Читать книгу Смута - Андрей Зайцев - Страница 4

Дом остывал, как потухшая головешка. К утру все жильцы уснули и некому было подтопить. Но ранней осенью в Москве еще было тепло. Тимофей проснулся, почувствовав жажду. Пошарил рукой впотьмах, поднялся с полатей, босиком прошел в угол комнаты. Полы холодные, ноги ломило.

Схватил ковшик, нацедил холодной воды из бочки и жадно выпил. Голова болела после вчерашнего.

Сквозь слюдяное оконце разглядел полоску пробуждающегося рассвета. Город и сам как будто смотрел на него сквозь маленькое окно. Как ему принять чужого?

Там, за окном, была волнующая неизвестность, которая манила в детстве рассказами о далеких временах, о событиях, перевернувших жизнь целых поколений и народов. Это были рассказы о войнах и бедствиях, о великом голоде и жутких опустошениях, когда обезлюдели селения после мора и люди начинали питаться человечиной. Все сходилось в этом городе, издавна служившем точкой опоры Руси.

Он долго ждал этой встречи, но теперь по странному велению судьбы город иногда вызывал раздражение. Это случалось после того, как сам уже подрос и стал воином. Но подлинной причины этого он понять не мог. Там, на Дону или в Сибири, все было гораздо проще. Он воевал, зная, что может погибнуть в любой момент. В той жизни была ясность, которой ему не хватало здесь. Оказавшись в Москве, он остро ощутил обман, колдовское наваждение, которое, быть может, будет преследовать его всю оставшуюся жизнь…

Далекие купола церквей уже отчетливо вырисовывались в расступающейся темноте.

«Стало быть, там восток…» – вскользь подумал по старой привычке казак. Сразу находить ориентиры, запоминать приметы местности – это было в крови. Где бы он ни находился – он должен был знать, как ему отсюда уйти.

Скрипнула дверь. Он резко обернулся, увидев на порожке хозяина. Тот как будто подглядывал за ним, ждал пробуждения. И вот вырос, словно из-под самого пола.

– Ты чего встал, Тимофей? – В голосе удивление.

– Воды попить.

– Это само собой, – кивнул хозяин дома купец Артемьев. – Знатно мы с тобой посидели.

– Не без этого, – согласился Тимофей и сделал еще несколько глотков. Полегчало.

Недавние мысли показались чем-то чудным, непонятным. Наверное, с похмелья. Теперь надо с хозяином толковать, хоть и не очень хочется. С купцом иногда легко было. А иногда он казался себе на уме. Может, все они такие, кто знает?

– Ты ежели совсем проснулся, так иди в горницу, я прикажу вина подать. И закуски.

Купец маячил смутной фигурой.

– Посплю еще маленько, Петр Трофимыч.

– Ну, иди спи.

Тимофей вернулся в постель, уютно закутался в одеяло. Но уже не спалось. Не думал, не гадал он, что вот окажется в Москве.

События последних месяцев быстро пронеслись в голове. Ушел он вместе с Воейковым в Сибирь воевать Кучума.

Андрей Воейков – человек известный. Смелый, решительный. Для пользы Русской земли себя не пожалеет.

Хотел воевода Тарский окончательно добить хана Кучума, который, пользуясь своим старым влиянием на вождей окрестных племен, мешал дальнейшему продвижению русских в сибирские земли. Набрал служилых людей и с ними казаков. В Сибирь отправились и ясачные люди.

Поход удачно прошел. Хоть и не смогли они поймать самого хана Кучума. Ушел он, как всегда, неуловимой тенью, был рядом, но не дался, ускользнул, как угорь. Даром, что стар стал. Когда в конце августа наши вышли к берегу Оби и напали на стан ханский, казалось, Кучум найдет здесь свою погибель. Бой продолжался с утра и до самого вечера. Побили многих из окружения старого хана – нескольких князей и мурз. Уже к ночи татары отошли к Оби и на лодках ушли в темноту. Искали Кучума, но где там? Кто-то из казаков сказал, что он утонул в реке. Этому поверили, хоть и не все. Пленников взяли с полсотни. Иных могла удивить та видимая легкость, с которой Андрей Воейков разгромил Кучума. Но это все россказни для тех, кто настоящей Сибири не видел.

Напряжение великое было. И всем хотелось, чтоб все удачно прошло. Про Ермака и смерть его помнили. И никому не хотелось промашку дать в этот раз.

Плату хорошую получил Тимофей, но тут случай неприятный вышел. Поссорился он с одним человеком, а тот из зажиточных. Игнат Нарубин. Сам Воейков его привечал. И тут чуть не дошло до смертоубийства. Нарубин был человеком жадным до чужого богатства, всякий раз, когда случай представлялся, старался урвать побольше, а если кто помешает – того без раздумий мог убить. Конечно, в сибирской земле нехристи погибали от руки русских много раз. На войне счет чужим жизням не ведут. Но это если в сражении. Ведь еще сам Ермак своим людям заказывал без надобности людишек местных не трогать. За это и смерти предавал. Однако Нарубин был хитер. Действовал так, что не подкопаешься. Уличил его Тимофей раз, другой. Но поди докажи!

Тут и над ним самим тучи начали сгущаться. Дружок один Тимофею посоветовал бежать, пока живой. Вспоминая это, Тимофей улыбнулся в темноте. Не впервой ему срываться с насиженных мест, уходить в ночи, как тать. И конца тому пока не видно.

Недалеко от Москвы в дороге он оказался неподалеку от того местечка, где обычно разбойники проезжих грабили. Вот и в этот раз остановили лихие людишки купеческий обоз.

Кое-кого убили, а самого купца захватили. Было их немного, пятеро всего. Тимофей вдруг сообразил, что может справиться с ними, если внезапно нападет. Так и вышло. Двоих разбойников он убил, одного тяжело ранил. А еще двое, бросив награбленное, утекли. Наверное, подумали, что служилые на них напали. Уж слишком уверенно неизвестно откуда появившийся мужик держал себя. Не иначе – на помощь надеялся.

Оно и к лучшему для всех. Если б не убежали, легли бы рядом с дружками на землю. А кто бы похоронил – одному богу известно.

Купец Петр Артемьев обрадовался нежданному спасителю.

– Я уж на тот свет собрался, – сказал он Тимофею. Сам был бледный, как холстина. – Откуда тебя бог послал?

– Мимо я проезжал. – Казак не знал, что отвечать.

– Я тебя теперь не отпущу.

– Да чего это? – удивился Тимофей, соображения гостевого человека ему пока непонятны были.

– А вот чего! – купец говорил как о чем-то само собой разумеющемся. – Пойдешь со мной в Москву.

– Да что я там не видел?

– Эх, друже! – улыбнулся купец, проницательно глянув на казака. – А ты бывал в Москве?

– Нет, не бывал, – честно признался Тимофей.

– А говоришь, чего не видел? Людей моих побили, видишь? Мне одному несподручно будет.

– Хорошо, я согласен, – подумав, сказал казак. – Только нам уходить отсюда быстрей надо. Варнаки могут вернуться с подмогой.

Начали они товары перетаскивать. Кое-что пришлось бросить. Купец до своего добра жадный был. С каждой мелочью носился, как нянька с младенцем.

– Удивляюсь я тебе, – сказал, глядя на него, Тимофей. – Вот ты только что под смертью ходил. А теперь трясешься, будто у тебя последнее отнимают.

– Ты, брат, хороший человек, – с теплотой в голосе ответил ему купец. – Но купцом тебе вовек не стать.

– А я и не стремлюсь.

И тут послышался им стон. Тимофей пригляделся к лежавшим на дороге разбойникам и заметил, что один из них вроде шевелится. Он-то поначалу подумал, что всех разом убил.

– Этот живой! – указал он купцу.

– Убить его надо! – крикнул Артемьев без раздумий.

– Да леший с ним, – отмахнулся казак. – И так помрет.

Добивать раненого ему не хотелось. Он и на поле боя такой же был. Когда другие бродили, раненых добивали, он уходил подальше с глаз долой. Кое-кто посмеивался над этим, но кто-то и понимал. К тому же многие, кто хорошо знал Медникова, не хотели с ним связываться. В бою он был хорош. Этого было достаточно.

– Как знаешь, – пожал плечами купец, схватив тюк с пушниной и перебросив на телегу. – Может, потом это тебе и зачтется. A может, придется пожалеть…

Сам-то он руки марать в крови не собирался. Если по правде – и не умел этого.

– Да господь с тобой! – усмехнулся Тимофей. – Он еще до темноты отойдет.

Артемьев его уже не слушал, полностью погруженный в свои заботы. Они решили отвязать двух лошадей, благо седла у него в запасе имелись. И бросить два воза. Уходить с одним возом, чтоб полегче было. Пока Тимофей, как более привычный к этому делу, седлал лошадей, купец заканчивал со снаряжением обоза.

– Эй, человече… – вновь услышал казак голос раненого. – Убей меня, чего мучить? Купчина правду сказал.

– Я тебе не помощник, – покачал головой казак, даже не обернувшись. – На том свете теперь свидимся.

Перед тем как уйти, Артемьев несколько мгновений стоял возле трупов своих людей, которых они положили около дороги. На похороны не было времени, ибо все они могли лечь рядом. Но какая от того польза?

Незавидная доля досталась христианам, хотя, как потом сказал купец, один из них был некрещеный.

– Поставлю свечку за упокой их души! – сказал Артемьев, усевшись на коня. – С богом, тронули!

«Поставишь, ежели дойдешь», – мысленно ответил ему Тимофей, оглядываясь по сторонам.

Купец знал иной путь, хоть и более кружной, но надежный. Надо было выходить на Казанскую дорогу. Но ведь и там их могла ждать засада.

Все же на этот раз им повезло. До самой Москвы дошли спокойно.

* * *

Солнце казалось чудовищно-огромным. Склоняясь к закату, оно багровело, как будто грозя опалить землю. Уж сколько раз, еще будучи мальчишкой, он наблюдал закат, удивляясь этой загадочной мощи, неподвластной человеческому разумению. Далекие предки-язычники порой не смели верить тому, что солнце может появиться вновь. И тогда смерть всему живому!

Тоска разъедала душу, как земляной червь, медленно, но упорно. Годунов временами не понимал своей тревоги. Уже третий месяц он – царь Руси. Но на деле давно уже правитель. Кто мог всерьез воспринимать Федора? Только малодушные, которые продолжали видеть в нем наследника Иоанна. Но вся суть состояла в том, что именно он, Борис Годунов, был истинным наследником русских царей. И разве не доказал он это в течение лет, прошедших после смерти Иоанна?

