Читать книгу Кровь и вода. Допотопное фэнтези - Анна Федорова - Страница 6

Мастема помедлил перед входом в Башню Одиночества – так же, как и в прошлый раз. Он думал, с чего начать рассказ – о победах говорить не проще, чем о поражениях и ошибках.

– Я жду тебя, – проговорили стены Башни.

Мастема коснулся выступа справа и вошел в дверь-водопад.

– Хранитель, – начал он, входя, но слова застряли в горле.

Вместо Хранителя перед ним, одна в высоком зале, стояла Селед. Та, которую когда-то звали Селед. Когда он приблизился, Селед низко поклонилась. Длинное серое платье с металлически-блестящими вставками – одежда серва, заслужившего высокое положение среди других сервов – зашуршало по полу, распущенные рыжеватые волосы упали ей на лицо.

Восхитительная Селед, она всегда знала, как поступать. Будучи смертной женщиной, она говорила с самыми сильными мужчинами как с равными, и даже слегка свысока. Ее муж, правитель, когда-то был уверен, что девочка с улицы будет вечно благодарна ему. Уже через несколько дней он почувствовал, что это он будет вечно благодарен ей – и прожил всю жизнь, вспоминая ее с любовью. Азраэль удивлялся ее смелости, когда Селед сказала ему: «Я помогу тебе пережить то, чего ты никогда не знал». Неизвестно, почему она была так уверена в этом, но она была права.

В конце концов, у нее хватило духа не поддаться им тогда, в последний день, и сбежать. Азраэль обещал ей прощение – а Мастема знал, как убедительны могут быть Шуты – но Селед рассмеялась ему в лицо и достала из складок платья зеркало. Она рисковала – секунды промедления, и Шемхазай обезоружил бы ее.

И вот сейчас эта женщина, когда-то – жена правителя, когда-то – возлюбленная ангела, стояла перед ним, склонившись.

– Мастема, – тихо сказала она, – ты вернулся.

Она знала его настоящее имя с первого дня, как оказалась в Цитадели, и часто повторяла его про себя – в самые тяжелые мгновения.

Знаете, когда впервые в жизни Селед рассмеялась от счастья? Не в день ее свадьбы. Не в тот день, когда Азраэль ввел ее в свой дом. И не тогда, когда весь мир заговорил о ней. Позже, много позже. Тогда, когда она спустилась на нижние уровни Цитадели – в простой серой одежде, как положено – зачерпнула ладонью горькую невесомую пыль (и это Селед, морщившаяся от капельки грязи на платье), подбросила ее в воздух и рассмеялась. С таким облегчением и счастьем, как будто она вернулась домой. Сопровождавший ее Рыцарь недоуменно оглянулся, не понимая, что с ней происходит, но Селед не обращала внимания – она жадно вглядывалась в скупой на краски, колючий, сухой ландшафт, и ее лицо светилось восторгом. Она начала с уровня семнадцать-семь, или Уровня Трещин.

Как происходит пробуждение в Цитадели? Все вылезают из серой плотной мглы, голые и дрожащие. Вылезают и кашляют – этот первый звук подобен крику ребенка, покинувшего чрево матери после долгих мук, в нем не меньше удивления от встречи с новым миром. Но страха, сопутствующего рождению, нет – Цитадель встречает своих новых детей почти нежно, хоть пыль и сушит горло в первые минуты.

Есть два способа попасть в Цитадель, если не считать Зова: Печать и зеркала. Печать – обычное дело: новых безликих встречают специально подготовленные сервы, их задача – объяснить им, что с ними произошло и почему им теперь понадобится вся их воля, чтобы не лишиться души. Зеркала, отправляющие в Цитадель, напротив, редкость, и если кто-то приходит с помощью зеркала, это значит, что какой-то Рыцарь особо отметил этого человека.

