Читать книгу Берег Живых. Книга II - Анна Никитина - Страница 4

1-й месяц Сезона Жары

В храм Золотой Анирет, разумеется, так и не успела – ни в тот день, ни на следующие – настолько захватила её круговерть дел. Часть её сознания нашёптывала, что это было несправедливо, что не нужно было позволять Мейе отвести туда Нэбмераи, когда царевна не могла присоединиться к ним на этой прогулке. Но не в характере Анирет было нарушать радость других только потому, что сама она эту радость разделить не имела возможности. Разумеется, царевна отпустила их, извинившись, что у неё так и не выдалось минутки. Где-то глубоко внутри в ней начало расти чувство вины перед Таэху. Она ведь обещала, что поможет Нэбмераи привыкнуть к жизни во дворце, а сама с трудом могла выкроить немного времени даже чтобы просто поговорить или поужинать вместе. Пожалуй, в чувствах Мейи была польза. По крайней мере, подруга царевны сумела скрасить одиночество Нэбмераи в столице так, как сама Анирет не могла.

Меж тем первый месяц Сезона Жары подходил к концу. Отец уже сообщил ей, что ладьи будут готовы к отбытию через два дня. Девушка радовалась небольшой передышке, хоть и понимала, что в грядущем путешествии с дядюшкой они будут разговаривать не за жизнь, а о делах, и дайте то Боги, чтобы не каждую минуту. Сегодня Император и Великий Управитель дали ей немного отдохнуть. Анирет понимала, что такой случай представится ей ещё не скоро и торопилась воспользоваться моментом.

Мраморные купальни дворца имели несколько бассейнов и подогреваемых помещений и разделялись на мужскую и женскую половины. Рэмеи – и благородные, и простой народ – относились к чистоте собственного тела с большим вниманием из соображений как религии, так и здоровья. В Таур-Дуат даже крестьяне совершали омовение дважды или трижды в день. В каждом селении имелись свои общественные термы5, а уж в городах – далеко не одни. Дворцовые купальни были довольно посещаемым местом среди вельможных жителей дворца. Здесь иной раз в неформальной обстановке можно было даже провести переговоры, а не только насладиться омовением и поразмыслить в тишине. Разумеется, членам императорской семьи, когда они того желали, предоставлялось полное уединение.

Сегодня Анирет хотела одиночества. Разговоров на всех этих государственных собраниях с неё за минувшие дни хватило, хотя там она в основном слушала, а не говорила. Царевна с наслаждением попарилась в термах, а потом нырнула в бассейн из персикового мрамора и долго плавала от берега к берегу, позволяя прохладной воде унести напряжение. Две молчаливые служанки ждали её с покрывалами, напитками и закусками из сладостей и тонко нарезанных фруктов. Мейа упорхнула куда-то, чтобы распорядиться о косметическом уходе для своей госпожи.

Анирет грациозно вынырнула и поднялась на бортик бассейна. Одна из служанок тотчас же обернула её мягким льняным покрывалом, впитавшим влагу с кожи. Девушка потянулась и зажмурилась от удовольствия. Её мышцы расслабились и разум успокоился. Ей нравилось ощущение прохладного мрамора под босыми ступнями и тёплое прикосновение к коже ветерка из окон. Открыв глаза, она огляделась и чуть улыбнулась, любуясь. Стены купальни были украшены изразцами6 с лотосами и росписями, изображавшими охоту камышовых котов за выпархивающими из зарослей у заводей стаями птиц. Купальню окружали изящные резные колонны в виде связок бумажного тростника7. Здесь царило умиротворение, точно в небольшом святилище.

Царевна легла на живот на устланную покрывалами кушетку. Одна из служанок принялась втирать в её кожу благовония с тонким приятным ароматом, навевавшим дразнящие мысли о дальних краях, откуда привозили ингредиенты для драгоценных умащиваний. Анирет нежилась под искусными прикосновениями женщины, массировавшей её уставшие плечи и спину. Вторая служанка втирала масла в её ступни и обновляла краску на когтях. А вот к волосам царевны допускалась только Мейа.

– Вы просто волшебницы, – промурлыкала царевна. – Благодарю вас.

– Всё для тебя, госпожа, – ответила первая.

– Поддерживать твою красоту – в удовольствие нам, – не без гордости отозвалась вторая.

Служить лично Эмхет любой рэмеи считал очень почётной обязанностью. Однажды краем уха царевна услышала, как служанки обсуждали, будто в этом есть что-то жреческое – почти как заботиться о статуях Божеств. Утверждение было, конечно, спорным, но Анирет тогда предпочла не заострять на этом внимание. Мейа тоже иной раз любила блеснуть при дворе высотой своего положения – мол, не абы кому служит, а дочери самого Императора. Но дружили девушки совершенно искренне, хотя при этом свои обязанности Мейа выполняла безукоризненно, чем тоже чрезвычайно гордилась.

Когда служанки закончили массаж, Анирет позволила себе задремать, совсем ненадолго…

Она лежала не в дворцовой купальне, а на берегу священного озера Обители Таэху. Она слышала шелест ветвей и далёкие голоса, чувствовала кожей лёгкий ветерок и пробивавшиеся сквозь листву солнечные лучи. На душе её было легко и радостно, ведь она вернулась Домой. Не осталось совсем никаких тревог и забот – всё, что тяготило её, стало не более чем сном. Заслышав приближающиеся шаги, она чуть улыбнулась, медля открывать глаза, потому что и так знала, кто шёл к ней.

– Анирет? – голос был знакомый, но не тот, который она ожидала услышать.

Царевна вздрогнула и очнулась, сбрасывая сладкое оцепенение сна. Вокруг была всё та же купальня. Девушка перевернулась на бок.

– Извини, не хотела тебя испугать, – улыбнулась Мейа, подходя. – Я принесла твои одежды и украшения. Всё как ты велела.

