Читать книгу 39 долей чистого золота - Анна Александровна Кудинова - Страница 5

Весь следующий день лил дождь, Таня стояла у стены с задранной вверх ногой и не шевелилась, когда вдруг услышала шум за стенкой. Кто-то настукивал мелодию, похожую ну ту, что в детстве называют тайным кодом. Девушка опустила ногу и растянула шпагат – стук продолжался с не меньшей настойчивостью.

– Иду! Пять минут! – крикнула она.

– Чего тебе? – спросила Таня, войдя в комнату.

– Хотел поболтать.

– Ну, поболтай. Только в следующий раз не мешай мне заниматься растяжкой и не долби в стену, не в каменном веке же живем.

– Да ладно тебе злиться.

Таня удивилась его наглости, но решила оставить это без комментариев.

– Ладно, стучи, но знай, что я могу и не слышать тебя или вообще не быть дома.

– Ты починила свет?

– Да, я все прочистила, осталось собрать.

Шаги отдалились, поскрипели в разных комнатах и вернулись обратно.

– Ты видел, какое сегодня красивое небо? – спросила Таня.

– Нет, к сожалению, – грустно отозвался Виктор. – Но если ты расскажешь мне, то я буду очень рад.

– Оно просто волшебное! Если глянуть, то ничего не увидишь, просто серая муть, но когда присмотришься, то можно заметить яркие сиреневые вспышки и салатовые полоски, пробегающие очень быстро, словно падающие звезды.

– А ты когда-нибудь видела падающую звезду?

– Конечно! – уверенно ответила Таня, стоя на табурете и ковыряясь обеими руками внутри плафона. – Готово! Можно зажигать!

Витя щелкнул выключателем со своей стороны, и свет загорелся.

– Горит?

– А то! – Таня рассматривала комнату впервые при свете яркой лампы, а не тусклого лучика. Все было таким удивительным, что у нее пробежали мурашки по коже.

– Теперь твоя очередь рассказывать, – сказала девушка, распаковывая коробки.

– Что ты делаешь? – спросил Виктор, будто бы не услышав предыдущей фразы.

– Я хочу посмотреть, что здесь хранится, если ты, конечно, не против.

– Не против.

Пока Таня перерывала содержимое в поисках фотографий или чего-нибудь интересного, пытаясь удовлетворить свое любопытство, в разговоре образовалась пауза.

– Ну? – повторила она.

– Я родился тут. Вырос тут. И больше ничего со мной не происходило, таких увлекательных историй, как у тебя, в моей скудной биографии нет.

Таня заподозрила что-то неладное после этого разговора, но, не успев подумать об этом хорошенько, вдруг увидела приоткрытые дверцы комода. В комоде стояла черная коробка в белый горошек, перевязанная шелковой лентой, такой нежной, что стоило только потянуть за край, как та тут же распустила свои объятия и беззвучно скатилась вниз по коробке. К праздничным коробкам Таня испытывала по-настоящему детскую, волшебную, чистую любовь: синие, красные, зеленые, оранжевые, в клетку, полоску, точку, с сердечками, ленточками и бантиками. Все они, будучи разной формы, размера и цвета, были способны исполнить любое желание, стоило только верно определить и вытащить среди них свою. Все эти коробки жили своей самостоятельной жизнью, самые важные всегда носили строгую бабочку на боку и старались быть более плоскими, а те, что отличались легкомысленностью, украшал большой круглый бант в середине крышки, чем-то напоминающий торт. Таня посмотрела на дверь и с восторгом описала свою находку.

– И что же в ней? – с нетерпением спросил Виктор.

– Сейчас: тут…

Таня замолчала от изумления, глядя в коробку, широко открыв рот: там лежали красивейшие пуанты, сшитые из нежно-розового материала.

– Ну что там?

– Пуанты! – воскликнула девушка. – Совсем новые! Такие красивые! Я никогда даже не мечтала о таких.

– Что это – пуанты?

– Это женские балетные туфли, – Таня покрутила их и нашла на обратной стороне приклеенную этикетку. Буквы выцвели и были еле заметны: изготовитель – английская фирма «Freed of London» – в них танцуют труппы королевского балета, – добавила она с гордостью, после чего вытянулась и аккуратно примерила их.