Федор, набожный, как монах, мало что видел вокруг себя. Долгие молитвы заполняли его существование. Ему бы кем другим родиться, не царским сыном.

После смерти его в душах многих князей и бояр царило смятение. Вдова царя, уже находясь в Новодевичьем монастыре, убеждала своего брата, что иного выбора ни у кого нет. Но он не верил. Боялся чего-то. Может, ждал знака божьего?

Когда пришли к нему в Новодевичий монастырь тогда, зимой, он вышел, внимательно наблюдая за собравшимися людьми. И на мгновение одно показалось, что разглядел в глазах иных страх. Но чего они могли бояться? Прошлого? Настоящего? Или будущего?

Прошлое – оно, как тень, незримо крадущаяся по пятам человека. Но каждый видит только то, что посылает ему бог.

Кто-то мог видеть в нем родственника Малюты, давно погибшего, но незабытого. Смерть, разрушения, казни, опала – все это продолжало существовать в памяти людской. И если он – царь, тогда все может вернуться?

Такое пересилить трудно.

Настоящее – оно изменчиво и неуловимо, хотя иногда кажется, что все при тебе. Протяни руку – возьмешь кусок хлеба.

Но истина в том, что настоящее ускользает, как песок меж пальцев.

То-то и жизнь человеческая. Вставая поутру, не знаешь, чего ждать к вечеру.

Будущее – это бездна. Бездна возможного и ничтожного. Он чувствует присутствие этой бездны ежедневно и еженощно.

Страшно другое. Увидеть свое будущее в глазах юродивого, покрытого грязью и струпьями. Разве не этого боялся его благодетель царь Иоанн?

Вспомнив про Василия, прозванного в народе Блаженным, Годунов нахмурился. Вот так царская жизнь зависит от воли какого-то нищего. А сам он верит в пророчества?

Вспомнил он, как царь Иоанн говорил с ним в Опричном дворце. Рассуждали они о судьбе человеческой. Царь много книг прочел, и о том, что в Европе делалось, знал не понаслышке. Еще когда король французский Карл, ревностный католик, в 1572 году от Рождества Христова, в день святого Варфоломея учинил жестокую расправу над сторонниками немца Лютера, царь Иоанн прознал, что было прежде знамение. И вроде какой-то астролог предсказал, что погибнет много народа. Вот так царь и судьбы своей искал продолжение. Лапландским ведьмам верил и не верил. Астрология – наука тонкая. А также и то древнее ведовство, что к христианской вере нетерпимо. Но как понять, кто говорит правду?

Царь Иоанн юродивых всегда слушал, хотя жизнь их в самой грязи протекает. Это удивительное смешение тех, кто высок по происхождению и кто низок и подл, однако в жизни получает неизмеримо больше – как по справедливости оценить? Вельский – каин. Бывший друг. А ныне кто? Веры ему нет.

Пришлось жаловать его в окольничие. А с ним и Кривого-Салтыкова, и многих иных званиями одарить. Без этого трудно начинать. Своего рода также нельзя было забыть. Степана Васильевича Годунова – в дворецкие. А Дмитрия Ивановича Годунова – в конюшие.

Знал он, что с самого начала за ним тайно наблюдают. Каждое его движение и слово взвешивают и обдумывают. Того гляди – наживешь врага и даже не заметишь этого.

Борис Годунов перекрестился. Не хватает ему той воли, что была в царе Иоанне. Ведь тот мог легко, не задумываясь, одарить человека, возвысить и унизить, как ничтожную тварь, смешать с грязью, и заставить смерть принять в муках. И все происходило так естественно, что ни у кого тени сомнений не возникало. Страх убивал любые чувства. Ему же, первому из рода Годуновых, кто так высоко поднялся, стал царем Руси, всюду мерещится недоброжелательство, тщательно скрываемое под маской благолепия и почитания.

Послышался стук в дверь. Он вздрогнул, но тут же улыбнулся. Так мог стучать к нему только один человек, его жена, Мария Григорьевна.

Она вошла, быстро оглядела комнату, будто искала кого-то, и царю на мгновение показалось, что видит он перед собой своего тестя Малюту Скуратова. Как будто тот же взгляд, одновременно и цепкий, и ускользающий. Взгляд человека, который причастен к самым сокровенным тайнам Кремлевского дворца.

Но он взял себя в руки.

– Ты бледен что-то? Уж не заболел ли? – участливо спросила Мария Григорьевна, подходя ближе.

– Мне ныне болеть некогда, любовь моя, – отозвался он, привлекая ее к себе.

Думал ли отец ее, когда выдавал замуж, что станет она царицей? В те времена и он сам, молодой парень, вдруг ставший приближенным самого царя Иоанна, чаще думал лишь о том, чтоб уцелеть в водовороте интриг, внезапных заговоров, мнимых и настоящих, в любви и ненависти которые переплетались и шли рука об руку. В каком из гороскопов, составленных знаменитыми астрологами, скрывалось его будущее?

Про это он когда-нибудь узнает.

* * *

Едва Тимофей спустился в подклет, как хозяин, будто высматривая его, сразу кликнул жену:

– Прасковья, накрывай на стол!

Отказываться не имело смысла. Знал казак, что хозяин не отстанет. Да и, если честно, других-то дел на сегодня не предвиделось.

Жена хозяина, полнотелая, веселая, прислуживая за столом, искоса поглядывала на казака. То же самое было и вчера. Тимофей взгляд осторожно отводил, стараясь не смотреть на жену купца. Он почувствовал в ее глазах не просто любопытство к новому человеку. Это был интерес женщины. И, видно, потому сама взялась прислуживать за столом, хотя могла позвать девку Нилу, которая была в купеческом доме за повара.

– Сегодня схожу, отдам Никодиму за брата, – хмелея, сказал Артемьев, наливая себе еще вина. – А ты чего не пьешь?

Он заметил, что стакан казака еще полон.

– Успею. – Тимофей отломил кусочек хлеба. – Мне по Москве походить охота.

– Это надо, – кивнул купец, – стерлядки вон попробуй, Нила у нас знатно готовит.

– Чего тебе шляться к Никодиму? – недовольно молвила жена. – Сам придет.

– Как же, брат его погиб.

– Он знал, на что шел.

– Я же его не в стрельцы звал, он мне в ездовые нанимался.

– То-то, в ездовые, – раздраженно буркнула жена, отодвигая от себя тарелку. – А сколько их по дорогам лежит? Ты брату Никодима хорошо платил, грех обижаться.

– Никто и не обижался, Прасковья. А все-таки нет теперь человека. Если я не пойду сам – молва обо мне пойдет. Честный скажет: Артемьев, как нехристь, поступил. И ко мне не пойдет. Людей верных собирать – большая забота. Ты про это не знаешь.

– Тебя и самого могли убить. – Это прозвучало как последний довод.

– Могли… – Артемьев глянул на казака, и хмеля уже не было в глазах. – Вот Тимофей помог, бог его послал.

– С этим не поспоришь. – Прасковья тоже посмотрела на гостя. – И как это ты там оказался, в толк не возьму?

– Я же вчера говорил тебе, да ты не помнишь, – поморщился купец, поднимая стакан. – Тимофей от Воейкова шел. Они Кучумку искали. Вот теперь все гнездо это сгинуло навек.

– Ты вчера много чего говорил. Ты сам-то упомнишь? Что же, убили Кучума? – В карих глазах Прасковьи мелькнуло любопытство.

– Ускользнул он. Как рыба в Оби! Махнул хвостом, и нет его. В ту ночь мы все обыскали. Но разве ж его сыщешь так запросто? Людишки после боя бегали, как тараканы. Каждого не усмотришь, – пояснил Тимофей. – Он, говорят, спрятался в дальнем улусе. Но мы взяли многих его людей.

– А чего ты от воеводы ушел? – продолжала допытываться женщина. – Мало заплатил?

Жена купца была такая, как он себе их и представлял. Хваткая, уверенная в себе. Она чувствовала, что она хозяйка в этом доме. Пожалуй, даже сам купец ей уступит. А может, просто перед гостем не хочет себя истинного показывать? Кто ж поймет?

Она обращалась к нему запросто, как к своему давнему знакомому. Если ее муж и замечал такую подробность, то, видно, не придавал значения. Тимофея же эта простота слегка задевала. Он никак не мог примериться, как ему говорить с Прасковьей. И, если отвечал, то всегда как будто не ей, а кому-то другому за столом. Купец же знай себе подливал вина. От верной смерти ушел, как не порадоваться? Он уже давно торговлю вел. Приходилось и с самим Строгановым торговать. Гостевал у них. Слышал он, что дальний предок их, Спиридон, вроде как крещеный мурза Золотой Орды, попал к татарам в плен и мучили его сильно, за измену веры и службу русским застрогали до смерти. От того и сын его стал называться Строгановым. Но это дело давнее. Теперь-то Строгановы всю торговлю на Урале в своих руках держат. По Каме-реке пройдешь. Или в Пермь подашься – всюду их люди. Везде связи. И думал порой Артемьев, чтоб и ему вот так подняться. Но пока не судьба. Ждать. Много и долго ждать нужно. Тогда и выгорит. Он снова выпил, закусывая стерлядкой. Его нынешняя жизнь, после того, что с ним случилось, стала другой казаться. В ней больше красок, что ли, появилось. Купец пьянел, чувствуя себя счастливым. Так и в запой уйти недолго.

– Он платил хорошо, – между тем уклончиво сказал казак его жене, вспоминая Воейкова. – Да и срок мне вышел уходить.

– Что же думаешь, они людей без надобности станут держать? – попробовал втолковать жене сам купец. – На дело людей наняли, а там и конец всему.

Такое объяснение казалось правдоподобным.

– Ну, как скажешь.

Она вышла за дверь. И сразу, как по команде, к ним зашли двое детей купца, погодки сын и дочь, шестнадцати и пятнадцати годов.

– Чего, Сенька, рыщешь? – ласково спросил его отец.

Было заметно, что детей он любил.

– Стерлядки хочу.

– Ешь вот да сестре дай кусок.

Дети сели на край стола, молча ели, поглядывая на старших. Потом вдруг Сенька, не по годам высокий, с густыми черными волосами, свисавшими чуть не до носа, улучив момент, обратился к гостю:

– А правда, что в той Сибири есть люди с рыбьими хвостами?

