Читать книгу Мой любимый глюк - Анна Алора - Страница 3

Вставай, Зоя!

Терпеть не могу, когда меня будят. Бесит. А особенно, когда раздается такой вот звук. Да, я сама его поставила на “Больница”. А что делать, если ласковые, умиротворяющие мелодии, которые раньше стояли,  не слышала в упор?

Я дернулась, чуть не сбросив Флавика, схватила нещадно голосящий телефон и хрипло сказала:

– Алле…

– Зоя Савельевна, вы уж извините, – взволнованно заговорила Антонина Ивановна, старшая медсестра.

– Вы только с дежурства.  Но тут такое дело, – было продолжила она.

И тут я сразу поняла, что спать мне в ближайшее время не удастся.

А возможно, придется даже отменить поход в торговый центр. Потому что Ваганова наша просто так звонить не будет. Да и называть меня по имени-отчеству тоже. У нас же провинция, все друг друга знают, и по именам величают. Значит, что-то серьезное там.

– Антонина Ивановна, – ответила я, нещадно зевая и с трудом открывая глаза. – Да приду я, приду. На месте расскажете.

– Что за день такой, – бурчала я себе под нос, опять натягивая джинсы, которые еще толком и не высохли.

Верный Флавик  тоже было вскочил, но, вот умная животина, мяукнул и вернулся на место.

– И правильно, Флавик. День туманный, день осенний, только спать да спать, – улыбнулась я, глядя, как он сворачивается и закрывает глаза.

На душе ощутимо полегчало. Вы замечали наверняка тоже, вот стоит поговорить с этакой животиной, и все. Теплее становится.

Скорее надела кроссовки, да не простые, а купленные в дорогом “Спортмастере”, с пропиткой и подошвой как у вездехода. Не скажу, что элегантные, но для нашей российской глубинки весьма и весьма подходящая обувь.

Еще и не промокает практически.

Все. Нацепила куртку потеплее, потому что с недосыпа стала бить дрожь. Надо бы перекусить. Да некогда. Ничего, в процедурной у нас и кофейничек есть, и чаек, и сладенькое всегда имеется. Шоколадок вон полно. Правда, глаза глаза на них давно не глядят.

Тут яичница хорошо бы пошла. Да хоть бы и бутербродик с полюбившимся в последнее время сыром под привлекательным названием Тильзитер.

Вот что за мода, совать эти шоколадки бесконечно? Нет бы ту же пятидесятку в карман. Стесняются многие, ага.  Кому-то легче шоколадкой, чем денежкой, отблагодарить специалиста.

На самом-то деле это все ерунда. Приятно, конечно. Да и для кармана неплохо. Но вот работать я от этого лучше, или, паче того, хуже, не работаю.

Просто делаю свое дело на “пятерку”, и все. Независимо от подарочков. По-другому просто не умею.

Я вздохнула и вышла на улицу. Дождя, слава богу, уже не было. Стоял туман.

Двор наш опять был пуст, даже несмотря на то, что на часах уже одиннадцать.

Одиннадцать!

Да я и двух часов не проспала.

Однако делать нечего. И я заспешила, кое-где прямо по лужам, в родную больницу.

Дядя Федя, наш охранник, уже маячил возле служебного входа, дымя как паровоз. Дым смешивался с туманом, и придавал ему вид этакого служителя при входе в преисподнюю.

– Зоя, давай скорее! Тебя ждут уж, – поторопил он меня.

– Дядя Федя, ты меня прям как почетного гостя встречаешь, – засмеялась я, – Аж на крыльцо вышел.

Мужчина хохотнул, затянулся пару раз, и, аккуратно погасив сигарету, открыл дверь:

– Прошу покорно, мадам!

Не лишен был изящества слога, что и говорить.

Я вошла да скорее в процедурную. Не выношу запаха табака от слова “совсем”. А уж дядя Федя курит, выдыхая такие клубы дыма, что  пройти мимо него можно, только задержав дыхание по максимуму.

У дверей процедурной нервно ходила взад-вперед Антонина Ивановна, и лица на ней не было.

Сама бледная, только на щеках алеют два пятна.

