Читать книгу Анжелика. Путь в Версаль - Анн Голон - Страница 10

Двор находился в Фонтенбло. В жару не было более приятного места, чем этот утопающий в зелени белый замок с прудом, где плавали карпы со своим старейшиной, принесшим перстень Франциску I. Водоемы, цветы, рощи…

Король работал, король танцевал, король развлекался псовой охотой. Король был влюблен. Кроткая Луиза де Лавальер, трепеща при мысли, что пробудила страсть в этом царственном сердце, поднимала на государя свои великолепные томные голубые глаза. А двор наперебой прославлял их союз в многозначительных аллегориях, где бегущая по лесам Диана наконец отдается Эндимиону, и чествовал восхождение скромной белокурой девушки, чей цветок невинности только что сорвал Людовик XIV.

Семнадцать лет, едва выбравшаяся из бедной многодетной провинциальной семьи, одинокая среди фрейлин Мадам… Было от чего взволноваться сердцу Луизы де Лавальер, если все нимфы и ду́хи леса Фонтенбло при ее появлении перешептываются в лунном свете:

– Фаворитка!

Она не знала, как скрыть силу своей любви и позор своего греха!

Но придворные хорошо владели техникой тонкого ремесла паразитов. Именно через любовницу получают доступ к королю, затевают интригу, добиваются места, милостей, пенсий. И пока отяжелевшая от беременности королева томилась в своих покоях в обществе безутешной карлицы, в сияющих летних парках продолжалась череда празднеств и увеселений.

Во время устроенного на канале малого ужина, когда в лодках не нашлось места для офицеров стола, придворные с удовольствием наблюдали за принцем Конде, который, как усердный слуга, вместо того чтобы выигрывать сражения или плести интриги против короля, принимал блюда, передаваемые с соседней лодки, и предлагал их королю и его возлюбленной.

Сидя на берегу Сены, в зловонии гниющей тины, Анжелика следила, как на Нотр-Дам опускаются сумерки.

В желтом небе над квадратными башнями и расширяющимся нефом апсиды метались ласточки. Время от времени какая-нибудь птица, пролетая совсем близко от Анжелики, касалась берега и с пронзительным криком взмывала ввысь.

На противоположной стороне реки, ниже домов каноников собора, пологий глинистый спуск вел к самому крупному водопою Парижа.

В этот вечерний час возчики и конюхи гнали туда вереницы лошадей.

Их ржание далеко разносилось в прозрачном вечернем воздухе.

Уставшие за день, извозчики медленно распрягали лошадей. Анжелика резко поднялась.

«Схожу повидать детей», – подумала она.

За двадцать су перевозчик доставил ее на пристань Сен-Ландри. Анжелика прошла по улице Анфер и остановилась в нескольких шагах от дома, где жил прокурор Фалло де Сансе. Она и подумать не могла предстать в доме своей сестры в обличье нищенки, в обтрепанной юбке, стоптанных башмаках, с прикрытыми косынкой встрепанными волосами. Но ей пришла в голову мысль о том, что, притаившись где-нибудь поблизости, она сможет увидеть своих сыновей.

С недавнего времени это стало навязчивой идеей, необходимостью, которая с каждым днем делалась все острее, занимала все ее мысли. Личико Флоримона всплывало из пропасти забвения и отупения, в которую она погрузилась. Она как будто снова видела его черные кудри под красным чепчиком, слышала его лепет.

Сколько ему теперь? Чуть больше двух.

А Кантору? Семь месяцев. Анжелика не представляла его себе. Ведь она оставила его таким крошкой…

Прислонившись к стене возле лавки сапожника, Анжелика принялась внимательно рассматривать фасад дома, в котором жила, пока была богата и уважаема. Год назад ее экипаж перегородил узкую улочку. Отсюда, роскошно одетая, она отправилась на триумфальный въезд короля. И Косая Като передала ей заманчивое предложение суперинтенданта Фуке: «Соглашайтесь, милочка! Разве это не лучше, чем потерять жизнь?»