– Спасибо, – Анирет улыбнулась в ответ и посмотрела на стены и потолок, убеждаясь, что видение было только видением.

И почему только ей вдруг приснилась Обитель? Она даже не думала об этом. Возможно, потому, что там она и правда отдыхала душой?

– Выглядишь прекрасной и посвежевшей, – искренне сказала Мейа, раскладывая ослепительной белизны калазирис8 из тончайшего льна, алый с золотом пояс и украшения. – Всё же отдых очень важен для женщины, а иначе всю красоту можно растерять.

– Я предпочитаю не думать об отдыхе, чтобы не тосковать, – усмехнулась Анирет, садясь и потягиваясь. – Но Ренэфу придётся ещё тяжелее, когда он вернётся и сразу же должен будет приступить к обучению. Ох, хотела бы я знать, как он там… Вести доходят слишком медленно.

– Уверена, что с ним всё в порядке, – сказала Мейа, помогая царевне облачиться, а потом принялась расчёсывать её влажные после купания волосы, чтобы после собрать их в ритуальную причёску. – Не могут же Боги лишить нас и второго царевича!

– Я верю, что Ваэссир и Аусетаар хранят его и подарят ему удачу в бою.

– Твой брат, может, и зазнайка, а всё же кое-чего стоит. Это задание ему вполне по силам.

Анирет кивнула. Она очень хотела, чтобы Ренэф поскорее вернулся: не потому что скучала по нему, а просто чтобы знать, что с ним всё хорошо. Возможно, дело было ещё и в чувстве вины. Как она скажет брату однажды, что всё это время знала, кого выбрал отец? Хотя, в общем-то, не её это было право, сообщать Ренэфу такую весть, а Императора. Это станет для царевича ударом, который девушка не представляла как смягчить. Их отношения были прохладными, но, зная Ренэфа, девушка понимала: после таких известий с него станется и вовсе возненавидеть её. От этой мысли Анирет сделалось не по себе. Наверное, и мать её тоже возненавидит… или, может быть, всё же будет гордиться хоть немного?

– Что с тобой? – спросила Мейа. – Ты вся как одеревенела.

– Просто… мысли тяжёлые, – ответила царевна, расправляя поникшие плечи. – Расскажи лучше, как у вас с боевым жрецом? Он стал более благосклонен?

– О… – поскольку Мейа была занята причёской Анирет, та не видела её лица, но по голосу слышала, что подруга заговорщически улыбнулась. – Кто может противостоять энергии Золотой? Поход в храм принёс свои плоды.

– Что, прямо-таки плоды? – восхитилась Анирет. – Как много я пропустила!

– Нет, пока немного. Я позволила себе короткий поцелуй, а он задержал меня и укрепил этот случайный жест, скажем так. Прямо в рощах под сикоморами Госпожи Бирюзы, – Мейа усмехнулась. – Я бы, конечно, не ограничилась только поцелуями, но придётся подождать.

– Тебе понравилось?

– Ммм… многообещающе.

– Выходит, он не так сдержан, как кажется, – царевна тихо рассмеялась. – Ты была права.

– Теперь я не могу перестать думать о том, что ещё за тайны скрываются за фасадом этого храма, – вкрадчиво добавила Мейа и вздохнула. – Красивые чувственные губы. Да-да, не удивляйся, вблизи он даже немного красив. И такие руки… до сих пор дрожь берёт. Никогда не умела ждать!

– Однако ты всегда дожидалась нужных моментов.

– Да, внешне я терпелива. А так – нет.

– Ну, может быть, в ходе путешествия…

– Надеюсь на то. В одну из ночей, когда ладьи причалят к берегу, мы прогуляемся в заросли и…

– Главное, чтоб вас крокодилы не съели, – подначила её Анирет. – Они, видишь ли, тоже любят отдыхать в зарослях у заводей Апет.

Подруги рассмеялись. Потом Мейа рассказывала о прогулках по столице и кратком свидании в роще храма Хэру-Хаэйат, а Анирет размышляла о том, как обернётся эта история для них всех в дальнейшем. За разговорами подошло время идти в святилище.

По всей Империи было заведено, что простой народ в храмы допускался ограниченно. Для общих молитв были отведены специальные молельные дворы, для медитаций – колонные залы. Только жрецы имели право входа во внутренние святилища, и лишь избранные среди жрецов – в самое сердце храма, туда, где в священных одухотворённых изображениях-статуях было сокрыто дыхание Богов. Эльфы презрительно называли рэмеи идолопоклонниками, заявляя, что те слишком много времени проводят в молитвах своим многочисленным статуям. Впрочем, и сами обитатели Данваэннона тоже не гнушались изображать своих Божеств, поскольку ценили красоту во всём, но обычно изображения эти служили не для молитв, а просто для услаждения взора.

Вот только рэмеи молились не статуям, а энергиям, в эти статуи заключённым. Да и не каждый камень мог стать вместилищем дыхания Богов. Прежде над изображениями следовало провести целую череду ритуалов, будь то маленькая домашняя алтарная статуэтка или огромное изображение в наосе9 столичного храма. Когда изображение освящалось, часть силы Божества входила в него, и присутствие становилось ощутимо. Ни одному изваянию, ни одному жрецу не под силу было вместить в себя Силу столь великую и явление столь многообразное. Таковым было связующее звено, отражение части энергий на земном плане бытия.

