Читать книгу Сумасшествие, коронавирус и прочие сомнительные прелести путешествий. Сборник рассказов - Андрей Юрьев - Страница 4

«That was the end of a beautiful friendship

And just the beginning of love»

Nat King Cole

Тюльпан – коварный цветок. Я мог бы выбить эти слова иглой на собственном теле, если бы не боялся боли. Эти милые весенние цветы серьезно подпортили мне жизнь, и вот вам история о том, как все случилось.

Пять лет назад я был свободным художником, человеком без особых обязательств, молодым повесой, которым руководили лишь базовые мотивы. Я шел по жизни, забредая во всех бары по пути, флиртовал с каждой юбкой и мог назначить свидание нескольким девушкам на одно и тоже время. Каким-то чудом мне все сходило с рук, и я был доволен.

Но даже таким дебилам, как я нужен человек, который выслушает, поймет, и примет все, чем поделишься. Человек, который глотнет пива и стукнет кулаком в плечо: – Старик, как я тебя понимаю! Был и у меня такой. Мой лучший друг, которого я и потерял из-за этих самых дурацких тюльпанов.

Моего лучшего друга звали Лера. Вы удивлены или может быть даже шокированы? Лучший друг – женщина? Может, вы из тех, кто считает, что дружба между мужчиной и женщиной невозможна? Что ж, ваше право. Я же тогда об этом просто не задумывался. Мы дружили с Лерой еще с института, с тех пор, как ночи напролет готовились к экзаменам и делали все, что положено лучшим друзьям. В основном, это сводилось к попойкам и к тому, что мы поверяли друг другу наши юные тайны. Ко времени, когда произошла история с тюльпанами, Лера работала в модном журнале, а я халтурил копирайтом, довольно успешно уклоняясь от обязательств. Жизнь казалось прекрасной, похмелье легко переживалось, и я не устану вспоминать то время. Случались, конечно мелкие неприятности, подобные назойливому комару, влетевшему в спальню и не дающему заснуть, но в целом все устраивало.

Лера. Каждый раз, когда я слышу это имя, я улыбаюсь. Какая она? Сложно описать словами настолько близкого человека. Но я все же попробую. Все дело в том, что Лера не совсем обычная девчонка. Не такая, как все. Она не уродлива, но и не красива в классическом понимании этого слова. Есть что-то завораживающее в том, как она подает себя, в ее стремительной и немного сбивчивой речи. В этих ее огромных глазах вы барахтаетесь и непременно утонете, если дадите слабины. Вы можете хоть целый день разглядывать ее, но не сможете разгадать. Какая-то тайная сущность все время ускользает даже от самого внимательного взгляда. Вы просто не сможете оторваться – смотрите ей в лицо, а потом смеетесь, пока она вас не стукнет. С нее станется. Еще Лера совершенно не умеет врать. Наверное, поэтому у нее никогда не было подружек. Ухажеры? Этих хватало. Поменьше, чем у меня конечно, но все же, все же. Мы с ней даже как-то устроили соревнование по этой части, и, надо признать, я победил. Правда, с небольшим перевесом. Приз, литровую бутылку Джек Дэниелс, распили вместе. Мы много чего делали вместе в те счастливые годы. Короче, у меня был друг, с потерей которого, в моей душе образовалась огромная серая пустыня, и размер ее с тех пор только увеличивается.

История про тюльпаны – это воспоминание, которое мне хочется затолкать поглубже в голову и никогда не вытаскивать на свет божий, и которое все равно толкает крышку и вываливается, как перебродившее тесто из кадушки.

Той весной я в очередной раз порвал с одной из своих пассий, и это ощущалось на удивление болезненней обычного. К тому же, у меня давно не было никакой работы, деньги почти закончились, жизнь не складывалась, и я загрустил. Мне вдруг показалось, что я достиг самого дна, и это новое ощущение мне совсем не нравилось.

В тот вечер ноги сами понесли меня по весенней слякоти к Лере, моему единственному настоящему другу. Карман пальто тяжело бил по ноге пол-литровой фляжкой с дешевым московским коньяком. В отсыревшем воздухе пахло землей и вселенским одиночеством. В какой-то момент я почти побежал по мрачным московским улочкам – лишь бы не оставаться один на один с собственными мыслями и скоро совсем промочил ноги. Я кутался в несколько слоев шарфа и время от времени протирал им же запотевающие от дыхания очки, чертыхаясь каждый раз, когда возвращал их на место – стекла были в грязных разводах, я еле различал дорогу.

Вот впереди заблестел желтыми огнями небольшой стихийный рынок, за которым вафлей на боку лежал ее дом. От одной мысли о комнате Леры мне стало теплей. Теперь на месте рынка на несуразно длинных дощатых скамейках валяются хипстеры и щедро роняют на бороды крошки от хипстерской шаурмы, а рядом на ярком резиновом покрытии простаивают бессмысленного вида тренажеры. Тогда же там правила нищета, и старухи из соседних хрущевок, разложив на отслуживших свой век клеенках никому не нужные старые вещи, пытались поддерживать коммерцией жалкое существование. Я как обычно стараясь не смотреть на них, шел мимо, жестко зафиксировав взгляд на помойке возле Лериного подъезда. Почему же тогда я остановился, лишь услышав скрипучий как дверцы старого шкафа голос?

– Молодой человек, возьмите тюльпаны!

