Читать книгу Страна мечты - Анна Аравина - Страница 5

Как долго продолжался кошмар, Ольва не помнила: она перестала различать времена суток. Лодку бросало из стороны в сторону, волны не утихали ни на минуту; ледяной ветер пронизывал тело; небо монотонно меняло цвета: свинцовый, кровавый, чёрный, а потом – в обратном порядке. Брызги холодной солёной воды жгли кожу. Кости и застывшие мышцы ломило, желудок вывернулся наизнанку, голова раскалывалась. Тошнота поселилась в каждой клеточке тела и везде вокруг. Желание теперь было лишь одно – выключить все органы чувств, забыться. Иногда это получалось: сон приходил неожиданно, проваливая её в вязкую темноту, но тем ужасней каждый раз бывало пробуждение, когда сильная волна бесцеремонно окатывала девушку, возвращая к действительности.

Когда Ольва открывала глаза, она иногда видела свою проводницу. Эта женщина с невыразительным бледным лицом, смешивающимся с фоном неба, сидела позади и с невероятным упорством грызла солёные галеты, вытаскивая их из жестяной банки. Пару раз она предложила их страдалице, но та отказалась. Никаких иных проявлений участия к себе девушка не заметила, поэтому спутница представлялась Ольве скорее деталью тусклого пейзажа, нежели человеком.

В какой-то момент девушка, находящаяся в беспокойном полузабытьи, всё же, ощутила, что судёнышко под ней пошло ровнее, ветер слегка стих, и она, наконец, погрузилась в спокойный сон, показавшийся ей минутным.

Проснувшись, Ольва испугалась. Прямо над ней возвышалась огромная скала коричневого камня. Девушка, преодолевая боль, пошевелила затёкшей шеей и попробовала поднять голову, чтобы оглядеться. Нависшая над лодкой скала находилась по левому борту и представлялась бесконечной, справа она омывалась лентой серо-голубого неба и моря. Аника, её проводница, уже не полагалась на волю провидения, а взяла в руки вёсла и гребла вдоль скалы. Видно, её движения и разбудили измученную Ольву.

Та начала приподниматься, но голова закружилась, и боль пронзила тело, она слабо охнула и снова опустилась на дно.

– Плохо? – взглянула на неё Аника и кинула девушке свернутый грубый плащ, который сняла с себя ещё раньше, оставшись в лёгкой блузе, кожаных брюках и высоких сапогах: – На! Положи под голову, будет легче.

Ольва не успела поймать брошенную вещь, и комок ткани упал на неё с тяжестью камня. Она кое-как ослабшими руками подгребла его под себя и вновь закрыла глаза. Кровь потихоньку отхлынула от макушки, стало полегче дышать. «Как эта женщина умудрилась остаться бодрой в таком аду?» – подумалось Ольве, но после всего, что случилось, мысль должного изумления не вызвала. Здесь всё должно быть иначе, и было – иначе, только совсем не так. Совсем не так.

Несмотря на худшие ожидания девушки, скоро нависающая над ними стена закончилась, и взору открылся пологий берег и бухта, с другой стороны так же закрытая голой скалой. В бухте стоял корабль со спущенными парусами. Аника направила лодку к берегу, на котором Ольва различила хижину и несколько человек, уже, по всей видимости, их заметивших, и спешивших навстречу. Двое мужчин молча вошли в воду, насколько было возможно, и руками вытянули судёнышко на берег. Аника бросила вёсла, встряхнула уставшие руки, размяла ноги и самостоятельно выбралась из лодки.

– Помогите ей! – бросила она одному из них, высокому здоровяку с окладистой тёмной бородой и густой шевелюрой. Тот встал на дно одной ногой и протянул руки к полусидящей девушке. Ольва, смутившись, поспешила подняться сама, но сказалась слабость и, ойкнув, она вынуждена была опереться о подставленные ей руки. Бородач деликатно подождал, пока она немного придёт в себя, а потом, осторожно приобняв её за плечи, вывел на землю, усеянную влажной галькой. Неожиданно для себя, Ольва почувствовала, что ей приятно это прикосновение: в мужчине чувствовалась недюжинная сила, сочетавшаяся с осторожностью в движениях, как будто он боялся повредить чем-то хрупкой девушке. Ноги её тряслись, земля плыла перед глазами, Ольва покрепче оперлась о мужскую руку и с благодарностью взглянула на своего помощника. Тот понял её взгляд и ответил, слегка наклонив голову. Ольва улыбнулась.

– Спасибо! – сказала она.

Мужчина опять слегка поклонился.

– Он не может говорить, – сказала ей Аника. – Дирс немой. И Вансет тоже.

Она кивнула в сторону второго мужчины, тоже высокого, но худого, успевшего подать женщине невероятно глубокого цвета синий бархатный плащ, окутавший Анику с головы до ног. Дул ветер, было холодно. Ольве стало не по себе.