Ваэссир был единственным Божеством, чьи статуи располагались не только в святилищах, но по всей Империи. Сидящие колоссы охраняли врата каждого храма, вибрируя мощью защищающей энергии. На некоторых из них были нанесены имена вполне конкретных Владык, пожелавших запечатлеть себя в веках таким образом, но и они были изображены во вполне определённый миг – в тот, когда они воплощали Силу своего предка на земле. Глазами потомков первый Эмхет взирал на возлюбленную землю, ради которой когда-то отказался от своего совершенного существования. Единственный из Богов, Он был прикован к земле, растворён в ней, и биение её сердца было Его жизнью. Если однажды сгинула бы земля и Его дети, в чьих жилах пела Его золотая кровь, сам Ваэссир канул бы в небытие, несмотря на всю Свою мощь. Но пока Таур-Дуат процветала, и царил на ней Божественный Закон, жива была и Сила первого Эмхет.

Как и все Эмхет, Анирет была жрицей, просто не из тех, кто всегда жил при храме. Все члены императорской семьи проходили обучение ритуальной работе в той или иной степени – такова была одна из их основных Задач. Это касалось и Эмхет из побочных ветвей – тех, в ком проявлялась кровь божественного предка. Разумеется, Ваэссиру служили не только Эмхет. Его культ был одним из самых процветающих. Ему были посвящены многие храмы по всей Таур-Дуат, и поддерживали эти храмы десятки жрецов. Верховным Жрецом Ваэссира был Император, и поворотные ритуалы, от которых зависело гармоничное течение энергий по всей рэмейской земле, исполнял именно он, проводник Силы предка. В остальном же работой при храмах руководили те, кто носил, в отличие от прочих культов, титул не Верховных, но Первых жрецов. Они и возглавляли местные общины и обладали всеми необходимыми полномочиями.

Иногда дядюшка Хатепер подшучивал, что когда государственные дела окончательно заставят его рога закрутиться в обратную сторону, он уйдёт на покой в один из храмов, и даже сам Ваэссир его оттуда не выкурит. Правда, Анирет была уверена, что это невозможно. Отец во многом полагался на своего брата, и сама она, став Императрицей, тоже будет полагаться на дядю, если он переживёт отца. Иного просто и быть не могло.

Обо всём этом размышляла Анирет, пока жрецы вели её в святилище – иными путями, чем в храм проходили простые посетители. Царевна была облачена в плиссированный калазирис из тончайшего льна и палантин, наброшенный на плечи. Одежды её были белыми, поскольку она пришла вершить ритуал. Её волосы были тщательно заплетены во множество косичек, украшенных на концах резными золотыми бусинами, а лоб венчала изящная диадема с коброй-защитницей – знак высокого положения девушки. Несколько перстней-печатей с магическими формулами, тяжёлые широкие браслеты на запястьях и выше локтя и ожерелье-оплечье из нескольких рядов каменных бусин в форме священных знаков служили ей украшениями. Там, где она проходила, за ней оставался шлейф тонкого аромата драгоценных благовоний.

Войти в святилище Ваэссира было фактически равнозначно приходу на приём к Владыке, и даже более того. Анирет надела лучшее, что у неё было, как раз по такому случаю, и ни одно из её украшений не было просто украшением – то были амулеты, напоённые Силой.

Когда Анирет переступила порог входа в святилище, жрецы покинули её и закрыли за ней резные двери. Девушка осталась одна в таинственном полумраке, подсвеченном золотистыми огнями светильников. Впереди, на возвышении, в каменном наосе, портал которого напоминал уменьшенную копию дворцовых врат, восседал на своём каменном троне Ваэссир Эмхет. Пламя играло в его золотых глазах, мистически мерцавших. Тени обрисовывали его прекрасные величественные черты – орлиный нос и резко очерченные полные губы, высокие скулы и благородный лоб. Его сильные руки, украшенные широкими золочёными браслетами, сжимали знаки власти – Жезл и Плеть, скрещенные на груди. На плечах лежало массивное ожерелье. Рисунок могучих мышц был настолько естественным, что казалось даже странным, почему же грудь не вздымалась от дыхания. Его бёдра были обёрнуты драпированной схенти10, и по широкому поясу шли высеченные в камне священные знаки формул воззваний. Голову венчал знаменитый Двойной Венец Таур-Дуат, алый с белым, а на лбу застыл в броске змеедемон-защитник.

Анирет сделала несколько шагов и замерла перед наосом, не решаясь смотреть в лицо своего предка. А когда она подняла голову и всё же поймала взгляд золотых глаз, ей показалось, что Ваэссир чуть улыбнулся. Здесь, в храме, присутствие Его было живым и ощутимым – присутствие, которое царевна так хорошо знала. Таким бывал её отец в мгновения, когда Сила предка открывалась в нём. И часть этой Силы пела в её жилах.

Девушка глубоко поклонилась и прочла ритуальное приветствие. Взяв с жертвенного столика систр11, она привычным движением взмахнула им, очищая пространство шелестящим звоном. Впрочем, пространство и без того было очищено – никто не смел ступить в эту обитель без воли на то её хозяина. На алтаре девушка разложила хлеб и фрукты, откупорила кувшин с прекрасным вином из дворцовых кладовых и наполнила большой кубок. Её губы шептали знакомые с детства молитвы и благословения, а сердце наполнялось радостью искреннего дарения и умиротворением.

Затем Анирет воскурила благовония в двух больших чашах, стоявших у наоса. Дым, танцуя, устремлялся вверх, к небольшим окошкам под потолком, и окутывал живую статую призрачным подвижным покровом. В игре ли воображения или в плывущем воздухе, но ей показалось, что теперь Ваэссир дышал. Ощущение Его присутствия усилилось, и это добавило Анирет уверенности. Звучно, твёрдо она читала воззвание, отгоняя непрошеные мысли о формуле призыва, переданной ей отцом. Она видела, как священный сокол за спиной божественного Владыки распростёр крылья шире, тоже как будто вздыхая.

