Читать книгу Может быть. Рассказы - Андрей Викторович Белов - Страница 4

В тот удивительный год лето наступило сразу после зимы, и в марте я уже начал планировать, что и в каком порядке надо бы начинать делать на приусадебном участке. Однако жизнь долгой зимой в избе среди белых снегов и огромных сугробов хоть и приносит умиротворение и спокойствие, но отсутствие общения с человеком все-таки навевает некую тоску и чувство одиночества. «Одиночество – прекрасная вещь, но когда есть человек, которому в любую минуту это можно сказать», – когда-то, не помню у кого, я вычитал эту мысль, и она так мягко и вкрадчиво легла мне на душу, что часто ее вспоминаю и мечтаю, чтобы было так и у меня.

Тяга к общению была столь непреодолима, что, как только были закончены самые необходимые дела на участке, я отправился в путешествие по деревням и селам области, чтобы услышать простую крестьянскую речь, простое русское слово, ласкающее слух русского человека. А заодно собрать частушки, песни, поговорки, предания. Свою экспедицию я назвал «Ностальгия по Родине». Так должны были появиться в будущем новые рассказы и повести.

Путешествие мое, конечно же, никто не финансировал, и я был ограничен в средствах. Пришлось обратиться к своему старому знакомому, директору местного краеведческого музея, с просьбой подсказать, с чего бы мне начать. Он с радостью принял меня, и мы проговорили непрерывно часа два.

– Нет, Вениамин Александрович, все это очень интересно, но средства мои весьма ограничены, и надо бы на чем-то сосредоточиться и не распыляться, – в итоге сказал я.

– Хорошо, уважаемый, – согласился он, – посоветую я вам тогда посетить село Малые Козлы. Сам столько раз собирался, да так и не выбрался: текучка. Вот с батюшкой их встречались – своеобразный человек и интересный, за отчизну все радеет. От областного центра всего-то километров 20-25 будет. Соберешь там и поговорок, и преданий, и с народом пообщаешься. Увидишь батюшку – передавай наилучшие пожелания от меня и долгих лет. Чай, помнит еще старика. На карте области села этого нет почему-то. Ступай на городской базар, там и расспросишь, как добраться, а повезет, так и машину попутную найдешь.

На базаре машины попутной я не нашел, но встретил местного мужика Ивана при телеге, который как раз сегодня отправлялся в ту сторону.

– За вещами-то куда заехать? – спросил Иван.

– А все при мне, – ответил я, показав на небольшой чемоданчик, – тут все мое и будет.

– Найдешь село-то? На карте я его не видал, – спросил я, переходя на дружеское «ты».

– До развилки довезу, в само село не поеду. Дальше пешком дойдешь, не заблудишься, – с хитрым прищуром сказал он уверенно.

Так и не смогли мы ни за какие деньги договориться доехать до самого села. Уперся: «Не поеду», – и все тут. «Ладно, – думаю, – на месте разберемся».

Как выехали из города, я разлегся в телеге на подстилке, надо мной медленно проплывали причудливые облака. И я предался раздумьям о величии и бескрайности российских просторов, их неповторимости и удивительном разнообразии. Километров через 10 мы догнали мужичка, бодренько и уверенно шагающего в том же направлении, что и ехали мы.

– Здравствуйте, – обратился я к мужику, – подскажите, как мне добраться до Малых Козлов?

– Еще километров 15 ехать. Мне тоже в это село, возьмете с собой? – покажу дорогу, – предложил мужик. – А так рассказать, не получится у меня.

– Ну что, Иван? – спросил я.

Ехать одному было скучно: возница мой был человеком крайне неразговорчивым. На все вопросы он отвечал «ну-у-у» либо с утвердительной, либо с отрицательной интонацией.

– Пусть садится в телегу, подвезу обоих, – и напомнил, – но только до развилки.

Мужик представился Савелием и деловито устроился в телеге – сразу видно, что телега для него – транспорт привычный, и мы покатили дальше.

Чтобы начать разговор, я сказал Савелию, что еду собирать народные предания, поговорки, пословицы.

– Шуток и пословиц вы у нас много соберете, – ответил мужик, – и почти все – про козла. Слышали, наверное: «От козла ни шерсти, ни молока». Или вот еще: «Козел хорош, да на беса похож», – так это от нас по всей Руси-матушке идет.

– И что же, все поговорки с козлом связаны?

– В основном, – ответил Савелий, – да скоро все сами поймете.

