Читать книгу Смерть волкам. Книга 1 - Анна Чеблакова - Страница 8

Оказывается, несколько дней страха и бесконечного вранья перед этим были ещё цветочками. Тайна жгла Тальнара, как будто он носил под рубашкой кусок раскалённого металла. С тех пор, как его обратили, он постоянно испытывал жгучее желание рассказать обо всём отцу, но страх и стыд удерживали его от этого: Тальнар говорил себе, что отец его просто возненавидит. Он и сам не знал, кого боится больше: Кривого Когтя или Лантадика. И страх перед Лантадиком был ещё мучительней от того, что Тальнар любил своего отца, в то время как Кривого Когтя он ненавидел со всей силой, на которую был способен.

За два дня до того, как Тальнар должен был уехать, Лантадик заявил ему, что хочет отправиться на охоту. Он не так уж часто брал сына с собой, однако на этот раз предложил ему отправиться вместе с ним – когда ещё они смогут поохотиться вместе? Хотя Тальнар терпеть не мог охоту, он согласился, чувствуя к себе огромное отвращение: ведь для него это было шансом убить Лантадика. В тот же вечер он вновь прошёл по Хлебному мосту и некоторое время бродил по краю леса, не углубляясь в самую чащу, и угрюмо ждал, пока невидимые соглядатаи Кривого Когтя не донесут вожаку о его появлении. Ждать пришлось недолго. Очень скоро в быстро сгущающейся темноте среди чёрных древесных стволов замелькали две расплывчатые фигуры. Неподалёку от Тальнара они остановились. Один из незнакомцев остался ждать, прислонившись плечом к толстому дереву и почти слившись с ним, а второй приблизился к Тальнару. Юноша мгновенно узнал его, хотя до этого лица оборотней сливались в его памяти в одну невнятную массу, из которой отдельным резким пятном выступал Кривой Коготь. Но теперь он сразу вспомнил этого молодчика – худой, среднего роста, самоуверенное лицо было бы красивым, если бы не уродливая волосатая родинка во всю правую скулу.

– Ты опять здесь, – сказал парень, окидывая Тальнара взглядом, который мог быть адресован плевку на асфальте. – Чего надо?

– Мне надо поговорить с Кривым Когтем, – сказал Тальнар. Парень хрустнул кулаками:

– Ага, так и дожидайся, что он сам к тебе заявится. Говори мне, чего надо, а я передам.

– Хорошо, – мрачно ответил Тальнар. – Скажи ему, завтра утром я и мой отец будем в лесу недалеко от нового лесничества, где-то между Серым и Галечным озёрами.

– Он и так тебя найдёт, – пообещал оборотень. Он был вряд ли старше Тальнара больше, чем на год-два, но говорят, оборотни стареют быстрее обычных людей. Если забыть про юную внешность и обращать внимание только на выражение глаз и голоса, можно было подумать, что этому парню уже лет двадцать восемь или тридцать. Тальнар знал, что его ждёт то же самое. Возвращаясь домой, он снова купил сигареты и выкурил две штуки, кружа по пустым тёмным улицам. Потом в одном заросшем дворе он набрёл на колонку и долго пил холодную воду, пока вкус сигареты не исчез из его рта. Словами не передать, до чего ему было паршиво.

Дома он проспал до пяти часов утра. Пробуждение было быстрым, сон отступил мгновенно. За окном было всё было серо и бледно, но Тальнар знал, что скоро взойдёт солнце. Отец уже не спал – его храпа не было слышно. Тальнар нашёл его на кухне, где тот неторопливо заряжал ружьё. Услышав шаги сына, Лантадик поднял голову и кривовато улыбнулся ему:

– Уже поднялся? Давай, одевайся скорее.

– Хорошо, папа. – Тальнар зашёл в ванную и стал умываться. Ему снова хотелось разрыдаться над раковиной, как пару недель назад (пара недель! Неужели это случилось так недавно?..), но нет, это нельзя. Отец увидит, что-то заподозрит. Он ничего не должен знать до самого конца.

