Читать книгу Авантюра «Крым» - Андрей Васильевич Шульга, А. В. Шульга - Страница 3

Глава 3

Рядом с блиндажом разорвался снаряд. В блиндаже как всегда запахло тротилом и пылью. Полковник Устюгов поднялся со своего топчана. Позади за окопами послышалось еще два взрыва. Слышалось сплошное завывание летящих снарядов. Встав, прошел к левой стене, где стояло помойное ведро, стал мочиться в него, громко проговорил, не скрывая отвращения: «Товарищи обзавелись артиллерией».

Рядом разорвался еще один снаряд, полковник сплюнул в ведро, подошел к топчану у противоположной стены, скинул с лежащего на нем шинель.

– Князь! Магомед!

Магомед – чеченский князь, потянул на себя шинель и недовольно пробурчал.

– Дайте выспаться, полковник. Я всю ночь в тылу у красных загуливал.

– Я вам удивляюсь, князь, красные нас бомбардируют, а вам до этого нет дела.

– Иван Алексеевич , дорогой, вы же знаете мою точку зрения по этому поводу.

– Да конечно, если Бог придет и заберет тебя, то какая разница где. Главное – не кланяться врагу, трусости и глупой смерти. Что – то в этом есть.

Стряхивая с себя пыль в блиндаж вошел капитан Алешин, доложил:

– Господин полковник, красные готовятся к наступлению, нам приказано опрокинуть их.

– Как командующий отреагировал на мою болезнь?

– Он все понял, он ведь вас любит. Попросил вас впредь не злоупотреблять.

На улице стихла артиллерийская подготовка, послышались крики.

– Красные пошли в атаку! Советы идут, их мать!

Заработали пулеметы. За всю свою военную карьеру полковник Устюгов хорошо знал весь сценарий боевых действий: заработали пулеметы – значит время еще есть на приказы.

– Капитан Алешин, приказываю вам, выводите из балки сотню Астафьева, я сам их поведу.

Магомед повернулся к полковнику: «Иван Алексеевич, дорогой, зачем рисковать собой?»

Устюгов уже застегивал портупею на мундире.

– Князь, вы же знаете – я боевой офицер и люблю как и вы загулять, хочу развеяться.

Магомед поднялся на ноги.

– Я с вами.

– Отдыхайте, князь. Вы и так хорошо потрудились ночью.

– Вы, господин полковник, не только командир, но и мой друг! Для меня честь быть в бою рядом с вами.

Они вышли из блиндажа, солнце было в зените. Устюгов зажмурился, на ходу крикнул:

– Митрофан, коня!

Сидя на мешках с вещами в татарской арбе, запряженной в тощую корову, Елизавета Болобанова, дочь знаменитого фабриканта Болобанова Кирилла Митрофановича, с тоской в очередной раз посмотрела на длинную вереницу беженцев, как и они идущую впереди. Подумала: «Вот она – вся та Россия, которая бежит от своих слуг и крестьян, от своего народа, считая себя сливками, элитой этой России. Сами себя обрекли на скитания и унижение». Она не могла забыть пьяное лицо ротмистра, который со своими солдатами отнял у них лошадь возле перекопа. Конечно, лошадей отняли у всех, и им очень сильно повезло, что отец смог выторговать у одного татарина корову за мамино колье, которое стоило целое состояние. И за это она уже два часа от перекопа не говорила с ним. Молча сидела и смотрела на хвост черной змеи беженцев, конца которой не было видно, как и начала. Только гул голосов и рыжая пыль напоминали о том, что это не змея, а обыкновенный осколок Российской Империи: князья, графы, промышленники, фабриканты, врачи, ювелиры, даже художники разделяли одну участь на всех – участь мытарей. От всего этого понимания по спине Елизаветы пробежал неприятный холодок. «Что будет дальше с нами, со всеми нами?» Она от неожиданно увиденного, вздрогнула, заметив вдоль дороги слева вереницу виселиц. Виселицы были большими, сделанными из бревен и на них висело по пять человек. Дорога сейчас шла между двух сопок. Солнце скрылось справа за одной из них. Стало холодно. Братишка, идущий с отцом рядом с арбой, вслух заметил:

– Стало холодно, как в могиле.

Отец попросил:

– Дети, умоляю вас, не смотрите на эту ужасную картину.

Сам резко отшатнулся, увлекая за собой сына Сергея. Они оказались за арбой и чуть было не наступили на лежащих у обочины расстрелянных людей. Это были мирные люди, такие же, как и на виселице, по крайней мере на них была гражданская одежда. Самое ужасное, что среди убиенных были дети и женщины всех возрастов. Захлебываясь от волнения и зловонья, исходившего от трупов, Сергей спросил отца:

– Батюшка, в чем вина этих женщин и детей? Вон тот мальчик с разбитой головой – он моего возраста.

Кирилл Митрофанович горько выдохнул, давя в себе слезы обиды и страха за свою семью.

– Это гражданская война, сынок. Грязная и беспощадная, спаси и прости нас, Боже.

Они вышли в степь. Солнце уже подходило к горизонту. Где – то в километре впереди виднелась деревня. Отец предложил переждать ночь в деревне. Сильное было разочарование, когда они вошли в деревню. Она была пустынной: деревянные дома разрушены, мазанки еще держались, на некоторых были соломенные крыши. По улице разбросана кухонная утварь, Елизавета заметила:

– Видимо эти несчастные жили здесь.

Многие из колонны начали размещаться в домах и семья Болобановых остановилась у одной мазанки, двери у которой были вырваны и валялись рядом с крыльцом. К ним тут же подошла семья из трех человек, хорошо одетые, интеллигентные мужчина и женщина лет тридцати. Мужчина держал на руках девочку на вид лет трех. Голос у мужчины был писклявым.

– Прошу прощения, господа и леди. Можно нам с вами скоротать эту ночь? Думаю, в этом доме места хватит всем.

В руках женщина держала тележку, в которой лежали два баула. Первым отозвался Болобанов старший:

– С кем имею честь?

Незнакомец протянул руку:

– Карпов Леонид Анатольевич – учитель танцев, моя жена Валентина и дочка Ирен.

Болобанов старший пожал ему руку.

– Болобанов Кирилл Митрофанович – фабрикант, моя супруга-Надежда,моя дочь Елизавета и сын Сергей. – Мы, я думаю, не против. Как говорится – в тесноте, да не в обиде.

В доме оказалась печь, а самое главное – запас воды в деревянной кадке. Печь растопили сразу. Болобановы предоставили пшенную крупу, Карповы свою долю еды внесли кусочком сала и двумя галетами. И через минут тридцать в избе вкусно запахло. Мужчины установили входную дверь. Стемнело. У Карповых оказалась керосиновая лампа. Разбитый стол починили. В лицах усталых людей появились улыбки. Они сели за стол ужинать.