Цитадель еще толком не действовала в этой стране, когда Мастема увидел Селед, и просто поставить на нее Печать было бы опасно. Мастему ждали дела на островах: пираты подавали большие надежды, их пахнущие рыбой мистики увлеклись обещаниями Цитадели, и надо было подчинить их окончательно. Но это означало оставить Селед практически одну, не считая нескольких учеников, и с Печатью – а Гвардия не дремала, а Селед была возлюбленной Азраэля… Мастема, уже успевший понять, что значит потерять самое дорогое по глупости, решил не рисковать и подарил ей зеркало.

Когда кто-то использовал такое зеркало, Цитадель сообщала об этом Хранителю. Поэтому он сам встретил Селед внизу. Он застал ее сидящей у стены, яростно пытающейся стереть с лица стойкий, липкий слой сумрака. Хранитель сделал еле заметный жест, и лицо Селед очистилось. Еще движение – и все ее тело будто отбросило от себя серые хлопья, открывая кожу.

Селед прикрылась руками, подозрительно глядя на Хранителя, ощупывая глазами стены, высокий потолок, изъеденный бороздами пол, и на нем косые полосы света, но не солнечного. По человеческим меркам это место нельзя было назвать иначе как зловещим, но Селед не пришло это в голову. На уровне глаз в стенах были укреплены небольшие шары с шипами – они излучали свет. Один из шаров – почти рядом с Селед – мигал, будто захлебываясь. Это раздражало, и женщина привстала, чтобы слегка повернуть его против часовой стрелки и вдавить глубже в нишу. Она откуда-то знала, как с ними обращаться. После этого шар засветился так же ровно, как и соседние.

– Добро пожаловать, – улыбаясь, сказал Хранитель. Селед еще не произнесла ни слова, если не считать раздраженного шипения, но он уже все понимал. В ее резких движениях и требовательном взгляде (удивление, любопытство, но ни капельки страха!) Хранитель безошибочно увидел: эта женщина сможет стать Рыцарем Цитадели. Мастема не ошибся, отдав ей зеркало.

Хранителя кольнуло чувство узнавания. На лицо Селед падали тени, но… Хранитель шагнул ближе, чтобы проверить себя: тени в этом месте ложились так причудливо, что легко можно было ошибиться. В данном случае – принять втайне желаемое за действительное. Но нет, это не ошибка. Длинные рыжеватые волосы, бесцветные холодные глаза – Селед была точной копией той, про кого Мастема спросил: «А ты не сможешь вернуть ее?» Можно сказать, что его сын справился сам – встретил в мире Садовников женщину с точно таким же лицом и поставил на нее Печать. Это звучало нелепо, невозможно – но это было так. Зачем он сделал себе эту игрушку? Она только усилит его боль, потому что не даст забыть. Но в чем-то Хранитель понимал его.

Почти с сожалением он отвел глаза от лица Селед и спросил:

– Ты понимаешь, где ты?

– Видимо, в мире, куда приходят с помощью зеркал? В Цитадели. В том мире, о котором говорил… – она помолчала, – Господин. А Вы – Хранитель. Или нет?

– Да, – кивнул Хранитель.

– Боюсь, мне будет тяжело приветствовать Вас должным образом, когда я в таком виде.

– Не думай об этом. Человеческие представления о приличиях – так же, как и все остальные человеческие представления – здесь не действуют. И никто не будет восхищаться тобой так, как раньше. Мастема – так его зовут на самом деле – предупреждал тебя об этом?

Селед пожала плечами.

– Да. Это не имеет для меня значения.

– Хорошо. Тогда вставай и следуй за мной. Смотри под ноги, пока будем идти. И не заговаривай ни с кем первой.

Селед встала и пошла за ним, опустив глаза, как ей и приказали, но по дороге все равно старалась рассмотреть побольше.

– Ты очень скоро все узнаешь, – не оборачиваясь, успокоил ее Хранитель.

В Цитадели Селед начала свой путь как полагается, с самого низа. В первый же день, когда Хранитель попрощался с ней и поручил ее заботам сервов, Цитадель стерла ей лицо. Затем ее отправили на нижние уровни – делать то, что прикажут. Но до этого Хранитель назвал ей истинное имя Мастемы, и это прозвучало как обещание.

