Читать книгу Анжелика. Путь в Версаль - Анн Голон - Страница 5

– Глянь-ка туда, – сказал Снегирь Анжелике. – Видишь того типа в надвинутой на глаза шляпе, который ходит по берегу, пряча свои усы под плащом? Ты его заметила? Это фараон.

– Фараон?

– Он из полиции, если тебе так больше нравится.

– Откуда ты знаешь?

– Я не знаю. Я носом чую.

И «шутник» ущипнул себя за нос пьяницы, шишковатый багровый отросток, которому был обязан своей кличке Снегирь.

Анжелика стояла, опершись спиной на перила горбатого мостика, перекинутого через ров к воротам Нельской башни. Бледные лучи солнца едва пробивались сквозь густой туман, который уже несколько дней окутывал город. Противоположный берег, где находился Лувр, был еще почти не виден, но в воздухе ощущалось тепло. Оборванная детвора удила во рву рыбу, какой-то лакей на берегу реки поил и мыл лошадей.

Тип, на которого Снегирь указал черенком своей трубки, имел безобидный вид мелкого буржуа, нагуливающего аппетит перед обедом. Он наблюдал, как лакей обтирает жгутом соломы лошадей, и время от времени поднимал голову, чтобы взглянуть на Нельскую башню, словно его интересовал этот ветхий обломок былых времен.

– Знаешь, кого он ищет? – спросил Снегирь, выпустив в лицо Анжелике клуб едкого дыма.

Она отодвинулась:

– Нет.

– Тебя!

– Меня?

– Да, тебя, Маркизу Ангелов.

На губах Анжелики мелькнула улыбка.

– Ты фантазируешь.

– Чего я?

– Ничего. Я говорю, ты выдумываешь. Никто меня не ищет. Никто обо мне не думает. Меня больше нет.

– Возможно. Но сейчас, скорее, нет стражника Мартена… Помнишь, того, у кабатчика Рамеза, овернца? Большой Мешок крикнул тебе: «Спасайся, Маркиза Ангелов!» Фараоны это запомнили, а когда еще обнаружили одного из своих с распоротым брюхом… Маркиза Ангелов, вот кто его укокошил, решили они. И теперь тебя ищут. Я знаю, потому что мы, бывшие солдаты, иногда пропускаем стаканчик со старыми боевыми товарищами, которые теперь служат в Шатле.

– Ба! – раздался позади них голос Каламбредена. – Есть из-за чего портить себе кровь. Стоит нам только захотеть, и мы отправим того парня в Сену вниз головой. Что они могут против нас? Их не больше сотни, а нас…

Он горделиво повел рукой, словно собрав в кулак весь город целиком. Выше по течению сквозь туман слышался шум Нового моста с его шарлатанами.

На мостик въехала карета. Они расступились, чтобы пропустить ее. Однако у съезда с моста лошади встали, потому что под копыта им бросился нищий. Это был Сухарь, один из попрошаек Каламбредена, седобородый старик, увешанный крупными четками и ожерельями из раковин.

– Ради бога, – заныл он, – сжальтесь над бедным паломником, идущим к Сант-Ягода Компостела, чтобы дать обет, и не имеющим средств для продолжения пути. Подайте мне несколько су, и я буду молиться за вас на могиле святого Иакова.

Кучер жестоко огрел его хлыстом:

– Назад, чертов пилигрим!

Из окна кареты выглянула дама. На шее у нее, под накидкой, сверкнуло бриллиантовое колье.

– В чем дело, Лорен? Гоните лошадей. Я хочу к вечерне быть в Сен-Жерменском аббатстве.

Никола сделал несколько шагов и взялся за ручку дверцы.

– Почтенная дама, – сказал он, снимая дырявую шляпу, – неужели, направляясь к вечерне, вы откажете в милостыне этому бедному страннику, идущему на молитву так далеко, в Испанию?

Дама взглянула на возникшее из тьмы заросшее черной бородой лицо, рассмотрела его обладателя, чьи борцовские бицепсы не мог скрыть драный плащ, и заметила, что пояс его украшен мясницким ножом. Широко раскрыв рот, она завопила:

– На помощь! Реж…

Снегирь уже приставил острие шпаги к животу кучера. Сухарь и Флипо, один из мальчишек, только что удивших рыбу во рву, теперь держали лошадей. Подбежал Трус. Каламбреден вскочил в карету и, грубой ладонью зажав женщине рот, крикнул Анжелике:

– Косынку! Дай мне свою косынку!

Сама не понимая как, Анжелика вдруг очутилась в карете, в запахе ирисовой пудры, рядом с расшитой золотой тесьмой великолепной юбкой. Сорвав с ее шеи платок, Каламбреден заткнул его даме в рот.

