Читать книгу Дело чести - Андрей Земляной - Страница 4

Война, прокатившаяся по Европе, отгремела шесть лет назад, но всюду её следы. И на полях в виде неубранной, сгоревшей военной техники, и в городах, даже в центре, наскоро разбитые скверы, там, где раньше стояли дома, повальная нищета, и преступность, что охватила городские кварталы Франции, Англии, Бельгии и других стран.

В этом ряду, Германская империя, или как немцы сами говорят Рейх, выглядит очень достойно. Благодаря отличной работе полиции, и рабочих дружин, уличная преступность сведена к ничтожно малым величинам, а такой спутник бедности как проституция, загнан на самые задворки городов, и существует под жесточайшим контролем полицейского и медицинского комиссариатов.

Германия необыкновенно быстро восстановила свою столицу – Берлин, воспользовавшись разрухой в совершенно практическом смысле, расчистив центр от традиционной европейской скученности, и расчертив город новыми, широкими проспектами, скверами, и транспортными магистралями.

Берлин двадцать четвёртого года это современный, и устремлённый в будущее город, где есть место творческой интеллигенции, инженерам, и рабочим, словно живое исполнение наказа канцлера фон Бюлова – Империя дом для всех.

Berliner Morgenpost, 8 апреля 1924 года.

Российская империя, Москва, Кремль.

Пройдя по переходам Большого Дворца, Сергий вошёл в сад под стеклянной крышей, и присев в кресло у накрытого столика сделал приглашающий жест.

– Садитесь, Николай Александрович. Будем чаёвничать. Полагаю, что вы ещё не обедали, и хоть так, червячка заморите.

– Благодарю за честь государь. – Николай сел на краешек кресла.

– Ну-ну, голубчик. Расслабьтесь. – Рюрик раскатисто захохотал. – Ругать вас не за что. Образцовое исполнение долга, и даже более того. Фотографии эти, да аудиозаписи, привели генерального прокурора в настоящую ажитацию. И кстати, он отметил, что с некоторых пор, обвинительные материалы по делам Тайной Канцелярии имеют весьма основательные, и как он сказал «непробиваемые» доказательства в виде фотографий высокого качества, записей голосов, отпечатков пальцев, и прочего. Очень интересовался, что такого произошло у Тайников, что так изменился подход к доказательной базе. Так что не за одно дело вас хвалить нужно, но за создание своими руками ещё одной точки опоры законности в империи. А вот это уже дело государственное. Так что примите как промежуточный итог моего одобрения, орден Святого равноапостольного князя Владимира первой степени с мечами и дубовыми листьями, как знак государственных заслуг. – Рюрик повернулся направо, и сразу же перед ним возник личный адъютант с бархатной коробочкой, и указом о награждении в сафьяновой папке. Но прикалывать к кителю Николая не стал, просто положив и папку, и коробочку перед ним на стол. – Это вам за Астрахань. Вскрыть фальшивомонетчиков, да ещё живших под губернаторской поддержкой, дело очень серьёзное. Хотя, все ваши дела, пустяковыми не назвать. – Император помедлил, словно выбирая слова. – По поводу следующей награды, я имел долгий спор с вашим батюшкой, который утверждал, что уже и того довольно. И всё же он меня не убедил, так что, поздравляю князь, производством в полковники по Тайной Канцелярии со старшинством от сегодняшнего дня.

Николай вскочил и вытянулся по стойке смирно.

– Служу отечеству!

– Ну, и как говорят наши вечные недруги британцы, последнее по списку, но не по значению. – Император, чуть наклонился вперёд, словно собирался сказать нечто секретное. – Двадцатого мая, именины Любавушки, так вот она желает видать вас своим кавалером на балу.

– Это высокая честь для меня. – Николай снова вскочил, изобразив на лице радость подобающую случаю.