– Это кто тебе сказал? – возвысил голос отец.

– Говорят, что есть, – улыбнулся казак. – Но я не видал.

– А ты Кучума видал?

– Нет, не видал. Я его сына видел. Мы его взяли со всем добром. Воевода сказывал, что должны их в Москву привезти.

– Когда?

Глаза у парня загорелись. Его сестра, спокойная, лицом похожая на отца, отмалчивалась, прислушиваясь к беседе.

– Зимой должны…

Он припомнил разговоры об этом еще в стане Воейкова. Посмотреть там и впрямь было на кого.

– Вы, детки, идите, – сказал свое слово купец. – Нам с гостем поговорить надо.

Оставшись наедине с казаком, Артемьев чуть наклонил голову, как скворец, разглядывающий букашку.

– Ты, стало быть, Тимофей, в городе походить надумал?

– Раз уж попал в Москву.

– Это дело хорошее. Но смотри в оба.

– А чего? – улыбнулся казак. – Кромешников, слышь, давно уже нет. Кого бояться?

– Кромешников нет? – купец глянул на него задумчиво, будто и не пил вовсе. – Но люди остались. Ты что же думаешь, их всех перевели? Да и не о том речь. Опричнина – это зипун. Сменил его, надел новый. А суть в человеке осталась. Ее так просто не переведешь.

– Мудрено говоришь, хозяин.

– То-то, мудрено. При новой власти всегда ходи да оглядывайся.

– Но царь-то, он человек бывалый. Еще при Иоанне много чего делал. Имя Бориса Годунова в народе давно известно. Бывалые казаки частенько говорили, что сам Федор Иоаннович к нему прислушивается, как к отцу родному. А это чего-то стоит.

Но у хозяина на этот счет был свой взгляд.

– Много делал? – купец посмотрел на казака, как на ребенка несмышленого. Но природная осторожность не позволила ему дальше высказаться. Тимофей ему помог, это верно, но сколько людей погибло из-за своего языка? Он лишь заметил вскользь: – Бывает, слышь, Тимофей, дело делается, а что выйдет – через год узнаешь. Или через два.

– Это ты к чему?

– А к тому, – с некоторым наставлением молвил купец. – Зерно в землю бросишь весной. Но урожай только осенью соберешь.

– Пойду я.

Тимофей встал из-за стола. Разговор с хозяином утомил его.

Артемьев был человек хороший, но скучный. Была в нем какая-то приниженность. Набросили на него когда-то узду, он и рад в узде ходить. Жена его куда более свободного нрава. Хоть и негоже женщине мужу своему указывать. Припомнилось, как отговаривала она купца идти к родственникам погибших на дороге людей. Но, подумав о ней, казак нахмурился. В этой женщине сидел бес. Таких людей лучше обходить стороной.

Когда Тимофей выходил из избы, хлопнула входная дверь и навстречу ему вышла молодая девушка. Увидев незнакомого ей человека, смутилась и отвела глаза, пробормотав что-то вроде приветствия.

– Ну, чего испугалась? – шутливо сказал хозяин. – Это же Тимофей, мой друг. А это Наталья, сестра жены. Они тут с матерью поблизости живут.

– Рад знакомству, – сказал Тимофей, еще раз более внимательно глянув на девушку.

Она была немного похожа на свою старшую сестру. Но черты лица более тонкие. Если жену купца можно было назвать привлекательной, то Наталья была красива, это казак понял с первого взгляда. И уже не так хотелось ему идти в город. Сама Наталья тоже как будто замерла на несколько мгновений, но тут же опомнилась и прошла дальше. С ней о чем-то своем заговорил купец. О Тимофее вроде как забыли. И стоять здесь попусту уже не имело смысла.

Помедлив немного, он вышел во двор. В самом углу примостилась избушка-поварня. В доме не готовили, опасаясь внезапного пожара. Казак разглядел, что там кто-то копошился.

Вспомнил он вчерашний ужин. За столом тогда прислуживал человечек один малозаметный. Звали его Федот. Поутру его не было видно. Наверно, занят он был по хозяйственным делам. Наверняка привезенные товары раскладывал. Других слуг, кроме Нилы, в доме купца не было.

Пошел Тимофей по-над берегом Москвы-реки, по сторонам внимательно смотрел, людей встречных привечал.

Москва удивляла. Такого скопления домов и церквей он никогда еще не видел. Люди, как муравьи, бродили туда-сюда, и вроде никому до других дела не было. В станицах и хуторах каждый человека на виду. Никто незамеченным не пройдет. А здесь…

Еще когда приехали сюда, он все глаза проглядел, поворачивая голову то направо, то налево.

– Тимофей, голова оторвется! – рассмеялся тогда купец, придерживая лошадей.

– Не оторвется, – усмехнулся казак.

Людская суета увлекала, манила. И церкви одна краше другой. Рассказы старых казаков будто оживали в памяти. И все было так. И не так. Каждый ведь свое видит. А на другое и внимания не обращает.

– Что за река?

– Яуза, – пояснил Артемьев. – Зимой лед станет – ходи пешком. А Дон льдом покрывается?

– Не везде. Смотря какая зима.

В ту пору свирепствовали по Москве разбойничьи шайки. Одних разбойников ловили и вешали, другие на их место появлялись. Особой «любовью» пользовались шайки, где вожаками были некий Верескун и Дергач. Про них также поведал казаку Артемьев, прибавив при этом, что многое в рассказах людей переплетено до неузнаваемости, где правда, где вымысел – пойди разберись!

Дергач был атаман жестокий до крайности. Говорили, что он бывший стрелец, приговоренный к смерти. Каким-то немыслимым образом ему удалось бежать. С тех пор больше всех ненавидит он стрелецких сотников да дьяков. Нашли как-то раз зимой одного дьяка из Казенной избы, повешенного за ноги. Вороны уж выклевали ему глаза. А в другой раз сотник стрелецкий, опытный воин, вышел из дома и пропал. Нашли в овраге с пробитой головой. Но прямых доказательств того, что это люди Дергача орудуют, не было. Иной разбойник сам за другими именами скрывается. И тому смысл есть большой. Пока Дергача и людей его ищут, другие воры спокойно свои дела обделывают.

Долго бродил Тимофей по осенней Москве. От Китай-города ветер нагнал тучи, обещая дождь.

Один раз набрел он на огромное пепелище. По краям уже шли застройки. Но было видно, что когда-то в этом месте находилось что-то огромное. Может, церковь?

Он слышал, что Москву одолевали пожары. В своей жизни он видел два пожара. Один раз жарким летом сгорела половина хутора. А в другой – и всего-то несколько домишек. А здесь, он сознавал, пожар может стать страшным бедствием. Сколько домов сгорит, церквей, амбаров, сколько людей погибнет в одночасье?

– Эй, человек! – окликнул он прохожего. – Что здесь раньше-то было?

– Чего?

Прохожий, дюжий мужик с длинным носом, в старом зипуне, глянул хмуро, с подозрением.

– Я говорю, что раньше на этом месте было?

– Ты откуда свалился?

Нос нацелился на казака, как мортира.

– Не местный я.

– Это видно, – ощерил зубы мужик. – И чего дураки в Москве забыли?

– Ты, гляди, немощный, – вспылил Тимофей, сжав кулаки. – А то ведь я тебе нос твой длинный набок сворочу!

– Чего?

Мужик двинулся было к нему, но остановился, смерив незнакомца взглядом. И, видать, почуял в нем опасного противника. Хотя казак был не вооружен, но служивого человека в нем было нетрудно рассмотреть. А если это не стрелец, значит, казак. Казаки – пришлые. Им что? Они мутят по городу, пьянствуют, беспричинно людей бьют, а потом исчезают. Ищи его потом! Сколько таких было!

– Дворец тут был опричный, – сказал мужик, насупившись. Нос его как будто внутрь вдавился.

– Прямо-таки дворец?

– Говорю тебе. Давно сгорел, – мужик глазами зыркал, опасаясь, как бы его врасплох не застали. – Еще при Самом…

Тимофей понял, о ком он говорит. Хоть с тех пор много лет прошло. Мужик избегал называть старого царя Иоанна по имени. Страх жил в нем чуть ли не с самого рождения. И никакие прошедшие годы не выбьют его!

– Я, брат, малой тогда еще был, – повеселев душой, сказал Тимофей. – Про это дело не слыхал.

– И я малой был, – буркнул мужик, терпеливо ожидая, когда казак отвяжется от него. Грубить ему больше он не решался.

– А ты, слышь, земляк, где тут можно обогреться?

– Выпить хочешь? – Мужик чуть приободрился.

– И это можно.

– Вон туда иди, – мужик показал рукой. – Дом, видишь, стоит, вроде как скособочился, а за ним сразу и кабак. Ступай!

– А ты, земляк, со мной выпить не хочешь? – спросил Тимофей, ударив себя по кафтану. – У меня деньга есть!

– Выпить?

Мужик глянул на него тоскливым взглядом, в котором читалось явное желание похмелиться. Он колебался, не очень-то доверяя казаку. Но искушение было слишком велико.

– А чего? Давай! – Бухнулся, как в прорубь.

И пошел вместе с казаком, искренне убеждая себя, что только выпьет для похмелки и на этом конец.

Кабак встретил их нестройным хором голосов. Людей было еще не так много, как вечерами. Сидели тут главным образом те, кому надо было поправить себя после вчерашнего. И еще какие пришлые, вроде Тимофея.

Мужик представился ему как Ефрем. И сейчас уже не казался казаку тем недобрым человечком, что не захотел Москву показать. Сели они в углу, взяли вина по чарке.

Тимофей огляделся. Испитые, сумрачные лица, полукольцом окружавшие его, были поглощены лишь одной заботой – пить. Других они не видели и не интересовались, кто и что. В таком местечке затеряться проще простого. Вспомнил он совет купца: не слишком увлекаться.

Отхлебнул немало из чарки, улыбнулся новому знакомому.

– А ты, Ефрем, стало быть, из московских?

– Не совсем. – Ефрем чарку сильно пригубил, настроение поднялось. – Из Клина я.

– А тут чего делаешь?

– А… – отмахнулся мужик. – Много чего… Я по плотницкому делу.

– Дома строишь?

– Я и дома, и церква строил. Мне все подручно. В моих руках топор как игрушка детская.

– Хорошо.