– Пошевеливайся, Трус! Срывай с нее побрякушки! Забирай деньги!

Дама яростно сопротивлялась. Трус выбивался из сил, расстегивая ее драгоценности: тонкую золотую цепочку и то, что тогда называлось «хомут», – то есть прекрасную пластину, тоже из золота, усеянную крупными бриллиантами.

– Подсоби-ка, Маркиза Ангелов! – захныкал он. – Совсем я запутался в этих безделушках!

– Шевелись, надо поторапливаться! – прорычал Каламбреден. – Она сейчас вырвется. Верткая, точно угорь!

Руки Анжелики нащупали застежку. Все оказалось очень просто. Она носила похожие украшения.

– Кучер, гони! – раздался издевательский голос Снегиря.

Карета с грохотом покатилась по улице Сен-Жерменского предместья. Вне себя от радости, что отделался легким испугом, кучер нахлестывал свою упряжку. Дама, которой удалось вытащить кляп, снова принялась вопить.

В руках Анжелики было полно золота.

– Принесите огня! – прокричал Каламбреден.

В главном зале Нельской башни все собрались вокруг стола и смотрели, как сверкают драгоценности, только что высыпанные из рук Анжелики.

– Отличная добыча!

– Сухарь получит свою долю. Начал-то он.

– Все же, – вздохнул Трус, – дело было рискованное. Средь бела дня…

– Таких возможностей не упускают, заруби себе на носу, болван, недотепа, олух! Надо сказать, ты не особенно скор на руку… Если бы Маркиза Ангелов не помогла тебе… – Со странной победной улыбкой Никола взглянул на Анжелику.

– Ты тоже получишь свою долю, – прошептал он и бросил ей золотую цепь.

Анжелика с ужасом оттолкнула ее.

– И все же, – твердил Трус, – дело было рискованное. Да к тому же в двух шагах от нас прогуливался полицейский, это совсем не смешно…

– Стоял густой туман. Он ничего не видел, а если и слышал, то, должно быть, все еще бежит. Что он мог сделать, а? Из всех них я опасаюсь только одного. Но его что-то давненько не видать. Будем надеяться, его укокошили где-нибудь в темном углу. Жаль. Мне бы хотелось собственными руками содрать шкуру с него и его чертовой собаки.

– Ох, собака! Собака! – От страшных воспоминаний у Труса округлились глаза. – Она меня так схватила… – И он поднес руку к своей шее.

– Человек с собакой, – полуприкрыв глаза, пробормотал Каламбреден. – Кажется, однажды я видел тебя с ним возле Малого моста? Ты его знаешь?

Подойдя к Анжелике, он задумчиво глянул на нее и снова как-то зловеще улыбнулся.

– Ты его знаешь! – повторил он. – Это хорошо. Поможешь нам взять его, а? Ты ведь теперь из наших…

– Он покинул Париж и больше не вернется, я знаю, – глухим голосом произнесла Анжелика.

– О нет, он вернется! – Каламбреден покачал головой, и все сделали то же самое.

Снегирь мрачно прорычал:

– Человек с собакой всегда возвращается!

– Так ты нам поможешь? – снова спросил Никола.

Он взял со стола золотую цепочку:

– Возьми, красавица моя. Ты ее заработала.

– Нет!

– Почему?

– Я не люблю золото, – внезапно содрогнувшись, сказала Анжелика. – Я его боюсь.

И она вышла, не в силах больше находиться в этом адском круге.

* * *

Полицейский исчез. Анжелика шла по берегу. В плотном сером тумане мерцали закрепленные на носах барж фонари. Она услышала, как лодочник тронул струны гитары и запел. Анжелика пошла дальше, в конец предместья, откуда веяло деревней. Остановившись, она услышала тишину: ночь и туман поглотили все звуки. Только где-то внизу плескалась вода о пришвартованные в камышах баржи.

Вполголоса, точно боящийся тишины ребенок, Анжелика позвала:

– Дегре!

Ей казалось, она слышит какой-то голос, шепчущий сквозь темноту ночи и плеск воды:

«Когда в Париже наступает вечер, мы отправляемся на охоту. Мы спускаемся к берегам Сены, рыщем под мостами и между сваями, бродим среди старых укреплений, заползаем в смрадные дыры, кишащие этим сбродом, нищими и бандитами…»

Человек с собакой вернется… Человек с собакой всегда возвращается…

«А теперь, господа, настало время услышать величественный голос – голос, который над человеческой подлостью и мерзостью всегда с осторожностью наставлял своих приверженцев…»

Человек с собакой всегда возвращается… Человек с собакой вернется…

Анжелика обеими руками обхватила себя за плечи, словно пытаясь сдержать зов, рвущийся из груди.

– Дегре! – повторила она.