– Ну, голубчик, не нужно так уж переигрывать. – Рюрик рассмеялся. – Я знаю, что она взбалмошная девчонка и регулярно портит вам кровь. Но, мы тут посоветовались с царицей, и решили, что после окончания университета, пусть поработает в больнице да не столичной, а в провинциальной. Заодно посмотрит, как люди живут, да пообщается с народом накоротке. А то, что-то в голове у неё ветер листья гонит. То ли кто-то нашёптывает ей всякие глупости, то ли ещё что-то.

Но это я к чему. Вы, Николай Александрович к ней уж помягче. Отнеситесь к ней как к капризной, но очень доброй и чувствительной девчонке, которая физически выросла, а внутренне пока так и осталась подростком.

– Да, государь. – Николай поклонился.

Из Кремля, Белоусов-младший выехал в весьма сложных чувствах. С той самой новогодней ночи в Ладоге они с Любавой не встречались. Было правда несколько звонков, и писем, от цесаревны со странными требованиями и угрозами, но вот уже два месяца как всё стихло, и Николай уж было подумал, что миновала его чаша сия, но как выяснилось нет. Или не найдя пары лучше, или ещё что, но Любава, решила таким образом предъявить права на Николая, что само по себе было определённым знаком. Да тут ещё это производство…

Ясно что не будь он тесно знаком с Любавой, то Владимиром всё бы и ограничилось. Да и не считал Николай что сделал что-то выдающееся. Ну, да. Выжал из ситуации всё возможное. Но чудовищно наследил при отходе, и конечно же должен был сразу вызвать помощь, при обнаружении слежки. Просто была эта слежка и вообще всё вокруг такое топорное, и безыскусное, что он посчитал что сам вполне справится.

Вообще, уже давно и с чистой душой, Николай снял бы с себя погоны, превратившись в отставника, но понимал, что с таким хозяйством как Технический Отдел, мало кто справится. Нужно чтобы человек имел довольно редкое сочетание качеств. Оперативную подготовку, инженерное образование, и связи в верхах позволяющие разрешать возникающие конфликты, или как максимум, вообще не зависеть от мнения общества.

Его заместитель был отличным оперативником, но всего остального не имел, а какой-нибудь генерал со стороны, имел бы всё остальное, ничего не понимая в специфической деятельности Тайной Канцелярии.

Так, пребывая в невесёлых размышлениях, Николай остановил машину у ателье братьев Брукс, которые занимались его гардеробом, и потратив полчаса, решил все вопросы с новым мундиром, который по традиции следовало пошить сразу после производства, и на первое время просто переменив погоны, вышел к своему авто уже полковником.

Тайной Канцелярии полковник был званием четвёртого ранга что равнялось армейскому генерал-майору, и китель имел алый шёлковый подбой, золотое шитьё по воротничку и алые отвороты, как у генеральских мундиров.

Время было уже к четырём, так что Николай решил заехать за Анечкой и пообедать уже с ней.

В здании Московского Института Благородных девиц имени государыни Ольги, всегда царила чинная тишина, и покой, даже когда младшие классы выводили по окончании занятий. Для шумных скачек существовали особые площадки, где можно было невозбранно кричать, скакать по затейливым лесенкам, и даже подраться на мягких матах, правда соблюдая нехитрые правила, и всегда под присмотром учителя гимнастики.

А здесь, в огромном холле, где располагались скамейки для ожидающих, все вели себя негромко и очень пристойно, как и подобало детям лучших московских семей.

Казачья охрана, прекрасно знавшая самого Белоусова, Аню, и сестёр Басаргиных, вытянулась по стойке смирно.

– Спасибо за радение братцы. – Николай молниеносным жестом опытного карманника сунул сотенную в карман кителя старшего смены, и в ответ услышал лишь негромкое:

– Рады стараться господин полковник.