Нога легла словно влитая, и девушка почувствовала себя настоящей Золушкой, которая после долгих страданий обретает свое долгожданное счастье. Поднявшись на мыски, Таня замерла на несколько секунд, а после подпрыгнула и сделала два оборота. Стены раздвинулись, словно по велению волшебной палочки, пол перестал скрипеть, и огромный занавес поднял свои тяжелые крылья, окатив зрительный зал волшебным светом софитов. Зал рукоплескал, из глубины доносились восторженные крики «браво!», и несколько человек уже поднимались к сцене с цветами в руках, чтобы вручить их.

Все исчезло в то мгновение, когда Таня открыла глаза.

– Витя, – впервые Таня обратилась к своему другу по имени, – мне кажется, что пора перейти черту нашего «черезстеночного» общения и взглянуть друг на друга. Как ты на это смотришь? Кстати, ты можешь войти ко мне через парадную дверь, если не хочешь ломать эту.

Но ответа не последовало.

– Ты боишься меня? – еще раз спросила она.

– Нет! – отозвался голос.

– Боишься себя?

– Тоже нет, просто не хочу.

– Ладно, мое дело – предложить.

Витя постарался переменить тему:

– Ты можешь взять эти балетки себе, раз они тебе так понравились, думаю, никому более они не интересны и их исчезновения никто не заметит.

– Ты же говорил, что у этой дамы были разные ноги?

– Были! Но и туфли ведь неношеные, как ты сама заметила.

– Верно. Но брать я их все равно не буду – это примета плохая, я хоть и не верю в эту чепуху, но все равно стараюсь не нарываться, и так ведь радоваться нечему.

Тане снова стало грустно, и она отложила пуанты в сторону, а затем продолжила рассматривать содержимое коробки, часто моргая, чтобы разогнать скопившиеся слезы и подкативший ком к горлу.

Следующей находкой была книга, при ближайшем рассмотрении – самописная. Таня стерла пыль, раскрыла в середине и быстро пролистала к началу.

– Тут чей-то дневник, – сказала она. – Видимо, этой женщины, которая тут жила. Хочешь взглянуть?

Виктор опять промолчал, а через некоторое время добавил:

– Хочу, чтобы ты прочла его мне.

– А разве можно читать чужие дневники? – слукавила Таня, собираясь прочесть его от корки до корки в ближайшее время.

Голос молчал.

– Ладно, посмотрим! – усмехнулась Таня и вышла из комнаты. – Я пойду помоюсь от пыли, а то уже нос чешется и руки все грязные.

Таня вышла, и свет в комнате тут же погас.

Прошел день, а может, и два, когда девушка вновь появилась в своем убежище. Ее посетило какое-то странное чувство, будто бы в этой маленькой пыльной комнате находилось что-то неописуемо дорогое для нее, интуиция никогда не подводила, и первым тому доказательством служила найденная обувь.

– Ты тут? Эй? – пробираясь в темноте через расположенные на полу мешки и коробки, Таня взывала к свету.

Свет загорелся, дожевывая что-то, она уселась на пол рядом с комодом.

– Хочешь кусочек торта? Шоколад и сливочный крем, – с наслаждением произнесла она.

– Тебе же нельзя торт! – возмущенно отозвался Витя.

– С чего это? Можно, конечно! Если не по килограмму в день. Мне главное – форму поддерживать и следить за весом. А на постоянных диетах я не сижу – повезло с метаболизмом.

– И сколько ты весишь?

– Послушай, – перебила Таня, – а ты все время сидишь в этой комнате, никуда не выходя?

– С чего ты взяла?

– С того, что ни разу не застала тебя отсутствующим.

– Если хочешь, я могу уйти, – ответил обиженный голос.

– Нет, что ты! Я не к этому, просто пытаюсь тебя понять, с кем ты живешь?

– С матерью, но она работает целыми днями, поэтому я сижу один.

– А сколько тебе лет, Витя?

– Девятнадцать.

– Ты не можешь ходить? – рискнула предположить Таня.

– Могу – я…

Таня поняла, что ткнула пальцем в небо и промахнулась, да так некорректно, что самой стало не по себе, всему виной излишнее любопытство, а он, может, еще не готов к этому разговору и выжимать из него слова, словно давить сок из лимона, не стоит, по крайней мере, не сегодня.

– Ты готов слушать откровения умершей соседки? – перевела она тему и подумала, что это как-то неправильно, залезать в чужие, давно покинувшие этот мир мысли.