– Но они прекрасно слышат. Так что поблагодарить всегда уместно, – прочитала в глазах Ольвы жалость её спутница и обратилась к мужчинам: – Благодарим вас! Мы отплывем через полчаса.

Вансет и Дирс склонились в поклоне до земли.

– Следуйте за мной, Ольва! – Аника развернулась и пошла к хижине. Её яркий плащ резко выделялся на фоне унылого коричневого пейзажа.

Как в море всё казалось серым, на этом берегу всё было коричневым: скалы, галька, земля, деревья с редкими жухлыми листьями, одежда людей, небольшой группкой столпившихся около хижины, сам бревенчатый дом, пропитанный морской сыростью. Даже человеческие лица имели коричневый оттенок. Ольва, еле перебирая ногами, пошатываясь, зашла в дом вслед за Аникой. За ними в лачугу прошла одна лишь женщина, остальные остались на улице. Аника приблизилась к небольшой глиняной печке, поднесла к ней руки и попросила незнакомку принести воды для умывания и молока с хлебом.

– Вам надо поесть, – обратилась она к Ольве. – Нам ещё две недели плыть по морю. Вряд ли морская болезнь Вас отпустит, но, всё же, в каюте корабля значительно комфортнее, чем на дне лодки.

Ольва присела на деревянную скамью и прислонилась спиной к стене: ей было нехорошо. Слабость мелкой дрожью бродила по телу. Представить ещё полмесяца пытки она не могла.

– А можно остаться здесь, хотя бы ненадолго? – спросила она.

– На Острове Каторжников? Нет, исключено: я не могу оставить Вас здесь одну, а задерживаться тут я не собираюсь. Я спешу, и здесь нет условий для размещения моих людей, и провизии не хватит. Еду сюда доставляют с материка, тут почти ничего не растёт. Отнимать у людей последний кусок, пусть даже и у преступников, было бы жестоко. Вам придется потерпеть.

Ольва внезапно поняла, как злобно, как издевательски над ней пошутили! Ради чего она оставила свою прошлую жизнь?! Ради острова каторжников, морской болезни? Чего-чего, а серости и неблагополучия в её жизни и раньше хватало. Бессильная злость всколыхнула её тело судорогой, она согнулась пополам, застонала, и слёзы непослушно потекли по щекам.

– Я… Я… – она хотела сказать: «Я хочу умереть», но всхлипы помешали говорить, ей не хватало воздуха, она зарыдала – безудержно, против воли, заходясь в плаче до боли в груди.

В хижину зашла женщина, ходившая за водой. Она поставила ведро на стол, стоявший рядом со скамьёй, положила холщовое полотенце и с любопытством посмотрела на Ольву, но, поймав на себе строгий взгляд Аники, тут же вышла вновь, вернулась с кувшином молока и половиной кругляша ржаного хлеба, неловко поклонилась и ретировалась за дверь.

– Рождаться всегда тяжело, – сухо заметила Аника, глядя на заходившуюся в плаче юную подопечную, и принялась умываться.

***

Плач продолжался около часа. Обессилившую Ольву на руках доставил на корабль Дирс. Девушка прижалась к мощному телу мужчины, уткнувшись носом в его кожаную куртку, и, теряя слёзы, решила не думать. Мыслительный процесс сейчас был для неё слишком сложным и мучительным делом. Ольва решила просто существовать: довериться немому Дирсу, и пусть он несёт её, куда хочет. Спрашивать, всё равно, бесполезно. Бороться с судьбой, которая так ей и не покорилась, бессмысленно. Где-то в глубине души всё ещё копошился гнев, вызванный горечью обмана, но сил разжечь его не хватало.

Дирс занёс её в небольшую каюту, уютно отделанную деревом, аккуратно посадил на мягкое кресло, привинченное к полу, снял с кровати покрывало, расправил постель, сиявшую белоснежной чистотой и манящую пуховым одеялом, и вышел. Ольва, не раздумывая, скинула плащ и, оставшись в своём спортивном костюме, упала в кровать, свернулась калачиком, закуталась в одеяло, смяла головой подушку, устраиваясь поудобнее, и провалилась в сон.

Проснулась оттого, что стало жарко и захотелось пить. Сумерки, царившие в каюте, плавно сливали контуры вещей в одну успокаивающую картину, делая на вид все окружающие предметы мягкими и бесплотными. Приподнявшись на постели, с радостным удивлением Ольва обнаружила, что дурнота пропала. Голова ещё сильно кружилась, но захотелось есть. Покачиваясь от слабости и небольшой качки, она подошла к креслу, на котором оставила плащ, оделась и, приоткрыв дверь, выглянула из каюты. Она увидела недлинный коридор, в который с противоположных сторон выходило по две двери, один конец терялся в темноте, а второй, ближний к Ольве, заканчивался лесенкой. От лестницы веяло прохладой. Девушка вышла из каюты, тихо прикрыла за собой дверь и взобралась по ступенькам. Она попала на палубу. В лицо дунул ветер, но уже не холодный и пронизывающий, а свежий и лёгкий. Заметно потеплело. Небо серело сумерками: непонятно – вечерними или утренними. Было тихо, девушка слышала лишь плеск волн, людей на палубе она не увидела. Ольве захотелось подойти поближе к корме, посмотреть на воду. Она сделала шаг, и тут же рябь испуга пробежала по её телу, она вскрикнула – сзади кто-то тронул её за плечо. Она обернулась – большой тенью перед ней стоял Дирс. Страх отступил.

