин? – осторожно поинтересовалась она, глядя, как шпион не очень ловко пристраивается за рулем. – Вы хоть знаете, что в Соединенном Королевстве левостороннее движение?

Парень невозмутимо кивнул.

– У нас тоже. Я как раз шофер. Гонщик-профессионал.

Леди Палладия закрыла зонтик и без всякого восторга окинула взглядом авто.

– Гонщик – не надо. На «Скауте» не слишком удачная подвеска.

Впрочем, несмотря на ее опасения, в машине оказалось уютно, а мистер Грин и в самом деле был профессионалом. «Скаут» уверенно преодолел многошумный оживленный центр и повернул на север. Все это время парень даже рта не раскрыл, и Пэл вновь начала нервничать. Воспитанные шпионы так себя не ведут! В конце концов, можно поговорить о погоде. Осенний лондонский дождь, чем не тема?

– Нас очень мало в Angleterre, – мистер Грин внезапно разверз уста. – Трудности с въездом. Ваша страна для нас – не враг, поэтому мы не считаем возможным подделывать документы.

Разговор о погоде начался странно, но Пэл быстро сообразила. Шпион не сетовал, он намекал на то, о чем придется скоро беседовать и уже не с ним.

– А какие у вас еще проблемы?

Плечи под серым плащом дрогнули.

– Легализация, леди Палладия. Мы готовы заполнить документы, предоставить все нужные сведения, но для правительств Европы мы просто не существуем. А маскироваться под каких-нибудь, извините, аргентинцев нет ни малейшей охоты. Неужели земляне нас так боятся?

Вопрос больше походил на провокацию, посему Пэл отделалась неопределенным междометием. Но почему – аргентинцы? Из-за книжек про фиолетовую планету? Впрочем, дядя тоже хорош, собирается отправить гостей на Венеру.

…Может, действительно боятся? Люди не поверят, а поверят – начнется паника?

– Это все из-за танго, – наконец, решила она. – В прошлом году, когда про планету Аргентина писать стали, его весь мир танцевал. Аргентина – красное вино!

Мистер Грин кивнул.

Пыль чужбины —

 Чужие лица,

Мы планету

 Не выбирали.

Даже небо

 Совсем иное,

Наши звезды

 Вдали остались.

Мы вернемся,

 Крепись, товарищ!

Пусть нас мало,

 Но путь мы знаем,

Мы вернемся,

 Найдем дорогу,

Если надо,

 Пройдем по звездам,

Пусть нескоро,

 Но мы придем домой!

Да, мы придем домой!


Не спел – прочитал, негромко, словно молитву. Лишь несколько секунд спустя Пэл сообразила, что язык не английский и даже не французский, а какой-то другой, с французским схожий. Все понятно, но звучит иначе.

– Мистер Грин, – растерялась она. – Но… В «Аргентине» нет таких слов!

– Теперь есть.

За городом была уже ночь. Коротки октябрьские дни! Слева и справа от шоссе теперь тянулись поля, время от времени перемежающиеся одноэтажными домами под черепичными крышами. Впереди был Лутон и новый, только что открытый аэропорт, но «Скаут» внезапно начал тормозить. Пэл недоуменно оглянулась. Сзади – ничего, впереди тоже, темно, по стеклам лупит дождь… Оставалось предположить, что с автомобилем что-то не так (подвеска!), однако мистер Грин, приоткрыв дверцу, выглянул наружу и удовлетворенно заметил:

– На месте! Леди Палладия, когда увидите луч света, идите прямо к нему. Это совершенно безопасно, ни одного сбоя за всю историю. Да! Вас предупредили насчет обуви? Я, честно говоря, не посмотрел.

– Предупредили, – Пэл пошевелила ногами в тяжелых мужских (муж не узнает!) ботинках, надетых на два толстых носка. – А почему не посмотрели? Или согласно вашей этике дамы не имеют ног?

Пустив парфянскую стрелу, она выбралась из машины под дождь. Хотела взять зонтик, но в последний момент передумала. Леди с мокрым зонтиком в луче света? Абсурд!..

– Прямо! Perpendiculaire à la route!..

Напоследок мистеру Грину перестало хватать английских слов.

Поле было паханым, ботинки тут же утонули в вязкой почве. Несколько шагов дались без труда, но затем грязь прилипла к подошвам, ноги с трудом отрывались от земли, и Пэл без всякого удовольствия представила, как выглядит со стороны. Муха в меду – если пользоваться словами, принятыми в «их» кругу. Но если словарный запас расширить…

Белый луч упал с темных небес неслышно, и от неожиданности она чуть не поскользнулась. Вот он, совсем близко! Горящая матовым огнем колонна уходила прямо в черный зенит. Свет переливался, дрожал, по поверхности то и дело пробегали яркие точки-огоньки…

Пэл не выдержала – протянула руку. Белый огонь шагнул навстречу, мир исчез за светящейся стеной.

– Ой-й…

Земля ушла из-под ног.

* * *

Вначале вернулся слух. Совсем рядом что-то негромко гудело, а затем ей почудились человеческие голоса. Ноги нащупали твердую поверхность. Перед глазами все еще горел огонь, но и он погас, уступив место спокойному белому цвету. Вокруг было что-то твердое на ощупь, словно ее посадили в большой керамический стакан. Пэл облизала пересохшие губы, и решила терпеливо ждать. Почему-то подумалось, что она в прихожей. Если так, то вполне прилично, по крайней мере, ни дождя, ни грязи. А на стены можно картинки повесить, допустим, акварели…

А еще вспомнился Али-баба из детской сказки. Самое время сказать: «Сезам…»

– Ай-й…

Стена раскрылась беззвучно, без малейшего скрипа, освобождая проход в узкий коридор, тоже белый, но чуть иного цвета. На вид – керамика, но когда ладонь коснулась стены…

Х-холодно!

…Пэл поняла, что материал совсем иной, ей неизвестный. А вот сам коридор очень напоминал tambour, если пользоваться языком мистера Грина. Одна дверь позади, впереди должна быть вторая…

…Есть! Белая стена ушла в сторону.

Комната. Люди. Пэл с ужасом взглянула на свои ботинки.

* * *

– Так получилось, леди Палладия, что на языке вашей прекрасной страны, говорю только я. Так что придется быть и переводчиком. Называйте меня… Допустим, мистер Эйтз.

Белый цвет исчез, сменившись мягкими коричневыми тонами. Круглая комната, стол, тоже круглый, четыре кресла. Если все вместе сложить, ничего особенного. Ар-деко, как он есть, в Нью-Йорке Пэл видела куда более смелые интерьеры.

– Прошу вас, садитесь! Вы наверняка уже поняли, что находитесь внутри летательного аппарата. Сейчас мы на высоте трех километров от земли.

А вот одеты все трое странно, вроде как в костюмы для гимнастики, только ткань совсем иная. И больше ничего, только на шее у мистера Восьмого – тяжелая серебряная цепь с маленьким черненым медальоном.

Самое время отвечать.

– Добрый вечер господа! Три километра над землей меня не смущают. Мистер Эйтз, не могли бы представить своих коллег? Или мне следует называть их Девятый и Десятый?

Сидевший слева, годами моложе прочих, улыбнулся. Значит, этому переводчик не нужен.

* * *

– …Вы ошибаетесь, господа. В Соединенном Королевстве нет оппозиции в европейском смысле слова. Есть – оппозиция Его Величества. В главных вопросах те, кто правит Британией, едины, партии и фракции – лишь разные колонны одной армии. Поэтому в данном случае то, что предлагает мистер Черчилль, есть мнение всей страны. Впрочем, можете проверить. В течение двух месяцев вопрос легального пребывания ваших земляков на территории Соединенного Королевства и его доминионов будет решен. Надеюсь, вас это убедит.

