Читать книгу Жажда доверия. Часть 2. Любовь бессмертного бессмертна - Аника Вишес - Страница 7

Кристина проснулась, только когда наступил вечер. Она не сразу припомнила все, что с ней произошло днем, но, проморгавшись и сообразив, встала с кровати и открыла конверт. Внутри него оказались бумаги, в которых значилось, что квартира, где они жили с Германом, теперь принадлежит ей. Ни записки, объяснявшей это решение, ни чего-либо еще помимо документов там не оказалось. Она постояла немного в растерянности, тупо глядя в бумаги, решительно не готовая думать насчет свалившейся на нее элитной недвижимости. Затем просто убрала конверт на дно старого чемодана, под кровать, и направилась вниз.

Родители и брат как раз сели ужинать. Кристина тоже взяла себе тарелку и присоединилась к ним.

– Дочь, а что случилось сегодня днем? Пошла в магазин, вернулась ни с чем, глаза по пять копеек… Конечно, продукты папа купил по дороге, но нам просто интересно.

– Голова закружилась, – девушка не поднимала глаз от своей тарелки. – Давление, наверное.

– Ну ты даешь! Такая молодая, а уже давление скачет. Ты бы тогда, как поешь, таблетку выпила. Или тебе получше?

– Получше.

Таблетки Кристина пить все же начала, правда, не от давления, а успокоительные, чтобы привести в порядок нервы. Страшные сны возвращались снова и снова, а от лекарства только появлялась рассеянность и спутанность сознания. Она перестала ходить на работу. Сначала оттуда звонили, но вскоре звонки прекратились, только на карту пришел окончательный расчет.

В университете ее тоже потеряли, пытались связаться по мобильному. После нескольких вялых объяснений пропавшей студентки о том, что причина неявки кроется в болезни, куратор позвонила лично матери своей подопечной. Та прикрыла дверь спальни и долго о чем-то беседовала с педагогом приглушенным голосом. С этого момента звонки из университета больше не поступали.

С подругами Кристина прервала все контакты, не выходила в сеть, не брала трубку. Написала всего одну фразу: «Мне надо уехать ненадолго», а затем удалила отовсюду приложения социальных сетей и мессенджеры. Успокоительные не позволяли ей чувствовать вину, угрызения совести или даже беспокойство, но рассудком девушка отдавала себе отчет, что поступает правильно.

Она подолгу сидела в своей комнате наверху, пребывая в пограничном состоянии между сном и вялыми раздумьями. Вечерами слышала, как родители негромко обсуждают то, что с ней происходит, ссорятся. Однажды до Кристины донесся плач матери из родительской спальни, но когда девушка подошла к двери и постучала, внутри все стихло.

Так прошел месяц с момента, как белая иномарка дочери среди ночи подъехала к дому Елагиных. И однажды утром, после очередной ночи, наполненной страшными снами и мрачными мыслями, Кристина достала из-под кровати спрятанный там конверт, оделась для выхода и спустилась вниз к своей машине. Круз так и стоял все это время, брошенный, на площадке у дома. На машину успела осесть уличная пыль, придавая ей особенно сиротливый вид.

Девушка щелкнула кнопкой на брелке, отключая сигнализацию, открыла водительскую дверь, постояла немного, осматривая салон автомобиля. Затем села в кресло и вставила ключ в зажигание. Мотор завелся не сразу после долгого простоя, но все же заработал, звук выровнялся, распространяя слабую мерную вибрацию.

«Уехала смотреть квартиру. Скоро съеду. Жизнь продолжается!» – смска отправилась к матери, а Кристина слегка надавила на газ и отъехала от дома.

Дорога до Питера из пригорода прошла спокойно. Однако, уже двигаясь по центру, стоя на светофорах и глядя сквозь кованые решетки мостов, как текут воды каналов, Кристина начала ощущать смутное беспокойство. Она считала повороты до заветного дома.

Когда его темная громада возникла вдалеке, сердце забилось чаще. Семьдесят метров, пятьдесят, тридцать. Девушка смотрела на здание, как зачарованная, и даже забыла включить поворотник. Подъехав вплотную к подъезду, она увидела уже хорошо знакомое парковочное место, подписанное номером ее автомобиля. Оно пустовало, будто кто-то ждал ее, кто-то знал, что рано или поздно она приедет снова.

