Читать книгу Грустное танго Арлекина - Анна Ольховская - Страница 8

Ни два галлона успокоительного чая, влитых в Яну соседкой, ни ванна с эверестом душистой пены, ни уничтоженная сладкая заначка из морозилки (остаток вкуснейшего торта-мороженого со дня рождения), ни даже просмотр любимого КВН по телевизору – не помогло ни-че-го.

Не удалось до конца смыть, заесть, забыть пережитое. И если собственно жуткую картину в кабинке колеса обозрения Яне еще удавалось как-то завесить маскирующими шторками позитива, то домашняя тапочка, сиротливо лежащая на асфальте, снова и снова маячила перед глазами.

А в ушах звенел страшный крик, нет – вой, нечеловеческий, волчий вой отца девушки.

Всесильного и влиятельного Виталия Жаркевича, одного из столпов, так сказать, общества. Не в общегосударственном масштабе, конечно, но в городе владелец крупнейшей сети автозаправок был очень хорошо известен.

Яне – как меценат. Жаркевич курировал музыкальную школу, в которой когда-то училась его дочь и где подрабатывала Яна. Спонсировал ежегодный детский песенный фестиваль, отправлял победителей за свой счет в парижский Диснейленд.

Само собой, Виталий Жаркевич вовсе не был совсем уж белым, пушистым и образцово-показательным. Бизнес в принципе – во всяком случае, в России – не бывает без подводных камней, которые порой приходится преодолевать на пиратском корабле. А уж бизнес, построенный на углеводородах, и подавно.

Так что хватало в биографии Жаркевича и темных пятен, и врагов тоже хватало. Не зря ведь его служба безопасности считалась одной из лучших в городе.

Вот только не справилась «вся королевская конница, вся королевская рать»…

Не смогли уберечь единственную дочь босса, Лену.

Умницу и красавицу, веселую и смешливую, добрую и отзывчивую, имевшую много друзей, настоящих, искренне любивших девушку.

А еще Лена Жаркевич терпеть не могла светские «рауты» местного бомонда. И сколько папарацци ни гонялись за ней в поисках ну хоть чего-то компрометирующего, жареного, все без толку.

Яна пару раз видела Лену на том самом детской фестивале и даже поболтала минуты две. И послевкусие после той беседы осталось очень приятное: девушка тронула Яну искренностью и простотой.

А еще – поразила красотой. Настоящей, природной, к которой не имел никакого отношения скальпель пластического хирурга. Потому что хирург сконструировал бы идеально правильные черты лица, кукольные, синтетические. А у Лены личико было как раз неправильное. Немного курносый нос, крупноватый рот, густые брови, пушистые ресницы, роскошные волосы цвета спелого каштана, смеющиеся серые глаза…

Там, в кабинке колеса обозрения, ничего этого не было. Вернее, было, но…

Яна не узнала бедняжку, пока не появился Жаркевич.

Насколько девушка поняла из разговора оперативников со следователем, Лена Жаркевич пропала три дня назад. Сидела вечером за компьютером, с кем-то переписывалась. Затем резко засобиралась куда-то, сказала родителям, что сейчас придет, надо срочно отдать флешку подруге. Подруга жила в соседнем доме их хорошо охраняемого жилого комплекса, так что мать волноваться не стала, отпустила дочь спокойно. Отца на тот момент дома еще не было.

Жаркевич вернулся с работы минут через сорок после ухода Лены. И тоже сначала не волновался.

Пока стрелки часов не подползли к одиннадцати вечера.

Стали звонить той подруге и узнали, что Лена к ней не приходила и ни о какой флешке девушка понятия не имеет…

Камеры видеонаблюдения зафиксировали, как Лена выходит из подъезда, бредет – именно бредет, не идет, медленно, еле-еле, словно ноги ее не несут, в сторону парковки. Причем заметно, что девушка время от времени вытирает ладошкой щеки, как будто… плачет?

