Читать книгу Кровь Рюрика - Андрей Земляной - Страница 3

Старшему управителю собственной государевой канцелярии боярину Орлову

Настоящим спешу донести, что имеются случаи засылки в империю магов-кромешников и боевых магов – выпускников военно-магических факультетов Лейпцигской, Лозаннской, Лондонской и иных школ, проходящих служение в Орденах Креста, Странствующих рыцарей, Огненной купели, Песочных часов и других.

Цель внедрения – получение Камня – источника, а также проведение массового обряда жертвоприношения для инициации выброса некротической энергии с последующим её собиранием в артефактах и боевых амулетах.

Лавинообразное повышение стоимости подобных амулетов на рынках Европы, Магриба и Востока способствует попыткам различных орденов получить новые источники энергии, а также упрочить своё положение в ситуации внутри европейских войн.

Управитель первого стола Тайной канцелярии дворянин Джимгурдин Бэлджо.

Резолюция главного управителя дел Тайной канцелярии боярина Худякова.

Копию в Личную канцелярию государя.

Копию в архив в дело номер 288/100.

Копию в третий стол Тайной канцелярии, с пометкой «срочно».

Собственной рукой написано и печатью заверено.

Худяков

История обретения благодати восходит своими корнями к временам столь древним, что предания о них сохранились лишь благодаря памяти людской и скрижалям, что высекали на золотых листах монахи древних монастырей.

В своём труде Гермес Трисмегист прямо указывает дату обретения благодати как год тысяча сто пятый до Рождества Истинной Благодати и описывает его как божественное сияние, спустившееся с небес и зажёгшее двадцать больших источников по всей Земле.

Поиски этих источников, соотнесение их с силами стихий и божественных сил продолжались на протяжении более чем тысячи лет, и обретение последнего источника – Золотой Пирамиды, в империи инков, произошло в один день и в один миг, с появлением на свет дитяти богов и людей, прозванного в народе Иисусом Иерусалимским, великим магом, прославившим своё имя многими славными делами, включая создание десятков средних и сотен малых источников на землях монастырей и храмов.

Каждый источник был посвящён своей стихии, и именно этому мы обязаны столь широкому разнообразию видов и типов магических сил на землях Европы, Северной Африки и Ближнего Востока.

Из книги «Источник в душе и в сердце»

монаха Ордена Песочных часов Джона Бенедикта Благословенного.

А полусотней километров восточнее, на берегу неширокой реки, где раскинулось родовое владение князей Стародубских, начинался праздник. Князь, потерявший сына в случайной стычке с разбойниками, всю свою любовь обрушил на единственную наследницу огромного состояния семьи – юную Марию Стародубскую. Для неё нанимались лучшие учителя, покупались дорогие наряды, и вот теперь, в день совершеннолетия, князь устроил роскошный бал, словно желая сиянием свечей затмить горе, обрушившееся на семью с потерей единственного сына.

На бал собрались гости со всей Руси, а кое-кто даже приехал из-за границы, как, например, деловой партнёр князя – нумеролог[5] граф Борхард[6] и старинный друг семьи – этнограф Карл Маркс, изучавший обычаи и практики арабских колдунов. Гости, прибывшие в костюмах прошедшей эпохи, танцевали под модный в этом сезоне вальс, знакомились, флиртовали и, конечно, решали многие насущные дела. И лишь графиня Светлова, прибывшая в числе последних гостей, была явно не в духе. Отдав в качестве своей доли виры тысячу рублей серебром, она просто истекала злостью к смердам, посмевшим так унизить её, жрицу кромки в пятом поколении. Волхва ей не достать, это было понятно. На своей земле он десяток таких, как она, закопает и не вспотеет. А вот холопа с наглыми глазами, словно раздевавшими её, прямо там, на дороге, можно и нужно было наказать.

К слову сказать, причина приезда графини была весьма не праздной. Многоходовая интрига по соблазнению юной княжны Стародубской вступила в завершающую фазу. Виконт Рошфор, статный красавец и выпускник Лилльской школы благородных мужей, был уже «заряжен» любовной аурой, снабжён деньгами и обложен нужными людьми, так что этой маленькой птичке не вырваться.

