Читать книгу Медичийские звезды - Анита Польваре - Страница 7

На следующее утро у Дениса явно появилась причина сходить в аптеку. Хоть в любую. Но он решил воспользоваться случаем и направился в ту, что на Седьмой линии в доме номер шестнадцать.

Массивная дверь с улицы открылась, как по мановению, сама, громко лязгнув замком. Поднявшись по ступенькам и поздоровавшись с охранником, он повернул направо и исчез за не менее массивной дверью, что и входная. Длинный широкий зал аптеки антуражем никак не соответствовал заведению подобного функционала. Высоченные шкафы красного дерева со стеклянными дверцами, возвышающиеся позади прилавка той же фактуры, каменный пол с хитрой мозаикой, большие кожаные диваны возле огромных окон – все придавало эпохальность заведению, которому скорее подходило название «Поставщик двора его Величества», нежели просто – аптека. Напротив входной двери, по другую сторону зала, располагалась витрина с овальным окошком, будто вокзальная билетная касса. За окошком сидела статная девушка в черном свитере и белом переднике. Густые черные волосы, сплетенные в толстые косы, опускались на плечи. Наклонив чуть вперед голову, она писала, характерно двигая плечом.

Денис медленно продвигался в центр зала, рассматривая причудливую аптеку и ее экспонаты, выглядывающие с полок шкафов из-за стекла. В какой-то момент ему показалось, что немалого размера гном, стоящий на верхней полке центрального шкафа, то ли по-доброму, то ли хитро, подмигнул левым глазом.

Не поднимая головы, девушка спросила:

– Вы что-то хотите?

– Э… Да… Хочу.

– Спрашивайте, – голосом автоответчика продолжила она разговор.

– Да мне бы, собственно, от головы что-нибудь.

Девушка подняла голову и черными большими круглыми глазами посмотрела на посетителя.

– От головы?

«Чертики… Вот только спроси, чьей!» – подумал Денис.

– Чьей? – будто услышав его мысли, поинтересовалась девушка.

Очень хотелось как-то нестандартно ответить, но, с другой стороны, в больную голову ничего не лезло. Девушка чуть улыбнулась:

– Я поняла, можете не продолжать.

Она повернула голову и звонко прокричала:

– Антон Семенович! Это к вам.

Вернув голову в исходное положение, она с широкой добродушной улыбкой произнесла:

– Сейчас будут.

Тем временем Денис уже стоял перед окошком и рассматривал странные предметы, разложенные на прилавке явно как экспонаты: сертификат тысяча девятьсот второго года на имя некоего человека, которому дозволяется иметь аптеку, склянки, запаянные ампулы, массивная книга в зеленом переплете. Заметив его любопытство, девушка с гордостью произнесла:

– Это экспонаты нашего музея.

– Музея? – невольно вырвалось из уст Дениса, хотя он не очень любил переспрашивать.

– Да. У нас уже второй год работает музей. Мы собираем все материалы, относящиеся к аптеке доктора Пеля и сыновей. У нас есть подвал, где он занимался алхимией, разные предметы, связанные с его работой. К сожалению, мы не можем проводить посетителей к Башне Грифонов, но… Это такое загадочное место! – интонации девушки выдавали полное восхищение местом работы.

– А вы… – начал было Денис.

– А я экскурсовод, Ольга.

Девушка встала. Человека, так гордившегося своей работой, Денис давно уже не встречал.

– Вы знаете, – Денис хотел поделиться информацией о недавно найденных журналах, как вдруг раздался голос со стороны основного прилавка. Этот голос он уже слышал:

– Вы что-то хотели, мужчина?

Денис обернулся и увидел Антона Семеновича, того самого, что так неожиданно вторгся в его разговор с Вульфиусом, и того самого, который поведал весьма странную историю в саду римской аптеки при монастыре кармелитов.

– Простите, Ольга. Потом договорим, – не глядя на девушку, сказал Денис без каких-либо учтивых интонаций и направился туда, где стоял аптекарь, скрививший рот в улыбке.

– Мне цитрамон, пару упаковок, – достаточно сухо произнес Денис.

– И все? – удивился Антон Семенович. – Более ничего не желаете?

Денис сам не знал, хочет он слушать еще какие-либо сказки о жителях Рима семнадцатого века или лучше просто быстрее принять таблетки и заняться домашними делами.

Тем временем аптекарь достал из ящика упаковку цитрамона и пробил через кассу.

– Я вам мог бы рассказать, кому, когда и кто передал бумаги, о которых мы говорили при нашей встрече. Поверьте, они представляют огромную ценность. И историческую, и научную, да и… – тут аптекарь потер большой палец правой руки об указательный, сложив в горсточку остальные, что символизировало «денежку».

– Скажите, э…

– Антон Семенович.

– Антон Семенович. А почему я вам должен верить? – через головную боль спросил Денис.

– Вы можете не верить. Это ваше право, – скривив уголок рта в улыбке, ответил аптекарь. – Но мне казалось, что вам, как человеку, занимающемуся историей, было бы интересно узнать, а может и найти то, что считается пропавшим. Разве нет?