Тальнар опустил лицо в горсти, полные холодной воды. «Я всё сделаю быстро. Он даже ничего не поймёт». Он отвинтил крышечку коробки с зубным порошком. «Я сделаю это быстро». Он вытер лицо полотенцем, вышел из ванной, зашагал вверх по лестнице. «Всё будет сразу. Никакой боли. Он ничего не заметит». Он зашёл в свою комнату. «Я не смогу сделать этого, не смогу, не смогу».

Он был вынужден ненадолго сесть на кровать – так сильно его трясло. Из приоткрытого окна тянуло холодом – как сильно хочется залезть обратно в кровать, закутаться в одеяло и заснуть, а проснуться в день прошлого полнолуния и никуда не пойти… Тальнар поднялся и стал одеваться. Он надел всё то, в чём обычно ходил в лес – плотную рубаху, холщовые штаны, прорезиненные сапоги. Вытащил из шкафа тяжёлую брезентовую куртку. Прощайте, лёгкие рубашки и длинные узкие брюки, прощай, старый пиджак с потайным карманом, прощай, серое осеннее пальто и такая же серая шляпа с блестящей лентой. Всё это мог надеть на себя обычный человек из ничем не примечательного городка, скромный провинциал-студент, но оборотню больше никогда не пройтись щёткой по полам пиджака, не прищёлкнуть слегка стоптанными каблуками, не повязать вокруг шеи галстук. Всё это мелочи… но почему-то именно из таких мелочей состоит, если разобраться, всё, что тебе дорого. Тальнар влез в высокие сапоги, убрал волосы за уши, накинул на плечи куртку. На пороге ещё раз оглянулся и посмотрел на свою комнату. Больше он сюда не вернётся. Может, оно и к лучшему, во всяком случае, сейчас. Пока он одевался, его не покидало чувство, будто все предметы в комнате обрели глаза и пристально, осуждающе смотрят на него.

Тальнар запомнил это утро как несколько часов, полных ожидания. Он ждал, когда это случится. Через каждые несколько секунд он мысленно говорил себе: вот, сейчас отец доест свой обычный завтрак – жирную яичницу на сале с гренками и луком; вот, сейчас он неторопливо завернёт табак в кисет, который ему когда-то подарила мать Тальнара; вот, сейчас он, кряхтя, натянет сапоги. Они вышли за дверь и отец запер её, и Тальнар подумал: осталось два часа. Может, чуть меньше или чуть больше. Он и сам не понимал, чего хочет – чтобы эти два часа длились подольше, или чтобы они закончились прямо сейчас. Ведь это всё равно случится. Ничего исправить уже нельзя.

«Скажу ему. – Нет, нельзя. – Скажу всё! – Он убьёт тебя. – Скажу, и точка! – Он убьёт тебя, а Кривой Коготь убьёт его. Он будет убивать его медленно. Так нельзя. Если ты любишь отца, сделай это сам».

Утренний туман. Розовеющий восток. Кудахтанье кур. Какая-то женщина выплёскивает в садик воду из таза. Мужчина колет дрова, оборачивается на их шаги, кивает, улыбается. Осталось полтора часа. Пение петуха. Лай собак. Издалека доносится гудок поезда, идущего на вокзал. Впереди в тумане вырисовываются терриконы старой шахты. Остался час. Блестящая роса на листьях берёз. Шоколадная шляпка белого гриба, надкусанная каким-то зверьком. Ружьё покачивается за спиной, приклад слегка ударяет по бедру. Подошвы сапог оставляют на росистой траве глубокий блестящий след. Осталось полчаса.

– Смотри, лосиная кормушка, – сказал Лантадик. Тальнар поднял голову, как будто очнувшись. Он и не заметил, что они уже далеко зашли в лес. Это место было ему хорошо известно. За деревьями просвечивала блестящая поверхность Серого озера, которое сейчас, когда утренний туман рассеялся и в безоблачное небо поднялось солнце, было вовсе не серым, а голубым, как топаз. В другой стороне виднелась деревянная клеть, наполненная сеном – кормушка для косуль, лосей и оленей.