– Леди Палладия! Мой коллега интересуется: представляют ли те, кто вас сюда направил, с кем имеют дело?

– Переведите, пожалуйста, мистеру Девятому, что в целом представляем. Но до последнего времени недооценивали ваши возможности и вашу решительность.

– Вы имеете в виду атаку на цеппелины? Да, мы пошли на этот шаг. Рейх должен понять, что заключение военного соглашения с правительством Клеменции не пройдет безнаказанным.

– Гитлера вы едва ли напугаете. Союз с Соединенным Королевством в этом смысле куда более эффективен.

2

За тяжелой железной дверью обнаружилось небольшое квадратное помещение и еще три двери такие же основательные и массивные. Каменные стены в старой побелке, вытертые за долгие годы плиты пола, маленькая лампочка под потолком и недвижный, плотный на ощупь запах Прошлого…

Дезертир Запал, командир второго взвода, бегло осмотревшись, закрыл входную дверь, запер большим стальным ключом, одним из многих на связке, и только тогда удовлетворенно кивнул:

– Теперь можно. Разрешение у меня есть, но лучше не рисковать попусту. Мы, камрад, ненадолго. Вечером тебе к ротному, он с каждым новичком отдельно беседует. Постарайся с ним поладить, а то загоняет строевой.

Позвенел ключами, кивнул на дверь, что справа.

– Догадался, что там?

Лонжа с ответом промедлил, перебирал варианты. Они в подвале под мастерскими, соседний с казармой корпус. За дверью вполне может быть свален старый ненужный хлам, или…

– Гефрайтер Рихтер! Смир-р-но! Даю вводную: мы с вами находимся в крепости Горгау. А что в крепости обязано непременно быть? А-а-атвечать!

Руки по швам, ноги на ширине плеч.

– Осмелюсь доложить, господин фельдфебель! В крепости непременно обязано быть финансирование!

Дезертир Запал негромко хохотнул:

– Кто бы спорил! А еще? Башни, стены, редуты, равелины, страшные легенды, привидения в черных плащах…

– И… И подземный ход! – осенило Лонжу. – Со скелетами в железных цепях!

– Точно!

Фельдфебель вновь кивнул на правую дверь.

– Скелетов не обещаю, но ведет этот ход прямиком в Мертвецкий равелин. Ходов и всяких лазов тут полно, прямо как в муравейнике. Некоторые далеко за крепость уводят…

Вздохнул и добавил невесело.

– Только нам их никто не покажет. Плана всех подземных ходов и у господина коменданта нет. Может, в Берлине, в военном министерстве, и то сомневаюсь… Ну, пошли!

Громкий скрип стальных петель, сырой холодный воздух, влажная земля под сапогами…

Тьма!

– Держи фонарь, командир. Я – первый, ты за мной. В Мертвецкий равелин, шаго-о-ом!..

* * *

В первый раз крепость Горгау погибла в 1520 году под пушками Короны Польской. Пали стены и башни, лишь одна, случайно уцелев, осталась стоять горьким напоминанием о давней войне. Через полвека крепость восстановили, но уже не с башнями, а с бастионами, согласно последнему слову фортификационной науки. Но и это не помогло. Во время Семилетней войны австрийцы под командованием генерала Хадека ворвались в Горгау на плечах бегущей прусской пехоты. Капитулировали все, лишь сотня солдат и несколько храбрых офицеров, запершись в одном из равелинов, сражались еще три дня, пока артиллерия и пороховые мины не сказали последнее слово.

На обломках выстроили новый равелин, но мертвецы не успокоились. В лунные ночи часовые на стенах видели их безмолвный строй. Порванные в клочья мундиры, проржавевшие кремневые ружья, истлевшие шарфы офицеров, желтая кость, черные глазницы.

Смотр мертвецов…

Эту легенду Лонжа услыхал в первый же вечер от своих новых соседей. По обычаю новичков полагалось стращать. Гефрайтер Рихтер, дабы не обижать сослуживцев, очень испугался, а те сделали вид, что поверили.

Сейчас равелин пустовал, как и все прочие. Крепость занимал всего один батальон, людей не хватало, и часовые на стенах исчезли. Смотреть на мертвецов стало некому.

Славные традиции гибли.

* * *

Он думал, что идти придется невесть сколько, но ход кончился очень быстро – три каменные лестницы и короткие наклонные коридоры между ними. Люди тут явно бывали. Несколько раз фонарь высвечивал пустые бутылки, причем пара явно попала сюда совсем недавно.

– Там наш унтер-офицерский клуб, – пояснил фельдфебель, когда одолели третью лестницу. – Собираемся в свободное время, треплемся, выпиваем иногда. Начальство знает, но смотрит сквозь пальцы, только чтобы в казарму вовремя возвращались. У них, кстати, есть свой клуб, офицерский. Тоже у равелина, только у другого.

Фонарь скользнул по старому железу. Еще одна дверь. Дезертир Запал снял с пояса ключи.

– Я тебя представлю, командир, а дальше ты сам. Но учти, хоть мы с «красными» не деремся, но соглашаемся редко. Вообрази, что ты снова в Губертсгофе.

Лонжа кивнул, соглашаясь. Вообразить легко. Вместо зеленой формы – серая роба, синий винкель на груди, полутьма барака, слева «красные», «черные» справа.

Каждый умирает в одиночку.

И танго, предсмертное, последнее.

Лишь одно воскресенье,

Без надежды воскреснуть,

Ты меня разлюбила,

Навек прощай!


Рай не светит нам, шагнувшим в бездну,

Новых воскресений нам не знать!


Скрип стальных петель, свежий вечерний воздух, низкие осенние тучи над головой…

Он переступил порог.

* * *

Между крепостной стеной и равелином – узкий простенок. Желтая, влажная после дождей старая трава, камни и несколько деревянных ящиков в облупившейся зеленой краске. Еще один, побольше, в самой середине, вместо стола. Поверх него мокрая разорванная газета. Пепельницы – старые консервные банки. Горький папиросный дым.

Четверо в зеленой повседневной форме.

– В крепости размещен саперный батальон, – доложил первый. – По штату – семнадцать офицеров, один военный чиновник, 60 унтер-офицеров, 442 сапера. На самом деле несколько меньше. Вторая рота – по сути штрафная, в нее переводят тех, у кого есть дисциплинарные нарушения и политических из «кацетов». Таких сейчас более тридцати, всем им запрещены переписка и увольнения. Связь с волей есть, но крайне ненадежная. Общее настроение – подавленное, почти все политические участвовали в боях на территории Румынии и Вайсрутении, рассчитывали на свободу. Ходят упорные слухи, что политических отсюда живыми не выпустят. Тем не менее, практически все подчиняются партийной дисциплине, созданы и действуют ячейки компартии, Черного фронта и социал-демократической партии.

– Сейчас происходит передача Горгау из военного ведомства в подчинение СС, – добавил второй. – Из крепости вывезено все важное имущество и техника, однако передача откладывается из-за большого склада боеприпасов в подвалах. Военные не считают возможным разгрузить их имеющимися силами. Передан пока только Новый форт, где уже организован концлагерь с самым строгим режимом. Связь с ним пока установить не удалось.

– Партийные ячейки действуют разрозненно, не доверяя друг другу, – сообщил третий. – Удалось достичь соглашения только по двум пунктам. Первое – сотрудничество с Германским сопротивлением и второе – подготовка вооруженного восстания в крепости в качестве крайней меры самозащиты.

– Что предлагает товарищ Вальтер Эйгер? – спросил четвертый. – Мы очень рассчитываем на его помощь. Германское сопротивление – наша последняя надежда.

Тяжелые серые тучи над головой, слезинки воды на камне, негромкие сдержанные голоса. Но вот они стихли, четверо смотрят на одного. Надо отвечать.

