Читать книгу Юрьев день - Андрей Величко - Страница 2

Похоже, меня и в этот раз успели откачать… примерно так я подумал, когда ко мне вернулось сознание. Интересно, с операцией это произошло или без таковой? Похоже, что без, потому как никаких последствий наркоза вроде не ощущается, да и ни сердце, ни вообще в груди ничего не болит. Даже как-то странно, честное слово. Правда, побаливает голова, но вполне терпимо – будь я у себя дома, даже не полез бы за пенталгином. Так, ладно, но где я вообще-то нахожусь?

Попытка открыть глаза удалась, но не принесла почти никаких результатов. Во-первых, видел я почему-то очень смазано и расплывчато, а во-вторых, вокруг было довольно темно. Примерно как в больнице ночью, когда горит только слабое дежурное освещение. Хорошо, пусть сейчас ночь, но с глазами-то у меня что? Вот уж на что до сих пор не было особых поводов жаловаться, так это на них. Несколько раз моргнул – и картина стала гораздо резче. Оказывается, мне мешали смотреть слезы? С чего бы я тут, не приходя в сознание, рыдал как крокодил, совершенно непонятно. Но это не столь интересно, как то, что меня окружает. Сейчас ясно видно, что я лежу на очень большой кровати, весь обмотанный тряпками, а рядом стена. Разглядеть больше мешала полутьма, причем какая-то желтоватая и слегка мерцающая. Кажется, именно такой свет давала плохо отрегулированная керосиновая лампа, вспомнил далекое деревенское детство я. Хорошо, но зачем меня так всего замотали? Жарко же!

Я попытался позвать сестру или врача, но, к моему изумлению, получилось только какое-то еле слышное невнятное мяуканье. Однако удалось высвободить левую руку… и только тут я начал понимать, что со мной случилось. Рука была не моя! Пухленькая такая, со складочками – в общем, совершенно детская. И слушалась она меня не очень – пальцы сжимались и разжимались только вместе, а по отдельности никак. Так что же, этот хренов Ша… блин… херезад – он действительно ухитрился отправить мое сознание в чье-то детское тело?

От полноты чувств я позволил себе произнести краткую нецензурную тираду… точнее, попытался. Получилось же что-то вроде жалобного «бя-я-я…». Однако оно было услышано, и где-то рядом оглушительно завопили:

– Господи, живой ангелочек-то! Жи-и-вой!!!

Зато сейчас, кажется, оглохнет, мысленно продолжил я. Невидимая же тетка не унималась:

– Доктора, доктора скорее верните! И их высочеств! И вовсе он ничего не помер, живехонек ненаглядный наш!

Ага, прикинул я. Вопль про высочеств явно намекает, что меня, в смысле информационный пакет с моим сознанием, закинули, куда и было заказано, то есть в тело второго сына цесаревича Александра. Причем, похоже, сразу после остановки его сердечка, которое в результате тут же запустилось по новой, потому как иначе эта голосистая тетка не стала бы впадать в такой экстаз только оттого, что я жив. Вот именно – жив! И это будет продолжаться не до ближайшего инфаркта, как я считал еще час назад, а несколько десятилетий! Уже одно это искупало все неудобства, связанные с переселением сознания в тело десятимесячного ребенка. Который вообще-то практически умер от менингита, но Шахерезад обещал мне почти стопроцентный иммунитет к той болезни, что свела в могилу реципиента. Жалко, я не знаю, какой именно менингит был у маленького Александра, то есть уже меня – туберкулезный или еще какой-нибудь. Потому как получить иммунитет против туберкулеза было бы очень кстати, в высшем свете им болели многие. Эх, мне бы хоть полдня на подготовку! А то ведь все пришлось решать в течение буквально пяти минут, да еще и не веря в реальность предложенного.

Помнится, раздумья над ответом неожиданному утреннему собеседнику заняли совсем немного времени. Ведь требовался безвременно умерший ребенок из семьи с достаточно высоким положением в обществе, причем это событие должно укладываться в обозначенные временные рамки. Навскидку я смог припомнить всего двоих, да и то первый почти сразу отсеялся. Это был сын императора Александра Второго, Николай, умерший молодым в Ницце. Так ведь молодым же, а не младенцем! То есть он уже владел несколькими иностранными языками, имел вполне сформировавшийся почерк, массу знакомых, знающих его очень неплохо, – и даже невесту, в конце-то концов! А я в упор не представляю себе правил дореформенной орфографии, и единственный выход – симулировать полную амнезию. Нет, это не подходит, но я вовремя вспомнил, что был и еще один кандидат в реципиенты, подходящий по всем статьям. Да заодно еще и тезка, так что не придется привыкать к новому имени. Фамилия, правда, другая и до моей по звучности немного не дотягивает, но ничего, и такая сойдет. Вот, значит, этого мальца и назвал, а теперь, как выяснилось, мне тут предстоит жить.

Тем временем в комнате, где я лежал, стало довольно многолюдно. И заметно светлее – вошедшие, похоже, принесли еще несколько ламп. Или свечей, я не видел. Меня наконец-то распутали из тряпок, и сильно пахнущий каким-то одеколоном мужчина начал меня мять, переворачивать и прослушивать при помощи маленькой трубочки с раструбом – кажется, это был стетоскоп. Наконец он отлип от меня, выпрямился и довольно растерянно заявил:

– Ваше высочество, это просто какое-то чудо. Разумеется, до полного выздоровления пациенту еще далеко, этот процесс может затянуться на месяц или более, но кризис совершенно явно миновал.