Кристина запарковалась на нем, так как все рядом было занято. Она заглушила машину, но не выходила, просто отмеряя вдохи и выдохи, глядя на руль перед собой. Затем дверь, наконец, открылась, и девушка покинула свое последнее укрытие. Она подошла к подъезду и поднялась по ступеням. Выждав мгновение, собралась с духом и нажала на кнопку домофона. Из динамика донеслись сначала гудки, затем голос на фоне шипения помех.

– Слушаю?

Голос принадлежал консьержу.

– Это я, Кристина.

«Какая Кристина? Может, надо было сказать фамилию? Или назвать номер квартиры, куда я иду?»

Однако ничего этого не потребовалось, почти сразу последовал звук, означающий, что магнитные запоры на двери открылись. Потянув ручку, она вошла. В холле было все так же светло от огромной хрустальной люстры под потолком, как и тогда, когда она жила здесь вместе с Германом. На каменном мозаичном полу в кадках стояли огромные экзотические цветы. Журчащий фонтан добавлял помпезности и лоска и без того богатому помещению. Седой консьерж поприветствовал вошедшую привычной улыбкой.

– Здравствуйте, Кристина Сергеевна! А я все ждал, когда же вы появитесь. Вот, получите ключи.

Мужчина достал из-под стойки небольшую коробку, в которой что-то звякнуло.

– Здесь все комплекты.

Там лежала и ее связка, помеченная крошечной мягкой игрушкой. Была и еще одна, к которой прикреплялся круглый металлический медальон, походивший то ли на старинную монету, то ли на подвеску. На нем был изображен дракон, и по краю бежали строчкой какие-то неизвестные символы. Эта связка раньше принадлежала Герману.

При виде вещи бывшего любовника Кристина едва заметно вздрогнула и замерла. Однако быстро взяла себя в руки и, приложив усилие, вежливо улыбнулась.

– Большое спасибо.

Она забрала ключи и отправилась через холл к лестнице. Идя по ступеням вверх, старалась не поднимать лица, точно боясь увидеть кого-то, но пролеты были пусты и необитаемы. Только слабые сквозняки жили в просторной парадной, временами издавая еле слышный гул, отдаленно напоминающий горячий шепот двоих любовников. Их силуэты, казалось, собирались из пылинок в солнечном свете. Девушка прибавила ходу, успокаиваясь от звука собственных шагов. Он гнал прочь тягостные воспоминания.

Наконец, впереди показалась дверь заветной квартиры. Щелкнул замок, и Кристина прошла внутрь полутемной прихожей. Из большого зеркала в старинной резной раме на нее посмотрело лицо молодой девушки, выглядящее необыкновенно бледным и испуганным. Она с трудом узнала в нем свое. Кристина сильно переменилась за месяц добровольного заточения. На похудевшие щеки легли тени, глаза приобрели лихорадочный блеск.

«Я стала похожа на городскую сумасшедшую. Еще немного, и выбегу на улицу, чтобы кричать, что настали последние времена, и нам всем конец. Так не должно больше продолжаться».

На всякий случай заперев за собой дверь на задвижку, она твердой походкой пересекла большую двухсветную гостиную и расшторила ближайшее из окон. Свет хлынул в полутемное помещение, точно потоком смывая все ее страхи. То же она проделала со всеми окнами во всех комнатах. Решительные шаги раздавались в покинутых стенах и замерли только у двери в бывшую спальню Германа. Кристина стояла напротив нее, не решаясь дотронуться до ручки. Перед ее мысленным взором открывалось пространство хорошо знакомой комнаты и тело на кровати, скованное сном. Каштановые волосы, привычно раскиданные по подушкам, голая мускулистая грудь.

Девушка пересилила себя и распахнула дверь. Внутри было пусто, как и во всех других помещениях. На привычном месте стояла заправленная постель, только личных вещей не доставало. Книги из стеллажа хозяин квартиры тоже забрал с собой. На полке осталось всего одно издание. Подойдя ближе, Кристина рассмотрела название:

Брэм Стокер

«Дракула»

Среди страниц еще сохранилась ее закладка.

Сейф, когда-то обнаруженный за рядами книг, тоже был на месте. Кристина направилась в его сторону, рассчитывая, что в суматохе там могли остаться какие-то из найденных ей раньше документов. При первом беглом знакомстве она не успела как следует вникнуть в суть, и потом еще не раз возвращалась мыслями к злополучным папкам. В голове настойчиво кружила мысль, что, возможно, при повторном прочтении их содержание показалось бы несколько иным.