– Что вы хотите? – и тут же, спохватившись, что на такой вопрос ответа быть не может, она спросила: – Вам что-то нужно?

Уголки губ у Дирса шевельнулись. Ольва уловила подобие улыбки. Он покачал головой из стороны в сторону, как бы говоря «нет», а потом просто спокойно стоял и смотрел на неё. Молчание тяготило.

– Я не понимаю… – сказала она с маленькой толикой раздражения в голосе. – Вы что-то хотите от меня?

Дирс качнул головой, показывая «да». А потом указал рукой в сторону лестницы, по которой Ольва только что вышла на палубу.

– Что там? – Ольва напряжённо пыталась сообразить, что ему надо. – Мне нужно туда пойти?

Мужчина слегка поклонился. Ольва поняла этот знак, как согласие.

– Ну, хорошо, – сказала Ольва, поколебавшись. Ничего не зная об этом мире, она благоразумно решила не противоречить. Дирс пошёл за ней. Как только она оказалась в коридоре, тот обогнал её и распахнул дверь каюты, в которой она спала. В помещении никого не было. Ольва вошла внутрь, но мужчина, на сей раз, не последовал за ней. Он остался в коридоре и закрыл дверь с наружной стороны.

«Так, я ещё и пленница», – подумала Ольва. Она уже так устала огорчаться, что мысль её даже позабавила. Она немного посмеялась над собой, а потом ей вдруг стало страшно. До этого Ольва никогда не испытывала такого горького страха, смешанного с чувствами отчаяния и одиночества. Девушка съёжилась, села на кровать и сидела так, пока в каюте не стало совсем светло.

***

– Доброе утро! Как вы себя чувствуете? – осведомилась Аника. – Впрочем, мне доложили, что уже достаточно хорошо, чтобы совершать променады.

Когда та вошла, Ольва узнала её не сразу. На вошедшей было тёмно-синее бархатное платье длиной до пола, с узкими длинными рукавами и высоким воротом. Светлые волосы причудливыми локонами были забраны наверх, глаза слегка подведены. Выглядела она роскошно и приобрела те черты, которых Ольва до сих пор не замечала. Аника была не так, чтобы красива, но мила лицом, стройна и грациозна в движениях. Однако её холодность и высокомерие, по-прежнему, отталкивали.

Ольва не стала затруднять себя ответом, ей не хотелось говорить. Впрочем, Аника, похоже, и не ожидала что-либо услышать, она продолжила:

– Вам надо привести себя в порядок: сейчас Вам принесут умыться и поесть, но вставать с постели я бы не рекомендовала, прежде надо окрепнуть, тем более, что погода может измениться.

– Я что, в плену?! – резко и громко, неожиданно для себя самой, спросила Ольва. В её голосе прозвучало столько горечи и обиды, что Аника, уже собиравшаяся уйти, остановилась, повернулась к девушке и пристально посмотрела на неё. Взгляд был столь внимательный, что Ольве стало немного не по себе: она поёжилась.

– Все мы в какой-то мере в плену, – вдруг сказала женщина.

Для девушки эти слова прозвучали неожиданным откровением. Она с ошеломляющей отчётливостью поняла, в какой ловушке оказалась. Если бы Ольва была в состоянии, то рассмеялась бы своей прежней слепоте, своей детской наивности, откровенной глупости, до того все было просто и ясно, лежало на самой поверхности, стоило только пошире окинуть взглядом.

В устремлённых на неё широко раскрытых заплаканных глазах, Аника увидела взгляд ребенка, который проиграл в интересную игру, ещё толком не успев начать играть.

– Я велела Дирсу присматривать за Вами, а он воспринял это слишком буквально. Но его можно понять: с самого начала Вы ведёте себя неадекватно, мало ли что можете натворить? А он отвечает за Вас передо мной. Да и прогулки по палубе в спортивном костюме, где Вас может увидеть вся команда, породит слишком много сплетен, а может быть, даже и страхов: Вы очень необычно выглядите для этого мира, – смягчилась Аника.

Но Ольву эти простые объяснения уже не могли успокоить, они только больше раздразнили её взвинченные нервы.