Сестры Басаргины, одевались исключительно в немецкое полувоенное платье, которое в самой Германии одевали дамы-военнослужащие и служащие военизированных организаций, типа ЛюфтФара, Германских Железных дорог, и Военно-медицинской службы. Юбка – брюки до щиколотки, длиннополый пиджак, под которым свободно помещался Громобой, с пятью запасными магазинами, и на ногах короткие сапожки на каучуковой подошве.

Когда Николай вошёл в зал, Лиза и Вера, чинно сидели на лавочке, и листали какой-то журнал, коротая время в ожидании конца уроков, и сразу же вскочили, встав чуть не по стойке смирно, когда Белоусов подошёл.

– Вы чего это? – Николай укоризненно покачал головой. – Скачете словно блохи.

– Поздравляем производством, ваше высокоблагородие. – Вера склонила голову.

– И с Владимиром первой степени. – Добавила Лиза. – Это вам за Астрахань?

– И за это тоже. – Николай усадил сестёр и сам сел рядом. – А в основном за то, что был хорошим мальчиком и слушался старших.

Девушки прыснули от смеха, сразу растеряв весь пафос.

– Ладно. Чего у нас плохого?

– Приходила жаловаться учительница географии. Сказала, что Анечка на уроке рисовала одноклассниц, и раздавала рисунки. От чего класс совершенно не слушал тему.

– Всё?

– Ещё жаловалась преподавательница немецкого. Она сама из Силезии, а у девочки берлинский акцент.

– Ну, значит ничего существенного. – Подвёл итог Николай.

– А тут многие выговаривают и наказывают за меньшее. – Произнесла Лиза.

– Зачем? – Николай удивился. – Дитё же. Совсем кроха. Учить нужно. Рассказывать, что хорошо, а что плохо. Вот, например, с рисунками её. Она превосходно рисует. Со следующего года, я договорюсь с кем-нибудь из Академии Художеств, чтобы принял класс, в качестве педагога. А пока, просто расскажем Анечке, что так делать не нужно. Что если она хочет кого-то нарисовать, то для этого есть переменка и часы самоподготовки. А с акцентом этим и вовсе ерунда. Через два года у них сменится преподаватель, и та дама, насколько я помню, из Мюнхена. И что снова переучиваться? Нет уж. Путь у девочки будет хохдойч, чем эти местечковые говорки.

– Братик! – Девочка в голубом платье с кружевами, словно ядро, выпущенное из пушки, вылетела из бокового коридора, и высоко подпрыгнув в воздухе, была поймана и прижата к груди.

– Привет. – Николай коснулся губами щеки девочки. – Как прошёл день?

– А, ерунда. – Аня отстранилась, спрыгнула на пол, и стала одеваться, аккуратно сложив туфельки в мешок, и стянув нарукавники. – Машка, дура, кидалась на музыке, промокашкой. Так ей Клавсанна вкатила неуд, да ещё и два часа отработки.

– А ты?

– Ну и я. – Девочка вздохнула. – Час получила за географию, и час за разговоры на правописании. – Аня понурилась, ожидая выволочки.

– Так. С рисованием на уроке понятно. Просто больше так не делай, и всё. А что с правописанием?

– Катька всё приставала с правилами. Сама не учит…

– Понятно. – Николай помог девочке одеть лёгкое пальто. – Помогать конечно нужно, но на уроке, это делать уже поздно. Посоветуй ей лучше заниматься, и сама не подставляйся.

Белоусов взглядом проверил как на девочке сидит одежда, и взяв за руку, пошёл к выходу.

– Господин полковник! – Николай обернулся и увидел, что к нему быстрым шагом шёл высокий широкоплечий мужчина в тёмно-сером костюме, и наброшенном на плечи тонком шерстяном пальто чёрного цвета. Лицо у мужчины было отёчным землистого цвета, и явно нездоровым, а на носу висело небольшое пенсне, в золочёной оправе.