– Что случилось, Антонина Ивановна, – вся веселость сразу сбежала с моего лица, и я кинулась к женщине.

– Переодевайся, скорее, Зоя, – тихо сказала она. Привезли час назад потерпевшего. Мужик был без сознания. Сейчас вроде оклемался чуток. Но надо срочно под капельницу, а ни у кого не выходит, понимаешь?

Я понимала.

Бывают такие вены, которых еще найти надо.

Но чтобы ни у кого? Вот это странно, конечно.

– А Танька? Ее ж смена. Или уже в хирургию ускакала? – не выдержав, сказала я, и почувствовала, как обида поднимается.

– Зоя, да ладно тебе! Все же знают, что Таньке до тебя, как до Луны, – ответила раздраженно Антонина Ивановна, и поправила покосившийся колпак.

– Все знают. да?! – обида прорвалась, и я почти закричала.

– Знают, а как в хирургию – так ее!

Но даже несмотря на обиду, я уже переодевалась и мыла руки.

– Готова я, – буркнула, чуть успокоившись, – Ведите, Антонина Ивановна. Он в палате уже или в реанимации?

– Да дышит. В палате, – ответила старшая медсестра, и вздохнула.

Антонина Ивановна у нас дама предпенсионного возраста. Маму мою хорошо знала, вместе работали они. Правда, мамочка тогда как раз была старшей медсестрой, а Тонечка, как она ее  называла, только-только пришла в больницу после медучилища.

Так что знакомы мы с Антониной Ивановной с самого моего детства. Я же практически росла в больнице нашей. Частенько к маме бегала после школы. Помню этот запах больничный. У нас в садике, да и в начальной школе так пахло. Щами из свежей капусты, котлетами и пюре.

Правда, в больнице еще прибавлялась вездесущая хлорка и запах кварца. Так мне нравился этот запах, когда кварц включали! Не знаю, почему. Мне казалось, что так пахнет на море. На юге, где это море плещется и высокая волна разбивается о скалистые берега.

Но на море мы никогда не были.

Какое море, когда жили без отца, а мама брала дежурство в две смены, да еще по уколам бегала? Тут одеться бы да обуться. Хорошо еще, что поесть в больнице можно было. Сестра-хозяйка жалела маму, да и от больных, которые попривередливей, оставалось. Не все любят больничную еду.

Многим, вон, из дома приносили в термосах.

А мне вот нравилось. Особенно когда фрикадельки давали.

Я быстро шла по коридору, стараясь выбросить из головы  посторонние мысли. Нельзя. Если уж мне не дали выспаться, то случай действительно экстраординарный.

Вот и палата.

Я открыла дверь, и спросила у Антонины Ивановны, которая шла следом:

– Какая кровать? – спросила я на автомате. Хотя чего там спрашивать, когда три были пусты, а вот на четвертой, у окна, явно кто-то лежал.

И из-под тонкого больничного одеяла виднелась рука.

С красивыми, длинными, такими чуткими пальцами.

Очень знакомыми пальцами.

Глюк?!

Я остолбенела. Сердце бешено заколотилось. Я едва удержалась от желания отбросить одеяло и увидеть его лицо.

Посторонние мысли, которые были выброшены из головы, вернулись и обрушились горным водопадом.

О боже мой! Ведь эти руки, эти же самые руки были у моего белобрысого глюка. Глюка, который преследовал меня последние две недели.

– Так. Зоя. Отдышись. Возьми себя в руки. – сказала я себе. – С глюком потом разберемся.

И я, отдышавшись, занялась своим делом. Делом, которое знала как свои пять пальцев, и которым, могла заниматься и с закрытыми глазами.

Потому что, как я осознала не так давно, глаза-то мне и не были нужны. Ведь я всегда находила самое лучшее место для постановки иглы, только касаясь руки пациента.

Будто меня вел кто. И игла входила легко, безболезненно.

Однако вот с этим, конкретным пациентом, глюком моей мечты, явно что-то было не так.

Как всегда, я коснулась руки и легко пробежала пальцами, закрыв глаза и вслушиваясь в ответ.

Не спрашивайте, какой это должен быть  ответ. Просто я чувствую –  вот оно, это место..