– Нет!!! – закричала та и ударила кулаком по подушке. – Неправда!!! Не может такого быть! Я сделала это не напрасно! Мне обещали! Он мне обещал!!! Обманщики, шарлатаны, него… – захлебнулась Ольва в слезах и повалилась животом на подушку, из которой во время этой тирады выбила чуть ли не весь пух.

В дверь заглянул встревоженный Дирс, но Аника жестом руки велела ему убраться. Она спокойно села на кресло, скинув с него брошенный Ольвой плащ, и подождала, когда девушка перестанет что-то неразборчиво бормотать в подушку, а всхлипы станут потише.

Потом спросила:

– А чего Вы, собственно, хотели? Зачем Вы решили посетить этот мир? Чего Вы ждали?

Ольву ещё трясло, но слёзы от бессилия быстро высохли. Она услышала вопросы Аники. Девушка осторожно, поверх подушки, покосилась на сидевшую напротив кровати спутницу: издевается она или спрашивает серьёзно? Женщина спокойно ждала ответа: в глазах её не было ни ехидства, ни иронии, скорее любопытство, но оно не раздражало. Ольве давно уже хотелось выплеснуть кому-нибудь наболевшее, конечно, при других обстоятельствах, она ни за что бы не выбрала для этого Анику, но та сама вызывала её на откровенный разговор, а больше вокруг несчастной никого не было, не считая немого Дирса, к которому девушка уже успела охладеть. Ольва поняла, что немой охранник отнёсся к ней так бережно только потому, что воспринимал её скорее как некий экзотический предмет, который ему велели беречь, нежели как человека. Она ответила:

– Красоты.

Брови Аники поползли вверх.

– Любопытно-любопытно… – произнесла она, с видимым интересом глядя на Ольву. – Какой именно? Или – чей?

Девушке послышалась издёвка, нехотя и раздражённо она ответила:

– Всех, а точнее, я просто хочу, чтобы меня окружала красота. Чтобы в мире было много ярких красок… Там, где я жила до сих пор, был только серый: скучный, обыденный мир – жизнь словно в чёрно-белом телевизоре, серые коробки домов, серый асфальт и грязь, грязь и мусор… И никуда от этого не деться. Ведь даже в искусстве, даже и там – на картинах – консервные банки! И люди – соответствующие – полно уродов: нравственных и физических, но самое главное, основная масса людей – серая, сплошная, что называется, среднестатистическая: ни полёта мысли, ни высоких стремлений – поесть бы, да попить, да родить себе подобных… А я хочу: чтобы было благородство: и в словах, и в делах, и в манерах. И чтобы мысли не только о насущном, но и о вечном. Красивые люди, красивые вещи, природа, искусство – всё!

К концу своей маленькой речи Ольва заволновалась: голос её задрожал.

– Я хочу, чтобы меня окружала красота: во всём… Но меня обманули, – сникшим тоном подвела итог Ольва. – И зачем? Решили просто так надо мной поиздеваться? Вполне в духе мироздания…

Последние слова девушка произнесла, хлюпая носом и быстро моргая глазами, сдерживая вновь подступившие слёзы. Пока она говорила, с усилием подбирая слова, чтобы высказать свою мысль так, как ей думалось, как хотела, чтобы её поняли, она не обращала внимания на собеседницу, и только теперь подняла на неё взгляд. Выражение лица женщины изменилось: смягчилось, стало задумчивым и несколько отрешённым. В уголках её рта играла полуулыбка: что она значила, было не понятно – то ли сожаление, то ли сочувствие, то ли ухмылка. И внезапным контрастом прозвучали её слова:

– Теперь я понимаю, почему Властитель препоручил Вас мне. Ещё одна игрушка… Вы получите то, о чём мечтали. Будут и красивые люди, и вещи, и природа, и архитектура… Вот, только замечать или не замечать в них красивые черты будет зависеть только от Вас: сможете разглядеть – так увидите, а нет – … -Аника развела руками, как бы говоря: «на нет – и спроса нет». – Грязи и страданий везде предостаточно. Впрочем, не пугайтесь, Ваша дальнейшая жизнь будет достаточно приукрашена дорогими безделушками.

Аника поднялась с кресла, отмечая тем самым конец разговора, но перед порогом остановилась.

– Если Вы обещаете мне быть благоразумной и не выходить на палубу, я не стану Вас запирать, – обернулась она к Ольве.

Девушка подумала, что у неё, в любом случае, нет выбора, и вопрос глуп. Она согласно кивнула, и её проводница вышла из каюты, просто прикрыв дверь.

***

Обещание, данное своей спутнице, Ольве оказалось выполнить легко: к вечеру того же дня у неё начался жар со всеми признаками простуды. И хотя, она не жаловалась, Дирс, заметивший, как к ужину покраснели щёки девушки и нездорово заблестели её глаза, сообщил о своём наблюдении Анике, и та зашла к больной. Женщина бесцеремонно пощупала лоб Ольвы, приказала показать язык и горло, потом принесла несколько склянок и дала указания, сколько, когда и как применять находящиеся в них лекарства. Одно из них она заставила выпить девушку сразу. Оно было столь горьким, что Ольву чуть, было, не стошнило, но лекарша так резко прикрикнула на свою пациентку, что у той от испуга пропали всякие позывы к рвоте. Убедившись, что Дирс всё понял, Аника покинула каюту.