«Что, если я просто не так все поняла, если это было что-то другое. Я искала нечто, что Герману стоило бы скрывать. Может быть, я просто увидела то, что хотела увидеть».

Она и сама понимала, что это только слабые попытки себя обмануть, не более. И все же…

Рука потянулась к кодовому замку, чтобы снова отпереть бронированную дверцу, но Кристина почти сразу заметила, что та закрыта не плотно. Тронув рукой, она убедилась – сейф не заперт. Папок там не оказалось. Окруженные металлическим блеском стенок, внутри лежали всего несколько листов и сверху на них синяя роза, живая и свежая.

Помедлив несколько мгновений, девушка взяла цветок в руки. Следы, оставшиеся на месте, где раньше были шипы, еще исходили соком. Цветок совершенно точно был положен сюда кем-то неизвестным недавно.

Кристина бросилась к двери, крепко сжав розу в руке. Она вихрем пролетела вниз по лестнице до самого холла.

– Простите! – от волнения голос звучал слишком громко, так, что отразился от стен и эхом пробежал по парадной. – Простите, вы не знаете, кто это оставил? Я поднялась, а там роза… Свежая. Кто-то заходил в квартиру до меня?

– Да, конечно, – невозмутимо ответил консьерж. – Незадолго до вашего приезда был представитель цветочной компании. Не помню точно название, оно где-то записано у меня… Так вот, с момента отъезда прежнего хозяина каждый день примерно в одно и то же время приходил человек. Он должен был оставлять свежий цветок и забирать увядший. По одной розе каждый день. Герман Владиславович оставил мне распоряжение пускать его, давая ему ключи каждый раз, как он явится вплоть до вашего приезда, – старик улыбнулся немного смущенно. – Такой, знаете, романтический сюрприз…

– Да, – жадный блеск в глазах Кристины потух. – Сюрприз… романтический. Спасибо.

Консьерж что-то ответил ей, но она уже не слушала. Вертя в руках синюю розу, одинокая обитательница квартиры неспеша поднималась наверх, к своему новому дому.

Зайдя внутрь, она вновь заперлась и пошла обратно к сейфу. Оставленные там листы бумаги по-прежнему лежали внутри. Все они были исписаны, и Кристина без труда узнала размашистый почерк. Это была рука Германа. Девушка присела на кровать, положила розу рядом с собой на покрывало и стала читать:

«Здравствуй, моя радость!

Разреши мне так называть тебя. Это милое прозвище очень удачно отражает суть моего к тебе отношения, и за все годы я не смог подобрать другое.

Рад, что наконец-то ты здесь и читаешь эти строчки. Мне не было известно наверняка, вернешься ли ты когда-нибудь в этот дом, ставший для тебя, предполагаю, весьма пугающим местом. Но я не переставал надеяться и даже оставил для тебя приятный сюрприз. Хочется верить, что роза пришлась тебе по вкусу. Это письмо, эта квартира и этот цветок – все, что я могу сделать для тебя. Ты можешь не принять мои знаки внимания, но позволь мне оказать их, чтобы чем-то занять себя перед долгой дорогой.

Я знаю, мы очень нехорошо расстались. Понимаю, что показал себя не с лучшей стороны. Мои просьбы остаться заглушил твой страх. Он часто оказывается сильнее нас. Ты сбежала, но я хочу, чтобы ты знала – я не виню тебя и даже благодарен за твой маленький прощальный подарок. Это был ценный урок о том, к чему может привести ложь или просто недосказанная правда.

Нож, кстати, я оставил себе на память. Надеюсь, ты не возражаешь.

Мне очень жаль, что ты сбежала тогда, ведь теперь тебе придется узнать обо мне больше не из моих слов, а из этого письма, которое попало к тебе в руки, бог знает, через сколько времени. Надеюсь, ты еще не седая старуха, и все так же молода и красива…»

Губы Кристины дрогнули в мимолетной улыбке, а глаза продолжали бежать, глотая строчки:

«Не хочу больше врать. То, что ты видела тогда в туалете бизнес-центра на открытии офиса – это малая часть всего, совершенного мной в этой жизни. Но ты должна знать, что это не мой выбор. Я рожден таким и я умру таким, если, конечно, это когда-нибудь случится. Стоит ли озвучивать страшную очевидную правду? Пожалуй, да. Да, Кристина, я один из тех, кого смертные люди называют вампирами, бессмертными, носферату и еще множеством имен.