Соблазн, конечно, велик. Но одно дело, когда ты узнаешь что-то в архиве или от человека, чей авторитет в данной области не вызывает ни у кого сомнения, или же от прямого свидетеля или участника событий, как, скажем, ветераны войны. Другое дело – поверить вот так, какому-то аптекарю, повествующему о событиях семнадцатого века, будто он там лично присутствовал, без каких-либо доказательств – нет, это крайне ненаучный подход. Ведь кому расскажи – засмеют. С другой стороны, этот черт довольно-таки интересно рассказывает. Живенько так, с подробностями. Но не в привычке Дениса было отмахиваться без оглядки. Скорее, за долгие годы преподавания он научился практически все использовать в педагогических или воспитательных целях. Любые ошибки в учебниках, задачниках, ляпы в фильмах – почти из всего он научился извлекать пользу для работы. И теперь, даже сквозь чугунную голову, мысль о том, что истории этого Джанни Родари можно тоже использовать, пробилась и постучалась, как стебелек деревца сквозь асфальт.

– Хорошо, вы мне расскажете. Только я сперва приму таблетку, с вашего позволения.

Антон Семенович протянул стакан воды, будто заготовленный на такие случаи, и предложил пройти в уединенное место, где никто не будет мешать и, не приведи господи, подслушивать. Мужчины уселись на уютный большой диван в черной кожаной обивке и откинулись к спинке, приняв самые удобные позы для беседы.

– Я вам рассказал о том, как искали эти бумаги, которые считаются пропавшими.

– Да, обыск в аптеке у… Простите, запамятовал…

– Стампи. Анна Стампи.

– Да, да, точно.

– Да. Обыск ничего не дал, бумаги не нашли. Девушку арестовала инквизиция.

– Ужасно. Как у нас в тридцать седьмом, – сокрушенно покачал головой Денис.

– Еще хуже, я вам доложу, – вторил Антон Семенович. – Что тогда творилось, особенно в протестантском мире – это просто беда.

– Но вы хотели о другом рассказать…

– Да. Вернемся к нашей теме. Так вот. Я вам могу рассказать о том, как эти бумаги с оным письмом, которое считается пропавшим, оказались у Анны, и кто их ей принес.

– И вы знаете, куда они делись?

– Давайте по порядку. Я вам расскажу то, что знаю.

Денис понял, что сегодня узнать судьбу бумаг ему точно не светит, но он согласился и теперь должен слушать бедолагу-аптекаря. Он покивал и едва не прикрыл глаза, чтобы представить будущий рассказ в картинках.

– Так вот. Это произошло накануне обыска. К тому времени уже стемнело, но звезды пока прятались. Только луна сквозь тучи едва освещала сад. Раздался звук открывающейся двери. Через мгновение дверь закрыли. В саду появилась Анна. Осмотревшись, она быстро направилась к главной двери, что отделяла сад от городской улицы.

С усилием приоткрыв тяжелую дверь, Анна осторожно выглянула на покрытую густым мраком узкую улицу. Она с беспокойством осмотрела обе стороны дороги: горожане предпочитали в этот поздний час не показывать носа из дома. Ограбления не были столь уж редки в те неприкаянные времена, когда ум, честь и совесть забывались перед жаждой поживиться тем, что плохо лежит, да еще поздней и душной римской ночью.

Внезапно она зажала рот рукой: из темноты прямо перед ней возникло смуглое лицо Массимо, который, несмело улыбнувшись, стащил с головы шляпу и стиснул ее на груди.

– Добрый вечер, синьора Анна, – прошептал он.

Анна медленно перевела дух, чтобы восстановить дыхание:

– Добрый вечер, Массимо… Очевидно, ты хорошо смазал тачку… Я не услышала ни звука.

Массимо кивнул, и Анна приоткрыла дверь пошире, чтобы впустить сапожника, толкавшего небольшую деревянную тачку, катившуюся, впрочем, без усилия: она была отменно смазана для весьма нередких ночных визитов Массимо в алхимическую лабораторию.

Осторожно заперев массивную дверь огромным ключом и спрятав его в карман платья, Анна легко пошла впереди сапожника по песчаной дорожке, превосходно маскировавшей все звуки в стоячем ночном воздухе. Массимо шел позади, стараясь глядеть прямо перед собой и не сворачивать головы в сторону: он помнил, какие bastardi стерегли сад днем и ночью, и какое усилие он над собой делал, чтобы не встречаться с ними даже случайным взором. Изредка он бросал настороженный взгляд в сторону, да и то только затем, чтобы убедиться – он все-таки никого не видит. Через считанные минуты от внешней стены сада беззвучно отделилась черная тень в низко надвинутом капюшоне и чуть слышно зашагала направо по улице, пользуясь преимуществом особых мягких сандалий, так отличающихся от привычно грубой монашеской обуви. Ни Анна, ни Массимо этого, конечно, не увидели.

Дверь в лабораторию вела из угла здания и была скрыта от чужих глаз огромными кустами жасмина, разросшимися достаточно буйно, чтобы низкая с огромными петлями дверца не бросалась в глаза посторонним посетителям монастыря. Анна быстро осмотрелась и зашла за жасминовые кусты, чтобы снова вынуть ключ, на сей раз поменьше, и аккуратно отворить вход в святая святых – небольшую комнату с кирпичными стенами, в которую вела грубая лестница в одиннадцать ступеней и узкий коридор с факелами, чадившими и съедавшими половину драгоценного кислорода.

Открыв дверь, пропустив вперед себя сапожника с маленькой тачкой, и немедленно, но осторожно и тихо, заперев ее за собой, Анна глубоко вздохнула, приложив руку к груди. Стены лаборатории были абсолютно звуконепроницаемыми: кирпичная кладка и глубина подвала позволяли сохранять все тайны этого секретного помещения.