– Еще бы! – Ефрем помолчал, глянув исподлобья. Изучающе. И решил, что сейчас можно и самому нового знакомого попытать. – А ты вот, Тимофей, откуда пришел?

– Из Сибири я сейчас.

– Прямо из Сибири? – недоверчиво протянул Ефрем.

– Из самой, – усмехнулся казак, забавляясь неверием собеседника. – Я с Воейковым на Кучума ходил. Слыхал про такое дело?

– Как же, слыхал, – уважительно отозвался Ефрем. – Только ты что-то без сабли, как обычно, казаки здесь ходят.

– Я у знакомого купца остановился. Там все и оставил.

– Добро. – Ефрем многозначительно уставился на пустые чарки.

Новый знакомец ему начинал нравиться. И чего это он сразу кинуться на него хотел? И придет же такое в голову! А ведь трезвый еще был.

– Я твой взгляд, земляк, понял, – добродушно сказал Тимофей. – Сейчас еще возьмем.

Гомон вокруг них становился все сильнее. Ефрем, захмелев, уже позабыл про свой зарок уйти из кабака после первой чарки.

– Лес там, знаешь, какой? – говорил, наклонив голову, казак. – Войдешь – назад не воротишься!

– Как же ты вышел? – пьяно рассмеялся Ефрем.

– Дурак, я один не ходил! – подмигнул ему Тимофей. – Один человек там не жилец!

– Так что ж вы Кучумку так и не взяли? Ить, говорят, он к ногаям ушел?

В голосе Ефрема слышалось некое злорадство. Хотя чему он мог радоваться – непонятно. Тимофей, однако, подобрел. И злой насмешки в словах плотника не слышал.

– Он хитрый, – поскреб пальцами по мокрому столу, как бы изображая некое ползущее существо, способное укрыться где угодно. – Если Ермака смог одолеть, вишь ты, его так просто не возьмешь, – задумался казак. – Но жизни ему мало осталось.

– Откуда ты знаешь? Ты что, пророк?

– Я не пророк! Так воевода сказал.

– А ты ему веришь?

– Воейкову? – Тимофей снисходительно посмотрел на Ефрема, чувствуя в нем земляного червя, не знающего воинской службы, а стало быть, не способного оценить поступков и действий тех, кто ежедневно рискует своей жизнью, подчас за малую плату. – Я ему верил, как отцу, это правда.

– А чего ж тогда ушел?

– Я долго на одном месте не сижу, – улыбнулся казак своим мыслям. – Я птица перелетная.

За соседним столом разгоралась нешуточная ссора. Тимофей туда почти не смотрел. А Ефрем нет-нет да и глянет.

Молодой парень, чуть помоложе Тимофея, что-то упрямо доказывал своим приятелям. Но, похоже, настоящими приятелями они ему не были.

Парень поднялся было со своего места, так один, здоровый, плечистый, сразу вдарил его в лоб. Парень покачнулся, но не упал. И бросился на обидчика. Но двое других сразу подмяли его, стукнули головой об пол.

– Эй, Шпыня, ты не буянь! – крикнул кабатчик, мужик здоровый, плечистый.

Он, вероятно, знал кого-то из этих троих.

– Ничего, обойдемся, Игнат! Мы его сейчас уберем!

Трое мужиков подняли бесчувственного парня и вынесли вон из кабака. Потом как ни в чем не бывало вернулись к своему столу.

Пьянка продолжалась.

– Грей помалу!

– Зубы убери!

– На Смоленской дороге стрельцов побили.

– Эх, меня там не было…

– Тебя бы в печку засунули и зажгли! – Безудержно хохотал один из мужиков. – А дым аж над самым Кремлем!

Какой-то низенький паренек дурашливого вида, с густой копной нечесаных волос, затянул песенку:

– Как за Яузой-рекой стоит лошадь день-деньской! Кто увидит эту лошадь – тот изводится тоской!

– Наливай, кургузый!

Ефрем кинул в сторону соседей:

– Знатно гуляют!

Но Тимофей сидел, как будто протрезвев. Что-то не нравилось ему. Теперь Ефрем все больше говорил. А казак поглядывал в сторону соседнего стола. И чутким ухом своим уловил вдруг крепкое словечко…

– Этого гусака надо кончать…

В руке одного из них блеснуло лезвие ножа. В пьяной веселой кутерьме никто ничего и не разобрал. Каждый говорил о своем. Но Тимофей уже был начеку. Когда мужик с ножом, спрятанным в потрепанном кафтане, вышел за двери, казак пошел вслед за ним.

На улице уже смеркалось. Подступала долгая ноябрьская ночь. Порывы ветра трепали волосы, шапку Тимофей оставил в кабаке. Огляделся. Не сразу и понял, что побитого парня бросили не сразу за порогом кабака, а отнесли ближе к речке. Туда и шагал дюжий мужик.

Нагнулся над неподвижным телом, достал нож. Шаги за спиной заставили нервно обернуться.

– Чего ты?

Казак встал рядом.

– Чего суешься? А то гляди…

Он не договорил, привычно резко выбросив руку с ножом. Но тут же вскрикнул от дикой боли.

Нож юркнул в стылую землю, а рука переломилась пополам. Тимофей сильно ударил его в скулу, потом еще раз. Мужик как сноп рухнул наземь.

– Эй, паря? Ты живой?

Казак тормошил парня, и тот что-то пробормотал в ответ. Кровь из разбитой головы уже застывала на старом зипуне.

– Вставай, уходить тебе надо!

– Куда? – Парень качал головой, видно, плохо соображая, где он и что с ним.

– Убить тебя хотят…

– Еще чего…

«Вот связался! – с внезапной злостью подумал казак. – Теперь что с ним делать? Не тащить же на ночь глядя по Москве? Обоих заберут стрельцы».

Сзади послышались голоса. Тимофей оглянулся, увидел, как две фигуры бегут к ним. Вот еще напасть! Видать, дружки всполошились.

И оружия с ним, как назло, никакого не было. Разве что…

Тимофей нагнулся и поискал упавший нож. У них-то сабель тоже не было. А в такой драке как уж повезет.

Он стоял, ожидая московских молодцов. Но тут случилось что-то непонятное. Возле кабака происходило какое-то движение. Двое выскочили к нему, у обоих в руках сверкнули лезвия ножей.

– Демид готов! – воскликнул один, увидев неподвижного дружка.

– Не может быть! – отозвался второй, приглядевшись. – Нет, ворочается…

– Этого кончать!

– Ну, сопатый, держись!

Несмотря на кипевшую злобу, они не торопились. В этот момент парень, которого они хотели убить, приподнялся, что-то начиная соображать. Близость смерти разбудила волю.

И тут от кабака крик:

– Алешка! Ты где?

– Я здесь… – подал голос парень, пробуя встать.

У него плохо получалось. Пошатнувшись, он снова упал. Этот в драке не помощник!

Первый из кабацких мужиков кинулся к казаку, а второй сбоку заходил. Тимофей внимательно следил за обоими. И тут еще двое набежали. Но кто они?

Казак видел опытным взглядом бойца, что нападавшие не торопятся подступать к нему. Вид дружка, валявшегося в грязи с поломанной рукой, отрезвлял. Но четверо – это слишком много. «С этими уже не справиться…» – мелькнула мысль у Тимофея.

Но дальше произошло вот что. Один из новеньких кинулся к Алешке, а второй резким ударом сбил с ног одного из кабацких.

– Не робей, земляк! – крикнул он казаку.

В короткой суматошной схватке кабацкие были биты. Один из новеньких хотел воткнуть нож в лежавшего, но второй его удержал.

– Не бей, кудлатый! Нам уходить надо! Алешку подымай!

Он оглянулся на Тимофея. Несколько мгновений раздумывал, как бы взвешивая, стоит ли говорить?

– Ты кто таков?

– Человек.

– Ух ты, человек! – беззлобно рассмеялся мужик, молодой еще, наверное, одних годов с Тимофеем. – Ты Алешку знал, что ли?

– Откуда? Я в кабаке сидел, когда они его били.

– За него тебе поклон, не забудем!

Из сумеречной синевы послышался свист и голос неизвестного возвестил:

– Стрельцы идут!

– Уходим!

– Тебя как зовут?

– Тимофей.

– А я Дениска! Родом с Углича. Но новгородских кровей.

Они пропали в быстро сгущавшихся сумерках. Тимофей тоже не стал дожидаться стрелецкой расправы.

* * *

Вернулся он в дом купца уже затемно. Еле-еле отыскал дорогу. Ведь никогда здесь не бывал, да и среди стольких домов заплутать легче, чем в лесу.

Артемьев только глянул на него и тут же перекрестился.

– Что за лихо с тобой случилось, Тимофей?

– Да ничего такого.

Казак спешил сбросить с себя кафтан, запятнанный кровью.

– Вижу, что ничего такого, – купец помахал рукой перед своим лицом. – А дух-то, дух-то какой!

Сам-то он давно протрезвел.

– Выпил маленько.

– Да уж, маленько.

Артемьев смягчился. В душе он был рад, что его гость все-таки возвратился домой живым, хоть и в крови.

Когда казак разделся и молча умывался колодезной водой, купец пристально его разглядывал со спины и понял, что кровь на одежде была не его. Но чья?

– Вечерять будешь?

– Буду.

Тимофей вдруг почувствовал приступ голода и припомнил, что в кабаке закусывал не очень много.

На столе его ждала уха из щуки. И жбан браги. Хозяин сел напротив и смотрел, как ужинает казак.

Молчание затягивалось. Но Тимофею и в самом деле было неловко. Предупреждал его купец, чтоб был осторожен. А он что?

– Так ты ничего рассказывать не хочешь? – наконец обронил хозяин, в упор глянув на него.

– А чего рассказывать? – казак принял беспечный вид. – В кабаке схлестнулся с каким-то мужиком… Не помню уже и с чего началось.

– Но ты крепко его, – подначил купец, как будто поверив ему. – Крови сколько! Уж я тебя знаю!

– Видел я пепелище большое, но старое уже, – переменил тему разговора казак.

– Что за пепелище? У нас тут пожаров много бывает.

– Да сказывали, дворец там стоял царский.

Хозяин нахмурился.

– Кто сказывал?

– Прохожий.

– Они много наговорят.

– Да в самом деле.