Время на корабле Ольва провела на границе яви и бреда: перед её мысленным взором то вставали картинки из прошлого, то бушевал океан, то потолок каюты, мелькали лица Дирса и Аники. Больная полностью отдалась в руки последних: глотала, что они подносили к её рту, давала себя щупать, прослушивать ритм сердца. Стыд отступает перед болезнью. Ей казалось, что она вот-вот умрёт: а раз так, то какая разница?

Тем не менее, однажды, после неожиданно долгого и глубокого сна, Ольве стало настолько легче, что она попросила Дирса дать ей что-нибудь поесть. Её неустанный сторож сразу принёс тарелку обычной каши, которую изголодавшаяся больная съела с большим аппетитом. После данного нехитрого обеда, девушка снова уснула и, проснувшись, почувствовала себя настолько бодрой, что одарила этот мир улыбкой. Охранник увидел и улыбнулся в ответ.

Вскоре явилась и Аника.

– Вижу, что Вам значительно лучше, – вместо приветствия произнесла она. – Это кстати. Мы скоро сойдём на берег. Там Вы увидите других людей, но общаться Вам следует пока только со мной, Дирсом, Вансетом и Кэном, которому я Вас представлю тут же по прибытии. Кэн Вас поймёт, а Дирс и Вансет предупреждены, что Вы – несколько необычный человек, плохо воспитаны и тому подобное…

В довершение фразы женщина неопределённо махнула рукой.

«Плохо воспитаны!» – Ольва чуть не поперхнулась сухарем, который в тот момент грызла. «На себя бы посмотрела», – подумала девушка про Анику. Ещё ей хотелось заметить, что «общаться» с Вансетом и Дирсом немного затруднительно: обратная связь существует лишь в виде невнятных кивков головы, но не стала, так как последний в это время принёс ей воды. Даже если у неё «плохо с воспитанием», Ольва решила, что нетактично при немом упоминать о его изъяне.

– Вам надо привести себя в порядок: Вы плохо выглядите, – продолжила Аника. – Платья нам сейчас взять негде, Вы просто получше закутаетесь в плащ, но надо хотя бы причесаться.

«Неплохо бы на этот случай иметь хотя бы зеркало и расчёску», – подумала Ольва, что и высказала вслух.

– Да, конечно… – неожиданно задумчиво и рассеянно ответила Аника. – И вот ещё что: Вам следует именовать меня «ваше величество».

На сей раз Ольва, действительно, поперхнулась, а точнее – захлебнулась водой, которую пила. Она мучительно закашлялась. Аника объяснила:

– Я – царица маленького государства на юге, а всех монархов именуют «ваше величество». Вы же, с этих пор, – моя фрейлина, графиня, и Вас будут именовать «ваше сиятельство».

– Ой, – ойкнула Ольва.

– Да, привыкайте. Уверена, Ваша прекрасная родословная уже отражена во всех скрижалях этого мира.

***

Причёска, в просторечии именуемая «хвост», которую сделала себе Ольва, Анику не устроила.

– Не годится, – категорично заявила она. – Нужно переделать.

– Единственное, что ещё можно сделать с моими волосами, – не менее уверенно ответила Ольва, – заплести косу, но кос я не люблю.

– Хорошо, – вздохнула Аника. – На время возьму на себя обязанности Вашей горничной. И не забывайте всё время договаривать «ваше величество»!

Она закрыла дверь изнутри на ключ и подошла к новоявленной графине, которая сидела в кресле перед зеркалом, установленном на столе, и «любовалась» своим измождённым отражением. Ольва всегда была сухощавого телосложения, а сейчас похудела ещё больше: щёки впали до неприличия, лицо было бледным, осунувшимся, под глазами синели круги. Сил что-то переделывать на голове у неё не было, она и так с трудом расчесала свою длинную, спутавшуюся после долгого лежания, шевелюру. И всё же, царица запросто снова распустила Ольве волосы и провела по ним рукой, видимо, задумавшись, что с ними можно сделать. От этого лёгкого движения у девушки по спине пробежали мурашки, непроизвольно она чуть отшатнулась в сторону.

– Не бойся, – удивлённо подняв брови, сказала Аника. – Я аккуратно.

Женщина мягко, но уверенно взяла одной рукой волосы Ольвы в охапку, а другой начала их расчесывать, пытаясь сообразить, как их уложить. Девушка не ответила: она отшатнулась не от страха, наоборот – она не ожидала почувствовать приятное. У неё внутри всё съёжилось от удовольствия: она уже и забыла, как это здорово, когда кто-нибудь ласково трогает волосы, гладит по голове. Особенно странным это казалось здесь: в столь неуютном и чужом мире. Ольва закрыла глаза.