Подходит к парковке, осматривается. Коротко вспыхивают автомобильные фары, сигналя. Лена вздрагивает, судорожно сжимает руки за спиной и идет к машине, словно обреченный на казнь. Садится рядом с водителем, машина резко газует и уезжает.

Разглядеть, кто был за рулем, не удалось. Сотрудники службы безопасности Жаркевича отдавали запись с видеокамер лучшим спецам, требуя сделать похитителя пригодным для опознания, но увы – ничего не получилось. Даже понять, мужчина это или женщина, не удалось.

Человек, похитивший Лену, был одет в темный свитер, темную глубокую бейсболку, скрывавшую и волосы, и пол-лица, руки прятались в черных кожаных перчатках.

Машину нашли утром, брошенную. Оказалось, ее угнали накануне вечером, перед похищением.

Жаркевич ждал звонка от похитителей, думал, что все ради выкупа. Но никто не звонил…

Через два дня он обратился в полицию.

А через три Лену нашли…

Вернее, то, что от нее осталось. Псих всласть поглумился над девушкой, смерть стала для нее избавлением.

И это чудовище ходит сейчас по тем же самым улицам, дышит тем же воздухом! Любой человек в толпе может оказаться им!

К вечеру Яна взвинтила себя до такой степени, что даже руки начали трястись. Да так ловко затряслись, так профессионально, словно занимались этим лет пять с лучшим тренером околотка. Воды в стакане, пока девушка донесла его до рта, осталось меньше трети. И зубы с дурным энтузиазмом присоединились к рукам, лихо отбарабанив танец с саблями по краю стакана.

– Нет уж, дорогуша, так не пойдет! Довольно! – разозлилась Яна, с размаху поставив стакан на стол.

Конкретно так бахнула, так что стакан едва не треснул, лишив стеклянного ипохондрика остатка иллюзий в отношении человеческого рода в целом и этой вот жуткой особы в частности. Мало того что моет кое-как, чаще всего лишь споласкивает; мало того, что наливает всякую ерунду типа воды или сока из картонного пакета – вместо свежевыжатого джуса или молока единорожицы; мало того что хранит в шкафчике вместе с разными фаянсовыми плебеями, так она еще и убить норовит! Почти покалечила, хамка!

Но страдания стакана из чешского стекла, последнего из старого набора, благополучного перебитого еще родителями Яны, на этом не закончились.

Потому что хозяйка, сопя и чертыхаясь, полезла в дальний угол шкафа, на нижнюю полку. Ту, что возле самого пола. Разгребая по пути баррикады посуды и отодвигая в сторону банки со специями и крупами.

Вот она удовлетворенно выдохнула:

– Есть! Нашла!

Вытащила из закромов бутылку с какой-то подозрительной жидкостью коричневого оттенка, посмотрела на свет, взболтнула, невольно поморщилась, глядя на этикетку, поджала губы, а потом, словно убеждая себя, твердо произнесла:

– А зато на травах!

Поднялась, отвинтила крышечку, щедро набулькала в задохнувшийся от возмущения и плебейского аромата напитка стакан больше половины, зажмурилась, выдохнула и залпом, повизгивая от отвращения, выдула все содержимое.

Снова бахнула стакан на стол, вытаращила глаза, затрясла ладошками, тщетно пытаясь вдохнуть, нащупала на столе кусок хлеба и почти целиком затолкала его в рот, лихорадочно пережевывая.

Плюхнулась на диванчик, вытерла проступившие слезы, с трудом проглотила хлеб и просипела:

– Блин, как же они ее пьют, «Зубровку» эту?

Печально посмотрела на початую бутылку стеклянной валюты, по совету матери припасенной для сантехников, пригорюнилась:

– И что мне с тобой теперь делать? Такую отдавать неудобно, а сама больше не могу. Толку себя мучить, если не помогает совсем…

А потом в глазах все поплыло, в голове зашумело, Яне захотелось немедленно улечься прямо тут, на кухонном диванчике, но она все же смогла принять вертикальное положение и донести это положение до дивана в комнате.

И рухнуть на него, мгновенно отключившись.