Но и свои дела графиня не забывала. План мести, который за столом только обрёл первые очертания, во время игры в фанты оформился окончательно, и, сказавшись больной, графиня поспешила в выделенную ей комнату, чтобы там, без свидетелей, подготовить всё нужное.

Через три дня, когда основная масса гостей начала разъезжаться, а сам князь ускакал на охоту, графиня, переодевшись в дорожный костюм, прошла к конюшне, где сама оседлала и вывела Уголька – чёрного, словно смоль ахалтекинца.

Рысью выскочив из распахнутых ворот, она погнала вороного к краю огромного лесного массива, примыкавшего к землям князя, и, лишь оказавшись в самой чаще, соскочила с коня. Бросив поводья, пошла пешком. Звериное чутье не подвело её, и к ночи Елена вышла к одной из волчьих лёжек. В глубине старого, поросшего лесом, оврага повсюду белели разбросанные кости, и над логовом стоял стойкий запах псины.

Сняв с плеча сумку, графиня достала большую литровую бутыль из тёмного стекла и, откупорив пробку, стала лить густую, словно мёд, жидкость тонкой струйкой на землю, рисуя сложный узор. Когда рисунок был закончен, аккуратно вернула пробку на место и спрятала бутылку в сумку. Потом настал черёд других ингредиентов, и в конце графиня сняла с шеи медальон, опустив его в ямку посреди узора, и замерла, внимательно просчитывая структуру плетения и проверяя, всё ли в порядке. Затем разделась догола и, встав в определённой точке, движением руки активировала плетение.

Линии сразу засветились синеватым цветом, окутав поляну колдовским светом, и в тишине замершего леса сначала едва слышно, а потом все громче и громче стал прорезаться резкий пульсирующий звук, словно сам Соловей-разбойник вышел из своей могилы. Звук рвал кроны деревьев и гнул к земле мощные стволы, но на поляне, будто застывшей в янтаре, не колыхнулась ни единая травинка.

Через минуту рядом с ведьмой начало сгущаться серебристое облако, из которого на траву легко выскочило четырёхлапое существо, похожее на огромную обезьяну, но только с серо-стальной шкурой, длинными когтями и рядом острых, игольчатых зубов в широкой пасти.

– Ур-рх-х. – Существо, переваливаясь, подошло к ведьме и неторопливо провело когтём по ее молочно-белому бедру, оставляя кровавую борозду. Потом опустило голову, длинным языком слизнуло кровь с ноги и, блаженно зажмурившись, стояло какое-то время, покачиваясь, словно в трансе, но через минуту широко раскрыло глаза и подняло взгляд.

– Ур-рорхх гр-рым.

– Ты знаешь, что мне нужно. Принеси его сердце.

– Уох уох-х. – Существо словно захохотало и село, подтянув ноги под себя. – Вохх иу?

– Хорошо. – Колдунья, усмехнувшись, шагнула вперёд. – Только быстро, а то я тебя знаю. – И встала перед упырём на четвереньки.

К удивлению Константина, инструмент, привезённый с утра мужичком невысокого роста с длинной окладистой бородой, оказался весьма неплохого качества. Топор, лучковая пила, несколько стамесок были остро заточены и аккуратно переложены промасленной тряпицей.

– Эта… инструмент, ну? – Мужчина, сдвинув шапку на затылок, размахивал руками, показывая на короб с железками. – Топор значить…

– Я знаю, что такое топор. – Константин кивнул и подхватил сундук. – Когда лес привезут?

– Ох… – Мужичок отшатнулся, словно увидел чудовище. – И вправду Никифор вылечил убогого. – Ты, это… значить… Топором сторожко, вострый он. Свояк у меня брился им, – зачастил он, словно боясь, что его остановят. – И лес товой, ну да, с деляны везут, значить. До полудня привезут. А то эта, ну, тут артель плотников пришлых, значить. Они вроде подряжалися крыльцо резное сладить в доме Родовом, да видать не сошлись в цене. Так сейчас по дворам ходют да ищут работу, значить.

– А берут-то дорого?