Аника вошла в азарт, ей стало интересно, что же у неё получится. Несколько раз она пыталась свернуть волосы жгутом, но светлые и прямые они вновь рассыпались веером. В конце концов, Аника победила, захватив их большой заколкой на макушке. Вставив несколько шпилек, она закрепила конструкцию и скомандовала:

– Открывайте глаза!

Ольва послушно посмотрелась в зеркало. «Ничего так, скромненько, но со вкусом», – подумала она, разглядывая простой, собственно говоря, пучок, идущий от затылка к макушке. Заколка, правда, была красивая. «Под золото», – подумала Ольва, о чём тут же и сказала Анике: после нескольких приятных минут захотелось пообщаться, сказать что-то доброе.

– Да, она мне тоже нравится, хотя я её редко ношу: она золотая, а мне больше нравится серебро. Теперь она Ваша, графиня, – ответила Аника. – Но мне пора сделать несколько распоряжений перед тем, как сойдём на берег, будьте готовы: закутайтесь в плащ.

Царица вышла из каюты. Ольва же осталась сидеть, переваривая только что услышанное: у неё на голове был весьма солидный кусочек драгоценного металла. То, что девушка узнала за последние часы от своей спутницы, всколыхнуло её ум и взбудоражило воображение. Как ни старалась она не думать о будущем, которое поспешила определить обманчивым, в голову лезли самые разные вопросы, и фантазия по привычке рисовала яркие и радужные картинки. «Надо же! – подумала Ольва, пытаясь прогнать очередную счастливую мысль. – Какое это неистребимое чувство – человеческая надежда. Стоит лишь случиться малюсенькому удовольствию длиною в секунду, поймать на лету случайно брошенное доброе слово, и оно овладевает человеком полностью; уже и не думается ни о чём больше, как только о хорошем. Или это не у всех так, а только у меня? Да, наверное, я – неизлечимая дура! И всё же: что же это за государство, которым правит Аника? И сколько там подданных? Быть может, четыре человека, включая меня, царицу и Дирса с Вансетом? Да… А золото, что у меня на голове? Оно здесь, возможно, ничего не стоит? И всё-таки?..»

И, всё-таки, Ольва понимала, что жизнь начала меняться. Хуже того, что с ней уже случилось, она не предполагала, поэтому перемены могли пойти только в одну сторону – лучшую.

***

В сопровождении Дирса, второй раз за путешествие, она поднялась на палубу. Яркий свет солнца с непривычки резанул по глазам. Ольва зажмурилась на минуту, поморгала и только тогда заметила, что корабль вошёл в устье реки: и с той, и с другой стороны мимо проплывал берег, густо заросший лесом. Несмотря на солнце, дул сильный ветер, и девушке было прохладно, хотя она с ног до головы закуталась в тяжёлую шерстяную накидку, больше напоминавшую грубое одеяло. Тут же на палубе она увидела Анику в том же плаще небесного цвета, но на фоне яркого солнечного дня его оттенок казался вполне естественным и не бросался в глаза так, как недавно на злополучном острове. Царица слегка повернула к ней лицо, но тут же вновь отвернулась.

Ольва растерялась и осталась стоять, где остановилась. Дирс, следовавший за ней, склонился в глубоком поклоне, предназначавшемся, по всей видимости, царице. Девушка поняла свою оплошность и склонилась тоже, однако так неловко, что чуть не упала.

Тем не менее, её величество слегка кивнула в ответ, и сделала жест рукой, подзывая к себе девушку. Та, неуверенно оглянувшись по сторонам, подошла.

– Вы звали меня, ваше величество? – спросила Ольва.

– Да, графиня. Но запомните: никогда не начинайте разговор со мной первой. Дождитесь, когда Вам позволят говорить. Полностью забудьте о прежней жизни, никогда её не упоминайте. Здесь многое не так: вам многому придётся научиться и забыть большую часть того, чему Вы учились раньше. Вы читали сказки, исторические романы?

– Да, ваше величество.

– Так ориентируйтесь на них и на фантазию. В конце концов, это же мир Вашей мечты.

Ольва заметила, что на последних словах царица как будто вздрогнула, и девушка вновь испытала неприятное чувство подвоха, но спустя секунду засомневалась: возможно, ей показалось. Она вопросительно посмотрела на женщину. Но та уже разглядывала берег, подойдя ближе к борту.

***

С корабля они пересели на большую лодку и ещё несколько часов плыли вдоль реки вверх по течению. От сильного ветра пассажирок укрывал навес с занавесями из плотной суровой ткани. За это время Аника не проронила ни слова, задумавшись в мягком кресле, установленном там специально для неё, и Ольве не оставалось ничего, как молча предаваться своим переживаниям и сомнениям.

