Читать книгу Меня зовут Мзунго - Анна Демина - Страница 8

Он всегда хотел, чтобы я стала врачом. А сам он был ЗНАХАРЕМ.

Он учил меня собирать травы, сушить, хранить и использовать их. У него была толстая рукописная тетрадь с рецептами и названиями трав. Он мог сделать любой лечебный сбор. Он знал, как лечить практически все болезни растительными настойками.

Лето я проводила с ним на природе. Он будил меня с первыми лучами солнца. Мы искали полураспустившиеся бутоны календулы, срезали их и сушили на чердаке. Днём мы ходили по полям и искали молодой жёлтый бессмертник. Венички бессмертника сушились на рейках под крышей.

На лугу мы срывали пижму. В детстве я верила, что это ромашки, потерявшие свои лепестки. Ромашки лечебные были в нашей коллекции обязательно. А ароматные чабрец, укроп, кинза, мята, мелисса, лимонная трава – всё росло в саду у дома.

Мой дедушка Кольцов Георгий Григорьевич и я (4 месяца, 1980 г.)

Он умел делать химические растворы для защиты растений от болезней и вредителей. Его «лаборатория» содержала мешочки, баночки и коробочки с разноцветными порошками и кристаллами. Тогда я верила, что алхимики и философский камень существуют.

Я училась у него всему. Самое интересное было смешивать растворы и порошки. Несколько раз я путала правильные пропорции препаратов и у меня были сильнейшие отравления. После чего ему приходилось возвращать меня к жизни. Но я навсегда запомнила, что нужно строго следовать протоколам.

Один раз я беззаботно съела ягоды с куста, который он обработал медным купоросом. В литературе по судебной токсикологии препараты меди по их действию обычно относят к деструктивным ядам; это свойство их особенно резко проявляется в изменениях печени и почек. При отравлениях же медным купоросом происходит гибель эритроцитов, что характерно для действия гемолитических ядов. Разрушение эритроцитов, малокровие, желтуха и отложения гемосидерина в печени, селезёнке и почках.

Моё состояние было тяжёлым. Но он снова нашёл способ меня вылечить.

Но однажды заболел он. Врачи диагностировали рак мочевого пузыря. Несмотря на операцию, метастазы пошли в лонную кость. Для лечения можно было применять только химио- и радиотерапию. Доктора сказали, что осталось пару месяцев жизни.

Но он нашёл великолепную схему приёма трав, и начал её использовать. Этот фито-протокол продлил ему жизнь на целых 11 лет, несмотря на приговор врачей. Каждый год он пил курс настоек лечебных трав и продолжал жить.

Впоследствии эту схему мы давали многим людям с онкологическими заболеваниями. И большинству она продлила жизнь.

В тот самый критический момент жизни, когда ему впервые диагностировали рак, он стал слушать классическую музыку. Более всего он любил «Реквием» Моцарта. У него был старый проигрыватель. Я помню эту большую чёрную виниловую пластинку. И даже знала, с какого деления начинается «Лакримоза» в Реквиеме. Эту часть мы любили слушать вместе. Я даже пела:

Я с дедушкой на даче близ Ветки, Беларусь, 1987 год

Спустя 9 лет с того момента я купила ему CD диск «Реквием» Моцарта, стала врачом и учёным.

Нам казалось, что мы победили болезнь.

Но однажды ему стало плохо, появилась слабость и боль в ногах. Вызвали скорую. Фельдшеры немедленно забрали его в хирургию. Кажется, они подозревали тромбоз вен. Я ехала за «скорой» на своей машине, глядя в закрытые задние двери с красными крестами. Боялась отстать, мы пролетали светофоры и перекрёстки. Я боялась потерять из виду эти двери.

Мы прибыли в старую больницу на окраине города. Много часов обследований и консультаций. Наконец, нам разрешили ехать домой, и выдали направление к онкологу.

На следующий день мы уже были на приёме в областном онкологическом диспансере. Врач сделал пункцию лимфатических узлов и отправил на диагностику в лабораторию.