Последняя надежда…

* * *

От командира роты Лонжа вернулся уже перед самым отбоем. Дезертир Запал поджидал его у входа в казарму. Взяв за руку, в сторону отвел, дохнул нетерпеливо.

– Ну что? Эрльбрух, говорят, сегодня особенно в духе.

– Осмелюсь доложить, трезв, как свинья, – согласился Лонжа. – Хотя по виду и не сказать, даже запаха нет. Умеет! Поставил по стойке «смирно» и доложил: главное для сапера – маршировка и ружейные приемы, потому что после них мыслей лишних не остается. Потом спросил, не повар ли я. Пришлось разочаровать.

Задумался, поглядел вокруг.

– Слушай, а где тут у нас танк?

Фельдфебель недоуменно моргнул.

– Т-танк?! Погоди, погоди, что-то такое у нас в гараже и вправду стоит. Точно! Мне господин обер-фельдфебель, который Столб, рассказывал!

– Значит, здесь есть танк…

Пушечный «Mark II», в просторечии «гермафродит»[12], был захвачен германской штурмовой группой в апреле 1918 года под Аррасом во Франции. Трофей, изрядно поврежденный, отправили в тыл, дабы починить и поставить в строй. Управились, однако, только к концу лета, и на фронт «Марк» попасть не успел. А потом грянуло Перемирие, по условиям которого «гермафродита» полагалось непременно вернуть.

Горе побежденным!

Не вернули, жалко стало трофея. И пригодиться еще мог – неспокойно было в проигравшей войну стране. Танк оформили, как разобранный на металлолом и спрятали в Горгау, подальше от глаз союзнической комиссии. Там он и стоял, постепенно ржавея. Вспомнили о нем только после того, как Рейхсвер превратился в Вермахт. Три года назад кто-то в Берлине распорядился танк оживить, привести в порядок и торжественно водрузить на пьедестал. Попытались, прислали ремонтников, но так и не довели до ума.

– Безнадежно, – резюмировал бывший шарфюрер. – Не тебя первого посылают. Там двигатель сдох.

Август Виттельсбах, несостоявшийся командир танкового взвода, поглядел камраду в глаза.

– А если все же попытаться?

В свое время отказался, спешил в Испанию, а потом жалел. Танки ему нравились. Словно живые – рычат, сердятся, упираются, но потом, если уговорить, делают свое дело.

Камрад Лонжа, представитель Германского сопротивления, улыбнулся, оправил зеленый мундир.

– Осмелюсь напомнить, господин фельдфебель! При вооруженном восстании требуются внезапность и хотя бы временное преимущество в решающей точке. Навалиться и задавить! Людей у нас немного, неполный взвод, зато у нас будет…

– …Танк?

– Так точно, камрад! Танк!..

3

Зажигалку он украл у господина Кампо, легко и непринужденно, легким касанием. Щипачем-профессионалом Локи никогда не был, но самые простые навыки усвоил сразу. Не в том хитрость, чтобы в карман заглянуть, главное, чтобы клиент не заметил. А для этого клиента следует отвлечь, и лучше всего разговором о нем самом, единственном и неповторимом.

Сперва, как дурачина с утра к нему заглянул, разговор начался скучный, опять про подполье да про шпионов. Правда, когда речь о Париже зашла, стало интересно. Шпионы и шпионки из тех, что посерьезней – они в отелях проживают, причем в самых лучших, потому как для дела полезно. Один адресок Хорст на всякий случай выучил. «Гранд Отель», что на Рю Скриб, госпожа Ильза Веспер. Из намеков понял, что богата, в бриллиантах ходит, к тому же соотечественница, к такой и подкатиться можно. Арман-дурачина явно пытался – пока рассказывал, мечтательность с физиономии не сходила. Размяк парень!

Локи это почуял и усугубил. В прошлый раз Кампо цирк помянул, что, мол, на арену выходил, и не один, а с другом Августом. Хорст о том напомнил и не ошибся. Дурачина вначале смутился, а потом принялся рассказывать взахлеб, так что и подталкивать не нужно.

Созрел!

Болтовню Локи слушать перестал – за лицом клиента следил. Момент улучил, зашел справа – водицы из графина налить, наклонился слегка…

Не повезло, только и было в кармане, что зажигалка. Но Хорст брезговать не стал, прихватил. Зачем, после подумает. Теперь же самое время клиента с глаз сплавить. Надоел, болтун! Как именно, уже знал. Не на приятное следует намекнуть, а на то, что совсем наоборот.

Наотмашь!

Намекнул да так, что Арман-дурачина пятнами пошел. Теперь долго о зажигалке не вспомнит!

* * *

– …Это не твое дело, слышишь! Ты – кукла, подсадка, чучело, манекен с граммофоном. Какого дьявола!.. Ладно, вдруг тебя и в самом деле кто-нибудь спросит. Отвечу… Ты понимаешь, куманёк, что такое большие деньги? Очень большие, тебе столько за жизнь не наворовать. Так вот, серьезные люди в США, у которых эти деньги есть, решили вложить их в Баварию. После поражения Рейха Германию поделят на части, и Бавария станет независимой. Понимаешь? Но этим людям нужна независимая страна – и зависимый от них король. Август не годится, не тот характер, но у него есть младший брат, этот за корону согласен даже ислам в Баварии ввести. Август сделал главное – короновался, возобновил преемственность династии. И стал больше не нужен. А знаешь, кто все это придумал, куманёк? Одна очень красивая девушка, моя бывшая невеста, кстати. Повезло, вовремя распрощался… Сам бы я тоже кое-что получил, если бы не схватили, возглавил бы Баварский национальный комитет в изгнании, только для этого следовало одного парня ликвидировать. А я не убийца, нервы тонкие… Я тебе о нем уже рассказывал. Зигфрид, граф Шейерна, троюродный брат Августа. Теперь он наверняка все и возглавит, этот негодяй тоже Виттельсбах… Ну что, запомнил, куманёк? Перед тем, как в Августа выстрелить, я еще подумать успел: «Лучше так, лучше сразу». В одном ошибся, следующую пулю надо было в себя, в висок. Но это я сейчас понимаю, поумнел я, дурачина, только поздно уже…

* * *

Когда дверь за господином Кампо закрылась, Локи вытряс из ушей чужие ненужные слова. Прав унтерштурмфюрер Глист! Был Арман Кампо человеком, а теперь один шлак остался. Ну и пусть себя поедом ест до белых костей!

…Зажигалка в кармане – в его кармане. Даже рассмотреть не решился, вдруг в дверь заглянут? Пока же время есть, делом занялся – обошел комнату, всю изучил, уголка не пропуская, а потом присел на кровать и принялся набрасывать план квартиры, в мыслях, понятно. Когда конвоировали, многое не запомнил, но кое-что в голове осталось. Этажи отсчитал, даже коридор ногами промерил.

…Комната господина Виклиха напротив, дверь в дверь. Правее коридор и еще одна дверь, тоже направо. Там охранник в штатском, который его выводит по нужде. Дальше туалет и ванна, за ними входная дверь. Маленькая квартирка, много народу не поселишь. Кампо-дурачину сюда привозят, и у господина Виклиха гости случаются, но к ночи все уходят. Немало сквозь дверь услыхать можно, если времени не пожалеть.

А когда ночь пришла, Локи в последний раз все взвесил. С одной стороны, от добра добра не ищут. Не бьют, кормят, от суда и тюрьмы избавлен, жив – и еще жив будет, если себя умно поведет. А на другой стороне что? А на другой – Смерть, куда ни оглянись. Если уж короля, помазанника Божия, не пожалели, то какой у него шанс? Посмеялся бы, да не смешно.