Артемьев уже смекнул, что это Опричный дворец. Но говорить об этом не хотелось. Знал он человека одного, тоже купца бывалого, который когда-то вошел в этот дворец, да обратно не вышел. А еще про дворец в народе ходили слухи разные. Если все передать – волосы дыбом на голове встанут. Было туда три входа. На западной стороне – сплошная стена. Царь Иоанн входил во дворец с восточной стороны. И хаживали туда, как передавали шепотом, всякие вещуны, которые будущее любого человека могли узнать. И часто по ночам оттуда выносили людишек мертвых, которых потом сбрасывали в Поганую лужу. А кто они были? Кто поймет?

– Чего ж не пьешь?

– Больше не хочу.

– Это хорошо, – сказал хозяин и налил из жбана себе в стакан. – А я выпью. Чтоб крепче спалось.

– Как знаешь.

Тимофею вспомнилась утренняя гостья, но спрашивать о ней не решился. Все-таки он здесь чужой человек, даже несмотря на то, что хозяина от верной смерти спас. Но понял он одно. Если сейчас купец предложит ему остаться – он согласится без колебаний.

* * *

Борис спал тяжелым сном, когда вдруг к нему вошел царь и положил руку на плечо.

Борис вздрогнул, открывая глаза. И сразу вскочил, искоса глянув на царя. Показалось, что у того лицо потемнело, как лики святых на древних иконах, и взгляд какой-то остановившийся, неживой.

– Спишь?

– Задремал маленько, великий царь…

– А того не знаешь, что измена во дворце?

– Знал я, великий…

– Довольно, Бориска, скоморошничать! – резко оборвал его царь Иоанн. – Эй, хватайте его и в темницу!

И вот Борис уже на дыбе, и палачи выворачивают ему кости. А царь тут как тут, посмеивается:

– Что, Бориска, не ждал, что я измену распознаю?

– Не изменял я тебе, государь… – шептал Борис, и чудное дело, боли совсем не чувствовал он.

Царь наклонился к нему поближе и сказал:

– За измену гореть тебе в аду!

И вдруг Бориса прошиб холодный пот. Чего это он? Нет ведь царя Иоанна! С того света, что ли, он к нему явился?

Открыв глаза, Борис Годунов некоторое время неподвижно лежал в постели, обдумывая сон. Давно уже не снился ему царь Иоанн Васильевич. Но лицо его навеки запечатлелось в памяти, оттуда его уже не вытравить ничем. Сколько раз видел он, как пытают людей, обвиняя в государственной измене, мнимой ли, настоящей – это не имело значения. Когда-то сам царь, сильно подпив, сказал ему, что изменника найти – благое дело. Но не менее благое – найти того, кто еще не помышляет об измене, но внутренне готов к ней. Такие переходы в мыслях царя Иоанна только непосвященным могли показаться странными. Но он, Годунов, знал, откуда это пошло. Там, в этих книгах, что остались царю от знаменитой бабки его, византийской принцессы Софьи Палеолог, многое было сокрыто от любопытных глаз, невежественных и темных. Иоанн Васильевич черпал вдохновение, читая о многочисленных заговорах при дворе византийских императоров. Анна Комнина поведала о разных судьбах, возвеличивая отца своего. Но были и другие. Царь Иоанн никогда не говорил Годунову напрямую о своих пристрастиях в таком деле.

А жизнь все время испытывает человека. И нет тому конца.

Вот вчера состоялся торжественный въезд в столицу всей плененной родни последнего сибирского хана Кучума… Были там и сыновья его Асманак, Шаим, Бабадша, и совсем малые Кумуш и Молла. Жены, невестки, дочери в шубах бархатных, украшенных золотом и серебром, все ехали в резных санях, удивляя собравшийся народ своим видом.

И было все так просто, обыкновенно, как если бы не разгромлено было царство Сибирское и невидимая тень некогда грозного хана Кучума не витала над ними, напоминая о бренности человеческой жизни.

Сопровождали их всадники из боярских детей, все в соболиных шкурах да с пищалями.

А среди толпы находилось и много чужеземцев. Они видели покоренных, и уверен был Годунов, немало завидовали возросшему величию Руси. А сам Кучум, ослепший и жалкий, вроде явился в Ногайский улус с поклоном. Да те умертвили его без жалости. Вот он, конец былому величию. О том задуматься всякому монарху надо, но он промашки не допустит. Не для того все затевается, чтобы попусту сгинуть в бездне времени.

Но было еще одно, невероятное, которое омрачило ему всю прелесть торжества. Среди толпы вдруг, как тень на ясном небе, мелькнуло лицо молодого парня, мелькнуло и снова пропало, затерявшись меж многих иных лиц.

Заметил его Годунов и, бледнея, сжал зубы, словно увидел призрак. Был этот неизвестный человек как будто близнец умершего царевича Дмитрия. Глянул снова Годунов на то место, но где там! Если кто и был, разве его найдешь?

* * *

Вечером того январского дня, когда по Москве провезли родственников покоренного Кучума, в доме купца Артемьева было весело. И Тимофей, как причастный к усмирению хана Кучума человек, находился в центре внимания. Говорили вразнобой все собравшиеся за столом, но казак остальных почти не слушал, а нет-нет да и взглядывал на Наталью, сестру хозяйки. Наталья все больше молчала, но, заметив интерес к себе, вдруг спросила Тимофея:

– А что Тимофей Андреич молчит?

– Я слушать люблю, – улыбнулся ей казак, не отведя взгляда.

– Хотела все спросить вас, а неужто вы этих людей, что нынче по Москве на санях везли, там, в Сибири видели?

– Кое-кого видел… – казак припомнил тех, кого брали в плен в его присутствии.

Один из них точно мелькнул сегодня там, за спинами других. Звали его вроде Асманак. Совсем еще юноша.

И совсем не он занимал мысли Тимофея. Среди многочисленной толпы, собравшейся поглазеть на пленников рода Кучумова, он заметил своего врага, того самого, из-за которого пришлось ему уйти из войска воеводы Воейкова.

Это был Игнат Нарубин, по рождению своему казак, по природе человек, любивший находиться среди победителей, кем бы они ни были.

Не знал Тимофей, увидел ли его Нарубин, но уже само появление этого человека испортило Тимофею праздничное настроение. Ведь и он считал себя тем, кого славили сегодня в народе.

– Тимофей Андреич скромен, – пьяно ухмыльнулся хозяин. – Но я его хорошо знаю.

– Я слышала про то, как вы себя вели, когда… – Наталья сбилась, уловив недобрый взгляд своей сестры.

– Чего там, вел, – махнул рукой Артемьев. – Если бы не он, лежать мне в землице…

– Брось каркать, Петр Трофимович, – веско заметила его жена. – Кому где лежать – только богу ведомо!

Она снова с укоризной глянула на сестру, но та, обычно покорная ее воле с самого детства, в этот вечер не захотела смолчать и уступить.

– А что там еще в Сибири видали, Тимофей Андреич?

– Ну… – казак раздумывал, не зная, о каких событиях рассказать, потому как много было всего: и ужаса, и смертей, так как ни одна война не обходится без этого. Но говорить об этом не хотелось. Здесь, в доме купца, его редко спрашивали о прошлом, разве что в первые дни. Но это было даже лучше.

Однако не в этот вечер.

Наталья его привлекала всерьез, и хотелось ему сказать о многом. Но только ей одной.

– Встречал я как-то шамана одного… – медленно начал он. – Там племен много. А эти люди были не веры Кучума. Но они платили ему дань.

– Кто же он такой?

– Это у них навроде колдуна, – пояснил хозяин, хорошо знакомый с обычаями племен и Пермского края, и Сибири, а также тех, кто не признает ни веры Христа, ни веры Магометанской, а живут по глухим берегам далеких земель, тайно отправляя свои языческие обряды. – Они молятся истуканам.

– Правда? – Наталья перевела взгляд на Тимофея.

– Похоже, что так. Я особо при их обрядах не присутствовал, но как-то вечером был я в дозоре и вдруг слышу, ломится кто-то через лес, прямо на наш стан.

– И кто же это был? – Наталья смотрела во все глаза.

– Местный один паренек. Я его чуть не убил поначалу. Но когда саблю к груди приставил, он плакать начал и все зовет куда-то в лес. Я товарищей своих вызвал, стали мы его выспрашивать, но он по-русски почти не говорит, бормочет только: «Тама, тама!». И рукой все машет. У нас один был из ясачных людей, он по-ихнему понимал, поговорил с ним и нам пояснил: там кто-то умирает… А что делать? Ну, старший наш сначала и слышать не хотел. А вдруг в западню манит? Но после выделил пять человек и среди них меня и того, кто язык их понимал. Пошли мы. – Тимофей перевел дух и выпил вина. – Шли мы недолго…

Вспомнилось все, что было несколько месяцев назад…

Старик-шаман, умирающий на берегу речки, бубнил что-то на своем языке, но их толмач слова перевел.

– Говорит, Кучума не возьмете, он уйдет…

– Как не возьмем? – вскинулись мужики. – Чего он там талдычит, нехристь? Кучумку найдем и за Ермака он нам ответит!

– Кучум уйдет к ногаям. И там найдет свою смерть! – вновь перевел толмач.

– Мы его сами должны убить! – волновались мужики.

– А чего он нас позвал? – спросил тогда Тимофей у толмача.

– Он хочет, чтоб мы убили его родню, сыновей и остальных…

– Это еще зачем?

– Говорит, Кучум убил его брата и всю семью… – ответил толмач.

– Если он знает, когда умрет Кучумка, почему ему не знать, когда и остальные помрут? – засмеялся Игнат Нарубин, пронырливый мужик. – Пусть его бог и наказывает кого он хочет!

Он глазами все обсмотрел, обшарил и толкнул казака.

– У них припасов – тьма! Давай их обоих и…

Тимофей глянул неодобрительно. Но Нарубин затеи своей не оставил. Подбивал и других, но рука ни у кого не поднялась убить и так умирающего старика и его молодого родственника. Когда Нарубин сам хотел мальчонку заколоть, Тимофей под руку его ударил и саблю выбил.

– Ты чего, сарынь донская? – вскипел Нарубин. – Я тебя убью!

Вот тогда они первый раз с ним сошлись. И Нарубин отделался несколькими выбитыми зубами.

Когда возвращались, один из казаков тихо сказал ему:

– Игнат этого тебе не забудет… В первом же бою жди пули в спину…

С тех пор Тимофей Нарубина остерегался. Но и тот обходил его стороной. Видно, ждал удобного момента.

– Чего же сказал шаман?

На него смотрели внимательные глаза Натальи. Тимофей смутился из-за своей задумчивости, вроде как забыл тех, с кем сидел за столом.