Анирет была в своём праве. Золотые глаза Ваэссира мягко мерцали, тёплые и зовущие. Девушка приблизилась к Нему и села у Его ног почти у самого трона – так, как, бывало, садилась у ног отца в саду. Тихо она рассказала Ему о своих сомнениях и просила о наставлении на пути. Отчётливо царевна вспомнила вдруг руку отца, ласково погладившую её по волосам. Здесь её любили и принимали. Как же она могла забыть об этом удивительном чувстве? Анирет закрыла глаза, чувствуя, как замерли меж ресниц слёзы благодарности. Сила предка была велика, как Апет во время разлива, непостижима, как звёздный небесный покров, но эта Сила обнимала её с такой заботой и теплом, что всё казалось возможным.

– Как же я сумею познать и постичь всё, что должна? – выдохнула девушка, не открывая глаз. – Как смогу объять собой всю нашу землю и уберечь её?

Словно звякнули друг о друга священные Знаки Власти, отложенные в сторону. Тёплая ладонь легла на её плечо, а потом чуткие пальцы коснулись её лба. Она увидела себя и не себя, и заросшие заброшенные сады, и тело скал, из которых выступали прекрасные галереи, а на стенах их были запечатлены сказания о былом. Вдоль колонн стояли статуи, чьи руки были ритуально скрещены, и двойные короны венчали их головы. И лица их были её и не её, и вместе с тем – ликом Ваэссира.

Анирет знала место, которое указал предок. Видение померкло, но знание осталось. В порыве она крепко обняла ноги Владыки, уткнувшись лицом в его колени. Он и правда дышал, и тепло Его было живым, как и приятная умиротворяющая тяжесть Его ладони. Но когда Анирет, спустя некоторое время, поднялась и отступила, перед ней снова была лишь одухотворённая статуя, сжимавшая Знаки Власти. И только улыбка, затаившаяся в уголках губ, и танцующий в инкрустированных алебастром и золотистым хрусталём глазах огонёк напоминали о том, что всё было по-настоящему.

Царевна распростёрлась ниц в жесте, полном не унижения, но достоинства и обожания. Не было слов, подходящих для всего того, что переполняло её, но Он и без того знал, что было на сердце у одной из Его дочерей. Точно порыв ветра пронёсся по святилищу, и часть светильников погасла, погружая наос во мрак. Аудиенция была окончена.

Ладья Великого Управителя полностью соответствовала его высокому положению. Огромная, она позволяла вместить в себя и воинов, и свиту. Искусные росписи с защитными символами украшали её борта. Паруса были по краям окрашены в синий и золотой – цвета императорской семьи. Полностью сине-золотые паруса были только у ладьи самого Владыки. Око Ваэссира, окружённое кобрами, было тщательно выписано в центрах полотнищ для отражения всякого зла. На палубе был возведён большой полотняный шатёр для высоких гостей, чтобы путешествие их было приятным, несмотря на дневной зной.

Ладья Хатепера носила имя «Серебряная» – по всей видимости, в честь серебряной ладьи Аусетаар, восходившей ночью. Кто-то, правда, шептался, что это имя имело отношение к прозвищу эльфийской королевы Ллаэрвин Тиири Серебряной Песни, но вслух о том говорить не решались. Великий Управитель был слишком уважаемым рэмеи, чтобы его осуждать. Да и, в конце концов, если бы он хотел – мог назвать ладью хоть «Серебряной Песнью», никто бы и слова не сказал.

Ладья поменьше сопровождала первую – более лёгкая и манёвренная, под ало-белыми парусами. Её борта были украшены изображениями кобр – таких же, как на доспехах имперских воинов. Царевна и Великий Управитель путешествовали под надёжной защитой. «Гнев Ваэссира» был одним из самых быстрых рэмейских военных кораблей, а отряды, поднявшиеся на его борт, отбирал лично сам Владыка.

Дворцовая челядь и праздные горожане высыпали на пристань, чтобы посмотреть, как отходили ладьи. Сам Император и царица, к величайшей радости собравшихся, вышли проводить Хатепера и Анирет и благословить их путешествие. Владыка выглядел удовлетворённым, и его спокойная радость наполняла подданных уверенностью.

Солнце ярко сияло над Великой Рекой, отражаясь ослепительными бликами в индиговой глади. Волны мягко ударялись о борта ладей, и паруса трепетали на лёгком ветру.

В последний раз Анирет посмотрела на белокаменную столицу, Город ста врат и ста дорог, утопающий в зелени. Она вскинула руку, прощаясь с подданными. Десятки ликующих голосов провожали её, желая лёгкого и благополучного пути. Подчиняясь командам кормчего, могучие гребцы заработали вёслами, и «Серебряная» заскользила по водам Великой Реки на юг, к верхним сепатам12.

Позади осталась Апет-Сут, последние сады и пригородные имения. По обоим берегам потянулись пальмовые рощи, сменявшиеся плодородными полями. Сейчас подходило время собирать урожай. Таур-Дуат щедро вознаграждала свой народ за труды. Последний разлив был обильным и принёс богатые плоды. Рэмеи и люди славили Секенэфа, заботливого хранителя, в руках которого процветала земля.