И еще одного короля вспомнил – Людвига из фильма. Как его убивали, там не показано, только намекнули ясно. Тучи над озером, мокрый плащ на песке, свечи в часовне… А ведь в те годы Гитлер еще не родился!

А как бы на его, Хорста Локенштейна, месте нынешний король поступил? Август Первый?

Локи вынул зажигалку, высек желтый трепещущий огонек.

Так бы и поступил!

* * *

Штора загорелась с третьей попытки. Локи даже пальцы обжег, но результат того стоил. Нижний край сразу почернел, пламя, набирая силу, начало неспешно подниматься выше…

Хорст щелкнул зажигалкой и негромко рассмеялся. Теперь простыня. Впрочем, ее и от портьеры подпалить можно, а зажигалку, не выключая, на пол, где коврик!

Все? Нет, не все! Он взвесил графин в руке и, что есть силы, врезал по оконному стеклу. Пусть тяги будет больше! Могут, конечно, услышать, но шум в таком деле не беда.

Полюбовался тем, что вышло. Хорошо горит, ярко, ветерок пламя в комнату задувает!..

Пора? Пора!

– Пожар! Горим! Пожа-а-ар!..

Прислушался, и когда за дверью что-то стукнуло, а в замке заскрипел ключ, добавил от души.

– Пожар! Помогите! Помоги-и-ите!..

И лег на пол ничком, к порогу поближе. А вдруг ногой зацепятся?

– Помогите! Помогите!..

Кто первым вбежал в комнату, он сразу не понял. Судя по шагам – охранник, а если по голосу – сам господин Виклих.

– Verdammte Scheisse! Schwanzlutscher! Убью мерзавца!..

А вот и второй…

– Унтерштурмфюрер! Вода! Вода в ванной… Ведро… Только бы обои не занялись. Beschissen! Я мигом…

Чья-то подошва больно отдавила ладонь, но Локи даже не пошевелился. Schwanzlutscher, говорите? А вот сейчас поглядим!

В ванной уже шумела вода, возле окна кто-то громко топал ногами, не иначе занавеску затаптывал. Локи мельком пожалел, что с ним нет ножа. Это у Армана-дурачины нервы тонкие, а он и оскоромиться может.

Сейчас? Сейчас!

Он взлетел над полом и, не оглядываясь, прыгнул в темный дверной проем. Направо! У входа в ванную он увидел силуэт с ведром…

– Verpiss dich!

…И, не раздумывая, двинул охранника ногой в пах.

Дверь!

Меня не запрут

Подвальные своды,

Напраснейший труд —

Мне вдоволь свободы!..


Дверь – самое слабое место плана. Ее могли запереть на ключ изнутри, и тогда все напрасно. Открыл бы, но лишней пары минут ему никто не даст. Однако, подумав, рассудил: едва ли. От кого запираться? Он-то и так в комнате под замком. Значит, либо и в самом деле замок-«американец», либо…

Ладонь скользнула по двери. Сейфовый, с кнопкой внизу и… И задвижка.

Раз! Два! Три!

Ведь мысли – что бомбы:

Засовы и пломбы

Срывают подряд:

Нет мыслям преград!


Уже на лестничной площадке он обернулся и от души врезал ногой по двери. Получи, fotze!

* * *

Ему везло еще долгих три минуты. Локи успел спуститься вниз, прыгая через ступени, крикнуть растерянному привратнику: «Звоните пожарным!», отворить дверь подъезда и даже сделать несколько шагов по тротуару. Стоявший слева черный автомобиль он заметил слишком поздно – как и две метнувшиеся к нему фигуры. От первого удара уклонился, второй сбил с ног…

* * *

Когда дверь камеры открылась, он заставил себя встать. Лежал на полу, поэтому пришлось цепляться ладонями за нары. Тела почти не чувствовал, но все-таки сумел удержаться на ногах.

– Локенштейн? На выход с вещами!

Трое в черной форме. Лица пустые, равнодушные, в глазах – оловянный блеск. Локи успел удивиться. Вещи? Какие у него вещи? Но потом вспомнил: так здесь принято. Если с вещами, значит – конец.

Его торопили, но идти было трудно, тогда двое взяли под руки и потащили. Коридор, запертые двери камер, лестница, площадка, еще лестница… Что за тюрьма, он так и не понял, но точно не Плетцензее. Потолки ниже, «черная» охрана, и решетки на окнах другие.

«Колумбия», что в Темпельгофе? Впрочем, какая разница!

…Снова площадка, запертый решеткой коридор, лестница, уже поуже.

Дверь…

Когда понял, что он в подвале, хватило сил не закричать от страха. Может, здесь тоже камера – особая, секретная, для таких, как он? Но Локи уже понимал, что привели его сюда не за этим.

И только когда ткнули коленями в бетон, он заплакал. О таком Локи слыхал. Сейчас приставят к затылку пистолет… Нет, не к затылку. Стреляют в углубление между затылком и шейным позвонком, сила выстрела отбрасывает тело вперед, чтобы черная палаческая форма не испачкалась кровью.

Секунды текли, стоявшие рядом молчали. Шея заледенела, затылок пульсировал болью. Он вдруг подумал, что на его месте король, из-за которого приходится умирать, вел бы себя как-то иначе. Сказал бы правильные слова – или даже песню спел про мысли, ставшими птицами…

– Теперь вы поняли, Локенштейн, что за все приходится платить?

Чужие слова прозвучали, словно «Лазарь, воскресе!» Лонжа встрепенулся, стряхивая смертную оторопь. Да-да, он все понял, он виноват, он будет послушным! Только не убивайте, не убивайте, не убивайте!..

– А я не жалею!

Прикусил язык – поздно. Сказано!

И снова секунды, долгие-долгие, каждая – словно целая жизнь. Наконец, другой голос негромко заметил:

– А вы знаете, господа, парень мне нравится. Поднимите его!

Ноги не чуяли пола, расползались, сгибались в коленях, но все же он сумел устоять. Чье-то лицо, немолодое, с моноклем в глазу, приблизилось, дохнуло дорогим табаком.

– Нам ведь нужен король, а не слизняк? Вот вам, господа, и король!

4

Она проснулась на рассвете, привстала, бросив взгляд на циферблат настенных часов. 4.25… Вытерла пот со лба, поправила подушку. Сон уже уходил, оставляя после себя мелкие, быстро тающие обломки. Коридор старого дома, двери, комнаты, в которые нельзя войти, люди, которых она помнила живыми. Сон повторялся вновь и вновь, не помогали ни снотворное, ни чай с тремя ложками меда. Привычно заныл затылок, и Пэл решила выпить первую таблетку не после обеда, а утром. Усиленная доза, пока еще выручает…

…Вставать еще рано, но о том, чтобы заснуть не было и речи. «Худышка! Мисс Худышка!..» Зачем вновь и вновь напоминать, она и так знает!

Нет, хватит! Надо срочно подумать о чем-то другом, отвлечься, сон – всего лишь сон, небывалая комбинация бывалых впечатлений, страх разума и поиск выхода. Она по-прежнему открывает двери, ищет, надеется…

Отвлечься… А на что? Выбор невелик: окно, акварели не стенах, циферблат, люстра… Люстра? А почему бы и не люстра? Та, что в комнате ей не нравилась, бронза с хрусталем, пошлый ампир. Но люстра может быть и плоской, словно тарелка, белое стекло и… И павлиньи перья? Да, павлиньи перья, зеленое с синим и желтым…

Джованни, ее единственный любовник, был славным парнем, хотя познакомился с приехавшей в Париж англичанкой из соображений сугубо меркантильных. Есть такая профессия – заезжих дам утешать. После диагноза и тяжелого разговора с мужем хотелось… Нет, ничего уже не хотелось. Последней каплей стал анонимный звонок. Мягкий вкрадчивый голос сообщил, как зовут любовницу мужа, и где они с Генри Сомерсетом встречаются. Если это и была интрига, то не слишком удачная. Ничего проверять Пэл не стала. Собрала чемоданы, купила билет до Парижа и… встретила Джованни.