– А давно ли стоит на этой земле село ваше? – поинтересовался я.

– Точно никто вам не скажет, однако по преданию, первыми поселились здесь иудеи, из тех, кто не пожелал ждать, пока Моисей их до смерти загонит своими скитаниями. Вот они ночью и отделились ото всех и ушли в северные земли, уведя с собой и часть домашних животных, – с важным видом оттого, что его расспрашивает ученый человек, рассказывал мужик. – Ну и приглянулись им места наши: луга, куда ни кинь глазом, лесу для строительства – немерено, ну и, конечно, речка рядом. Так и осели они тут. А уж почему из всей живности только козел с козами прижились, это одному черту известно; видать, неспроста козел на черта похож, ну, вылитый черт, извели всю скотину другую, – понизив голос, сказал Савелий.

– А может, не козел на черта, а черт на козла похож; может, сначала козел был, а уж с него и черта выдумали? – желая подтрунить над Савелием, спросил я его.

– Кто кого ранее, не знаю, того и знать мне не дано, да только родня они, как глянет ночью в оконце избушки, так хоть ором ори: страх-то какой! Перекреститься рука сама так и тянется, а ни сказать чего, ни пошевелиться не можешь: столбняк и немота на тебя нападают. У нас тут один мужик, Павлом зовут, аж поседел весь к утру от страху-то, – снова, понизив голос, сказал Савелий.

– Так кто ж то был-то: черт или козел, ведь похожи они? – продолжал подтрунивать я.

– Известно, кто – козлы-то по ночам спят! – рассудил Савелий.

– И что, много иноземцев на селе живет? – решил сменить я тему разговора.

– Да нет. Куды потом все они делись, не скажу, сам не знаю, но один и до сих пор живет, Ефремом звать, хотя толком никто и знать не знает, иудей он или так просто – пришлый.

– Так ли не так, но предание такое, – закончил мужик свой рассказ.

– А вот сказывали мне в городе, что невозможно проехать мимо этого села, не заметив его, – так ли это? – спросил я.

– Это точно, никак не заметить село невозможно: запах козлиный. Ну и воняют же они! – пояснил мужик. – А и без них никак нельзя. Все, чем село живет, с козлиным родом связано: шерсть, мясо коз, пух, ну и, конечно, навоз. Лучше коровьего и конского: в огороде да на полях все так и прет, не успеешь в землю зернышко бросить; а нужно его, этого навоза, раз в пять меньше, чем коровьего или, скажем, конского. Потому и терпим такой запах: к запаху привыкнуть можно, а голод не тетка… Да сами скоро все увидите.

Стемнело, уж и дороги почти не видать; Савелий, удобней устроившись, заснул. Так и ехали мы, медленно продвигаясь вперед. Но когда, по моим подсчетам, до села оставалось километров пять, лошадь вдруг встала как вкопанная, учуяв резкий, вонючий до тошноты козлиный запах. Мы с Иваном и так и этак носы воротили, а все ж до нутра пробирает. А мужик лежит себе в телеге и во сне соломинку из угла рта в другой угол перекатывает, и все-то ему нипочем.

– Может, к селу все-таки подбросишь? – с надеждой в голосе спросил я.

– Ну его, село это: нехорошее место, в народе говорят. Лошадь – и та идти не хочет, – сказал Иван и резонно добавил:

– Теперь уж не заблудитесь: на запах идите, да и Савелий дорогу знает.

Мы слезли с телеги. Иван развернулся и поехал обратно. Лошадь никак не могла успокоиться: мотала головой из стороны в сторону, громко фыркая, а то вдруг брыкаться начинала, и если смотреть сзади на телегу, то комическое зрелище представлялось: из-за телеги постоянно раздавалось громкое фырканье и то налево, то направо вылетали лошадиные ноги.

Наконец, когда уж светать должно было скоро, преодолели мы с Савелием очередной косогор и с вершины холма увидали-таки село Малые Козлы. Представь себе, уважаемый читатель: на высоком холме стояла белая церковь, хорошо видимая отовсюду, откуда только ни подъезжай к селу; по склонам холма и вокруг него деревенские дворы с белыми избами; с юга холм огибала красивая речка, а с другой стороны холма – пашни, леса да луга, луга, луга – сколь глаз хватает. Красота необыкновенная!

– Вот и прибыли. Вот они, Малые Козлы, – послышался голос Савелия.

– А где тут остановиться можно, чтобы тихо и спокойно было? – спросил я Савелия.