Замечая ладью с сине-золотыми парусами, крестьяне отрывались от дел и провожали её приветственными возгласами, рыбаки на тростниковых лодках махали вслед. Анирет радостно улыбалась. Богатства родной земли, процветание народа – ради этого жил её род. Пока течение энергий было гармоничным, Великая Река была полна рыбы, рощи – богаты дичью, а житницы ломились от обилия хлебного золота. Защитить, сохранить, приумножить, позаботиться о том, чтобы мужчины и женщины чувствовали себя в безопасности и радовались своим трудам, чтобы дети могли беспечно играть в заводях, чтобы мастера возводили новые прекрасные храмы, чтобы Боги улыбались, любуясь своим творением, сокровищем в оправе песков Каэмит. Из рук Секенэфа ей предстояло принять процветающее государство. Перед ней не стояло задач тех, что стояли когда-то перед отцом – восстановить страну после войны, отладить все прежние процессы, исцелить раны и заново вдохнуть в Империю жизнь. Но Анирет не питала иллюзий. В неумелых руках без должной заботы так легко было погубить всё, что сделано. Империя была цельным живым организмом, но функционировал этот организм не сам по себе, а благодаря многим, соединённым между собой в единую разветвлённую систему – под мудрым управлением чиновников, жрецов и, прежде всего, Императора, опиравшегося на них. Живое бьющееся сердце земли должно было быть сильным и знающим. От здоровья его зависело здоровье и страны, и всех, кто жил здесь. Сейчас, когда мрачные тени сгущались на горизонте, а равновесие хоть и не пошатнулось пока, но дрогнуло, совершить неверный шаг было слишком легко. Анирет действительно не знала, что делать, но ей и не нужно было, потому что были отец и мать, был дядя и были все верные им мудрые мужчины и женщины, служившие общему благу. Тяжесть принятия решений не лежала на ней – пока не лежала. Она должна была лишь со всем возможным усердием перенять их опыт. А пока можно было радоваться богатствам Империи, плодам трудов правителей, которые она сейчас видела перед собой.

Детали путешествия уже были оговорены. Анирет спокойно наблюдала, как ладьи изменили курс и стали причаливать к небольшой пристани. По берегу у воды раскинулись буйные рощи, но за ними виднелись красноватые скалы некрополей и далёкие силуэты храмов. К одному из из тех храмов и лежал её путь.

Заслышав и почуяв приближение ладей, утки и ибисы с возмущёнными криками взмыли в воздух из тростниковых зарослей, а гревшиеся в заводи крокодилы поспешили уйти глубже под воду. Под крики кормчего матросы и гребцы искусно выровняли ладью, и работники пристани помогли ей мягко причалить. Высоких гостей уже встречали несколько жрецов и сам почтенный Кеваб из вельможного рода Руйи, управитель сепата Сутджа, к которому относилась столица. В обязанности Кеваба, в частности, входила и забота об императорских некрополях, раскинувшихся на много миль в окрестностях Апет-Сут. Радушно, в самых цветистых выражениях, он приветствовал прибывших, предлагая брату и дочери Императора разделить с ним трапезу в его имении, в тени плодовых деревьев, но Анирет и Хатепер не спешили принимать любезное предложение. Прежде девушка должна была исполнить то, что наказал ей предок. Дядюшка переговорил с управителем сепата сам, чинно заверив, что они с радостью присоединятся к трапезе вечером и продолжат путь уже завтра. Все церемонии были соблюдены. А потом Хатепер наклонился к чиновнику и тихо объяснил, зачем им нужен был проводник. Глаза Кеваба слегка округлились, и он перевёл взгляд на Анирет. Царевна вежливо улыбнулась, сохранив на лице бесстрастность.

– Нечасто наши гости посещают те места, да и дорога, хоть и мощёная, изрядно заросла, – пробормотал чиновник, а потом хлопнул в ладоши, подзывая к себе какого-то худощавого юношу-жреца, украдкой разглядывавшего Анирет. – Проведи высочайших гостей кратчайшей дорогой, и смотри, чтоб даже тень неприятностей не коснулась их, Тахири.

Юноша глубоко поклонился.

– Я верно понимаю, что высочайшие желают пройти к храму? – тихо уточнил он.

– К тому храму, да, – нетерпеливо кивнул Кеваб.

– Честь и радость для меня, – молодой жрец улыбнулся, снова поклонившись.

– Тахири вроде как сказитель, – пояснил управитель сепата, обращаясь уже к Хатеперу и Анирет. – Страсть его к истории Владык, воплощающих его Бога, велика, так велика, что он и запретов никаких не боится. Лучшего проводника вам не найти. Даже я сам знаю тропу не так хорошо.

На том они распрощались до вечера. Анирет и Хатепер пошли за Тахири в сопровождении нескольких воинов, в числе которых был и Нэбмераи, официально носивший титул первого стража царевны. Храм лежал ближе, чем некрополи, но и до него было никак не меньше пары часов пути. Управитель сепата поспешил выделить лошадей и повозки, на которых можно было преодолеть часть дороги до храмовых рощ, но дальше лучше было идти пешком.

Когда-то, четыре поколения Владык назад, здесь были ухоженные рощи и сады. Но уже давно эти деревья и кустарники не знали заботы садовников, хотя лишить их воды никто не посмел. Ирригационная система осталась и поддерживалась, но никто не входил в рощи, чтобы подрезать ветви или собирать плоды. Со временем здешние места обросли сомнительной славой, как и всё, что было заброшено. Жители сепата Сутджа считали, что в забытых храмовых рощах обитали недобрые обиженные духи, вызванные проклятием. Долгое время входить сюда было запрещено, а потом большинству уже и не хотелось.