Гостиничный номер с плоской белой люстрой приютил их на несколько дней. Но запомнились главным образом павлиньи перья. Джованни тяжело дышал, рычал, даже пытался кусаться – а она молча смотрела в потолок. Зато итальянец был весел, рассказывал забавные истории и даже пытался петь, изрядно фальшивя. Потом они пару раз сходили в кино, посмотрели «Атаку легкой бригады» с Эрролом Флинном и Оливией де Хэвилленд, а потом съездили в Версаль. Под конец парень явно что-то понял и, кажется, обиделся. На прощание она подарила ему золотую сигаретницу с изображением павлиньего пера.

Больше, пожалуй, люстра ни о чем не расскажет…

Или нет?

А если такую люстру повесить над Европой – стальную, огромную, защищенную пулеметами и скорострельными пушками? Летающий авианосец – и сотня реактивных самолетов, острых стрел, оставляющих после себя дымный след? С земли не достать, «люстра» может парить на высоте до двенадцати километров, самые лучшие истребители в такой дали станут сонными осенними мухами. Объект «Polaris» – «Полярная звезда».

«Мы не пугаем вас, леди Палладия, лишь предупреждаем. «Полярная звезда» будет достроена приблизительно через год. Может, за этот срок вы сможете найти какое-нибудь противодействие, но это будет сложно. Руководство Клеменции официально заявило, что объект необходим для принуждения к миру в случае весьма вероятного силового конфликта в Европе. Такой уж у нас язык! «Мир» означает «война», «свобода» – тотальный контроль над телами и душами. Мы, Цех Подмастерьев, с этим не согласны, потому и оказались вне закона. Сейчас наши интересы совпадают. Если армия Клеменции высадится в Европе, возможности сопротивления режиму резко уменьшатся…»

Фотографии ей тоже показали. «Люстра» оказалась не круглой, а больше напоминала гладильную доску. Пока она далеко, на орбите. Строительство идет на объекте «Монсальват», тоже гладильной доске, но во много раз большей.

Когда мистер Грин отвез ее домой, Пэл хотела тут же телеграфировать дяде, но в последний момент передумала. «А поверят, еще хуже, начнется паника. Инопланетяне! Уже здесь!» Дядя Винни – тоже человек, и не просто человек, а целый вулкан. Если вулкан вдруг запаникует…

Рано! Сначала она все, все проверит…

На часах – 4.40. Прислуга еще спит, но кофе она сможет сварить сама. А ровно в 5 утра надо включить радиоприемник, «Свободная Германия» будет передавать утреннюю сводку новостей.

Клеменция – союзник Рейха. Дядя Винни ищет союзников на Венере. Цех Подмастерьев пока еще предпочитает остаться нейтральным.

Но это пока…

Пэл встала с кровати резко, рывком. Кофе! Новости! Свежая почта!

Она еще жива.

* * *

Каждой уважаемой семье положен свой позор, скелет в шкафу и паршивая овца. У отца овцой стал младший брат, картежник и гуляка, у мамы – сестра, тоже младшая. О беспутном дяде Джоне, сгинувшем где-то на юге Штатов, Пэл почти ничего не знала, зато тетя Адмиранда стала черной грозовой тучей, осенявшей детские годы. «Обязательно доешь манную кашу, Палладия, а то станешь такой, как твоя бедная тетя!» Призрак страшной тетушки не отпускал, даже имя пугало. Ад-ми-ран-да! Кто же так ребенка назовет?

В имени и заключалась вся беда – по крайней мере, по мнению старших родственников. «Достойная Восхищения» – вызов и даже соблазн. Кем девочка станет, когда вырастет?

Тетя Адмиранда выросла «флаппером». Слово звучало еще хуже, чем имя. Тетя Хлопушка! А если возьмет и взорвется прямо за обедом? Впрочем, к обеду ее никто не приглашал, не звал в гости, познакомиться же довелось только в школе, на каникулах, в замке у дедушки, когда Пэл уже исполнилось шестнадцать.

– Привет, мелкая! – обратилась к ней незнакомая худая женщина в розовом с блестками платье-«паллулле» и шляпке «клош». – Ты наверняка Палладия, тебя все годы от меня трогательно прятали… Ну, будем знакомы! Я – Мири.

Щелкнула миниатюрной сумочкой и заговорщицки подмигнула:

– «Кокс» будешь?

А еще через год «кокс» уложил тетю Мири в клинику, очень и очень надолго. Вновь увиделись только на свадьбе. Будущий муж, не осведомленный о тонкостях семейных отношений, включил будущую родственницу в число приглашенных.

Пэл отпустила такси, достала из сумочки телеграмму. «Настоятельно рекомендую…» Супруг, истинный дипломат, умел выбирать выражения. «Настоятельно рекомендую» – нахмуренные брови, резкие складки у губ…

Ре-ко-мен-ду-ю!

Нужный дом рядом, закопченная шестиэтажка конца прошлого века. Ньюхэм – не самый престижный район Лондона. Тетя Мири, растратившая все, что у нее когда-то было, снимает однокомнатную квартирку на третьем этаже.

«Настоятельно рекомендую взять с собой тетю». Замужней леди в зарубежной поездке обязательно положена компаньонка. Муж, конечно, имел в виду совсем другую тетю – свою родную сестрицу, надменную старую деву, от одного вида которой Пэл становилась не по себе…

Телеграмму спрятала. Туда! Подъезд, что слева, рядом с угольной кучей.

Только бы тетя Мири была трезвой!

* * *

– Ты меня пугаешь, мелкая! Надеюсь у тебя все в порядке? Но если тебе надо спрятаться, охотно составлю компанию. С детства мечтала устроить перестрелку с полицией!

Были «флапперы», буйные дети 20-х – да все вышли. Блейзеры цвета морской волны, сапоги-«веллингтоны», брюки-«оксфордские мешки», цветные банданы, «итонская» стрижка… Где оно все? Ушло, сгинуло навсегда. Скромное серое платье, туфли на низком каблуке, ни единого кольца на пальцах. И только на губах, вызовом и давней памятью – «лук Купидона», яркий след дорогой помады.

Если мельком взглянуть – молодящая старуха. А ведь тете едва-едва за сорок.

– В порядке. Прятаться, тетя, не будем, лучше убежим.

Пэл втянула воздух носом. Пахло кофе и свежей сдобой.

– Не намекай, – тетя Мири поморщилась. – Три дня без бутылки. Хотела сегодня душу отвести, но получила твою телеграмму.

Крепко взяла за руку, потянула за собой.

– Пошли! Все расскажешь!..

Все? Пэл прикинула, что будет если свести тетю Мири с мистером Восьмым. Наверняка, взрыв на высоте три мили.

Хлопушка!

* * *

– Я Уинстону не верю. Во всей Европе он – единственный, кто хочет войны – на пару с заокеанским мистером Рузвельтом. Гитлер всем плох, но воевать не будет, поостережется. А твоему дяде нужна его собственная Мировая. Вообразил себя богом Войны. Так ему при случае и передай!

Пэл не перебивала, слушала. То, что тетя Мири интересуется политикой, стало для нее в свое время сюрпризом. Не первым и, вероятно, не последним.

– Тетя! Потому-то мне и нужно съездить во Францию, а потом в Германию.

Непутевая родственница глубоко затянулась длинной ароматной сигаретой и внезапно подмигнула, как в их первую встречу.

– Джентльмен никогда не станет шпионом, но охотно выполнит личную просьбу министра иностранных дел. Он не крадет секреты, а добывает информацию… Но почему не послали твоего мужа?