– Чудо, говоришь? – уточнил чей-то внушительный бас. – А почему бы и нет, во здравие ведь молились очень усердно. И не только мы, грешные, но и святой жизни люди. Доктор, делайте все необходимое для скорейшего выздоровления маленького Саши. Господа, пойдем – мы, кажется, здесь мешаем.

Потом этот человек сказал еще что-то, но уже, насколько я смог понять, по-французски. Ему на том же языке ответила женщина, причем явно не та, что недавно тут орала. Кажется, это были мои родители. Впрочем, почти все довольно быстро ушли, оставив в комнате врача и тетку, которую я решил считать нянькой. А мне просто неудержимо захотелось спать. Последняя мысль была – если я вдруг проснусь на той скамейке посреди Нахимовского проспекта, вот это будет облом! Прямо хоть сразу идти топиться, так ведь ближайший пруд довольно далеко, аж за Черемушкинским рынком.

Однако проснулся я в том же теле, в коем засыпал, и в той же комнате. Уже светало. Я попытался повернуться, и мне это довольно быстро удалось – тело слушалось заметно лучше, чем сразу после переноса. Теперь я смог рассмотреть не только стену, рядом с которой находилась моя кровать, но и большую часть комнаты. Так, доктор, похоже, умаялся и дремлет в кресле. Няньки, или кто там эта голосистая, вообще не видно. Что ж, пока обстановка спокойная, можно немного поразмышлять на тему, как жить дальше.

Что не вызывало у меня ни малейшего сомнения – так это то, что Сашенька Романов должен расти совершенно обычным ребенком. Упаси господь, никакого вундеркиндства! Жалко, что в десять месяцев дети еще не говорят, поэтому и пытаться не надо, по крайней мере на людях. А когда они, кстати, начинают? Помнится, мой сын начал болтать года в три, и жена беспокоилась, якобы это поздно. Как же давно это было – сорок пять лет тому назад! Однако смотреть следует в нынешнее будущее, а не предыдущее прошлое. Насколько я помню, книжка Чуковского про перлы детей называется «От двух до пяти», из чего можно сделать вывод, что человек начинает разговаривать в два года. Значит, решено – до второго дня рождения никому ни слова, а вот после него можно будет потихоньку начинать, но без фанатизма. Например, слово «эксгибиционизм» в моих устах может вызвать ненужные вопросы у окружающих. Да и более простые, но менее цензурные слова тоже, так что придется внимательно следить за базаром. Это, пожалуй, будет не так уж трудно – ведь я уже не в двадцать первом веке, где большинство действий власти можно комментировать только упомянутым выше способом.

Далее, чем будет интересоваться второй сын наследника престола, когда хоть немного подрастет? Скорее всего, математикой, физикой, химией и инженерным делом, хоть это и сильно удивит родных и близких. Но идти по накатанной стезе, то есть готовиться к армейской службе, мне совершенно не хотелось. Ведь служить-то придется в гвардии, а она, насколько я уяснил из всяких исторических и псевдоисторических книжек, твердо стояла на четырех китах – картах, разврате, безудержном пьянстве и строевой подготовке. И если с первым я при каких-то условиях еще мог бы смириться, то со вторым, третьим и особенно четвертым – никогда. Пусть всем этим старший брат Николай занимается, а я не наследник престола, можно и увильнуть от гвардейской карьеры. Значит, придется увлечься техникой и даже изобрести что-нибудь этакое, сравнительно безобидное. Вроде велосипеда. Ведь не все великие князья шли по военной линии! Кто-то, как мне помнится, был неплохим поэтом, а какой-то другой ухитрился сделать имя в археологии. И в архитектуре кто-то из Романовых вроде успел засветиться, так что пусть для разнообразия среди них появится еще и один инженер.

Да уж… если бы мои теперешние мысли стали известны в двадцать первом веке, многие впали бы в тягостное недоумение. Мне, по их мнению, следовало срочно начинать строить планы спасения России и расширения ее во все стороны, включая верх и низ. Как же можно пренебрегать такой задачей?

Да запросто, ответил бы я любопытствующим. Например, вдруг поставленная задача вообще не имеет решения? Вот это и следует прояснить в первую очередь, а уж только потом начинать прикидывать, кого спасать и куда расширяться. И вообще думать сейчас нужно не о глобальных проблемах, а о том, как прожить первые несколько лет. Ни с кем толком не разговаривая, ничего не читая и вообще с минимальными сведениями об окружающем мире. Хотя, с другой стороны, все люди, и я в том числе, однажды побывали в такой ситуации, и ничего. Если кто и помер, так явно не от скуки, а остальные не жаловались. Так что не бойся, Саша, прорвемся!

Мне уже давно хотелось есть, а тут вдруг резко и со страшной силой захотелось совершить обратный процесс. Я набрал полную грудь воздуха, поднатужился и заорал. Получилось не как ночью, а громко, звонко и переливчато. Ну не гадить же под себя в постели! Пусть хоть на руки возьмут – младенец же, не надорвутся сначала поднять, а потом почиститься.