Появляется уверенность в правильности и все проходит на “ура”. Однако в этом конкретном случае ответа не было.

Или я его не слышала?!

– Ну что, Зоя? – раздался сзади голос Антонины Ивановны.

– Нашла? – с надеждой сказала она.

Я вздрогнула. Вот только ее не хватало. Обычно никто над душой у меня не стоит во время процедуры.

– Антонина Ивановна! – раздраженно прошептала я. – Ну вы что, под руку тут мне.

– Не выходит, и у тебя не выходит, – не слушая меня, заговорила та, и в голосе ее уже ощущалась паника.

– Выйдет! – со злой уверенностью ответила я. Да что же это такое. Это же вызов всей моей профессиональной гордости. Или это из серии “и на старуху бывает проруха”?

Скажу честно, до сих пор эта “проруха” меня не касалась от слова совсем.

Однако все когда-нибудь бывает в первый раз. Вот эту истину, очевидно, и мне придется  осознать.

– Ну нет!

Сдаваться я не привыкла, и поэтому коснулась другой руки мужчины, левой. Ответ был тем же самым, то бишь никаким. Такое ощущение, что вен, как таковых, у этого человека не было вообще.

А вот этого быть не может. Не может, и все! Мы так устроены, это же простая физиология.

От непонимания и бессилия я закрутила головой. Повернулась к Антонине Ивановне и с отчаянием в голосе сказала:

– У него вен нету. Или я сошла с ума.

Та охнула.

– Зря я тебя подняла, Зоенька. Ты и так сутки через двое. Отдыхать тебе надо, девочка моя. А то вон уже что – вен нету, – запричитала Антонина Ивановна.

– Да нет. Вы меня не поняли, – угрюмо сказала я. –Тут дело не во сне. Нету у него вен, и все. Потому и нащупать не могу.

Антонина Ивановна запнулась, и утешающе коснулась моего плеча.

Надо сказать, что о своей этой особенности – чувствовать там, где остальные видели, ну, или не видели, я особо не распространялась.

До последнего момента я всегда думала, что и все так делают. И никогда не считала эту свою особенность чем-то выдающимся.

А вот старшая медсестра знала. Не понимала, как это у меня работает, но знала. Что же до понимания, то тут и я не понимала. Просто у меня так получается, и все тут.

Я растерянно смотрела на воспитанницу мамы, она на меня.

Мужчина же, который лежал тихо-спокойно, практически не дыша, вдруг громко застонал и что-то сказал на непонятном языке.

Мы обе резко обернулись, и увидели, как он сбросил одеяло и стал рвать на себе несчастную ночнушку, которую, очевидно, нашла кастелянша в своих запасах.

Сил у него, похоже, было достаточно. Мои ли неудачные попытки поставить капельницу привели его в этакое состояние, или что другое, но ветхая рубашка в линялых голубеньких цветочках не выдержала напора, и стала распадаться на глазах, являя нам, совершенно обалдевшим от этакого зрелища, одну часть тела, обычно скрываемых под одеждой, за другой.

Когда же, застонав сильнее, он дернулся в последний раз и наконец успокоился, то открылся во всей красе. Мы с Антониной Ивановной минуту, не меньше, обалдело взирали на могучий символ мужского плодородия, который поражал воображение.

В конце концов бедная старшая медсестра, на своем веку повидавшая немало, и вырастевшая двоих парней, покраснела как маков цвет, закашлялась и отвернулась.

Я же…

А тоже отвернулась. Мне необходимо было отдышаться и прийти в себя.

Мужское начало было потрясающего вида, что и говорить. Не скажу, что я была таким уж знатоком в этом вопросе. В конце концов, не так много мужчин было в моей жизни. Однако сравнение было явно не в их пользу.

Да ладно начало.

А вот эти его белокурые, длинные волосы, которые разметались по неудобной больничной подушке, вот они довершили дело.

Ну, здравствуй, глюк. Явился наяву.

И я, девушка выдающихся достоинств, к которым относится еще и весьма крепкая нервная система, не выдержала увиденного и тихо уплыла в обморок.

Последней моей мыслью была одна, утешительная:

– Ну, хоть к Павлу Егорычу идти не надо.