За мужчиной едва успевала сухощавая женщина лет тридцати с таким же измождённым лицом, по виду воспитательница или бонна маленькой девочки, которая семенила рядом, ухватив женщину за руку.

– Господин?

– Дворянин Рябчиков Пётр Семёнович. – Представился мужчина, чуть задыхаясь от одышки. – Надворный советник коллегии финансов.

– Князь Белоусов Николай Александрович. – Николай коротко поклонился. – Чему обязан?

– Господин полковник, у меня есть серьёзная претензия к вашей сестре, и соответственно к вашему воспитанию. – Говорил надворный советник уверенно, громко, и размахивал руками словно мельница. – Я требую извинений и компенсации.

– Даже так. – Николай усмехнулся. – Что же вызвало ваше недовольство?

– Сегодня на большой перемене, ваша сестра ударила Леночку по лицу. Если вы приглядитесь, то увидите розовый след справа. Впрочем, это ни к чему, так как сам факт удара был зафиксирован врачом прогимназии.

– Интересно. – Николай присел так, чтобы оказаться с Аней на одном уровне. – Ты не хочешь ничего сказать?

– Она говорила ужасные вещи. Просто ужасные. – Аня вскинула голову и сжала кулачки так что пальцы побелели. Но глаза её смотрели твёрдо.

– Леночка. – Николай повернулся к дочери чиновника. – А что ты такое говорила? Скажи нам? Ну, не бойся. Я не стану тебя ругать. Всё же уже прошло. – И видя, что Лена продолжает молчать, снова повернулся к Ане. – Может ты скажешь, что именно говорила Лена?

– Пусть она сама скажет! – Выкрикнула Аня. – Весь класс слышал. И наши воспитательницы, и Семён Григорьевич.

– Ну, так что, скажешь, или мне послать за Семёном Григорьевичем? – Николай наконец поймал взгляд девочки и чуть «надавил», чего для первоклашки хватило с избытком.

– Я сказала, что Анин брат, ну то есть вы, – рюриков выблядок.

– Хм. – Николай широко улыбнулся, и легко потрепал девочку за щёчку. – А ты это, наверное, дома услышала, да?

Пётр Семёнович, глаза которого стали размером с пуговицы на пальто, хотел что-то сделать, но ему точно между глаз, над переносицей, упёрся воронёный ствол Громобоя. Вера, державшая оружие, очаровательно улыбнулась, приложив пальчик к губам, призывая надворного советника помолчать, и он бешено захлопал глазами, не в силах кивнуть.

– У папы в субботу гости были, и он громко говорил, что всему корню Рюриков скоро конец, и Белоусовым тоже, в особенности вам. Ну он сказал, что вы рюриков выблядок усыновлённый Белоусовыми. Это я уже потом поняла, что про вас разговор.

– Спасибо. – Николай кивнул девочке, и уже хотел встать, но что-то его остановило. – А за что ты его так не любишь?

Девочка молчала долго. Николай уже решил, что не скажет, но вдруг Леночка вздохнула, и как-то очень по-взрослому посмотрела на Белоусова.

– Он маму уморил. Ей доктор был нужен, а он всё старух каких-то приводил. Они молитвы читали, свечи жгли, по всему дому плошки с водой стояли… Мне потом доктор Маша сказала, что от этой болезни не умирают. Всех вылечивают… В больнице.

– Ясно. – Николай встал, нашёл глазами казаков, стоявших на посту у входа, и подошёл ближе. Под его взглядом казаки сразу подобрались, словно перед броском к окопам.

– Тайной Канцелярии полковник, князь Белоусов. – Николай расстегнул китель, и вытащил наружу золотой жетон. – Слово и дело.

Летучка из канцелярии прибыла буквально через пятнадцать минут. Без пяти минут бывшего надворного советника увезли каяться, а его дочь, передали в группу, которая жила в пансионе. Предвидя проблемы Леночки, Николай сразу внёс на её счёт в пансионе двести тысяч рублей, и дежурный администратор заверил его, что у Леночки будет всё самое лучшее, включая самую трепетную заботу воспитателей и преподавателей.