Массимо на руках внес тачку внутрь и, едва не задев Анну рукой, отчего он немедленно стушевался и чуть не шагнул мимо второй ступени, стал спускаться, напряженно посапывая и отчаянно желая утереть катившийся по лбу пот. Затем он вкатил ее в комнату и устало прислонился к дверному косяку. В какой-то момент он почувствовал на себе взгляд и резко обернулся. Анна стояла совсем близко. Она протягивала полотенце, привычно ласково глядя на него:

– Возьми, прошу тебя. Впереди много работы.

Анна прошла вглубь комнаты. Она чувствовала на спине и шее глаза сапожника, но не придавала этому значения.

Массимо помогал ей в лаборатории, но, какое бы головокружение он ни испытывал, находясь в такой близости от желанной ему женщины, природное чутье и робость не давали юноше внутреннего права и возможности решиться на что-либо большее. К тому же Массимо искренне и глубоко погружался в опыты и эксперименты, проводимые в этом месте, уже потерявшем для него всякую таинственность и ставшем источником познания огромного куска жизни, который назывался наука. Поэтому он охотно приходил сюда поздно вечером, променивая бездумное пьяное сидение в кабачке с собратьями по профессии на смешивание веществ и изучение растений.

Анна осторожно сняла плащ, которым Массимо прикрыл тачку. На нее немедленно уставились два огромных напуганных глаза, и резко шевельнулся длинный полосатый хвост. На тачке стояла маленькая деревянная клетка, в которой скрючился небольшого размера очень странный и неведомый досель Анне зверек, которого окрестили как «ночной дух» – lemurеs. Рядом виднелась прозрачная стеклянная емкость с чем-то темным и плохо различимым в чадящем сумраке комнаты.

– Массимо, где тебе удалось его раздобыть?

Массимо повесил полотенце на шею и довольно улыбнулся.

Четырнадцать месяцев назад в порту Остии он пошептался с португальскими моряками, затевавшими опасное плавание на Мадагаскар. Вручив выданную ему синьорой Анной весьма внушительную сумму денег и совершенно не рассчитывая на успех, он больше года ожидал, удастся ли оправдать доверие, оказанное ему красивой хозяйкой сада при монастыре кармелитов. Это было его первое поручение, и синьора Анна смогла растолковать ему, насколько ей важно заполучить экзотического зверька к себе в лабораторию. Преодолев непростой путь от Остии до Рима и ухитрившись довезти лемура живым и здоровым, Массимо испытывал усталость и удовлетворение:

– Благодарение Богу, синьора Анна! Попутный ветер и его благословление помогли.

Словно вспомнив о своей нелегкой судьбе и, очевидно, устав от долгой дороги не меньше Массимо, лемур пронзительно заверещал, словно что-то объясняя или требуя от людей по меньшей мере должного снисхождения к своей персоне.

– Не беспокойтесь, синьора Анна, он совершенно ручной. Мы с ним подружились, пока ехали к вам из Остии.

С этими словами Массимо ловко открыл дверцу в верхней части клетки, и маленькое обезьяноподобное существо уцепилось за его куртку, как цепляется пятимесячный малыш за платье матери. Лемур с любопытством рассматривал Анну близко посаженными желтыми глазами. Массимо, осторожно придерживая зверька, вынул из кармана красное яблоко и передал Анне:

– Возьмите, синьора Анна. Он их очень любит.

Анна с улыбкой протянула лемуру спелый фрукт, и тот лихо вцепился в блестящую кожуру сначала пальцами одной, а затем и другой руки. Не дожидаясь особого приглашения или разрешения, он ухватил яблоко зубами, разбрызгивая сочную мякоть, и через мгновение от того остались только сладкие воспоминания.

– Ну, что ж. Пора за работу, мой ученый друг! – сказала Анна, повязывая поверх темного платья большой кожаный фартук.

Подав точно такой же Массимо, посадившему сразу же заверещавшего лемура обратно в клетку, она протянула руку к склянке с крышкой, также стоявшей на тачке сапожника. Повязывая фартук, Массимо огляделся. Ничего не изменилось в этом пристанище науки. Огромные пучки целебных трав развешаны над камином справа от двери. Сейчас в нем горел огонь, и трещали некрупные буковые поленья и вишневые ветки. Невысокий стол в центре небольшой комнаты уже готов для нового опыта: стояло несколько одинаковых склянок и реторт, и чадила маленькая бронзовая лампа с желтой свечой. Черные пентаграммы на левой от двери стене долго составляли загадку для Массимо, пока Анна не рассказала, что пять углов символа напоминают людям о пяти важнейших составляющих окружающего их мира: огне, воздухе, воде, земле и духе. И что стремящиеся познать созданный Богом мир должны признавать взаимосвязь этих пяти элементов.

Взяв в руки стеклянную емкость, Анна поднесла ее поближе к слегка чадившей лампе. В склянке сидел еще один гость с далекого Мадагаскара: ярко-красная надувшаяся жаба, равнодушно смотревшая вокруг круглыми желтоватыми глазами. «Ни дать, ни взять, помидор как он есть, – подумалось Анне, – только глазки таращит. Тоже ведь тварь божья. Но ничего не поделаешь. Придется…» Анна натянула на руки кожаные перчатки.

Она разумно относилась к тому, чем занималась в своей лаборатории, и помнила, чем заканчивались неосторожные опыты с чрезмерно яркими змеями, лягушками или жуками. Господь Бог позаботился о том, чтобы предупредить людей об опасности, которую таят все яркие цвета. Не позаботился он лишь о том, чтобы до конца защитить всех тварей от самого опасного создания на свете – человека.