– Сказал, что Кучума мы так и не возьмем.

– Вона! – восхитился Артемьев, хлопнув себя по коленке. – Выходит, он правду предрек!

Странное чувство овладело Тимофеем. Он будто услышал, что шаман его зовет, где-то тут рядом находится. Он огляделся. Но вокруг сидели только родственники купца.

– Чего потерял, казак? – пьяный купец все-таки был сметлив, все подмечал.

Но в душу заглянуть не мог. А там блуждали тени убиенных, и кровь, и слезы – все смешалось, как в жутком вареве антихриста. Вот так, убивая на войне, сам становишься нехристем, подумалось Тимофею.

И вспоминать о пережитом больше не хотелось. И Наталья женским чутьем уловила его настроение. Не стала дальше расспрашивать.

Вскоре разошлись.

Когда укладывались спать, жена толкнула хозяина в бок.

– Чего ты?

– А вот чего… – она придвинулась к нему. – Видишь, что происходит?

– А что такое?

Пьяный купец хотел спать и к разговору не был расположен.

– Наташка к нему тянется…

– Разве?

– Ей-богу!

Артемьев лег на спину, одеяло поправил. Потом спросил с видимым безразличием:

– И что такого? Пусть их, ее все равно замуж выдавать пора.

– Да ты что, с ума сошел? – жена даже на локтях приподнялась, в темноте глядя на мужа, хотя особо ей рассмотреть ничего не удалось. – Он же, Тимофей, голый, как щука. У него же ничего нет за душой! И за него Наташку?

– Он еще наживет. Он мужик справный, хороший.

– То-то, наживет, – передразнила она мужа. – Разве что ты ему подаришь?

– Я ему по гроб жизни обязан.

– Что ты все заладил, как припадочный! Обязан. Обязан! Про это наплевать и забыть! Прошлое это дело.

– Тебя там не было, вот что! – чуть озлился хозяин. – Когда смертушка тебе в глаза заглядывает – про многое задумаешься.

– А о Прохоре ты забыл?

– А чего мне про него помнить? Я Наталье не указ. Кто ей люб, за того пусть и выходит.

– Так он жених ей!

– Про это разговора меж нами еще не было. И сейчас не те времена! – прибавил он, как будто обращаясь к кому-то третьему, тому, кто когда-то мог осадить его, заставить совершить что-то нехристианское, подлое.

– Ты, вот тебе крест, умом тронулся, – сказала жена, увидев, что мужа не переубедить, и легла, закрыв глаза.

Стало ей понятно, что одними разговорами делу не поможешь.

* * *

Февральская поземка мелко кружила над обледенелой землей. Сын известного московского купца Ивана Осколкова, Прохор, как будто без дела слонялся по почти безлюдным улочкам. Редкие прохожие издалека казались какими-то карликами, смешно шагавшими по грязновато-белесым дорожкам. По наледи было непросто идти, того и гляди кувыркнешься и с ног долой. Прохор ни на кого не обращал внимания, занятый своими мыслями.

Пройдет туда-сюда, потом оглянется и снова начинает ходить кругами. Про себя он твердо решил дождаться ее в это утро. Она должна была появиться, просто ему сказала ее старшая сестра. Когда она появилась, он сразу приободрился, хотя на душе было тревожно. Все, что еще недавно казалось таким простым и обнадеживающим, ныне рассыпалось, как труха.

– Здравствуй, Наталья Семеновна!

Он снял шапку, поклонился.

– Здравствуй, Прохор Иванович, – тихо ответила Наталья, опустив голову.

– Давненько мы не виделись!

– Я уж и не помню.

В голосе ее Прохор уловил холодок безразличия. Знал он причину, но не хотелось верить. Ведь он, Прохор Осколков, не простой паренек, отец его богатый купец, и все наследство ему останется. Не привык он к отказам, но если припомнить, Наталья и раньше не слишком податливой была. Может, потому ему и нравилась больше других московских девушек на выданье.

– А хотел бы я прийти к тебе сегодня, Наталья Семеновна, ты не против?

– А зачем? – в глазах ее мелькнуло удивление.

Простой по сути вопрос сбил его с толку. Он раздумывал, не зная, как подступиться к ней.

– Раньше, бывало…

– Чего вспоминать? – девушка еле заметно улыбнулась. – Холодно, Прохор Иванович. Идти мне надо.

Он отступил с дороги, чувствуя себя жалким мальчишкой.

Наталья удалялась, пока совсем не скрылась из вида. А он все стоял, как будто не смел двинуться с места.

Какой-то мужик в потрепанном кафтанишке, чудно ковыляя, обошел его, посмеиваясь:

– Лютень-то бушует! Ой-е-е!

Видать, заметил он, что парень не в себе.

Прохор глянул на него с озлоблением, но мужичок уже и забыл про него, ковыляя дальше.

«Убью, убью!» – клокотало где-то внутри.

Он уже ни о чём другом не думал, только о мести. Но взять так просто этого заезжего парня, ради которого Наташка забыла обо всем на свете, так просто не удастся. Он слышал про него кое-что. Сам вроде из казаков, купца Артемьева из беды выручил на темной стороне, неподалеку от Казанской дороги. Ясное дело, теперь купец ради него расстарается.

Медленно двинулся домой Прохор. Когда пришел, крикнул челяди, чтоб подали вина.

К вечеру воротился домой и старший Осколков. Увидев сына пьяным, разозлился.

– Чего ты с самого утра пьешь? Заняться больше нечем? Так я найду тебе дело!

– Зачем кричать, батя… – с пьяной ухмылкой возразил Прохор. – Я и сам себе дело найду. Хочу за Каменный пояс податься. Там, в Сибири… – Он не договорил, увидев, как отец замахнулся на него.

– То-то, в Сибири! А здесь ничего уж не возьмешь, что ли?

– Откуда мне знать, – вдруг сразу обмяк Прохор.

– Знаю я твои печали! – Иван Осколков переменился в лице, даже повеселел. – Из-за девки стонешь. А пустое это!

– Да, пустое…

– Ладно, – смягчился отец, присаживаясь рядом. – Давай говори, кто тебе дорогу перешел? Вместе подумаем.

Он огляделся хозяйским взглядом.

– Эй, Оська! Тащи еще вина!

* * *

– Вон тот мужик, видишь?

– Вижу.

– Он самый и есть.

Прохор воровато огляделся, будто боялся, что кто-то знакомый увидит его за столь постыдным делом. А говорил он с человечком одним, доносчиком, которого в Разбойном приказе знали как мастера своего дела. Люди, повинные и безвинные, а подчас и не имевшие никакого отношения к ворам и разбойничкам, по его навету брались под стражу, а там и погибали, но кто про них вспомнит?

Доносчик, худой, безбровый, с маленьким осунувшимся лицом, только весело посматривал, а в кафтане лежали деньги, полученные от Осколкова-младшего.

Прохор на него глянул с надеждой. И тот кивнул свысока:

– Не сумневайся! Ты его больше не увидишь…

Тимофей шел по берегу Яузы и поглядывал по сторонам.

Весна пришла в Москву! По речке неторопливо плыли расколотые льдины. Какое-то новое, неизвестное ему ранее чувство приятным дурманом охватывало душу, когда он думал о Наталье. Никогда не думал, что найдет жену себе в самой Москве, о которой всю прежнюю жизнь только слышал… и не всегда хорошее. Москва, где тесно переплетались судьбы русских царей и всех, кто был к ним близок.

Тимофей остановился, глядя на ледоход.

Большая черная ворона уселась на край льдины, поворачивая голову то вправо, то влево. Вспомнился такой же ледоход много лет тому назад на родном Дону.

Дон река сильная и не всегда глубоко промерзает зимой. Особенно ниже по течению. Но в тот год лед прочно стоял. Ходили они с ребятами от хутора на левый берег, дорожку протоптали. Вот пошли они вдвоем с Архипом. А когда назад возвращались, Архип в трещину попал. И сразу под лед провалился.

Начал он кричать, но Тимофей не сразу понял, как к нему подобраться. Лишь позже догадался, как поступить. Сбегал на берег, там отыскал длинную суковатую жердину и с ней назад вернулся. Подал жердину и кое-как вытащил Архипа. Домой пришли мокрые и стылые. Отец Тимофея разуму поучил маленько. А что с Архипом было – не знал. Но потом, когда потеплело и уж сады зацвели, его родители подозвали к себе Тиму и дали ему немного денег. Отец Архипа по голове его потрепал.

От воспоминаний, а может, от непривычно яркого солнца у Тимофея слегка заболела голова. Архипа он спас тогда, но думал ли, гадал, что пройдет время и старший брат того запрет его в сарае, чтоб поутру… Что бы он с ним сделал?

Матвей Ширшов сказал, что хотел убить, может, и убил бы… Родителей их к тому времени уже не было в живых. Тимофей огляделся и вдруг заметил, что к нему идут трое стрельцов. Поначалу не поверил даже. Может, они просто по берегу гуляют? Но когда они близко подошли, все сомнения развеялись.

– Тимофей Медников? – спросил один из стрельцов, высокий, худой, с низким лбом и маленькими глазками, смотревшими недобро.

– Он самый.

– Ступай с нами.

«Как это он меня узнал?» – мелькнуло в голове.

– Это еще зачем?

Нужно было потянуть время, понять, что да как.

– Ступай, там узнаешь.

– А я сейчас хотел узнать, – с принужденной веселостью возразил Тимофей, хотя на душе стало тревожно.

Не чувствовал он за собой никакой вины, но стрельцы знали, кто он, и это настораживало.

– Так ты упрямиться?

Высокий стрелец положил руку на рукоять сабли. Двое других напряглись, готовясь к возможному отпору.

«Э-э… да дело серьезно!» – подумал с тревогой Медников, продолжая раздумывать.

– Так ты идешь?

– Что же делать, иду.

Сопротивляться было бессмысленно. Хотя он мог бы и попробовать. Но веская причина остановила его. Стрельцы знали его по имени, и, стало быть, наверняка знают, где он живет. Купец Артемьев к его делам непричастен. И Наталья…

Тимофей отдал саблю и последовал со стрельцами.

Привели его в длинный дом, а там – подвал. Стрелец, стоявший у входа, погремел ключами, открыл дверь.

Тимофей шагнул внутрь и сразу нагнул голову. Потолок был низкий. Его свели вниз, откуда доносился глухой многоголосый говорок. Так он оказался в темнице.