А дело, которое началось с детской драки, начало раскручиваться своим чередом, да так резво, что император Сергий, лично приезжал на допросы, чтобы послушать что говорили молодые представители лучших дворянских родов. Хотя, на счастье большинства болтунов, разговорами дело и ограничилось.

Все причастные были чиновниками вышесреднего калибра, и детьми достаточно высокопоставленных чиновников, которые спасая свою карьеру, сами были заинтересованы в том, чтобы у следствия к ним не было никаких вопросов.

Итоги следствия оглашались на Большом Государственном Совете, куда пригласили представителей всех сословий, для вынесения общего решения, что стоило для двух десятков дворян старейших родов высылки заграницу, и лишения подданства. Ну а пятерым – десятку на каторге за беспримерную глупость. Эти деятели держали у себя оружие, в большом количестве, взрывчатку, и даже портативную типографию, на которой собирались печатать прокламации. Но в основном салонные революционеры получили в личное дело штамп «неблагонадёжен», продолжили дальше прожигать родительские деньги.

Николай за всем этим наблюдал со стороны, так как технический отдел, занимался лишь экспертной поддержкой, и обслуживанием прибора «Правда», который наконец-то доделали в лаборатории академика Павлова.

Техников, допущенных до внутренностей прибора, пришлось учить особым образом, и выдавать специальный допуск, как и врачу, который присутствовал на каждом таком допросе. А выпускал этот сложный и дорогой прибор, завод компании Русская Связь, который стал единственным предприятием, способным обеспечить нужный уровень защиты и безопасности при выпуске прибора.

Тем временем, подоспели арестованные из Астраханской губернии, и карусель правосудия закрутилось, вновь не давая ни дня на передышку.

Егеря, канцеляристы и военная контрразведка, сделали своё дело на «отлично» вскрыв сотни мутных схем по уводу денег, протаскиванию через границу контрабанды, и прочего непотребства, что и вылилось в тяжёлые тома судебных дел, ставшие тонкими листочками приговоров.

На этом фоне, жалоба от депутации московских купцов, прошла почти незамеченной. Дело рассматривали в Торговом суде, и Владимир Ульянов, которому Николай предоставил все документы по конкурсам и требованиям, в пух и прах разнёс все иски жалобщиков, которые не удосужились даже прочитать чего там нужно на заводе сделать, чтобы даже быть допущенным к конкурсу. Да и правильно. Зачем забор и охрана там, где делают секретную военную продукцию? Ясно же – сговор. Правда судьи так не считали и пятью голосами из пяти не только оправдали Николая, но и выразили депутации особое мнение, что такого рода жалобами лишь отнимают время от решения настоящих проблем.

Но сам факт подачи иска, послужил для Николая важным сигналом, и он внимательно прошёлся по всем своим делам, как коммерческим, так и служебным, разбираясь не совершил ли где ошибки, а не найдя, поехал к своему учителю и благодетелю – Ефиму Петровичу Голицыну, застав того в совершеннейшем благолепии, и расслабленности.

Князь только что защитил проект нового порта на Балтике на Государственном Совете, и получил высочайше добро на бюджетные ассигнования, и одновременно, его недоброжелатели и завистники провалились со своим проектом автомагистрали Москва – Урал, которую князь считал несвоевременной, тем более, что магистральная железная дорога уже дошла до Байкала, и никакие тяжёлые грузовики не могли тягаться с железной дорогой по соотношению рубль-километр.

Победу, как бы она ни была значительна, князь Голицын никогда не праздновал, лишь тихо отметив её обедом в кругу семьи, и после удалился в комнату отдыха, любоваться весенним садом и придумывать новые козни соперникам.