Я чуть не упал, так резко затормозил. Протер шарфом очки и различил перед собой крепко стоящие в густой жиже стоптанные войлочные ботинки. Взгляд поднялся по свалявшимся рейтузам зеленого цвета, по толстой замшевой юбке, прячущейся под серым стеганым пуховиком, и уткнулся в букетик тюльпанов, трепетавших под ветром чуть ниже моего лица. И только потом, за цветами, я различил потрескавшуюся глину кожи и удивительно живые голубые глаза. Я растерялся. Застыл на половине движения, как памятник Достоевскому у библиотеки Ленина и никак не мог сообразить, что сказать или сделать.

– Возьми цветы, парень!

– Спасибо, но… – промямлил я.

– Возьми так, – она помахала букетиком перед моим лицом, – Денег не нужно. Все равно мне уже домой. Не выбрасывать же…

Уж не знаю почему, но я протянул руку. В голове промелькнуло: – Зачем они мне?

– Бери, не робей. Девушке подаришь, – она пихнула букет в мою руку и, сильно припадая на левую ногу, ушла к детской площадке и еще дальше в темноту между двумя высотками, которые в народе назывались Твикс.

Я посмотрел на цветы и уже занес руку, чтобы выбросить их в жухлую прошлогоднюю траву палисадника, но остановился. Неудобно стало. Букет достался бесплатно от бабушки, которой и самой помощь бы не помешала. И это моя благодарность?

А подарю-ка я их Лере – решил я. Ведь все девчонки любят цветы.

И я зашагал вперед, как настоящий армянин, спешащий на свидание – с букетом в руке и с бутылкой коньяка в кармане. Эта мысль меня позабавила, помнится, я даже прыснул от смеха.

Игнорируя лифт, на одном дыхании я взбежал на пятый этаж и постучал в коричневый дерматин Лериной двери. Я всегда стучу, потому что ненавижу электронные звонки, не спрашивайте меня, почему. На лестничной площадке пахло соседскими кошками и жареной картошкой. Я дышал как паровоз, взбирающийся на гору, когда дверь открылась.

Сначала в проеме двери появилась фирменная скептическая полуулыбка Леры, потом все ее лицо. Освещенное тусклым светом с лестничной площадки, оно, казалось, парило в темноте прихожей. Как ухмыляющаяся рожица на шарике. Лера запустила меня в квартиру, словно только и ждала меня, хоть я и не появлялся больше месяца. Молча смотрела, как я скидываю ботинки, а потом спросила: – Ну? Что случилось?

Я говорил, что Лера знает меня лучше моей матери?

– Где твой боксер? – спросил я.

То было время ее увлечения спортом. По зиме к ней подселился один тип, на мой взгляд, не самый приятный. Я ему тоже, кстати, не нравился. Когда-то он профессионально, но не успешно боксировал, а теперь чинил стиральные машинки.

– Где ему еще быть? – пожала Лера плечами, – На тренировке, конечно. Она посмотрела на оттопыренный карман и спросила: – Что у тебя?

– Это? – я похлопал ладонью, и под сырым сукном красноречиво забулькало, – Коньяк. Московский.

– Кто бы сомневался, – сказала Лера, – Случилось что у тебя, спрашиваю?

И тут я вытащил из-за спины этот дурацкий букет. Лера сразу в лице переменилась. Будто испугалась или типа того. Я ее такой никогда не видел. Чуть не отпрыгнула от меня. А я шарф другой рукой разматываю и на вешалку кидаю. Как профессиональный баскетболист – через голову вверх и влево. Туда, где шапки лежат. И на нее иду, чтобы в зал пройти. Не в коридоре же коньяк пить?

Лера пятится спиной, а потом вдруг делает шаг мне навстречу и берет у меня этот букет с таким видом, будто сейчас им по лицу отхлещет. Я втягиваю голову в плечи, ничего не понимаю. А она как прильнет всем телом, закинула руку с букетом мне за шею и целует в губы. Совсем не так, как друзья, по-другому – жарко, взасос, так что пол под ногами раскалывается, и мы летим с ней вниз, как на американских горках. Все во мне замерло, и мир исчез, даже свет померк. Или это я глаза закрыл? Ничего не понимаю. Только чую – словно крылья за спиной расправляются и жар в груди, как после стакана коньяка. А запах ее медовый, такой знакомый и новый одновременно…

Мы бы с ней так до конца веков обнявшись стояли, наверное, только щелкнул дверной замок и голос сзади сказал: – Опа!

Дальше я плохо помню. Кажется, мы с ее боксером дрались. Хотя, что значит дрались? Он меня просто побил, там, в тесноте гостиной. Я еще куртки все с вешалки оборвал, падая. Помню, как Лера кричала и меня от него оттаскивала. Шум, гам, все перевернулось вверх дном.

Потом боксер сказал: – Да и хрен с вами! И ушел, хлопнув дверью. А мы целовались, как сумасшедшие, и было немного больно из-за разбитой губы и носа. Помню, Лера вся в моей крови измазалась, и мы смеялись, смеялись…

Утром он поила меня крепким чаем, а я не мог смотреть ей в глаза. Лера сказала, что понимает теперь, почему со мной ни одна девушка не задерживалась надолго, а я ответил, что удивлён, почему ни один парень не жил с ней больше двух месяцев.

– Боксер почти три месяца жил, – сказала она, и ушла в ванную собираться на работу.

Мы с Лерой с тех пор вместе. Она говорит, что я её половинка, и похоже, что она моя. Говорят, когда у влюбленных проходит страсть, на смену ей приходит нечто большее – уважение, забота, любовь. Не знаю. Посмотрим.

Может, она снова станет мне лучшим другом.