Читать книгу Юрьев день - Андрей Величко - Страница 4

Надо сказать, что историю техники, а в особенности авиации, я знаю весьма неплохо, потому как специально изучал. А вот общую историю – всего лишь читал на досуге, а это несколько иное. То есть в чем-то я был весьма сведущ, если оно меня в свое время заинтересовало. Но никакой системы в моих исторических познаниях не имелось. Например, я тупо не имел понятия, что происходило в России от момента продажи Аляски и до самой Русско-турецкой войны. То есть мраком тайны оказались покрыты те самые годы, во время которых началась моя вторая жизнь. При желании в этом можно было усмотреть и положительный момент – ведь коли я ничего не знаю, то и разболтать не смогу! И никому не придется объяснять, с чего это вдруг на меня накатил дар предвидения, да еще в столь нежном возрасте.

В общем, я просто жил, наблюдал окружающее и делал выводы. Некоторые из них напрямую касались моих родителей. Например, в той жизни я неоднократно читал, что императрица Мария Федоровна была очень маленького роста. Ну да, рядом с отцом, который вымахал явно за метр девяносто и при этом не отличался избыточной утонченностью облика, она выглядела невысокой. По моим измерениям (а их, между прочим, было очень нелегко произвести, да еще так, чтобы мать ничего не заметила) ее рост составлял от метра шестидесяти до метра шестидесяти двух. Вполне нормально, особенно для девятнадцатого века, еще не затронутого акселерацией. Супруга, скончавшаяся за три года до переселения моего сознания в иные времена и молодое тело, была примерно такого роста, и ничего. Хотя здесь маман, кажется, все же немного комплексовала, из-за чего всегда носила высоченные прически, зрительно увеличивающие рост.

Еще одно наблюдение удалось сделать относительно отношения родителей друг к другу. Все материалы, прочитанные мной в двадцатом и двадцать первом веках, однозначно утверждали, что Александр Третий жил в любви и согласии со своей женой. Так вот, согласие действительно было. Довольно часто, но не всегда. В частности, великой княгине не очень понравилось увлечение двух старших сыновей воздушными шарами, но отец вопреки мнению жены нам с Николаем в этом помогал по мере возможностей. А вот хоть сколько-нибудь заметной любви между супругами явно не замечалось. Не исключено, что причиной этого был их второй сын Александр, в данный момент я.

Ведь когда в другой истории он, не будучи мной, умер младенцем, это было большое горе для обоих родителей, которое, скорее всего, их сильно сблизило. А тут сын выжил, горя не приключилось, и, как следствие, особого сближения тоже. К добру это или нет, я пока однозначно не решил.

Как уже говорилось, Марии Федоровне не очень понравилось то, что мы с Ники под руководством иногда приезжавшего в Аничков дворец Менделеева и при активном попустительстве ее мужа начали созидать воздушный шар. Причем довольно большой – диаметром семь футов, то есть чуть больше двух метров. В какой-то мере я ее понимал. Если бы в прошлой жизни кто-нибудь оккупировал самую большую комнату моей малогабаритной трешки и на три месяца развел бы там бардак из обрезков, обрывков, обломков, банок с полузасохшим столярным клеем (а он, между прочим, пахнет, и не сказать что розами) и прочими отходами безудержного творчества, я бы это тоже не одобрил. Причем, скорее всего, далеко не так мягко, как маман, а сразу матом – и далее вплоть до рукоприкладства. Правда, умеренность ее недовольства в значительной мере объяснялась тем, что комнат во дворце было очень много. По моим предварительным подсчетам – до хрена, и под изготовление шара мы заняли далеко не самую большую, но зато одну из самых неудобно расположенных.

Вообще-то всю эту возню с шаром я не планировал. Если бы, как предполагалось, им заинтересовался один Николай, я бы по-быстрому склеил ему нечто вроде китайского летучего бумажного фонарика, благо в прошлой жизни неоднократно делал такие сначала для сына, а потом для внучки. Но вот к тому, что шаром заинтересуется отец, да еще и притащит к нам во дворец Менделеева, я был не готов. Впрочем, сам Дмитрий Иванович, как выяснилось, был готов еще меньше. Он, наверное, не предполагал, что тот, кому надо рассказать о состоянии дел в аэронавтике, столь молод. К тому же поначалу беседа была затруднена тем, что и меня, и отца он называл высочествами, и было не всегда понятно, к кому именно обращается ученый. Но потом все помаленьку утряслось, я в силу юного возраста стал просто Александром, и беседа свернула в конструктивное русло. Менделеев объяснил мне, что летучий воздух действительно существует в природе и называется водородом. Кроме того, если обычный воздух достаточно сильно нагреть, он тоже становится летучим. Но почему-то, когда я спросил о подъемной силе, в последний момент едва успев выкинуть из вопроса слово «удельная», Дмитрий Иванович впал в недоумение и ответил не сразу. Но все же мне было сообщено, что один кубический фут водорода может поднять четверть фунта груза, а такой же объем горячего воздуха примерно в два – два с половиной раза меньше. Из чего следует, что воздушный шар лучше наполнять водородом.