Уже в сумерках лодка, наконец, пристала к деревянной пристани, ярко освещённой факелами. Вансет вышел из лодки первым и помог выйти дамам, Дирс и матросы замыкали шествие. Впереди на берегу стояла карета, запряжённая четвёркой лошадей: их встречали. От кареты отделилась фигура мужчины, и, приблизившись на некоторое расстояние, встречающий поклонился прибывшим, затем вновь пошёл им навстречу. Аника шепнула девушке: «Держитесь с левой стороны и чуть позади меня». Ольва послушалась, её глаза уже слипались; от волнений, долгой дороги и слабости она сильно устала, ей хотелось только одного – поскорее лечь спать. Она механически шла за царицей, которая внезапно остановилась, и девушка чуть, было, не налетела на неё, но всё же вовремя затормозила и сразу же отошла на пару шагов на положенное место. Незнакомец в широком лёгком плаще и широкополой шляпе снова поклонился. Аника протянула ему руку.

– Счастлив приветствовать Вас, ваше величество! – мужчина поднёс к своим губам кисть Аники и, выпрямившись, поинтересовался: – Надеюсь, долгая дорога не слишком утомила ваше величество?

– Здравствуйте, герцог! – усталым и несколько небрежным тоном поздоровалась Аника. – Признаюсь, дорога была утомительной, но это неважно. Главное, мы добрались достаточно быстро. Позвольте Вам представить: Ольва, графиня и наша фрейлина. Ольва, подойдите!

Аника нетерпеливо махнула в сторону девушки рукой. Та подошла, подняла глаза и… замерла: никогда раньше она не видела столь красивого человека. Мужчина с приветливым любопытством смотрел прямо на неё, в его больших тёмных глазах играли отблески факелов, и Ольве показалось, что в видимом ею облике есть что-то сверхчеловеческое. Она смутилась и опустила голову. В один миг она забыла про голод и усталость, но ощутила вдруг нелепость своего наряда и измождённый вид. Ольва не увидела, а скорее почувствовала, как герцог слегка поклонился ей в знак приветствия.

– Наш давний и преданный друг – герцог Кэн, – представила его царица, но так как фрейлина не прореагировала, слегка раздражённо добавила, обратившись к встречающему. – Ваша светлость, я прошу Вас не обращать внимания на невежливое поведение графини, она плохо пока знает этикет и, к тому же, не здорова.

– Понимаю, ваше величество, – мягко откликнулся герцог. – Прошу Вас и Ваших спутников оказать мне честь и посетить мой дом.

– С удовольствием, – откликнулась Аника, и герцог жестом пригласил дам пройти к карете. Обмотав плащом руку, он подал её царице, чтобы помочь сесть в экипаж. Аника ловко забралась внутрь, Ольва же занервничала и замялась: в своём тяжёлом до пола одеянии она и так еле переставляла ноги, а забраться на подножку ей было тем более трудно, ибо она боялась, что полы плаща раскроются, и обнаружится её спортивный костюм.

– Ольва, скорее! – капризным тоном позвала Аника из глубины кареты, потом выглянула и обратилась к герцогу. – Пожалуйста, оставьте условности, помогите графине, у неё очень неудобная одежда.

Герцог улыбнулся. У девушки от этой лучезарной улыбки ещё сильнее закружилась голова, и она чуть не потеряла сознание, когда красавец подошёл к ней и, легко подхватив на руки, усадил на мягкие подушки сиденья внутри кареты напротив Аники. Сам он не сел, а, закрыв дверцу снаружи, крикнул: «Трогай!», и экипаж дёрнулся и покатился в ночь.

– Ольва, когда Вас представляют кому-нибудь, нужно, по крайней мере, поклониться, – удостоила замечанием царица свою новую фрейлину.

***

Карета подкатила к подъезду большого дома, из окон которого струился яркий свет. Герцог, обогнавший экипаж, скача верхом на лошади, встретил дам на пороге. Поднявшись по широкой лестнице, все разбрелись по отведённым им богатым покоям. Только сейчас, когда одна из служанок провела Ольву в предназначенную ей спальню и, осведомившись, ничего ли госпоже графине больше не нужно, оставила её одну, девушка начала приходить в себя. Уставшая, она плохо соображала, но, оглядываясь вокруг, видела белые стены с карнизами, отделанными позолотой, высокие потолки, украшенные лепниной, тлеющие угли в огромном камине, широкую кровать с богатым бельём… Предметы кричали о роскоши и довольстве. Она будто пребывала во сне, и боялась, что, проснувшись, всё опять окажется плохо. Ольва разулась, и чтобы хоть как-то ощутить реальность кажущегося таким обманчивым нового мира, прошлась по пушистому ковру, расстеленному на полу, утопив голые ступни в его мягком ворсе, потом прикоснулась руками к гладкому шёлку постели, и, внезапно решившись, перестала мучить себя вопросами и, раздевшись, окунулась в пушистую перину и забылась долгим сном.