– К Таисии идите – это на краю села, аккурат там, где речка крутой поворот делает, упираясь в село.

Рубленый дом бабы Таисии, который, наверное, уж век стоит на этом месте, был маленький, действительно стоял на краю села и своим видом говорил о бедности его хозяйки. Внутри, как это часто бывает в маленьких или бедных семьях, изба представляла собой одну комнату. Жила Таисия одна: муж давно помер, а сыновей разбросало по белому свету так, что и сама она толком объяснить не могла, кто где. От платы за проживание она отказалась, и я обещал отремонтировать крышу и поправить забор – на том и сошлись.

Держала Таисия козу, кур. Был у нее и огород – все было засажено картошкой, капустой, огурцами, в общем, всем тем, что на зиму сохранить можно. И все сама да сама; по рукам видно было, что поработать ей за свою жизнь крестьянскую много пришлось. Да что и говорить: спины всю свою жизнь не разгибала. Видать, жизнь эта и согнула ее уж навсегда – так и сейчас ходила Таисия, не разгибая спины.

Частушек и пословиц с поговорками знала очень много и хохотушкой была неугомонной: сама споет или расскажет что, и сама же хохочет – не остановишь. Часто по вечерам подсядет рядом со мной и смотрит, как я работаю. Смотрит, смотрит да и задаст вдруг вопрос какой-нибудь неожиданный:

– А вот скажи, мил человек, как, по-вашему, по-ученому, есть Бог или нет его?

– Если веришь – то, есть! – схитрив, ответил я.

Долго думала Таисия. Только на второй день, подойдя ко мне поближе, сказала, как бы продолжая недавний наш разговор:

– А я так скажу тебе, мил человек, что Бог – он есть, иначе страху в человеке не было бы, что когда-нибудь ответ за свою жизнь держать придется. А без Бога-то, значит, все можно: и украсть, и убить, и другие заповеди не соблюдать, – тихо сказала Таисия и ушла к себе в красный угол молиться Богородице, вспоминая деток своих: где-то они, живы ли, и есть ли внуки?

Очень ей видеть их всех вместе хотелось.

– Вот увидеть бы всех их – и помирать не страшно, – нет-нет да и проговорится, о чем думает она.

Как-то подошла Таисия ко мне и сказала, что рассказывали ей про одного очень умного человека, который сказал, мол, даже если бы не было Христа, его надо было бы выдумать, чтобы жить людям по-людски можно было на этой земле: по заповедям.

«Благодаря Достоевскому, ходят по земле русской слова великого Вольтера, ходят», – подумал я, но Таисии ничего не сказал, промолчал.

Так и жили мы: она – весь день по хозяйству, я – днем, по селу, с людьми разговаривать, а вечером сяду у окошка, чтобы света побольше было, и в тетрадь записываю, что за день интересного услышал.

Иногда по вечерам читал я Таисии сказки Пушкина А.С. – очень ей они нравились, особенно про разбитое корыто в сказке «О рыбаке и рыбке».

– Во-во, жди манну небесную – с голода и помрешь, – говаривала она.

Над селом Малые Козлы занимался очередной рассвет. Пастухи только начали выгонять стадо коз на выпас. Козел по прозвищу Козел отпущения из хлева наблюдал за выпасом. Коз было всего штук 20-25, и он решил подождать: пусть наберется хотя бы 40-45, лучше – 50 штук, вот тогда и можно будет приняться за дело: продолжить род свой козлиный. А так – только суета одна. Собственно, прозвище «отпущения» уходило своими корнями в глубокую древность. Когда он был еще совсем маленьким козленком, прадед рассказывал ему эту историю, а может быть, тоже предание, а тому ее рассказывал его прадед, а тому – его, и так далее.

Итак, как-то призвал Бог Моисея и сказал ему: «… и возложит Аарон (брат Моисея) обе руки свои на голову живого козла, и исповедает над ним все беззакония сынов Израилевых, и все преступления их, и все грехи их, и возложит их на голову козла, и отошлет с нарочным человеком в пустыню… и понесет козел на себе все беззакония их в землю непроходимую…»

«Может, потому так противно пахнет у козлов голова, что грехи все на ней?» – частенько задумывался козел.

И еще одна мысль мучила козла: «Почему выбрали именно козла для отпущения грехов человеческих?»