Забвение. Таков был приказ Владыки Тхатимеса Эмхет, известного как Тхатимес Завоеватель – Императора, при котором пределы Таур-Дуат расширились больше, чем когда-либо. Он был известен многими свершениями и прежде всего – усовершенствованием армии, величайшим со времён упадка, один из которых пережила Империя где-то за три поколения до него. И, пожалуй, не менее значимым его поступком было то, что он попытался стереть из истории следы правления Владыки, предшествовавшего ему… точнее, Владычицы. Но разве возможно погрузить в забвение целую эпоху правления, в которую земля процветала? История говорила сама за себя. Тхатимес присвоил часть свершений Владычицы и запретил упоминать её имя. В народе его уже и не употребляли, но роды Эмхет и Таэху помнили, как помнили и жрецы Ваэссира. Владычица не совершала преступлений против Божественного Закона, и потому не могла быть наказана забвением, но что Император сумел сделать законно, то он исполнил. Народ Таур-Дуат более не решался славить имя Владычицы в открытую. На части статуй и обелисков её имя и титулы и вовсе были заменены на имя Тхатимеса. Так поступал не он один. По сути, каждый Владыка являлся воплощением Силы Ваэссира, и, стало быть, деяния одного могли быть приписаны и другому. Власть цариц в Таур-Дуат была велика. Часто они становились регентами при своих родственниках, а иногда в политике решали больше, чем действующий Император. Но случаев, когда женщина принимала в себя Силу Ваэссира и воцарялась на троне, за всю историю рэмейского государства было лишь несколько. И ни одна из них не правила так долго, как Владычица Хатши Эмхет Справедливая. Император Тхатимес и его сторонники распространили слухи, что женщина на троне Таур-Дуат неизбежно принесёт в страну несчастье, поскольку попытка вместить Силу Ваэссира в неподходящий сосуд повлечёт за собой дисбаланс сил. Разумеется, такие теории существовали и задолго до него, но при Тхатимесе пыль веков с них стряхнули и придали им официальный статус. Кто-то из наиболее ретивых его сторонников даже предпринял попытку вскрыть гробницу Владычицы и осквернить, но их жестоко покарал уже сам Император. Каковы бы ни были его отношения с предшественницей, а Закон он чтил и защищал.

Анирет была Эмхет, и потому о предках своих знала. Отец специально подобрал для неё немало свитков эпохи правления Императрицы, ибо если с кого-то ей и следовало брать пример, так это с Хатши. Не просто так Секенэф ещё в одну из самых первых бесед упомянул её имя, а во время ритуала Ваэссир указал Анирет на её храм.

Небольшой отряд пробирался через заросшую рощу по разбитым плитам дороги, сквозь которые пробивались корни и трава. Тахири вёл их наиболее удобными тропами, но кое-где воинам приходилось прорубать путь через переплетавшиеся ветви, чтобы царевна и Великий Управитель прошли беспрепятственно.

Ветер шептался в рощах, стеная о похороненных здесь тайнах и незаслуженно нанесённых обидах. Иногда краем глаза можно было заметить мелькавшие среди стволов тени. Но, разумеется, когда Анирет оборачивалась, чтобы рассмотреть их внимательнее, её взгляд выхватывал только деревья. Игра лучей и игра воображения, если не знать о Местах Силы больше. А всякий храм был построен на Месте Силы, и этот не был исключением.

Анирет не чувствовала опасности для себя, но ощущала, как земля погрузилась в неизбывную печаль. Неудивительно, что сюда мало кто любил приходить. Девушку защищала родная кровь – она была прямой наследницей Хатши и Тхатимеса, – но другие ведь не были Эмхет. Оставалось только восхищаться смелостью Тахири, который приходить к храму, похоже, очень любил и бережно хранил сказания о Владычице.

Украдкой Анирет смотрела на дядю. Хатепер был спокоен и собран и шёл с достоинством, не показывая ни усталости, ни озабоченности. Узнав, где царевна хотела сделать первую остановку, он всячески поддержал её и вызвался сопроводить. Поймав взгляд племянницы, Хатепер ободряюще улыбнулся ей.

Тахири меж тем вывел их на широкую тропу под сенью ветвей, вдоль которой среди зарослей выступали обломки статуй из розового гранита.

– Аллея сфинксов, – выдохнула царевна чуть слышно, подходя к одному из изваяний.

Сфинксы считались посланниками Амна и были одним из Его зримых обликов. Изображались они, как правило, с лицом Ваэссира как прямого проводника Божественного Закона на земле или с лицами Владык, правивших во время возведения того или иного храма. Анирет опустилась на колени и ладонью расчистила от травы и земли разбитое лицо статуи, голова которой была как будто отсечена и лежала в паре шагов от постамента. Сквозь века на неё смотрело благородное лицо, женственное и утончённое. Не оставалось сомнений, чей облик имели эти сфинксы, хоть знаки с именем и были сбиты с постаментов. Изуродовать изображение означало лишить силы того, кому изображение принадлежало.

– Мы почти пришли, – возвестил молодой жрец и почтительно осведомился: – Высочайшие гости позволят мне произносить имена открыто?

– Разумеется. Мы не забыли нашу историю, – ответил Хатепер.

– Мы пришли сюда, чтобы почтить память, – добавила Анирет, поднимаясь, и кивнула на подношения, которые несли воины.

Лицо Тахири просветлело, а взгляд сделался мечтательным, пронзающим невидимые дальние пределы, как бывает у музыкантов и сказителей, когда они погружаются в пространство своих историй.

– Тогда позвольте, я поведаю вам…

Он сделал несколько шагов по разбитым плитам дороги, раздвинул ветви… Ослепительный солнечный свет брызнул в тень рощи, отражаясь от белых камней тропы, заставляя искриться вкрапления слюды в обломках гранита.

– Сторонники Владыки Тхатимеса разрушили аллею на подступах к храму, – торжественно и скорбно произнёс Тахири. – Они разбили статуи на первой террасе, а бо́льшую часть их сбросили в Великую Реку. Но завоевать сам храм они так и не смогли. Священная обитель Справедливой по-прежнему возвышается над временем, защищённая Богами… и великой любовью.

У Анирет захватило дух от величия открывшегося перед ней зрелища. Её воображение дорисовало аллею сфинксов и ухоженный сад вместо одичавших рощ, подступавший к широкому каменному пандусу. Внутренним взором она видела торжественную священную процессию, шествовавшую от давным-давно разрушенных врат через священную рощу, через аллею сфинксов и вверх по наклонной каменной тропе.