Пэл замялась, но ответила честно.

– Потому что я состояла в «Британском союзе фашистов» сэра Мосли, а он – нет. Я выступала против отречения его величества Эдуарда VIII, а мой супруг предпочел отмолчаться. В Берлине меня выслушают, а ему только улыбнутся… А еще потому, что мне это очень интересно.

Тетя Мири наивно моргнула:

– Зачем такие сложности, мелкая? Заведи себе любовника – или любовницу. А лучше двоих сразу, они будут постоянно ссориться, и ты получишь маленькую, но самую настоящую Мировую войну… Кстати, какие сейчас правила насчет перевозки оружия? Можно купить во Франции, но я, знаешь, привыкла к доброму старому Веблей № 2.

Стряхнула пепел в пустую чашку, наклонилась ближе.

– А любовника мы еще с тобой заведем. Хочешь – одного на двоих?

5

– Герр обер-лейтенант! Гефрайтер Рихтер по вашему приказанию прибыл!

«Осмелюсь доложить!» – не для этого случая. Не поймут, а если поймут – не оценят.

Учебный класс, длинные столы, плакаты на стенах, стенды, витрины… Тут он еще не бывал. И не стремился, но – вызвали. Выдернули прямо из танка, даже осмотреться не дали. А танк успел понравиться. Почти как настоящий: большой, свежевыкрашенный, с гусеницами…

Только мотора нет. Не «сдох», а вообще.

– Новенький, значит?

Унтер в углу – просто унтер, учебный мастер. А вот офицер – это серьезно. Обер-лейтенант Кайпель по кличке Скальпель, заместитель ротного.

– Ну, поглядим, кого к нам прислали…

Скальпель? А похож! Худой, невысокого роста, впалые щеки и нос с горбинкой. К ротному относились как к стихийному бедствию, этого же откровенно не любили. Придирчив, въедлив и зол, три в одном.

Скальпель, словно желая подтвердить репутацию, подошел ближе, прищурился.

– Что за строевая стойка, гефрайтер? Выше подбородок, выше!.. Завтра лично выведу на плац! А пока…

Кивнул унтеру. Тот, не сказав ни слова, сдернул покрывало с крайнего стола.

– Вы теперь сапер, гефрайтер. Знаю, откуда вас прислали, но чудеса иногда случаются… Что вы видите?

Лонжа шагнул ближе. Бравый солдат Швейк на его месте непременно бы отрапортовал: «Осмелюсь доложить! Это, стало быть, железо». Но обер-лейтенант Скальпель – не подпоручик Дуб.

– Самая дальняя – Tellermine 29, легкая танковая мина, четыре килограмма разрывного заряда, тротил или мелинит. Три взрывателя ZDZ 29, один может быть использован, как элемент неизвлекаемости. Ближе – Sprengmine 35, выпрыгивающая осколочная мина кругового поражения, вес разрывного заряда – до 500 граммов, дальность – 15–20 метров…

– Достаточно, – Скальпель поджал губы, задумался на миг. – Какие извлекали лично?

Солгать? А зачем? Синий «винкель» ему в любом случае обеспечен.

– Итальянские, «TS». Номеров не помню, одна на гайку похожа вторая с усами.

Заместитель командира роты покосился на унтера. Тот молча указал на один из столов.

– Щупом работали?

– Так точно!

В разбитом бомбами Вильяверде, южном пригороде Мадрида, все время лили дожди, земля превратилась в холодную мокрую кашу, а с минами в их 1-м Немецком батальоне 11-й интернациональной бригады умели управляться только четверо и то теоретически. Командование задумало очередной контрудар, приходилось работать ночами. Проходы расчистили. Двоих из группы похоронили на ближайшем кладбище у развалин храма.

– В Вайсрутении с минами не сталкивались?

Лонжа пожал плечами.

– Наша рота – нет. Двигались быстро, русские не успевали ставить заграждения.

Обер-лейтенант согласно кивнул. Наверняка уже успел поговорить с «дезертирами».

– Дело в том, Рихтер, что всем новичкам полагается пройти через… Ну, скажем, крещение. Для тех, кто взрыватель от зажигалки не отличит – обычное минное поле, щуп в руки и вперед. То, что мины бутафорские, новичок начинает понимать где-то на середине. Но вы – иное дело…

Унтер, не дожидаясь команды, прошел к самому дальнему столу и снял покрывало – не полностью, только с краю.

– Взгляните, гефрайтер!

Что лежит на столе, он узнал сразу – снаряд от крупповской гаубицы образца 1913 года. Но с ответом не спешил. Подошел ближе, всмотрелся… Корпус проржавел, однако желтую полосу различить еще можно. В училище он видел такие лишь на рисунках в учебнике. Откуда только взяли?

И почему – ржавый?

– Химический снаряд 1917 или 1918 года. Судя по желтой полосе – иприт…

– Фосген, – негромко поправил Скальпель. – Корпус, понятно, пустой, но если начинка была на месте, рискнули бы вы взять его в руки?

Лонжа вновь поглядел, но уже очень внимательно. Сапер, как известно, ошибается два раза, первый – когда надевает погоны…

– Рискнул бы, герр обер-лейтенант, но только в противогазе. Этот снаряд не снаряженный, без взрывателя. Сам по себе не взорвется, однако в корпусе могут быть повреждения. Кроме того, возможна утечка через отверстие для крепления взрывателя.

И не удержался.

– Такие снаряды положено хранить только в ингибирующей смазке. Это – ржавая смерть!

Скальпель негромко рассмеялся.

– Что, проняло? Нет, это еще не смерть!

Покрывало сползло на пол. Рядом с первым снарядом – второй, почти такой же. Почти…

– А вот это – смерть!

Прошел быстрым шагом к центру комнаты, поманил к себе унтера.

– Захватите все документы и возьмите с собой еще двоих, из самых надежных. Гефрайтеру Рихтеру выдайте противогаз… Ну, что новенький, пора креститься! В нашей крепости есть одно очень глубокое подземелье…

Лонжа вспомнил рассказ камрада-фельдфебеля. Нижний уровень…

Смерть, вечная спутница, неслышно стала рядом.

«Я здесь, мой Никодим!..»

* * *

Страшное начиналось совсем не страшно, напротив, буднично, даже скучновато. Вначале он долго ждал возле учебного корпуса, стараясь думать о совершеннейших пустяках. Вспоминал училище, где первогодков тоже полагалось «крестить», но до этого еще следовало дотянуть. Согласно неписанной традиции с новичками первую неделю не разговаривали – на них орали по поводу и без всякого повода. К собственной койке приходилось идти, словно на плаху.

И в Горгау – традиции. Новые соседи сразу предупредили: форму «старой соли» он надевать пока права не имеет, даже если начальство прикажет. Взыщут – терпи. Когда можно будет, сообщат, только случится это не очень скоро.

Новенький! Ничего не попишешь.

Наконец, вокруг все зашевелились, появился знакомый унтер с большой папкой подмышкой, затем два незнакомых сапера, вероятно из первой роты. Пришел и Скальпель. Построил в колонну по двое и – марш!

Двинулась, как Лонжа и предполагал, к складам, массивным двухэтажным корпусам, построенным, судя по виду, даже раньше, чем казарма с орлом над дверями. Перед Семилетней войной в Горгау находился главный тыловой магазин прусской армии. Потом склады пополняли, старое имущество списывали, однако среди старожилов ходила легенда о заброшенном «старом уголке». Якобы в одном из подземелий чудом уцелел военный запас времен войн с Наполеоном: мушкеты, бочки с порохом и даже древние пушки. Самые знающие добавляли, что где-то там спрятана и воинская казна, исчезнувшая накануне капитуляции 1806 года. Ворвавшиеся в крепость солдаты Бонапарта нашли только сундуки с медью.