Она отказалась. И потеряла все. Порой Анжелика задумывалась, не потеряла ли она также и жизнь? Ведь теперь она лишена имени, права на существование. Для всех она мертва.

«Разве я не потеряла жизнь?»

Шло время, но дом казался пустынным. Впрочем, за грязными окнами кабинета прокурора угадывались унылые силуэты клерков.

Один из них вышел, чтобы зажечь фонарь.

Анжелика опасливо приблизилась:

– Дома ли мэтр Фалло де Сансе или уехал в деревню?

Прежде чем ответить, клерк неторопливо разглядел собеседницу.

– Вот уже некоторое время мэтр Фалло здесь не живет, – сказал он. – Он продал свою должность. У него были неприятности после процесса о колдовстве, в котором была замешана его семья. Это подорвало его репутацию. Он переехал в другой квартал.

– А… вы не знаете в какой?

– Нет, – высокомерно ответил клерк. – А если бы и знал, тебе не сказал бы. Ты не его клиентка.

Анжелика была потрясена. Несколько дней она жила лишь надеждой хотя бы на секунду увидеть личики своих детей. Она представляла, что они возвращаются с прогулки: Барба держит на руках Кантора, а Флоримон весело семенит рядом. И вот теперь они тоже навсегда исчезли из ее поля зрения!

У нее закружилась голова, и, чтобы не упасть, ей пришлось прислониться к стене.

Сапожник, закрывавший ставни мастерской на ночь, слышал ее разговор с клерком. Он сказал:

– Тебе так уж надо было увидеть мэтра Фалло? Ты по поводу суда?

– Нет, – ответила Анжелика, пытаясь взять себя в руки, – но я… я хотела видеть девушку, которая у него служила… по имени Барба. Вы не знаете нового адреса господина прокурора?

– Насчет мэтра Фалло и его семьи сказать не могу. А вот про Барбу – возможно. Она больше у них не служит. В последний раз, когда я ее видел, она работала в лавке торговца жареным мясом под вывеской «Храбрый Петух» на улице Валле-де-Мизер.

– О, благодарю вас.

И Анжелика бросилась бежать по темным улицам.

Улица Валле-де-Мизер, позади тюрьмы Шатле, была владением торговцев жареным мясом. Днем и ночью здесь не умолкали крики забитой птицы и скрежет вертелов, которые крутились над очагом.

Харчевня «Храбрый Петух» была самой отдаленной и малопривлекательной. Казалось даже, что там пост уже начался.

Анжелика вошла в зал, скудно освещенный двумя или тремя свечами. Сидящий за столом перед кувшином вина толстый мужчина в грязном поварском колпаке был, казалось, гораздо больше увлечен выпивкой, чем обслуживанием клиентов. Впрочем, их было немного: несколько ремесленников и бедно одетый путник.

Мальчишка-поваренок, подпоясанный засаленным фартуком, шаркая, подносил блюда, определить состав которых было практически невозможно.

Анжелика обратилась к толстому повару:

– У вас тут есть служанка по имени Барба?

Повар небрежно ткнул пальцем в сторону кухни.

Анжелика увидела Барбу. Она сидела перед огнем и ощипывала птицу.

– Барба!

Та подняла голову и вытерла рукой потный лоб.

– Чего тебе, девушка? – устало спросила она.

– Барба, – повторила Анжелика.

Барба удивленно раскрыла глаза. Потом сдавленно вскрикнула:

– О госпожа графиня!.. Простите меня, госпожа…

– Не надо больше называть меня госпожой, – отрывисто сказала Анжелика.

Она рухнула на каменную приступку очага. Жара стояла удушающая.

– Барба, где мои дети?

Толстые щеки Барбы задрожали, словно она едва сдерживала рыдания. Сглотнув, она наконец смогла ответить:

– Они у кормилицы, госпожа… Не в Париже, в деревне возле Лоншана.