Но лишь тишина была ей ответом – тишина столь же глубокая, как заснеженное молчание, в котором Дегре покинул ее.

Анжелика сделала несколько шагов, и ее ноги погрузились в тину. Вода коснулась щиколоток. Она почувствовала холод. Баркароль сказал бы: «Бедная Маркиза Ангелов! Наверное, ей не слишком нравилось умирать в холодной реке, ведь она так любила горячую воду!»

В камышах зашуршал какой-то зверь. Без сомнения, крыса. Комок мокрой шерсти скользнул по ее лодыжкам. У Анжелики вырвался крик отвращения, она поспешно выскочила на берег. Но когтистые лапки вцепились в юбку. Крыса карабкалась по ней. Анжелика отбивалась, размахивая руками во все стороны, чтобы избавиться от нее. Зверек стал испускать пронзительные крики. Внезапно Анжелика почувствовала, как холодные ручки обвили шею. Пораженная, она воскликнула:

– Что это? Это не крыса!

Мимо бечевой дорогой проходили два лодочника с фонарем. Анжелика окликнула их:

– Эй, перевозчики! Одолжите мне вашу коптилку.

Недоверчиво глядя на нее, мужчины остановились.

– Славная девка! – произнес один из них.

– Заткнись, – проворчал его спутник, – это маркиза Каламбредена. Веди себя смирно, если не хочешь, чтобы тебя зарезали как свинью. Он очень ревнив! Настоящий турок.

– Ой, обезьянка! – воскликнула Анжелика, которой наконец удалось разглядеть вцепившегося в нее зверька.

Обезьянка крепко держалась замерзшими ручками за шею Анжелики и смотрела на нее почти человеческими черными и испуганными глазами. Она страшно дрожала от холода, хотя была одета в короткие штанишки из красного шелка.

– Может, она ваша? Или кого-то из ваших товарищей?

Лодочники покачали головой:

– Точно нет. Должно быть, она принадлежит какому-нибудь скомороху с Сен-Жерменской ярмарки.

– Я нашла ее вон там. У реки.

Один из лодочников качнул фонарь в направлении, которое она указала.

– Там кто-то есть, – сказал он.

Мужчины подошли и увидели распростертое тело. Человек как будто спал.

– Эй, парень! Проснись, замерзнешь!

Спящий не шевельнулся, они перевернули его и в ужасе вскрикнули, потому что на лице его была красная бархатная маска. На грудь спускалась длинная седая борода. Его конусообразную шляпу украшали красные ленты. Расшитая котомка, велюровые башмаки с перехватывающими икру потрепанными грязными лентами выдавали в нем итальянского скомороха, одного из тех дрессировщиков или фокусников из Пьемонта, что бродили с ярмарки на ярмарку.

Он был мертв. Его открытый рот уже заполнила тина. Обезьянка, не разжимая объятий, жалобно скулила. Молодая женщина нагнулась и сняла с лица утопленника красную маску. Перед ней было лицо изможденного старика. Смерть исказила черты; на Анжелику смотрели остекленевшие глаза.

– Остается только спихнуть его в воду, – произнес один из лодочников.

Однако второй набожно перекрестился и сказал, что следует пойти за аббатом Сен-Жермен-де-Пре и похоронить несчастного незнакомца по-христиански.

Анжелика молча оставила их и направилась к Нельской башне.

Обезьянку она прижимала к груди. Неожиданно молодая женщина вспомнила сцену, которой сразу не придала значения. Впервые она увидела эту обезьянку в таверне «Три молотка». Зверюшка смешила посетителей, изображая, как они едят и пьют. Указав на старого итальянца сестре, Гонтран тогда сказал: «Смотри, какое чудо эта красная маска и искрящаяся борода!..»

Еще Анжелика вспомнила, что хозяин звал обезьянку Пикколо.

– Пикколо!

Обезьянка печально вскрикнула и еще крепче прижалась к Анжелике.

А позже Анжелика заметила, что все еще держит в руке красную маску.

* * *

В этот самый момент испустил дух Мазарини. Приказав перенести себя в Венсенский замок и передав свое состояние королю, который отказался, господин кардинал простился с жизнью. Он ценил ее по достоинству, ибо познал ее самые разнообразные формы. И теперь он передавал предмет своей самой глубокой страсти, власть, царственному воспитаннику. И, подняв к королю желтое лицо, первый министр в предсмертном шепоте вручил ему ключ от абсолютной власти.

«Никакого первого министра, никакого фаворита! Только вы один, владыка и повелитель…»

И, безразличный к слезам королевы-матери, итальянец умер.

Вестфальский мирный договор с Германией, Пиренейский мирный договор с Испанией, Северный мирный договор, заключенный под эгидой Франции, реяли над его изголовьем.

