Читать книгу Истории Габриэля Дежа - Андрей Якубовский - Страница 8

***

Я еще поработал, съездил за водой и набрал хвороста. Заодно благоустроил земляную скамейку у очажка, выбрав несколько лопат грунта со склона и приладив на это место две короткие широкие доски. Все лучше, чем прямо на земле сидеть. И долго смотреть на горы.

Я развел очаг, вынес стол и кресло, открыл первую бутылку и поставил два бокала. Солнце садилось, справа над горами показался Марс. Летучая мышь прошла так близко, что, кажется, дуновение воздуха от ее крыльев дошло до моей щеки. Наконец, я услышал первые ноты.

Минуты три я импровизировал приглашение. К гримуарам я отношусь с большим недоверием – слишком часто меня и в прозе-то понимали превратно даже вполне грамотные и вменяемые люди – но сформулировать свою мысль учтиво и отчетливо никогда не помешает. Как обратиться к ночному соседу, ведь не назовешь его просто незнакомцем – «эн инкогно»? назвать музыкантом? чревато. В голову почему-то лезло слово «певец». Наконец, формула нашлась. Я встал и по возможности звучно произнес:

Кажется, терпимо. Я сел на скамейку и, как пишут в романах, весь превратился в слух. Нет, получить чем-нибудь тяжелым по затылку вероятность была минимальная. Но если бы я умел раздваиваться, а еще лучше – учетверяться, мы бы уже заключили пари о том, кто именно ко мне выйдет. В качестве пятого варианта я предполагал фавна.

Звук шагов я услышал, они были широкие, хотя и очень легкие. Я начал разливать вино.

– Доброй ночи. Я пришел по твоему приглашению, – голос был мелодичный и почти без акцента.

– Добрый гость – к доброй ночи, – ответил я, оборачиваясь и указывая на кресло. Мужчина был высок и строен, на вид ненамного старше меня. Капюшона у плаща не было.

Он сел, и цепочка на правом бедре все-таки звякнула о ножны. Да-да, складные кресла коварны, и быстро вскочить из них трудно, почти как из гамака.

– Вино ждет нас, – я театральным жестом повел рукой над столом. – Не голоден ли ты?

Он помотал головой. Я представился и добавил, что недавно купил эту землю. Потом спросил:

– Можешь ли ты назвать свое имя?

– Меня зовут Ардиваль. Я… я незаконный мигрант, – терпкая, хорошо настоявшаяся горечь прозвучала в этих словах.

– Сегодня ночью ты мой гость, я пригласил тебя к столу. Попробуй вино.

Мы подняли бокалы. Сквозь вино Марса видно не было. Блики от огня делали его еще темнее.

– Неплохое, – вежливо сказал Ардиваль.

– Местное. Говорят, до Виноградной Чумы оно было лучше.

– Местное? – на его тонком лице отразилось легкое недоумение. – Не сильно оно было лучше. Разве чуть слаще было когда-то… но это когда было!

– Bene te!

– И тебе всех благ, гостеприимный хозяин. – Да, дергать тигра за усы дальше не стоило. Разве что очень незаметно. Я подвинул гостю миску, где лежали сушеные фрукты. Разумеется, он взял дольку яблока.

– Не сердись, я просто гадал, кто ты. Теперь я думаю, что ты сид. И зовут тебя… Ардиваль – это здешнее произношение, а исходная форма…

– Эрдуил.

– Тогда, – я поднял бокал, – пусть эта встреча будет доброй для нас обоих, благородный Эрдуил.

Во всяком случае, она уже была по-своему чудесной. Встретить тут, в глуши южных виноградников, да еще посреди лета – Белтейн давно прошел, а до Самайна еще как до Китая пешком – благородного воителя из высших эльфов было редкой удачей… или редкой опасностью, это как поглядеть. Никогда в жизни я еще не сидел вот так с бокалом вина напротив сида.

Я болтал о том и о сем, аккуратно обходя неприятные темы. Эрдуил постепенно оттаял и даже стал немного разговорчивее. Выходило, что он уже достаточно давно путешествует – вернее, скитается – почти по всем благоприятным для него местам. Там, где хоть когда-то ступала нога его народа. Я осторожничал и тщательно избегал прямых расспросов, хотя просто сгорал от любопытства. Наконец, когда мы стали подбираться к третьей бутылке, я осмелился:

– Что же заставило тебя пуститься в такое долгое путешествие?

Эрдуил зябко повел плечами.

– Война и поражение, эн. Когда некуда вернуться, путешествие получается длинным.

– Кто это был – римляне, германцы?

– Ни те, ни другие. Они всего лишь люди, и их победы часто не имеют никакого значения. Самых страшных битв человеческая история вообще не замечает.

– Но твой противник…

– О, их судьба еще печальней. От них вообще не осталось никакой памяти, и народ их исчез без остатка. Хотя это было гораздо позже, и мы тут ни при чем.

– Подожди… А люди… народа, с которым ты связан?

– Они остались, а я должен был уйти. Это я проиграл, а не они.