Анна осторожно вытряхнула живой красный «помидор» на левую перчатку и мгновенно сжала ладонь, слегка придавив жабе небольшую плоскую голову.

– Массимо, скребок и склянку, – негромко приказала она.

Внимательно наблюдавший за ее манипуляциями сапожник моментально подал маленький металлический скребок и склянку со стола. Скребок Анна взяла в правую руку, оставив склянку в руке Массимо. Жаба сильно таращила глаза, но ни ярко-красный цвет ее кожи, ни круглый немигающий взгляд не мешали женщине делать свою работу: Анна аккуратно соскребала белую жидкость, вытекающую словно из-под покрова животного.

Получив восемнадцать капель в склянку, которую крепко держал Массимо, она чуть сильнее сдавила жабе голову. Когда та обмякла в ее руке, Анна, напряженно сжав рот, ибо это была самая отвратительная часть работы в лаборатории, осторожно поднесла жабу к буковым дровам и вишневым веткам и разжала руку, позволив огню жадно принять нового погорельца в горячие объятия. Туда же полетели и кожаные перчатки, тут же стянутые Анной. Отвернувшись к маленькому распятию, она перекрестилась и кратко прочитала молитву. Так ей велело поступать сердце, горестно сжимавшееся каждый раз после очередного жертвоприношения во имя и славу науки.

Наблюдая за ее действиями, Массимо вдруг с неприязнью осознал, что его новый друг, любитель яблок и обладатель полосатого хвостика, должен принять такую же мученическую смерть от рук самой прекрасной женщины на свете. Пораженный этой горькой думой, он посмотрел Анне прямо в глаза.

– Синьора Анна, – робко начал он.

Складка у рта Анны разгладилась.

Она часто размышляла о работе с живыми существами. Чтобы получить струю бобра ради приготовления склянки с духами, в доме Медичи убивали этих зверьков столь же безжалостно, сколь и хладнокровно. Анна же решила, что настало время попробовать другой метод. Необязательно убивать ядовитую змею, чтобы забрать у нее яд. Нужно лишь заставить божью тварь поделиться. Создать ей условия, в которых она выделит смертоносный нектар. Именно это она сейчас и изложила Массимо, с сомнением слушавшего и по—прежнему державшего склянку с жабьим секретом, уже сползшим на самое дно емкости.

– Поэтому, Массимо, я бы хотела поручить тебе эту важную миссию. Слушай же внимательно…

И Анна объяснила явно успокоенному сапожнику, что требуется сделать, чтобы получить от привезенной им обезьянки порцию пахучей жидкости в ту же самую склянку.

Надев новую пару кожаных перчаток и удостоверившись, что Массимо последовал ее примеру, она сама извлекла лемура из клетки и повернула спиной к помощнику. Анна привыкла к крепкому обращению со многими подопытными животными и посему, уверенно обхватив зверька, она слегка завела назад его маленькие, но такие цепкие ручки, и следила за тем, чтобы он не вздумал пустить в ход острые белые зубки, так молниеносно расправившиеся с яблоком.

Совладев со своей частью работы, получив от животного также ровно восемнадцать капель пахучей струи в склянку с жабьим секретом и приняв из рук Анны крайне перепуганного лемура, Массимо с облегчением выдохнул:

– Он ведь больше вам не понадобится, синьора Анна?

Отрицательно покачав головой, Анна тоже глубоко вздохнула.

– Массимо, прошу тебя принять мою благодарность и вот это…

Анна протянула сапожнику небольшой кожаный мешочек, едва брякнувший, до того туго он был набит монетами.

Массимо осторожно посадил беспокойного зверька в деревянную клетку и закрыл крышку. Лемур тут же вцепился пальцами в темные прутья и с опасением смотрел на двух людей, которые, обливаясь потом в этой маленькой душной комнате, равным образом ловко и аккуратно обращались с хрупким стеклом, мягкой кожей и живым огнем.

– Синьора Анна, благодарю вас, – с легким поклоном обратился он к ней, – нужен ли я вам сегодня еще?

– Массимо, благодарю тебя в ответ. Сегодня я справлюсь сама…

Юноша погрузил клетку на тачку и накрыл ее коричневым плащом.

– Синьора Анна, – в нерешительности начал Массимо.

– Слушаю тебя.

– Могу я задать один вопрос?

– Безусловно, можешь. Только ты понимаешь, что я могу и не ответить на него? – с легкой иронией улыбнулась Анна.

– Да, конечно. Но он меня очень волнует.

– Спрашивай, не волнуйся, – ласково ответила девушка.

– Вы, синьора, затратили столь большую сумму денег, чтобы раздобыть этих странных тварей. Под покровом ночи в полной тайне проделали столь странные действия.

– Боишься колдовства? – едва не засмеялась Анна.

– Нет, что вы, что вы, – замахал руками Массимо. – Просто огромные траты ради нескольких капель? И такая тайна, чтобы получить очередные мази, которые будут раскупать все жители города?

– Пойдем, я тебя провожу до ворот, а по пути кое-что расскажу, – Анна вступила на лестницу.

Массимо последовал за Анной. Женщина прислушалась к звенящей ночными цикадами тишине сада и осторожно открыла дверь маленьким ключом. Выйдя на свежий воздух и глубоко втянув в себя горячий и пряный аромат ночи, Анна огляделась. Тишина и бессмертие. Именно такое впечатление всегда производил на нее ночной монастырский сад. Ни звука. Да никто из обитателей этого дома и не нуждался в шуме, ибо благое дело требует благостной тишины.