Юный король, переживший Фронду, гражданскую войну и зарубежные походы, юный король, короне которого некогда угрожали более сильные монархи, пока он скитался из города в город, отныне становился королем королей.

Людовик XIV приказал три дня читать искупительные молитвы и надел траур. Двору пришлось последовать его примеру. Все королевство сквозь зубы молилось перед алтарями за ненавистного итальянца, и два дня над Парижем звучал похоронный звон.

Затем, осушив последние слезы юного сердца, не желавшего больше быть чувствительным, Людовик XIV принялся за работу.

Повстречавшись на приеме с председателем Совета духовенства, на его вопрос о том, к кому отныне обращаться с вопросами, обычно решавшимися господином кардиналом, король ответил: «Ко мне, господин архиепископ».

«Никакого первого министра… Никакого всесильного фаворита… Государство – это я, господа!»

Удивленные министры стояли перед молодым человеком, чья любовь к удовольствиям вселяла в них иные чаяния. Как дисциплинированные служащие, они вводили короля в курс дела. Двор скептически улыбался. Король составил себе программу, где час за часом было учтено все: балы, любовницы, но в основном напряженный труд, постоянный и скрупулезный.

Придворные качали головой. «Это долго не продлится», – говорили они. Этому предстояло продлиться пятьдесят лет.

* * *

На противоположном берегу Сены, в Нельской башне, нищие слышали отголоски городской жизни в рассказах Баркароля. Карлику всегда было известно, что происходит при дворе. Ведь когда он отсутствовал при Дворе Чудес, он переодевался в костюм шута с погремушками и перьями и открывал дверь у одной из главных гадалок Парижа. «И напрасно навещающие ее прекрасные дамы надевают маски, я их всех узнаю».

Он называл имена и приводил такие подробности, что в прежние времена знававшая этих дам Анжелика не могла сомневаться, что самые прекрасные цветы из королевского окружения частенько посещают подозрительный притон гадалки.

Звали ее Катрин Монвуазен. Но посетительницы дали ей прозвище Вуазенша. Карлик говорил, что она опасна, а главное, очень искусна.

Усевшись, точно жаба, в своей обычной позе возле своего приятеля Жанена, Баркароль понемногу раскрывал перед все более испуганной и заинтересованной Анжеликой секреты интриг и жуткий арсенал приемов и мистификаций, свидетелем которых ему довелось быть:

– Зачем эти знатные дамы и вельможи выходят из Лувра в серых плащах и под маской? Зачем бегут по грязным улицам Парижа и стучатся в дверь какого-то притона, где им открывает уродливый карлик? Зачем нашептывают свои самые интимные тайны на ухо полупьяной женщине?

Потому что хотят того, чего нельзя купить за деньги.

Они хотят любви. Любви в молодости. Но еще и той, что хотят удержать зрелые женщины, которые видят, как их бросают любовники, и вечно ненасытные честолюбицы, старающиеся забраться как можно выше, все выше и выше…

У Вуазенши просят волшебное приворотное зелье – обостряющий чувства возбуждающий напиток.

Кое-кто стремится завладеть наследством старого дядюшки, который все никак не решится исчезнуть, или жаждут смерти старого мужа, соперницы, нерожденного ребенка.

Подпольная акушерка, отравительница, колдунья – все это Вуазенша.

Чего еще хотят? Найти сокровища, поговорить с дьяволом, увидеть покойника, убить на расстоянии при помощи колдовских чар… Надо только сходить к Вуазенше. Главное, хорошо заплатить, и Вуазенша призовет своих сообщников: ученого, составляющего яды; лакея или служанку, ворующих письма; распутного священника, служащего черные мессы. И ребенка, которого, воткнув ему в шею длинную иглу, принесут в жертву, чтобы выпить его кровь…

Ложным колдовством брошенная на дно Двора Чудес, Анжелика из рассказов Баркароля узнавала о настоящем колдовстве. Кроме того, Баркароль разоблачал перед ней пугающее разложение религиозного чувства в семнадцатом веке.

Немало детей продал Вуазенше для жертвоприношений некий Жан Тухляк. Кстати, именно благодаря ему Баркароль поступил к гадалке привратником.

Жан Тухляк любил серьезную, хорошо сделанную и организованную работу. Анжелика не могла без содроганий видеть это мерзкое существо.

Когда в покосившуюся дверь зала проскальзывал этот бледнолицый человечек с мутными глазами дохлой рыбы, она вздрагивала.

Пожалуй, даже змея навела бы на нее меньший ужас.

Жан Тухляк был торговцем детьми. Где-то возле Сен-Дени, прямо во владениях принца нищих, у него имелся большой, слепленный из грязной глины ветхий дом, о котором даже самые ожесточенные обитатели Двора Чудес говорили вполголоса. Днем и ночью оттуда доносился плач невинных мучеников. Там находились бездомные и краденые дети. Самых слабых он увечил и сдавал нищенкам, чтобы разжалобить прохожих. Зато хорошеньких мальчиков и девочек заботливо растил, чтобы потом, совсем еще юными, продать развратникам, которые заранее заказывали их для своих мерзких утех.