– Ну, токмо серебрушку в день, отдать нужно. Да харч какой-нито взять опять жешь.

– Харч, это интересно. – Заинтересованный Костя кивнул. – И где тут харч берут?

– Так знамо где… – мужичок удивился. – У Гаврилы Кушки. Вот как пойдёшь по улице, так вон туда, а там изба с крышей такой, ну, сразу кочета, в багрец повапленного[7] видать. Кабак тама. И харч тама.

Пока Костя ездил с говорливым мужичком за едой, пока сговаривался с плотниками да размечал, чего нужно сделать, подвезли пять длинных телег с брёвнами. Правда, на каждой уместилось лишь четыре-пять штук, но в итоге получилось немало.

Визит в трактир заодно прояснил и денежную систему государства. Выходило так, что самым дорогим металлом была платина, или так называемое истинное серебро, из которой делались гривны[8]. И шла одна полновесная гривна за сто золотых рублей.

Каждый золотой рубль, в свою очередь, был равен десяти серебряным гривенникам, а те – десятку медных копеек.

Запас продуктов на несколько дней обошёлся Горыне в пятьдесят копеек, а трёхлитровая бутыль ягодного кваса – ещё в три копейки, правда, бутылку нужно было отдать обратно.

Первым делом подняли угол дома и выправили сруб. Потом настал черёд крошечных слепых окон, которые расширили против прежнего почти в три раза, и снесли старое, развалившееся крыльцо. Затем выкопали новый погреб, а рухнувший сарай и хлев разобрали на дрова, и на этом месте начали делать основание под баню.

Через три дня, когда на верхушки стен завели ещё по паре брёвен, поднимая высоту дома, и заново сладили крышу, дом было не узнать. Мужики сделали красивые резные ставни на окна и даже изящного конька на крышу крыльца, а местный каменщик сложил белую печку для бани и переложил печь в доме.

Вся работа обошлась Константину в пятнадцать золотых, что было очень даже немало, но сделанное того стоило. Теперь он мог спать на нормальной кровати и складывать вещи не в сундук, а в шкаф, который сделал сам, распустив бревно на тонкие доски. Но совершенно неожиданно для него самым эпичным строением, на которое под разными предлогами прибегало смотреть все село, оказалась баня с «белой» печкой и парилкой – каменкой. Баню сразу же прозвали «боярской забавой» но ещё более неожиданным было то, что к избе, бане и приведённому в порядок участку стали проявлять нездоровое внимание девицы на выданье, сделавшие этот кусок улицы штатным участком для вечернего променада, а лавку у ворот местом встреч и посиделок.

Выставив плотникам по окончании работ бутыль вишнёвого самогона и рассчитавшись, Костя проводил телегу, на которой они уезжали на новый «объект», и первый раз за три дня сел передохнуть на вкопанную рядом с домом скамейку под раскидистой вишней.

За время ремонта Константин, пусть и шапочно, перезнакомился почти с половиной жителей деревни, и теперь каждый проходивший мимо здоровался или бросал заинтересованный взгляд на аккуратный дом бывшего деревенского дурачка.

К удивлению Константина, в основном жители реагировали с умеренным интересом, пытаясь понять, что за человек новый Горыня и чем он может быть лично им полезен. А так как обещаний тот не раздавал, помочь, несмотря на свою богатырскую силу, никому не рвался и вообще вёл себя замкнуто, общий интерес сам собой рассосался.

Зато тётка Анастасия, что кормила его со своего и так небогатого хозяйства, совершенно неожиданно расплакалась от счастья и стала Горыне самым близким человеком в деревне. Он, как мог, поправил и её хозяйство, но там проще было всё снести и отстроить заново, так что Горыня потихоньку начал уговаривать тётку переехать к нему жить совсем, отдав старый участок на мир.

Никакой повинности для Горыни так и не придумали, что дало возможность ему обойти все окрестности села, стоявшего на невысоком холме с плоской вершиной. Взгорок был всего метров десять, но довольно крутым, и сразу упирался в частокол из мощных дубовых брёвен, за которым находилась дорожка для стрелков и дозорные башни. Всё почерневшее от времени, но крепкое до звона и готовое простоять ещё два века.