– Значит, моя сестра Ортанс не оставила их у себя?

– Госпожа Ортанс сразу отдала их кормилице. Я дважды ходила туда, чтобы передать ей деньги, которые вы мне оставили. Госпожа Ортанс требовала, чтобы я отдала их ей, но я кое-что утаила. Я хотела, чтобы эти деньги были только для детей. А потом я уже не могла ходить к кормилице… Я ушла от госпожи Ортанс… Переменила много мест… Так трудно зарабатывать себе на жизнь.

Теперь она говорила торопливо, избегая встречаться с Анжеликой глазами. А та задумалась. Лоншан не слишком далеко. Это излюбленное место прогулок придворных дам. Они посещают службы монашенок тамошнего аббатства.

Барба снова принялась нервно ощипывать птицу. У Анжелики появилось ощущение, что кто-то пристально на нее смотрит. Оглянувшись, она увидела поваренка, открыв рот разглядывающего ее. Выражение его лица не оставляло никаких сомнений относительно чувств, которые внушала ему эта прекрасная женщина в лохмотьях. Но на сей раз Анжелика не рассердилась. Она быстро поднялась:

– Где ты живешь, Барба?

– Здесь, госпожа, в каморке над лестницей.

– Не называй меня госпожой.

В этот момент на пороге кухни возник хозяин «Храброго Петуха» в сбившемся на сторону колпаке.

– Чем вы здесь занимаетесь? – заплетающимся языком спросил он. – Давид, тебя посетители требуют. Эта птица скоро будет готова, Барба? Видать, мне самому надо было побеспокоиться, пока вы тут бездельничаете! А эта нищенка что здесь забыла? Пошла вон, да поживей! И не вздумай стащить у меня каплуна!

– О, госпожа…

Но в этот вечер Анжелика была настроена агрессивно. Уперши кулаки в бока, она вспомнила весь словарь Польки:

– Заткнись, вонючая бочка! На черта мне твои старые жилистые петухи? А что до тебя, девственник-сифилитик, лучше бы тебе опустить зенки и закрыть хлебало, если не хочешь схлопотать по харе.

– О госпожа! – воскликнула пораженная Барба.

Анжелика, воспользовавшись смущением обоих мужчин, шепнула ей:

– Жду тебя во дворе.

Позже, когда Барба вышла с подсвечником в руке, Анжелика последовала за ней по расшатанной лестнице в каморку, которую хозяин, господин Буржю, за нескольку су сдавал служанке.

– У меня так бедно… – смущенно сказала Барба.

– Не беспокойся, я тоже познала нищету…

Анжелика скинула башмаки, чтобы ноги отдохнули на прохладном полу, и присела на кровать. Это был поставленный на ножки соломенный тюфяк без полога.

– Надо извинить хозяина, госпожа, – заговорила Барба. – Он неплохой человек. Но после смерти жены запил. Поваренок – его племянник, он вызвал его из провинции, чтобы помогал. Но парень не больно расторопный. Так что дела идут совсем плохо.

– Если я тебя не стесню, Барба, можно я у тебя переночую? – спросила Анжелика. – Завтра на рассвете я уйду, чтобы повидать детей. Я могу лечь с тобой? Меня бы это устроило.

– Госпожа оказывает мне большую честь!

– Честь… – с горечью повторила Анжелика. – Взгляни на меня и больше так не говори.

Барба залилась слезами.

– Госпожа, – пролепетала она, – ваши прекрасные волосы… ваши такие прекрасные волосы! Кто же их теперь расчесывает?

– Я сама… иногда. Барба, не плачь так горько. Прошу тебя.

– Если госпожа позволит, – пробормотала служанка, – у меня есть щетка. Я могла бы… воспользоваться… тем, что я с госпожой…

– Ну, если хочешь.