Самыми счастливыми были те, кого покупали бездетные женщины, жаждущие увидеть в своем доме детскую улыбку или ублажить обеспокоенного мужа. Иные таким образом обеспечивали мнимым потомством возвращение наследства.

Акробаты и скоморохи за несколько су получали здоровых детей, чтобы научить их выделывать трюки.

Этот достойный жалости товар был предметом бесконечной масштабной торговли. Маленькие жертвы умирали сотнями. И тем не менее у Жана Тухляка они никогда не переводились. Он был неутомим. Он посещал кормилиц, посылал своих людей в деревни, собирал подкидышей, подкупал прислугу общественных ясель и сиротских приютов, воровал маленьких савояров и овернцев, которые приезжали в Париж со своими сурками и инструментами трубочистов или чистильщиков сапог и исчезали навсегда.

Париж поглощал их, как всегда поглощал слабых, бедных, одиноких, неизлечимо больных, увечных, стариков, солдат без пенсий, изгнанных войнами с их земли крестьян, разорившихся торговцев.

Всем им раскрывала свои тошнотворные объятия воровская шайка, делясь с ними всеми секретами веками выработанных промыслов.

Одни научались изображать эпилептиков, а другие научились красть. Старики и старухи нанимались в похоронные процессии. Девушки торговали своим телом, а матери – своими дочерьми. Иногда знатный сеньор нанимал группу драчунов, чтобы где-нибудь в темном углу убить своего недруга. Или во Двор Чудес приходили, чтобы набрать участников бунта для победы какой-нибудь придворной интриги. Их нанимали, чтобы они кричали и ругались, и люди парижского дна от всего сердца отдавались этому делу. Перед натиском опасных голодранцев многие министры предпочитали не быть брошенными в Сену, а уступить давлению своих противников.

А в канун больших церковных праздников в самые опасные логова порой проскальзывали силуэты духовных лиц. Завтра по городу пронесут раку святой Оппортуны или святого Марселя. Каноники капитула желали, чтобы своевременное чудо оживило веру толпы. Где можно найти чудом исцеленных, как не при Дворе Чудес? Получив изрядную плату, мнимый слепой, мнимый глухой, мнимый паралитик вставали на пути следования процессии и внезапно, обливаясь слезами радости, возвещали о своем исцелении.

Кто осмелится сказать, будто подданные королевства нищих живут в праздности?

Легко ли Красавчику с его батальоном проституток? Разумеется, они приносили ему свой заработок, но ему приходилось усмирять их склоки и воровать тряпки, необходимые при их ремесле…

Снегирь, Гобер и прочие здешние «шутники» и «весельчаки» порой ощущали, что ночь холодна, а дичи нет.

Сколько долгих часов засады, сколько криков и мороки ради одного снятого плаща!

А изрыгать мыльную пену, катаясь по земле посреди тупых зевак, если ты «припадочный»? Это что, так уж забавно?

Особенно если в конце пути вас ждет только одинокая смерть в прибрежных камышах. Или, что еще хуже, пытки в тюрьме Шатле – пытки, от которых рвутся нервы и вылезают из орбит глаза. А в заключение виселица – виселица на Гревской площади. Площади, у обитателей Двора Чудес получившей название Аббатство Виселицы.

* * *

Впрочем, пользующаяся покровительством Каламбредена и дружбой Жанена Анжелика чувствовала себя под защитой и жила свободно в королевстве нищих. Она была неприкосновенна. Она заплатила свою долю, став подругой бандита. Законы воровского мира жестоки. Все знали, что ревность Каламбредена беспощадна, и Анжелика могла среди ночи оказаться бок о бок с самыми грубыми и опасными людьми вроде Снегиря или Гобера, не опасаясь двусмысленных поступков с их стороны. Какие бы желания она ни вызывала, пока главарь не снял запрета, она принадлежит лишь ему.

Так ее с виду убогая жизнь делилась на долгие часы сна и подавленности и бесцельные прогулки по Парижу. В Нельской башне ее всегда ожидала пища и огонь в очаге.

Она могла бы достойно одеваться, потому что порой воры приносили прекрасные наряды, благоухающие ирисом и лавандой. Но Анжелика их разлюбила. Она по-прежнему носила коричневое саржевое платье с обтрепанной юбкой. Волосы покрывал все тот же чепец. Полька дала ей специальный пояс для кинжала, который прежде Анжелика прятала в корсаже.

– Если хочешь, я научу тебя им пользоваться, – предложила бывшая соперница.