Несмотря на то, что округа уже вот как полсотни лет жила в мире, дозорные выставлялись каждый день, что, как полагал Константин, было частью воинского обучения. Также было интересно, что оружие имелось в каждом доме, и довольно разнообразное, хотя больше всего длинных однозарядных ружей крупного калибра и сабель с тяжёлым лезвием. В ходу здесь были и обереги от различных напастей, и даже амулеты, позволявшие, например, видеть в кромешной темноте, защищать владельца от чего-нибудь, или насквозь бытовых, типа светлячка, освещавшего дом.

Мир, куда угодил Константин, был интересным, и, складывая по кусочкам картинку, он не переставал удивляться тому, как сложно и противоречиво всё скроено. На металлических деталях инструмента было выбито явно заводское клеймо, и по поверхности металла были видны переливчатые следы магии, укрепляющей металл, а бутылки в трактире вписывались в некий стандарт, как минимум, по высоте и диаметру. А ещё были самовары и керосиновые лампы, хотя последние явно не пользовались спросом, в силу того, что янтарные шарики, заряженные магией, давали свет не хуже и при том были куда безопаснее. То есть где-то была промышленность, которая всё это производила, причем производила уже давно, так как сформировались стандарты.

В местной версте было ровно тысяча аршин, а в аршине – сто вершков. Также к нормальной метрической системе были подогнаны и другие величины. Типа малый пуд и штоф, что соответственно равнялось килограмму и литру. В ходу, из традиционных, были лишь пуд и линия, причём только для оружейных стандартов.

У сельского кузнеца кроме орудий труда Константин видел и мечи, и копья, но это ровным счётом ничего не значило. Доспехи тоже существовали в то время, когда уже были мушкеты. Конечно, шанс нарваться на автоматическое оружие был невелик, но Костя понимал, что этот мир его ещё не раз удивит.

– Скучаешь? – Рядом на скамейку плюхнулся главный пастух села, а по совместительству наставник местного войска Луконя, отслуживший в своё время двадцать пять лет сотником княжьего войска.

– Отдыхаю. – Константин улыбнулся. – Второго дня только спровадил работников. Зайдёшь в дом? Я квасу свежего от Опанаса принёс.

– Да что тот квас… – Старик отмахнулся. – Мы с Никифором тут всю голову сломали, думая, куда тебя пристроить. Ты в воинском деле как?

– А черт его знает. – Костя пожал плечами. – Не знаю я, что тут у вас воинским искусством называют. Может, машете мечами до посинения, так это не ко мне. Я в железках этих вообще никак не соображаю. Ну, если только с ножом или с палкой. Но с ножом против меча не пойдёшь. С винтовкой нормально управляюсь, да вот только пока не по карману мне такое.

– Думаешь, у князя в дружине мастера меча служат? – Усмехнулся Луконя.

– А ты меня уже и в дружину прописал?

– Дак куда тебе деваться-то? – Старик удивлённо приподнял серебряно-седые кустистые брови. – У кузнеца уже подмастерья да ученики есть, да и стар ты в ученики идти. Надел тоже поднять не успеешь, даже если выделит тебе община. А зима она не тётка – пирожка не поднесёт.

– Придумаю. – Константин махнул рукой. – А в кабалу на десять лет идти, так этого мне не надо.

– А как же по-другому? – Дед от возмущения всплеснул руками. – Ты же не боярский сын какой да не отслуживший срок. Да и кто возьмёт тебя на свободную-то службу? Сам вона сказал, что воинским делом не разумеешь!

Дед посидел ещё какое-то время, подходя к теме с разных сторон, но через полчаса ушёл, махнув рукой, а Константин, чтобы не разряжать осветительный камень, лёг спать. Спал он чутко, поэтому, когда на улице тревожно забил колокол, быстро вскочил, намотав портянки, надел сапоги и выскочил на улицу.

Бежавшая мимо девчонка – дочь старосты – крикнула на бегу:

– Упырь на луговой стороне! – и унеслась прочь, а Константин рванул в противоположную сторону, где уже, судя по звукам, разгоралась битва.