Проворные руки служанки принялись распутывать отливающие золотом прекрасные пряди. Анжелика прикрыла глаза. Как велика власть каждодневных действий! Старательных рук служанки оказалось достаточно, чтобы вернуть прошлое. Барба всхлипывала.

– Не плачь, Барба, – повторила Анжелика, – все это закончится… Да, я верю, что это кончится. Не сейчас, я знаю, но наступит день… Ты не можешь понять, Барба. Это как круг ада, из которого нельзя выйти иначе как через смерть. Но я начинаю верить, что все же смогу бежать. Не плачь, Барба, добрая моя девочка…

Они спали вместе. Барба начинала работу на заре. Анжелика спустилась за ней в кухню харчевни. Барба налила ей горячего вина и сунула пару пирожков.

Теперь Анжелика направлялась в Лоншан. Выйдя за ворота Сент-Оноре и миновав песчаные пятиугольники променада, называвшегося Елисейскими Полями, она добралась до деревни Нёйи, где, как уверяла Барба, находились ее дети. Анжелика еще не знала, что будет делать. Быть может, издали наблюдать за ними? А если вдруг Флоримон, заигравшись, подойдет поближе, она попытается привлечь его пирожком.

Она спросила, где находится жилище матушки Маво, и, подойдя к дому, увидела детей, играющих в пыли под присмотром девчонки лет тринадцати. Все они были замызганные и дурно одетые, но, похоже, чувствовали себя хорошо.

Она тщетно пыталась узнать среди них Флоримона.

Из дому вышла дородная женщина в сабо, Анжелика предположила, что это кормилица, и решилась войти во двор:

– Я бы хотела видеть двоих детей, порученных вам госпожой Фалло де Сансе.

Крестьянка, крупная темноволосая мужеподобная женщина, оглядела ее с нескрываемым недоверием:

– Что это вы деньги с таким опозданием привозите?

– Так, значит, оплата пребывания у кормилицы поступает с опозданием?

– Хоть бы с опозданием! – взорвалась женщина. – Того, что оставила госпожа Фалло, когда я их приняла, и того, что потом привезла служанка, не хватило даже, чтобы месяц кормить их. А потом – дудки! – ни су! Я ездила в Париж, чтобы потребовать денег, но эти Фалло переехали. Что за манеры у сутяг-прокуроров! Все они одинаковы – что прокуроры, что адвокаты.

– А они? – спросила Анжелика.

– Кто?

– Дети.

– Почем я знаю? – пожав плечами, бросила кормилица. – Мне хватает дел и с теми крошками, за которых платят.

Подошедшая девочка быстро предложила:

– Младший там. Могу показать.

Взяв Анжелику за руку, она провела ее через главное помещение фермы в хлев, где находились две коровы. Позади яслей стоял ящик, в котором Анжелика с трудом разглядела ребенка примерно шести месяцев от роду. Он был совершенно голеньким, если не считать какого-то прикрывающего животик грязного лоскута, кончик которого он жадно сосал.

Анжелика схватила ящик и втащила в комнату.

– Это я положила его в хлев, потому что ночью здесь теплее, чем в погребе, – прошептала девочка. – И везде валяются хлебные корки. Но он не худенький. Я дою коров утром и вечером и каждый раз даю ему немного молока.

Ошеломленная Анжелика смотрела на ребенка. Этот безобразный червячок, покрытый гнойниками и паразитами, не мог быть Кантором! Тем более что Кантор родился блондином, а у этого ребенка были каштановые кудряшки. Тут ребенок открыл глазки, и стали видны великолепные ясные радужки.

– У него такие же зеленые глаза, как ваши! – сказала девочка. – Значит, вы его мать?

– Да, я его мать, – глухим голосом ответила Анжелика. – А где старший?

– Наверное, в собачьей конуре.

– Жавотта, не лезь не в свои дела! – гаркнула крестьянка.

Она недружелюбно следила за ними, но не вмешивалась, видимо надеясь, что в конце концов эта женщина с грустным лицом принесет деньги.