Селед сто раз могла умереть, а могла навечно остаться внизу, остаться одной из одинаковых серых фигур, которые могут прожить вечность и ни разу не увидеть вблизи ни одного Рыцаря Цитадели. Но этого не произошло, и в глубине души Селед всегда знала, что рано или поздно к ней вернется ее лицо, а вместе с ним придет что-то еще большее.

Путь от безликого до Рыцаря – это путь обретения лица. Право на то, чтобы отличаться, нужно заслужить, и на это уходят годы. Селед знала об этом – Мастема говорил ей. Он сказал и то, что не может ничего обещать ей. «Никто не может сделать серва Рыцарем Цитадели, кроме самой Цитадели. Но я буду ждать того дня, когда я снова узнаю твое лицо».

По меркам Цитадели, ее путь наверх был кратким и стремительным. Даже Историк, невзлюбившая Селед с первого взгляда, признала, что та может быть исключительно полезна Цитадели. «Даже удивительно, как Мастема смог призвать ее», – ядовито заметила Историк тогда.

Но все это было в прошлом – и простые серые одежды, и безжизненность нижних уровней (они получали энергию по остаточному принципу, и в тяжелые времена выглядели наиболее плачевно). Селед по-прежнему опускала глаза перед каждым Рыцарем Цитадели, но чувствовала: еще немного, и она станет одной из них.

Сейчас, воспользовавшись безмолвным разрешением Мастемы, она смотрела ему в глаза и называла его по имени.

– Нет еще, – сказал Мастема. – Мои дела в этом мире еще не закончены. Подожди еще немного.

Селед утвердительно покачала головой:

– Конечно. Я буду ждать тебя столько, сколько понадобится. Но сейчас ты здесь, и это прекрасно.

– Ты вспоминала обо мне?

– Каждую минуту. Я обязана всем случайности – и тебе. Твое зеркало, наверное, разбилось, прости.

– Ты не виновата в этом, Селед. К тому моменту, когда оно упало на пол, ты была уже здесь, в Цитадели.

– Я понимаю, но я так хотела его сохранить. В моей жизни не было более ценного подарка.

– Я подарю тебе еще одно зеркало. Любое, какое ты выберешь.

Мастема мягко поцеловал ее. Если Хранитель хотел приготовить ему награду, то это была лучшая награда. Лицо Селед было перед его глазами: близко-близко. Он провел пальцами по ее бровям, по скулам; она прикрыла глаза, и он легко коснулся ее дрожащих ресниц, потом лба, пропустил между пальцев прядь волос – и это была реальность.

– Никогда не отказывайся от этого лица.

– Хорошо, – послушно сказала Селед.

Мастема говорил ей об этом не в первый раз, и она никогда не спрашивала, почему – лишнее доказательство ее ума.

Незримо присутствовавший в Башне Хранитель наблюдал, как две фигуры стоят, прижавшись друг к другу, в центре большого зала – настолько большого, что по углам клубится туман. Башня всегда играла странные шутки с пространством, изменяя размеры внутренних помещений так, как было нужно в каждый момент.

Когда прямо в зале пошел снег, оставляя крупные, как вырезанные из светлого металла, снежинки на волосах и одежде Селед и Мастемы, Хранитель подумал: «Неужели Башня начала выполнять его желания? Если так, я могу гордиться моим сыном».

Мастема принес с собой запечатанный свиток, и Хранитель уже успел прочитать его. Это был отчет Леонарда.

«К этому дню шесть из семи стран этого мира так или иначе подвластны нам. Это: кочевники на востоке, Красные Острова на северо-западе, союз городов-государств на западе, Братство Свободных Воинов на севере, Страна Сумерек (там правят монахи) и обширная деспотия на юге.

В этих странах постоянно действуют жертвенники, снабжающие Цитадель энергией.