Оговорюсь сразу, что Стокер был глубоко неправ, давая название «носферату» (не мертвый) своему зловещему персонажу. Мы вовсе не немертвые, мы живы и живем, как все другие существа, однако метаболизм у нас иной и в некотором роде он управляем и близок к совершенству. Так, например, предчувствуя твой вопрос, скажу сразу, что про возраст я не врал. Мне действительно 26 лет. Как ты могла убедиться, за те 4 года, что мы были в разлуке, я подвергся некоторым возрастным изменениям, то есть повзрослел. Однако стариком мне не быть никогда. Древняя кровь, текущая по моим венам, и специальная диета этого не позволят.

Так уж случилось, что я, моя радость, родился наследником одного из древнейших кланов нам подобных, который на данный момент возглавляет мой отец, уже знакомый тебе Владислав. Его жизнь, в отличие от моей, намного дольше, но рассказы об этом интереснее слушать от него самого, чем читать мой вольный пересказ.

Об остальных способностях бессмертных, помимо долгой жизни и кровавого меню, можно говорить не один час. Это и способность к регенерации, в которой ты могла убедиться сама на протяжении всех наших отношений. Ты задавала мне вопросы, но я так и не набрался смелости, чтобы рассказать себе правду. Прошу тебя не винить меня. Поверь, это не так-то просто.

Нож, который ты так ловко всадила мне в живот, не мог нанести мне существенного вреда, хотя, если честно, затормозил меня на некоторое время. То же самое произошло бы, если бы ты выстрелила в меня. Рана затянулась бы. Быстрее, если бы я был сыт, или же медленнее и мучительнее в случае, если бы я был истощен жаждой. Так это работает. Кровь, как некий живительный субстрат, дает подобным мне силы, чтобы жить. И мы вовсе не всегда ради нее убиваем.

Сейчас для человечества настало поистине время жизни. По всему миру доноры сдают кровь, а подпольные сети поставляют ее таким, как я, в том количестве, в котором нужно. Для бессмертных наступила эпоха гуманизма. Охота на живого человека, безусловно, нужна нам, но уже не является первой необходимостью.

Вообще мне становится страшно от того, что ты могла обо мне подумать. Не знаю, я ли так напугал тебя (хотя, признаю, картина убийства – это не самое подходящее зрелище для девушки), моя ли открывшаяся сущность погнала тебя прочь, или все же веками сочинявшиеся про нас сказки, которые плотно въелись к тебе в подкорку.

Видимо, настало время нам познакомиться по-настоящему.

Я не тот монстр, который спит в гробу и боится солнечного света и распятий. У мне подобных очень чувствительная сетчатка глаза, отчего я в солнечную погоду не снимаю специальные защитные очки. Сплю я, как ты могла заметить, на кровати, а церкви не посещаю исключительно из соображений некоторого современного атеизма и отсутствия у меня такой привычки. Я отражаюсь в зеркале, я ем человеческую пищу, включая чеснок, правда, я не нуждаюсь в ней остро и делаю это исключительно для удовольствия, а не от голода.

Я люблю работать по ночам и спать до обеда, так работают мои биологические часы. Также живут в природе многие хищники. Однако никто их за это ни в чем не обвиняет. Все просто принимают, как данность, условия пищевой цепи. Такая же цепь действует и у нас с вами, и люди в ней отнюдь не высшее звено. И такое положение дел царит, возможно, с начала времен. Просто мы, бессмертные, как превосходящий вид, избрали разумную политику неразглашения и живем в тени, никому не желая причинять излишних беспокойств. Ты на своем примере убедилась, что незнание порой означает именно покой.

Теперь ты знаешь все или почти все. Настало время признать, по людским меркам я, действительно, чудовище. Однако не спеши вешать ярлыки, мы вместе разыграли эту партию, и давай теперь поговорим о тебе. Тем более, что эта тема всегда доставляла мне удовольствие.