Будка была занята огромным сторожевым псом устрашающего вида. Чтобы выманить его оттуда, Жавотте пришлось прибегнуть к множеству уговоров и обещаний.

– Фло все время прячется за собаку, потому что боится.

– Чего боится?

Девчонка быстро огляделась:

– Что его побьют.

Она вытащила что-то из будки. Появился какой-то черный кудрявый комок.

– Но это другая собака! – воскликнула Анжелика.

– Нет, это его волосы.

– Конечно, – прошептала она.

Разумеется, подобная шевелюра могла принадлежать только сыну Жоффрея де Пейрака. Но под этим густым, темным и плотным руном было жалкое, худосочное сероватое тело, покрытое лохмотьями.

Анжелика встала на колени и дрожащей рукой приподняла взлохмаченные волосы. Она увидела бледное исхудалое личико, на котором блестели расширившиеся от страха черные глаза. Хотя было очень жарко, ребенка сотрясала непрерывная дрожь. Под грязной шершавой кожей выступали острые тонкие кости.

Анжелика встала и подошла к кормилице.

– Вы оставили их умирать с голоду! – грозно сказала она. – Вы оставили их умирать в нищете. Месяцами дети не получали никакой заботы, никакой пищи. Только собачьи объедки или кусочки, которые эта девчушка отрывала от своего скудного ужина. Вы подлая женщина!

Крестьянка побагровела. Скрестив руки на груди, она заорала.

– Добренькая нашлась! – задыхаясь от ярости, вопила кормилица. – Сваливают на меня детей без единого су, пропадают, не оставив адреса, да еще какая-то нищенка с большой дороги, цыганка, египтянка, какая-то… меня поносит!

Не слушая ее, Анжелика вернулась в дом.

Схватив висящую у очага тряпку, прикрепила ею Кантора к себе на спину, завязав узел на груди, в точности как носят своих детей цыганки.

– Что это вы собираетесь делать? – спросила кормилица, вошедшая в дом вслед за Анжеликой. – Вы ведь их не уведете, а? Или давайте деньги.

Анжелика порылась в карманах и бросила на землю несколько монет. Крестьянка хмыкнула:

– Пять ливров! Смеешься, что ли? За этих щенков мне должны верных три сотни. Плати давай! Не то позову соседей с собаками, чтобы прогнали тебя.

Высокая и крупная кормилица, расставив руки, встала в дверях. Сунув руку за корсаж, Анжелика выхватила кинжал. Клинок Родогона сверкнул в темноте таким же жестоким блеском, как глаза той, что держала его.

– Уйди с дороги, – глухо бросила Анжелика, – уйди, или прирежу!

Услышав воровской жаргон, кормилица побледнела. В предместьях Парижа были слишком хорошо осведомлены о воровской дерзости и умении людей такого сорта владеть ножом.

Крестьянка в ужасе отступила. Анжелика прошла мимо, направив на нее острие кинжала, как учила Полька.

– И не вздумай звать на помощь! Не посылай ни псов, ни мужичье по моим следам, иначе горе тебе. Завтра же твоя ферма вспыхнет огнем, а ты проснешься с перерезанной глоткой. Поняла?

Дойдя до середины двора, Анжелика сунула кинжал за пояс и, подхватив на руки Флоримона, бросилась в сторону Парижа.

Задыхаясь, она спешила в сторону столицы, пожирающей человеческие существа, где для двоих ее полумертвых детей не было иного пристанища, кроме руин и зловещего гостеприимства нищих и бандитов.

Ее обгоняли кареты, обдавая потное лицо Анжелики облаками пыли. Но она не замедляла шага, не ощущая тяжести своей двойной ноши.

«Этому придет конец! – думала Анжелика. – Должен же этому прийти конец. Однажды я сбегу и приведу их к живым…»

В Нельской башне проспавшаяся после попойки Полька помогла ей устроить детей.