– Видишь ли, милый Массимо, – заговорила шёпотом Анна, – лекарства, которые делают аптекари, если и помогают человеку сделать жизнь лучше, то только, когда ему плохо, и когда он их принимает. Но это все телесные болезни. Гораздо тяжелее болезни душевные. Из-за них мы совершаем поступки, которые приводят к весьма плачевным и нежелательным последствиям. Вот их мы лечить не умеем.

– Но разве церковь и Святое Писание не учат, как нужно жить, чтобы правильно поступать и избегать душевных болезней?

– Учат, безусловно, учат, – согласилась Анна. – Но если человек заболел, ему нужно помочь?

– Конечно!

– А как ты поможешь, если болезнь в нем есть, но не дала о себе знать?

Массимо от удивления остановился:

– Никак.

– Пойдем, пойдем, – подтолкнула юношу Анна. – Так вот я и хочу найти способ распознавать такие болезни и лечить их.

За разговором они дошли до входа в сад. Внезапно повеяло свежестью, такой желанной после душного дня в каменных переулках Рима. Массимо с явным удовольствием подставил поднявшемуся ветру усталое смуглое лицо. Анна же взглянула в густое черно-синее небо над головой, и ей подумалось о том, как бы не помешал сейчас ее запыленным розам, радостно закачавшимся на призыв ветра, хороший дождь, с крупными каплями, но недолгий.

Так же бесшумно проводив ночного гостя и заперев огромную тяжелую дверь, Анна на несколько секунд прислонилась спиной к ее теплому резному дереву. Это далеко не конец. Впереди самое главное. Ей предстоит проникнуть в такие неведомые дали, что на мгновение стало трудно дышать. Не смея долее задерживаться, Анна вновь легко пустилась по песчаной дорожке, даже подмигнув в адрес невидимых стражей этих великолепных тропинок.

Окрыленная успехами, идеями и фантазиями, она даже не заметила, что, покидая с Массимо лабораторию, не заперла дверь, и что черная тень в низко надвинутом капюшоне, едва задев закачавшиеся и зашуршавшие ветки жасмина, быстро нырнула внутрь и бесшумно спустилась по одиннадцати тайным ступенькам. Ни Анна, ни Массимо не обернулись на звук зашелестевших кустов.

Возвратившись в лабораторию и отложив в сторону полотенце, которое она вручала Массимо, Анна задумалась, глядя на догорающие в огне перчатки. «Скоро полночь. Я должна успеть завершить начатое. Иначе в этом деле вообще не будет смысла».

Молча и сосредоточенно она приготовила и расставила на столе крошечные стеклянные емкости с жидкостями разных оттенков. Доподлинно известны лишь некоторые из компонентов ароматной смеси, приготовленной в ту жаркую римскую ночь, события которой еще только начинались… Химики, в чьи руки впоследствии попала склянка с ароматом, сумели распознать кориандр, цветок апельсина, плющ, бергамот, сандал, жасмин, ваниль, гвоздику, базилик, мускус, ландыш, лилию, календулу и, конечно, розу. Но при смешивании этих компонентов никому более не удалось воспроизвести то, что соединили белые руки зеленоглазой колдуньи из подвальной лаборатории при монастыре босых кармелитов июньской полночью тысяча шестьсот пятнадцатого года.

Обессиленно присев на грубый дубовый стул и закрыв усталые глаза правой рукой, Анна вздохнула. Привычное соединение нужных составляющих в правильной пропорции не могло так утомить ее. Но предстоящие события вызывали у нее, мало чего страшащейся в этой жизни, самый настоящий трепет.

Медленно подняв глаза, она увидела перед собой прибор, подаренный ей Дионизио. Весьма замысловатую конструкцию из веревочек, шариков, грузиков и шестеренок выполнил сын великого тосканца – Винченцо, с которым Дионизио был в дружеских отношениях. Надо сказать, что совсем недавно Галилео набросал чертеж этого устройства, который позволял отсчитывать число колебаний груза, подвешенного на нити, и, более того, совершать эти колебания весьма долго. Но заботы с книгой, интриги недоброжелателей и болезни, преследовавшие его всю жизнь, не давали возможности довести конструкцию до работающей модели. Винченцо попытался помочь отцу и весьма преуспел в этом. Но зная, как ревниво отец относится к тем, кто берет на вооружение изобретения без его ведома, и потому боясь отцовского гнева, сын никому не показывал конструкцию. Но натура свое берет, и однажды Винченцо не выдержал и предъявил модель Дионизио, которую тот оценил по достоинству как музыкант, увидев в ней прибор, позволяющий точно держать темп игры. По просьбе последнего они смастерили еще один прибор, который Дионизио вскоре и подарил Анне. Так, у Анны Стампи, хозяйки чудесного сада при монастыре босых кармелитов и аптеки, оказался уникальный хронометр, коим не располагал даже его изобретатель.

Обнаружив, что до полуночи осталось ровно десять минут, Анна поднялась со стула и подошла к дотлевающему камину. Отодвинув в сторону седьмой от верхнего левого угла камина подкопченный камень, она осторожно вынула большого размера книгу в черном кожаном переплете. Камин был небольшой, и пространство рядом с ним ловко использовалось Анной как надежное место хранения.