У складских ворот снова пришлось ждать. Обер-лейтенант куда-то исчез, и можно было без помех осмотреться. Со времен Наполеона многое изменилось, появились рельсы, прямо возле ворот стояла большая платформа, укрытая брезентом, рядом с ней погрузчик с подъемным краном. Два года назад, когда в Берлине было решено вывести из крепости гарнизон, остатки имущества принялись эвакуировать. Дело вначале пошло быстро, однако затем все застопорилось.

– Здесь это и случилось, – негромко сказал один из саперов. – Прямо у ворот, когда химию с платформы сгружали.

– Scheiße! – откликнулся второй!

Подумал и добавил скучным голосом:

– Эх, перекурить бы!

– Отставить! – сурово заметил унтер. – Ничего не случилось! Ни-че-го!

…Снаряды с фосгеном завезли в крепость летом 1918-го. Весеннее наступление на Западном фронте не удалось, и Верховное командование лихорадочно готовило новый удар на начало осени. Химических снарядов требовалось много, запас накапливался на тыловых складах. Вначале все шло штатно, снаряды с желтой полосой поступали, как и полагается, в смазке, отдельно от взрывателей. Однако весенний опыт показал, что сборка снарядов в полевых условиях сильно задерживает темп стрельбы. Новые партии стали приходить уже полностью снаряженными.

Наступление не состоялось, «черный день» германской армии перечеркнул все надежды. Снаряды с желтой полосой остались ждать своего часа.

Ничего не случилось… Два года назад здесь, у ворот склада погиб целый взвод. В тот день кто-то излишне смелый отдал приказ грузить снаряженные боеприпасы. Наказывать было некого, излишне смелый умер вместе с остальными.

– Готовы? – вынырнувший словно из-под земли Скальпель окинул внимательным взглядом подчиненных. – Противогазы проверили? В колонну по одному! Шаго-о-ом!..

* * *

Ничего страшного не было и дальше. Огромный проход, освещенный неярким электрическим светом, рельсы посередине, слева и справа запертые стальные двери. Вначале пол был ровный, но уже через сотню метров начал заметно понижаться. Проход уводил в самую толщу земли. Двери сменились воротами, рельсы раздваивались, от основного пути отходили небольшие ветки, а путь вел все дальше, пока не уперся в тупик. Но проход не кончался и здесь, раздваиваясь вместе с рельсами на два ответвления. Обер-лейтенант, шедший первым, уверенно свернул налево.

Снова спуск, уже не такой пологий. Электричество еще горело, но ламп стало заметно меньше. Тени в углах загустели, надвинулись со всех сторон, словно желая преградить путь. Люди молчали, лишь сапер, шагавший впереди, время от времени гулко вздыхал. Лонже на миг почудилось, что он снова в «кацете» только опустевшем, брошенном. Никого и только несколько чудом уцелевших бредут бесконечной дорогой из ниоткуда в никуда.

…Я там, где свет немотствует всегда и словно воет глубина морская, когда двух вихрей злобствует вражда. То адский ветер, отдыха не зная, мчит сонмы душ среди окрестной мглы и мучит их, крутя и истязая…

Почти не заметны шаги, даже вздохов уже не слышно. Последняя лампочка осталась далеко позади. Тьма нахлынула, объяла со всех сторон, поднялась до самой души…

– Стой!

В стену ударил луч фонаря, высветив ровный четко очерченный круг. Унтер протянул руку. Негромкий щелчок, и прямо над головами вспыхнула лампочка. Лонжа удивился было, но быстро сообразил. Для того и не включают, чтобы никто близко не подходил.

– Ста-а-ановись!

Строй – всего три человека, гефрайтер Рихтер, ростом невысок, на левом фланге. Обер-лейтенант Скальпель взял переданный ему унтером тощий журнал, развернул.

– Внимание! Сейчас все распишутся за правила техники безопасности. Они просты: ничего руками не трогать и ни при каких обстоятельствах не снимать противогаз. Со мной пойдет гефрайтер, остальным – ждать у входа. В случае появления посторонних – задержать, можно с применением силы. Вопросы?

Не дождавшись таковых, достал из планшета автоматическую ручку.

– Приступаем!

Потом была проверка противогазов, затем Лонже вручили электрический фонарь и велели светить под ноги. Еще один фонарь взял унтер. Скальпель еще раз оглядел подчиненных, нахмурился.

– Газы-ы-ы!..

Маска на лице – и мир распался на два маленьких круглых оконца. В гофрированный трубке, ведущей к фильтру, зашумел невидимый насос.

Ш-ш-шух! Ш-ш-шух!

Вначале открылась первая дверь, впуская людей в квадратный тамбур, где горела еще одна лампа, потом унтер запер первую дверь, подошел ко второй, начал возиться с ключами…

Ш-ш-шух! Ш-ш-шух! Ш-ш-шух!

Наконец, и эта дверь отворилась. Шедший первым Скальпель дернул рукой, указывая саперам место у входа. Те, не имея возможности ответить, молча кивнули.

Ш-ш-шух!

Лонжа шагнул ближе к обер-лейтенанту и включил фонарь. В огромном кирпичном подвале горел свет, но слишком слабый, видно всего на несколько шагов. Офицер вновь махнул рукой, указывая дорогу.

Ш-ш-шух! Ш-ш-шух!

Лонжа прошел несколько метров, глядя под ноги, на старый цементный пол, затем посмотрел прямо перед собой и увидел кусок старого брезента. Удивился, поднял фонарь повыше и высветил ряд деревянных ящиков в зеленой краске. Нижний ряд, все прочее под брезентом. Не утерпев, посветил в сторону – там оказался огромный стеллаж. Ящиков не было, снаряды лежали прямо на железе. За стеллажом угадывался еще один…

Снаряженные снаряды. «Компаус», если на здешнем сленге.

Ш-ш-шух!

Унтер легко ударил его по плечу, и Лонжа отвел фонарь. Скальпель тем временем, откинув брезент, протянул затянутую перчаткой руку к покрытому старой краской дереву, но касаться не стал. Унтер-офицер достал из папки какой-то листок, поднес к глазам, затем показал офицеру. Тот, кивнул, палец скользнул ниже…

Ш-ш-шух! Ш-ш-шух!

Лонжа подумал было, что на этом дело и кончится. Ошибся – все только-только начиналось.

* * *

Противогаз он снял в подземелье, но по-настоящему отдышаться смог только во дворе. Перед глазами все еще плавал серый сумрак, рассеченный электрическим огнем. Желтый свет – и желтый цвет полосок на старых ржавых снарядах. Сколько их там, внизу, он не решился даже сосчитать. Стеллажей более двадцати, и еще ящики, один штабель у входа, два в глубине…

– Гефрайтер, вы что, заснули?

Он наконец-то очнулся. Ясный день, сквозь тучи пробивается неяркое осеннее солнце, у складских ворот разгружают грузовик, незнакомый фельдфебель распекает попавшегося под руку сапера. Жизнь, как она есть.

Вот и герр обер-лейтенант. Один – когда остальные успели уйти, Лонжа даже не заметил.

– Слишком много суетились, Рихтер. Но для начала сойдет. В следующий раз позвать – или предпочтете поработать на кухне?

Лонжа заставил себя усмехнуться.

– Зовите!

…Перед отбоем соседи по казарме, о чем-то посовещавшись, приказали ему надеть форму цвета «старая соль».

6

Локи проснулся от боли, застонал и не без труда разодрал веки. В глаза ударил непривычно яркий свет. От удивления он даже привстал, и только тогда понял. Солнце! Пусть и невелико в камере окно, пусть и решетками забрано, а все равно светит.

Значит, жив!