После этого онколог позвал меня в кабинет, одну. Я помню, что он предложил ему посмотреть музей камней, удалённых после мочекаменной болезни, а меня потянул за руку в ординаторскую.

– Это его последние две недели, – вынес вердикт доктор.

– Что? – как будто не расслышала я.

– Это последние две недели жизни.

– В каком смысле? – промямлила я, как будто у этих слов должен был быть иной смысл.

– Мы ничем не можем ему помочь.

– Как же НИЧЕМ? А операция?

– Технически она не возможна. Это множественные метастазы тромбируют вены.

– Радиотерапия?

– Он уже получил максимальную дозу, больше облучать нельзя.

– Химиотерапия?

– Поймите, даже если она продлит жизнь на ещё две недели, но этот месяц пройдёт в жуткой интоксикации, слабости и депрессии. Вы бы хотели пожелать ему такого состояния?

– Нет!!! – возразила я. Но что мы можем для него сделать?

– Сделайте эти последние две недели его жизни максимально счастливыми.

Наш разговор был, конечно, дольше. Конечно, я спорила с онкологом, я перебирала намного больше способов лечения. Но его ответ сводился к одному «СДЕЛАТЬ ПОСЛЕДНИЕ ДНИ ЖИЗНИ МАКСИМАЛЬНО СЧАСТЛИВЫМИ».

И конечно, я не хотела верить, что это последние две недели. Но я знала это. Так я попала в ад. Знаете, где он? Он находится между мозгом и сердцем. Это то, что ты чувствуешь и о чём думаешь. И ты уже в аду, где очень плохо.

…Я вышла из ординаторской, нашла его в музее, и мы пошли в машину. Молча. Молча сели. У меня в горле застрял ком, который вызывал физическую боль и не давал даже возможности ни сглотнуть, ни говорить.

Он молча достал диск «Реквием» из бардачка машины. И включил его. Он сделал громкость на максимум, открыл окна машины и попросил гнать на максимально разрешённой скорости. Чёртова Лакримоза, чёртов Моцарт. Откуда он знал, что скрипка пилит мозг, так тонко и остро. Я умирала с каждым звуком за каждый следующий день.

Мы ни о чём не говорили, молчали, и я пыталась угадать в его молчании, понимает ли он, почему молчу я?

В конце концов, я никому не рассказала про эти две недели. Потому что я не хотела делить эту боль ни с кем. Потому что мне важно было, чтобы эти две недели вокруг все были счастливы. Он тоже меня не спрашивал, я так и не знаю, догадывался ли он, что это конец.

Это было чудесное, солнечное, весёлое лето. А последние две недели были самыми насыщенными. Мы путешествовали, делали, что хотели, покупали, что хотели, ели и пили, что хотели. Только я отрывала листы календаря 9, 8, 7, 6…1. Это был последний день. Он позвонил мне сообщить, что сменил тарифный план и присоединил меня в «друзья», и теперь мы можем бесплатно и безлимитно разговаривать по телефону.

Ровно через 30 минут он умер. Тромбоэмболия лёгких. Мгновенная смерть. Ровно через 2 недели, как сказал онколог. Ровно через 14 дней по моему календарю.

А через день мой телефон зазвонил. Я сидела в своей машине и удивлённо смотрела на экран, где высветилось его имя. Я точно знала, что это он, поэтому подняла трубку: «Алло?»

Какой-то шум раздавался на том конце.

«Алло? Слушаю тебя», – повторяла я.

Звук, похожий на радиоволну, продолжался, скрипел, стучал и подсвистывал. Я слушала, как будто хотела что-то разобрать. Что-то важное, о чём мы не договорили. И вдруг поняла!

«Я всегда буду о тебе помнить… Хочешь, я поставлю для тебя „Реквием?“» – и включила музыку, потом завела мотор. Мы снова неслись на машине с открытыми окнами с ним и с Моцартом. Как в тот день.

ЛАКРИМОЗА. РЕКВИЕМ ДЛЯ НЕГО. В ПАМЯТЬ О НЁМ. «Милостивый Господи Иисусе, Даруй покой. Аминь».