Люди, управляющие этими землями, либо уже получили Печать, либо мечтают о ней. Лучшие из лучших интригуют друг против друга и готовы на все ради Печати. И монахи, и кочевники, и воины – все оказались одинаковы, как я и думал. Садовники опять не придумали ничего нового.

Войны сейчас нет, и мы ее не планируем.

Цитадели сопротивляется только одно государство: в его столице, Иреме, сейчас постоянно находятся три Садовника.

Они оставили надежду завоевать чужие земли и сосредоточились на том, чтобы не допустить нас к себе. Шемхазай повернул свою Гвардию на борьбу с внутренними врагами, казнит «колдунов», «отступников» и «чернокнижников». Люди постепенно начинают его бояться, и нам это на пользу. Азраэль и Оберон действуют тише; впрочем, у них немного учеников.

Наша главная задача сейчас – подчинить это последнее государство. Его правитель верит в Творца, но боится смуты и силы соседей. Впрочем, как я уже писал выше, я не планирую войну. Мы начнем с другого. Сначала должен появиться тайный Круг учеников внутри. Эта тактика оправдывает себя раз за разом.

И последнее, Хранитель: должен заметить, что Мастема справляется со своей работой все лучше и лучше. Пираты – полностью его заслуга».

– Расскажи мне, как началась твоя жизнь здесь, – попросил Мастема, отступая на шаг.

– Чуть позже, Мастема, – вмешался Хранитель, отступая от стены полупрозрачной тенью, медленно обретающей плотность.

Снег перестал идти, снежинки начали плавиться и таять.

– У вас еще будет время, дети. Но не сейчас.

Мастема отпустил руку Селед и наклонил голову, приветствуя отца. Что-то подсказало ему, что сейчас можно ограничиться короткой формой ритуального поклона.

– Конечно, Хранитель.

Селед поклонилась и исчезла, улыбнувшись Мастеме на прощанье.

– Можешь без подробностей, – начал разговор Хранитель. – С этим миром все понятно – идея Садовников оказалась неудачной. Ты же, напротив, справляешься прекрасно.

Эти слова означали похвалу – слова, но не тон. Хранитель был чем-то сильно обеспокоен. Чувство триумфа постепенно испарялось, и Мастема услышал, как Башня меняет музыку: медленные, тоскливые скрипки вытесняли тихий звон колокольчиков.

– Наша победа настолько убедительна, что всем понятно: это не просто наша победа. В этот мир был вложен сюжет саморазрушения – задолго до того, как ты впервые шагнул на его поверхность. Нет, я не хочу сказать, что ты непричастен к победе, – добавил Хранитель, – но заодно с нами действуют и другие силы.

– Какие? – удивленно спросил Мастема.

– Я же говорю: внутренние законы этого мира. Садовники жестоко ошиблись, и скоро они попробуют исправить ошибки. Понимаешь?

– Но что они могут сделать? Я смог обратить против них их собственное оружие: Гвардию против Шемхазая, Школу против Оберона… разве что к Шутам пока не найден ключик, хотя я думаю о карнавалах. И о живых картинах.

– Да, да, – перебил его Хранитель. На его лице с удвоенной скоростью замелькали чужие лица. – Я думаю, они решат уничтожить этот мир. Садовники понимают, что сейчас все играет на нас, энергия идет таким потоком, что мы едва справляемся, в малые башни заложен удвоенный запас прочности, на нижних уровнях чуть ли не каждый камень обновлен. Даже на Уровне Лестниц. Все слишком хорошо.

– И что? – отворачиваясь, спросил Мастема. К собственному удивлению, он чувствовал злость. Как будто Садовники захотели отобрать у него личную, заслуженную, трудную победу.

– Мастема, – жестко сказал Хранитель, – ты думаешь о себе и о своем задании, а не о будущем этого мира. Ты забыл кодекс? Не разочаровывай меня, сын. Успехи ничего не стоят, если ты думаешь не о том.