Этого в Библии нигде сказано не было, и нам остается только гадать и придумывать разные объяснения… Может, дело в том, что строптив козел, агрессивен, морда страшная, да еще и с реденькой бородкой, и, ко всему прочему, жутко похотлив, т.е. жутко греховен: 30-50 коз ему подавай – иначе ему мало? Ну да оставим это на совести тех, кто это допустил, хотя вот так вот, одним мазком дегтя опозорить животное… это уж слишком!

Хотя!..

Предание козлиное гласит и о том, что, когда Бог разбил первые скрижали, осерчав на иудеев за поклонение золотому тельцу, тот самый предок козла случайно увидел часть одной разбитой скрижали, на которой было только одно слово: «…прелюбодействуй». Было ли что-нибудь еще написано на той скрижали, предок современного козла не видел и знать не мог, но прочитанное передавалось из поколения в поколение. Так и жили козлы, свято соблюдая эту одну заповедь, что видел их предок. В общем, как всегда: когда история основывается на преданиях, сама она становится запутанной, ничего не утверждающей, но и не опровергающей.

Сам козел не испытывал никаких неудобств от своей внешности, а, скорее, даже гордился ею: одни рога чего стоили! Справедливости ради надо сказать, что и к внешности коз он не был шибко придирчив и понятие красоты у него было свое – козлиное: видел-то он их в основном только сзади, но никогда не путал их между собой – покрыл один раз, и хватит. Второй раз? – в конец очереди.

Ну да ладно, оставим историю и вернемся в хлев.

Козел теперь уже сидел на бревнышке, закинув левую заднюю ногу за правую, скрестив на груди передние ноги. Он читал газету о козоводстве, которую он приспособил на оглоблю. Нравилась ему эта газета: честная, откровенная и, главное, понятная: все как есть, так и пишут, не боясь разных там слов. Свет был тусклый, и приходилось сильно щуриться и вглядываться в строки. «Очки бы мне, совсем бы по-человечески зажил», – размечтался козел. Читатель может удивиться: как же козел перелистывал страницы? Отвечу, все было очень просто: в газете была только одна страница. Это была малотиражка местного общества любителей животноводства, и поскольку из животных в селе были только козлы да козы, то и в малотиражке все было только про них.

Начинающийся день был выходным, а потому – тихим и сонным: народ в основном спал; кое-кто медленно тянулся в церковь.

Ближе к обеду в избе стал слышен какой-то шум: там спорили, причем громогласный голос однозначно указывал, что один из спорящих был поп местного прихода.

Заглянем в избу: из хлева через сени – и первая, она же единственная, дверь налево. Удивительна Русь: бескрайние поля да леса, ширь такая, что дух захватывает! А в избах? Все рядом: и скотина, и печь, и дрова, и накрытый стол; и тоже, знаете ли, дух перехватывает, когда к запаху водки и лука примешивается дух козлиный.

Ефрем с удивлением посмотрел на туза треф, выложенного на стол батюшкой, и понял, что проигрался вчистую.

– Ты откуда этого туза вытащил, батюшка? Это ведь уже пятый туз в колоде оказался!

Батюшка махнул очередной стакан – уж и счет потеряли они с Ефремом, которую бутылку открыли, – крякнул, как это водится у православных, и своим громовым голосом, как на проповеди, закричал на Ефрема:

– Ты что же, богохульник, иудей недообращенный, губитель Иисуса, на святого человека, служителя и посланника Божьего, голос свой поганый поднимаешь? В обмане меня обвиняешь?

– Ну, насчет «посланника» – это вы, батюшка, уж чересчур махнули! – скромно сказал Ефрем.

– Молчать! Ставь на кон, что еще у тебя есть.

– Так проигрался я совсем – поставить нечего, – ответил Ефрем, весь как-то сжавшись и жалобно посмотрев на попа, будто именно он, Ефрем, и распял Христа.

– Врешь! А козел? – угрожающе прищурившись, сказал поп, поймав Ефрема на вранье.

– Кормильца? Единственного? Ни за что! Сам на крест пойду, а кормильца не отдам, – взвизгнул Ефрем. – Хоть распни меня!

– Давай сыграем еще раз, – предложил батюшка. – Если я выиграю, то крещу козла по всем правилам христианским. А крестной матерью будет… – батюшка оглядел Ефремову избу, увидел свою жену Аглаю, увязавшуюся за батюшкой тоже идти к Ефрему в гости и возившуюся сейчас у печки, и выпалил, – да хоть жена моя – Аглая.

– Отец родной! Не губи! Козлина мать? Да это позорище-то какой на весь приход будет, – запричитала Аглая.