***

Девушка спала так, как, бывало, спала дома после продолжительной болезни, и поэтому, когда проснулась, некоторое время не могла сообразить, где она. Наконец, вспомнив, что она теперь – графиня, слегка занервничала. Однако теперь её волнение было, скорее, приятным – она предвкушала новую жизнь, хотя побаивалась, что не сумеет вписаться в неё. Ольва дала себе установку, что сделает всё, чтобы этот мир её принял.

Ещё лёжа в постели, она рассмотрела комнату. Через большие окна в спальню струился яркий свет солнца, и прекрасно освещал обстановку. Всё находилось на прежних местах, как и вечером. Изменилась лишь пара деталей: на резном деревянном стуле с бархатной мягкой обивкой, куда вчера девушка бросила свою одежду, ни плаща, ни спортивного костюма уже не было, а висело серое платье. А на туалетном столике, изысканно отделанном самоцветами, в фарфоровой вазе стоял свежий букет роз. Ольва встала, кружилась голова. Сделав несколько шагов, девушка потихоньку восстановила равновесие. В комнате было прохладно, камин, по всей видимости, уже давно потух. Юная фрейлина подумала примерить платье, но заметила в углу комнаты нишу с умывальником и сооружением, напоминавшем унитаз. Девушка по достоинству оценила данные удобства, так как на корабле приходилось пользоваться примитивным набором из кувшина, тазика и простого ночного горшка. Закончив туалетные процедуры, Ольва надела платье. Оно было длиной до пола и немного широковато в талии, а спереди – от шеи до пояса – застёгивалось на десяток мелких пуговиц: девушка несколько раз смачно выругалась, прежде чем продела их в соответствующие петельки. Поглядев в зеркало, висевшее над туалетным столиком, ей стало грустно: в таком унылом простом наряде хозяин дома вряд ли сможет оценить её красоту, да и кто-либо другой тоже. Она прошлась по комнате в поисках туфель, но вот незадача: кроссовок уже не было, но и взамен ничего не появилось. Не босиком же ходить? Сев на край кровати, новоиспечённая графиня собралась обдумать создавшееся положение, но в дверь тихонько постучали, и пока кто-то медленно и тихо открывал её с той стороны, сердце Ольвы успело ойкнуть в груди и убежать в пятки.

В комнату, тихо ступая, вошла та же женщина средних лет, которая вечером проводила девушку в эти покои. Из-за тёмно-коричневого длинного платья и белого передника она напомнила девушке великовозрастную школьницу. Служанка боязливо взглянула на Ольву, быстро опустила глаза и, сделав реверанс, спросила: не угодно ли её сиятельству сделать причёску? Графине было угодно, и она ограничилась простым словом «да», памятуя о наставлениях Аники поменьше разговаривать с неизвестными. Горничная придвинула кресло к зеркалу и, девушка быстро села в него.

Когда через два часа, после тщательного мытья, просушки несколькими полотенцами, расчесывания, завивки, выравнивания концов и прочих подобных процедур, причёска, наконец, была готова, графиня ахнула: её голова никогда прежде не выглядела столь изящно, несмотря на осунувшееся и похудевшее лицо. Впрочем, его тоже попробовали привести в порядок, смазав каким-то кремом и попудрив, но усталость не так-то легко скрыть.

– Ваше сиятельство довольны? – поинтересовалась служанка.

– Да, спасибо, – поблагодарила Ольва, а потом спохватилась – уместно ли говорить прислуге «спасибо» – и покосилась на женщину. Удивления со стороны той она не почувствовала. Тогда новоявленная графиня успокоилась и продемонстрировала служанке свои обнажённые ступни, слегка приподняв подол платья.

– О, ваше сиятельство, – взволновано произнесла горничная. – Ваши туфли вот-вот будут готовы. Я принесу их буквально через минуту. А пока не желает ли госпожа графиня позавтракать?

«Ещё как желает!!! Ещё со вчерашнего обеда на корабле», – подумала Ольва и утвердительно кивнула. Женщина, поклонившись, быстренько выскользнула за дверь, и графиня вновь осталась наедине со своими мыслями. Она подошла к окну и отодвинула полупрозрачную занавеску. Вздох восторга вырвался у неё из груди: она увидела подёрнутый лёгкой зелёной дымкой весенний сад с заботливо подстриженными деревьями и кустарником, множеством свежих разбитых клумб, заманчивыми дорожками, вымощенными камнем; вдали, на горизонте, красовались густо покрытые хвойным лесом склоны гор – и надо всем этим великолепием простиралось удивительной голубизны необъятное небо. Ольве очень захотелось попасть на улицу, она решила выйти сразу, как только позавтракает, и будет, во что обуться. Радость, наконец, разлилась по её телу, заставив сердце трепетать, а кровь бежать быстрее.