Но процесс был запущен, дневник найден и уже раскрыт на первой странице, к тому же, думала Таня, дневники для того и пишутся, чтобы их когда-нибудь нашли и прочитали. Девушка открыла книгу и начала читать вслух то, что было написано на первой странице:

«То, что произошло со мной, удивительно и не имеет никого объяснения, или я его просто-напросто не знаю. Жаль, но я не могу поведать миру об этом чуде, потому что меня сочтут сумасшедшей и остаток своей жизни я проведу в доме для психически больных людей. А я не могу этого допустить, потому что у меня в жизни есть планы, которые, как мне кажется, должны осуществиться. Ради них я буду держать в тайне свою историю…»

– Дальше размыто, ничего не видно. Ты не знаешь случаем, что там за секрет был? – сгорала Таня от любопытства.

– Нет. Эх, на самом интересном месте, что там дальше?

Таня перелистнула страницу:

«Прошло две недели с тех пор, как мне сделали вторую операцию, но я все еще продолжаю лежать на спине, а моя нога подвешена чуть выше головы к толстой хромированной трубе, пролегающей, словно поручень, вдоль всей койки. Я смотрю на нее и вижу свое отражение: волосы торчат в разные стороны, нос огромный, как у клоуна, а глаза пустые, словно колодцы, одиноко стоящие посреди пустыни. Меня привезли, прооперировали, я лежу тут – в палате для живых людей, за мной ухаживают, кормят, навещают, и никто-никто не замечает самого главного – я уже умерла. Да, в тот самый день, в том самом месте, в то самое время, когда огромный несущийся поезд разрезал своим оглушительным протяжным гудком мою жизнь пополам… Это обусловлено не тем, что теперь мне придется учиться ходить, а совсем другими факторами. Я твердо решила, что никогда не напишу больше ни слова о своем прошлом и будущем, все будет только в настоящем времени. Я буду жить только настоящим, иначе у меня просто ничего не выйдет».

– Ты понял что-нибудь? – спросила Таня.

– Видимо, ее переехал поезд, и это ее трагедия.

– Как жаль ее.

– Давай дочитаем, а потом будем жалеть, жизнь ведь порой преподносит нам совсем неожиданные сюрпризы.

– Со мной такого не бывало. «У меня все сюрпризы были трагичными», – сказала Таня и погрустнела, погрузившись на минуту в свои воспоминания.

– Смотря, как к этому относиться. Я вот встретил тебя и очень рад, – разоткровенничался Виктор.

– Встретил? Хммм, это так называется разговор через стенку? Ты даже не хочешь взглянуть на меня.

– Послушай, иногда ты очень прямолинейна, мыслишь неординарно, ты ведь сама борец за это, может, мне вовсе не надо смотреть на тебя, чтобы увидеть.

Таня задумалась, опустила голову вниз и, опираясь руками в пол, поменяла положение ног.

– А где твой отец? Он жив?

– Мой отец был вор-рецидивист, имевший слабость к ювелирным изделиям. Он искусно обчищал магазины, раз за разом увеличивая себе срок. В последний раз, когда он попался, его добычей стал всего лишь сервиз из мельхиорового серебра, который он украл, чтобы задобрить очередную жертву – точнее, женщину, но, к сожалению, не успел даже дойти до ее дома, как его повязали. Этот сервиз стоил ему жизни, потому как его форма туберкулеза никак не хотела уживаться с ним в тюремной камере и начала быстро поглощать остатки его легких, словно ворона, клюющая мертвую плоть.

С нами отец жил всего три раза по несколько месяцев, и, увы, я мало что могу вспомнить о нем хорошего.

Я помню лишь, как звенели золотые побрякушки, и запах металла, раздражавшего мой чуткий нос, когда мама сажала меня за обеденный стол. А все остальное я знаю только из маминых рассказов, поэтому могу смотреть на их отношения только ее глазами. Моя мама, по ее собственным словам, была очень красивой девушкой, и за ее внимание всегда боролись несколько человек сразу, видимо, это и помешало ей устроить свою жизнь нормально, ведь выбор – это своего рода испытание, и порой его проходят не все. Зачастую мама рассказывает одно и то же, всегда с одинаковой эмоциональной нагрузкой и никогда не подмешивает ничего лишнего, это дает повод думать, что так оно и было на самом деле.