Ага, подумал я, и доживет такой только до первой искры от статики. Но сказал другое, причем, к сожалению, опять не подумав:

– Но ведь мы же собираемся клеить шар из бумаги!

– И что? – не въехал Менделеев.

А я понял, что надо как-то выкручиваться. Ведь не рассказывать же Дмитрию Ивановичу, как его малолетний собеседник в тысяча девятьсот семьдесят каком-то году уже пытался надуть бумажный шар водородом и ничего хорошего из этого не вышло.

– Ну-у, – заблеял я, – наверное, раз этот водород летучий, то, наверное, и очень текучий тоже? Вот он возьмет и утечет в щели, кои мы не заметим при склейке.

Видимо, Менделеев до сих пор бумажных шаров не клеил, потому как на то, чтобы сообразить – водород действительно будет утекать в щели, а для теплового шара с непрерывным подогревом это не очень важно, ему потребовалось почти полминуты.

– Да, – сказал он, – вы, похоже, правы, Александр. Бумажный шар предпочтительно делать тепловым.

Я с тревогой покосился на отца – а вдруг он что-нибудь заподозрит? Однако родителя буквально распирало от гордости за то, что его отпрыск почти на равных беседует с научной звездой первой величины. И даже, кажется, в чем-то оную слегка уел. А маман, к моему счастью, на беседе не присутствовала.

– Но тогда, чтобы полететь, такой шар должен быть достаточно большим, – продолжил Менделеев. – Полагаю, не менее пяти футов в диаметре.

Блин, мысленно застонал я, хорошо хоть дядя не дирижабль «Гинденбург» предлагает строить. Ведь есть же тут тонкая и легкая папиросная бумага, сам видел! А из такой можно за полчаса склеить нечто вроде мешка с огрызком свечи в качестве нагревателя, и все это прекрасно полетит.

Зато Николай от предполагаемых размеров шара был в восторге, и я, вспомнив, что вообще-то целью всей этой возни является произведение впечатления именно на него, предложил:

– Наверно, лучше немного побольше. Там же внизу еще должна висеть какая-то печка для подогрева воздуха, и шару потребуется поднять не только себя, но и ее тоже.

Уже в конце нашей первой встречи я понял, что дипломатическое искусство в число талантов Дмитрия Ивановича если и входит, то в гомеопатических дозах. Прощаясь, он долго объяснял отцу, сколь поразительно ему видеть такое влечение к наукам в столь юных сыновьях наследника престола. Причем из тех речей нетрудно было сделать вывод – прояви подобные таланты дети из семьи какого-нибудь профессора, он бы так не удивился. Хорошо хоть, что проницательность отца находилась примерно на одном уровне с дипломатичностью Дмитрия Ивановича. В общем, к моей радости, никто не заметил явной двусмысленности ситуации.

На составление проекта шара ушел почти месяц. Причем у Менделеева он явно был готов сразу, но Дмитрий Иванович не пожалел сил и времени, дабы убедить нас с Николаем в том, что мы тоже участвуем в творческом процессе. И действительно, под конец Ники понимал назначение уже почти всех элементов конструкции. А вот я – нет! Хоть убей, но мне было решительно непонятно – какого лешего шар диаметром всего два с мелочью метра делать каркасным, как будто это дирижабль в сто раз больших размеров? Причем каркас этот должен быть деформируемым, дабы имелась возможность вытащить шар через все двери на улицу. Объяснение у меня было только одно – Менделеев задумался именно о дирижабле, причем, скорее всего, полужестком, а подвернувшуюся эпопею с шаром использует для прикидочного моделирования.

Эх, если бы я знал, к чему довольно скоро приведет моя авантюра с постройкой шара! Хотя, впрочем, даже если бы и знал, то все равно не факт, что повел бы себя иначе.