Будучи чрезвычайно сконцентрированной на предстоящей трудной работе, она не замечала скрючившейся в сумраке коридора, ведущего от лестницы в ее тайную лабораторию, тени человека, который сейчас осторожно вытянул шею и всматривался во все производимые ею манипуляции. Он каждую минуту был готов бесшумно припасть к каменному полу в самом темном углу и замереть на месте, но сейчас соглядатай сумел даже отсчитать точное число камней до тайника возле камина.

Установив склянку с готовым ароматом посредине стола и убрав с него абсолютно все остальное, Анна зажгла по углам комнаты четыре свечи красного цвета, водрузив пятую на стол для освещения страниц книги, которая теперь лежала на краю стола. Она не смела обратиться к распятию перед действом, которое ей предстояло совершить, поэтому просто опустилась на колени перед столом, сосредоточенно и очень глубоко вздохнув еще раз, прошептала слова молитвы и раскрыла книгу. Пламя свечей слегка вздрогнуло, когда прошелестели перелистанные Анной страницы. Она ощутила жар, исходящий от сего фолианта.

Чуть склонив голову и вытянув руки вдоль книги по направлению к приготовленной ею склянке, Анна начала негромко читать вслух. Постепенно вокруг стали нарастать и плясать бесформенные, чудно-зловещие красноватые тени. Однако же Анна не обращала внимание на то, что творилось в лаборатории. Она по очереди открывала фарфоровые баночки, пузырьки из зеленого муранского стекла, мешочки из грубой ткани или шелка, добавляя их содержимое в заветную склянку из бемского стекла.

Тени плясали и корчились вокруг нее, и, освещенная теплым розовым светом, хранительница аптекарских традиций была как никогда хороша. Зеленоватые глаза, обращенные к книге, были слегка опущены, каштановые волосы сами собой сползли на плечи, как сползло с ее плеч темное платье. Стоя на коленях перед столом, она слегка касалась его грудью, подрагивавшей от волнения и жара. Внезапно красные тени заметались перед ее глазами в бешеном хороводе. Это знак. Ее мольбы услышаны. Анна взяла в руки приготовленное ароматное зелье и осторожно вынула пробку. Разнесшийся по комнате аромат быстро смешался с запахом трав на стенах и свечного воска. Девушка поднялась на ноги. Резко и сильно закрыв склянку пробкой, она внезапно дунула. Свечи моментально погасли и прекратили неистовый танец теней, сопровождавших сей поистине колдовской обряд. Если бы вы зашли в эту комнату и зажгли простую белую свечу, вы бы обнаружили, что лаборатория пуста.

Воздух в подземной лаборатории очистился сквозняком, проникшим в раскрытую Анной дверь, и наполнил темноту лестницы, коридора и комнаты настоящей ночной свежестью, принесенной ветром с самого побережья. Анна благоразумно затушила все факелы. Ни к чему постороннему люду видеть огонь в подвале монастыря за полночь.

Она слегка зажмурилась. Все удалось. Ей всегда все удавалось, пусть и нелегким трудом, который истинные ученые не признали бы за нечто серьезное. Анна зажгла белую свечу возле двери, капнув на нее две капли масла лаванды. Скоро придет он. И встретить его должно во всеоружии, когда важны любые мелочи и детали. Особенно это необходимо, когда твой любимый – музыкант, человек страстный и нежный, живущий скорее образами. И ласковый, обволакивающий запах лаванды встретит его и настроит на нужный лад. Отвлечет от того дурного, с чем его мятущаяся и живая душа могла столкнуться за долгий и трудный жаркий день. Ему нужны успокоение и уют. И ее любовь.

Анна посмотрела на хронометр. Полночь! Проведя рукой по шее и волосам на затылке и не удержавшись от короткого радостного вздоха, она вышла в сад, только слегка притворив за собой дверь, чтобы ветер не загасил свечу, чей манящий огонек осветит им путь в лабораторию. Легко ступая по песчаной дорожке к двери на улицу, она увидела, что ветер принес с собой не только свежесть, прохладу и спокойствие ночи, но и сообщил особую темноту небу, придав тот иссиня-серо-черный вид, который предваряет самые страшные римские грозы, случающиеся летом не так уж и редко.

Погруженная в радостные мысли от предвкушения встречи, она снова не обернулась на легкий шорох возле куста жасмина, хорошо маскирующего дверь в лабораторию. Некто, чья тень так нагло мелькнула в мерцании оставленной Анной свечи у входа, осторожно, будто прекрасно зная сад и ориентируясь в нем ночью так же великолепно, как и днем, украдкой покинул лабораторию и свернул из-за кустов жасмина налево, словно зная, что там растет первое из так любимых хозяйкой сада персиковых деревьев, за которым можно безопасно укрыться в густом мраке ночи.

Снова отперев дверь большим ключом, Анна нежно улыбнулась и зажмурилась. Ночь освежила ее, а поднявшийся с новой силой ветер наполнил верой и надеждами.

– Ветры вы ветрующие, – прошептала Анна, вглядываясь в чернеющую мрачность неба, густо покрытого тучами. – Принесите нам милость, а не гибель. Мир, а не разрушение. Любовь, а не ненависть…

Однако тут же она испытала постепенное нарастание тревоги, непонятной и пугающей тоски и даже страха.

«Что же это со мной?» – с трудом восстанавливая дыхание, спросила Анна у самой себя. И поняла, что не может дать ответа.