После сцены с оловянным горшком и зарезанным фараоном между ними установилось уважение, от которого недалеко и до дружбы.

Анжелика редко днем покидала башню и далеко не уходила.

Инстинктивно она подчинилась ритму жизни своих товарищей, которым буржуа, торговцы и полицейские по молчаливому соглашению оставили ночь.

Так что именно ночью прошлое возникло перед ней и так жестоко пробудило ее ото сна, что она едва не попрощалась с жизнью.

Банда Каламбредена грабила дом в предместье Сен-Жермен. Ночь была безлунной, улица освещалась скудно. Мальчишка с проворными пальцами, по кличке Отмычка, сдвинул щеколду на маленькой дверце черного хода, и бандиты без особых предосторожностей проникли в дом.

– Дом большой, и здесь нет никого, кроме старика и его служанки, которая спит где-то наверху, – сказал Никола. – Мы спокойно сделаем свою работу.

Он разжег потайной фонарь и повел сообщников в гостиную. Точное расположение комнат ему указал Сухарь, частенько приходивший в дом за подаянием.

Анжелика замыкала шествие. Она не в первый раз участвовала в подобных приключениях. Поначалу Никола не хотел брать ее с собой.

– С тобой что-нибудь случится, – говорил он.

Но она всегда поступала по-своему. Она ходила не для воровства. Ей нравилось вдыхать запахи спящего дома: ковров, вощеной мебели, еды и выпечки. Она брала в руки статуэтки, ставила их на место. И никогда внутренний голос не говорил ей: «Что ты здесь делаешь, Анжелика де Пейрак?» Никогда, до той самой ночи, когда Каламбреден грабил дом старого ученого Глазера в предместье Сен-Жермен…

В ту ночь Анжелика обнаружила на консоли канделябр со свечой. Она зажгла свечу от фонаря воров, пока те набивали мешки. Потом, заприметив низкую дверь в глубине комнаты, с любопытством толкнула ее.

– Вот черт! – раздался у нее за спиной шепот Труса. – Это еще что?

Пламя свечи отражалось в больших стеклянных сосудах с длинными носами и в разноцветных склянках. На тянущихся из фаянсовых банок медных трубках можно было различить латинские надписи.

– Что это? – повторил пораженный Трус.

– Лаборатория.

Очень медленно Анжелика приблизилась к столу и остановилась возле выложенного из кирпича прилавка со стоящим на нем нагревательным прибором.

Тщательно вглядываясь в каждую деталь, она заметила запечатанный красным воском пакетик с надписью «Для г. де Сент-Круа». Потом в открытой банке Анжелика увидела какой-то белый порошок. Ее ноздри затрепетали. Запах показался ей знакомым.

– А это что? – спросил Трус. – Мука? Хорошо пахнет. Чесноком…

Взяв щепотку порошка, бандит поднес его ко рту. Анжелика непроизвольно хлопнула его по руке. Ей казалось, она вновь слышит, как Фриц Хауэр восклицает: «Gift, gnadige Frau!»

– Брось, Трус. Это яд. Мышьяк!

Анжелика испуганно огляделась.

– Яд! – ошеломленно повторил Трус.

Сделав шаг назад, он опрокинул колбу, которая упала на пол и с хрустальным звоном разлетелась вдребезги.

Незваные гости торопливо покинули комнату. Гостиная опустела. И тут все услышали, как по плиткам пола верхнего этажа застучала трость и старческий голос на лестнице прокричал:

– Мари-Жозефа, вы снова забыли запереть кошек! Это невыносимо. Придется мне спуститься посмотреть.

Затем, склонившись над лестничным пролетом, старик продолжал:

– Это вы, Сент-Круа? Вы за своим составом?

Анжелика и Трус поспешно проскользнули в кухню, потом в погреб и через взломанную грабителями низкую дверь выскочили на улицу.

Отбежав подальше, они остановились.

– Уф, – вздохнул Трус, – ну и страху же я натерпелся! Думали ли мы, что залезли к колдуну!.. Только бы это не принесло нам беды! А где остальные?

– Должно быть, вернулись другой дорогой.

– Могли бы подождать нас. Теперь ни зги не видать.

– Ох, да не ной ты все время, бедняга Трус. Люди вроде тебя должны видеть в темноте.

Но он вдруг схватил ее за руку.

– Ты что, не слышишь? Послушай… – с неописуемым ужасом повторял он.

Неожиданно он как-то странно прохрипел:

– Собака! Собака! – И, бросив на землю мешок, бросился бежать.

«Бедняга повредился умом», – подумала Анжелика, машинально наклоняясь, чтобы подобрать добычу вора. И тут она тоже услышала. Шум шел со стороны погруженных в тишину улиц.