Когда он поднялся на стену, там столпилось больше двух десятков мужчин, в основном с топорами на длинных рукоятях и тяжёлыми длинноствольными ружьями.

– В башку ему бей, в башку! – надсадно кричал кто-то слева, неожиданно сильно громыхнул выстрел, и кисловатое облако порохового дыма на несколько секунд заволокло стену.

Когда дым рассеялся, в свете факелов, Горыня разглядел чудовище, похожее на огромную карикатурно искажённую фигуру человека. Размером примерно с быка, с узловатыми мощными конечностями и сравнительно небольшой головой на широченных плечах. Пуля попала куда-то в бок, и, взвизгнув, упырь дёрнулся и, подняв голову, уставился кроваво-красными глазами на людей. В этот момент Константин мог поклясться, что существо смотрит именно на него, но через секунду, упырь, рыкнув, в несколько скачков достиг стены, и от тяжкого удара люди чуть не попадали вниз, а от брёвен полетели мелкие щепки.

Мужики бились, словно сработанная артель. Кто-то подавал ядра и порох, кто-то заряжал пару мелких пушек, а кто-то стрелял сверху, и не было видно никакого командования, но при этом ни капли суеты и беспорядка.

– Силён упырь, – сказал кто-то сзади. – Первый раз такого вижу. Эх, жаль, Никифор уехал. Теперь без него совсем кисло будет.

Когда Горыня оглянулся, то увидел коренастого мужчину с карабином в руках, быстро заряжавшего трубчатый магазин патронами.

– На, держи. – Он сунул ему в руки ещё пару магазинов и простой холщовый мешок с патронами. – Заряжай и подавай.

Вскинув ружьё, мужчина не торопясь всадил все шесть пуль точно в упыря, отчего тот взревел ещё громче и снова ударил в стену. Но если первый раз стена выдержала, то сейчас в треске и гуле удара Костя явно расслышал хруст дерева.

Теперь в монстра палили со всех стволов и даже кидали небольшие гранаты, но было незаметно, что это как-то ухудшает здоровье упыря. Наоборот, он стал кидаться на стены чаще, и здоровенные брёвна частокола уже явственно накренились, сдаваясь под напором чудовища.

– Ванята, бей в колокол «двойную зорю»! Пусть уводят детей и мамок в схроны!

Колокол сразу зачастил, выбивая какую-то сложную дробь, а пушкари, наконец взявшие прицел, ударили с двух стволов по упырю, взбивая пыль вокруг попаданием крупной картечи.

Ещё один удар, и под треск ломающихся брёвен и хруст расползающегося настила, люди посыпались со стены горохом. Несмотря на внезапность, большинству защитников села удалось вовремя отпрыгнуть в сторону, а тех, кому повезло меньше, быстро вытаскивали из-под завала.

Увидев ноги, торчащие из кучи брёвен, Константин разметал дрова по сторонам и, приподняв без усилий толстый, почти в обхват, остаток частокола, одним движением ухватил человека за ногу. Выдернув его из завала, откинул куда-то далеко, а когда поднял голову, перед ним уже щерилась двумя рядами острых зубов морда упыря.

Не раздумывая ни секунды, Горыня воткнул кулак ему в свиной пятачок, вложив в это движение всю новоприобретённую силу и весь свой опыт владения боевыми искусствами. Ощущения были такие, словно кулак врезался в каменную стену. Боль в повреждённой руке вспыхнула и затихла, задавленная волевым импульсом, а чудовище осело на задние лапы и замотало башкой, чтобы прийти в себя.

– Бей, Горыня! – Откуда-то справа и сверху рукоятью вперёд упал тяжеленный топор с двумя лезвиями и длинным тонким шипом в середине. Подхватив оружие, Костя взмахнул рукой, проверяя массу и баланс, и, не давая упырю более ни мгновения передышки, рубанул лезвием по голове. Почувствовав встречное движение, чуть сдвинулся в сторону, пропуская лапу с когтями мимо, и, с хрустом и скрипом вытянув топор на себя, снова качнулся вперёд, вбивая сталь в рану и прорубая голову почти до самой шеи. Выдернув топор последний раз, резко прыгнул вверх и, падая, ударил топором, вкладывая в движение всего себя до капли и прорубив упыря почти до середины груди.