Ее тягостные размышления прервались, когда она ощутила на себе горячее дыхание и крепкие руки Дионизио, буквально возникшего перед ней из темноты улицы. Анна не сразу смогла разглядеть его лицо, до того неузнаваемым и чужим оно вдруг стало. Схватив ее за руку, он с силой увлек Анну в сад и навалился на дверь, стараясь поскорее захлопнуть. Анна же сумела несколько взять себя в руки, поэтому она вывернулась из крепких объятий своего возлюбленного и ухитрилась даже удержать дверь от резкого и грохочущего стука, с которым та желала привалиться к стене. Рассудок моментально подсказал, что произошло нечто из ряда вон выходящее, и что сейчас нужно трезвое рассуждение и не менее трезвое поведение, поэтому в который раз за сегодняшний вечер заперев дверь на ключ и хладнокровно спрятав его в карман, она вложила руку в ладонь Дионизио и приблизила лицо к его голове.

Еле слышным шепотом Анна прошелестела:

– Что?

Дионизио поднял на нее тяжелый и отчаянный взгляд. Это был взгляд затравленного охотниками волка, который чувствовал неумолимое приближение смерти и пытался хотя бы на мгновение оттянуть тягостный миг:

– Синьор Галилей в опасности!

В этот момент ветка персикового дерева едва качнулась, словно с него вспорхнула небольшая птица, но так уж развивались события этого вечера и ночи, что никто не мог предугадать присутствия соглядатая во мраке сада, и поэтому легкие ночные шорохи так и остались для всех непознанными.

Анна вопросительно смотрела на Дионизио, зная, что на него не стоит оказывать давление, что он соберется с мыслями и даст ответы на все вопросы. Поэтому она лишь взяла обе его руки в свои и крепко сжала, продолжая внимательно вглядываться в его искаженное болью лицо.

– Письма… Письма… – от волнения тяжело дышал Дионизио. – Письма синьора, о которых я говорил тебе! Но они все знают! Меня ищут! Я не понимаю, – продолжал он, отпустив ее руки и сцепив свои перед собой в судорожном рукопожатии, – как они пронюхали, что письма хранятся у меня?! Мне с таким трудом удалось вырваться из-под их наблюдения. Весь день я ощущал на себе чей-то тяжелый взгляд. Это были они!

Анна постепенно стала понимать, что произошло с ее любимым. Он мог и не пояснять, кто скрывался под именем «они». Анна задумчиво смотрела на переносицу Дионизио: «Шпионы Его Святейшества. Эти пойдут на многое, чтобы завладеть любыми бумагами синьора Галилея, заставить его молчать в угоду Папе и всей нашей Матери Церкви…» Снова посмотрев Дионизио прямо в глаза, Анна спросила:

– Где же сейчас спрятаны эти письма?

И в тот же момент буквально лишилась дара речи, когда музыкант осторожно извлек из-за пазухи длинный свиток, перевязанный веревкой и протянул ей:

– Нигде не спрятаны… Я не успел, просто не успел этого сделать, – отчаянно прошептал он, ища безумным взглядом ее привычно ласковый и нежный ответ.

– И эти списки…

– Нет!!! Нет же! Это не списки! Это оригинал письма, который ищут кардиналы инквизиции!

Дело принимало совершенно новый оборот. В руках у Дионизио находились настоящие, руки Галилея документы. И этими бумагами мечтали завладеть Его Святейшество и иже с ним. И тогда синьору Галилею могут помешать не только вести важнейшую работу, но и помешают самому его существованию. Анна ощутила вдруг холодок, пробежавший по спине, как быстроногая ящерица в жаркий день может проскользнуть по лежащей на траве руке отдыхающего человека.

– Более того, – продолжил, оглядываясь, музыкант, – здесь еще донос членов «Голубиной лиги» на кардинала Беллармино!

Снова посмотрев любимому прямо в измученные страхом и болью глаза, Анна вдруг нежно улыбнулась ему и произнесла шелестящим шепотом:

– Эти письма необходимо спрятать.

Словно попав под ее гипнотическое воздействие, Дионизио кивнул, не отрывая взгляда от Анны:

– Спрятать…

– Немедленно спрятать, – настойчиво повторила она.

– Да, да, да… спрятать…

Взяв его за руку, Анна властно, но очень осторожно увлекла Дионизио в сторону жасминового куста. Она старалась шагать как можно тише, ибо уже полностью овладела собой, и, к тому же, предстоящие события взволновали ее, заставили напряженно работать мозг и хладнокровно искать решение. Вместе они вошли в дверь, и на фоне трепещущей свечи несколько секунд были видны два их силуэта в дверном проеме. Дверь медленно закрылась, и в тишине сада чуть слышно раздался осторожный двойной поворот ключа.

Слегка подрагивая от внезапно охватившего его нервного возбуждения, человек в капюшоне, чья тень сегодня стала мрачным сопровождающим Анны, все же бесшумно вышел из-за дерева. Не спеша двигаясь вдоль стены монастыря, он ощупью добрался до нужной двери, ключ от которой на длинной серой веревке тут же вынул из-под своего камзола.

Уверенно и привычно отперев знакомую дверь, шпион в плаще медленно запер ее, оказавшись в помещении аптеки, перевел дух и стал размышлять о том, свидетелем каких событий он только что так успешно и удачно стал. «Письма они спрячут у нее в лаборатории. Она сама так сказала. Все складывается просто великолепно». И, насмешливо улыбнувшись, нежелательный ночной гость так же хладнокровно отпер дверь аптеки, ведущую на улицу и очень спокойно закрыл ее на тот же самый ключ, висевший под камзолом.