«Мы на месте, – подумал Тальнар. Он огляделся по сторонам, думая о том, что Кривой Коготь наверняка уже где-то рядом. В следующую секунду чутьё сказало ему, что так оно и есть. Сердце на секунду остановилось, словно кто-то ударил Тальнара в грудь.

– Ты не туда смотришь, – сказал Лантадик, вытаскивая из ягдташа баночку с солью. – Вон там спил дерева.

Тонкая сосна, верхушку которой когда-то сломал ветер, была спилена у корня и наклонена к земле. Сверху её кора была срезана, в древесине высечено клиновидное углубление, в котором белела соль. Такие кормушки делались специально для лосей. Внезапно Тальнар понял, как он это сделает. Он избегал смотреть на отца, но тот обошёл его и посмотрел на него сам.

– Что с тобой? Ты не заболел, часом?

Да, заболел, и это не вылечить.

– Нет, пап, всё нормально, – сказал Тальнар, попытавшись улыбнуться. – Я просто подумал, что не очень-то хочу уезжать так далеко и надолго.

– Да, – сурово проговорил Лантадик, проводя рукой по своим рыжим волосам. – Мне будет непросто без тебя. Не знаю, как я буду один в нашем доме… не знаю. Тебе-то уж во всяком случае будет там лучше, чем мне здесь. Ты, наверное, давно на меня сердишься.

Слова скомкались, застряли у Тальнара в горле. Он хотел улыбнуться, покачать головой, но вместо этого лишь слабо дёрнул подбородком вправо и вниз.

– Значит, и вправду сердишься, – вздохнул Лантадик. – Я тебя понимаю… возможно. Я не помню своих родителей, Тальнар, а мой дядя всегда был строг со мной. Я думал, это единственный способ воспитать хорошего ребёнка. Теперь-то мне ясно, что я ошибался.

– Я… я не сержусь на тебя, пап, – пробормотал Тальнар, не глядя на него.

Лантадик подошёл к нему и продолжил тем же нарочито грубоватым голосом:

– Отец из меня был никудышный, но ты уж не забывай меня, Тальнар, и постарайся простить.

– Давно простил, – прошептал Тальнар. Лантадик окинул его взглядом:

– Поговорим, когда вернёмся домой. Или ты хочешь сейчас?

«Отец, мне приказано убить тебя»

– Н-нет, – смог сказать Тальнар, – давай поговорим дома.

– Ладно, – Лантадик кивнул и развернулся. – Пойду, подсыплю соли здесь, а потом пойдём дальше.

Он зашагал к кормушке. Тальнар провожал его взглядом. Слёзы медленно подступили к его глазам, дрожащие руки подняли ружьё.

Лантадик склонился над лосиной кормушкой, убрал с неё хвоинки и катышки птичьего помёта и насыпал свежей соли. Выпрямившись, он оторопел – перед ним стоял Кривой Коготь.

Егерь не услышал, как он подошёл, но не внезапность его появления так поразила Лантадика, а вообще тот факт, что оборотень стоит перед ним. Лантадик не испугался, он только был оглушён изумлением. Ему показалось, что у него галлюцинации. Кривой Коготь… Этого не может быть – ведь он сам отправил его на смерть, его должны были расстрелять, всадить серебряную пулю в его рыжий затылок.

Кривой Коготь улыбался, но его глаза были злыми. Он стоял неподвижно, чуть ссутулив плечи, опустив здоровенные руки. И в какое-то из тех нескольких бесконечных мгновений, пока они стояли друг напротив друга, правда обрушилась на Лантадика, как удар топора.

– Ты… – выдавил он не своим голосом. Кривой Коготь улыбнулся ещё шире.

– Смотри туда! – выкрикнул вдруг он, выбросив руку влево, и Лантадик обернулся.

Тальнар стоял, подняв ружьё отца и целясь в него. Его лицо было искажено болью и ужасом, из широко раскрытых глаз текли слёзы. Лантадик хотел крикнуть: «Брось ружьё, сынок, что ты делаешь? Брось, оно заряжено!» Но он не успел даже шевельнуть губами.