Это напоминало легкий, очень быстрый галоп. Он приближался. Вдруг на противоположной стороне улицы Анжелика увидела зверя, похожего на скачущее белое привидение. Охваченная невыразимым ужасом, Анжелика тоже побежала. Она мчалась как сумасшедшая, не разбирая дороги и не обращая внимания на дурную мостовую, ранившую ее ступни. Она понимала, что погибла, ей хотелось закричать, но горло не могло исторгнуть ни единого звука.

Обрушившийся на плечи зверь свалил ее лицом в грязь. Она ощущала на себе его тяжесть, челюсть с острыми, как гвозди, зубами уже готова была сомкнуться на ее затылке.

– Сорбонна! – воскликнула она.

И тихо повторила:

– Сорбонна…

Затем очень медленно повернула голову. Без всякого сомнения, это была Сорбонна. Собака уже вовсю облизывала ее. Анжелика подняла руку и погладила огромную голову датского дога. Он с удивлением обнюхивал ее.

– Сорбонна, милая Сорбонна, как же ты меня напугала! Знаешь, ведь это нехорошо.

Шершавым языком пес облизал ей все лицо.

Анжелика с трудом поднялась на ноги. Падая, она сильно ударилась.

В тот же момент она различила шум шагов. Кровь застыла у нее в жилах. После Сорбонны… это мог быть только Дегре.

Анжелика рывком выпрямилась.

– Не выдавай меня, – умоляющим голосом обратилась она к собаке. – Только не выдавай…

Анжелика едва успела спрятаться в уголке какого-то крыльца. Сердце готово было выскочить из груди. На мгновение ей в голову пришла безумная мысль, что это не Дегре. Ведь он уехал из города. Он не мог вернуться. Он принадлежал мертвому прошлому…

Шаги слышались совсем близко. Вот они остановились…

– Как же так, Сорбонна? Что с тобой? Ты не схватила ту нищенку? – раздался голос Дегре.

Сердце болезненно билось у Анжелики в груди.

Такой знакомый голос – голос адвоката! «А теперь, господа, настало время услышать величественный голос – голос, который над человеческой подлостью и мерзостью…»

Ночь стояла глубокая и черная, как пропасть. Ничего не было видно, однако в двух шагах от Анжелики находился Дегре. Она могла бы прикоснуться к нему. Она ощущала его движения, догадывалась, что он озадачен.

– Проклятая Маркиза Ангелов! – воскликнул он. – Кто знал, что она заставит нас так долго преследовать ее. Ну же, нюхай, Сорбонна, нюхай. Нищенка хорошо придумала оставить в карете свою косынку. Теперь она от нас не уйдет. Пошли, вернемся к Нельским воротам. След ведет туда, я уверен.

Дегре свистнул, чтобы подозвать собаку, и они ушли.

Пот стекал по вискам Анжелики. Ноги подкашивались. Наконец она решилась сделать несколько шагов из своего убежища. Если Дегре рыщет вокруг Нельских ворот, туда лучше не возвращаться.

Она попробует добраться до лачуги Жанена и попроситься к нему на ночлег.

Во рту у нее пересохло. Анжелика услышала журчание фонтана. Небольшая площадь была слабо освещена факелом, прикрепленным возле лавки галантерейщика.

Подойдя к фонтану, Анжелика подставила испачканное лицо под струи прохладной воды и вздохнула с облегчением.

Когда она выпрямлялась, чья-то твердая рука схватила ее, а грубая ладонь заткнула ей рот.

– А вот и ты, красавица, – произнес Дегре. – Думаешь, от меня так просто отделаться?

Анжелика попыталась вырваться. Но он так крепко держал ее, что она не могла шевельнуться, не вскрикнув от боли.

– Ну уж нет, цыпленочек, от меня не уйдешь! – с хмурой улыбкой проговорил Дегре.

Лишенная возможности двигаться, Анжелика вдыхала знакомые запахи изношенной одежды, кожаного ремня, чернил, пергамента и табака. Это был адвокат Дегре со своим сумрачным лицом. Она почти теряла сознание от одной-единственной мысли: «Только бы он меня не узнал… Я бы умерла со стыда… Хоть бы мне удалось сбежать, прежде чем он меня узнает!»

По-прежнему удерживая ее одной рукой, Дегре поднес к губам свисток и трижды резко свистнул.

Через несколько минут пять или шесть солдат появились из прилегающих улочек. Слышался звон их шпор и шпаг. Это были стражники.

– Думаю, пташка поймана, – бросил Дегре.

– Ну что же, славная ночка. Мы вон там взяли двух грабителей. Если вдобавок мы возьмем Маркизу Ангелов, можно будет признать, сударь, что вы удачно нас привели. Видать, эти места хорошо вам знакомы…

– Это собака нас привела. С косынкой нищенки она должна была привести нас прямо к ней. Только вот… кое-чего я не понял. Девка чуть не сбежала от меня… Вы ее знаете, эту Маркизу Ангелов?