Глаза на разваленной башке упыря мигнули, глядя в разные стороны, и он завалился на спину, выдернув оружие из рук Константина. Сразу же откуда-то из-за спины подскочили несколько стрелков, разрядивших ружья в упор, а остальные принялись споро разбирать завал в поисках уцелевших.

– Молодец. – Тяжёлая рука хлопнула Константина по плечу, и, повернув голову, он увидел мужчину, которому заряжал ружьё. – Хороший удар.

– А чего ж его пули-то не брали? Калибр-то вполне серьёзный.

– Калибр? – удивился стрелок и, перехватив взгляд, направленный на ствол ружья, произнёс: – А, ты про размер. Так, шкура-то у него какая… Любая пуля отскочит. Только вот если из пушки, да попасть хорошо, да картечь стальная или вообще серебряная. Да только мало железа и стоит дорого. Оттого и стреляем голышами да каменным дробом. А они только людей пробивают. От шкуры упыря, сам видел, – отскакивают да крошатся в пыль.

– И часто такое? – Горыня кивнул на лежавшего ничком монстра.

– Не часто, но бывает. – Мужчина подошёл к голове упыря и потянул топор за рукоять, но тот даже не шелохнулся. – Давай вынимай, а то Глеб орать будет на всё село.

Костя, чуть поднатужившись, со скрипом выдернул топор и обратил внимание на лезвие. Сталь была смята, словно удар пришёлся не по плоти, а по наковальне.

– Точно будет орать. – Мужчина вздохнул. – Да и хрен с ним. Староста пусть платит. Упыря не пустили в село – великое дело. Таких дел бы наворочал. А ты не кручинься. Тебе ещё награда от князя положена. А за такого могут и вдвое дать. Вона, какой матёрый. И чего он к нам полез?

Но вопреки ожиданию хозяин оружия только хмыкнул, увидев замятое лезвие.

– Знатный удар. – И оглянувшись на кузнеца, стоявшего в отдалении, спросил: – Лукьян, поправишь мне топорик? Смотри, как этот молодец его уработал.

– Поправлю, чего же не поправить. – Кузнец, коренастый мужчина в толстом тегиляе и потёртых кожаных наручах, посмотрел на лезвие. – Даже перековывать не нужно, так сделаю. Только вот рукоять… – Он с сомнением посмотрел на смятую, словно та была сделана из пластилина, ручку. – Нет, сделаю топор наново. Эх, тебя бы в кузнецы с такой рукой, да стар ты уже. Только вот если в подручники… пойдёшь?

– Нет, дядько Лукьян. – Горыня покачал головой. – Действительно поздно мне. Всю науку не постичь, а быть до старости подручником…

– Ладно. – Кузнец кивнул, признавая правоту Горыни. – Сделаю.

– Сработаешь и отдай вон ему. – Глеб кивнул на Горыню. – Пусть будет у него. Такое дело сделал. Это ж видано ли, с двух ударов завалил матёрого упыря. Всей весью ему поклониться должно.

Лукьян снова кивнул.

– Сделаю лучше прежнего из уральского железа и с рукоятью из морёного дуба. Тяжёлый будет, но ты вона какой здоровый, обвыкнешь.

Завал из рухнувших брёвен частокола уже разобрали, а раненых отвезли в лекарскую избу. Староста, обходивший место боя, остановился перед Горыней и неожиданно в пояс поклонился.

– Спасибо тебе, Горынюшка. От всей веси прими поклон. Спас всех нас. Такое страшилище завалить…

– Это что, – подал голос Гридя. – Он энтого упыря кулаком как есть опрокинул. Самолично видел. Хрястнул ему в пятак, да тот так и сел на жопу.

Мужчины, которых медленно отпускал страх за родных и близких, сначала негромко, а потом в голос расхохотались.

– Ну, учудил, Горыня. Это ж надо, кулаком ему в харю тыкать…

– Так не было оружия. – Костя пожал плечами. – Не бежать же от него прятаться.