Сполз с нар, не без труда добрел до «параши» по пути пытаясь понять, что ему на этот раз отбили. Ныло все, от макушки до пяток, но кости вроде бы целы и мысли, пусть и без всякой охоты, шевелятся под черепной крышкой.

Вернулся, сел на серое тюремное одеяло и вновь огляделся, на этот раз основательно. Камера та же, но что-то в ней не так. Стены на месте, и потолок, и обитая железом дверь с «глазком». А что неправильно? Неправильно – солнце. Если встало, если не поленилось в окно заглянуть, значит на дворе белый день. Спать в тюрьме полагается только ночью, утром же – побудка, проверка, завтрак, в конце концов.

К нему даже не зашли. Хорошо это или плохо?

Подумал еще, поскреб затылок (между затылком и шейным позвонком – бр-р-р!) и решил: хорошо! Если дали отлежаться, значит, не только жив, но и живым требуется. Надолго ли, иной вопрос.

И еще одно «не так». Камера маленькая, на четверых, нары в два этажа, а он – единственный квартирант. Воздуха больше, но и опаски тоже. А еще…

Встал, сделал шаг вперед, наклонился. А это чье добро? На соседних нарах – книжки, одна толстая, вторая же наоборот, не книга даже – брошюра. На толстой переплет кожаный и название тиснением золотым: «Юридические основы власти монарха».

Ага! Все-таки он им нужен!..

На малый миг Локи закрыл глаза и вновь увидел замковую стену, острый силуэт молнии, черный плащ на плечах того, кто улыбался буйству стихии.

«Вот вам, господа, и король!»

Книжки оказались совсем разными и не только по размеру. Первая еще в прошлом веке вышла, причем в Берлине. И автор указан – Рудольф Иеринг, профессор и доктор юриспруденции. Вторая же, тонкая, без автора и места издания, лишь год обозначен – 1937-й. На обложке герб с двумя львами и незнакомый флаг в два цвета, белый и голубой.

«Бавария и Европа».

Локи помотал головой, подгоняя ленивые мысли. Ерунда! Никакой Баварии сейчас нет, Арман-дурачина, все подробно растолковал. Поделили ее на области и конституцию отменили. Сам фюрер распорядился! А она, Бавария, выходит, есть?

Перелистал, дошел до предпоследней страницы и только тогда сообразил. Вот о ком книжка-то!

«Август, Первый сего имени, Король Баварский, Герцог Франконский и Швабский, Пфальцграф Рейнский, а также иных земель владетель и оберегатель…»

…Цирк любит, слушает джаз да ко всему еще и король!

Увлекся, принялся читать с первой страницы да так до последней и дошел, благо страниц всего два десятка. Как раз вовремя – железная дверь со скрипом отворилась.

– Локенштейн? На выход!..

Он почему-то совсем не испугался. Хотели бы убить – не стали бы книжки про королей подбрасывать.

* * *

– А на что вы рассчитывали, Локенштейн? Полиция за вами следила, вас бы и так арестовали…

Допросчика он узнал сразу, хоть тот теперь был без монокля. В штатском, очень серьезный, годами за пятьдесят, и благородство на лице готическими литерами прописано. Такому только при королевском дворе службу нести.

– …Взяли бы с поличным, прямо в номере. А дальше что?

На подобный вопрос у вора ответ один: «А не ваша это, господин хороший, забота!» Но тут случай особый, и Локи ответил честно:

– Ни на что не рассчитывал. Знал, что возьмут рано или поздно, судьба у меня такая. И не беда. В тюрьме ума бы набрался, знакомства нужные свел, может, и на дело бы новое вышел, чтобы настоящее было, серьезное!..

Даже улыбнулся, хоть и болели разбитые в кровь губы. Тюрьмой его не напугать, тюрьма для вора – дом родной.

Допросчик выслушал до конца, но тоже с улыбкой, очень даже ехидной.

– Серьезное? – дернул тонкими бровями. – Это на какую, извините, сумму? Миллион? Десять миллионов?

Локи задумался, не зная как ответить. Огрызнуться? Но этот ехидный его, считай, от верной пули спас – той, что между затылком и шейным позвонком.

– Миллион мне не осилить, но тысяч пятьдесят взял бы, если по-умному подойти. На пару лет бы хватило, а там и новое дельце бы подвернулось… И, простите, как мне к вам обращаться?

Тот, кто сидел за столом, словно не услышал. Задумался о чем-то о своем, даже голову в сторону отвернул. Подождал пару минут и только затем встрепенулся.

– Что? Как обращаться? Ну, скажем, «господин комиссар»…

Хорст не поверил. На полицейского комиссара этот человек ничем не походил. А какие еще бывают комиссары? Которые в России?

– …А по поводу вами сказанного, могу предложить вот что.

На стол легла чековая книжка. «Комиссар» достал ручку, снял колпачок.

– Давайте подсчитаем, Локенштейн. На суде вы получили бы никак не меньше трех лет и только потом смогли провернуть свое дело. Сейчас я выпишу чек на… Не будем мелочиться, на семьдесят тысяч марок…

Локи громко сглотнул.

– Это за четыре года вашей жизни.

Пальцы сами собой принялись загибаться. 1937, 1938…

– До конца 1941-го, – «Комиссар» еле заметно улыбнулся. – Но, может, и на бóльший срок. В общем, до самого конца войны.

Пальцы сковало льдом.

– А разве мы… Разве мы воюем?

Улыбка исчезла – словно тряпкой стерли. «Комиссар» наклонился вперед.

– Будем воевать, Локенштейн! Непременно будем! И это еще один аргумент. От мобилизации вы не укроетесь, брать станут всех, невзирая на справки, хуже, чем в 1918-м. Или окопы – или лагерь. А так вы будете на службе, неплохой и очень денежной.

Про будущую войну Локи и сам догадывался. Иначе, зачем столько оружия клепать? В селах, поговаривают, уже карточки на продовольствие вводят, скоро и в городах начнут. Если и в самом деле грянет, можно и в Вермахте устроиться, к кухне и складу поближе. Но это уж как повезет, а его везение, считай, кончилось.

Семьдесят тысяч? Да он и на половину согласен.

Ой!..

Проклятая спица вновь вонзилась в живот. Зачем половина? Эти штукари его бесплатно закопают – под ближайшим заборчиком. Так «быки» стукачей вербуют: сперва лупят смертным боем, потом денежкой перед носом трясут. А чем кончается? Хорошо, если просто на нож сядешь, без мучений.

«Комиссар» – умен дядька! – что-то почуял. Сунул руку в карман и – раз! Вот и знакомый монокль в глазу…

– Думаете, обманем? Не верь, не бойся, не проси, знаю! Я мог бы сказать, Локенштейн, что выбор у вас не слишком велик, но вам это и так известно. Лучше подумаем вместе…

Спица превратилась в раскаленную кочергу, но Хорст постарался не подать виду. Согласиться, может, и придется, но… Не сразу! И уважения больше, и что-то полезное услышать можно.

– Август Виттельсбах – опасный враг Рейха. Его коронация может сплотить наших врагов и вызвать неприятности с соседями. Виттельсбах арестован. И что теперь? Ликвидировать?

Локи невольно поежился. «Комиссар» смотрел прямо в глаза, и он понял, что придется отвечать. Может, просто кивнуть? Но этот, с моноклем, предлагает подумать…

Подумать? Короли – они, конечно, тоже люди и так же, как все, смертны. Король умер… А что дальше? В фильме про это было.

– Если его, Виттельсбаха, тихо пристрелить, для всех он живым останется. А если убить… Король умер – да здравствует король! Правильно? И нового короля снова ловить придется. А вдруг он, новый, похитрее, окажется?

«Комиссар» откинулся на спинку стула. Монокль блеснул нежданным огнем.

12

 «Гермафродит» – пушечно-пулеметный танк.

Аргентина. Локи

Подняться наверх