– Это шлюха Каламбредена. Больше мы ничего не знаем. Единственный, кто мог ее видеть, мертв. Это стражник Мартен, которого укокошили в кабаке. Но нам достаточно привести девчонку. Если это она, госпожа де Бренвилье ее узнает. Когда на ее карету напали, было еще светло и она прекрасно видела сообщницу грабителей.

– Однако какая дерзость! – проворчал один из стражников. – Эти бандиты уже ничего не боятся! Напасть на карету собственной дочери начальника гражданской полиции, да еще средь бела дня, в центре Парижа!

– Они за это заплатят, поверь мне.

Анжелика слушала реплики, которыми обменивались вокруг нее. Она старалась не шевелиться, надеясь, что Дегре ослабит свою хватку. Тогда бы она одним прыжком скрылась в благодатной ночи и сбежала. Анжелика была уверена, что Сорбонна не стала бы ее преследовать. А этим неповоротливым людям, закованным в тяжелую форму, ее не схватить.

Однако бывший адвокат не был расположен забывать о своей пленнице. Умелой рукой он ощупывал ее.

– Это еще что? – прорычал он.

И Анжелика почувствовала, как его пальцы скользнули за ее корсаж. Адвокат присвистнул:

– Да это кинжал, честное слово! Не перочинный ножик, прошу мне поверить. Что же, малышка, вид у тебя не слишком кроткий.

Сунув нож Родогона Цыгана в один из своих карманов, он продолжил осмотр.

Анжелика вздрогнула, когда его горячая грубая ладонь коснулась ее груди и остановилась.

– Как же бьется твое сердечко! – усмехнувшись, вполголоса заметил Дегре. – Вот ведь бешеная. Вытащим-ка ее под фонарь, посмотрим, на кого она похожа.

Анжелика резко рванулась, и ей удалось высвободиться. Но десять железных рук немедленно снова схватили ее, и на нее посыпался град ударов.

– Подлая тварь, хочешь заставить нас снова бегать за тобой?

Пленницу подвели к фонарю. Грубо схватив за волосы, Дегре запрокинул ее голову назад.

Анжелика закрыла глаза. Грязь у нее на лице смешалась с кровью, и Дегре не мог ее узнать. Она дрожала так сильно, что стучали зубы.

Секунды, которые она провела вот так, прямо под фонарем, показались ей вечностью.

Разочарованно чертыхнувшись, Дегре отпустил ее:

– Нет, это не она. Это не Маркиза Ангелов.

Стражники тоже выругались.

– Откуда вы знаете, сударь? – осмелился спросить один из них.

– Я ее уже видел. Однажды мне ее показали на Новом мосту. Девушка похожа на нее, но это не она.

– И все же прихватим ее. Она поможет нам кое-что прояснить.

Казалось, Дегре был в замешательстве.

– Впрочем, здесь что-то не так, – задумчиво продолжал он. – Сорбонна никогда не ошибается. Так вот, она не схватила эту девушку. Она спокойно дала ей пройти в нескольких шагах от себя. Нужно быстро обследовать дом. Пойдем к месту ограбления… Доказательство того, что девица неопасна.

И со вздохом заключил:

– Промашка. Счастье еще, что вы взяли двух грабителей. Где они промышляли?

– На улице Пти-Льон, у старого аптекаря, некоего Глазера.

– Вернемся туда, может быть, там нападем на след.

– А с этой что делать?

Дегре колебался:

– Я думаю, лучше отпустить. Теперь, когда я видел ее лицо, я уж его не забуду.

Стражники не стали настаивать, отпустили молодую женщину и, громко звеня шпорами, исчезли во тьме.

Анжелика поспешно выскользнула из светового круга. С облегчением оказавшись в тени, она кралась вдоль стен. Но возле фонтана она различала белое пятно и слышала, как Сорбонна лакает воду. Возле собаки маячила тень Дегре.

Анжелика снова замерла. Она увидела, как Дегре приподнял плащ и бросил что-то в ее сторону.

– Держи, – раздался голос бывшего адвоката, – возвращаю тебе твое перо. Никогда не воровал у девушек. К тому же для барышни, прогуливающейся в столь поздний час, кинжал может оказаться полезен. Ладно, прощай, красавица.

Анжелика молчала, и он добавил:

– Даже не попрощаешься?

Ей пришлось собрать все свое мужество, чтобы выдохнуть:

– Прощайте.

Анжелика слушала, как стучат по гулким плитам мостовой тяжелые, подкованные гвоздями башмаки полицейского Дегре. А потом принялась бесцельно бродить по Парижу.