Кодекс Рыцарей Холодной Короны утверждал: рыцарь, поставивший собственные интересы выше интересов Цитадели, недостоин даже презрения.

– Прощу прощения, Хранитель, – к Мастеме постепенно возвращалось самообладание. – Каковы будут дальнейшие приказы?

– Это же очевидно, – ответил Хранитель. – Ты должен спасти этот мир от гибели.

Мастеме захотелось переспросить: не ослышался ли он. Спасти этот мир. Как, хотелось бы знать.

– Спасти? Запретить им убивать друг друга?

Хранитель подошел к нему ближе, нижние края его одежды беззвучно скользнули по полу, легкая улыбка пробилась через лица, сменяющие друг друга. Рядом с ним Мастема казался юным и растерянным; так оно и было. Хранитель – голос Цитадели, она сообщает ему свое величие: каждому жесту, каждой складке плаща. Черные перчатки Хранителя слегка светились, словно магия пыталась пробиться через ткань.

– Я понимаю, что это непростая задача, но ты должен. По крайней мере, не допустить, чтобы эта последняя страна стала нашей.

Мастема предупреждающе сказал:

– Ну хорошо. Но я дал ученикам задание – перед тем, как отправиться сюда. Каждый сам придумывает, что ему сделать во время карнавала. Мы хотели… полный хаос, ты сам понимаешь. Теперь надеюсь, что их фантазия окажется скудной.

– Последняя проверка, чтобы поставить Печать? – понимающе улыбнулся Хранитель.

– Именно так, – ответил Мастема. – Для самых лучших. Для тех, кто остался жив.

На этом разговор был завершен. Направляясь к двери, Мастема услышал:

– Выполни приказ и возвращайся скорее. Но возможно, сейчас перед тобой более сложная и опасная задача, чем первая. Поэтому, если хочешь еще раз увидеть… скажем так… женщину-серва, похожую на твою сестру, можешь это сделать. Я думаю, она в библиотеке.

«Цитадель смущает, пугает и заставляет восхищаться – такова ее магия, любой вновь прибывший переживает сложную гамму чувств: от ужаса до восторга, через все оттенки любопытства и сомнения – как через все оттенки серого. Человеческий глаз сначала с недоумением понимает, что здесь нет цветов – есть только интенсивность света и тени. Звуки есть, но они кажутся другими, незнакомыми – даже звук собственного голоса. Тепло и холод обманчивы – так же, как сухость и сырость. Конечно, я говорю сейчас об ощущениях тех, кто пришел из миров второго порядка; для Рыцарей Цитадели все эти рассуждения – пусты и бессмысленны. Но нам небесполезно понять, как Цитадель выглядит со стороны».

Книга, содержащая этот отрывок, называлась «Зеркала Цитадели» – почти квадратный том в необычной, тяжелой и блестящей, как металл, обложке. На обложке была изображена одиннадцатилучевая звезда с двумя вертикальными черточками в центре. По контуру звезды изредка пробегали искры, похожие на снежинки. Или снежинки, похожие на искры. Слово «снежинки» Селед впервые услышала здесь, в Цитадели, и сначала не понимала, что это значит, пока не увидела снег на одном из средних уровней. Кажется, на Уровне Перекрестков.

«Одиннадцать, – вслух произнесла Селед, задумавшись. – Первое число, для которого не хватает пальцев на руках».

Сидевшая за соседним столом фигура покосилась на нее, и Селед поспешно отвела глаза, и поглубже надвинула на лицо капюшон, чтобы не встретиться с соседом взглядом. Она хорошо понимала, кто это. Кроцелл, великий маг Цитадели.

Селед было давно разрешено приходить в библиотеку – «в порядке особого исключения», как сказала Историк, но было приказано вести себя особенно тихо и незаметно.

Если бы хоть кто-то в прошлом попробовал указывать ей, как вести себя и куда смотреть, она бы расхохоталась ему в лицо. Но оказавшись в Цитадели, Селед подчинялась каждому приказу без колебаний и вопросов. Даже когда ей было больно, она старалась молчать.