Николая, к нему пропустили незамедлительно, и Белоусов поразился, тому, каким разным может быть этот человек. Ефим Петрович, был безусловно из породы хищников, но сейчас, взгляду предстал сытый, довольный жизнью зверь, и даже умытый от крови, так что можно было глубоко ошибиться в оценке князя.

– А, Николай Александрович! Присаживайтесь мой друг, расскажите, как дело решилось в Астрахани, а то мне всякие ужасы рассказывают, но я решился дождаться информации из первых рук.

– Доброго здоровья, Ефим Петрович. – Николай поклонился и присел на указанный князем стул. – Да и вас можно поздравить с победой. Даже до меня долетали отголоски той битвы, что на госсовете устроили.

– А. – Глава коллегии финансов небрежно взмахнул рукой. – Там же всё понятно было. Порт – это проект нужный вот прям сейчас. А автомагистраль, когда ещё понадобится. Нет таких автомоторов чтобы могли взять хоть двадцать тонн груза, а наши вагоны и по сто пятьдесят принимают. Зато вот у вас, виктория настоящая. С кровушкой. – Князь прищурился и едва заметно облизнулся. – Сколько мне люди втирали что за Уралом деньги печатают, сколько мы сил потратили на поиски этих блинопеков[5], не рассказать. И тут мне на стол ложатся документы из Коллегии внутренних дел. И ведь ни словом про вас не обмолвились, словно всё сами. А ведь там и генштабовские были, и даже армеуты[6]… Ну да ладно. Господь им судья, но я уже вижу, что государь-батюшка не поскупился, да. Владимира первой степени да с мечами и дубовыми листьями у нас имеют только пятеро, да вот вы шестой. – Он небрежно взмахнул пальцами отпуская слугу, который расставил чайный набор на столике. – Ну и полковника в двадцать один год, выслужить тоже совсем немало. Тучков – четвёртый тоже вроде получил полковника в двадцать два, да князь Горчаков в двадцать один получил генеральские погоны[7]. Так что вы в хорошей компании.

– Да вот это меня и беспокоит. – Николай благодарно кивнул за чай, налитый в чашку. – Тут вон и купцы московские в суд подали, и вообще, такое ощущение что обкладывают со всех сторон.

– Это ничего. – Ефим Петрович усмехнулся, растянув тонкие жёсткие губы в улыбке. – Это правильно. Осторожность лишней не бывает. Но на самом деле, всё станет плохо лишь тогда, когда вы зарвётесь и перейдёте черту. Что за черта? Да всё просто. Чертой является закон. Закон, как свод общих правил. И для князя, и для крестьянина, и для военного. Для всех. Пока вы в рамках закона, всё в порядке. Если кому-то не нравится то, что вы делаете, пусть борется с вами. Но тоже исключительно в рамках закона. Ну а те, кто перейдут черту, узнают много интересных слов. Например, таких, как ссылка, тюрьма, поражение в правах, и много других. Конечно вам, нужно следить за тем особо. Законность сделок, и их юридическая чистота должны быть абсолютными. Но, про то, я уже как-то сказал вашему компаньону – господину Ульянову, и тот заверил меня, что все контракты и документы проходят через его юристов.

– Да, это так. – Николай кивнул. – Несколько дольше делопроизводство, но намного больше уверенности.

– Скажу больше. – Подхватил тему Голицын. – У меня в Коллегии, теперь тоже и в отделах и вообще появились юристы, которые проверяет документы, и на каждом стоит его личная подпись, так что в случае чего, мы знаем с кого взыскивать ущерб. Ну а там, где есть личная ответственность за результат, всё намного честнее. – Князь улыбнулся и внимательно посмотрел в глаза Николаю. – Но я хочу вот что сказать. У разумного человека, любое сомнение порождает осторожность. Так что вы на правильном пути. Чем больше будет дел, чем выше общественное и служебное положение, тем сложнее будет выбор, и тем выше цена ошибки.