Виктор перевел дыхание и продолжил:

– Они лежали голые в распотрошенной постели. Она положила голову на его вытянутую руку и согнула ноги в коленях, поглаживая правой рукой его живот. Прошел примерно час тишины, до того, как он произнес: «Теперь ты можешь от нее уйти, я заработал много денег…»

– Постой, постой! Это ты сейчас про своих родителей рассказываешь или зачитываешь фрагмент из бульварного романа 18+? – возмутилась Таня.

– Я пересказываю любимую мамину историю об их отношении с отцом.

– Ааа, – протянула Таня, – просто для меня это необычно, у меня ведь совсем другие воспоминания… Извини, продолжай!

Виктор снова набрал воздуха в легкие и на выдохе заговорил.

– Украл, но в его понимании – это заработал, – вставил Витя с иронией и продолжил цитировать мать:

«И хочу отправиться в путешествие, я полечу в Китай, потом в Сингапур, Малайзию. Знаешь, что я сделаю, когда впервые увижу океан? Я быстро скину обувь и побегу к воде, я буду бегать вдоль берега столько, насколько у меня хватит сил, купаясь в соленых брызгах бездонного океана, открывшего мне свою душу и ласкающего мое тело солеными языками прибоя – такого же бездонного, как моя любовь к тебе.

Теперь ты можешь уйти от нее», – еще раз повторил он, замолчав на некоторое время в ожидании ответа. Но мама ничего не сказала, лишь отвернулась на другой бок, уткнувшись головой в подушку, в это время она уже была беременна мной и начинала об этом догадываться, но полной уверенностью не обладала.

«Я поеду, – уверенно заявил отец, – и хочу, чтобы ты поехала со мной. Это ведь то, о чем мы мечтали так давно. Но ты сама должна сделать свой выбор – ехать со мной или остаться с ней навсегда. А мне придется принять твой выбор, каким бы он ни был».

Мама подняла глаза и игриво посмотрела на отца: «А дальше что? Деньги закончатся, океан не бушует вечно, рано или поздно случится отлив, ты будешь лежать на раскаленном песке под знойным солнцем, лихорадочно вымаливая каплю холодной воды. Что будет тогда?»

В эту минуту отцу стало ясно, что все это была иллюзия, самообман. Мама не собиралась уходить от нее, это была лишь игра, игра, в которой кто-то останется проигравшим. Их страстная испепеляющая любовь, некогда сводившая с ума обоих, вмиг превратилась в туманное, висящее над низиной облако, рассеивающееся в ярких лучах восходящего солнца.

Впервые отец увидел маму за пару лет до этого в офисе своего друга, когда та пришла устраиваться на работу. На работу ее не взяли, и мама сидела в приемной на красном диване – одетая в белую шелковую блузку, черную узкую юбку, и ее белокурые локоны спускались по узким плечам вниз. В попытках взять на себя бремя социальной нагрузки мама ходила по собеседованиям, найденным в объявлениях печатных изданий. Она просто сидела и теребила пальцами прядь волос, закинув ногу на ногу так, что из-под юбки хорошо просматривался кружевной край чулок. Отец приоткрыл дверь, и взгляд его первым делом пал на вздымающуюся при вдохе грудь, плотно стиснутую в разрезе белой шелковой блузки. Ее обескураженный вид говорил сам за себя, и отцу не составило труда подобрать нужные слова для знакомства. Роман их длился полгода, и, вопреки закономерности, мама теряла к нему интерес быстрее отца. За это время он узнал, что мама проживает со взрослой женщиной, под ее опекой и имеет с ней нетрадиционные отношения.

– Ого! – вставила Таня неожиданно. – А у вас с мамой откровенные разговоры.

– Да, она решила ничего не скрывать от меня, чтобы я знал все, как было на самом деле, это еще не конец, подожди.

– Я тоже всегда хотела иметь откровенные отношения с кем-то из близких, но с сестрой это невозможно, мы слишком разные, и она никогда не старалась понять меня, а больше у меня никого нет.

– Теперь у тебя есть я! – с гордостью и всей ответственностью за свои слова заявил Витя. – Но продолжим завтра, ладно, я обещал матери кое-что сделать сегодня, и мне нужно идти.

– Хорошо.

– Только пообещай мне одну вещь, ладно?

– Обещаю!

– Я еще не озвучил ее.

– Я уже знаю, – улыбнулась Таня и поднялась с пола. – Ты видишь меня через стену, а я слышу тебя без слов. Не буду без тебя читать дневник бедняги соседки, – добавила она, закрывая за собой дверь гардеробной.

Свет в тайной старой комнате погас.