* * *

Наталья напрасно прождала Тимофея до самой ночи. Что могло случиться? На ночь глядя идти никуда не следовало, но ждать до утра не было сил. Тревога угнетала.

Мать ничего не говорила, только поглядывала из своего угла. Вдруг раздался тихий стук в дверь.

– Кто там?

– Это я, Петр Трофимыч.

Впустили купца, который выглядел неважно.

– Тимофей не заходил?

– Не-ет…

– Куда-то он пропал с утра, а должен был вернуться засветло.

«Тимофея нет у Артемьевых! – подумала Наталья.

И все это время не было. Он должен был прийти к ней еще до обеда. И если сказал – придет, обязательно сделал бы. Что помешало?

– Я уж думал, загулял где… – размышлял вслух купец, ощупывая девушку взглядом. – Но он последнее время никуда. Ты когда его видела?

– Да вчера.

О своем разговоре с Медниковым распространяться не стала. Но понимала, что муж сестры обо всем и так знает. Их отношения потихоньку шли к свадьбе. И вот…

– На Тимофея непохоже, – сказал Артемьев, убедившись, что Наталья сама не понимает, куда пропал казак. – Может, случилось что?

Наталья только покачала головой, говорить не было сил. Предчувствие чего-то темного, страшного вдруг охватило ее. Купец посмотрел и понял, что разговора у них не получится. Задерживаться он не стал. Хлопнула дверь. Наталья осталась наедине с молчаливой матерью.

А Тимофей не пришел домой и на следующий день.

Прошло три дня с его исчезновения, когда сестра Натальи послала к ней мальчонку. Наташка оделась мигом и выскочила на улицу, как чумная. Уже перед домом Артемьевых ее встретил Прохор Осколков.

– Здравствуй, Наталья Семеновна!

Не хотелось ей говорить с ним, не время.

– Ой, Прохор Иванович, мне к сестре надо, пусти.

– Да подожди ты… – Прохор удерживал ее за плечо. – Дай сказать.

– Да что надо? – Она вскинула на него злые глаза.

Прохор даже опешил в первое мгновение. Никогда не видел ее такой разъяренной.

– Если казака ждешь, то напрасно! – сказал, как выстрелил.

– Отчего это?

Наталья смотрела на него с удивлением, точно впервые видела.

– Он не придет.

– Откуда знаешь?

– Люди сказали…

– Что за люди?

– Да чего ты, Наталья Семеновна, в самом деле? – он попытался образумить ее. – Кто такой этот Медников, пришлый человек? Ты его хорошо знаешь?

– А ты?

Она отвечала хлестко, готовая дойти до конца в поисках правды. Только и в самом деле не знала, какой может быть эта правда.

– Я о нем только слыхал. Он в Сибири плохие дела совершил.

– Не верю я.

– Ты не веришь – другие поверят. – Прохор как будто обретал себя, чувствуя неуверенность девушки. – Это не наше с тобой дело, вот что я скажу.

– А ну пусти! – она резко оттолкнула его, шагнув в направлении дома Артемьевых.

– Там тебе то же самое скажут!

Осколков глядел ей вслед, подивившись тому, как быстро может меняться человек. Еще недавно она разговаривала с ним, не поднимая глаз. И вот… Но время еще есть. Он подождет.

Но Наталья напрасно надеялась, что купец расскажет ей, куда подевался Тимофей Медников. Он лишь сказал:

– Пропал Тимофей. И я боюсь за него.

– Да что он сделал такого?

– Он много чего мог сделать. Ведь я знал его всего несколько месяцев.

– Но я не верю.

– Тебе, дева моя, верить не верить, пустое дело. Жить дальше надо.

– Осколков что-то знает, – мстительно проговорила девушка, припоминая недавний разговор с ним.

– А если и знает, так что? Его отец дорожку в Кремль протоптал. И не дай нам бог перейти его дорожку!

С тем, что Тимофей уже не вернется, он смирился.

* * *

От ночного кашля, слышного из каждого угла этой обители зла и несчастий, поначалу он спать не мог. Казалось, кашляли все. Потом привык, притерпелся, но все равно спал плохо, урывками. В темнице Разбойного приказа сон был тяжелый, с кошмарами. И казак только об одном думал: как это его угораздило попасть сюда? За что? За какие грехи? Он мучился сомнениями и догадками, но ни одна не была верна. Истина открылась ему не сразу. Ее пришлось выстрадать.

– Тебя за что? – спросил его в первый же день сосед, худющий такой мужик, брови кустистые, глаза навыкат, лицо в черных рытвинах.

– Сам не знаю.

– О-о… – не то с презрением, не то с одобрением промычал мужик. – Он не знает. И никто здесь не знает.

– А ты-то знаешь?

– Я знаю. А как же?

– И за что же?

– Известно за что, шла кума по воду, оказалось – под воду! Вона! – Лицо мужика искривилось в беззвучном смехе. Видно, больше всего на свете он любил потешаться над собственными шутками.

– Не мели попусту, Рябой! – Кто-то из угла лениво одернул мужика.

– А ты сиди да помалкивай! – взвился Рябой. – Одевай замок да на свой роток!

– Я тебе одену!

Из полутьмы выросла фигура дюжего мужика, он с размаха ударил Рябого кулаком по виску, тот и опомниться не успел, свалился навзничь. Мужик пристально оглядел новоприбывшего. Но ничего не сказал, ушел в свой угол.

Когда Рябой в себя пришел, то на время угомонился, молча лежал. Поначалу казалось, что спит. Но позже Тимофей услышал какое-то невнятное бормотанье. Оно становилось все громче и громче. Рябой будто молитву читал, но слова у молитвы чудные были…

– …Пошел да на свет… а зачем пошел? Кто ж путь укажет? Волосы Богородицы путь укажут.

– Кто там балабонит? – спросил спросонья недовольный голос.

– Да это Рябой.

– С кем это он?

– Да с чертом никак!

– Слышь, Рябой, попроси черта, чтоб мяса нам прислал!

– Я попрошу не мяса, а киселя. Чтоб всем надолго хватило!

– И когда тебя на дыбе вздернут? Хочу поглядеть.

– Когда меня вздернут – ты будешь уже далеко! Не увидишь!

– Тогда я сегодня тебя сам вздерну! – пообещал тот же голос.

И показалось тогда Тимофею, что говорил совсем не тот мужик, который Рябого ударил. Тот, угрюмый и молчаливый, вообще говорил мало. Но кто он и почему здесь оказался, казак до поры не знал, как не знал и о других своих соседях. Все они были люди бывалые, битые. Если что и говорили, то с тайным смыслом. И никогда сразу не поймешь, о чем они таком говорят.

Кормили здесь черствым хлебом и водой. Обычно утром бросят, как собакам, и кувшин поставят. Кто-нибудь из сидельцев по очереди выходит и нужду выносит в деревянной бадье. Потом все снова на засов – и до утра.

Время тянулось медленно. И развлечение было лишь тогда, когда новенького вталкивали. Последним таким новеньким и оказался Тимофей Медников.

Дверь внезапно раскрылась, и в полоске смутного света появилась фигура.

– Кто здесь Гришка из Клина?

– Ну я, – отозвался голос.

– Ходи сюда.

– Тебе надо, ты и ходи!

– А… вон как!

Человек повернулся и что-то сказал тем, кто стоял за его спиной, будто ожидая подобных указаний. Не прошло и пары мгновений, как в темницу вбежало несколько стрельцов, которые принялись избивать названного Григория. Им оказался тот самый мужик, который Рябого пригрел. После избиения его выволокли наружу. Дверь с грохотом захлопнулась. На время в темнице воцарилась тишина.

– А Гришку-то, похоже, прибьют, – нарушая молчание, равнодушно сказал один из сидельцев.

– И поделом ему! – вставил другой. – Нечего ломаться. Если вызвали – иди!

– Куда иди? Нешто не понимаешь? Ему идти – все равно как голову под нож положить.

– Дорога одна!

– Его пытают, чтоб на Верескуна показал.

– Ты-то откуда знаешь?

– Да знаю, – отозвался сиделец. – Он же из его шайки!

– А ты молчи! – вдруг вскинулся на него собеседник. – Или пойдешь доложишь?

– Да ты дурак, ей-богу. Мне самому – каюк. Сижу вот и жду.

– Жди, – сурово пообещал собеседник. – Каюк придет.

Потом опять долго молчали. Дверь открылась во второй раз кряду, прежний человек выкрикнул:

– Медников?

– Я.

– Выходи.

Тимофей вышел из застенка и последовал за своими провожатыми. Ввели его в большую комнату, где находилось несколько человек.

Лампы помалу чадили, и все происходящее казалось каким-то наваждением.

У одной из стен он заметил лежавшего человека и признал в нем того Гришку, которого вывели за час до него. Гришка был в крови и недвижен.

«Помер?» – пронеслось в голове Тимофея.

Один из тех, кто был здесь, повернулся от окна на стуле и уперся в него взглядом.

– Это кто?

– Да вот, Медников.

– А-а… братец, вот и ты! – как будто обрадовался ему человек, длинноусый такой, похожий на запорожского казака, взгляд неприятный, колючий. – Ну, чего скажешь?

«Таких людей только на пытку и ставить», – подумал Тимофей, а вслух сказал:

– А что говорить? Не пойму, за что забрали.

– Не поймешь, – усмехнулся длинноусый, как видно, ждавший этих слов. – Как он себя вел? – обратился он к кому-то за спиной.

– Воейкова все требовал, – ответил человек, один из тех, кто принимал его давеча в острог.

– Воейкова? Ай-яй-яй, – покачал головой длинноусый. – Самого Воейкова ему подавай! Вот тебе и ливонский пятак. А он тебе кто?

– Я служил у него, – сказа Тимофей, исподлобья взглянув на веселого приказного дьяка.

– Вот, – кивнул длинноусый, будто ждал этого ответа. – Это верно. Значит, признаешь?

– Что признаю?

– Что служил у Воейкова и сбежал. Дезертир, стало быть.

– Я ни от кого не бегал! – резко выдохнул Тимофей. – Я все жалованье сполна получил да и отбыл. Весь разговор!

– Эй, Осипов, давай сюда этого… что из Сибири прибыл, – флегматично и как-то устало приказал длинноусый.

При этих словах Тимофей сжался как пружина. Из Сибири!

Слова для одних обычные для него могут быть роковыми. Хоть не чувствовал он за собой никакой вины, но появление какого-то человека, будто знавшего его по Сибири, подействовало, как сигнал тревоги.