Храм, вырубленный в теле известняковых скал, состоял из трёх огромных террас, располагавшихся одна над другой. На каждой террасе по обе стороны от пандуса находились открытые дворы, упиравшиеся в крытые помещения с портиками. За колоннами прятались святилища, уходившие в толщу скал. Пандусы соединяли все три уровня храма. Вдоль колонн выстроились величественные погребальные изображения Ваэссира в высоких венцах, с Жезлами и Плетьми в их скрещённых руках. Почти все изображения на первом уровне были сбиты, как и сказал Тахири, но вторая и третья терраса остались нетронутыми. Амбары и жилища жрецов вокруг храма давно пришли в запустение. И сейчас не длинная процессия, а лишь маленькая группа гостей совершала восхождение по забытому пути.

– Сами Боги отразили её образ на лике скал над храмом, – сказал Тахири и вскинул руку, указывая на верхние террасы и на скалы над ними. – Посмотрите! Отсюда видно очень хорошо.

Анирет прищурилась, проследив, куда он указывал. Рельеф скал был неоднородным и при долгом рассмотрении складывался в причудливые очертания. Возможно, это было лишь игрой воображения или танцем лучей на камнях… но она вдруг действительно сумела различить силуэт коленопреклоненной женщины в длинном калазирисе и клафте13, простиравшей руки вперёд, точно совершая подношение невидимым Богам.

– Сенастар, носивший титул Великого Управителя во время правления Хатши Эмхет Справедливой, не на жизнь, а на смерть защищал храм и сокрытую в его недрах гробницу. Немало его воинов и верных жрецов полегло тогда, прежде чем Владыка отдал приказ отступить и не трогать последнюю обитель Императрицы, – услышала царевна печальный голос Тахири. – Но это были последние жрецы Ваэссира, совершавшие здесь ритуалы… и сам Сенастар, лишённый уже и богатств своих, и титулов, вскоре встретил в храме свои последние дни, когда задача его была исполнена. Здесь же, подле своей Владычицы, он был упокоен, но прежде наложил на это место проклятие, изгоняющее тех, кто приходит сюда с недостойными помыслами.

Подчинившись порыву, Анирет шагнула вперёд.

– Волей моей сегодня мы пройдём священной процессией и принесём подношения так, как подобает, – сказала она и развернулась к своим воинам. – Великий Управитель Хатепер и царевна Анирет, жрецы Ваэссира, поведут вас сегодня. Пусть в этот день вновь зазвучат слова ритуальных гимнов.

Она натолкнулась на взгляд Нэбмераи, вдруг потеплевший и наполнившийся пониманием.

– Нэбмераи Таэху, посвящённый воин Владычицы Таинств, присовокупляет свою силу к вашей, – сказал он, склоняя голову, и поставил перед собой кувшин с вином, который нёс на плече.

С благодарностью она улыбнулась ему.

– Да будет так, – подтвердил Хатепер. – Веди нас, царевна.

Анирет сама выстроила своих воинов в небольшую процессию, которую возглавили Хатепер и Нэбмераи. И пусть сегодня по тропе предстояло подняться лишь маленькой группе, всё должно было пройти так, как следовало.

Царевна встала перед Хатепером и Нэбмераи, лицом к храму, и вскинула руки в жесте приветствия, а потом поклонилась, коснувшись ладонями колен. Остальные повторили её жест и после подхватили подношения – корзину с хлебом и фруктами, кувшин с вином и немного благовоний. Анирет глубоко вздохнула и запела, взывая к Богам, моля их обратить свой взор на храм, который не должен был быть забыт. И когда она сделала первые несколько шагов по камням уходящей вверх тропы, девушка почувствовала, что плиты как будто ответили приглушённой вибрацией.

Голос царевны зазвучал сильнее, к нему присоединились глубокие низкие голоса Хатепера и Нэбмераи и неуверенный поначалу хор воинов, повторявших последние строки гимнов. Эхо подхватывало песнь, отражая её от стен храма, давно не слышавшего ни гимнов Богам, ни прославления таланта зодчего, этот храм сотворившего, ни восхищения Владычицей, которую воспевало сие творение. Песнь захватывала ярус за ярусом, ступень за ступенью, пробуждая священное присутствие в древних стенах, пока каждый камень здесь не вспомнил, зачем и во имя чего был уложен, и каждая колонна и плита не завибрировали скрытой силой. Маленькая процессия остановилась лишь у сокрытых дверей в сердце верхнего святилища, чтобы зажечь огонь, воскурить благовония и оставить там подношения. К тому времени свет памяти уже прокатился по каждому помещению, и, казалось, даже краски на рельефах и статуях засияли ярче.

Украдкой Анирет посмотрела на Тахири, который гармонично влился в процессию и пел гимны Ваэссиру, вплетая в них прославление Владычице. Его звонкий голос звучал твёрдо, глаза сияли, а по лицу катились слёзы.

Когда их небольшой ритуал завершился, царевна вышла на верхнюю террасу и вдохнула полной грудью, чувствуя, как пробудилась спавшая здесь несколько веков энергия. Она уже знала, что эту ночь хотела провести здесь, в храме, пусть даже жилища жрецов и были уже давно заброшены и плохо подходили для обитания. Девушка шла по колонной галерее, разглядывая рельефы, на которых Владычица, изображённая как Император-мужчина, совершала подношения Богам. На других рельефах оживали картины её жизни и её свершений. Она несла в Таур-Дуат процветание. Она примиряла народы. Она была единственной, кто сумел совершить экспедицию в далёкие джунгли за сепатом Нэбу и примирить рэмеи с тамошними обитателями, а затем вернуться с щедрыми, невиданными до той поры дарами. Священная роща перед храмом была символом этой гармонии и дружбы – многие растения были привезены из тех дальних земель и посажены рядом с растениями Таур-Дуат.