Женщина улыбнулась, вспоминая снежинки, и снова открыла книгу. Теперь ее обложка казалась теплой на ощупь, листы – скользкими, а буквы на них – блестящими капельками свежих чернил, будто книга была только что написана. Она осторожно прикоснулась к краешку строки пальцем и убедилась, что это иллюзия – на пальце не осталось следов чернил, и буквы не смазались.

Мастема хотел подойти к Селед незаметно, не нарушая тишину библиотеки, но встретился взглядом с рыцарем за соседним столом – и не смог сдержать недовольной гримасы.

– Доброго дня, Кроцелл.

– Мастема! – дружелюбно отозвался Кроцелл, великий маг Цитадели. – Я слышал о твоих победах, Рыцарь. Можешь зайти ко мне и рассказать подробнее.

Селед обернулась, и от резкого движения капюшон упал с ее головы.

– Благодарю за приглашение, – сдержанно ответил Мастема.

Холод в его голосе был такой, что любой собеседник поперхнулся бы следующими словами, но не этот. Он ответил Мастеме коротким насмешливым взглядом, недовольно обернулся на звук скрипнувшего стула – и вдруг его глаза расширились от изумления.

– Что это? – судя по тому, как невероятно сдержанный Кроцелл кашлянул, обычный серв или даже Рыцарь на его месте вскочил бы и вскрикнул. – Кто ты? Как тебя зовут?

Селед поспешно накинула капюшон, но было поздно.

– Меня звали Селед, – почтительно, тихо ответила она, опустив глаза в книгу.

– Это ты притащил ее сюда? Откуда?

– Селед родилась в мире Садовников, – недовольно пробормотал Мастема, подходя к ней ближе. Как будто хотел защитить.

– Вот как? Странно, странно. Сними капюшон.

Селед повиновалась.

Кроцелл резко вдохнул.

– Посмотри на меня.

Селед приподняла голову, встретилась взглядом с Кроцеллом, и с удивлением почувствовала его ненависть. Селед не то что не сделала ему ничего плохого, а даже не сказала ни единого слова до этой встречи. От острого, ледяного взгляда великого мага ей стало не по себе. Кроцелл смотрел на нее некоторое время, потом сделал знак: закрой лицо.

– Будь осторожен, Мастема, – медленно, словно взяв себя в руки, сказал он. – Не давай воли призракам прошлого. Как ты не видишь? Все кончилось, не пытайся обмануть себя. Цитадель не прощает ошибок. Совпадения случайны.

– Мне больше не нужны твои поучения, – небрежно ответил Мастема, беря Селед за руку и уводя ее из библиотеки. – Можешь взять эту книгу с собой, – меняя тон, нежно сказал он.

– Могу я спросить? – спросила Селед, когда они покинули библиотеку.

– Нет, – ответил Мастема. – Никаких разговоров о моем прошлом.

Некоторое время они провели вместе; Мастема привел ее в свой дом, где слишком давно не было никаких гостей, а половина комнат была закрыта даже для слуг. Еще два года назад он не стал бы делать этого: любой чужой голос в этих стенах словно оскорблял память о прекрасном прошлом, но сейчас он почувствовал: уже можно. За прошедшие годы Селед изменилась почти полностью – кроме внешнего облика. Ее лицо вернулось к ней точно таким же, хоть Цитадель и перестроила ее чувства, тело и разум так, как считала нужным.

Было время, когда Мастема опасался, что Селед изменится слишком сильно. Оказалось, нет. Все то, что было ему нужно, все то, что он помнил и хотел видеть – осталось. Точнее, вернулось. Сказочный подарок – ради него стоило провести годы и годы в мире Садовников.

На прощанье Селед спросила – с несвойственной ей робостью, осторожно держа его руку:

– Ты вернешься? Когда-нибудь?

– Я надеюсь, – честно ответил Мастема.

Большие квадратные окна спальни медленно заливала тьма: очевидно, на этом уровне выключили машины света.