Читать книгу В Портофино, и там… - Андрей Виноградов - Страница 6

Морской окунь не мигая наблюдал за неторопливым вращением двух бронзовых винтов. Он легонько подрабатывал плавниками и хвостом, чтобы не сносило течением и презрительно оттопыривал нижнюю губу – тоже мне винты… Винтики. Не такие видывали.

Винты от неловкости и стыда за свой мелкий размер слегка потеряли в блеске, замерли, потом суетливо ускорились в обратную сторону, стремясь затеряться в пузырьках взбаламученной зеленоватой воды. «Что и следовало доказать», – решил Морской окунь и, предприняв небольшой круг почета, уставился в другую сторону, где по всей ширине горизонта вода была в мелкую, едва различимую клетку. Ячейки сети казались ему тонюсенькими и хлипкими, а сам Морской окунь, в сравнении с ними, огромным и могучим.

На самом деле, назвать его Морским окунем можно было лишь с натяжкой, с очень большой натяжкой, по безграмотности. Ни тебе ядовитых желез на отточенных окончаниях плавников, ни роста под метр, ни веса с полпуда, как у родственников из северных вод Анлантики. О цвете и говорить не приходилось – ни единого яркого пятнышка. Словом, обычный средиземноморский сибас сантиметров тридцати ростом, если сильно вытянется, и граммов на триста весом, после обильной трапезы, во всей своей блеклой и невыразительной красе.

Конечно же, Морской окунь знал о себе всю правду, с которой категорически не желал мириться, и, чтобы не выглядеть в глазах соплеменников клиническим идиотом, представлялся всем как Сибастиан, при этом акцентировал второй слог и намеренно проглатывал окончание, добавляя неслышно, про себя – «…Морской окунь».

«Сибастиан, Морской окунь. Прошу любить и жаловать.» Если бы можно было закрыть глаза, то Сибастиан представил бы себя – неотразимого – в легком элегантном полупоклоне: жабры чуть назад, хвост, напротив, немного вперед, прогнуться, но не утратить достоинства… Но глаза не закрывались, а мечтать с распахнутым настежь зрением получалось не очень хорошо, разве что о вкусной еде.

В гавань Портофино Сибастиан заплыл не случайно – очень захотелось посмотреть на останки хвастливого малыша-дельфина, что резвился вчера, вопреки родительскому запрету, в оживленном форватере. Сибастиану дельфиненок активно не нравился – шумный, вертлявый, невоспитанный и заносчивый. На днях он чуть не сшиб его с курса безобразно тяжелым серповидным хвостом, и при этом ни то что не извинился – даже не оглянулся! «Вот и доигрался, допрыгался».

…Где-то недалеко за недавно возникшей сеткой скрывалось привычное поросшее травой пастбище, которое Сибастиан, по правде сказать, страсть как не любил покидать. Сейчас он вполне резонно опасался, что долгое отсутствие будет воспринято конкурентами как приглашение занять освободившуюся «жилплощадь» и весьма возможно придется повоевать… Насилие было Сибастиану чуждо, если только науськать кого… Как и большинство созданий – невеличек, он был наделен скорее защитными чем атакующими инстинктами и открытыс столкновениям предпочитал коварные интриги, спланированные холодным рыбьим умом. Иногда он все-таки позволял себе рискнуть, если преимущество на его стороне было явным и неоспоримым, но в таком случае речь уже шла не о противоборстве, а об охоте и о еде.

Еду Сибастиан любил и не уважал, пожирая без сожаления и в непристойных количествах, однако, почти не прибавляя ни в росте ни в весе. «Интересно, сколько же приходится есть китам, чтобы сперва вырасти до таких гигантских размеров, а потом еще и всю жизнь поддерживать себя в таком непристойном состоянии, не уменьшаясь? Немудрено, что они время от времени с ума сходят…» У Сибастиана было свое понимание причин, заставляющих китов выбрасываится на сушу и там погибать.

Китов Сибастиан тоже не любил, как и дельфинов, и не завидовал им ни чуточки. Да и чему завидовать – гоняют воду из пасти в спину как заведенные, и фонтаны в небо пускают. Без всякого, надо сказать, прибытка. Хотя в данный конкретный исторический момент Сибастиан не возражал бы пропустить вперед на сетку, перед собой, пару другую китов, желательно особей покрупнее. Увы.

«Ладно, сам справлюсь. На скорости проскочу, порву в хлам», – решился Сибастиан, разгоняясь в сторону сетки, заколебавшейся в приступе безотчетного страха перед атакой беспомпромиссного сибаса. В следующее мгновение ячейка пропустила голову Сибастиана и тут же тугим кольцом сомкнулась сразу за жабрами. Если бы Сибастиан знал, что поплавок на воде накренился лишь самую малость, почти незаметно даже для наметанного рыбацкого взгляда, то умер бы в тот же миг от бессилия и обиды. Но так далеко вверх заглядывать он не умел, и вообще считал пошлым разбрасываться недюжинным рыбьим умом из-за никчемных кусков пенопласта. Мысли его не метались, не путались, а неспешно выстроились в одном направлении, одна за другой, колонна из мыслей.

«Отчего же постигла меня столь явная несправедливость, – думал он. – И родился я не тем, кем хотел, и прожил не так, как мечталось… А теперь застрял вот в конце пути. Как же все прозаично и скучно, до зевоты».

Для наглядности, если вдруг кто наблюдает, Сибастиан несколько раз к ряду открыл и закрыл рот, будто попробовал, чем отличается вкус воды за сеткой от той, в которой купался хвост.

«Обидно то как! – вдруг дошло до него. – Разве справедливо, что живое существо, сплошь состоящее из корма для большого ума – название химического элемента никак не желало вспоминаться – само дароваными природой возможностями пользоваться так и не научилось? Или… все-таки научилось, раз я сам до этого додумался? – осенило Сибастиана. – Возможно, это только что снизошедшее на меня озарение и есть достойный финал всего пройденного пути?!» Он перестал подергиваться и сетка тут же ослабила жесткие, недружелюбные объятия. Они будто бы сговорились – рыба с сетью – не доставлять больше друг другу ненужных, бессмысленных неудобств.

Через некоторое время Себастиян задремал. Застывшая невдалеке знакомая лодка злорадно метнула винтами в его сторону янтарный лучик, отразившийся желтыми каплями в сибасовых глазах – блюдцах. Никак по другому Сибастиан на вызов не отреагировал. На мелочные, недостойные перепалки он уже не разменивался. Его переполняло чувство собственной избранности и величия. Всё было не зря.