Анирет остановилась перед одной из статуй у колонн, похожей на прочие. Как и показал ей Ваэссир в видении, эти статуи имели и его лик, и лик Владычицы Хатши, запечатлённый мастерами в камне. И чем дольше смотрела царевна в лицо статуи, таинственно ей улыбающееся, тем больше ей начинало казаться, что она смотрела в глаза своего отражения. Потом статуя завибрировала и пошатнулась. Анирет охнула и отскочила, но то было лишь видением. Подчинившись порыву, девушка подошла к статуе и обняла её, прижавшись лбом к горячему камню. Её разум раскрылся многочисленным ярким видениям, как случалось иногда в ходе ритуалов. Образы сменяли друг друга слишком быстро, чтобы она успела поймать ответ, и всё же кое-что царевна уловила. Медленно, как во сне, она побрела вниз по тропе, а потом в одно из глубинных святилищ, к сокрытым в самом сердце храма гробницам. Она уже знала, что на нижних уровнях были похоронены верные жрецы и воины, но её призывали хозяйка и зодчий.

У небольших запечатанных дверей Анирет остановилась и положила ладони на створы. Это было единственное место, где Сенастар позволил себе запечатлеть их с Владычицей вместе. Здесь Хатши была изображена такой, какой он видел её, – прекрасной сияющей женщиной, Богиней, которой он поклонялся. Весь этот храм, спроектированный его творческим гением, воздвигнутый его фантазией и руками лучших мастеров, был памятником его любви к Владычице. Памятником… воплощённой памятью. Анирет чуть улыбнулась, чувствуя, как подступают непрошеные слёзы. Её переполняли чувства, для которых не было слов. Она коснулась соединённых ладоней Владычицы и Великого Управителя, которого Императрица никогда так и не смогла назвать своим супругом. Здесь, в своей последней обители, они были вместе. Царевна верила, что Ануи, справедливый Судия, даровал им единение и у Вод Перерождения, ведь разве могло быть иначе? Разве могла кануть в памяти веков такая любовь?

Услышав шаги за спиной, Анирет не обернулась. Ей было всё равно, кто пришёл сюда вместе с ней. В тишине этот кто-то тоже прошёл к дверям и положил ладонь на створы чуть в стороне от её руки.

– Сенастар был рождён человеком, – тихо проговорил Нэбмераи, – и он был одним из самых талантливых зодчих нашей земли. Его род был ни беден, ни возвышен. Кто мог представить тогда, что он станет опорой Императрицы? Вопреки всему он возвысился, и его уважали как политика. Злые языки говорили, что лишь через ложе Владычицы он добился своего высокого положения, но большинство судили по его деяниям и видели: это было не так.

– Он так и не смог стать ей супругом…

– Не смог. Им бы этого не простили – они оба это понимали. Императрице и так пришлось доказывать, что она была в своём праве. Супруг-человек обрёк бы на гибель их обоих… И всё же именно Сенастар стал её советником, единственным Великим Управителем – человеком.

– При единственной Императрице, правившей столько лет, – Анирет слабо улыбнулась. – Она ведь в итоге провела его через ритуал крови… сделала рэмеи.

– Но никто не забыл его происхождения. И всё же таланты его зачаровывали умы, затмевали все противоречия. Народ чтил его, а этот храм по праву стал одной из самых драгоценных жемчужин зодчества Таур-Дуат.

– Забытая жемчужина в оправе из зарослей и камней… Они не заслужили забвения, Нэбмераи.

– Мы не забыли их, – веско возразил Таэху. – И вы не забыли.

Они встретились взглядами.

– Тебе странно находиться здесь? – прямо спросила Анирет. – Я должна повторить путь Владычицы Хатши. Но ты – не Сенастар, и соединяют нас совсем иные… условия.

– Я помню, – мягко ответил Нэбмераи и чуть подался вперёд, оказавшись вдруг очень близко. – Но именно я буду подниматься с тобой на императорскую ладью во время Ритуала Разлива. Я буду проводником Богов для тебя, когда придёт время призвать душу в новое тело – тело наследника. И я буду напоминать тебе о том, какой ты хочешь быть…

Анирет почувствовала, как кровь прилила к лицу. Она видела каждую его чёрточку и даже своё отражение в глубине его глаз, тёмно-синих, как воды Великой Реки. Его резко очерченные губы тронула улыбка. Она ощутила его ладонь на своей, поверх соединённых рук Хатши и Сенастара на рельефе.

– Чтобы стать всем этим для Владычицы, я должен любить её, – шёпот Нэбмераи был не громче его дыхания, обжигавшего её кожу, и вместе с тем отдавался рокотом крови в её висках. – Да, мне странно находиться здесь… но не более странно, чем тебе самой.

Спустя несколько томительных мгновений он отнял ладонь и ушёл, а девушка осталась одна у дверей в гробницу. Она села, прислонившись спиной к створкам, обняла себя за колени и откинула голову, закрывая глаза. Сердце гулко стучало о рёбра. Ему было тесно и так больно от непонятной невыразимой тоски. Анирет судорожно вздохнула, наполненная чувствами, которые не могла вместить в себя и не знала, как выплеснуть.

Так её и нашёл дядюшка Хатепер. Ни о чём не спрашивая, он просто сел рядом с ней и обнял. Анирет уткнулась в его плечо, и он гладил её по волосам своей горячей родной ладонью, понимая всё лучше, чем она сама.

– Я должна буду стать, как она… могучей, непогрешимой, прекрасной… А потом меня тоже обрекут на забвение, да? – прошептала царевна.

– Нет, моя звёздочка. Что когда-либо было любимо, не может умереть в памяти.

– Но у меня…

«… у меня рядом не будет Сенастара… и никто не запечатлеет в вечности камня ни свершения мои, ни любовь…»

Анирет не сумела произнести это вслух, но Хатепер понимал и так. Нежно он поцеловал девушку между рогами. В тишине и полумраке святилища он в полголоса напевал ей любимый, знакомый с детства мотив. Она уже плохо помнила слова – только образы, прокрадывавшиеся потом в её сны.