Ольги на месте уже не было, посетителей тоже. Денис и Антон Семенович сидели на диване, слегка отвалившись к спинке, и смотрели в разные стороны.

Молчание нарушил Денис:

– Странно. Вы каждый раз так описываете события, будто вот прям-таки стояли и наблюдали. У вас интересный дар рассказчика.

– Спасибо за комплимент, конечно, – не без удовольствия ответил аптекарь, – но эти предания я слышу с самого детства, и они у меня стоят перед глазами, будто это все только что произошло.

– И все-таки, такое повествование не является каким-либо доказательством истинности описываемых вами событий. Я не пойму, почему я должен во все это поверить.

– Видите ли, в чем дело. Антонио Капелли – это мой дальний-дальний родственник.

– Аптекарь из тех событий? – изумился Денис этакому повороту событий.

– Да. А что, собственно, тут такого странного? У всех есть дальние родственники.

– Это понятно. Я даже могу допустить, что тот аптекарь – Капелли – ваш предок. А почему вы – не Капелли или Капелин?

– А вы знаете, потому что Волосов это и есть Капелли.

– О как! – поразился Денис, ибо итальянский язык был для него чужд.

– Вот так. Так что, простите, но считать то, что я вам рассказал и при первой встрече, и сегодня, детскими сказками было бы неразумно. Тем паче, что, повторюсь, это все передается в нашей семье из поколения в поколение.

– Ну хорошо, даже если на какой-то момент допустить, что это не выдуманная история, а семейный фольклор, остается еще масса вопросов.

– Не знаю, смогу ли я вам ответить на все, я не могу пока что рассказать вам все, но на некоторые вопросы я готов ответить.

– Зачем вы мне все это рассказываете – это раз. Что вы именно от меня хотите – это два. И я совсем не понимаю, где и как искать эти ваши бумаги.

– Заметьте, не мои! Это бумаги Галилея! Но я действительно сам их искать не могу. Тому много причин, и нет необходимости все их раскрывать. Сколько я сам ни пытался выяснить, я так и не понял, куда же их спрятала девушка Анна. И есть еще одно обстоятельство.

Аптекарь сделал паузу. Денис через несколько секунд вопросительно взглянул в глаза Антона Семеновича:

– И?

– Видите ли, – протянул аптекарь, – вы тоже косвенно имеете к этому отношение.

– Ну, конечно! – разочарованно воскликнул Денис. – Еще скажите, что я потомок Галилея. Санта-Барбара прям какая!

– О нет! Не переживайте. Вы ему не родственник. Но вы обратили внимание, как звали музыканта-лютниста, который пришел к Анне той ночью с бумагами?

Денис напрягся. А ведь действительно, его звали как-то очень похоже. Нет, не Денис, но очень созвучно.

– Де… Ди… – перебирал он вслух.

– Дионизио.

– Да, Дионизио. Это по-итальянски Денис?

– Совершенно верно.

– Ну да, а фамилия у него, небось, Порохованни, Пороховетти, так?

– Не могу сказать. Эта информация не дошла до наших дней.

– Знаете что, господин Волосов. Я не удивлюсь, если теперь окажется, что эта самая Анна – тоже из моих близких знакомых. Кстати, Стампи что означает по-итальянски?

– Печатать, публиковать, издавать.

– Анна Книжкина, Анна Печатникова. Нет у меня таких знакомых.

– И тем не менее, я скажу вам, уважаемый Денис, что вы знаете ту самую Анну, которая сможет указать вам, где спрятаны бумаги.

Денис тяжело вздохнул. Еще чего не хватало ему в жизни, так это искать какую-то женщину по имени Анна.

– Сherchez la femme, – он обреченно выдохнул из себя, – этого мне только не хватало.

– Уверяю вас, что вы знаете ее. Она должна быть среди ваших знакомых.

– Она что, тоже из «бывших»? Потомок?

Аптекарь только странно улыбнулся уголком рта.

Их беседа внезапно прервалась неожиданными посетителями. Довольно-таки большая группа людей наполнила зал аптеки, откуда-то из недр выбежала экскурсовод Оля, кто-то захотел что-то приобрести, и Антон Семенович с торопливыми извинениями поспешил за прилавок.

Денис понял, что на этом сегодняшнее общение закончилось. Да и время за рассказами и беседой как-то втихаря убежало далеко за полдень. Нужно было заняться и более приземленными делами. Полный смятения и тревожных ощущений, Денис покинул аптеку и не спеша направился домой, пытаясь мысленно перебирать знакомых ему Анн.

Над Campo dei Fiori висела дымка дождя. «Вот так я подробно услышал о бумагах в первый раз, понимаешь? И впервые про нее – Анну. Что думаешь?» – Денис глянул на каменного оппонента. Молчит…

Громко хлопнула дверь, и в помещение кафе вошла шумная толпа туристов из восточных краев, отряхиваясь от уличной мороси. Денис заметил, что официантки даже не шелохнулись.

«Вот, брат Бруно, – обратился он мыслями к каменному собеседнику по ту сторону большого окна. – Это же тот лютнист и принес ей какие-то бумаги и письма. Что за бумаги? Не знаешь?» Он пригубил горячий кофе. Взгляд упал на невысокую европейского типа женщину с узким лицом, большими черными глазами и чуть сжатыми губами. Лет ей было до сорока.

«Ну да, брат-философ. А потом началось „шерше ля фам“. Она вам поможет, ищите ее… И как Анна неожиданно появилась! Прям ниоткуда…»