Тебе было 16, когда мы встретились впервые пять с половиной лет назад. Ты, наверное, думаешь, что была просто нескладной странноватой девочкой, не находящей одобрения у окружающих. Но мне с моим чутьем и навыками сразу стал заметен тут некоторый подвох. И позднее я неспроста повторял тебе, как мантру: Кристина, у нас столько общего, мы так похожи. Это правда. И дело не в том, что я сделал с тобой, что произошло с тобой за то время, пока мы были близки. Ты изначально отличалась от них всех. Древний утраченный ген вновь проявился в тебе, или сбой произошел в системе, но ты не принадлежишь к числу обычных людей и не принадлежала никогда. В этом можешь поверить мне совершенно точно. С годами в тебе крепли бы уникальные способности, которым нельзя найти разумного объяснения. И знаешь, моя радость, я не совру, если скажу, что в средневековье тебя бы просто сожгли на костре за это.

Мне стало понятно с нашего первого дня, что ты та самая, и что мы должны быть вместе. Именно поэтому я так болезненно воспринял твой отказ ехать с нами несколько лет назад. То, что я сделал потом, было глупо и незрело, но тогда в этом мне виделся единственный возможный выход. Конечно, позднее мне стало ясно, что я поступил, как идиот. Но дело в том, что я просто не мог представить себе жизнь без тебя. И это больше, чем любовь. Это то, что люди зовут судьбой, это некий род предназначения. Будто ты привязан к кому-то очень прочной веревкой и, нравится тебе это или нет, ты не можешь освободиться. Мне жаль, что ты не чувствуешь этого так_же остро, но, видимо, это плата за твое человеческое начало. Пусть так. Для меня это ничего не меняет.

Подобным даром наделены далеко не все бессмертные. Только единицы, те, в ком течет самая древняя кровь. Такие, как мой отец, моя мать, как я сам. Их души перерождаются снова и снова, и, чтобы не потерять друг друга, они связаны некой невидимой силой. Я всегда считал, что это всего лишь красивая легенда, сказка. Однако мир для меня, как и для тебя, оказался не так прост.

Я знаю, что мои следующие слова могут вызвать в тебе протест или даже омерзение, но хочу, чтобы они дошли до тебя. Ты нужна мне, Кристина! И это не мой каприз, не простое желание, это не страсть говорит во мне. Просто так должно быть. Я надеюсь, что ты поймешь меня, когда почувствуешь однажды то же самое. Ту же тягу сквозь пространство и время, не поддающуюся нормальному объяснению, не укладывающуюся в привычные рамки смертного понятия «любовь», но превосходящую ее многократно.

И еще кое-что напоследок, моя радость… Прости меня. Не за то, кто я есть. В этом я не виноват и не считаю, что можно извиняться за свою природу. Ты же не просишь прощения за то, что у тебя рыжие волосы? Я хочу извиниться за то, что не нашел нужного момента и нужных слов, чтобы как-то самому во всем тебе признаться. И прежде всего, я не нашел в себе смелости. Ты так была дорога мне, я так боялся, что ты снова от меня отвернешься, что медлил и ждал до последнего и сам стал главным виновником случившегося между нами. Я просто был так по-детски счастлив, что ты живешь в моем доме, и я могу слышать звук твоих шагов сквозь сон по утрам. Мне хотелось подольше удержать между нами это время, не омрачая его своей правдой, хотя ты о ней и просила. Теперь я понимаю, что сделал все не так. Мне стоило быть мужественнее, а я поступил, как трус, и теперь наказан за это.

Перед тем, как я поставлю точку в своем письме и отдам консьержу ключи, мне хотелось бы сказать тебе еще одну банальность. Не знаю, каково тебе будет читать это, как ты это воспримешь. Возможно, со страхом или протестом, но я все равно напишу и даже не для тебя. Для себя. Чтобы оставить на бумаге последний груз и спокойно отправиться в аэропорт.

Хочу сказать то, что не успел в ночь, когда ты уходила. Я люблю тебя, моя радость. Монстр я в твоих глазах или нет, но ты должна знать, что я ни минуты не врал тебе об этом. Я любил тебя с первого дня. С первых минут любил девочку, скорчившуюся на снегу в подтеках краски. Любил девушку, принадлежавшую не мне и затем брошенную и снова свободную, такую злую и осторожную. Я любил тебя всегда и всякой. И буду любить, пока я жив.

Навеки твой, Герман».

Кристина дочитала последний лист и опустила страницы себе на колени. Через секунду на рукописные строчки упала капля горячей соленой воды. Девушка беззвучно плакала в пустой комнате подаренной ей квартиры.