Тальнар нажал на курок.

Выстрел, казалось, отразился от блёклого утреннего неба. Над головой Тальнара пролетели вспугнутые грачи.

Лантадик выгнулся назад, его спина вмиг одеревенела, голова откинулась так, что затылок коснулся позвоночника, и на миг перед Тальнаром мелькнул белый, как снег, подбородок отца. Через мгновение он стал алым, как и воротник его рубашки, и из шеи брызнул в сторону фонтан крови. Правая рука задёргалась в воздухе, как бы ища, за что ухватиться, а потом Лантадик упал.

Упал и Тальнар – выронив ружьё, прижимая ладони к лицу, к только сейчас закрывшимся глазам, к раскрытому в немом крике рту. Он не видел, как Кривой Коготь подошёл к телу его отца и внимательно рассмотрел его.

Последним, что видел Лантадик, было спокойное и довольное лицо его врага. Потом он умер, и Кривой Коготь удовлетворённо отошёл от него.

Тальнар всё ещё сидел, закрыв лицо руками. Он бы кричал изо всех сил, но его голос как будто сжался у него в гортани, и он не мог издать ни единого звука. Только когда Кривой Коготь вразвалку подошёл к нему, Тальнар смог выдавить из себя несколько слов:

– Отойди от меня… я предатель…

Кривой Коготь поднял ружьё и, размахнувшись, ударил Тальнара прикладом по плечу. Боли юноша не почувствовал, но сила удара была такова, что он повалился на землю. Кривой Коготь ударил его снова, на этот раз по рёбрам. Судорожно Тальнар попытался подняться, но последовал новый удар – плашмя, по голове, – и молодой убийца снова рухнул на траву.

– Соберись, слизняк! – проорал Кривой Коготь, ударяя его на этот раз сапогом. – Соберись, мать твою!.. Ты сделал только часть задания!

Тальнар закричал, вложив в этот вопль всю боль, терзавшую его:

– Убей меня! Пожалуйста, умоляю, убей!..

– Молчать! – Кривой Коготь наклонился, схватил его за шею и, подняв, буквально всадил спину Тальнара в ствол растущей рядом берёзы. Юноша слабо охнул от боли. На секунду у него потемнело в глазах, а когда зрение вновь прояснилось, он увидел перед собой оскаленную рожу Кривого Когтя. Рыча от ярости, оборотень плюнул ему в лицо.

– Слушай меня, слизняк, щенок, убивший своего отца!.. Ты – никто. Жалко скулящая тварь, которая прокусила руку, вскормившую тебя, и лижет сапог, который тебя бьёт… Лантадик сам бы прикончил тебя, если бы узнал, что ты волк. Не знаю, почему я сам тебя до сих пор не убил. Ты просил смерти? Так вот, я тебя убью, если ты дашь мне повод, но не надейся на то, что эта смерть будет быстрой. Я переломаю тебе кости. Я сдеру с тебя шкуру. Я отдам тебя самым грязным шкурам из моей стаи, и они будут насиловать тебя до смерти. Вот как я от тебя избавлюсь… А теперь решай: либо это, либо ты идёшь в мою стаю. У тебя есть минута, червяк.

Его искривлённые пальцы сжимали шею Тальнара, острые грязные ногти впивались в кожу. Тальнар испытал ещё один – последний – миг решимости. Сейчас он ответит плевком на слова Кривого Когтя. Что будет потом, всё равно. Больше он никого не убьёт.

Он открыл рот. Голос прорвался не сразу, а когда наконец Тальнар закричал, то сам не узнал своего визгливого, скулящего вопля:

– Я согласен! Согласен! Я сделаю всё, что ты прикажешь! Я укушу любого, даже ребёнка! Только не убивай меня! Не убивай! Не убивай!..

Хватка Кривого Когтя на его горле слабела, лицо оборотня отдалялось от его лица, а Тальнар всё ещё кричал. Уже сползая по стволу дерева, теряя сознание, он всё ещё шептал: «Не убивай меня… Не убивай…»