Но гадать долго не пришлось. Через несколько мгновений в пыточную вошел… Игнат Нарубин. Их взгляды встретились.

– Узнаешь? – длинноусый кивнул в сторону Медникова.

– А как же? Он и есть. Тимофей Медников.

– A ты узнаешь этого человека? – Дьяк повернулся к казаку.

Тимофей нахмурился, вроде как ему и неудобно было называть имя этого мужика и признаваться в знакомстве с ним.

– Нарубин.

– Вот и встретились, – заключил длинноусый с каким-то даже удовольствием.

Ему, видно, понравилось, что дело разрешалось без долгих проволочек. Перед ним лежала бумага, которую он рассматривал, повернув к свету.

– Медников… бежал из расположения… так, так… Ну, что скажешь?

– Я не убегал.

– Что, мне к Воейкову самому обратиться?

Длинноусый не сердился даже, терпеливо ждал, пока допрашиваемый дойдет до той точки, когда дальше отступать некуда, вся истина наружу вылезет. Ему было не привыкать, сколько уже вот таких прошло через его руки.

– Вот бумага, – заключил длинноусый. – А вот и человек. Что ты скажешь? – Он повернулся к Нарубину.

– Так и есть, – торопливо кивнул Нарубин. – Он… этот Медников, когда к Оби шли, он спас язычника одного, который…

– Да это старик был совсем! – крикнул Тимофей, распаляясь от такой подлости. – Зачем его убивать?

– Не кричать! – взвизгнул длинноусый, стукнув кулаком по столу. – Здесь глухих нет!

– Старик этот сказал, что Кучума не взять…

– Как так? – удивился и сам дьяк.

– Он шаманом был в этом племени, – пояснил Нарубин. – Мы с мужиками решили, что убить его надобно, чтоб заразу такую не сеял, а Медников не позволил.

– А дальше?

– Кучума мы разбили, но не взяли живьем, – торопливо пояснил Нарубин, как будто боялся, что ему не поверят. – Он по Оби ушел.

– Это мне известно, – отмахнулся длинноусый. – Ты говори по делу, что да как?

– Я и говорю… Он, Медников, язычников жалел, всячески укрывал. Татар то же самое.

– Не так было! – выдохнул Тимофей, бледнея от ярости. – Я не давал людишек почем зря грабить. А он… все золото искал, людей пытал, через это мы с ним и повздорили.

– Мы в походе! – взревел Нарубин, колыхнулась в нем прежняя злоба на Тимофея. – Я за царя!

– Ну, тихо! – снова подал голос длинноусый. – Ты… – он обратился к Медникову, но не договорил.

С пола раздалось непонятное бормотанье. Гришка в себя приходил.

– Вот еще паскуда! – выругался дьяк. – Эй, Осипов, давай этого обратно веди. А мы сейчас разбойничком займемся.

Когда Тимофея уводили, он бросил взгляд на Hapyбина. Тот блаженно улыбался, как монах, которому сам патриарх явил свою милость.

Уже ночью, когда был слышен храп сидельцев, сильно избитый Григорий подобрался к дремавшему Тимофею.

– Слышь-ка, казак…

– Чего?

– Слушай… я, когда наверху был, краем уха слыхал разговор…

Казак не мог понять, отчего это лихой человечек вдруг захотел с ним говорить? Непохоже это на него было. И потому не слишком показывал, что это его интересует. В темноте это проще было сделать. Лежишь, будто спишь.

– Да не спи!

Григорий чуть обозлился. Этот сильный мужик был обидчив не в меру. Как будто раньше сотником служил, никак не меньше.

– Чего привязался? Я тебе не Рябой.

Тимофей вспомнил, как тот обошелся с придурковатым Рябым.

– Дурак… это же тебе надо…

Григорий дышал тяжело. Видно, грудь сильно отбили. И ртом чуть шепелявил. Еще один такой допрос с пристрастием, и его можно сразу отправлять в мертвецкую.

– Они меж собой говорил о тебе, казак… там с доносом что-то не того и потому тебя убьют как-нибудь так…

– Как так?

Теперь уже Тимофей насторожился. В этих словах было что-то похожее на правду. Дезертиром он не был. И это всем известно, в том числе и самому воеводе Воейкову.

Нарубин вовремя откуда-то появился, но чудно как-то, сам бы он доноса не делал. Если бы начали по-хорошему дознаваться, Нарубин бы и сам мог попасть под пытку. Так что…

– Ну, выведут тебя и все… Потом труп сбросят куда-нибудь, хоть в Поганую лужу…

– Все-то ты знаешь… – сказал казак, но отчужденность в его голосе пропала.

– Да уж знаю.

– Тебе сильно досталось, – сочувственно произнес Тимофей, повернувшись к нему.

Этот ночной разговор сблизил их. Но жизнь каждого подходила к своему пределу.

* * *

Дверь отворилась, и двое, помедлив, спустились вниз. В руке одного из них горела свечка.

– Давай вот этого…

Стрелец грубо растолкал Медникова.

– Вставай!

– Куда еще? Ночь на дворе!

– Поговори еще!

Тимофей выбрался из темницы, и его сразу схватили под руки.

– Шагай!

Он услыхал, как сзади него выводили наверх кого-то еще. Когда вышли на улицу, оглянулся через плечо. Рядом с ним стояли Григорий и Рябой.

Рябой поежился. Мартовская ночь еще была холодна. Григорий чуть подтолкнул казака под руку.

– Помнишь, что я говорил?

– Эй там! Язык узлом завяжи, а не то отрежу!

Некоторое время шли молча. Ночная Москва обступала, нависая громадинами церквей.

Тимофей чувствовал, что наступил последний час. И выбирал момент для схватки. Им вдвоем с Гришкой на многое рассчитывать не приходилось. Но жизнь отдадут не зря.

– Куда нас? – набравшись смелости, спросил Рябой.

– Туда, где жисть твоя пойдет ручьем! – отшутился один из стрельцов. – Оголодал небось, сердешный? – в голосе его пробивались издевательские нотки.

Но старший на него прикрикнул:

– Молчи! За дорогой лучше гляди!

И вдруг из темноты ночи под ноги первому стрельцу выкатилось что-то бесформенное, чудное, не то собака, не то карлик, замотанный в тряпки.

– Чего там? – строго окликнул старший, напряженно вглядываясь в фигуру.

– Чудища какая!

Но тут чудище распрямилось, оказавшись мужичком малого роста, который резко шагнул к стрельцу, ударив его ножом в живот. И сразу, как по тайному сигналу, из темноты выскочили несколько дюжих мужиков. Завязалась короткая, но жестокая схватка. Стрельцы, не ожидавшие нападения, валились в грязь один за другим. Их убивали без единого выстрела, только топорами и ножами. Правда, у одного из нападавших была в руке сабля. Обращался он с клинком уверенно и легко, как опытный боец. Уж казаку ли, умельцу сабельного боя, этого не знать?

Но было и еще одно обстоятельство. Почудилось на миг Тимофею, что он уже видал где-то этого человека. Но где?

Старший из стрельцов упал последним, и к нему еще живому подступил, нагнувшись Григорий.

– Убивать нас вели? Ну, говори?

– Какое? За Яузу отвести хотели, там…

Он не договорил, потому как не успел придумать. В голове, как в клетке, жалкой птичкой билась мысль: «Неужто все?».

Но воровской закон суров – живых не оставлять!

– Ну, прощай тогда…

Григорий спокойно, ничему не удивляясь, как будто ждал чего-то подобного, зарезал его ножом, который передал ему один из ночных татей.

– Уходим, Верескун!

Тимофей вздрогнул, услышав это имя. Но еще более удивился он, когда понял, к кому был обращен крик. Его сосед по темнице, Григорий, только что хладнокровно убивший стрельца, быстро оглянулся, отвечая своему дружку:

– Оружие соберите! И живо!

Разбойнички умело, со знанием дела собрали все стрелецкое оружие, не забыв попутно обыскать и карманы мертвецов.

– А с этими что делать?

– Пущай идут, – сказал кто-то равнодушно.

У Тимофея отлегло от сердца. Ведь поначалу неясно было, как пойдет.

– Один из них казак, – вдруг сказал Верескун. – Нам бы он пригодился. Что, казак, пойдешь с нами?

Тимофей задумался. И тут человек с саблей, подойдя к нему, удивленно воскликнул:

– Да я его знаю! Это же он Алешку тогда отбил у москвитян!

Теперь и сам Тимофей его узнал. Как, бишь, его зовут? Денис, что ли?

– Узнал меня?

– Как не узнать?

– Это боец хороший, – Денис повернулся к Верескуну. – Не думали, что он с тобой сидеть будет.

– Про это никто не думает.

– А третий?

– Это Рябой. Он нам не нужен.

– Да вы чего, соколики? – загоношился Рябой. – Куда ж я пойду? Меня утром стрельцы разыщут и вздернут.

– Правильно сделают, – усмехнулся Верескун, от слова которого все и зависело.

Рябой переминался с ноги на ногу, ожидая решения своей участи.

– Ладно, Рябой, ступай с нами, – сказал атаман. – Но гляди! Если будешь дурить – сам придушу!

Рябой кивнул, оглядываясь, словно все еще не верил в свою свободу, но о нем уже все забыли.

– Не печалься, брат! – легонько подтолкнул казака Денис, заметив, что тот не очень-то и обрадован. – От смерти ушел!

– Это верно.

Что еще он мог ответить?

Никогда в жизни наперед не знаешь, где окажешься. Но если судьба выручила его, значит, так надо.

Они уходили по ночному городу куда-то по им известным тропкам. Слышал Тимофей и обрывки разговора Верескуна со своими.

– Как догадались? Это случай… Мы хотели тебя отбить, когда на казнь поведут. Но все время были тут, рядышком.

– Случай бог бережёт! Пожрать есть чего?

– Хо, Верескун! У нас мяса вдоволь. И чарку поднесем!

– То добро!

Тимофей оглянулся. Где-то там, в ночной Москве, оставалась Наталья, которая ждала его. Вернуться к ней нельзя. Если схватят – подведет купца. А они к нему могут прийти. Лучше самому сгинуть в неизвестности.

Григорий, вдруг обернувшийся атаманом Верескуном, хохотал над шутками своих товарищей. Темница была напрочь забыта. Он возвращался в свою обитель, где все было знакомо. И только смерть развяжет их всех от земных забот.